Бочка яда и ложка но-шпы

Я сижу на стуле в столовой и честно пытаюсь держать себя в руках. На кухне маячит Олег, причем не для чего-то конкретного. Похоже, просто хочет быть рядом на всякий случай. Напротив меня вышагивает злой до чертиков Разумовский, и у меня создается ощущение, что степень его раздражения растет в геометрической прогрессии. Я не сильна в математике, но думаю, что это подходящее сравнение. Камнем преткновения стала его вторая личность, точнее, мое к нему отношение. Нет, я ожидала, что он будет не очень доволен, но он фактически в ярости. Едва улучив момент между возмущениями, я все-таки умудряюсь спросить, как он хочет, чтобы я вела себя со вторым. — Никак! — зло выкрикивает Сережа, стукнув по столу ладонью. В проеме кухни вновь мелькает фигура Олега. — Никак, Ася, слышишь меня?! Не подходи к нему, не говори с ним! — Что, здороваться тоже нельзя? — скептически уточняю, скрещивая руки на груди. — Нет, нельзя! Я не хочу, чтобы ты вообще с ним контактировала! — Почему? — терпеливо спрашиваю, вздохнув. — Ты так и не объяснил причину. — Для тебя это совершенно посторонний человек! — раздраженно заявляет Разумовский. — А ты носишься с ним, как… — Это ты, — прерываю его, пока не сказал лишнего. — Это просто еще одна твоя грань. Почему ты хочешь, чтобы я делала вид, будто его не существует? Да и в чем проблема? В моих действиях не было ничего такого, из-за чего ты мог бы вот так кричать на меня. — Я не кричу на тебя! — громко огрызается он. Я приподнимаю бровь, Сережа морщится. — Ты не понимаешь, Ася. — Так объясни нормально, — прошу я и встаю. — Он не пугает меня и явно не собирается вредить мне… — Зато он вредит мне! — опять взрывается Разумовский и уже тише повторяет: — Я не хочу, чтобы ты с ним как-то контактировала. Закусив губу, подхожу к нему и кладу ладонь на плечо, как можно мягче спрашиваю: — Ну как ты себе это представляешь? Он же все равно периодически появляется и… — Он бы и не появлялся, если бы не ты! — продолжает злиться Сережа и скидывает мою руку. — Он появляется сейчас только из-за тебя! И да, Ася, это проблема, а ты только хуже делаешь! Нахмурившись, отхожу от него на шаг. Вот как, значит? Хуже делаю? — Сереж… — Раз он тебе так нравится, может, его и выберешь?! — А я разве перед выбором? — уточняю, уже не в силах подавить раздражение. — Знаешь, что? Хватит. Я домой. Поговорим позже, не то разругаемся окончательно. У меня сегодня еще полно дел и… — Да будь у тебя выбор, ты бы выбрала его! — в сердцах выпаливает Разумовский, всплеснув руками. — Он-то безопасный, несчастный и невинный, ничего не делал, никого не трогал. — Я домой, — повторяю и разворачиваюсь, чтобы уйти. Сережа хватает меня за запястье и не дает отступить, открывает рот, чтобы продолжить, но из проема кухни раздается суровый голос Олега: — Серый, руку убери. Пальцы Разумовского разжимаются, как по команде, в глазах мелькает испуг, а я ловлю этот момент и быстро выхожу из столовой, а потом и из дома. Да, было бы логичнее воспользоваться дверью в кухне и не обходить весь особняк, но я была слишком зла и поздно вспомнила, что теперь паркуюсь во дворе. Прорычав нечто откровенно нецензурное, тащусь по старой дорожке, которая огибает дом почти у самых окон. Нет, ну какого черта? Усевшись в машину, я барабаню пальцами по рулю. Чего так завелся на пустом месте? Оглянувшись на дом, раздумываю о том, чтобы вернуться, но все-таки завожу двигатель. Плохая идея. Если сейчас приду, мы точно поругаемся еще сильнее. Пусть остынет, и я остыну, и потом нормально все обсудим, потому что сейчас я не понимаю ровным счетом ничего. Он что, серьезно ревнует к себе же? Но какой в этом смысл? Да и к чему ревновать? К чашке с горячим шоколадом? Или к сказке на ночь? Бред какой-то. Продолжая костерить в уме Разумовского, я заезжаю в уже знакомый салон красоты и прошу свою чудесную мастерицу сделать так, чтоб было нормально, и волосы во все стороны не торчали. На это уходит около часа. Несмотря на хороший результат, на парковку я выхожу в прескверном настроении, все еще гадая, какая муха укусила Разумовского. Он на самом деле хочет, чтобы я бежала прочь, едва завидев, что в теле не он? Вот ведь глупость. Я бы поняла, если бы второй был агрессивен, но это ведь не так. — Асенька, надеюсь ты не опоздаешь, — поет в трубку мой агент таким голосом, что становится понятно: если опоздаю, мне каюк. — Это твое первое мероприятие после перерыва, не забывай. И не свинти на очередной Бали после него. — Не свинчу. Надоело. У тебя все? — Почему злая такая? — обреченно интересуется Славик. — Что-то случилось? — Черная кошка дорогу перебежала. Ладно, я за рулем. Не волнуйся, не опоздаю. Попрощавшись, кидаю телефон на сиденье рядом. В голову снова приходят мысли о Разумовском, но я отгоняю их. Сегодня мне нужно сконцентрироваться на благотворительном приеме. С Сережей я поговорю после него или завтра. Последнее лучше всего, как раз будет время, чтобы переварить все и понять, чем именно он недоволен. А там и решение можно будет найти. Дома я отвлекаю себя просмотром какого-то видео про историю Древнего Рима, заодно пытаюсь сделать из своего угрюмого лица радостное и сияющее. Получается хуже, чем с прической, и я запоздало думаю, что надо было все-таки записаться к визажисту. Артем бы все сделал отлично, а я вот в себя поверила. Смирившись, иду одеваться. В пакете, который забрала из багажника, оказывается не только платье, но и прямоугольный футляр. Мысленно застонав, открываю его. Внутри изящное колье, в котором множество прозрачных камней образуют маленькие цветы, и серьги к нему. Первым делом хочу позвонить Разумовскому и спросить, какого черта, ведь просила же! Но довольно быстро успокаиваюсь. Мы и так поссорились, будет только хуже. Надо бы как-нибудь объяснить, что мне подобные подарки поперек горла, и я ничего не могу поделать с этим чувством. Закончив одеваться, собираюсь вызывать такси минут через десять, но в дверь звонят. На пороге Олег в классическом черном костюме. На мой вопрос он напоминает, что мы, вообще-то, договаривались. — Я не договаривалась, — угрюмо заявляю и хватаю с полки клатч. — Всегда сама справлялась. — Ася, — вздыхает Олег. — Не начинай. Мысленно зарычав, сдергиваю с вешалки легкий жакет. — Я не нуждаюсь в охране. И в контроле тоже можешь так ему и передать! — Ася. — Волков ловит меня за плечи и останавливает, спокойно смотрит в глаза. — Успокойся. Дело не в том, что он хочет тебя контролировать или пытается забрать твою независимость. Или еще что-то в таком духе. Он беспокоится и заботится о тебе. Только и всего. Я опускаю взгляд в пол. Нейтральный голос Олега довольно быстро остужает весь яростный пыл. Сама понимаю, что веду себя глупо сейчас. — Помнишь, я говорил про снисхождение? Сейчас самое время. — Поехали, — бормочу я и протискиваюсь мимо него, чтобы выйти из квартиры. Машина, на которой приехал Олег, выглядит обычно. Черная, комфортная, ничего вычурного или кричаще роскошного. Я пристегиваюсь так, чтобы не помять платье, и почти всю дорогу смотрю в окно. Волков не мешает, включает погромче «Агату Кристи» и спокойно и уверенно ведет машину. Я подумываю о том, чтобы расспросить его про сегодняшнюю ссору, но решаю, что ответов надо добиваться от первоисточника. Вечер идет скучно и ничего интересного из себя не представляет. Обычно мне все это нравится, но сегодня нет. Волков затерялся в толпе еще в начале, пообещав следить за обстановкой, и я сливаюсь то с одной группкой знакомых людей, то с другой. Поддерживаю беседу, улыбаюсь, смеюсь, дважды присоединяюсь к тосту, хоть в бокале у меня всего лишь сок. В середине вечера ретируюсь в дальний угол, чтобы немного выдохнуть, но в одиночестве получается постоять недолго. Какой-то мужчина приглашает меня танцевать. Я смутно помню его, довольно известный реставратор. Отказывать ему невыгодно, подобные знакомые бывают полезны. Я снова улыбаюсь и радостно соглашаюсь. Убежать от него хочется уже в начале. Нет, он ведет себя вежливо, не переходит границы, но все не так и все не то, и на его месте должен быть другой. Сердце окутывает щемящей тоской, которая убеждает последовать примеру какого-нибудь романтического фильма, где героиня, все осознав, сбегает в объятия к любимому. Увы, наша героиня не осознала ни черта, поэтому продолжает танец, решив, что никаких обнимашек до нормального разговора не будет. Я стойко выдерживаю все мероприятие до конца. Когда гости начинают расходиться, меня находит Олег, и мы следуем их примеру. Предварительно я наговариваю кучу комплиментов и пою хвалебные оды хозяевам мероприятия. Уже в машине пристегиваю ремень, особо не заботясь теперь о платье, и откидываюсь на сиденье, закрываю глаза. — Жива? — интересуется Волков. — Ага. Тебе идет костюм, носи почаще. — Ничего не обещаю, но подумаю, — усмехается он. В моей квартире горит свет, и я на сто процентов уверена, что там не Полина или Леша. — Пойти с тобой? — предлагает Олег. — С твоим другом я как-нибудь справлюсь. — Ася, — зовет Волков, когда я уже открываю дверцу. — Он правда очень тянется к тебе. И ревновал бы даже к собственной тени, если бы ты сделала ей комплимент. — Проверить, что ли? — бормочу, окончательно выбираясь на улицу. Оттягивать момент нет смысла, поэтому я не трачу время на курение на лавочке и беседу с местными голубями, сразу поднимаюсь к себе. Разумовский при моем появлении выходит из гостиной и выглядит до одури обычно в джинсах и белой футболке, на которой изображен перевернутый черный треугольник и две полосы под ним. Традиционное лиловое пальто он даже не снял. Остановившись в проеме арки, он смотрит на меня и слегка улыбается, заметив, что я все-таки надела выбранный гарнитур. Это что, так важно было?.. — Ты прекрасно выглядишь, — говорит он, не делая попыток подойти ближе. — Спасибо. Я скидываю туфли и теперь подол платья почти волочится по полу. Разумовский отступает, пропуская меня в гостиную. Я сажусь на диван, сую ноги практически под журнальный стол и незаметно шевелю пальцами, уставшими от тесной неудобной обуви. Сережа остается стоять. — Я не хотел, чтобы сегодня утром все было так, — говорит он, не отрывая взгляда от моей старой поделки, которая стоит на полке. Там разноцветными пуговицами выложена бабочка. — Я тоже, — киваю и стучу ладонью по месту рядом с собой. — Присядешь? Сережа подходит и опускается на указанное место, опирается локтями о колени и сцепляет руки в замок. — Объясни, пожалуйста, еще раз, — прошу, наклонившись немного вперед, чтобы хотя бы лицо его видеть. — Насчет второго. Я не имела в виду ничего дурного, Сереж. — Знаю, ma petite. Не беспокойся об этом. Я перегнул палку, только и всего. — Нет уж. Тебя эта тема серьезно задевает, не пытайся сейчас с нее съехать. Он поворачивает голову и внимательно смотрит на меня. Взгляд скользит по губам к обнаженной шее, потом перебегает к глазам. — Он нравится тебе? — спрашивает Разумовский. — Он — это ты, а ты мне нравишься. — Нет, он — не я, Ася. И я не имею ни малейшего желания, чтобы ты сталкивалась с ним. Он жалок. — Он — это ты, — повторяю я, коснувшись его сцепленный рук. — Часть тебя. Да, своеобразная, но он не жалок. Как и ты. Ой, да ну серьезно! Я не думала, что должна сидеть тут и доказывать восхитительному мужчине, что он восхитительный. Уголки его губ дергаются вверх, но до полноценной улыбки не доходят. — Ты ревнуешь к нему? — спрашиваю, когда Сережа берет мою руку в свои. — Да, — просто отвечает Разумовский. — Он не опасен в отличие от меня. И ты относишься к нему с таким теплом… — Мы с ним виделись три раза, а общались из них два. Разумовский расправляет немного задравшуюся белую манжету и подносит мою руку к губам, мягко целует. Я ничего не могу с собой поделать и двигаюсь ближе. — Вот именно, ma petite. А со мной ты рядом уже два месяца, но мне, как и в начале, кажется, что я удерживаю тебя, и ты этого совсем не хочешь. Нахмурившись, я убираю руку и уточняю: — С чего ты это взял? — Я не знаю, как объяснить, Ася. — Словами. — Ты не доверяешь мне, — произносит Разумовский, покачав головой. — С ним ты расслаблена, тебе комфортно, к нему ты будто тянешься, разговариваешь с ним иначе и заботишься о нем. А со мной ты всегда настороже. Он усмехается, но смешного тут мало. Я откидываюсь на спинку дивана, скрещивая руки на груди. Думаю. Для меня все это выглядело совсем иначе. И только ли в ревности тут дело? Я украдкой рассматриваю его профиль, а Разумовский опять гипнотизирует пуговичную бабочку. Ладно, признаю, я часто веду себя сдержаннее, чем хотелось бы. Все это началось странно, и… В какой-то степени Сережа прав, проявлять внимание и заботу к его второй личности проще, он откровенно в этом нуждается. С Разумовским иначе. Я знаю, что могу быть навязчивой со своими нежностями и прочим, мне это было сказано ни раз и ни два. И глядя на Сережу, я не могу сказать, что не услышу того же. Поняв, что молчу уже долго, просто озвучиваю ему все это, глядя в стену напротив. — Надо было не заканчивать на пальцах, — бормочет Разумовский, полоснув стальным взглядом по полкам, будто ищет там фотографию обидчика. — Перестань, — морщусь, не желая вспоминать ни Андрея, ни жестокий урок, который он выпросил. — Я это к тому, что действительно хочу быть с тобой, ты меня не удерживаешь. Но я… Не знаю, как себя вести, правда. Со мной такое не часто бывает. — Это взаимно, Ася, — вздыхает Сережа. — Все это. Я тоже не знаю, как вести себя с тобой. Ты ведь даже подарки от меня принимать не хочешь. — Потому что ты перебарщиваешь с ними, и все это ужасно дорого. — И что? — удивленно спрашивает он, глянув на меня. — И то, что все это не для меня! — раздраженно отвечаю и вскакиваю на ноги. Обойдя журнальный столик, иду в другую сторону и обратно. — Это подходит для кого-то другого, для того, кто соответствует, кто действительно заслуживает чего-то подобного! Ну как ты не понимаешь? Я же… Разумовский, который успел встать и подойти, перехватывает меня за плечи, удерживая от очередного круга, мрачно смотрит. — Откуда такие мысли, ma petite? — произносит он, возвращаясь со мной к дивану. Вместо него садится на журнальный столик, чтобы мы оказались лицом к лицу. — Ты заслуживаешь всего этого, — Сережа кивает на колье, — и гораздо больше. Это он тебе внушил? — Не знаю. Мне всегда было некомфортно с подарками. — Я буду деликатнее, — произносит он и, взяв меня за руки, целует сначала одну ладонь, потом другую. — Обещаю. Нужно было сразу сказать. — Я говорила. — Не помню такого, — улыбается он, пряча это за моими же руками. Мы некоторое время молча смотрим друг на друга, Разумовский только прерывается, чтобы ненавязчиво коснуться губами кожи. Я все-таки спрашиваю: — Тебе не хватает внимания? — Я хочу все твое внимание, — признается он, погладив меня по костяшкам. — Но не хочу давить. Честно? — М? — Я понимаю, что ты боялась меня раньше, и очень не хочу повторения. — О чем ты? — Я хочу быть с тобой, хочу, чтобы ты разделяла это желание. Я хочу все твое внимание, дурацкие прозвища, случайные прикосновения и поцелуи, но ты постоянно сдерживаешься. Это из-за того, что ты думаешь, будто мне это может быть неприятно? Зря. Я в жизни не испытывал ничего подобного по отношению к кому-то. И при этом я боюсь тебя напугать своим рвением, любым словом или жестом. — Прости, — говорю я, опустив голову. — Надо было сразу все обсудить. Я думала, тебе будет проще, если ты будешь знать, что я принимаю обе твои стороны, но… Вместо продолжения пожимаю плечами. — Ась, — зовет Разумовский, отпуская мои руки. — А сейчас, будучи уверенной, в том, что я безумно нуждаюсь в твоем внимании, что бы ты хотела сделать? Я смотрю в его лукавые глаза и сама поневоле начинаю улыбаться. Сдвинувшись на край дивана, протягиваю к нему руки, глажу по щекам, а потом легко дергаю за воротник футболки. Разумовский понимает все без слов и одним грациозным движением оказывается передо мной на коленях. И тогда я целую его. Сначала это легкое касание губ, но довольно быстро оно перестает быть таковым. Он подается ближе, проводит ладонью по обнаженной в разрезе платья ноге. На секунду его ладонь замирает, и тогда я кладу на нее свою и легко подталкиваю дальше. Сережа довольно улыбается, поцелуями проходится от губ до шеи, утыкается лбом в плечо и обнимает меня, пока я пальцами расправляю его волосы. — Я видел тебя сегодня вечером по камерам, — говорит он, слегка поворачивая голову, когда я останавливаюсь. Намек понят, и я продолжаю водить ногтями по нежной коже. — Ты была восхитительна. Ты и сейчас восхитительна, ma petite. Тот человек, что танцевал с тобой, не обидел тебя? — Нет, — шепчу и целую его в макушку. — Разве что тем, что это был не ты. — Я бы хотел быть там с тобой, — вздыхает он. — Потанцуй со мной сейчас, — предлагаю я, нашаривая взглядом свой клатч на полу. Сережа поднимает голову и несколько настороженно смотрит на меня, поглаживая по колену. Затем поднимается, снимает пальто и, кинув его на диван, протягивает руку. Я с готовностью ее принимаю, но встаю только после того, как подбираю клатч, откуда достаю телефон. Отыскав в плейлисте первый попавшийся медляк, включаю его и кладу мобильник на стол. Свободного места в гостиной немного, но Разумовский отлично к этому адаптируется, и мы даже ни разу не вписываемся в мебель. Правда, я делаю себе пометку на будущее, что вон ту статуэтку совы надо поставить дальше на полку. Если упадет случайно, то мало не покажется. — Почему ты думаешь, что можешь напугать меня? — спрашиваю я, полностью вручая ему контроль над неспешными движениями. — Я разве недостаточно тебя пугал? — уточняет он, хмыкнув. — Больше раздражал. Ну, еще несколько дней я думала, что ты закопаешь меня под яблоней, когда все закончится. — Там земля твердая, да и свежую насыпь могли бы увидеть, — задумчиво говорит Разумовский. — Я бы, наверно, вывез тебя куда-нибудь за город. — Ну спасибо, солнышко, от души. Он улыбается, но непонятно, что именно его радует: обращение или то, что я оценила шутку, которая стороннему наблюдателю таковой бы не показалась. Музыка заканчивается, и мы останавливаемся, а я все никак не могу перестать смотреть на него. Хочется застонать от несправедливости, когда он убирает ладонь с моей поясницы, но потом его рука ложится мне на шею и притягивает ближе для поцелуя, так что я не жалуюсь. Отстранившись, негромко говорю: — Поможешь расстегнуть платье? Я не достаю. — Не могу же я бросить тебя в беде, — соглашается он, клюнув меня в щеку. Я отступаю на шаг, а Разумовский пальцем показывает, чтобы повернулась к нему спиной. Покачав головой, беру его за руку и веду в спальню. Он безропотно следует за мной до большого зеркала на шкафу и останавливается позади. Я убираю волосы, радуясь, что они отрасли достаточно, чтобы можно было отвести их за плечо. Сережа цепляет собачку и тянет вниз. Молния на платье доходит до середины спины и расстегивается очень быстро. Я встречаюсь с Разумовским взглядом в зеркале. Согнув палец, он проводит им по позвоночнику между лопаток и убирает руку. — Я подожду в гостиной, пока ты переоденешься, — говорит Сережа. Повернувшись к нему, цепляю свой рукав и тяну вниз, то же самое проделываю со вторым. С расстегнутой молнией платье держалось только на них. Разумовский пристально следит за этим действием и поднимает взгляд к глазам, когда ткань начала сползать. — В гостиной скучно, — замечаю, продолжая опускать платье вниз. Когда оно падет к ногам, оставляя меня в одном лишь белье, добавляю: — И одиноко. — Ты переоцениваешь мою выдержку, — произносит Сережа, улыбнувшись уголком губ. — Нет, я надеюсь, что ты сейчас про нее забудешь. — Вот как? — Он протягивает руку и гладит по щеке. — Уверена? — Да. Не особо, если честно. Нет, даже от одного просто прикосновения между лопаток по телу мурашки побежали, но вот сейчас я не думаю, что подходить к зеркалу было удачной идеей. В нем сейчас отлично видно, с каким упоением бродячий песик жевал мою ногу в детстве, и уж точно заметен синяк на заднице от вчерашнего столкновения со столом. Тонкое черное кружево его не закрывает. Иными словами, до совершенства мне далеко, но хотелось бы, чтобы он узнал об этом не вот так сразу. Я не выдерживаю и оборачиваюсь, чтобы проверить, насколько стремно выглядит тот шрам, который не так уж сильно беспокоил до сего момента. Сережа перемещает пальцы мне на подбородок и заставляет снова смотреть на него. И я смотрю. Вижу, как он скользит взглядом по обнаженной коже, как кусает щеку изнутри. — Ты прекрасна, Ася, — говорит он, встретившись со мной глазами. Едва ли, но сейчас не время спорить и ерничать. Я этого и не делаю, я тяну его за ворот футболки ниже. Разумовский поддается, наклоняется и целует меня так, что я почти на носочки привстаю, чтобы получить больше. Опустив ладони на талию, он притягивает ближе, как-то чересчур уж осторожно гладит кожу. Я обнимаю его за плечи, позволяю углубить поцелуй и вздрагиваю от того, как хорошо это отзывается внизу живота. По спине бегут мурашки, когда руки скользят на поясницу, продолжая невесомо касаться. — Тебе идет черный, — говорит Сережа, отстранившись, и пробегает пальцами по тонкой лямке на плече. — Черный всем идет, — бормочу я, завороженно глядя на него. — Тебе особенно. — Он поправляет колье, улыбается. — Я рад, что ты надела его. — Почему для тебя это так важно? — спрашиваю, коварно пробираясь руками ему под футболку. — Потому что тебе идет не только черный, но и красивые вещи, — отвечает Разумовский. — Я не заказываю это бездумно через поисковик, ma petite, я подбираю их специально для тебя. И уж точно не пытаюсь купить этим, я вкладываю совсем другой смысл. Может быть, со временем научусь иначе показывать, как ты дорога мне. — Оставь, — говорю я, когда он касается застежки. — Оно пока не мешает. — Как скажешь, ma petite, — улыбается Сережа. Вот ведь лис. Я многозначительно толкаю его назад, и он отступает на несколько шагов, пока не упирается в кровать и садится. Я застываю перед ним, до конца не додумав, как сделать дальше, чтобы это выглядело изящно и сексуально. Разумовский эту проблему решает без моего участия, забравшись на кровать с ногами и потянув меня следом. — Ты нервничаешь? — спрашивает он, вглядываясь в мое лицо. — Ага. Я не из-за тебя, я из-за себя. — Из-за себя? — Ну, знаешь, шрам там, растяжка здесь, да и… Договорить он мне не дает, целует и мягко подталкивает лечь. Я обнимаю Сережу за шею и утягиваю следом, не желая отрываться от его губ. Теплая ладонь скользит по боку, останавливается на бедре и ведет обратно. Я вздрагиваю, когда он, отстранившись, легко целует шею, спускается все ниже, пока руки продолжают исследовать тело. — Не смей, — шепчет Сережа и прикусывает кожу у основания, выбивая этим из горла первый стон. — Не смей думать, что в тебе что-то не так. — Я не… Не договариваю, потому что он повторяет это действие и на сей раз сильнее. Тело поневоле выгибается под ним, и, кажется, что только этого он и ждал. Сережа зализывает место укуса, а потом прихватывает зубами кожу на плече, вновь использует язык, не давая собрать мысли в кучу. Я решаю не пытаться и отдаю себя во власть ощущений. — Я сниму это? — уточняет Разумовский, огладив пальцами верх кружевного бюстгальтера. — Да, пожалуйста, — выдыхаю я и приподнимаюсь, чтобы он мог его расстегнуть. Сережа пользуется предложением и уже через пару секунд сдвигает бретельки с плеч, целуя места, где остались легкие следы от них. Я немного сдвигаюсь и развожу ноги, чтобы Разумовский мог устроиться между ними. Хочется, чтобы он был как можно ближе и теснее, и после таких поцелуев уже нет никакого желания думать о том, что там есть какие-то полосы на коже. Я смотрю, как он кидает в сторону бюстгальтер, окончательно обнажая грудь с широкими ореолами, и не чувствую ничего, кроме желания большего. — Сними, — прошу я, дернув его за футболку. Разумовский выпрямляется и оказывается на коленях между моих ног. Неспешно снимает ее, откровенно рисуется. И смотрит, так смотрит, что хочется одновременно спрятаться под подушку и умолять не отводить взгляда. — Ты восхитительна, ma petite, — шепчет он, вновь опускаясь на меня. Я обнимаю его, легко царапаю ногтями спину. Он вздрагивает, прильнув сильнее, вжимается бедрами, вмиг выбивая из головы все цензурные мысли. Застонав, запрокидываю голову, подставляя шею. Сережа скользит по коже поцелуями, достается даже крошечной родинке над правой грудью и спускается ниже. Я дергаюсь в его руках, когда он прихватывает губами сосок, давит на него языком. — Сережа, — выдыхаю я, вплетая пальцы в его волосы. — Сережа, пожалуйста… — Пожалуйста, что? — улыбается он, приподнимая голову. — Разумовский, не дразнись, — требую я, а спустя секунду забываю, зачем вообще нужно использовать слова, потому что он снова наклоняется и пускает в ход зубы. Это слишком хорошо, это безумно хорошо, настолько, что крышу рвет уже только от того, как он ласкает грудь и гладит ногу, которую я успела закинуть ему на талию. Я держусь за него, потому что кажется, что вот-вот упаду куда-нибудь, во всем теле царствует только одно желание — почувствовать больше. Сережа цепляет указательными пальцами оставшееся кружево и отстраняется, чтобы снять его с меня. Истерзанная вниманием грудь покрывается мурашками от легкого сквозняка из приоткрытого окна, и легче от этого не становится. — Кто это сделал? — шепчет Разумовский, касаясь губами голени, на которой белеет рваный шрам. — Собака какая-то, — бормочу я, сгорая под его взглядом. Он приподнимает бровь. — В прямом смысле собака. — Тогда ладно, — кивает он и целует шрам еще раз. — Что, на песиков твоя вендетта не распространяется? — силюсь ухмыльнуться я, чему изрядно мешает его язык, мазнувший по моему бедру. — Ты вряд ли оценишь, если я обижу песика. Ага, а расправу над бывшим мужем я, судя по логике, должна была оценить. В принципе, черт с ним, с бывшим мужем. О нем не хочется ни думать, ни шутить, потому что Разумовский гладит по внутренним сторонам бедер и настойчиво давит. Я послушно развожу их шире и оказываюсь перед ним полностью открытой. Это меня немного беспокоит, особенно под таким голодным взглядом, но вскоре дискомфорт отходит на второй план, чему очень способствуют поцелуи в низ живота. Я вздрагиваю, закусив губу, но все равно не могу сдержать голос. Пальцы, что так завораживающе бегают по клавишам, касаются клитора. Совсем легко, буквально мельком, но этого хватает, чтобы застонать и податься бедрами вперед за ними. — Лежи смирно, — приказывает Разумовский, строго глядя на меня снизу вверх. Некстати приходит мысль, что эти глаза вполне могут когда-нибудь стать моей смертью. Впрочем, мысль быстро съеживается и задыхается, когда он касается клитора языком. Да и все остальное, грызущее глубоко внутри, тоже отступает под осторожными, но настойчивыми ласками. Я забываю, что могу сейчас выглядеть как-то не очень, что нужно изобразить из себя что-нибудь посексуальнее, дабы у партнера не пропал запал. Я выгибаюсь и не сдерживаю стоны, зарываюсь рукой в его волосы, сжимая у корней. — Да, вот так, — выдыхаю, почувствовав, как пальцы давят на вход. Вопреки ожиданиям, он не двигается дальше, продолжает дразнить. Вцепившись свободной рукой в простынь, жалобно прошу: — Сережа, ну же… Пожалуйста! Но вместо того, чтобы послушаться он отстраняется и легко кусает меня за бедро, заставляя вскрикнуть. — Нетерпеливая, — ухмыляется он, целуя место укуса. — Мне нравится. — Разумовский, — почти рычу я, пытаюсь отодвинуться, но он многозначительно шлепает меня по бедру. — Ты… Ненавижу его. Вот серьезно. Ненавижу, но задыхаюсь далеко не от ненависти, а от того, что он давит языком на клитор и одновременно входит одним пальцем, сразу двигает им именно так, как нужно. Похоже, дразниться больше не хочет, и я не знаю, хорошо это или нет, потому что теперь я буквально схожу с ума от его действий. Ноги дрожат от напряжения, все внутри сводит и пульсирует, мне кажется, что я сейчас охрипну, пока выстанываю его имя и умоляю не останавливаться. Волна, которая накрывает меня, не идет ни в одно сравнение со всем, что было раньше. Разумовский не останавливается, только замедляет движения, усиливая этим ощущения. Я не могу толком восстановить дыхание и хлопаю его по руке, которая держит мое бедро. Сережа отстраняется и касается губами нижней части живота, постепенно поднимается вверх. Все его действия сейчас очень нежные и неторопливые, и я успеваю отдышаться, когда он целует меня в шею и поднимает голову, чтобы посмотреть. — Хочешь правду? — тихо говорит он. Я киваю, все еще немного оглушенная. Он с ухмылкой облизывается. — Хотел сделать это еще на выставке. — Врешь, — говорю я и тянусь к его губам. — Как знать, — бормочет он и целует меня. Пальцы подрагивают, но я все равно опускаю руку вниз и дергаю его за пуговицу на джинсах. — Раздевайся, — требую, толкнув его в грудь. — Я ничего с собой не брал. — Там, — машу рукой в сторону небольшой дорожной сумки у шкафа. — Сбоку. — Это ведь с ней ты обычно приезжаешь в особняк? — уточняет Сережа. — Да. Ответ ему нравится, судя по выражению лица. Он клюет меня в губы и встает, роется в боковом кармане. Я заставляю оцепеневшие мышцы двигаться, чтобы сесть. Подползаю к краю кровати. Разумовский кидает рядом коробочку и выглядит очень довольным от мысли о том, что я уже некоторое время таскаюсь к нему с презервативами в сумке. Под моим взглядом он расстегивает джинсы, а я тащу их вниз, подцепив заодно и белье. Права я была, когда говорила, что жизнь несправедлива и делает зло самым привлекательным. С другой стороны, в нашем случае она явно на моей стороне. Я целую крестообразный шрам, лизнув самый центр, о чем думала уже довольно продолжительное время. Ну что за люди в этой полиции, обязательно было так ранить человека? Так, кажется, я падаю в самое злодейское дно. Да и ладно. Сережа гладит меня по голове и не препятствует тому, что я спускаюсь поцелуями ниже. Сильно вздрагивает, стоит лишь провести языком по головке. Он не давит и не торопит, позволяет мне немного отыграться и хрипло стонет, когда я обхватываю его губами. Его пальцы зарываются мне в волосы, и он выдыхает: — Ася, мне… Мне нужно знать грань дозволенного. Я беру его глубже, наглядно показывая. Выпустив изо рта, игриво царапаю ногтями бедро и отвечаю: — Я не против, если ты захочешь взять контроль. Он несколько секунд смотрит вниз абсолютно нетрезвым взглядом, а затем делает, как я разрешила. Давит на затылок, направляет и немного подается бедрами вперед. Я следую за его движением, смыкаю губы вокруг ствола и позволяю ему выбрать темп. Возбуждение, немного успокоившееся после первого оргазма, вспыхивает вновь от того, как он стонет, стоит лишь задеть языком уздечку, как сжимает мои волосы и тяжело дышит. К сожалению, долго это не длится, Разумовский отодвигается и наклоняется, впиваясь в губы поцелуем. Я двигаюсь дальше на кровать и широко открытыми глазами смотрю, как он цепляет коробку и срывает с нее пленку. — Дай мне, — прошу я, протянув руку за презервативом. Разумовский слушается, но не перестает мешать, снова и снова целуя. Я несильно кусаю его за нижнюю губу, а он роняет меня на кровать и нависает сверху. Почувствовав его у входа, я закрываю глаза, но Сережа касается пальцем моего подбородка и в приказном тоне говорит: — Смотри на меня. Не подчиниться просто невозможно. Я распахиваю глаза и смотрю, вцепляюсь в его плечи, когда он плавно толкается внутрь и замирает на середине. — Еще, — прошу я, пытаясь двинуться ему навстречу. Разумовский, не отрывая взгляда, входит до конца, жадно наблюдает, как я, застонав, хватаю ртом воздух. Сережа целует меня, сразу глубоко и начинает не спеша двигаться, крепко удерживая за бедро. Мне хочется, чтобы он ускорился и взял меня сильнее, и сейчас абсолютно наплевать, что я отвыкла от близости за столь продолжительное время. — Как же в тебе горячо и тесно, — шепчет он мне в губы. — Сережа… Хочу сильнее. Я не стеклянная. — Завтра будет больно, — возражает он. Да мне уже почти все равно. Я обнимаю его, с готовностью подставляю шею, когда Разумовский бодает носом подбородок, и медленно, но верно теряю крышу от плавных движений и в противовес им жестких поцелуев, которые наверняка оставят следы. Пусть. Не хочу об этом думать, да и не получилось бы. Сережа меняет угол, входит сильнее и глубже и больше уже не замедляется, только наращивает темп. Сдержаться невозможно, и теперь соседи точно знают, что моя личная жизнь играет новыми красками. — Скажи мне, как тебе нужно, — просит Разумовский, тяжело дыша. — Я не… Сережа, еще вот так! Я не смогу… не смогу кончить без внешней стимуляции. Хотя, сейчас кажется, что смогу, но это обман тела. Разумовский замедляется и выпрямляется, садится на колени между моих ног и притягивает за бедра ближе. Снова входит, на сей раз резко и без церемоний, сразу начинает двигаться. Пальцы ложатся на клитор, массируют в такт толчкам. Я выгибаю спину почти дугой, хочется одновременно уйти от прикосновений и полностью сдаться им. Разумовский горящими от возбуждения глазами смотрит на меня, буквально впитывая, как я содрогаюсь перед ним. Закусив губу, обхватываю грудь одной рукой, надавив большим пальцем на взбухший сосок. Другую руку опускаю вниз, немного сдвигаю его пальцы. Сережа, оценив вид, ускоряется еще, берет теперь именно так, как хочет он сам. Я не выдерживаю первая и, вскрикиваю, когда Разумовский прижимает мои пальцы к клитору. Оргазм простреливает сквозь напряженные мышцы, и от такого напора он особенно яркий. Сережа опускается на меня, подхватывает под колено и делает еще несколько сильных толчков, утыкается мне в шею, глухо застонав. Я прижимаю к себе влажное от пота тело и бездумно смотрю в потолок. Место удовольствия занимает вопрос о том, какого хрена мы не встретились раньше? Тогда бы я избежала того отвратительного года, когда свято верила в свою фригидность. — Ты такая… Боже, — бормочет Сережа, едва найдя силы, чтобы выйти и сдвинуться в сторону. Тут же тянет на себя и целует и так сладко и хорошо становится от этого поцелуя, что хочется лежать рядом всю оставшуюся ночь. — Ты тоже очень даже, — говорю я и получаю новый шлепок по бедру. — Эй! — Не нравится? — Нравится. — Хорошо, — улыбается Разумовский. — Сейчас мы немного отдохнем, и ты расскажешь, что еще тебе нравится. Или лучше покажешь. Я целую его раскрасневшуюся щеку и отвечаю: — Звучит отлично. Улыбка превращается в дьявольскую ухмылку. Он гладит меня по спине и говорит: — А после я вызову тебе такси. Или ты на своей? Уходит пара секунд, чтобы понять, о чем он. Вот дурак. — Знаешь, что? Я сейчас выставлю тебя на лестницу в одних трусах. Или без. Сережа обнимает меня и счастливо смеется, явно не испугавшись угрозы.