Бочка яда и ложка но-шпы

— Ты меня избегаешь. Я дергаюсь, едва не уронив банку с йогуртом, которую только что открыла, а зубы проезжаются по зажатой во рту ложке. Черт. Не вжимать голову в плечи, стоять ровно, делать вид, будто Разумовский сморозил глупость. Да. Так и надо. В противовес мыслям, я горблюсь и очень-очень медленно сдираю с емкости оставшуюся фольгу, практически скрывшись от Сергея за волосами. Хмыкнув, он становится рядом и опирается ладонью о столешницу, ждет. — С чего ты взял? — спрашиваю, пытаясь говорить непринужденно. — И правда, — будничным тоном произносит он. — Ты всего-то не говорила со мной уже два дня, сбегая из любой комнаты, куда я заходил. — Может, у меня просто были дела? — Конечно, были, — вновь соглашается Разумовский. — Вот только я понять не могу, почему твоими главными делами в эти дни стали попытки меня избегать. — Я не избегаю тебя, — заявляю, сунув ложку в йогурт. Сергей протягивает руку и отводит от моего лица занавес волос. Я отворачиваюсь и лезу в шкафчик за… за чем-нибудь. Печенье. Отлично. Правда, оно имбирное, и я его терпеть не могу, но сойдет. Достав пачку, выпрямляюсь. Разумовский стоит уже с другой стороны, на сей раз еще ближе. На секунду мы встречаемся взглядами, но я тут же опускаю глаза, безумно заинтересованная тем, чтобы выложить на блюдце пару печенек. — Это была разовая акция, ma petite? — до одури нейтральным голосом спрашивает Сергей, будто его происходящее вообще не волнует. — О чем ты? — О твоих поцелуях на чердаке. — Это мансарда. — Не суть. Итак? Я все-таки смотрю на него, совсем чуть-чуть, после снова передвигаю печенье на блюдце. Выражение лица у Разумовского под стать голосу. Похоже, ему просто скучно и достает, что его персону так нагло игнорируют. Собственно, да, я избегаю Сергея с того вечера. Понять не могу, что на меня нашло тогда, на кой черт поцеловала его. Нет, мне хотелось и понравилось, но это не отменяет того, что я накинулась со своими нежностями на до одури опасного преступника, который творил такое, от чего у меня волосы шевелятся. Пусть в голове и не хотят проводиться параллели между образом из новостей и вот этим вот человеком рядом. Это ничего не меняет. Он сделал все то, в чем его обвиняют, а может, и гораздо больше. Разумовский опасен, рядом с ним должно быть страшно. Так почему вместо страха я чувствую настойчивое желание вновь поцеловать его? — Ася, — зовет Сергей. — Я не знаю, — наконец говорю и отодвигаю от себя блюдце. — Не знаю, зачем это было, и не могу разобраться. — Ты боишься меня? — неожиданно серьезно спрашивает он. — Я должна тебя бояться. — Но не боишься? — Не знаю, — повторяю и качаю головой. — Нет, наверно. Не понимаю, почему. — Потому что ты находишь меня очаровательным, — насмешливо заявляет Разумовский. Я мрачно смотрю на его самодовольное лицо и говорю: — Да. И это проблема. Просто дай мне немного времени, чтобы разгрести бардак в голове, ладно? — Дело твое, — пожимает плечами Сергей. — Я ни на чем не настаиваю, ma petite. Скоро ты вернешься домой, мы обговорим условия твоего молчания, а после… — Он заправляет прядь волос мне за ухо и усмехается. — После ты сможешь забыть обо всем этом, как о страшном сне. Слова звучат легкомысленно, да и выглядит он не особенно расстроенным или обиженным, из чего я делаю вывод, что ему все это между нами нужно не больше, чем мне. Кивнув, отвожу взгляд, забираю йогурт и иду на веранду, чтобы в тишине продолжить картину. Олега сегодня нет, да и завтра вроде бы не будет, в доме мы с Сергеем одни. И я почему-то сильно не хочу ни пересекаться с ним, ни смотреть на него даже. Странно, но обида после нашего разговора все-таки присутствует. Правда, у меня. Я думала… Нет, ни о чем таком не думала. Он прав. Скоро все закончится, и мы разойдемся. Надеюсь, что по разным сторонам города. А то, что я чувствую к нему что-то, — не важно. Так сложились обстоятельства, вот и все. Я вяло ковыряю ложкой йогурт и смотрю на несчастную яблоню, которую так и не дорисовала. Убеждаю себя, что скоро моя новая, свободная и счастливая жизнь наконец-то начнется, и все будет хорошо, даже замечательно. Я разведусь и уеду из Питера, теперь уже насовсем, куда угодно. Да хоть во Владивосток. Другой конец страны — идеально. Андрею будет просто влом пытаться достать меня там. Я сменю номер телефона и буду счастлива. Баночка с йогуртом не летит в стенку только из-за того, что мне не хочется это все потом отмывать. *** Яблоня так и остается недорисованной. Я еще днем сняла холст с незаконченной картиной и унесла его в спальню, теперь сижу перед пустым. Не первый час сижу. Нет, конечно, не подряд. Я успела поесть, заставить это сделать Разумовского, покурить, покопаться в соцсетях, почитать, подремать. Вдохновение как корова языком слизнула. Сейчас уже третий час ночи, а я все сижу и думаю, но по большей части не о живописи. Во всем виноват сбитый режим. Мама всегда так говорила. Я нервно усмехаюсь. У меня вся жизнь — это сбитый режим. Папина цитата. Наверно, я неслабо так его разочаровала. Нормальной, по родительским меркам, работы нет, замуж вышла за мужчину, которого отец, мягко говоря, не одобрял, брак, хоть и бедовый, но развалила, на год сбежала, вечно влипаю во все, что можно. Ладно, это все лирика. Знал бы папа, куда я влезла теперь. Знал бы папа, кого я целовала пару дней назад. Знал бы папа, почему у меня такое отвратное настроение сейчас. Взявшись за кисть, проверяю, не засохла ли палитра. На пробу провожу по холсту, забив на то, что обычно все-таки делаю карандашный набросок. Андрей сегодня снова писал. Гадости в основном по поводу предстоящего заседания. Сказал, что я могу изворачиваться, как хочу, он все равно меня не отпустит. Вот и гадай, почему. Судя по тем двум женщинам, с которыми муженек изменял в разное время, он уж точно за мою кандидатуру держаться не должен. Серьезно, там такие красавицы и умницы, что его нынешнее поведение не поддается объяснению. И нет, последняя Андрея не бросила, он сам ушел от нее. Я знаю это, потому что она мне писала с наездами по поводу того, что увела обратно мужика. Пришлось объяснить, что проблема не в том, что кто-то кого-то куда-то увел. Проблема в том, что кто-то — лживая и хитрая устрица, которую болтает от одной женщины к другой, а сохранить брак он хочет вообще с третьей. Я швыряю кисть обратно на столик, туда же кладу палитру. Неудачный день, пойду спать. Все дело в проклятом особняке, его обитателях и отсутствии другого адекватного общения. Эти факторы плохо влияют на психику. В огромном холле замечаю слабый отблеск на полу столовой. Значит, на кухне горит свет. Попасть в то помещение можно и через гостиную, но оттуда свет так падать не будет. Я останавливаюсь перед лестницей на второй этаж и задумчиво стучу пальцами по периллам. В особняке мы с Разумовским вдвоем, значит, лунатит он. Я делаю шаг в сторону столовой и останавливаюсь. — Тебе это не нужно, — чуть слышно шепчу, но вопреки всему иду дальше. Мои догадки оказываются верными. За кухонным островком сидит Разумовский в своей дурацкой цветастой пижаме и угрюмым взглядом буравит стакан воды перед собой. — Не спится? — зачем-то спрашиваю, чтобы хоть как-то обозначить свое присутствие. Сергей поднимает голову, и тут же все в его поведении меняется, пропадает задумчивая мрачность, вместо нее появляется уже порядком подбешивающая ухмылка и вальяжность. Сразу создается ощущение, что он сидит не на кухне в пижаме посреди ночи, а как минимум на важном приеме, где собрались все сливки общества. Если обычно меня такие его фишечки больше забавляют, то сейчас наоборот. Эта маска кажется абсолютно неуместной. — Тебе, очевидно, тоже, — протягивает Разумовский и вертит в руке стакан с водой на манер бокала с шампанским. Не желая участвовать в нынешней клоунаде, подхожу к холодильнику, чтобы достать оттуда пачку с соком, который кое-кто окрестил помойной жижей и «как вообще себя можно так травить». Радует, что в этом доме есть еще и Олег, иначе бы я уже точно шизу заработала. Налив химозно-оранжевую жидкость в стакан, ставлю пачку на место и собираюсь отправиться к себе. — Уже идешь спать? — спрашивает Разумовский, когда я подхожу к дверному проему. — Как и любой нормальный человек ночью, — отвечаю и переступаю через порог. — Тогда сладких снов, Ася. Хочется просто удариться головой об дверной косяк, чтобы раз и навсегда прогнать все глупые и неуместные мысли, которые заставляют меня развернуться и подойти к нему. Со стуком, надеюсь, что рассерженным, опускаю стакан на стол и внимательно смотрю на Сергея, подмечая, что темные круги под глазами увеличились, а взгляд как у той картинки из интернета, где сова видела некоторое дерьмо. — Что-то забыла? — любезно интересуется он. — Что с тобой? — спрашиваю я вместо ответа. — Что-то случилось? — С чего ты взяла, ma petite? — Выглядишь хреново. — Ох, — он хватается за сердце и пораженно смотрит на меня. — Это было очень больно, дорогая Ася. — Прекрати уже, — вздыхаю я. — Скажи, что с тобой, или просто посоветуй мне идти на три буквы. — Все прекрасно, — расплывается в улыбке Сергей. — Ясно. Посчитав свой гражданский долг выполненным, собираюсь отойти, но Разумовский ловит меня за руку и останавливает. — Ты очень настырная, Ася, тебе говорили? — произносит он, когда я вновь поворачиваюсь к нему. — Пару раз. Сережа, я… Мне ведь не все равно. Разумовский поворачивает мою ладонь тыльной стороной вниз и проводит пальцем по одной из линий. Пожимает плечами. — Дурные сны, Ася. Только и всего. — Они не дают тебе спать? — Обычно они не мешают. Сегодняшний просто оказался не из приятных. — Подожди, а как часто у тебя кошмары? — уточняю, зацепившись за странную формулировку. — Это не важно. Лучше расскажи, почему ты не спишь? — Вдохновение ловлю. Давай я сделаю тебе чай с ромашкой и с медом, у нас все есть, пару дней назад для себя заваривала. Хочешь? — Ты забавная, Ася, — говорит Разумовский, не переставая вглядываться в мое лицо. Очень некстати вспоминаю, что и сама выгляжу сейчас не лучше, чем он, хоть и не страдаю от ночных кошмаров. Хмыкнув, говорю: — Надеюсь, это был комплимент. — Конечно, — серьезно отзывается Разумовский. Я не могу удержаться и протягиваю к нему руку, убираю волосы со лба. Пальцы задевают прохладную кожу, а я понять не могу, зачем вообще был этот жест. Опомнившись, бормочу: — Извини. — Ты еще и жестока, — вздыхает Сергей. — Днем отшила меня, а сейчас балуешь своей лаской. — Я тебя не отшивала, — возражаю, нахмурившись. — Ты утрируешь. Просто… Я отвожу взгляд и неопределенно машу рукой, не в силах подобрать слова, чтобы не обидеть. Странно, но обижать его совсем не хочется. — При других обстоятельствах все было бы иначе, — наконец говорю, потому что Сергей разрывать молчание не спешит. — Это при каких же? — насмешливо уточняет он, все это время продолжая выводить узор у меня на ладони. — Если бы ты не пытался полгорода подорвать, — мрачно заявляю, вовсе не испытывая радости от того, что засранец, похоже, еще и издевается. — Это как минимум. Вспоминая все остальное… — Не вспоминай, — предлагает Сергей, чуть улыбнувшись. Как у него все легко-то. — Ну да, — бормочу я. — Что насчет чая? — Что бы ты сейчас сделала, если бы не мое прошлое? — спрашивает Разумовский, напрочь игнорируя попытки съехать с темы. Я смотрю на него, взгляд помимо воли опускается на губы, на то, как он кусает щеку изнутри, возвращается к синим глазам. — Это ни к чему не приведет, — говорю я, преодолевая тот крошечный шажок, который нас разделял. — Спорное заявление, — тихо произносит Сергей, не отрывая взгляда от моих глаз. — Почему бы и нет? — Потому что… Все это только из-за того, что мы тут заперты, и все. Обстоятельства. — На случай, если забыла: ты здесь оказалась по причине того, что я не смог сдержаться и не подойти к тебе на той выставке. Закатив глаза, собираюсь отступить и скептически говорю: — Еще скажи, что был пленен моей красотой. На талию ложатся его ладони, удерживая на месте, и этот контакт ощущается так чудно и правильно, что я даже не делаю попыток уйти от него. — Что в этом удивительного? — хмурится Разумовский. — Я был увлечен твоим творчеством еще до выставки, а в тот вечер увиделся с тобой вживую, и ты была прекрасна. Почему у тебя такое выражение лица, будто ты мне совсем не веришь? Потому что я действительно не верю, и причина не в его личности, а в том, что подобные слова говорят другим. Мне обычно достается критика, лекции, замечания, подколы, недовольства. Я отлично сознаю, кто я и что из себя представляю, поэтому на вот эти уловки не покупаюсь. Обычно. С проклятым особняком точно что-то не так, тут явно есть какая-то черная магия, которая побуждает меня делать глупости. А я и рада. Ни продолжать разговор, ни спорить мне больше не хочется, я подаюсь вперед и целую Разумовского, наплевав на вопли здравого смысла. Он коротко, будто даже облегченно выдыхает, и перемещает руки на спину, ненавязчиво подталкивая прижаться к нему теснее, и я с готовностью делаю это, потому что мне и самой хочется. Безумие какое-то. Я отстраняюсь, смотрю на него, но из объятий высвобождаться не тороплюсь. Окончательно сдавшись терзающим меня мыслям, провожу пальцами по его щекам, не в силах отвести взгляда от глаз, в которых горит смесь восторга и почти что голода. Вновь убираю волосы со лба, задеваю под глазом тонкий, почти незаметный шрам. Поддавшись порыву, касаюсь тонкой полоски губами, ощущая, как дергаются руки на моей спине. Не отодвигаясь, жмусь лбом к его щеке и говорю: — У меня такое чувство, будто я угодила в мышеловку, и она захлопнулась. — Это иллюзия, Ася, — произносит Сергей, мягко поглаживая меня вдоль позвоночника. — Я не стану вредить тебе. Я бы с удовольствием пообещал, что никогда не обижу, но слишком хорошо себя знаю. — Расслабься, Сережа, меня брат кое-чему научил. Попробуешь меня обидеть, и я тебе врежу. Разумовский смеется без капли наигранности и фальши. Чтобы увидеть его улыбку, выпрямляюсь и совсем не жалею об этом. — Ты что же, сомневаешься в моих возможностях? — спрашиваю, приподняв бровь. — Отнюдь, дорогая Ася, — говорит он и перемещает одну ладонь мне на щеку. — Я с каждым днем сражен тобой все больше. — Клише, — морщусь я и не даю ему возразить, приникаю к губам в легком и быстром поцелуе. Отодвинувшись, спрашиваю: — Чай? — Не нужно, — качает головой Разумовский. — Это никогда не помогает. Лучше постой со мной еще немного, а потом я провожу тебя до твоей комнаты. Отказать язык не поворачивается, да и не хочется. Хочется, чтобы он продолжал обнимать меня, хочется прикасаться к нему и ловить ненавязчивые поцелуи, в которых нет никакого подтекста, хочется держаться за сильные плечи для равновесия и не слушать здравый смысл. *** Странности начинаются утром, и я бы списала это все на недосып, если б провела здесь меньше времени. Ночью мы поднимаемся на второй этаж уже в четвертом часу. Сергей, как и обещал, провожает меня до спальни, желает сладких снов и собирается уходить. Я удерживаю его за ворот пижамной рубашки, потому что не могу сопротивляться желанию получить еще хоть один поцелуй. А утром мы сталкиваемся в коридоре, и он ведет себя до предела странно. — Ты же говорил, что хочешь выспаться, — улыбаюсь я и собираюсь подойти. Но не делаю этого. От моего голоса Сергей замирает и вздрагивает, бросает на меня быстрый взгляд, тут же отводит его. — Да, я… Мне работать нужно, — спешно говорит он и хватается за ручку двери в серверную. — Может, позавтракаем сначала? — осторожно предлагаю я. — Нет, спасибо, Ася, — тихо отзывается Разумовский и дергает дверь. Ручка не поддается. — Что-то не так? — уточняю и делаю шаг по направлению к нему. — Это из-за вчерашнего? — Нет-нет, правда много работы, — произносит он и вновь дергает несчастную ручку. Движение выглядит почти паническим. — В другую сторону, — говорю, наблюдая за ним. — Олег ведь ее прикрутил неправильно. Сергей на секунду замирает, даже зажмуривается, затем быстро извиняется и скрывается в серверной. Я же остаюсь стоять на месте. Так. Это точно не из-за вчерашнего, почему-то у меня на сей счет даже сомнений нет. Что за хрень? Разумовский вряд ли вел бы себя вот так, если б жалел хоть об одном ночном поцелуе. Я вообще не представляю, что должно произойти, чтобы увидеть его в подобном состоянии. Что тогда? Может, с Олегом что-то случилось? Внутренне холодея, достаю из кармана телефон и пишу Волкову, уточняю, все ли в порядке. В ответ приходит сообщение, что он жив и цел, и вопрос про наши дела. Я отправляю, что все у нас нормально. Но у нас не нормально, я понять не могу, что это только что было. Хочу постучать в серверную, потом вспоминаю тот испуганный взгляд. Лучше не надо, наверно. Это будто вообще не Сергей был. Поежившись, спускаюсь на первый этаж. На ум некстати приходят сообщения от Игоря, с которым я недавно прервала знакомство. Сев за стол, захожу в тот диалог и ищу нужные строчки. «Там реально интересно, говорили, что он реальный псих, прям с диагнозом, че-то вроде раздвоения личности». Опустив телефон, задумчиво смотрю на тостер впереди. Нет. Точно нет. Да ну. Чего вдруг я вообще об этом вспомнила? Хм. Вновь уставившись в мобильник, нахожу диалог с сестрой и пишу:

«Привет, мне тут ролик попался интересный. А что ты знаешь про Разумовского?»

И жду. Сообщения начинают приходить почти сразу, а я все жду. Опускаю взгляд на дисплей только тогда, когда понимаю, что никто и ничего не удаляет. Новый диалог не открывается, мне не звонит знакомый номер, а на лестнице не слышен сердитый топот. От всего это становится сильно не по себе. Я не читаю сообщения сестры, только пишу что-то вроде «Ясно-понятно» и выхожу из мессенджера. Мозг отказывается верить, но я ведь сама видела! Передо мной был будто другой человек, начиная от взгляда и заканчивая нервным дерганьем дверной ручки. Как такое может быть? Нет, конечно, я слышала про подобные расстройства, но никогда не сталкивалась лично. Трясу головой и встаю, чтобы все-таки сделать завтрак, хоть и кажется, что кусок в горло не полезет. Бред какой-то. Открываю диалог с сестрой. Сообщения на месте, мой вопрос тоже. Будто в подтверждение этой теории Разумовский не появляется до конца дня, не спускается ни поесть, ни даже воды выпить. Я притаскиваю ему завтрак и обед, отдаю и делаю вид, что меня совсем не удивляют странности. Желаю приятного аппетита, потом ухожу. Голос, мимика, жесты — все не то. Угрозы я от него не чувствую, но все равно стараюсь держаться настороже. Вечером, устроившись на веранде, берусь за кисть и примериваюсь к холсту. Этот-то момент Разумовский, настоящий, и выбирает, чтобы войти. Глянув на него поверх мольберта, рассматриваю. Я специально села так, чтобы видеть дверной проем. Такое чувство, что Сергей все понимает по глазам. Он заходит и становится неподалеку, не приближается. — Я, наверно, должен объясниться, — наконец говорит Разумовский, потому что я не тороплюсь нарушать тишину. — У тебя раздвоение личности? — спрашиваю, не желая разводить демагогию на три часа. — Диссоциативное расстройство идентичности, — поправляет он, рассматривая что-то в саду. — Это правильное название. — Суть та же? — Да. Твоя сестра ведь писала тебе. — Я не читала, — пожимаю плечами и откладываю кисть на столик. Сергей поворачивается и удивленно смотрит на меня. — Можешь удалить сообщения. Это была проверка. Ты или не ты. — Вот как, — бормочет он и горько усмехается. — Понятно. — Насколько он опасен? — спрашиваю я. — Тот, второй. — Совсем не опасен. Я бы сказал, что в минус. Он слаб и вечно всего боится. Воплощение беспомощности. Он не тронет тебя, Ася. — Так. И-и-и… как это выходит? Ну, вы меняетесь намеренно или?.. — Или, — прерывает Разумовский и подходит чуть ближе, останавливается на расстоянии вытянутой руки. — Он по большей части спит, не пытается выхватить контроль над телом. Просто иногда… Скажем так, я выматываюсь слишком сильно, и его выкидывает в реальность. — Ну, то, что он был не особенно рад здесь быть, я заметила, — сообщаю, потерев переносицу. — Мне жаль, что тебе пришлось с ним столкнуться, — говорит Сергей, нахмурившись. — Он не должен был попадаться тебе на глаза. — Эй, стой. Я наклоняюсь и беру мужчину за руку, тяну к себе. Разумовский подходит, внимательно смотрит на меня. Ищет что-то. — Не ругай его, — прошу я, погладив тыльную сторону теплой ладони. — Ты же сам сказал, что он обычно и не хочет появляться. Значит, его вины в этом нет. Сергей переводит взгляд на холст, но он пуст, и зацепиться там не за что. Вздохнув, кивает: — Может быть. Его появление… — Разумовский растирает ладонью шею и опять морщится. — Это неприятно, потому что в нем все, что мне совершенно не нужно. Он слишком слаб. Ася, я должен задать этот вопрос. — Давай. — Что ты об этом думаешь? Все, что между нами происходит, ни к чему тебя не обязывает, конечно. Но я хотел бы знать. — Ну, то, что ты немного того, — присвистнув, верчу пальцем у виска, — не новость, прямо скажем. — Я не об этом спрашивал. — Знаю. Ничего плохого я об этом не думаю, Сереж. Есть и есть. И, если уж совсем интересно, я не испытываю к тебе из-за этого страха или отвращения. Разумовский еще мгновение смотрит мне в глаза, а потом наклоняется и замирает буквально в сантиметре от губ. Чуть улыбнувшись, спрашивает: — Можно? — Нужно, — говорю и сама тянусь к нему. Всего один поцелуй, после которого я его просто обнимаю, искренне полагая, что ему это может быть нужно. Наверно, жить с кем-то еще в своей голове нелегко или даже страшно. Я провожу ладонями по его спине вверх и вниз в успокаивающем жесте, потому что чувствую, насколько сильно он напряжен. — Все нормально, — тихо произношу и улыбаюсь ему в плечо. — Правда. — Ты удивительная, Ася, — шепчет Сергей и касается губами моей щеки, выпрямляется, заключает лицо в ладони. — И я бы не хотел, чтобы все закончилось с твоим уходом отсюда. Я почти отвечаю, что согласна с ним, но мы слышим, как открывается входная дверь. Спустя секунду думаю, что к лучшему, и у меня будет еще немного времени, чтобы обо всем подумать. Разумовский помогает слезть с высокого стула, придерживая за талию, и мы вдвоем идем в коридор, чтобы встретить Олега, который как раз отряхивает зонт, высунув его наружу. — Эта погода сведет меня с ума, — бормочет Волков и по старой доброй традиции оставляет его сушится на полу. — Час назад еще небо было чистое. — Ничего нового, — замечаю я. Наемник отталкивает ногой большую черную сумку, после чего разувается и сообщает, что новости у него есть, но без чего-нибудь горячего он их не расскажет. Надо полагать, это не срочно, поэтому я иду на кухню ставить чайник. Ребята следуют за мной, Олег на ходу сообщает, что с какими-то там зацепками разобрался, хоть и грозился все рассказать потом. Я достаю кружку из шкафчика, Разумовский становится рядом и любезно двигает ко мне заварник. Так улыбается, что хочется растечься лужицей прямо здесь и сейчас. — Ася, насчет твоего сообщения с утра, — говорит Олег, усаживаясь за стол. — Все точно в порядке? — Да, ничего страшного, — заверяю, обернувшись. — Я просто заметила странности в Сережином поведении и испугалась, что с тобой могло что-то случиться. Волков сначала молчит, потом его глаза расширяются, и я спешу добавить: — Мы уже все выяснили. Сережа рассказал про расстройство идентичности. Ничего страшного. Олег складывает руки перед собой и сцепляет их в замок, внимательно смотрит на меня. — Значит, теперь ты знаешь про них троих. В наступившей тишине слышно только закипающую в чайнике воду. Я смотрю на Сережу, который сгорбился над столешницей и не поднимает на меня взгляда. Волков тихо ругается сквозь зубы, осознав ошибку. Я не обращаю внимания, только спрашиваю: — Есть третий?