Сердцу не прикажешь

Смотри с печальною усладой,

Как в свет зари вползает дым.

Я огражу тебя оградой —

Кольцом из рук, кольцом стальным…

/А. Блок/

*** Холодный ветер с Финского залива с каждой минутой усиливался. С неба, звонко стуча каплями по брусчатке и мостовой, сыпался дождь. Редкие прохожие, ссутулившись, торопились скрыться от холода и непогоды, забегали под арки и мосты, извозчики плотнее кутались в кафтаны. К вечеру чуточку прояснилось: заходящее солнце пробилось сквозь тучи, заиграло в водах Фонтанки, обласкало красноватыми лучами крыши особняков и плавно опустилось за горизонт. Настало время лазоревых сумерек. На Владимира вновь нашла тоска столь угнетающая, что казалось даже Анна не способна развеять ее… До дуэли осталось пять часов… Всего пять часов жизни… Корф скинул с плеч сюртук, бросил его на спинку кресла и нервно закурил. «Как же я заблуждался, когда думал, что Анна без меня пропадет! А она, моя девочка, вон какой стала: деятельной, самостоятельной… Жениха себе прекрасного нашла: удивительного, порядочнейшего человека! И если меня не станет, Анне быть женой Назимова! — Петра она не жалует, а Репнин с его сумасбродными идеями ей точно не пара!» «Но… Миша… Миша… Я так виноват перед тобою… Из-за моей безалаберности, из-за этой глупой моей дуэли с графом Стромиловым тебя лишили воинского чина, отстранили от должности адъютанта при Цесаревиче, и ты вынужден был покинуть Россию… А Наташа! Бедная Наташа! Ее выгнали из Дворца, лишили звания фрейлины… От меня одни несчастья! Наверное, Аня пожалела о своем отчаянном решении быть со мною и сбежит сегодня же… Если уже не сбежала… Я не знаю, что ей сказать, как теперь вести себя с нею…» *** Несмотря на Указ Екатерины II, разрешающий межсословные браки, Император Николай I, радеющий об укреплении позиций дворянства и чистоте дворянского сословия, стремясь сократить число подлогов и фиктивных браков, обязал потомственных и титулованных дворян, желающих заключить брак с лицами иного сословия, с иностранцами; титулованных дворян, планирующих усыновить детей (своих или чужих) недворянского происхождения, а также проштрафившихся дворян и офицеров, желающих жениться, — подавать прошения в Императорскую канцелярию. Сии прошения разбирались служащими канцелярии (Бенкендорфом и его помощниками), а особо значимые или спорные прошения подносились непосредственно на рассмотрение Государю Императору. Владимир грустно усмехнулся: по иронии судьбы, он подпадал почти под все категории. И как дворянин, желающий жениться на простолюдинке (*), и как разжалованный офицер (**), и как титулованный дворянин, желающий усыновить детей своего покойного дяди. (***) Сколько трудностей и препятствий на пути к счастью! А он умудрился усложнить себе жизнь новой дуэлью… Владимир долго сидел, задумавшись, и чертил пером по бумаге. На листе сначала появились крупные цифры в столбик: 1, 2, 3 и приписка к ним: женитьба, разжалование, усыновление. Все написанное Корф заключил в неровный квадрат, а под ним вывел: Анна. Анна... Когда Анна вошла к нему в своем простом, до боли ему знакомом бежевом платье, которое он всегда любил, — Владимир понял, что теряет голову. Девушка подняла с пола упавший сюртук, встряхнула его и аккуратно сложила на канапе. В ореоле своей ненавязчивой милой красоты: лент, косичек, незатейливых оборочек, она казалась особенно прелестной. Девушка подошла ближе, и он ощутил ее тонкий дурманящий аромат. Кружево Аниного платья коснулось его руки, и локоны ее защекотали ему лицо. Корф оказался не в силах пошевелиться. При иных обстоятельствах он бы поднялся с кресла, заходил по комнате, заговорил на отвлеченную тему, а сейчас двухдневное утомление и окутавшая нега, казалось, придавили его к сиденью. Аня встала позади Владимира и мягко положила руки ему на плечи. Нагнулась и коснулась губами его макушки, затылка… Корф никак не реагировал на ее неумелые ласки, и девушка совсем растерялась. Одно дело, читать про искусство обольщения во французских журналах, и совсем иное — пытаться соблазнить взрослого мужчину, которого любишь всей душою, относишься к нему с почтением и которого до слез смущаешься. О, если бы Владимир обернулся, обнял ее и поцеловал, он бы значительно облегчил ей задачу… А он сидит молча, словно истукан — даже не пошевелится! — Ваши друзья давно ушли, Владимир? — начала она издалека, лишь бы что-то спросить. — Полчаса назад, — тихо ответил барон, пытаясь незаметно отстраниться от Анны. Ее ласковые руки прошлись по его волосам и остановились на шее. Он перехватил ее ладонь и осторожно коснулся губами. Умоляюще взглянул на девушку: — Не надо, Аня… — Но… почему, Владимир? — спросила она. Набрала в легкие воздуха: — Вы так этого хотели… И я хотела… А сейчас я здесь, с вами, и я готова… — Таки готовы? — с грустной усмешкой вопросил он. — Буду с вами откровенен: не пытайтесь удержать меня от дуэли, Анна! Никак нельзя прослыть трусом, жить в бесчестии… Я виноват и должен сполна ответить за свой проступок. А вас… я могу лишь попросить: молитесь за меня. И Анна, и Владимир были так взволнованы, что забыли о приличиях: он продолжал сидеть в кресле, а она — стоять перед ним. — Вы же понимаете, Владимир, — девушка покраснела и отвела взгляд. Ей было досадно, что он догадался о ее планах и пресек их осуществление. — Дуэль — это простой способ избавиться от соперника и остаться безнаказанным. Этого ведь и добивается князь Алмазов? — Я сражен вашими познаниями, мадемуазель… Хмель ударил Корфу в голову, он потянул девушку на себя, и она, потеряв равновесие, оказалась на его коленях. Владимир осторожно переместил Анну к себе ближе и поцеловал ее в волосы, в висок, а затем долго исследовал губами нежную шейку. Рука его медленно прошлась по ее ногам поверх платья, и оно немного задралось. Он быстро потянул подол платья вниз, спустил Анну с колен и, поддержав ее за талию, поднялся с кресла. Они, держась за руки, шагнули к окну. По июльскому ночному небу рассыпались звезды, среди них особняком светила полная луна, озаряя кабинет приглушенным светом. Девушка обернулась и положила руки мужчине на плечи, а он обнял ее за талию. Их губы потянулись друг к другу и встретились. Влюбленных охватило щемящее чувство радости и горечи, быстротечности земного бытия. Никогда они еще не казались друг другу так близки, как в эту минуту. Владимир с умиленной улыбкой гладил Анну по волосам. А она доверчиво жалась к нему, наслаждаясь их близостью, чувствуя, как ноги барона тонут в складках ее платья. — Девочка моя, дорогая моя девочка, милая, самая добрая и славная на свете… — Он вновь обнял ее и поцеловал жарко, горячо, стараясь не стиснуть до боли. — Ежели Создателю угодно, у нас с вами впереди длинная счастливая жизнь… А то, что ты во всех моих глупостях винишь себя, милая, — это совершенно неправильно… Я сам во всем виноват: и по отношению к тебе, и к жизни в целом, я очень заблуждался… Мне нелегко было признать свою любовь к тебе, прости меня, прости, Аня… Я мучил тебя, ставил меж нами барьеры, и страдал сам… Очень страдал… Каждый день, час… И обижая тебя, намекая на… твое крепостное положение… Поверь, я терзался не меньше тебя… Я всю твою боль всякий раз пропускал через свое сердце. И именно я на протяжении нескольких лет внушал тебе, что «крепостная дворянину не пара»… А в последнее время я был убежден в том, что ты холодна ко мне, а ты, бедненькая, все это время мучила себя мыслью о глупом неравенстве? Виноват я перед тобою, Аня, очень виноват, поэтому не смел надеяться на ответное чувство, хотя, прозрев, старался сделать все, чтобы ты смогла немного полюбить меня… Последние слова Владимир произнес шепотом, словно боясь, что кто-то подслушает и развеет по миру его сокровенные признания. Он принялся покрывать быстрыми поцелуями Анины мокрые от слез темные реснички, изящные бровки, веки, носик, алые щёчки, и наконец добрался до ее сладких губ. «Каким милым и нежным он может быть… А я боялась». Она несмело поцеловала Владимира в ответ, затем, отстранившись немного, улыбнулась той счастливою улыбкой, какая расцветает порою лишь на лицах влюблённых. — Все будет хорошо, Владимир. Мы помолимся за вас, и Милосердный Господь поможет вам. Только вы тоже молитесь и верьте… верьте, что… Дыхание Анны сбилось, и она не договорила. Облизнув пересохшие губы, помолчала немного. — Я хочу… хочу, чтобы вы знали, Владимир: я не боюсь трудного пути, — прошептала девушка. Она приподняла голову, посмотрела на любимого и с чувством поцеловала его в щеку. — Это лучшее, что может услышать мужчина от любимой женщины, Аня… Я недостоин твоей любви, но без нее не смогу полноценно жить, созидать, стремиться к чему-то новому… даже дышать не смогу в полную силу… *** Месяц спрятался за тучки, но звезды продолжали мерцать на небе подобно крохотным маячкам. На фоне темного окна едва различались два силуэта. Он и она: воплощение мужественности и женственности… Не желая более искушать ни себя, ни Анну, Владимир усилием воли разомкнул объятия и усадил девушку в кресло возле окна. Отошел к столику, зажег в канделябре свечи и наполнил два бокала вином: один наполовину, второй на четверть. Протянул вино Анне и встал рядом, держа в одной руке бокал, а другой — опираясь на спинку кресла и едва касаясь Аниных волос. — Выпейте. Это вино вам не повредит, оно полезно для крови, — назидательно сказал Корф и отпил немного, наслаждаясь вкусом вина. — Знаете, Анна, в Ростове, в особняке покойного графа Галицкого меня привлекла огромная библиотека. И порою, от нечего делать, я много читал. В том числе и религиозную литературу. Таков был мой настрой тогда, после исповеди… Никогда подобного со мной прежде не случалось. Словно благодать коснулась меня… Анна выпрямилась в кресле, ее руки с силой сжали бокал. Глаза девушки, словно два сапфира, блестели от слез, а голос прерывался от волнения. — И что же вы прочли? — Много всего прочел, Анна, но особенно запомнилась мне одна притча про воина… Я в точности ее уже не помню… Но смысл такой: одному воину на следующий день предстояло участие в опаснейшем сражении… Ночью лег он отдыхать в отведенную для него комнату, как вдруг вошла… м-м-м… как бы вам это сказать? Девица невиданной красоты… — Владимир улыбнулся, заметя, как Анна покраснела и отвела взгляд. — И она предложила… предложила провести с нею ночь. Он долго боролся с собою, отказывался от ее ласк, и наконец… попросил ее уйти. Она не унималась и тогда… Он выгнал ее из комнаты! Так вот… Наутро в неравном бою многие воины были убиты. А тем, кто остался в живых, явился Ангел и сказал, что Господь помиловал их за целомудрие… Так же и я… не желаю нынче предаваться страсти… И хочу остаться в живых. Ради тебя… ради детей… Ради нашего возможного будущего. Владимир переступил с одной ноги на другую, допил вино и помолчал немного. — Прости… буду откровенен с тобою… Если бы я лишь желал тебя… я бы… Да что говорить, ты бы не согласилась на это… И я бы не настаивал, потому как мне, в любом случае, этого мало, Аня… Ты мне необходима вся, целиком и навеки… Я всегда видел тебя лишь своей женою… Но… Аня… ты же понимаешь, за дуэль меня могут сослать… — Я вам уже говорила: я не боюсь трудного пути, и уеду с вами, если это необходимо… Но жениться на мне?! Владимир, я… я очень-очень тронута, но сие невозможно… Особенно теперь… Корф бросил на Анну пронизывающий взгляд. Заговорил медленно, чеканя каждый слог: — Вы… готовы разделить… со мною… бесчестие, Анна, готовы… стать моей… любовницей, а женой быть... не желаете? Вы ли это?! Не понимаю вас! Объяснитесь… Будьте добры! — Поясню… Ежели все обойдется и вас не сошлют — так или иначе, вам не стоит напоминать о себе Государю. — Вы предлагаете мне всю жизнь всего бояться, безвылазно просидеть в имении? — грустно улыбнулся он. — Нет. Нет, конечно же… Просто вам следует быть осторожнее и не лезть на рожон. Это же так очевидно, Владимир… Пламя свечей мягко освещало комнату, мерцало в волосах Анны. А Корф, казалось, был не в силах ни отвести взгляда от ее юного прелестного, слегка испуганного лица, ни выпустить из рук ее мягкую ладонь. Все вокруг замерло и тут же закружилось у него перед глазами. — Я очень тронут вашей заботой обо мне… Но от судьбы не уйти, Анна. Я во что бы то ни стало подам прошения в Императорскую канцелярию и испрошу у Государя соизволения на наш с вами брак и на усыновление детей. Потому как иного выхода нет… А еще я хочу, чтобы вы навсегда запомнили: мне безразлично мнение света, сплетни. И вас я призываю: быть сильной! Анна побледнела и изумленно взглянула на Владимира. — К чему вам идти на такие жертвы ради меня? Ежели я стану вашей супругой, вас… нас не станут нигде принимать, меня могут оскорбить. И вы вынуждены будете стреляться снова и снова! А ежели я просто стану жить с вами, то это ни к чему вас не обяжет — стреляться из-за содержанки глупо, — воскликнула девушка. — Для чего рисковать? Мы с вами и так будем вместе… А над детьми можно оформить опекунство, как вы давеча оформили его надо мною, и тогда вам не нужно будет обращаться в канцелярию Его Величества… Нет-нет! Вы не должны так рисковать! В вашем положении… из-за вашего прошлого, из-за сложных отношений с Государем Императором, с графом Бенкендорфом… так неосторожно поступать — крайне неразумно! Анна и Владимир вздрогнули. Старинные напольные часы громко забили полночь. — Владимир, вы задумывались хоть на минуту, во что превратится ваша жизнь, ежели вы женитесь на мне? — вздохнув и глядя мимо Корфа в окно, проговорила Анна. — Я, возможно, повторюсь… Кто угодно и где угодно сможет подойти к нам и сказать вашей законной супруге в лицо все то, что вы слышали однажды в театре; вас не поприветствуют, вам не подадут руки. И вам нечем будет крыть, поскольку я по происхождению не пара благородному дворянину. — Анна, все эти аристократы и волоска вашего не стоят! Пускай говорят что хотят! — Это вам лишь сейчас так кажется, — слабо улыбнулась Анна. — Но жениться на мне с вашей стороны было бы безумием. На вас станут показывать пальцем, вас не пригласят ни в один приличный дом, осудят в свете… да и возможной карьере вашей придет конец. Воротитесь с дуэли живым, оформите опекунство над детьми и живите спокойно!.. Со мною, со мною, — понизив голос, проговорила она в ответ на его ищущий взгляд. — Поверьте, так лучше и для меня, и для вас! — Аня, я очень люблю тебя. И прошу твоей руки. Я мог бы, разумеется, сказать, что мне безразлична возможная карьера, что не волнует будущее наших детей, что не имеет значения то, что станут говорить в свете, и то, что я нарвусь на неприятности со стороны Государя… Но ты умная девушка, и тебя подобные пафосные слова не обманут. Безусловно, это всё не пустяки! Не пустяки! Однако… наверное, для каждого человека рано или поздно наступает момент, когда он выбирает то, что для него важнее всего; то, к чему он стремился долгие годы. Я выбираю тебя, наше счастье, наше будущее! — Что будет, когда… скажем, через год-другой вы поймете, что ошиблись? — спросила Анна. Слезы душили ее, бежали по лицу, капали на руки, которые крепко сжимал Корф своими большими теплыми ладонями. — Этого не случится, — убежденно сказал он. — Я тоже всей душою, всем сердцем вас люблю! — Анна всхлипнув, перевела дыхание. — Именно потому и не могу, не имею права ставить под удар ни ваше положение, ни наше будущее. Корф заглянул Анне в лицо, мягко сжал ее пальцы. — А что… если я скажу тебе… что на другой день, после того пожара в госпитале, я уже отправил два прошения в канцелярию Его Величества?.. По поводу нашего венчания и усыновления Олега и Даши?.. Анна отшатнулась, высвободила свои похолодевшие руки. — Как?! — вскричала она. — Вы сделали это?! Уже сделали? Не спросив моего согласия?! — Анна, я не хочу, я не мог больше ждать! — глухо, почти с угрозой перебил Корф. — Сколько можно мне гоняться за тобою? Плевать на все, только бы ты была рядом! Только я помешкаю — и ты найдешь мне достойную замену! А я опять должен сходить с ума, бегать за тобой как мальчишка… Довольно, Анна, я больше не могу!.. Так ты выйдешь за меня, ч-чёрт возьми, или нет?! — Ах, если бы сие было так просто… Я бы тысячу раз сказала: да, — улыбнулась Анна сквозь слёзы. — Не плачь, прошу, не надо, — тихо попросил Владимир, обнимая Анну и крепко прижимая её к себе. — Я буду делать все возможное, чтобы ты никогда не плакала, чтобы твоя улыбка озаряла наш дом… — Но и я должна делать все возможное, чтобы сберечь вас от бед, чтобы вы были счастливы со мною. В противном случае… грош мне цена… — Не будем более об этом! — отрезал Корф — По крайней мере, сегодня! Вы, по обыкновению, много себе надумываете! Излишне много!.. Но если со мною все же что-то случится, Петр будет вашим опекуном, а вы обещайте мне, что будете жить в этом особняке… И знайте: согласно моему завещанию дом станет вашим после достижения совершеннолетия. Только, как это ни прискорбно: слуг Петру придется приобрести новых: нынешние отойдут опекунскому совету… Пятеро душ, в том числе и Варвару, я освободил. Вольные найдете среди документов. — Вареньку и прочих освободили — и это прекрасно! Они будут благодарны вам. А об остальном — даже слышать не могу! Вы… вернетесь, я знаю, вернетесь… Барон был сильно взволнован и перебил девушку: — И ответьте мне: если все же… ну вы понимаете… вы станете женой… женой Константина, вы обещаете мне принимать участие в жизни Олега и Даши? — Да, конечно, я вам обещаю. Обещаю… Я, в любом случае, детей не оставлю… — прошептала Анна. — Ох, Владимир, я совсем забыла про Ирину. Она наверняка ждет меня, волнуется… — Так напишите ей, — устало выдохнул барон и подведя Анну к столу, бережно усадил ее на банкетку. А сам остался стоять рядом и смотреть, как его любимая пишет подруге записку. Он замечал все: ее смущение, как слегка дрожат Анины руки, тем не менее, выводя красивым почерком строки… А между тем Ирине Добролюбовой было совершенно не до Анны… *** Петр Кудинов, несмотря на поздний час, неспешно прогуливался по набережной Фонтанки. Он был убежден, что уснуть уже ему не удастся. Остановившись у парапета, Петр долго смотрел на темную воду, которая поблескивала при свете тусклых уличных фонарей и полной желтой луны. «Вот это Репнин… Тоже страстно влюблен в Анну… Но как Миша отвратительно отреагировал на известие о том, что Анна из крепостного сословия…», — сокрушался мужчина. Петр повернул голову и заметил в десяти шагах от себя одинокую женскую фигурку: девушка показалась ему смутно знакомой. Ирина! Она плакала и стояла одна, без сопровождения! — Доброй ночи, сударыня! Могу ли я узнать, что вы здесь делаете в столь поздний час? — спросил Кудинов и подошел к ней почти вплотную. — Отчего вы плачете? Вас никто не сопровождает? Позвольте проводить вас до дому, Ирина Михайловна… …В гостиной Ирины Петр расположился на козетке как у себя дома. Внезапно успокоившаяся хозяйка распорядилась о чае. Они в течение часа беседовали на отвлеченные темы. Петр дважды спросил у Ирины, отчего она плакала и почему гуляла в одиночестве, и чем он может ей помочь? Глаза девушки снова заблестели от слез, но она ничего не ответила, а лишь отвела взгляд. Петр подсел к Ирине ближе, и она, ощущая прикосновение крепкого мужского плеча к своему плечу, замерла: в полумраке гостиной ей казалось, что рядом с нею сидит Корф… Кудинов истосковался по женским ласкам, а Ира — устала от одиночества и несбыточных надежд. Добролюбова скинула шаль, и копна темных волнистых волос упала ей на плечи. Петр обомлел от Ириной красоты: девушка эта, несмотря на увечность, была прекрасна и будила в мужчине невероятную нежность… В дверь постучались, и в гостиную вошел Филипп — слуга Корфа: — Простите, барышня, Анна Петровна велела срочно передать вам письмо. — Благодарю, можешь идти. — Ирина развернула бумагу и побледнела. — Что, Ирина Михайловна? — нахмурился Петр. — Анна домой не вернется. Она навсегда останется с Владимиром, — прошептала девушка. — Довольно об Анне и Корфе! — Кудинов рывком привлек Ирину к себе, и она обняла его в ответ. *** — Вам нужно поспать, Владимир, хотя бы (Анна бросила взгляд на часы: почти два ночи!) пару часов, — мягко сказала девушка, заметив, как мужчина, сидя за столом напротив нее, пока она писала Ирине, боролся со сном, растирал глаза и лицо. Анна проводила барона до спальни, помогла ему снять жилет, ботинки и прилечь на кровать. — Анна, вы только не уходите… я бы хотел ещё поговорить… — Я побуду здесь, — девушка осторожно присела на краешек кровати, поправила под собою юбки и положила ладонь на голову Владимира. Она легонько гладила его по волосам и молилась про себя, чтоб он поскорее уснул. — Хорошо-то как, Аня… — тихо сказал Корф, не оборачиваясь. Девушка вздрогнула: она была уверена, что он засыпает. Отодвинулась от него еще немного: а то как бы он не подумал о ней плохо… Будто бы она развязная и снова его домогается. Анна зажмурила веки: подумать только… она сидит на постели Владимира, и гладит его по голове, как маленького… Если бы кто-нибудь сказал ей неделю назад, что так будет, — ни за что бы не поверила… Владимир уснул… Анна перекрестила его, с минуту глядела на него, спящего… Ее до глубины души тронуло его отношение к ней: редкий мужчина откажется от близости, когда девушка сама ее предлагает… Она не знала, не подозревала, что чувства Корфа к ней столь глубоки, а намерения — настолько серьезны… И он совершенно не думает о себе, своей безопасности и осторожности… Как всегда, лезет на рожон… Девушка встала, подошла к окну и пошире раскрыла створку на ночь: при свежем воздухе лучше спится. Затем затушила свечи и покинула спальню. Заглянула к детям… Они тоже спали. Оказавшись у себя, Анна разделась и опустилась на колени у постели. О, что за чудный день! Он был полон любви, радости и света! Она всегда, всегда будет помнить этот трудный, волнительный, но счастливый день… Обратив взор на святые образа, девушка со слезами молилась о Владимире: дай Бог, пуля противника не достигнет цели, и ее любимый останется жив и невредим… Пусть смягчится сердце разгневанного князя! А Владимир пусть, если и попадет в Алмазова, то только в руку… или в ногу… Спаси, Господи, его от ссылки, от каторги… От Государева гнева… Молитвенного напряжения хватило ненадолго, слабый свет лампадки придавал странные очертания предметам, и скоро Анна задумалась, глядя на причудливые тени на потолке. Так трудно быть сосредоточенной! Надо все время делать усилие. «Господи, помилуй и спаси… Спаси и сохрани…» Закинув голову, она твердила Имя Господне, стараясь отрешиться от всего земного и сосредоточиться на словах молитвы… Были ведь святые люди — она слышала о них и читала, — которые умели всю полноту мысли и чувства вкладывать в молитву и достигали озарения: у них открывались внутренние очи, и дивные потусторонние лики становились доступны их взгляду… Но молитвенный взлет, достигнув напряжения, стал постепенно ослабевать. Нет, не проникнуть! Не вырваться из теней земного сознания… Только тем, которые достигают святости, это дано — они могут слышать нездешние голоса и видеть невидимые облики… Голова Анны склонилась к подушке, и она заснула на коленях возле кровати. Когда она очнулась и с недоумением огляделась, в комнате было уже почти светло. От окна, раскрытого настежь, веяло прохладой… Девушка озябла и, дрожа от холода, поднялась с колен. Почти три утра… Анна умылась, причесалась и облачилась в то самое, любимое Владимиром, платье. Задумалась о Корфе и детях… Страх за любимого человека снова сжал сердце, и девушка взмолилась: «Господи Иисусе Христе! Я не хочу верить и не верю, что Владимир может погибнуть… Господи, будь милосерден к нему и ко мне, грешной! Сотвори чудо: пусть все участники дуэли останутся живы… Сделай так, чтобы Владимиру не грозила бы ни смерть, ни болезнь, ни заключение, ни Кавказ… Дай ему счастья, много-много лет чудного, светлого счастья!» *** Анна прошла в детскую. Дети мирно спали. Лишь няньки ворочались на своих постелях. Заметив Анну, Глафира проворно вскочила, приблизилась к ней, оправила смешной чепец и быстрым шёпотом спросила: — Что… Как барин? Вам, Анна Петровна, удалось отговорить его от… нелепой дуэли? — Владимир Иванович сам знает, как поступить, — жестко ответила Анна и сама удивилась этой жесткости. Что это с ней? Она ведет уже себя как барыня… И снова вспомнились ей и отчётливо прозвучали в голове слова юродивого: «Скоро барыней станешь, и деток своих в храм водить будешь… Много деток родишь, барыня… Детки будут славные…» Анна смягчилась, сказала Глафире ласково: — Прости, я и сама ничего не знаю… Нужно молиться… Вся надежда лишь на Господа. Конечно, Анна могла бы пойти на хитрость и упросить слуг не будить Владимира. Но она поняла теперь, как важен для него вопрос чести. Он бы ей не простил этого вмешательства… А посему… дуэли быть… Даша внезапно проснулась, заплакала и потребовала папеньку. Анна взглянула на настенные часы: ровно три с половиною утра. Владимиру бы еще час поспать. — Прости, милая, — прошептала Анна, прижимая Дашу к себе и гладя ее по спутанным волосам. — Папеньке нужно поспать… А пока я спою тебе что-нибудь… — Кто не спит и слезы льет? — раздался звучный голос. Анна обернулась: Владимир стоял в дверях. — Я думала, вы спите, Владимир, — тихо сказала Анна, продолжая гладить Дашу по голове. Барон, казалось, пребывал в бодром расположении духа, был полон энергии и спокоен. Словно на охоту собрался. Девочка вырвалась из рук Анны и подбежала к Корфу, крепко обняла его за ноги… Тот ласково потрепал малышку по волосам и поднял ее. Подошел к Анне. — Благодаря вам я выспался. — Владимир лучезарно улыбнулся. — Не волнуйтесь вы так, Анна: это не первая дуэль и не последняя… — Не последняя? Я думала, вы и в самом деле изменились, — уколола Корфа Анна. — А с чего я должен меняться? Я себе нравлюсь и таким… Ну не надо, Анечка, грустить: все будет хорошо… — Я имела в виду, Владимир, что вам пора заканчивать с дуэлями. — А кто же тогда, милая, будет защищать вашу честь? Ведь вы такая красивая… Рядом с вами как на войне… — Будьте хотя бы сегодня серьёзны, Владимир Иванович. Даша тем временем успокоилась, попросилась на ковёр и принялась будить своих кукол. Барон огляделся. Кроме ползающей по ковру Даши и посапывающего на софе Олега, в комнате, залитой летними предрассветными сумерками, никого не было. Няньки покинули детскую, едва Корф вошёл. Он упал на колени и обхватил ноги Анны: — Милая, чудная, родная… если бы вы знали, как я люблю вас и как я нынче счастлив… — И я вас люблю… Очень люблю, — прошептала она. — Вы не представляете, что вы вчера сделали! Вы вернули меня к жизни… Анна! А вы дождётесь меня? Побудете с детьми? Не ездите в институт, прошу вас! Она молча кивнула, продолжая теребить его волосы. Он опять прижался лицом к ее ногам. — Слишком, слишком много счастья после этой мертвящей пустоты и одиночества… Вы же знаете: человек может быть окружён восторженной толпою, но если рядом нет той самой, единственной, он чувствует себя одиноким… — Прошу, Владимир, встаньте! Немедленно поднимитесь с колен! — Мне нынче снился сон, чудесный сон… Будто мы с тобой и с детьми плывём неведомо куда на большом корабле… Детей у нас много, очень много… — Да… какой необычный сон… И все же, я вас очень-очень прошу: встаньте с колен… *** Полчаса спустя Филипп вошел в гостиную со скорбным лицом и сообщил о прибытии господина Кудинова. Владимир поцеловал руку Анны и сказал тихо: — Пора… Анна не выдержала, бросилась ему на шею и замерла, кусая губы, чтобы не заплакать в голос. Корф отстранил ее от себя, тыльной стороной ладони утер ее слезы, крепко прижал любимую к себе. Наконец отпустил и поспешно пересек гостиную. В дверях обернулся: — Обещай мне, — тихо сказал он, — что будешь непременно счастливой! Если я не вернусь, прими предложение Константина… Это необыкновенный человек! — Обещаю, что буду счастлива… только с вами… Идите с Богом! — Анна прижала руку к занывшему сердцу. — Главное: вернитесь… вернитесь живым… Помешкав немного, девушка бросилась к Владимиру, сунула крохотную иконку Спасителя в нагрудный карман его плаща. А у дверей, ведущих в коридоры и на лестницу, толпились несчастные слуги. Они неслышно всхлипывали и украдкой осеняли крестным знамением своего дорогого хозяина… Когда Афанасий затворил за Владимиром двери, он остановился и нащупал в кармане кольцо, предназначенное Анне, с которым и сейчас не желал расставаться. Там же оказалась и маленькая иконка. «Нужно было подарить ей колечко прошлой ночью… Оставить в память о себе…» *** Анна, ничего не видя перед собою от застилавших глаза слез, стояла у окна. Ее обступили слуги. Они с тревогою наблюдали, как два всадника пришпорили коней возле парадного крыльца и вскоре скрылись в туманной сиреневой дали…