Сердцу не прикажешь

«Теперь сходитесь»…

Хладнокровно,

Еще не целя, два врага

Походкой твердой, тихо, ровно

Четыре перешли шага,

Четыре смертные ступени…

/А.С. Пушкин «Евгений Онегин"/

Петр, несясь галопом на рыжем жеребце, старался не отставать от вороного коня Владимира. Он поминутно бросал на мечтательно улыбающегося и подозрительно спокойного барона косые взгляды и решил, что друг, скорее всего, лишился рассудка. — Что, что с тобою? — с напрягом в голосе спросил Петр. — Думаешь, я сошел с ума? — Ежели не сошел, будь добр поясни, отчего ты так весел? С дурацкой улыбкой на лице скачешь на дуэль! Что, по-твоему, я должен подумать?.. Ведь тебя могут убить! — Кудинов с силой вцепился в конскую гриву. Конь вскинулся и чуть не стряхнул с себя всадника. — Помолчи немного… Не лишай меня последних счастливых минут, — тихо попросил Владимир, натягивая поводья и заставляя своего коня чуть сбавить шаг. Он огляделся вокруг: хорошо-то как… Легкое дуновение прохладного ветерка… Сочная зелень листвы, лучи ласкового раннего солнца, пение птиц… особый запах травы и почвы после дождя… как прекрасна жизнь… как прекрасна Анна, дети… Каким счастливым он мог бы быть… — Да, я счастлив как никогда… — Владимир снова улыбнулся и ласково потрепал коня по гриве. Он и с ним прощался… Кудинов отвел взгляд в сторону, явственно представив, чем занимались Анна и Владимир ночью наедине. Вспомнил и очаровательную Ирину… «Попался же я… — сокрушался Петр, подгоняя коня. — Теперь я, как честный человек, обязан жениться на Ирине Добролюбовой… Но я же Анну люблю… Вдруг Владимира убьют, и я, как опекун, останусь с Анной, и она будет не против стать моей женой? Ох, какой же я неосторожный! Кто для меня Ирина? Ну, да, я был очарован ею в театре, мне даже показалось, что я влюблен… А нынче я просто был не в себе… Да и Ира так прелестна!». — Я тоже счастлив, — загадочно промолвил Петр, — женщины… они такие: способны нас ввергнуть в пучину безнадежности или возвести на вершину блаженства… — Не женщины… А женщина, — поправил друга барон. — Единственная женщина… Глубоко вздохнув, Владимир пришпорил коня и помчался впереди друга: времени на разговоры и на сентиментальные мысли уже не осталось. Петр с тоской поглядел на всадника в светлом развевающемся плаще и помчался за ним, своим лучшим другом, почти братом, который стремительно приближался к месту поединка — Волковому полю… Сердце Кудинова сжималось при одной мысли, что через каких-нибудь полчаса, быть может, Владимира уже не станет… Петр пытался льстить себя надеждою, что дуэль расстроится, что кто-нибудь её остановит… Но он, как секундант, как друг, попытается сделать все, что в его силах… *** В комнате Анны царит полумрак, задернуты портьеры… Перед образами горят три лампадки, освещая в низеньком красном углу печальные иконные лики… Девушка опустилась на колени, а за нею так же коленопреклонно расположились два десятка слуг… Анна оборачивается, говорит им тихо: — Сначала прочтем Акафист Божией матери… Я буду читать вслух, а вы, милые мои, слушайте да молитесь за Владимира… Господь услышит ваши искренние просьбы… А после Акафиста прочтем двенадцать раз подряд псалом «Живый в помощи Вышняго» (*), многие из вас знают его наизусть… Не надо… не надо плакать, нужно верить, понимаете? — уговаривает Анна всхлипывающих слуг. — Начнем, Анечка, — просит Акулина, поправляя на голове платок. — Начнем… Пресвятая Богородице, спаси нас… — Спаси нас… — вторят за Аней слуги, истово крестясь. — Спаси и помилуй раба Божьего Владимира, даруй ему грехов прощение и подай велию милость… Избранной от всех родов Божией Матери и Царице, явившейся иногда к человеку беззаконну, во еже отвратити его от пути нечестия, благодарственное пение приносим Ти, Богородительнице: Ты же, яко имущая милосердие неизреченное, от всяких нас бед и грехов свободи, да зовем Ти: Радуйся, нечаянную радость верным дарующая… — Анна проникновенно, не торопясь, читает Акафист. — Не устали? — Девушка обернулась и оглядела своих друзей. — Теперь можете подняться с колен… И начнем читать «Живый в помощи»… Кто утомился, может присесть. Старики, кряхтя, разошлись и с облегчением уселись кто куда: на Анину кровать, кресла, банкетку… Молодые же остались на своих местах. — Еще немного помолимся… — просит Анна. — Еще три раза прочтем и передохнем… — Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!» Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем… Анна по-прежнему стоит на коленях, не замечая усталости, ее молитва идет от души, от всего любящего сердца. Слуги вторят ей и со слезами на глазах умиляются: как же повезло их хозяину с будущей женой… А им — с будущей хозяйкой… Только дай Бог ему вернуться живым… Только бы живым… Живый в помощи Вышняго… Спаси Господи и помилуй раба Божьего Владимира и рабу Божию Анну… Молитва окончена… Анна сердечно благодарит всех за поддержку. *** Аня заглянула в «детскую»: несмотря на раннее утро, Олега с Дашей в комнате не оказалось. Девушка обнаружила их в столовой. Няньки, усадив детей на высокие стулья с подложенными подушками, пытались их кормить. — Доброе утро, Анна Петровна! — Глафира выпрямилась. — Не спят нынче соколики… Проснулись ранехонько… — Доброе утро! — Девушка села за стол и через силу улыбнулась. Дашенька перестала есть и заулыбалась ей в ответ. И тут же нахмурилась: — Не хочу кашу! Каша не вкусная… — Надо кушать, милая… Ну еще ложечку, ам-м… А после будет десерт, — уговаривала малышку Глафира. Олежек же продолжал послушно уплетать завтрак при помощи Матрены. Глазенки его лучились радостию при виде Анны. Девушка налила чаю и заставила себя съесть пару маленьких пирожков с капустой. Она была очень напряжена и взволнована: внезапно вскочила и, извинившись, покинула трапезную, позабыв про чай. Обернувшись в дверях, Анна пообещала нянькам позднее зайти в детскую и поиграть с малышами. *** Вспомнив о захворавшей старой служанке, Аня, минуя кухню, прошла в каморку к Агафье. — Что с тобой, что с тобой, Агафушка? — Девушка бросилась к постели старушки. Она умирала. На лбу выступила испарина. Щеки ввалились. — Господь нынче призывает меня, Аннушка… Исстрадалась я за Володеньку, за всех своих… Ох, что с ними будет, ежели его убиют! — еле слышно, прерывающимся голосом, говорила старушка. — Ох, ироды энти… как можно… убить такого… такого… славного… Слыхала я… энтот ирод князь желает прикончить соколика нашего… Ох… И долго я, старая, маялась на этом свете, Анечка… А ты… будь счастлива и… позаботься о Володеньке… Он любит тебя… Он… горячий, но очень хороший… Добрый… Обещай, что не оставишь его… — Обещаю… Анна рукой прикрыла морщинистые веки испустившей дух Агафьи. Помолилась об исходе ее души… И ее смерть показалась девушке грозным предзнаменованием… Она отправилась за Филиппом, дабы тот подготовил все необходимое для будущих похорон. *** Не все слуги в доме Корфа любили Анну. Старшая дочь ключницы, Галина, ненавидела ее. Галина была красива, но глупа… Когда ее младшую сестру Аксинью, бывшую полюбовницу молодого Корфа, выдали замуж за извозчика и отправили в деревню (**), Галине однажды все же достались ласки красавца барона. Как-то поздно вечером Владимир, злой и нервный, вернулся с бала: приглянувшаяся ему кокетка-вдова танцевать предпочла не с ним, а с каким-то иностранцем. К тому же, день его с утра явно не задался: он умудрился проиграть в карты приличную сумму и всерьез повздорить с приятелем. Самолюбие барона было задето, нервы сдали… Войдя на кухню за успокоительным настоем (он еще надеялся прийти в себя при помощи травяного кухаркиного отвара, который не раз помогал ему, если не успокоиться, то, по крайней мере, поскорее уснуть: спиртное Владимиру в тот вечер было нежелательно, утром предстоял очень ранний подъем и деловая встреча), Корф застал там прелестную Анну, за чаем беседующую со старой Агафьей. Девушка, завидев молодого барина в дверном проеме, встала, присела в реверансе и произнесла кротко: — Здравствуйте, Владимир Иванович! Звук ее приятного голоса, девичья прическа с двумя косами и множеством ленточек, затейливо уложенными на голове, изящная шейка, точеный профиль, осанка, это милое платье с рюшечками и оборочками… окончательно вывели из себя молодого Корфа и тот, резко развернувшись, молча покинул кухню. — Чем я ему не угодила? — пожала плечиками перепуганная девушка, бледнея и медленно опускаясь на скамью. Она всхлипнула. — Он волком посмотрел на меня… словно… словно я совершила нечто ужасное и подлежу наказанию… — Чем не угодила? Своею красотою, милая, — улыбнулась беззубым ртом все понимающая старушка и ласково погладила Аннушку по голове. А Корф, несясь по лестнице, приметил Галину, тряпицей протирающую перила. Она выпрямилась и с очаровательной улыбкою поглядела на молодого хозяина. — Пойдем! — приказал барин, схватил служанку за руку и повел в свою комнату. Он был нежен и ласков с нею той ночью, в темноте представляя себе Анну. *** Галина же, помня о ночной нежности молодого барона, решила, что тот питает к ней искренние тайные чувства. Хотя на следующий день он даже не поглядел на нее. Галина же недоумевала, злилась и терялась в догадках. Она каждый день проходила мимо молодого Корфа и пыталась привлечь его внимание. Его это вывело из себя, и он приказал ей более не появляться перед ним, пригрозив отправкой в деревню к сестре. А позднее, когда среди слуг прошёл слух о любви барина к бывшей крепостной Анне Платоновой, Галина возненавидела ее. Служанке казалось, что единственное препятствие на пути к ее «счастью» — это Анна… И Галина, будучи не очень умной и движимая ревностью, желая быть на месте Анны, вознамерилась отравить ее. Она задумала сие еще вчера. Но дома был хозяин, а уж он-то сделал бы все возможное, чтобы эта выскочка из крепостных осталась жива. Нынче же Владимир отсутствовал, и Галина поспешно добавила в чай мышьяка (***) и поставила чашу на кухонный стол возле самовара. Рядом же поместила еще одну такую же чашу с чаем, но без яда… Затем хотела позвать Анну выпить чайку и передохнуть. Но тут Платонова сама вошла на кухню: вся растерянная, растрёпанная, и жаждала пить. Она взяла в руки ту самую чашу. Но глупая Галина просчиталась: намешала слишком большую дозу яда: Анна едва глотнула чай и отставила чашу, почувствовав вместо сладкого, странный солоноватый вкус. — Галина, что это было? — спросила она. — Чай успокоительный, на травах… это новый… кухарка говорила, на базаре давеча приобрела… расхваливала его. Я и сама пью, — и коварная служанка отпила из второй чаши. Внезапно почувствовав слабость, усиленное сердцебиение и головокружение, Анна прошла в свою комнату, прилегла на кровать, поцеловав томик, оставленный когда-то Владимиром под ее подушкой, и через несколько минут лишилась сознания… *** Ирина проснулась и сладко потянулась… Подумала, что что-то прекрасное произошло недавно в ее жизни, но какое-то время она моргала и не могла вспомнить, что… Потерла глаза… Всю ночь ей снился обаятельный мужчина, и ей было так отрадно с ним… Она чувствовала себя красивой и любимой, счастливой женщиной… Ира вдруг резко села на постели и схватилась за голову: это же был не сон! Она совсем лишилась разума: провела ночь с Петром Кудиновым, который тут же сбежал… Молодая женщина огляделась: сбежал, и даже записки не оставил… Ирина встала, намотав на себя простыню. Увидела на столике оставленные Петром посеребренные часы на цепочке. Подошла, взяла их в руки, поцеловала… «Может быть, Петр вернется… Ах, как же стыдно смотреть теперь ему в глаза! Он наверное обо мне думает, что я — падшая женщина!.. Но Анна решилась быть с Владимиром, а он любит ее и не считает таковой! Это и есть настоящая любовь… " — грустно вздохнула Ирина. Давно вожделенный ею Корф отошел на второй план: он был лишь ее недосягаемой мечтою и он отверг ее, а Кудинов — заставил ее забыть обо всем в своих объятиях… Ирина до крови закусила губу: что же ей теперь делать? Как к ней относится Петр? Куда и отчего он так внезапно сбежал? Наверняка он пожалел о проведенной с нею ночи… *** Когда Корф с Кудиновым прибыли на условленное место поединка, Алмазов уже ожидал их возле кареты. Он стоял в сопровождении личного доктора и секунданта. Поравнявшись, все пятеро мужчин поприветствовали друг друга поклонами. Поскольку князь был оскорбленной стороной, и оскорбление, нанесенное ему Владимиром, считалось тяжелым, то он имел право выбора места поединка, оружия и рода дуэли… Вопреки дуэльному обычаю, примириться противникам никто из секундантов не предлагал, поскольку в создавшейся ситуации сие было невозможным. Петр, ввиду своего звучного голоса назначенный среди секундантов распорядителем (****), сглотнув подступивший к горлу ком и волнуясь, громко зачитал заранее составленные и подписанные обоими секундантами условия поединка: «1) верхняя одежда обоих противников — плащи 2) дуэль продолжать до смертельного ранения или смерти одного из противников 3) производить выстрел на расстоянии двадцати шагов друг от друга, барьер — десять шагов 4) право первого выстрела — за Владимиром Корфом 5) производить выстрел позволяется с любого расстояния на пути к барьерам, отметкой которых станут воткнутые секундантами в землю прутья 6) в случае осечки секунданты обязаны оправить кремень и подсыпать пороху. Подписавшиеся: полковник Сергей Сергеевич Батурин, Петр Алексеевич Кудинов». (*****) Секунданты начали подготовку выбранного участка поляны к поединку: проверили ровность места, отбросили в сторону сучья, ветки. И, отсчитав шаги, отметили крупными прутьями барьеры… Корф стоял чуть поодаль, возле огромного дуба и, прислонившись к нему, отрешенно взирал на сие действо. Ему казалось, что он совершенно спокоен. Алмазов же нервно расхаживал по поляне шагах в тридцати от Владимира и беспрестанно торопил секундантов: — Ну-с, скоро ли? Поторопитесь… Да что ж так долго?.. Князь Алмазов жаждал убить соперника, любовника жены, и выжить, а о сокрытии под его плащом защитного жилета обещали позаботиться его сообщники: секундант и доктор, которые собрались с Алмазовым за границу и получат от него крупное денежное вознаграждение. Все уже обговорено… Окончив организацию места боя, Кудинов и Батурин тщательно осмотрели дуэльные пистолеты, пули и все остальное, к ним прилагающееся. Наконец, пятеро мужчин, включая доктора, снова сошлись уже возле барьеров. Петр сказал решительно: — Я, как распорядитель, настаиваю на осмотре противников и их одежды… тем более, оба противника в плащах… — Но, позвольте, — задохнулся Алмазов. — Я, как оскорбленная сторона, настаиваю… — Вы ведь сами не желаете нарваться на дуэль, господин Кудинов? — процедил полковник. — Неужели вы не понимаете, что подобная проверка поставит вас в смешное положение, может вызвать пересуды, возмущение и спровоцировать новую дуэль? Корф сделал другу знак: не настаивать! Он, в любом случае, не собирается убивать противника… Для него главное — обезвредить его… — Хорошо! — отчеканил Кудинов. — Всем очевидно, что после ранения осмотр дуэлянтов доктором неминуем… Петр стоял и терпеливо ждал, когда Корф и Алмазов передадут ему все предметы, способные помешать действию пули… Часы, портсигары, медальоны… Владимир скрепя сердце отдал Кудинову и кольцо для Анны: все равно оно тут, рядом… Серебряный нательный крестик и иконка остались при нем: образок был из дерева. Наконец, противники с оружием в руках заняли свои места, а секунданты встали параллельно линии боя, врач же — позади них. Петр, задержав взгляд на Владимире, мысленно перекрестил его и крикнул: — Сходитесь на счет три!.. Один… Бросив беглый взгляд на соперника, барон заметил, что тот неловко держит пистолет правой рукой, а левую чуть отвел за спину. Затем князь и вовсе повернулся правым боком. — Два! Алмазов поднял правую руку, прижал к груди и отчасти прикрыл голову пистолетом. — Три! Сделав несколько шагов к барьеру, барон прицелился, помедлил… Князь так искусно прятал левую руку, что Корфу ничего не оставалось, как целиться в его левое плечо. Владимир надавил на курок. Князь зажмурился и приподнял руку с пистолетом еще выше. Раздался выстрел. Князь пошатнулся и упал. К нему подбежал доктор, и спустя несколько секунд ему удалось поставить раненого на ноги. Алмазов морщился от боли и странно подергивал левым плечом. На повторное предложение медика немедленно осмотреть его, князь вскричал, что в состоянии стоять на ногах и произвести ответный выстрел. Барон попал точно в цель: пуля вонзилась князю в левое плечо и застряла в мягких тканях. Кроме того, она покоробила кромку его защитного жилета, причиняя нестерпимую боль и делая невозможным выстрел левой рукой. Алмазов выпрямился, схватился здоровой рукой за ноющую рану. Он только сейчас осознал провал своего плана. Он-то рассчитывал, что Корф, желая его убить, выстрелит ему в защищенные жилетом грудь или живот… А в кармане доктора находился сосуд с кровью теленка… Все было так тщательно продумано… Батурин, приблизившись к Алмазову, поднял с земли пистолет и вложил его в правую руку князя. Тот, подобравшись, сделал пять неровных шагов к барьеру, остановился и вскинул оружие. Он целился Корфу в левую часть живота, зная, что, благодаря особенностям современных механизмов, пуля пронзит именно грудь ненавистного соперника. Но непривычная к стрельбе правая рука дрогнула, возвела дуло оружия на несколько градусов выше… И казалось, что сама природа была на стороне Корфа: в самый ответственный момент ярко блеснул луч солнца, и князь зажмурил глаза… После выстрела на сером плаще Владимира появилось кровавое пятно в области левого плеча, и он, покачнувшись, медленно осел, а затем и упал на землю. Пятно на груди Корфа все увеличивалось… Кудинов словно во сне наблюдал, как к раненому другу подходит доктор, склоняется над ним… Бегло осмотрев барона, лекарь сделал заключение, что пуля попала чуть выше сердца и, скорее всего, застряла в примыкающих к нему артериях, что почти равносильно выстрелу в самое сердце. — С таким ранением долго не живут. — Лекарь и сам не верил в то, о чем говорил. Он следовал задаче: отвлечь внимание Петра и не предпринимать попыток облегчить состояние Владимира. По настоянию Кудинова доктор засуетился, скинул с барона плащ, разорвал рубашку и наложил на рану повязку. Кудинов же, наблюдая за лекарем, впал в некую прострацию и не заметил, как князь в сопровождении своего секунданта ринулся к карете… Оказавшись в салоне, Алмазов при помощи Батурина избавился от защитного жилета и спрятал его под сиденьем. Через минуту князь уже стоял недалеко от места поединка и, сбросив на траву плащ, морщился от боли и закатывал рукав намокшей от крови рубашки… Владимиру казалось, что он умирает, и, когда над ним склонился Петр, прошептал, едва шевеля побледневшими губами: — Ну вот и всё... Прощай, Анна… — Доктор, да сделайте же что-нибудь! — вскричал Кудинов. — Он безнадежен… За несколько минут потерял слишком много крови… Владимир лишился сознания, доктор это подтвердил… Дуэль была окончена… Домой возвращались в экипаже Алмазова. На одном из сидений расположился Кудинов с бессознательным Корфом, а напротив — Алмазов с доктором. Батурин же отправился следом на своем жеребце.