Сердцу не прикажешь

«Мы, женщины, гораздо решительнее вас, господа мужчины.

Мы способны глубже чувствовать,

постояннее любить и порою даже храбрее вас.»

Берега Фонтанки заволокло густым сизым туманом. Темные от влаги ветви клёнов, освещённые лучами заходящего солнца, колыхались на ветру и бросали на особняк огромные причудливые тени. После дождя дышалось легко, пахло рыхлой почвой и сырой прогретой брусчаткой. Вечерело. Солнце плавно опустилось за мезонин, и лиловый закат исчез, уступив место синим летним сумеркам. Фонтанный дом понемногу оживал. В анфиладе комнат то и дело раздавались торопливые шаги: горничные зажигали масляные лампы и свечи, натирали полы мастикой, запирали окна и опускали портьеры. От сквозняков хлопали двери, монотонно стучал маятник больших напольных часов в гостиной. Из детской слышался младенческий лепет и голос Анны; и все эти звуки то смолкали, то повторялись снова. Повара, кухарки и их помощники сбились с ног: неожиданный визит знатных гостей обязал их поспешно стряпать обильный ужин. В людской, в сенях и коридорах время от времени звучал взволнованный шепот: «Што? Што наш барин? Раздумал ли стреляться?.. Господи, Боже наш! Помилуй нас, грешных!.. Спаси от гнуса, потопа, огня и меча… Спаси раба Твоего Владимира…», а ветер за окнами, печально и тихо шелестя, вторил этим разрозненным тревожным голосам. Константин, пребывая в сильном волнении, не мог долго усидеть в кресле в ожидании Корфа. Когда прислуга передала ему слова барона, он сразу понял, что стряслось нечто серьезное, и это напрямую касалось его возлюбленной. «Глубоко ты засела в моем сердце, Анна! И вырвать тебя возможно только с болью, с кровью!» Мужчина тяжело поднялся с кресла и прошёлся по кабинету. Остановился возле полки с книгами и с минуту невидящим взором глядел на них. Провел по корешкам дрожащей рукою. Досадуя на своё волнение, он набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Ощутимо, но привычно пахло мастикой и табаком. Посвежевший ветерок слабо колыхал тюль у приоткрытого окна. Старинные часы над стеллажами пробили семь раз, и в дверях появился Корф. Лицо его было сосредоточено и хмуро, но, взглянув на Назимова, барон сразу же надел маску великодушной учтивости. Он поднял с канапе сюртук и поспешно натянул его. — Простите, что заставил вас ждать! Прошу, Константин Федорович, располагайтесь. — Владимир сел за стол и указал гостю на кресло напротив своего. — Чем я могу быть вам полезен, господин барон? — ровным голосом спросил Назимов. Корф, стараясь быть убедительным и искренним, обрисовал преподавателю ситуацию с дуэлью, детьми и Анной. Константин с учтивым вниманием слушал Владимира, изредка кивал или сокрушенно качал головой. — Я и сам давеча. Кхм. Сложно удержаться, понимаю… Барон исподлобья взглянул на собеседника. — Опыт, терпение приходят с возрастом. — Константин жестом отказался от предложенной сигары, а Владимир закурил. — Я был женат, покойную супругу очень любил. Был верен ей. — Похвально!.. Константин Федорович, не сочтите за дерзость… Неужели вы никогда не посещали бордели? — саркастически усмехнулся Корф. Седые кольца дыма, взметаясь вверх и кружась в воздухе, мягко оседали на паркет. — До женитьбы посещал, ничего не поделаешь… Да и будучи женатым, по молодости. Всякое было, — смутился Назимов. — Но я сейчас про других женщин… не продажных. Таковых, кроме жены, не имел. Владимир, помолчав немного, вдруг переменил тему: — Ежели со мною что-то случиться… Смерть ли, ссылка… Каторга… Да всё что угодно! Кхм… Ежели вы станете мужем Анны, позвольте ей заботиться о детях: кажется, она успела привязаться к ним… Пусть примет участие в их судьбе. Прошу: не препятствуйте! — Будьте спокойны, Владимир Иванович… Анна любит вас, но… — Что? Не томите!.. — Она очень страдает, она убеждена в том, что крепостная барону не пара. Потому и не видит меж вами никакого будущего… Корф схватился за голову… Так вот отчего Анна так долго и упорно избегала его и не могла ему довериться! Именно он в прошлом внушал ей, что её место лишь рядом с дворовыми. И на её первом светском балу у графа Потоцкого он твердил: «Не смейте заигрывать с Репниным… Он князь, а ты… ты — завравшаяся крепостная и ему не пара… Не смей к нему приближаться и отвечать на его ухаживания… Иначе погубишь его…» О, да… Анна — способная ученица, она прекрасно усвоила все его уроки! И та его едкая фраза: «Крепостная дворянину не пара» стала для нее аксиомой, не требующей доказательств… — Вы обязаны выжить, господин барон, — прервал тягостные думы собеседника Константин. — Поскольку вы имеете право стрелять первым, обезвредьте противника: цельтесь в левую руку князя. Он левша. Это несомненно: я немного знаком с ним… Но не беспокойтесь, Владимир Иванович! Ежели всё же случится нечто «из ряда вон», я позабочусь об Анне Петровне. Мужчины ещё долго говорили о своей возлюбленной, и Корф понял: лучшего мужа для Анны не найти. Внешне спокойный, серьезный и доброжелательный, Назимов располагал к себе. Владимир пожалел о том, что уже определил детей к Лаврецкому: Анна с Константином могли бы стать для них прекрасными приемными родителями. Владимир, беседуя с Константином, испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, он теперь был спокоен за Анну: с таким человеком она не пропадет. А с другой — после Аниного признания им овладела вдруг такая жажда жизни, что он уже не мог представить её в объятиях другого. Это было слишком больно. В нем вновь проснулся инстинкт собственника. Но, понимая, что он может быть убит князем Алмазовым или за дуэль с приближенным ко Двору дипломатом может быть сослан на Кавказ или в Сибирь, Владимир старался подавить в себе неуместную ревность… Он ещё не настолько низко пал, чтобы просить Анну разделить с ним ссылку или каторгу!.. И никогда не думал, что в его жизни наступит день, когда какой-то преподаватель словесности будет учить его, взрослого и опытного, жизни. А он, гордый барон Корф, станет учтиво слушать его, отчасти соглашаясь… *** Анне пришлось самостоятельно укладывать детей спать: они отказывались подчиняться нянькам — вцепились в нее ручонками и подняли плач. Няньки вынуждены были временно удалиться в людскую. Дашенька умилила девушку: словно котёнок, жалась к ней, а затем, ползая по полу, показывала свои игрушки, знакомила с куклами… А Олежек уснул сразу, едва Анна допела колыбельную. Она уже знала от слуг, что, помимо Репнина, к барону прибыли Кудинов и Назимов, и все четверо мужчин заседают в кабинете. Но что здесь делает Константин? Как он узнал о случившемся? Неужели Владимир настолько не верит в благополучный исход дуэли, что счёл нужным пригласить Назимова и вместе с ним решить её судьбу?.. Неожиданное возвращение князя Репнина тоже потрясло Аню. Когда няньки вернулись к спящим детям, Анна ушла к себе… Как и полагается дворянке, она занимала в особняке анфиладу комнат, состоящую из спальни, гардеробной, будуара и малой гостиной. Пройдясь по комнатам, девушка с изумлением обнаружила, что здесь всё по-прежнему. Кругом царили безупречная чистота и порядок, а на столике и подоконниках стояли вазы с цветами. Анна подошла к окну и вдохнула горьковато-пряный цветочный аромат. Заглянула в шкаф: все наряды, бельё, шляпки и верхняя одежда казались нетронутыми. Значит, Владимир велел следить за комнатами, и они выглядели так, словно Анна только вчера их покинула. А это было более полугода назад, в тот день, когда Корф и Репнин воротились домой после ареста и отмены многолетней ссылки. Девушка погрузилась в воспоминания… Владимир поспешно натягивал сюртук, желая избежать очередной встречи со своей крепостной и поскорее уехать в поместье. Но Анна уже стояла в дверях гостиной с несессером в руках. У молодого барона сбилось дыхание, до чего она была хороша: в дорожном темно-синем платье с бахромой, подчёркивающем стройность ее фигурки. Длинные волосы собраны в толстую косу и перехвачены синей атласной лентой, а возле нежных маленьких ушек девушки подрагивали при малейшем движении головы выбившиеся волнистые прядки. — Вы решили ехать со мной? — глухо спросил Корф. — Да, я волнуюсь за дядюшку, а прослушивание в дирекции императорского театра подождет. — Неужели? — саркастически усмехнулся Владимир и приподнял левую бровь.— Впервые вашу голову посетила здравая мысль. Браво! Ну что ж, я распоряжусь насчет кареты. Анна вздохнула: — Не стоит волноваться, Владимир Иванович! Миша уже сделал это. — Как фамильярно: Миша! Хм… Он поедет с вами? — Нет, его срочно вызвали к отцу. Скорее всего, Репнины скоро уедут за границу… — Ах вот как… Ладно, подробности я выясню позже, — передернул плечами барон. — Тогда в добрый путь. Я верхом! И коротко кивнув, он направился к двери. — Владимир Иванович, за что же вы меня так ненавидите?! Корф остановился. Нет, эта пытка никогда не кончится! Анна подошла слишком близко, и он поспешил оградиться от неё, обойдя диванчик и со всей силы сжав его обивку. — Я не испытываю к вам ненависти, — процедил Корф сквозь зубы. — Я отношусь к вам совершенно нормально, как и должен относиться… к крепостной!.. Довольно сантиментов! Нам следует поторопиться! — Прошу вас, Владимир Иванович!.. — У меня нет желания продолжать этот разговор! — Владимир, но чем я вас обидела?.. Кажется, вы иногда были почти добры ко мне… Скажите, в чем моя вина, и я попрошу у вас прощения, — не унималась девушка. Ее ясные бирюзового оттенка глаза с капельками слез в уголках, казалось, проникали прямо в душу гордого барона. Корфу явно не хватало воздуха. «Она умопомрачительно красива, чёрт возьми… Будь она дворянкой — вся Петербургская знать была б у её ног!» — читалось в глазах Владимира. — Я не нуждаюсь в том, чтоб крепостные просили у меня прощения! — взорвался он. Барон быстрым шагом направился к двери, девушка поспешила за ним. Он жестом велел слуге помочь Анне сесть в карету, а сам вскочил на коня и поскакал впереди… Основная часть пути шла через лес, и девушка время от времени выглядывала в окно экипажа, дабы убедиться, что с Владимиром всё хорошо… Анна грустно усмехнулась… Да, так было всего несколько месяцев назад… А теперь, кажется, что с той поры прошли годы, и всё происходило не в этой, а в какой-то иной жизни, и не с нею. Девушка не могла далее находиться на одном месте: она была так взволнована, что ей требовалось движение. И, покинув будуар, она медленно прошлась по коридору второго этажа. Задержалась возле двери, ведущей в покои Ивана Ивановича. Подёргала за ручку: заперто. Через две двери находились комнаты Владимира… Пройдя анфиладу полупустых портретных залов, Анна поднялась по лестнице, устланной тёмным ковром, на третий этаж особняка: на мезонин. Задержалась возле высокого окна. Из него открывался великолепный вид на Фонтанку, вдали виднелся Летний сад, часть Михайловского замка, Шуваловский дворец и Аничков мост… Девушка тяжело вздохнула. Неужели Владимиру придется скоро покинуть этот город? Свой любимый город… Пройдя вглубь по проходу, освещённому масляными лампами, Анна тихонько заглянула в одну из приоткрытых дверей. Заметив в глубине тёмного помещения длинный стол, обтянутый зелёным сукном, вспомнила, что это бильярдная… Взяв одну из переносных ламп, она пересекла залу, опустилась в кресло возле камина и вновь погрузилась в воспоминания… Года два с половиной назад старый барон и его крепостная воспитанница прибыли в Петербург: дядюшка пожелал повидаться с сыном… Стояли тёплые сентябрьские дни. Деревья ещё не сбросили листву, и она золотилась и пестрела на солнце. Редкие старые листья, кружась на ветру, радовали глаз. Дамы не спешили менять свои лёгкие летние платья на межсезонные. Узнав от слуг, что Владимир с приятелем играет в бильярд, Иван Иванович потребовал, чтобы Анна, невзирая на свое плохое самочувствие и усталость после долгого пути, сопровождала его… Они вошли в бильярдную. Молодой Корф, отложив кий, крепко обнял отца и поцеловал в щеку. Скромно стоящей рядом девушке достался лишь презрительный взгляд. — Ну что ж вы, дети? — возмутился старик. — Аннушка, уж поздоровайся как должно с моим сыном! Чай, не чужие! Девушка, превозмогая головную боль, послушно сотворила книксен и поприветствовала Владимира. — Здравствуйте, Анна, — отвечал он сквозь зубы, избегая её взгляда. — Надеюсь, Петербург вам придется по душе… Э-э-э, отец, позвольте представить моего нового приятеля, Георгия Карловича, барона фон Радена. Георгий, поклонившись старому барону, приник к Аниной руке. — Рад с вами познакомиться, — промолвил гость и умолк, потому как Корфы не соизволили представить ему девушку по имени-отчеству. Владимир, разумеется, не имел права посвящать приятеля в семейные тайны и решил сгладить обстановку, в душе досадуя на забывчивость отца: старик велел всем, без исключения, молчать о крепостном положении Анны. — Воспитанница моего отца, Анна Петровна Платонова, — выдавил из себя молодой барон. К изумлению и явному облегчению Владимира, его приятель остался равнодушен к чарам крепостной красавицы. Лицо Радена выражало лишь легкое презрение и некоторую настороженность. Когда игра возобновилась, Георгий, мельком взглянув на Анну, что-то шепнул Корфу. Она, конечно же, не могла слышать слов гостя, но догадывалась, что речь шла о ней… Иван Иванович болел за сына, девушка — тоже за своего молодого барина. И накатывающая время от времени дурнота не мешала ей любоваться точными и ловкими движениями Владимира, его высокой стройной фигурой и мужественным профилем… А после начался обед, и еле живая Анна вынуждена была присутствовать на нем — в обществе мужчин поддерживать светскую беседу. «Несчастная приживалка, нахлебница», — мерещился ей упрек в неприветливом взгляде Радена. Владимир же, казалось, не обращал на девушку никакого внимания. Иван Иванович был весьма оживлен и ударился в воспоминания о войне 1812 года. Гость, едва выслушав рассказ старого барона о его злоключениях, завел речь о приживалках в доме своего отца, об их никчемности, безделье и капризах. Всем стало очевидно, что сия тема очень волнует гостя… Анна сидела ни жива ни мертва, ковыряла вилкой в тарелке и мечтала поскорее скрыться в своих комнатах. Молодой Корф, по обыкновению, злился. Он тоже спешил завершить трапезу и увести из дома своего бестактного приятеля. Но желаниям Анны и Владимира не суждено было сбыться: по окончании обеда в столовую вошел слуга и сообщил о прибытии гостей — княгини Марии Алексеевны Долгорукой, ее сына Андрея и дочери Елизаветы. Иван Иванович распорядился о подготовке Белой залы к танцам, а Анне велел занимать Лизу. Молодые люди присоединились к беседе девушек. При этом все трое не сводили с Анны глаз. Андрей давно не видел Платонову и находил прелестной. Георгий бесцеремонно её разглядывал. А молодой Корф, замечая всё это, скрежетал зубами и мечтал лишь о том, чтобы сей фарс поскорее закончился. Анна же чувствовала себя так, словно в гостиной присутствует лишь одна её оболочка. Она улучила момент, когда Владимир отвернулся и стал собственноручно разливать по фужерам шампанское, извинилась перед гостями и прошла в соседнюю залу, где за чашечкой кофе беседовали Иван Иванович с Марией Алексеевной. Анна подошла к опекуну, присела в книксене и тихо промолвила: — Простите, что прерываю вашу беседу, дядюшка… Простите… Мне нехорошо… Позвольте отлучиться к себе! — Анна, где твои манеры?! Ступай к гостям, девочка моя, ступай… Девушка понуро поплелась назад. А тем временем молодой Корф, обнаружив отсутствие Анны, спросил у друзей, куда же та запропастилась? Впрочем, он вздохнул про себя с облегчением: присутствие воспитанницы отца его напрягало. Самому себе он объяснял это тем, что «крепостной девке не место среди дворян», хотя в глубине души понимал, что причина в другом, и оттого ещё пуще злился. Дверь отворилась, и в залу вошла бледная беглянка. Владимир нахмурился, но не успел ничего сказать, поскольку Анна уже приблизилась к собравшимся и извинилась за свою отлучку. — Ваше шампанское, Анна! Прошу! — Светский тон молодого барона отдавал презрением. — За встречу, друзья! — провозгласил тост Владимир, поднимая бокал и чокаясь со всеми. Лизонька принялась восторженно рассказывать Анне о том, как нынче с утра они с маменькой катались на лодке по каналам Невы, а после посетили Летний сад. Молодой Корф подхватил ее мысль и пустился в перечисления самых известных Петербургских дворцов и замков и наставительно посоветовал Лизе посетить вместе с маменькой еще несколько интереснейших исторических мест, а то, мол, засиделась барышня в своём поместье. Юная княжна, очаровательно улыбаясь, попросила Владимира составить список этих мест и вручить его ей. — Позже, Лизонька, позже… Прошу прощения… Кажется, papa ждет нас в Белой зале. Прошу. — Корф протянул княжне руку. Анне стало совсем нехорошо, она ещё сильнее побледнела. Меж тем князь Долгорукий, последовав примеру Владимира, подал руку ей. Корф с Лизой, весело смеясь и сыпля остротами, первыми прошли в Белую залу. Сия зала соответствовала названию: пол из очень светлого лакированного паркета казался белым, окна с белыми портьерами пропускали веселые солнечные лучи, и они играли на светло-бежевом штофе с золотистой отделкой. В одном из углов размещался огромный белый рояль, в другом — белый камин, а вдоль стены — несколько светлых стульев и кресел. — Ах, Владимир, как здесь красиво, у меня просто дух захватывает!.. Как вы смотрите на то, ежели мы завтра всей нашей компанией посетим Летний сад? Я готова вновь там прогуляться, — смущаясь, предложила юная княжна Долгорукая. Она не желала выпускать руку молодого барона и, подняв её, сделала танцевальный круг возле мужчины под воображаемую музыку. Корфа позабавила непосредственность Лизы, и он лучезарно улыбнулся. — Вы прелестны, Елизавета Петровна, — искренне произнёс Владимир и поддержал девушку, когда та, накружившись вокруг него, едва не потеряла равновесие. — Прошу вас… Осторожнее! Отвечая на ваше любезное предложение о посещении Летнего сада… К сожалению, завтра не смогу… Ничего не поделаешь: служба! В другой раз. Простите, Лизонька! Девушка не смогла скрыть разочарования: улыбка покинула её миловидное лицо. Про его свободные дни на неделе она спросить не решилась. — Не грустите, княжна! Впереди танцы! Сейчас Анна нам сыграет… Однако где же она? — спросил барон, демонстративно оборачиваясь. — Вы пока побудьте здесь, Елизавета Петровна, а я узнаю, в чем дело… «Вечно она где-то бродит, пропадает, хлопот с нею не оберёшься. Нашла же на отца блажь: и носится, и носится с Анной! А я вынужден ради соблюдения приличий и ради papa терпеть и этот вечер, и холопку!» …Анна, печальная и совершенно обессиленная, находилась у себя и не ведала о том, что молодой Корф решил самолично разыскать её. Для чего он это делает, Владимир и сам толком не знал. Напомнив себе, что негоже барину бегать за крепостной, он отмел сию здравую мысль: его несло к холопке! Барон постучал и, услышав тихий голос Ани, распахнул дверь в её малую гостиную. Он ещё с порога заметил бледную девушку, сидящую в кресле. Рядом на низком столике стоял флакон с нюхательной солью, стакан воды и пузырек с каким-то снадобьем. — В чём дело? — насупив темные брови, сердито спросил Корф и замер посередине комнаты под беспокойным взглядом Анны. — Гости ждут у рояля, а у вас, кажется, приступ хитрости?! — Простите, Владимир Иванович! Меня в карете укачало… Я выпью капель и выйду к гостям. Корф медленно оглядел её всю, с головы до пят, и задержал взгляд на босых ступнях Анны под платьем. Сглотнул: женские ноги были его слабостью. Пока он пытался овладеть собою, вся злость его улетучилась. Анна, заметив странный взгляд барона, стушевалась и прикрыла ноги подолом. Опомнившись, поднялась с кресла. — Что вы… Сидите, — пробормотал Владимир, дивясь тому, что язык не поворачивается обращаться к ней на «ты». — Отдыхайте, Анна! Я скажу отцу, что вам нехорошо, и вы до утра побудете у себя. Анна покраснела до слез, испугавшись необъяснимого влечения к молодому барину. В голове всё смешалось и возникло чувство приближающегося обморока. «Господи, стыдно-то как! Помоги не лишится чувств, не расплакаться!» — мысленно взмолилась она. То, что Аня прочла в серых глазах Владимира, потрясло её. После она долго вспоминала его проникающий в душу взгляд, серые в крапинку глаза, полные света и живого чувства. Его голос с нарочито грубыми нотками, как ни странно, утешал её. По настоянию Корфа, она снова оказалась в кресле, а он, подтянув на коленях брюки, опустился на корточки и продолжал говорить… Анна помнила многие мелочи, а слова барона стерлись из памяти. Должно быть, он говорил о чем-то незначительном. После привычного равнодушия «дядюшки», неожиданное участие Владимира Ивановича тронуло Анну. В её юной душе, в неопытном сердце против воли поднималось чувство острой нежности к молодому барину. Спустя годы ей казалось, что именно тогда она, пятнадцатилетняя, и влюбилась в него… — Нет-нет, — тихо возразила девушка и поднялась, задев барона платьем. — Я приму это снадобье… Акулина сказала, что оно придаст мне сил… И тут же спущусь. — Вы упрямы до невозможности! — вышел из себя Владимир и выпрямился в полный рост. — Я же вам ясно сказал: отдыхайте! Или вы забыли, что я, как и отец, ваш хозяин? Могу и приказать! И приказываю: оставайтесь здесь до утра! В тот вечер девушка укрепилась во мнении, что её молодой хозяин гуманнее своего отца. *** Анна, очнувшись от воспоминаний, стремительно вышла из бильярдной, сбежала по лестнице на первый этаж и замедлила шаг возле кабинета, где столкнулась с Филиппом. — Владимир Иванович всё ещё там? — шепотом спросила девушка у смутившегося при её появлении лакея. — Да! Вчетвером они! Ты уж прости: подслушиваю… То тишина, то смех, то брань… Ничего толком не разобрать! А тревожно-то как! — Понимаю… Филипп! Постучись и напомни об ужине, пожалуйста! Владимир Иванович голоден с самого утра! О, как же я могла забыть?.. — Не волнуйся: господа, кажется, уже отужинали. Барин распорядился подать в кабинет. — Слава Богу, — выдохнула Анна, прислонившись к стене. Послышались шаркающие шаги: к кабинету подошел Афанасий с изящным серебряным подносом в руках. Анна и Филипп вопросительно взглянули на него. — Срочная депеша его благородию! — пояснил старик и занес руку, чтобы постучаться. Вдруг резко раскрылась, едва не сорвавшись с петель, кабинетная дверь, и в коридор вылетел Репнин. На полном ходу в потемках князь врезался в Афанасия, крепко выругался и, шаря рукой по стене, поплелся к парадной. Анна едва успела юркнуть за выступ, и двери снова распахнулись: вышли трое. — Бедный-бедный Мишель! Несладко ему, — раздался в глубине коридора бас Петра с явно нетрезвыми нотками. Затем последовало его же громкое двукратное икание. — Перебрал ты, Кудинов! Постой, постой! Оставайся на ночлег… Афанасий, вели готовить гостевую комнату, — скомандовал Корф, обернувшись к слуге. — Это что? Депеша? — Она самая, ваше благородие! Слушаюсь! Будет исполнено! Анна вздрогнула: неужели сейчас её обнаружат?.. К счастью, барон был поглощен Петром, а Константин стоял к ней спиною. — Нет, Володя, мне необходимо домой! В гостях я не сомкну глаз. А перед дуэлью надобно выспаться! Афанасий, готовь экипаж! Ступай, ступай! Распорядись! — Кудинов, не упрямься! — вяло настаивал барон. Послышался треск, громкий звук удара и мужская брань: на пол обрушилось что-то тяжелое. — Тьфу! Черт возьми! В потёмках и на лешего недолго наткнуться! А что упало-то? — Ты плечом задел картину! Кудинов, довольно! Не отпущу тебя никуда! — Господин Корф прав! — встрял Назимов. — Оставайтесь, Петр Алексеевич! — Нет, нет и нет! Не останусь! Виновата тьма и твои бестолочи-слуги: свечей жалеют! Экипаж мне, скорее! Нет?.. Ну что ж… Тогда я пешком… Пусти, говорю! — Довольно буянить, Петр! — прикрикнул на друга Владимир. — Ваша милость, вам и вправду лучше остаться, — донесся до Анны голос старика. В конце коридора хлопнула дверь, исчезла полоска света, и всё стихло. Анна, выйдя из укрытия, хотела только прикрыть двери, но не сдержалась и заглянула в кабинет. В помещении было довольно душно, пахло табачным дымом, расплавленным воском и бренди. Догорающие в настенных канделябрах свечи позволяли разглядеть обстановку. Возле небольшого круглого стола, уставленного полупустыми штофами, бокалами и почти нетронутыми яствами, буквой «П» громоздились канапе с двумя креслами по бокам. Один из сосудов лежал среди блюд в лужице бренди, и золотистая жидкость ручейком сбегала на пол. Возле тарелок остались гроздья винограда, дольки апельсинов, кусочки соленых огурцов и перца. «Здесь только пили и закусывали», — догадалась Анна. Она поспешно подошла к окну, распахнула его как можно шире и, опасаясь несвоевременной встречи с Владимиром, выскользнула за дверь. *** Анна отдавала себе отчет в том, что с нынешнего дня жизнь её никогда не станет прежней. Она не желала заглядывать слишком глубоко в душу и осознавать степень собственного духовного и нравственного падения. Душа её была полна Владимиром, и все мысли занимал только он. Будущее представлялось ей весьма туманным, однако путь, на который она ступила, всё же очень страшил её. «Это удивительно, что Владимир взял на себя ответственность за сирот, — думала Анна, снимая синее учительское платье. — Я не смогу оставить его одного с детьми. Пока он нуждается в моей помощи, я буду рядом. Благородный поступок Владимира по отношению к детям убедил меня в том, что он всё же добрый, благородный, не лишенный милосердия человек, и рядом с ним не страшны никакие жизненные бури… И, быть может, Милостивый Господь простит мне грех сожительства с мужчиной… Всё же это очень благородное дело — воспитание сирот». Анна перебрала в гардеробной множество нарядов и остановилась на светло-бежевом домашнем платье свободного кроя с высокой талией и скромным вырезом, с простой вышивкой на подоле. Недавно она прочла во французском романе, что при соблазнении мужчины главное — выглядеть естественно. Важно подчеркнуть свою женственность и красоту таким образом, чтоб мужчина не догадался, что это сделано нарочно для него… — Я очень красива, — прошептала Анна, взволнованно глядясь в зеркало. Взяв себя в руки, она заплела аккуратную косу, перехватила её ленточкой, перекинула на плечо и застыла. Её глаза в отражении лихорадочно блестели, лицо было очень бледно. Пламя свечей в канделябре метельшило от её неровного дыхания. — Я теперь знаю, какой властью обладаю над этим сильным мужчиной. Он не устоит передо мною… Но мне страшно, очень страшно… Вдруг я оплошаю? Я же ничего, совсем ничего не умею… А до поединка — лишь несколько часов. Как мне удержать Владимира?.. О, Боже, Боже, я так низко пала, что не могу, не смею просить Тебя о помощи! Она медленно встала с банкетки, бросилась на колени перед киотом и заставила себя поднять глаза на образ Спасителя. У иконы тихо мерцала лампадка, озаряя строгий Лик. Девушка подняла руки в молитвенном жесте и тут же уронила их. — Будет ли нам прощение, Господи? — исступлённо шептала Анна. По щекам её катились слёзы, всё плыло перед глазами, а Святой Лик в глубине киота, казалось, стал строже. — Со мною всё, всё кончено. Я погибла, к чему лукавить? Стану барской любовницей, приживалкой, содержанкой. А есть ли иной путь?..