Сердцу не прикажешь

Я пришел к мудрецу и спросил у него:

«Что такое любовь? Он сказал: «Ничего»

Но, я знаю, написано множество книг:

Вечность, пишут одни, а другие — что миг

То опалит огнем, то расплавит как снег,

Что такое любовь? «Это все человек!»

И тогда я взглянул ему прямо в лицо,

Как тебя мне понять? «Ничего или все?»

Он сказал улыбнувшись: «Ты сам дал ответ! :

«Ничего или все!», — середины здесь нет!»

/Омар Хайям/

*** Над флигелем всплыл искрящийся белый диск, капли воды засверкали на оконном стекле. По паркету забегали солнечные зайчики, и кабинет разом посветлел… За дверью послышался чей-то топот, возгласы, затем приглушенный шепот и шиканье. Отчего Владимир так долго молчит, стоит неподвижно возле окна и смотрит куда-то вдаль? О, Боже! Почему?.. Неужели она оплошала? Неужели потеряла его уважение?.. Наконец он обернулся. «Я сказала что-то неправильное? Ты разочарован?» — читалось в широко распахнутых влажных глазах Анны. — О, глупенькая! — вырвалось у него. Оттолкнувшись от окна, Корф вдруг порывисто обнял ее. Аня, облегченно выдохнув, обвила руками его шею и, привстав на цыпочки, начала покрывать щеки, губы, скулы и веки Владимира неловкими торопливыми поцелуями. Ее неопытность пьянила его, будила в нем доселе неведомую нежность, почти детский восторг и теплую щемящую жалость к ней. — Что ты, маленькая моя, что ты… Меньше всего он ожидал от нее столь бурного проявления чувств и будоражущего душу монолога! Меньше всего! Он думал, она сразу же сбежит от него, ждал упреков, укоров, непонимания или пустого взгляда… О, Боже, неужто она всё же полюбила его? Простила его?.. И предложила себя… Она готова на бесчестие ради него! И готова разделить с ним его бесчестие, готова бежать на край света!.. Конечно же, он не допустит ни того, ни другого, но… Какой же он счастливый! Самый счастливый человек на свете! Он наслаждался внезапными минутами покоя… От Анны веяло теплом, нежностью, жизнелюбием, а меж тем сила ее нетронутой женственности, казалось, сводила с ума. Барон, повинуясь минутной эйфории, оторвал девушку от пола и закружился с нею по кабинету… Она, крепко держась за его плечи, просила остановиться и лепетала что-то еще… Он лишь понял, что у нее кружится голова. — Я думала, мы непременно упадем, — прошептала Анна, когда Владимир осторожно поставил ее на паркет. И прижалась к его груди, где бешено грохотало сердце. — Жаль, что не упали, — сдержанно улыбнулся Корф и тотчас стал серьезным. Темные брови его сошлись на переносице, возле губ залегла тревожная складка. Барону не давала покоя одна нехорошая мысль, внезапно озарившая его. — Скажи: ты любишь меня? Или жалеешь? Или, что ещё хуже, исполняешь долг перед моим покойным отцом?! Мне не нужно ваших жертв, Анна Петровна! — Как можно, Владимир Иванович?! Вы не верите мне?! — Аня заметно побледнела, и руки ее безвольно опустились вдоль тела. Ей и в голову не могло прийти, что Корф так превратно истолкует ее слова. Она не чувствовала себя оскорбленной, но думала теперь, что всё кончено: не спасти ей Владимира! Барон пожалел о своей резкости: все же он не противен ей — иначе б она не целовала его с таким пылом. А его собственные чувства так сильны и глубоки, что их с лихвой хватит на двоих. — Простите! Считайте, что я ни о чем не спрашивал, Анна… Прошу вас: забудьте! Я нынче не в себе! — Я всегда любила вас! Он поднял голову и встретил ее лучистый ясный взгляд, устремленный прямо на него. Она не опустила глаз, не дрогнули ее темные ресницы, а тонкие девичьи руки потянулись к его лицу. Эти нежные ладони, эти изящные пальцы, которые он видел во всех своих снах, теперь наяву ласкали его. И он таял, забыв обо всем на свете… Из гостиной послышался грохот и сразу — громкий детский плач. Анна с Владимиром, переглянувшись, выбежали из кабинета. — Ваше благородие, простите, Бога ради, не поспела я за нею… Она испужалась грозы, бежала к вам, искала вас, споткнулась о кресло и упала! — Глафира наклонилась, чтобы поднять с пола плачущую Дашу. — Я сам! — рыкнул Корф. Он осторожно взял ребенка на руки и прижал к себе, ласково приговаривая: — Что случилось, моя маленькая? Ушиблась? Где болит? Даша не прекращала плакать. Анна же с изумлением взирала на эту сцену. — Ну все, все, не плачь, не плачь, милая, — приговаривал Корф, расхаживая с девочкой по гостиной. Но она всё не успокаивалась. Аня несмело подошла к Владимиру и ласково погладила малышку по голове. Та, переключив внимание на прекрасную незнакомку, принялась с интересом ее рассматривать. И удивив всех, обвила ручонками шею девушки и повисла на ней. — Кажется, вы, Анна, ей нравитесь больше, — улыбнулся Корф. — Познакомьтесь, это Даша. — Кто она, Владимир? — спросила Анна, усаживаясь с девочкой на диванчик. Корф подумал о том, что Аня с ребенком на руках смотрится так прекрасно, так естественно. Быть женой и матерью — ее призвание. Расчувствовавшись, барон плюхнулся рядом, на Анины юбки, которые она не успела расправить. Он привстал, взял подол платья и поднес к губам. Глафира, умиляясь на проявление нежности, по ее мнению, не свойственной ее новому суровому хозяину, попятилась к двери. — Я хотел удочерить Дашу, — пояснил, нахмурившись, Корф. — У нее есть еще младший брат Олег. Они юридически мне никто. Я не успел ничего оформить. Это дети графа Галицкого, их мать была крепостной и умерла. Я пообещал Андрею Викентьевичу… Владимир пересказал Анне прощальный разговор с графом, опустив некоторые подробности, касающиеся ее. — Боже мой, Владимир! Вам никак нельзя рисковать жизнью, вы должны жить, растить и воспитывать детей! Они же пропадут без вас! — Знаете, Анна… Во время пути из Ростова в Петербург я так привязался к ним… Я, кажется, полюбил их, и они, как ни странно, потянулись ко мне, особенно Даша. — Что ж тут странного? — грустно улыбнулась Анна. — Вы, Владимир Иванович, умеете очаровывать барышень любого возраста… Барон печально хмыкнул и хотел было ответить в том же духе, но не успел, потому как в гостиную вбежала перепуганная Матрена с Олегом на руках: — Простите, барин… Я испужалась… Что с Дашенькой? — Смотреть надо лучше! Вот что! — зло ответил Корф, резко встал с диванчика и забрал у няньки малыша. — Ступай… Нет, погоди! Сходи на кухню и вели принести пирогов и чаю. И побыстрее! Молодая девка, зыркнув на Анну, поклонилась и, путаясь в юбках, убежала исполнять поручение, а Владимир с Олегом на руках вернулся на диванчик. — Гляди какой Олежик. — Маленький, миленький, беленький… Владимир, он чудесный! — Анна поцеловала малыша в теплую пушистую макушку. Даша тихо сидела у Анны на коленях и игралась с рюшами на ее платье. Вдруг малышка подняла голову, заулыбалась и указала пальчиком в сторону окна: — Папенька, там бабочка! Бальсая бабочка! — Папенька, значит? Невероятно! — со светлой улыбкой прошептала Анна и едва не расплакалась от умиления. Владимир смущенно усмехнулся и потрепал Олега по голове. — Мне так много нужно вам сказать, Анна… В Ростове я посетил храм, исповедовался. Покаялся в своих бессмысленных дуэлях. И во всем остальном… В том, что обижал вас… После мне было так хорошо, как никогда в жизни… Вам наверное всегда так отрадно в церкви, а со мной такое было впервые… Понимаете? Мне казалось, что я смогу стать другим: терпеливым, добрым, справедливым, но я… — Это, действительно, чудо, Владимир… Но… вы всегда были добрым, — в ответ на иронично-недоверчивый взгляд Корфа кивнула Анна и легонько коснулась его руки. Он сразу откликнулся на ее ласку и пожал нежную ладошку. Даша беспокойно заерзала на коленях Анны, пытаясь разглядеть девушку, которая казалась ей сказочной феей. — Я думал, вы всегда считали иначе, — задумчиво произнес барон. Аня улыбнулась: — Нет, наоборот! — Что значит, наоборот? — Это значит, что я считала вас умным и добрым, и знала, что вы скрываете эти качества под маской… пренебрежения… Тем временем Филипп, довольно лыбясь, торжественно внес в залу поднос с чаем и пирогами. Едва молодой лакей, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплясать от радости, переполнявшей его при виде «ожившего» хозяина в окружении Анны и детей, покинул гостиную, — вошел Афанасий. Вид у старика был весьма торжественный. — Ваше благородие! К вам с визитом его сиятельство, князь Михаил Александрович Репнин! Анна с Владимиром недоуменно переглянулись и уставились на дверь, в проеме которой возник улыбающийся Михаил. Корф усадил Олежика рядом с Анной и поднялся, невольно загородив её собою. — Володька, друг! — радостно вскрикнул князь и, бросившись к Корфу, тепло обнял его. — Я только вчера вечером приехал из Италии и сразу к тебе! — Миша, приветствую! — изобразил радость барон. При иных обстоятельствах он был бы, действительно, рад видеть своего друга, но сейчас, когда у него, возможно, осталось несколько часов жизни, он хотел провести их с Анной. Лишь с нею он мог быть теперь самим собою… Но более всего ему хотелось… одиночества. Тишины и покоя. — Анна?! Вы здесь! Какое счастье! Какая удача! — воскликнул Репнин. Он одернул свой темно-синий щегольский заграничный регингот и приблизился к Ане. Девушка усадила Дашу рядом с братиком, поднялась с диванчика. Присела в книксене и учтиво склонила голову: — Михаил Александрович, рада видеть вас! — Я тоже рад, весьма рад вам, Анна! — Репнин склонился и поцеловал девушке руку, не сводя с нее счастливых лучистых глаз. Корф, насупившись, жестко поправил друга: — Анна Петровна, Мишель! — Да, конечно! Анна Петровна! — легко согласился Репнин, не отпуская Аниной руки. Он продолжал прожигать ее взглядом. — Вы так похорошели! Платонова перевела взор с одного мужчины на другого. «Неужели Михаил, лучший друг Владимира, не замечает, что с ним что-то не так? Это же так очевидно!» — По правде говоря, Владимир, я здесь, в Петербурге, собственно, кхм... вот по какому поводу... Я получил твоё письмо о кончине Ивана Ивановича. Прими мои искренние соболезнования, Владимир, — тихо начал Михаил, когда красавица, извинившись, отошла к детям. А затем и вовсе незаметно покинула с ними гостиную. — Благодарю, Миш. — Корф жестом предложил другу присесть на диванчик. Как только Анна ушла, душу барона вновь сковал холод: его личное солнце исчезло с горизонта. Репнин выдержал паузу. — Послушай, прости, что я вот так, сразу… Но надо как-то позаботиться о судьбе Анны! (*) Корф, надкусив наконец кусок вожделенного пирога, подавился им. Закашлявшись, запил горячим чаем. Обжегшись, закашлялся еще сильнее. Часы пробили шесть раз… Как мало у него времени! — Владимир, признайся, — мягко начал Михаил, склонившись к другу. — Ты ведь сделал Анну нянькой своих байстрюков?.. Понимаю, удобно. Но она заслуживает большего! Князь говорил и говорил, не замечая, как барон, кусая губы, едва сдерживает гнев. — Я не смог забыть Анну, я понял, что она — любовь всей моей жизни… Пока я жил в Италии, все мои мысли были лишь о ней… Как она прекрасна! — Михаил мечтательно закатил глаза. — И, понимаешь, какая удача… Я в Риме познакомился с известным композитором, рассказал ему об Анне, и он согласился развивать её талант, возможно, она сможет петь на сцене, наверняка будет иметь успех и славу. Когда я получил письмо о кончине твоего батюшки, я решился: Анна никому не нужна, она лишилась благодетеля! Представь: мы с нею вернемся в Италию, поженимся… Я уверен: мои родители полюбят Аню. И Натали очень нравится в Италии. Думаю, что моя сестра и Анна быстро найдут общий язык… Мне кажется, для неё всё это лучше, чем быть твоею вечной приживалкой и нянькой твоим… — Хватит, черт возьми! — заорал Корф. Репнин в недоумении уставился на него. — Замолчи сейчас же… Ты говоришь, что любишь Анну, — барон, заложив руки за спину, принялся расхаживать по гостиной. — А что ты знаешь о ней? О ее желаниях, стремлениях? Тебе же ничего не известно о ее жизни… Анна преподает музыку в Мариинском Институте, участвует в благотворительности, проводит литературные вечера! Не нянька она детям! Вся ее жизнь здесь, в Петербурге, она уже устоялась, понимаешь? И у нее… жених. — Жених? — переспросил Михаил, подавшись вперед. — Кто он? — Репнин! Как же ты надоел с расспросами!.. Прости! Я не в себе!.. Всё, всё к лешему! — Да что стряслось, ты мне скажешь наконец?! Перед ними возник слуга: — Ваше благородие… К вам с визитом господин Назимов и господин Кудинов! *** Изумленные и радостные, Петр и Михаил обменялись шумными приветствиями и крепкими дружескими объятиями. А Константин и Владимир — оценивающими взглядами. — Господин Корф, вы желали видеть меня, — учтиво прервал затянувшееся молчание Назимов. — Да, благодарю вас, Константин Федорович, — ровным голосом ответил барон. — Нам необходимо поговорить. Владимир представил мужчин друг другу. Кудинов оторвался от Репнина и нахмурился: — Нам нужно еще кое-что обсудить, Володя… Пройдем в кабинет! Владимир кивнул. — Вы пока располагайтесь, — он указал Назимову на диванчик. — Миша, прошу, займи гостя… Мы ненадолго. Владимир и Петр, извинившись, ушли уточнять условия поединка. А четверть часа спустя уединились и Назимов с Корфом. Владимир, проводив Константина в кабинет, оставил его в одиночестве и ринулся на кухню. На глазах у выпрямившихся по струнке слуг выпил полную крынку холодного молока и съел несколько блинчиков. Не обращая на челядь никакого внимания, барон промокнул лицо накрахмаленным платком, услужливо поданным старой Агафьей, и стремительно вышел из кухни. Акулина и Филипп, с улыбкой переглянувшись, недоуменно пожали плечами. — Бедный, бедный Владимир Иванович! — проговорила Акулина. — В столовую не явился. Прибег на кухню! Откушал не деликатесов, а только блинчиков… Анечка пришла… Бог даст, теперь все наладится… Обойдется с дуэлью! Ты, Филя, беги к кабинету, да стой потише, не сопи… Подслушай… Авось, чего нового узнаешь… А то я стояла, стояла тогда, когда барин с Аннушкой говорил, ничегошеньки не разобрала! Шепталися они… у окна… А потом Анечка завизжала… А наш барин засмеялся… А затем Дашенька упала, и я стремглав на кухню… — Ну будет… будет… Ох, уж вы, бабы! «Визжала, шепталися, смеялися»… Тьфу, нехорошо… Ну… лады… лады… Попытаюсь… Авось, узнаю что… А то ведь ты, моя сердешная, всю ночь не уснешь, и меня изведешь…