Гнездышко

Сережа проводит ледяными пальцами по сходящим синякам на локтях. Они уже совсем побледнели и почти сливались с кожей. Но каждое ненавязчивое прикосновение будило отвратительные воспоминания, которые он старался закопать поглубже, спрятать в гробу и посадить на могилку цветок. Да только трупные миазмы травила почву и росток раз за разом увядал. Птица, вновь занявший подоконник быстрее него, был спокойнее обычного. Разумовский все еще побаивался открыто смотреть, но двойник, завернутый в накидку из собственных крыльев, больше походил на снегиря, уместившегося рядом с аппетитными ягодками рябины, чем на хтоническую сущность, что терроризировала его многие годы. - Я все еще слышу твои идиотские мысли, – недовольно цедит двойник, но не двигается. Видимо, истерить в его утренние планы не входило. Оно и к лучшему. С момента его вынужденного переезда в Москву прошло уже около двух недель. Здесь считать дни было гораздо удобнее, потому что в коридоре висели часы и календарь около поста, где дежурил санитар, и выглядывая из небольшого окошка на двери можно было все разглядеть. Сережа за это время стал чувствовать себя намного лучше. Его не штормило после каждого движения головой. Он перестал кашлять и боли в спине ушли. Мысли перестал застилать едкий вязкий туман, что мешал строить логические цепочки. Телевизор с белым шумом, что включился в момент первого насильного перехвата контроля Птицей, стал работать чуть тише. Таблетки, которые ему приносили мед работники он глотал, даже не смотря на упаковки. Аида ведь обещала, что психоактивных веществ там не будет. А он склонен верить, что человек вытащивший его из прошлой лечебницы, не будет точно так же его мучить. Да и после первого приема антибиотиков ему стало заметно лучше, так что сомневаться, что это именно они не приходилось. К слову, о самой Аиде. Если честно, Сережа, подстегиваемый двойником, не до конца верил в полный гуманизм и альтруизм глав врача. Но пока не мог понять причину очевидной заинтересованности девушки в нем. Если раньше все можно было списать на деньги и славу, то сейчас Разумовский буквально был «без штанов», признанный невменяемым. Можно было бы сделать ставку на то, что она такая же как Рубинштейн, но верить в это не хотелось. - Иногда его посещали умные мысли, но он был быстрее, - философски замечает Птица со своего оконного насеста. Сережа пытается игнорировать ироничную вставку двойника. Переубедить его было невозможно, потому что у Птицы было два мнения: его и неправильное. А еще кажется Аида ему… нравилась? Разумовский не до конца осознал всю глубину чувств, потому что думать об этом при нем было чертовски смущающим. Может быть это даже не симпатия, а привязанность к спасителю? Вероятно, Сережа просто интуитивно стал ассоциировать её образ с приятным ощущением защищенности, что каждый раз начинал окутывать его при встрече вместе с восхитительным ароматом сливочного масла, легким флером окружающий женское тело. Он никогда не ощущал таких приятных духов на ком-то. Тягучий молочно-сладкий запах каждый раз трепал его рецепторы, обволакивал словно тяжелое пуховое одеяло в период холодов. Вытяни из-под него ногу, и она мгновенно станет по-лягушачьи ледяной. - Можно перестать облизывать эту паучиху при мне? – говорит он, недовольно передернувшись, словно увидев что-то мега гадкое. - Если не нравиться, то не слушай, - вскипает Сережа. Вот действительно, будто его насильно заставляют «просматривать» все, что твориться в голове у Разумовского. – И прекрати обзывать Аиду, мне не приятно. - А мне приятно, что ты как немытый подвальный блохастик жмешься и унижаешься перед ней в поисках тепла? А я вынужден пристегнутый к кровати слушать её проповеди о добре и зле? – двойник недовольно морщась поворачивается к нему и глухо рычит эту фразу. Он снова загорелся с одного предложения, словно добротная спичка, которой хватает единственного росчерка по терке с красным фосфором на краях коробка. - Я не хочу с тобой ругаться, - честно признается ему Сережа. Если придется жить с Птицей до конца дней, как говорила Аида, то стоит хотя бы попытаться наладить контакт. Иначе седым он окажется гораздо раньше положенного. - А я не хочу слышать твои ванильные мечтания о семье с гадкой паучихой! – страшно клекочет двойник у него из-за спины. Разумовский даже не понял, когда он успел туда переместиться. – Ты разве не видишь, что она такая же, как Рубинштейн, хочет вскрыть твою тупую голову и поковыряться там! – злостный шепот двойника в левом ухе посылает поток неприятных мурашек по телу, словно вышел в минус двадцать в одной рубашке на улицу. - Даже если я интересен ей как пациент, то действует Аида другими методами! – Разумовский ведет плечом, опасаясь, что двойник вновь вонзит туда свои когти, но на удивление, он этого не делает. - Ты сам-то в это веришь? - хмыкает Птица, - Хотя постой, я кажется понял. Ты просто хочешь заинтересовать её своими бедами с башкой, а потом убедить, что лучший метод лечения – это переспать с тобой? – тон двойника сменяется с агрессивного на саркастический. А Сереже хочется спрятаться под кровать, потому что двойник вновь завел шарманку про постель. - Не хочу я ничего! – вскрикивает Разумовский, отодвигаясь на кровати подальше. Его лицо, с насмешливой улыбочкой теперь прекрасно видно. - Ну да, да, - тянет двойник. В этот самый момент дверь с писком открывается и в палату заходит Аида, с интересом осматривая его положение. (Он опасливо отодвинулся к изголовью кровати, сгибая ноги в коленях, потому что там сидел иллюзорный двойник.) Сережа поспешно пытается выйти из позы испуганного зверька и встать, но путается в одеяле и очень глупо падает с кровати. Девушка поспешно подходит к нему, помогая подняться. - Сереж, все в порядке? – участливо интересуется она. - Да, прости, я просто… - что вообще говорят в случаях, когда тупо плюхнулся с кровати испугавшись появления другого человека? - Еще раз так подкрадешься – шею тебе сверну, - подсказывает Птица. Очевидно, он не лучший советчик в данных вопросах. Если вы конечно не хотите показаться агрессивным психопатом. - Не переживай, - мягко говорит Ада и ласково гладит его по руке. Сережа чуть ли не пломбиром на солнце тает от прикосновений. Хочет еще больше контакта, больше этого чарующего запаха другого человека, больше точек соприкосновения кожа к коже. И кажется окончательно смущается от собственных мыслей, потому что на девушку становиться невозможно смотреть без жара на скулах. – Как твое самочувствие? – Аида видя, что с ним все в порядке отходит к столу и садиться за него, предлагая Разумовскому расположиться, напротив. Он сначала кидает быстрый взгляд на двойника, что все с такой же ухмылочкой взирал на происходящее со своего насеста, а после быстро походит к стулу, стараясь не запутаться в собственных ногах. - Лучше, намного лучше, - неопределенно тянет он, при двойнике говорить не хочется, тот сто процентов извернёт ситуацию в какую-то гадость для Сережи. Аида достает откуда-то из кармана блокнот и начинает что-то записывать. Разумовского почти всегда это пугает, потому что записи могут начаться в абсолютно рандомный момент. И потом думай, сказал ты что-то ужасное или просто глупое. - Это очень хорошо, я рада, - кивает девушка. – А что насчет Птицы? Он так же агрессивно себя ведет по отношению к тебе? На этом вопросе его когтистые руки, вдруг оказываются на шее Сережи. Разумовский замирает, словно полевая мышка, которую схватила сова и теперь несет в дупло, чтобы поживиться. - Ну давай, пожалуйся тете-доктору, как злой Птиц тебя обижает, - шипит он. Стискивая руки на шее, Разумовский усиленно старается делать вид, что ничего не происходит, но вздохнуть нормально не получается. И в один момент все вдруг заканчивается. Двойник, нависающий грозным облаком, отходит от него, перемещаясь за спину к врачу. - Сереж, тебе плохо? – Ада сильнее сжимает его руку. Когда только успела? - Да, просто… Птица? – последнее он произносит удивленно-испуганно, потому что двойник, гаденько-ухмыляясь, проводит длинными ногтями по щеке девушки. - Я тут подумал, - чуть приглушенно урчит он, - Что иллюзии с расчленённкой способствуют вашему сближению. Ты, Тряпка, начинаешь слишком уж доверять этой врачебной твари. А она, - длинный коготь делает росчерк по щеке Аиды, оставляя за собой кровавый след. – Как паучиха пустила яд и начинает заматывать тебя в свой кокон, а ты и рад, блаженный идиот, - зло смакует конец фразы он, - Но я не позволю этому случиться, – Сережу пугает тон Птицы, тот не яростно бесится как в прошлые разы, а вкрадчивым шепотом толкует, сверкая желтым хищным взором. И тут рука двойника с лица девушки заходит ей за спину. У Разумовского в ужасе дрожат поджилки и сворачивается в клубок тревожных нитей желудок и все кишки. Вырванного позвоночника, он точно не переживет. Но нет… Птица решил действовать куда изощрённые, играя на его чувстве привязанности и стыда. Сережа уже в каком-то благоговейном ужасе слышит не хлюпанье крови и звуки отрываемого мяса, а треск ткани. Двойник распарывает острыми как лезвия ногтями ткань халата, а остатки просто разрывает, схватившись за края и резко дернув в разные стороны. После в дело идет верх хирургического костюма, с ним разобраться оказывается еще проще. Сережа отмирает только когда синяя ткань скользит по плечам оголяя кожу. Он утыкается глазами в стол, совершенно забывая, что у того отражающая металлическая поверхность. Ему даже в страшном сне не могло привидеться, что Птица додумается до такого! Хотя стоило ожидать, учитывая отвратительное поведение до этого. - Сереж, что он творит? Ты весь красный, - очень не вовремя напоминает о себе Ада. Они все еще держатся за руки, и Разумовский чисто на рефлексах поворачивает голову в сторону её голоса. Краем глаза успев заметить его гаденькую улыбочку и черный кружевной лифчик, за который уже принялся двойник. А он абсолютно не готовый видеть девушку топлес просто звучно опускает голову в стол, больно приложившись носом и виском о металлическую поверхность, и благодаря всех богов, что после лечения Рубинштейна либидо у него на нуле, иначе обширный инфаркт миокарада хватил бы Разумовского прям тут.