Гнездышко

Разумовский рассказал мне очень и очень много всего! Начиная с того, что его альта зовут Птицей, точнее сама сущность хочет, чтобы его так называли, заканчивая рассказом о том, что от препаратов доброго доктора Рубинштейна его начинали мучить еще и сторонние галлюцинации. «Сторонние» в данном случае значит не ассоциированные с Птицей. Благодаря этому рассказу теперь спокойно можно исключать транквилизаторы из препаратов, которыми его травили. Нет, возможно, что такими лекарствами баловались, чтобы успокоить «второго», как делают почти во всех психиатрических лечебницах. Но это ситуативная акция, а не постоянная. Пока перекидываю запись разговора на компьютер думаю, каким образом альт способен походить сразу на оба вида диссоциативного расстройства идентичности одновременно. В научной литературе отмечается два способа взаимодействия личностей. Первый – когда основная субличность смотрит на происходящее словно по тв-шоу, при этом, осознает, что происходит, но не может понять, как вернуть себе контроль. Второй – более худший вариант, нечто сродни «одержимости», основного просто выкидывает из тела, и он ничего не помнит. То есть понимаете? Когда Птица просто находится рядом он действует по первому принципу, но когда решает, что пора бы занять место Сережи, то начинается игра по второму сценарию. С каждым разом все больше и больше поражаюсь случаю, который попал ко мне в руки! И какой дуростью занимался Рубинштейн, пытаясь давать непонятные таблетки, вместо нормального изучения. Откинувшись на кресле смотрю как верхушки очаровательных зеленых елей прогибает холодный осенний ветер. Погода сегодня отвратительная и холодная. Пришлось под теплую куртку надевать еще и свитер, чтобы окончательно не замерзнуть. - Вы просили напомнить о приеме, Аида Алексеевна, - звучит мелодичный голос секретарши из динамика в столе. Еще раз взглянув на ели, мне вдруг вспоминается Сергей, которого я каждый раз нахожу у окна в палате. Может вывести его как-нибудь, а то бедный на улице уже почти неделю не был с момента приезда? Надо будет обговорить это с Еленой, она как раз пошла на прием с ним. Я же встаю из-за стола и иду в сторону выхода из кабинета, сейчас на повестке дня другие пациенты, требующие моего внимания. *** Пока обсуждаю план занятий по групповой терапии для подростков с булимией. Мне на рацию поступает сообщение о Разумовском, в стадии «острого психоза» как сказали в трубке, но кажется там все намного проще – вылез опять чем-то недовольный альт. Вообще звали на помощь санитаров, а не меня, просто рация работает как единый канал связи, поболтать с Птицей – дело не частое и интересное, поэтому извинившись быстренько иду в сторону блока с заключенными. Зайдя в палату вижу скрученного и все еще брыкающегося Разумовского, которого держат три санитара и флегматично смотрящую на это представление Елену. - Что случилось? – тихо спрашиваю я у нее. - Ничего особенного, Аида Алексеевна, мы начали сессию. Сергей просто молчал, на контакт в целом шел плохо, а потом вдруг кинулся на меня. Хорошо, что санитар успел среагировать, - также шепотом отвечает начмед. Но кажется наши попытки быть тихими провалились, потому что Сергей, а если быть точнее Птица, сверкнул в сторону нас своими глазами цвета молотого шафрана, и оскалился: - Пришла позлорадствовать, врачебная тварь? - Как грубо, я уже говорила, что меня зовут Аида Алексеевна, - чуть улыбаюсь я ему в ответ. Понятно дело, что данный персонаж хочет вывести меня на агрессию, чтобы удовлетвориться, почувствовать себя хозяином положения. Ведь нет легче занятия, чем манипулировать злющим человеком, потому что у многих выключается тумблер критического мышления от слова совсем. - А я уже говорил, что мне насрать! – кричит он, возвращая мою фразу. В этот момент один из санитаров ощутимо дает ему по почкам, вырывая под конец еще и болезненное мычание. - Так, Илья, руки не распускай! На койку его и пристегивайте, - строго говорю я мужчинам. Грешат тут иногда этим, сколько уже борюсь. Не могут, к сожалению, люди без должного образования понять, что в большинстве случаев агрессия пациентов – это вынужденная мера. Больные не понимают, как по-другому показать, что они переживают и им страшно. Они в таких случаях похожи на животных, что в лесу попали в капкан: кусаются, рычат и не подпускают к себе, потому что боятся. Пока трое санитаров тащат на кровать и пристегивают Птицу, тот отчаянно материт их вплоть до седьмого колена или дальше; выворачивает себе все конечности, но выбраться из плотной хватки у него не получается. - Все свободны, - четко чеканю я. И если мужчины спокойно подчиняются приказу, то вот Елена стоит, очень явственно сверля меня взглядом. Не таким, чтобы можно было отругать её за неподчинение, но достаточным, чтобы понять, ей не нравится происходящие. Но она ничего не говорит и выходит, видимо разговор отложим на потом. Повернувшись смотрю на Птицу, тот прекратил бесполезные попытки выбраться и надменно взирал на меня, словно это не его приковали к кровати по рукам и ногам. - Ты вроде сказала: «Все свободны», но я все еще в кандалах, - язвительно замечает он и ведет руками, натягивая ограничители. Я выгибаю бровь на его реплику. - Контекст, мой дорогой, контекст, - говорю я, присаживаясь на край кровати, - Но, если тебе будет комфортнее, я могу вновь позвать санитаров. Мужчина морщиться как от зубной боли и фырчит: - Ебырей своих оставь за дверью. - Увы, но у меня есть принципы, которые гласят, что я не сплю с персоналом. Знаешь ли, может подорвать авторитет, - очень интересный психологический портрет складывается у субличности Сергея, такая себе агрессивная оторва, что и в лицо плюнуть может и сигаретку о тебя потушить. А насчет принципов – правда, начинать отношения в рабочем коллективе – рыть себе карьерную могилу. Особенно, когда ты на управленческой должности. Потому что все скандалы и неурядицы в отношениях сто процентов будут отражаться на процессе работы. - А на пациентов это не распространяется значит? – елейным голосом спрашивает альт, еще и глазки свои очаровательные так щурит, словно кот, влезший в подвал с мясом, - А то Сереженька уже имена всем вашим детишкам придумал, - и злодейски хохочет, словно персонаж дешевого боевика. Тренировался, что ли? - А тебе имена не по нраву или почему такой издевательский тон? – Птица на секунду виснет, словно я сказала диаметрально противоположное тому, что он ожидал. Интересно, какую реакцию он себе навоображал. Что я покраснею как девица нецелованная и в обморок упаду? - Поиздеваться пришла? – мужчина весь хорохориться, и вздергивает нос, словно я нищенка, которая пришла милостыню у короля просить. А потом максимально приподнимается ко мне и зло шипит: - Я не болезнь и лечить от меня нет смысла. Я навсегда останусь с ним! И выкорчевать меня можно только вместе с его жизнью! – а после замолкает, вновь откидываясь на подушку и презрительно осматривая меня. А я борюсь с желанием погладить эту ехидну. И так всегда, когда понимаешь, что стоит за поведением подобных пациентов. Страшно представить, что ему пришлось пережить, раз уж он вынужден убеждать меня в своей ценности и нужности. Ведь с его стороны я не какой-то супер важный человек, мнение которого считается авторитетом, а очередной врач-мучитель. - Ты не болезнь, а часть Сергея Разумовского, - говорю, чуть подумав. Гладить не буду, а то глядя на лицо Птицы, кажется он не прочь меня еще и покусать. – Часть, которая из-за травмы отделилась, чтобы вам было легче жить. Субличность на мои комментарии молчит и мимикрирует под предмет интерьера. Разумовский в прошлой беседе рассказал, что не помнит, когда их стало двое. Незримое присутствие Птицы он ощущал с малых лет, но триггером для обострения послужил уход в армию, а потом и гибель его друга детства – Олега Волкова. (Правда, странно, что «похоронку» прислали именно Сергею, ведь родственниками они не являются… Но не суть.) Из серьезных событий, что могли послужить «разъединению» двух личностей в детстве, ничего сказано не было. И этому есть вполне логичное объяснение, Птица занял место Сережи в тот момент, соответственно именно у него находятся воспоминания тех событий… Поэтому как бы не хотелось альту, чтобы его лечили – сделать это придется. Пока не вскроешь гнойный нарыв и не удалишь его содержимое – сшивать края раны смысла нет, разойдутся и воспаляться вновь с большей силой. - К слову, за все время нашего знакомства ты так и не представился, - аккуратно пытаюсь прервать пикет альта, но тот продолжает меня игнорировать, - Ладно, раз не хочешь говорить, то я придумаю сама, в документах тебя же надо как-то обозначить, - делаю вид, что задумалась, даже руку к подбородку подставляю, - Как насчет: агрессивная нарциссичная личность Сергея Разумовского? – Мужчина хмуриться, мышцы у его рта чуть двигаются, словно он хотел сказать что-то совсем нелицеприятное, но сдержался. – Хмм.. хотя нет, для отчетов слишком длинно, может просто Альт-Сергей? Как тебе? – Вторая кличка действует еще хуже первой, Птица уже яростно сжимает челюсть, стреляя в меня взглядом полным ненависти. – Хотя, нет. Слишком долго будет писать в сносках, что значит альт-… Тогда будешь просто Сергеем №2, - уж тут то двойник не сдерживается и сначала яростно посылает меня на три буквы, а после чуть ли не рычит: - Ты, мерзотная врачиха, слышала же, что тебе Тряпка сказал. - Это он тебя так называет, важно узнать еще и твое видение себя, - на самом деле нет. Я просто хочу сблизиться. Имена в нашей жизни играют очень большую роль. Есть форма, которая записана в паспорте – это имя гражданина, то как тебя будут представлять суде и запишут в завещании. Есть форма, которой зовут тебя дома – это имя произносят с нежностью в первые секунды жизни родители или шепчут в колыбельных, успокаивая на руках. И у каждого есть свой сакральный смысл – доверие и принятие имени домашнего, закрытость и холодность официальной версии. Давая называть себя ласкательной кличкой, мы даем человеку въехать в наш ареал обитания ближе, чем знакомым и коллегам. Вот и с Птицей так, пусть я уже слышала его имя от второго, но мне хотелось бы, чтобы альт сам назвался. Вырезал в своей скорлупе хотя бы меленькое отверстие для связи с миром, частью которого он так хочет быть. Мужчина на мою реплику морщиться, недовольно осматривает, словно оценивает достойна ли я такой информации. А потом тихо бурчит: - Птица. Точно так же как сказал он. - Что ж, приятно с тобой нормально познакомиться, Птица. *** Елена ловит меня на выходе из блока с заключенными. Её обычно спокойное лицо сейчас отягощает маска переживания, совсем не заметная для простого человека. Аккуратно оттащив меня за угол, она тихо шепчет: - Аида Алексеевна, не хотите объясниться? - Вам что-то не нравиться в моем общении с Разумовским, я так предполагаю? – начмед на мои слова хмурит светлые брови и кивает, морщинка, что залегает у нее на лбу от этого жеста становиться только сильнее видна. - Вы слишком заинтересованы, - чеканит она, при этом оставаясь мягкой во взгляде. Так, что ты ни на секунду не сомневаешься – она на тебя не давит. - И мой интерес чисто научный, - пожимаю плечами я. - Вы простите, но с моей стороны — это не похоже на научный интерес, - она устало вздыхает. И только я собираюсь сказать ей что-то в ответ, как Елена хватает меня за локоть и не сильно сжимает. – Аида, послушай, если тебе вновь нужна супервизия или любая другая помощь, знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне? – перевожу взгляд с ее глаз куда-то в область переносицы, так как смотреть в очи становиться стыдно. - Да, Елена, вы можете не переживать, - поджав губы отвечаю ей, надеюсь со стороны это не выглядит так жалко, как видится мне сейчас. Начмед еще секунду постояв в такой позе вздохнув отходит. - Хорошо, что все в порядке, Аида Алексеевна. Как прошла сессия?