Гнездышко

Утро проходит несколько суматошно. Ева после пьянок-гулянок с Люлей просыпается с краснючим горлом, насморком и температурой. Я сетую на открытое окно в её комнате, из которого почти всю ночь дуло, а сама в тайне надеюсь, что не стала бациллоносителем гадости, которой болеет Разумовский. Мы с ним конечно не целовались, но осесть зараза могла где-то на коже, а я беспечно пронесла её в дом. Написав учителю об отсутствии сестры сегодня на занятиях, я выдаю Еве стандартный набор лекарств для смягчения симптомов простуды. А также готовлю горячий какао и приношу его в комнату, разрешив сегодня позавтракать там. - Ну что ты, моя маленькая, совсем плохо? – присаживаюсь на кровать рядом с большим коконом из одеяла, гладя то место где по идее находилась голова, - Твоей учительнице я написала, так что спокойно отдыхай, - поставив чашку с напитком на прикроватную тумбочку, вижу, что краешек одеяла немого поднимается и оттуда на меня смотрит один зеленый глаз. - Тебе обязательно уходить? – совсем по-детски канючит Ева, осматривая принесенные мной дары. Крылья носа и уголки глаз у нее немного покраснели и опухли, словно она не заболела, а всю ночь плакала. - Милая, ты же и так знаешь ответ, - мягко улыбаюсь я, продолжая поглаживать по голове. – Давай так, я сегодня постараюсь освободиться пораньше, и мы с тобой что-нибудь посмотрим, - Ева из своего укрытия загадочно улыбается. - И ты не будешь против глянуть со мной дораму где он богатый бизнесмен, а она бесконечно добрая простушка? – ехидно интересуется сестра. Ей очень нравятся романтичные истории подобного рода, меня такие сюжеты утомляли еще в десятом классе. Поэтому, когда у нас намечается семейный просмотр чего-то, мы выбираем что-то среднее, меж романтическими историями и мистикой, смертями и ужасами. Как вы понимаете, такое найти иногда крайне… проблематично. - Если тебе так хочется, - натянуто улыбаюсь я. Ева кивает из своего укрытия и немного откидывает одеяло, чтобы взять стакан в руки. - Тогда до вечера! – говорит она. Я прощально чмокаю ее в макушку и иду нормально завтракать. Так как компания в виде сестры болеет в комнате, а кушать в одиночестве мне не очень нравится, то на фон я включаю новостной канал. Слушаю сегодняшний прогноз погоды, методично поедая стейк из рыбки, приготовленный накануне. «К другим новостям. Дело питерского Чумного Доктора, вновь открыто, так как Сергей Разумовский, основатель социальной сети «Вместе», обвиняемый в убийствах ранее, дал новые показания в суде. По словам адвоката подозреваемого, некто все это время умело манипулировал СМИ и полицией, чтобы отвести от себя подозрения и подставить питерского миллиардера. Это дело вновь передано под юрисдикцию Евгения Стрелкова, следователя ФСБ из отдела по борьбе с терроризмом. Подробнее расскажет мой коллега….» Я с интересом подняла голову, наблюдая на экране женщину-ведущую, что поставленным голосом говорила заготовленный текст. А после вступления показали сначала суд, где Сергей, сидевший в углу камеры суда, опустил голову и тихо отвечал на вопросы. В порядок после больницы Разумовского никто не приводил, поэтому он так и остался весь чумазый, со спутанными волосами, все в той же больничной одежде (и моем халате). В выпуске новостей показали не все заседание, а только часть, где мужчина говорил о человеке, что запугал его настолько, что он готов был взять все обвинения на себя. Но пребывание в больнице и незаконные действия, что проводил Рубинштейн, заставили его пересмотреть взгляды об опасности этого человека, поэтому сейчас он готов отрицать свою причастность к убийствам. Далее было показано интервью некого Стрелкова, что лично пообещал курировать это дело и довести его до конца. Интересно, что он собирался доводить до конца, если убийца вполне очевиден? Но как вещают адвокатские догмы: хочешь оправдать своего подопечного найди нового подозреваемого. Пока допивала чай вновь стали показывать материалы, заснятые в суде. И в моменте показалось, что из-под длинной челки Разумовского сверкнули совсем не голубые глаза. Решив присмотреться к оставшимся кадрам чуть поосознанней замечаю, что Сергей ведет себя как-то чертовски странно. У него хоть и скошены вниз плечи, остальная часть позвоночника напряжена, словно он сидит в корсете, пальцы подрагивают с постоянной периодичностью, то есть через каждые шесть-семь секунд, а не постоянно. А еще он сидит широко расставив ноги и нервно стуча по полу. Это тот Сергей, который старается сжаться в комок в нервные моменты! Когда видеоматериал по новостям заканчивается я понимаю, что на заседание скорее всего присутствовал его альт. Но зачем было притворяться обычным Разумовским мне не очень ясно. Хотел сыграть побитого жизнью человека? Так чего не выпустил на плацдарм основного Сергея? Тем более СМИ очень быстро подхватили новость о том, что у мужчины раздвоение личности, а значит поведение обоих в каком-то смысле общественности знакомо? Этому, к слову, способствовала журналистка Юлия Пчелкина, которая в своих роликах активно разглашала различного рода личную информацию. Будь Разумовский изначально в моей клинике - натравила бы на нее юристов, так как каждый человек имеет право на врачебную тайну. А тут какая-то журналисточка трезвонит о тебе в каждом видео, окончательно зарывая репутацию всей компании. С другой стороны, Альт мужчины мог и подумать, прежде чем творить показательные казни, чего уж теперь лить слезы над его втоптанной в грязь репутации. Перед отъездом на работу, еще разочек забегаю к Еве проверить ее самочувствие и убрать грязную посуду из комнаты. Сестра преспокойно дрыхнет, завернувшись в кокон из одеял, рядом на подушке развалился мистер Полдень, притащив для второй хозяйки сюрприз в виде игрушечной мышки. Глажу рыжего обжору за ушком и выхожу из комнаты, продолжая собираться на работу. *** Когда приезжаю на работу ко мне в кабинет тут же заходит Елена с папкой из лаборатории. - Анализы Разумовского, вам стоит на это взглянуть, - Начмед кладет передо мной листы в пластиковой папке экспресс-лаборатории, которые я оплатила из своего кармана. Медлить в данном случае – непозволительная роскошь, да и счета потом можно будет просто отослать работникам «Вместе». Елена отходит от главного стола моего кабинета и садиться на диванчик у окна, а я тем временем даже не скинув верхней одежды опускаюсь на стул и начинаю читать. В общем анализе крови нахожу типичное для бактериальной инфекции повышение лейкоцитов и нейтрофилов, значит догадки о бронхите скорее всего верны. Главное, чтобы это не оказался какой-нибудь устойчивый к антибиотикам внутрибольничный штамм, а то боюсь доведем Разумовского до сердечного приступа количеством уколов. Следующий листок уже с биохимией, тут Сергей очень-очень близко проехался по верхним значениям нормы пунктов, которые указывают на печеночную и почечную недостаточность, поэтому за этим надо следить. Бесследно для его организма экспериментальное лечение пройти не могло. И то, что почки и печень смогли справиться - еще не значит, что урон нанесен не существенный. Скорее всего сыграла молодость Разумовского в отличие от второго пациента, которого увезли в реанимацию. А вот анализы на токсикологию меня не порадовали, абсолютно все были отрицательные. Из этого вытекает два вывода: первый, вещество просто успело полностью «выйти» из организма, поэтому никаких следов нет, второй, и более печальный пункт, это было синтезированное вещество, которого не видно на обычных тестах. И с учетом всех этих анализов, Разумовскому в ближайшее время можно давать только мармеладных мишек с витаминами, чтобы не вызвать какой-нибудь медикаментозный гепатит. - По итогу, ничего нового мы не узнали, - устало говорю я, откладывая папку с анализами и откидываясь спиной на кресло. А оно у меня удобное, Люля не так давно вручила мне данный предмет мебели со словами: «Важным шишкам – важные насесты!». - Отрицательный результат - тоже результат, - пожимает плечами Елена, - Если вам интересно мое мнение, то лучше мы будем переживать качки синдрома отмены и купировать симптомы, чем добивать организм нашего пациента подбором доз прошлого препарата для мягкого ухода от него. - Я с тобой полностью согласна, - меланхолично тяну я, вставая и продвигаясь в сторону шкафа, чтобы повесить пальто и надеть халат. – А что насчет антибиотиков? - Подобрать дозу и препарат, который в меньшей степени будет влиять на почки, - бескомпромиссно заявляет она. – Пациент сейчас и последующие дни будет в стрессе, если окончательно упадет иммунная система – получим воспаление легких и далее по накатанной. А оно нам надо? – у начмеда очень приятный голос, такой ровный и спокойный, словно разговариваешь с милой служительницей церкви, оттого многие пациенты, да и люди вне больницы, очень любят общение с ней. Я киваю на ее размышления, в целом Разумовский под её опекой, пусть делает то, что считает нужным. Еще немного пообщавшись по внутрибольничным вопросам, Елена покидает меня. А я сажусь за бумаги. Но мысли раз за разом перетекают к Разумовскому. Мне уже несколько дней не дают покоя его глаза. В целом, альт версии могут ощущать себя по-разному, у них может быть другой цвет глаз, волос, кожи, они даже могут быть другого пола (вспомнить того же не безызвестного Билли Миллигана у которого личности были и женщинами, и мужчинами). Но чтобы альты по появлению в теле могла менять цвет глаз? Это на самом деле удивительно, потому что в организме нет механизма, который мог бы варьировать количество и плотность меланина в радужке. Тем более еще и цвет такой удивительный – какой-то янтарный. То есть Разумовский не только «по своему хотению» меняет количества меланина, но и подмешивает туда другой пигмент – липохром, который дает желтизну глазам… Звучит абсурдно. И нормального объяснения у меня этому нет. Ха-ха-ха, я-то хотела замахнуться на простую докторскую по интересной теме, а тут уже нобелевской премией попахивает. Конечно, если я пойму механизм работы этого явления. Может быть даже в мою честь назовут… Но мои мечтания прерывает одно большое «Но». Чтобы нормально поковыряться в глазах Сергея, нужно его убить и посмотреть, что там с пигментом. А так как я этого делать не хочу, то придется ждать естественной смерти и возможности исследовать труп, а для этого придется за него как минимум выйти замуж и пережить… Сомнительное удовольствие, я вам скажу. Остальным сотрудникам про случай смены цвета глаз я пока что не говорила, ведь никакой ассоциации с течением заболевания – нет. А то еще заметят и умертвят Разумовского раньше времени, и получат вместо меня нобелевскую премию! Вздохнув еще раз, снова вчитываюсь в документы из бухгалтерии, силясь хоть немного разобрать ворох макулатуры, которая милостиво принесла мне секретарша с утра.

***

Сережа с некоторым скептицизмом смотрит на беснующегося двойника. Плохое настроение у него было из-за многих причин. Первая и самая важная, которая была гаркнута еще не проснувшемуся Разумовскому прямо в лицо: «Мерзотная врачиха посмела тыкать в нас иглами!». Никакие доводы, спекуляции и оправдания не действовали на разъяренного двойника. Тот раз за разом сокрушался на него, игнорируя все аргументы в пользу доверия и принятия. По итогу, на Сережу навалилась жуткая мигрень, но в этот раз не связанная с попытками забрать тело под контроль, а просто из-за непрекращающегося скандала. Сейчас двойник сидел на столе, сложив ноги по-турецки и обернувшись крыльями, на манер индийского йога, восседающего на иглах, и говорил, как и когда «прошмандовка в белом халате» будет накачивать его наркотиками, лишь бы досконально изучить возможности двойника. - Нужен ты ей, - угрюмо бурчит Разумовский, свернувшись в углу кровати. И, ооо… Зря он не промолчал, потому что поток ругани со стороны усилился в два или три раза. Но, что удивительно, он не трогал его в физическом плане. Не душил (как очень любил делать), не вырывал мышцы и даже не сломал ни одного пальца. Сережа бы поразился добродушному настроению двойника, если бы не головная боль. Тихое пиликание дверцы оповещает о том, что кто-то решил нарушить его одиночество (если данное состояние можно назвать таковым). Сережа, почти одновременно с ним, повернул голову в сторону двери. И если сам Разумовский почувствовал облегчение от того, что это была Аида (да еще к тому же без санитаров и медсестёр), то двойник очень подозрительно притих, сузив яростные жёлтые глаза. - Доброе утро, Сережа, как твое самочувствие? – Ада улыбается, обведя взглядом комнату, словно пытаясь найти утерянную вещь. Сережа на всякий случай тоже пробежался взглядом по помещению, в надежде, что не сделал чего-то странного. - Голова болит, - устало сообщает он, поглядывая за ним. Двойник замечает его взор, скалиться и выдает: - Ну давай, попроси у нее отсос, чтобы меньше болело. Сережа, совершенно забыв, что двойник может говорить что-то подобное, чувствует, что покрывается ярко-алыми пятнами стыда. Еще и Ада в этот момент решает подсесть к нему на кровать, протягивая руку в непонятном жесте. Разумовский дергается от нее, словно от раскаленной до красна кочерги, чувствуя себя еще большим идиотом. - Все нормально? – не громко интересуется она в ответ на странные действия со стороны Сережи. Разумовский на манер китайского болванчика, что ставят себе на приборную панель таксисты, качает головой, добавляя сбивчивое: - Да.. да… В это время он, словно коршун увидевший добычу, резко расправляет огромные алебастровые крылья и в одно движение оказывается на основание кровати. Ничего хорошего это точно не сулит. - Можешь показать где именно болит? – ничего не подозревающая Ада продолжает стандартный расспрос. И Сережа пытается убедить себя мысленно: он готов ко всему, что натворит плод его больного сознания. Разумовский поднимает руку, обводя места пульсирующего давления в голове, с опаской поглядываю за спину врача. Он ничего не сделает. Он ничего не сделает. Пытаясь как мантру протолкнуть в сознание двойника эту мысль. Но кто его будет слушать-то? - Так, не против если я дотронусь? – спрашивает его Ада, но Разумовский с ужасом наблюдает, как двойник, резко дернувшийся вперед, пробивает живот и позвоночник доктора одним отточенным движением, как мясник в лавке. Острая когтистая ладонь точит со стороны Разумовского, с несколькими светло-розовыми петлями тонкого кишечника. Кровь, хлыщущая на кровать из живота девушки, совсем не вяжется с ее безмятежным лицом. Сережа дергается от этого действа, вжимается в угол, весь дрожит, словно осенний листочек в период ветров. Вязкая кровь течет к нему инопланетной слизью. Разумовского мутит от открывшегося вида, он закрывает рот рукой, чтобы не чувствовать запаха и упирается лбом в стену. А двойник словно издеваясь начинает очень звучно ковыряться в кишках, хлюпая кровью. А в конце елейный голосом спрашивает: - Хочешь посмотреть на её матку? Сережа в ужасе мотает головой, закрыв уже уши, продолжая вжиматься в стену. Ничего он смотреть не хочет! Пусть Птица к чертям убирается и устраивает показательные вскрытия вне его рассудка! Какими, черт возьми, грехами он, заслужил подобное отношение? Это чудище пытается окончательно его добить? Так пусть сиганет с крыши, заняв тело, если так хочется! Как он не понимает, сколько бы Птица не старался, выкорчевать Сережу из тела не получиться! Разумовский чувствует руки у себя на плечах и пытается отмахнуться от них, но не получается. Те, крепко вцепились в плечи, и он хватает их в ответ, сжимает и понимает, что перьев нет. Они человеческие. - Он вас… о-нн-н, - поворачивает голову он, пытаясь что-то сказать и понимая, что почти неслышно сипит, с дыханием справиться не получается. - Что он сделал, Сереж? – голос Ады слышится словно из-под воды, когда лежишь с головой окунувшись в ванную, а кто-то зовет тебя из другой комнаты. - Разо-ра-разор-вал… - на манер скороговорки пытается произнести Сережа, - киш-к-ки, - раскрывать глаза он не хочет, так и сидит вжимаемый стену мышцами, чувствуя движение, собственная рука вытягивается вместе с чужой и прислоняется к чему-то теплому и мягкому. - Сереж, все в порядке, у меня все на месте. Вот попробуй, - Ада ведет его донельзя сжатой рукой по своему животу. И он действительно не ощущает ничего, кроме ткани халата. - Я… - начинает он, поворачиваясь к Аде, но после сконфуженно замирает, совершенно не представляя, что хотел сказать. Руки вновь начинают трястись, теперь уже с большей амплитудой, чем обычно. И он наконец выпускает предплечья доктора из своих ладоней. Ада вдруг пододвигается ближе, а потом аккуратно тянет его за спину к себе. Сережа утыкается носом ей в плечо, чувствуя себя совершенно и полностью раздавлено. Настойчивый запах сливочного масла вновь вторгается в его пространство, а поглаживание по спине окончательно добивает. И пережитый стресс наконец выливается за бортики графина, течет по щекам, складываясь в один длинный поток истории, что творил с ним Рубинштейн, как он устал от Птицы и сколько всего на него навалилось за последние годы. Ада его не перебивает, лишь гладит по спине, служа неустанным слушателем тех ужасающих моментов его истории, который он нес в себе все это время.