Гнездышко

В номер отеля я вернулась уже за полночь. Голодная как стая гиен и с большим желанием принять душ и смыть с себя сегодняшний день, который пошел не то, что не по плану, а разорвал, смял и выкинул все возможные шаблоны. Полиция соизволила явится лишь через час после моего звонка. Что их заставило так сильно задержаться я не знаю. Возможно, они бы ехали еще дольше, если бы я не позвонила шефу, который тоже был очень раздражен положением дел. Достали меня не сразу, сначала начали искать Рубинштейна, который, к слову, успел быстро смыться и даже собрать некоторые пожитки и почистить компьютер. Так же недосчитались нескольких работников больницы. Как они ушли непонятно, потому что береговая охрана, насколько я слышала по разговорам пока сидела в полицейском участке, никаких лодок не засекала. Один из сотрудников все-таки смог где-то достать ключ и наконец палату открыли. Разумовского скрутили, хотя никакого сопротивления он не оказывал, а меня проводили до холла, где обосновалась основная часть полиции и медиков. От помощи я отказалась, потому что никаких повреждений не получила, поэтому мной плотно занялась полиция. С какой-то радости в один момент, мужчина, что меня опрашивал, начал подозревать мою причастность в пропаже Рубинштейна. Решение повесить на жертву соучастие было конечно ожидаемым ходом, нашей бравой полиции лишь бы побыстрее дело прикрыть, но мою оскорбленную невинность это задело. От беседы с представителем закона меня отвлек Дима, которого я заметила рядом с девушкой в форме работника скорой помощи. Ему повезло чуть меньше меня. После закрытия двери Софа не стала долго задерживаться в коридоре, а быстрым шагом удалилась. И через какое-то время Диму скрутила дюжина санитаров и что-то вкололо, отчего его вырубило. Нашли же его уже в сознание в соседней палате, так как пациентов тоже стали эвакуировать, только собирать не здесь, у выхода, а в какой-то закрытой зоне. После того как нас отвезли в участок для дачи показаний, я все-таки смогла нормально поговорить с Димой и даже предложила ему двойной оклад за столь печальный выезд. Парень от предложения не отказался, на том мы с ним попрощались. Перед тем как зайти в душ, смываю косметику у зеркала. Отражение демонстрирует мое уставшее от жизненных тягот лицо. Ох, и вот чем такой прекрасный лик заслужил подобного обращения с собой? Особенно черт возьми в участке, где меня стал допрашивать не безызвестный майор Гром. Методы, которые использовал этот персонаж были очень сомнительные. — Пойдешь ведь со своим дружком под арест, — как неумолимую истину пророчит мне майор. Заметно уставшая от приключений, сил, на очередное повторение истории, у меня не было. Да и понимания, почему ко мне такое внимание. — Еще раз повторю: я никаким образом с Рубинштейном не связана и куда он делся мне не ведомо. — Хм, может еще скажешь, что в палату к Разумовскому по чистой случайности попала, — вдруг хмыкает Гром. — Ага, — при чем тут вообще он мне решительно не ясно, — Пришла увидится с кумиром, — скептически говорю я. Майор откидывается на кресле, проходясь по мне суровым взглядом. Серьезно не понимает откровенного издевательства? Настроения болтать с народным героем отсутствовало изначально, а уж после того каким тоном это было сделано, уж тем более. — Давай так, ты мне все рассказываешь, и я спокойно тебя отпускаю. Говоришь куда подевался твой дружок и для чего вам Разумовский, — решил сменить гнев на милость? Как мило. С учетом того, что вместо поиска улик тут активно пытаются надавить на меня не удивительно, что у нас такая низкая раскрываемость дел. — А не то что? Пакет на голову? — все таким же спокойным тоном интересуюсь у полицейского. Гром сжимает челюсти и недовольно хмуриться, собирается что-то сказать, когда дверь в допросную открывается и заходит, как я поняла, начальник местного отдела с шикарными усами и пожурив майора за вольность уже спокойно просит рассказать еще раз для уточнения деталей. И после двадцати минут расспросов по делу, меня отпустили домой, даже разрешили вернуться в Москву, попросив лишь оставить актуальные контакты. После получаса банных процедур некоторое время провожу в раздумье. Стоит ли заняться написанием рапорта сейчас или отложить на завтра? В связи с моим звонком Михаилу еще в больнице, министерство уже начало подготовку к закрытию этого места, значит с отчетом спешить смысла нет. Заказав себе ужин в доставке, сажусь на диван с бокалом полусладкого. Прям в халате с тюрбаном из полотенца на голове, потому что сил одеваться не было от слова совсем. Отель, что я выбрала для временного проживания, порадовал панорамным окном напротив дивана. Поэтому наслаждаясь видом и вином, раздумываю над сегодняшним днем. Первое, что меня волновало — побег Рубинштейна. С учетом методов его работы не станет ли этот фрукт вытворять гадости мне? Ведь я по сути являюсь прямой причиной его бегства. И не падет ли удар на мою семью? В частности — Еву, ибо остальные меня мало волнуют. Вряд ли конечно у доктора хватит влияния, чтобы добраться до Москвы, с учетом его розыска, и начать пробивать информацию обо мне, но такой исход событий вполне возможен. Второй причиной моих размышлений стал Разумовский. Пока нас везли до участка я смогла немного покопаться в интернете и поискать информацию о нем. Прояснились многие детали. И честно признаюсь Сергей как пациент меня очень заинтересовал. Диссоциативное расстройство идентичности встречается редко и возможность поработать с ним для специалиста как манна небесная. Кроме того, привлекает еще и тот факт, что я могу написать докторскую по клиническому случаю Сергея и возможно претендовать на определенный чин в научном кругу. Но загадывать пока рано. Может я все-таки смогу исполнить желание Разумовского и забрать его к себе в клинику? Повозиться придется долго, но зато каков результат. Нужно будет поднять этот вопрос, когда приеду к Михаилу. Отвлек меня от созерцания ночного Питера звонок с ресепшена. Еда наконец-то была доставлена, и курьер ждал внизу. *** Время в клинике было так двойственно, то тянулось неимоверно быстро, то наоборот растягивалось, словно нагретая резина. Доктора и препараты, что сначала казались оплотом спасения от него, теперь встали чуть ли не выше. Сережа их до ужаса боялся, в иной раз даже сильнее чего его. Рубинштейн с самого первого дня его заключения упорно пытался стоить из себя доброго доктора, что на стороне пациента. Но так продлилось не долго. Доктора хватило ровно до первого появления его второй личности. А после начались «процедуры». Ну точнее так их называл персонал. У Сережи было более простое и подходящее название данным манипуляциям — пытки. Рубинштейн в попытках достать его был достаточно безжалостен, но его ограничивало два фактора: первый — возможность нанесения непоправимого вреда, второе — заметные следы, которые нельзя было бы объяснить какими-то реальными процедурами. Поэтому все то, что он делал было в изящной манере выверено и наносило ровно тот вред, который можно было стерпеть. И Сережа честно пытался, даже сначала надеялся, что поможет. Наивный. Он всегда таким был. — И такой же тряпкой остался, — зло скалиться он. Шорох огромных крыльев раздается совсем рядом, а в плечо впиваются длинные когти, раздирая плоть, скрытую больничной рубашкой. — Все мечтаешь о спасение, вместо того, чтобы начать реально что-то делать, — когтистая пятерня скользит дальше по раненому плечу, а Сережа в очередной раз повторяет, что эта боль фантомная, не настоящая. Выходит слабо. — И так было всегда, — зло ухает он, почти в самое ухо. Одним движением возвращая дернувшегося Сережу на место. — Ты вечно ноешь, но делаю все лишь я один. И что по итогу? Я виновник всех бед, — У Сережи уже темные пятна начинают мелькать от боли. Руки, в которой ковыряется двойник, он не чувствует. — Я цель твоей ненависти. Я причина, по которой мы оба оказались здесь, — пугающий рокот разноситься по всему его сознанию. У Разумовского дрожат поджилки, а сердце стучит как бешенное, вдохнуть у него не выходит. А он, словно издеваясь, заводит руку глубже. — Но мы одинаковые, ведь я исполнитель твоих грязных желаний, — голос двойника опускается до вкрадчивого шепота, а после раздается мерзкий чвакающий звук вывернутой из Сережи ключицы. Он валится на дурно пахнущий пол палаты и последнее что помнит, отвратительный смех Птицы, что кажется исходит от всех уголков комнаты одновременно. *** Утренний визит Рубинштейна в палату не отличается от всех предыдущих. Тот уже выработал тактику, основываясь на том, что Сереже очень не хочется проводить много времени с двойником, поэтому заветная таблетка дается ему путем различного рода унижений. В одном случае, просто отдача контроля ему, в другом четкое следования инструкциям очередной «процедуры», но всегда это было отвратительно. Сережа от такой жизни начал бы считать дни, когда он окончательно сойдет с ума, если бы уже не был сумасшедшим. Поэтому мечтать приходилось лишь о минутах спокойного беспамятства под препаратами. Доктор сегодня снова активно агитировал его поменяться с двойником местами, но, к глубокому сожалению психиатра, Сережа с самого пробуждения на грязном холодном полу никого не видел. Сегодня хоть и обошлось без пугающих иллюзий, зато с утра его сильно морозило. Казалось температура упала на десять градусов и в палате стало невыносимо холодно. Спустя время к этому прибавилась головная боль. И на сегодняшнем визите Разумовский, наверное, около половины слов пропустил мимо ушей, стараясь одновременно сжаться в комок, чтобы сохранить тепло, и меньше двигать головой, чтобы унять боль. Открытие двери в палату он почувствовал первее Рубинштейна, так как холодный воздух буквально омыл ледяным шквалом его дрожащее тело. Софа снова пришла с дозой лекарства. Интересно, какими способами сегодня они будут пытаться выцарапать двойника из его тела? Минуту спустя он решил, что ему плевать. Мозг, который казалось сейчас свариться в собственном соку, волновал его сильнее. Разницу в голосе он замечает сразу. Софа говорит не так, тембр у нее обманчиво мягкий, а тут слышится грозный фундамент. Новая санитарка? И что же теперь придумал доктор, чтобы поиздеваться над ним? К сожалению, сосредоточиться сразу не выходит. Сережа одновременно словно слышит их, но не может ухватиться за нить разговора. — … ко мне в кабинет, вы пугаете Сергея, — собственное имя, произнесенное столь пугающим тоном, привлекает к себе внимание. И тут доктор не прав, пугает его совсем не новая санитарка. Почему интересно он так зол на нее? — Вынуждена отказаться от столь заманчивого предложения. Видите ли, мне интересно в каком приказе вы увидели, что подобное размещение пациентов является нормой? Давайте я вам и Сергею покажу какие в данном случае его права были нарушены, — кто-то обходит его слева, толкая подобную речь вполне уверенным тоном. Точно не санитарка. Здесь все сотрудники буквально боготворят Рубинштейна, чуть ли в рот ему заглядывают, когда тот начинает говорить. А здесь столь фривольный тон, да еще и явно настроенный против. Какая-то проверка? Признаться честно, Сереже стало страшно поднимать голову. Все новое, благодаря нахождению в этой больнице, воспринималась как опасность. Отвели в новую комнату — ну так держи дорогой пытки водой с тряпкой на лице, начали вонзать шприц в другое место — ну так попробуй милый галлюцинаций, где кожаный мешок с глазами пытается отгрызть тебе ноги. Да и кто знает не хочет ли Рубинштейн проверить его на верность? Он сейчас все расскажет этой женщине, а потом в палату вбегут санитары скрутят его, и доктор елейным голосом проговорит: «Это самый лучший способ лечения», и вдарит по нему разрядом тока, так, что отходить придется с неделю точно. Дверь в палату хлопает, Сережа вновь все пропустил пока думал, как лучше поступить, доктор ушел, унося с собой ауру опасности и ужаса, что вечно окружала его. — Я одна такая особенная или он именно таким способом заставляет людей писать себе хвалебные оды? — Сережа вздрагивает от звука чужого голоса. Она не ушла? Но доктор же совершенно точно закрыл палату. Что она тут собирается делать? Да и о каких хвалебных одах может идти речь, учитывая садистские методы доктора? Но Сереже все еще страшно, неизвестность пугает больше всего остального. И двойника рядом нет, тот хоть и издевался (и это мягко сказано), но все-таки брал на себя часть того, что происходило с ними в больнице. — Сергей, вы меня слышите? — движение рядом заставляет дернуться. Голос женщины чуть смягчился с прошлого раза, заставляя его собрать остатки смелости и сил. Голова гудит от смены положения, но Сережа упорно пытается вглядеться в незнакомку. На лице у нее очки, такие прямоугольные и узкие. Кажется, по юности он тоже носил такие. Чуть ниже на левой щеке, имелось две примечательные родинки, они расположились друг под другом чуть ниже скулы. Сереже кажутся эти родинки весьма очаровательными, потому что расстояние меж ними ровно три сантиметра и цвета они приятного. Не слишком яркие, но привлекающие внимание. Женщина вдруг прикладывает тыльную сторону руки к его лбу, и Сережа просто не успевает дернуться, так как несколько завис, разглядывая лицо женщины, хотя выше скул глаз так и не поднял. Рука у женщины прохладная и Разумовский с удовольствием утыкается в нее лбом, чувствуя небольшое облегчение мучавшей его головной боли. Кажется, эта малейшее изменение вернуло его способность к мышлению, потому что он вспомнил про вопрос, заданный чуть ранее. Тихое «да», далось ему с трудом. Губы потрескались и нещадно болели при каждом движение, а в горле словно стая котов решило устроить когтеточку. Но он смог. И наградой ему послужило какое-то мимолетное, странное ощущение, что мягко огладило его рецепторы и снова ускользнуло. Сережа сперва даже осознать не успел откуда исходило столь чарующее ощущение. А потом он снова вдохнул. Сначала появилось ощущение чего-то сладкого, вероятнее всего парфюма, а после легкий всплеск аромата, что нежным бризом прошелся по рецепторам и оставил после себя видение теплого очага, утреннего сна в выходной и вкуса малины, съеденного прямо с куста в знойный летний день. Но на удивление самой малиной он совсем не отдавал. Сереже в моменте захотелось прижаться к другому месту, чтобы полнее воспринять накатившее на него ощущение. Но здравый смысл, подсказал, что он хоть и маньяк, но не до такой степени и пугать женщину своими действиями не стоит. Тем более она и так осталась тет-а-тет с психом, поэтому если в его силах избавить её от домогательств, то он это сделает. Женщина пока что не двигается, позволяя ему прижиматься к ее руке, как спасательному кругу во время кораблекрушения. Стараясь вдыхать чуть глубже, он некоторое время смакует приятный аромат, пытаясь определить последние ноты. Провести логическую цепочку ассоциаций, что возникло в моменте. Его размышления прерывается возней. Точнее, девушка пытается его поднять. И как бы Сереже не было стыдно за это, но ноги его совсем не держат. Больная голова совсем не помогает ориентироваться в пространстве, и лишь твердая хватка чужих рук позволяет ему не вписаться в пол. А после его развязывают. Плечи адски ноют, потому что вчера он упал от галлюцинаций двойника со связанными руками и сейчас, вновь получив свободу, затекшие мышцы и суставы нещадно болели. Сережа сразу же обнимает себя ими, морозное ощущение ещё не прошло. Женщина вновь его поднимает и тянет к кровати, куда усаживает. Тут почти так же гадко, как и на полу, но теперь он хотя бы не всем телом ощущает этот промозглый холод камня под мягким полом. Видя, что незнакомка осталась рядом с ним, он вновь скользит аккуратным взглядом по её рукам в халате. И раздумывает, может ли он вновь прижаться к ней головой? Кажется, болезнь окончательно убила в нем все ростки здравого смысла и понятия о чужом личном пространстве, потому что Сережа вновь прижимается, и это кажется самым прекрасным за последние пару месяцев нахождения в месте, где его должны были лечить. Он готовится к тому, что его сейчас отругают и как минимум дадут пощечину. Потому что девушка чуть отталкивает его от себя. Но в следующую секунду ему на плечи ложиться её халат, который окружает Сережу легким флером постиранной с кондиционером вещи и того самого неуловимого человеческого запаха, формулу которого он пытался разгадать чуть ранее. Разумовский сильнее кутается в халат, стараясь слиться с ним воедино. Кажется, что кроме запаха тот имеет какое-то доказательство реальности всего происходящего и что за стенами больницы все еще есть жизнь. К слову об этом, если женщина тут не работает, так еще и доктора она отчитала и этот халат… Получается проверяющая? Сережа не так много знал о системе здравоохранения, лишь со стороны пользователя этого аппарата, но предположить обязанности девушки все-таки смог. И пока он думал, а не опасно ли будет рассказать ей все, женщина опустилась чуть ближе к нему и начала интенсивно тереть его руки, проходясь по области от локтей до плеч. Разумовского это несколько смутило, но он не стал противиться, да и запах вновь затопивший его сознание сильно отвлекал. И внезапно в голове будто что-то щелкнуло. То приятное ощущение, что казалось бальзамом лилось на его истерзанный разум, мягко смазывал и заполнял прорехи, отправляя в места давно ушедшей юности и детства. Запах запечатлевший в себе аромат невероятной заботы, ласкающий и раскрывающий, появившийся кажется еще задолго до празднования Рождества. Запах, что предвещал начало нового дня и жалеющий при болезнях. Так пахло сливочное масло. От этой девушки напротив пахло сливочным маслом.