Цейтнот

POV Айен.              Как можно понять, сон вокруг или явь? Можно ли вырваться из оков кошмара, или окружающая реальность не будет ничем отличаться. Боль во сне реальна. Страдания реальны. Чувства реальны. Единственный кто не реален — это ты.       Я распахиваю глаза, и делаю большой, глубокий вдох. Он врывается в легкие с хрипом. Распирает грудную клетку. Наверное, мне было бы больно, но то, что испытываю я сейчас, больше похоже на уколы тысячи маленьких, ледяных игл по всему телу. Словно я провалилась в ледяную воду и не иметь возможности могу выплыть наружу.       Обрывки сна ускользают от меня. Не помню, что происходило, помню только сильное возбуждение, сменившееся не менее сильной болью. Сложно понять, где ее очаг. Мне никогда не доводилось испытывать подобного. В помещении царит полумрак и, кажется, никого нет. Я пытаюсь дотронуться до бока, в который меня ранили, но мои руки надежно связаны. Я дергаю ими напрягая запястья, но быстро прекращаю любые попытки. Не рационально сейчас расходовать последние остатки сил.        Если хотели убить — не стали бы ждать. Только вот зачем? Шантажировать семью? В горле дерет, будто туда насыпали песка. Невыносимо хочется пить. Пытаюсь размеренно вдыхать и выдыхать, чтобы успокоить пульс, чтобы успокоиться и вернуть к себе способность здраво соображать, чтобы отвлечься от боли.       Мне это почти удается, пока под закрытыми глазами проносится образ Мерцеллы с широко-открытыми в испуге глазами за секунду, до осознания, что произойдет взрыв.        Сердце разгоняется с немыслимой для него скоростью, все тело покрывается испариной. До слуха доносится протяжный, низкий вой. То, что вою именно я, доходит не сразу. К кровати с разных сторон подскакивают Нора и Тора. Они хватают меня за предплечья со вздутыми венами. В темноте кажется, что они проступают черными нитями на фоне бледной кожи, что вместо крови внутри по ним течет вязкий мазут.       Связывающие меня веревки выдерживают все мои попытки порвать их. Натертые запястья начинают кровоточить. Нора и Тора громко кричат:       — Айен-шаар! Пожалуйста не нужно! Вы опять себе навредите! Опять? Кожа на животе и ребрах нестерпимо чешется, хочется разодрать ее ногтями. Тогда будет легче. Должно стать легче.       — Айен-шаар, не надо! Беги за Ценнарией-шаар, дура! Не видишь, он сейчас себя повредит!       Одна из близняшек убегает прочь, путаясь в юбках. Тора. Нора же, кидается к столу, чтобы схватить с него шприц для инъекций. Она не успевает ничего вколоть. Быстрыми шагами в комнату входит мама.       — Айен, успокойся. Приди в себя.       Ее голос спокоен, и как в далеких воспоминаниях из детства, которые мне еще доступны, обладает гипнотическим свойством. Я часто вдыхаю и выдыхаю, не предпринимая больше попыток вырваться.       — Оставьте нас, — делает жест рукой в сторону двери. Нора и Тора мгновенно испаряются. Мама садится на кровать рядом со мной, и кладет ладонь на лоб. Ее ладонь прохладная и от прикосновения хочется закрыть глаза. Оно приносит покой.       — Вот и хорошо. Ты дома. Все живы. Скоро все пройдет, — убирает со лба слипшиеся от пота волосы.       Боль не проходит, но словно притупляется. Она дает мне стакан воды, и я делаю несколько глотков. Связки после долгого молчания слушаются не сразу.       — Где Мерцелла?       Мама удивленно приподнимает бровь, но практически сразу ее выражение лица становится привычно-спокойным.       — Беспокоишься, что без нее сделка с Истри будет признана ничтожной или беспокоишься о ней, сын?       — Развяжи мне руки.       Она игнорирует то, что я не отвечаю на вопрос. Развязывает веревки — металлизированные, чтобы точно не смог порвать, не оторвав кисти — боль бы остановила. Кисти затекли. На местах от старых, стертых ран, выступила кровь после сегодняшних попыток, но я все равно вращаю их из стороны в сторону, чтобы вернуть чувствительность.       — Ответь на мой вопрос, мама, — устало перевожу на нее взгляд, стараясь подняться выше на подушках и не морщится от жжения с правой стороны туловища.       — Мерцелла пришла в себя, и готовится вместе с родителями вернуться на Гексос. Из соображений безопасности мы решили, что до свадьбы ей лучше вернуться в четвертый сектор.       Окончание ее речи тонет в гуле в отголосках, которые перерастают в рычащее повторение фразы: «Нет. Мое. Мое. Мое.» Глаза заволакивает черной пеленой.

***

POV Мерцелла.       Родители и сестра кружатся вокруг меня, как будто я чудом восстала из мертвых. Я, наверное, должна была бы радоваться такому вниманию. Должна была бы радоваться, что скоро снова буду на родной планете. На планете, где все дружелюбно, солнечно, светло. Где я должна быть счастлива. Если бы ни одно, «но».        После пробуждения, я не чувствую в себе даже малейшего осколка радости от предстоящей перспективы. Наоборот, от того, как скоро все должно произойти, я испытываю чувство тревоги. От каждого слова матери, которая практически беспрерывно упоминает о том, как мы все снова будет счастливы, как по мне соскучились дома, я хочу зажать уши, чтобы не слышать. Хочу начать кричать и капризно упираться ногами в пол, (если потребуется) чтобы меня не увозили от него.       Мама расчесывает мне волосы, совсем как в детстве, чтобы заплести замысловатую прическу. Я же уставилась в стену. Смотрю прямо перед собой, почти не моргая. Мне кажется, еще чуть-чуть и у меня потекут слезы от этого.       К Айену меня не пускают. Ценнария говорит, что он до сих пор не пришел в себя. Лайс как будто стал избегать меня, по крайней мере с того момента, как я смогла самостоятельно стоять на ногах, и выходить куда-то за пределы отведенной мне комнаты, я ни разу его не видела. Для человека, который практически постоянно находится в поместье, он проявлял невиданные чудеса исчезновения без спецэффектов. Кроме него, я не знаю никого, у кого могла бы выспросить что-то еще касаемо самочувствия Айена.       — Долго мы еще будем сидеть в четырех стенах, неужели нельзя прогуляться?! Сыновья Атрау ведь натренированные воины, они обязаны обеспечить нашу безопасность, — голос Астории выводит меня из состояния задумчивости. Несколько раз медленно моргаю. Наверное, со стороны я выгляжу немного заторможенной, но у меня нет энергии и желания что-то делать сейчас.       Астория ведет себя странно. Словно в кривом зеркале искажая мое состояние. Она стала более нервной, возбужденной, все больше предпочитает проводить время в одиночестве, и больше не предпринимает попыток уговорить отца поскорее покинуть Цереру. Теперь же наоборот, кажется, заинтересована в более длительном прибывании здесь. Неожиданно решила заинтересоваться культурой двадцать второго сектра. Воистину удивительно.       Астория же продолжает. Вскакивает с места, мечется по комнате как мотылек, разве что не натыкается на стены.       — Ну вот возьмем хотя бы этого фрика… Алластария, кажется. Он выглядит вполне мощно. Не думаю, что кто-то рискнет на нас напасать, когда он рядом. Мерцелла, ты же говорила, что он на арене убил больше восьми амфиморфов. Восьми, представляешь, мама?!       Я останавливаю ее движения поднятой ладонью, а она, по инерции, из-за резкой остановки чуть подается вперед.       — Астория. На меня два раза открыто покушались, нас чуть было не взорвали, не побоясь даже присутствия Автарха. Моего жениха, — при упоминании Айена, голос подводит, — моего жениха, чуть было не убили, и он до сих пор не пришел в себя, а ты думаешь только о том, чтобы развлечься?       Сестра пристыженно опускает глаза в пол, но я достаточно хорошо ее знаю, чтобы отличить ее искреннее раскаяние от ложного.       — И называй его Лайс. Он не любит свое полное имя, — она метает в меня колкий взгляд после того, как я упоминаю младшего Атрау, и плюхается в кресло. Довольно странная реакция. Мне даже могло показаться что она — ревнует?       Развить мысль мне не дает стук в дверь. В комнату заходит отец. У него еще более осунувшийся вид, чем декаду назад, когда они прибыли.       — Я хочу поговорить с Мерцеллой. Не могли бы вы оставить нас ненадолго, — я удивленно приподнимаю брови.       Мне показалось, что все обмены сожалениями закончились еще в день приема. Совершенно не хотелось бы слышать это все снова. Пока я размышляю над этим мама с Асторией успевают выйти, и мы остаемся наедине.       — Дочка. Нам так и не удалось поговорить после того инцидента, — мои брови, кажется, готовы подняться к корням волос.       — Инцидента? Отец, в этом, как ты говоришь «инциденте» чуть не погибла семья. А Айен, чтобы спасти меня, принял на себя удар этих, с позволения сказать, «борцов за справедливость.» Мне бы не хотелось, чтобы ты называл теракт — инцидентом.       Голос мой тверд. Я не хочу ставить отца в неловкое положение, но и не позволю говорить ему так.       — Ты права. Прости меня. Я пришел сказать, что как сложно бы нам не было, но мы не сможем дожидаться пока твой жених придет в себя. Вылет запланирован на завтрашнее утро.       Я не меняюсь в лице, хотя внутри меня начинает клокотать раздражение и злость.       — Позволь спросить, к чему такая спешка?       — Так решили мы с Габбасом. Мы не можем больше злоупотреблять их гостеприимством, и они не могут в полной мере осуществлять контртеррористические меры пока мы находимся здесь.       Я открываю рот, чтобы возразить, но на этот раз отец непреклонен.        На самом деле Анженор Истри дипломатичный и спокойный человек. Я ни разу не видела его потерявшим голову от гнева. Но это не умоляло того, что в нужные момент он мог проявлять поистине стойкое упрямство. Похоже именно сейчас был один из таких случаев.       — Я хотел поговорить не об этом. На самом деле то, что я хочу обсудить можно было бы отложить до нашего возвращения домой, но я хочу, чтобы ты возвращалась с ощущением легкости, а не того, что ты что-то вынуждена бросить здесь.       Я никак не могу понять к чему он ведет. Начало уже заставляет мое сердце тревожнее забиться.       — Ты хочешь сказать, что, — делаю несколько нервных вдохов, — что Габбас согласился на расторжение помолвки?       Произносить эти слова в слух, словно резать острой бритвой по живому. Мне кажется, что из меня сейчас выпадут все внутренности, и потом меня будет не собрать обратно.       Однако, отец выглядит удивленным.       — Что? Нет. Нет! Мы не обсуждали такой вариант. Хотя в какой-то мере, он может стать очевидным, после того, что предложу тебе я. Я решил сделать тебя прим-доминой. Тогда ты останешься на Гексосе. Даже если Габбас и решил сделать среднего сына прим-доминусом, он должен будет поменять решение или же расторгнуть помолвку. И так, и так мы останемся в выигрыше. Разве не чудесно?       Прежде чем он успевает сказать что-то еще, я прерываю его:       — Нет. Нет, отец не чудесно. Почему ты не спрашиваешь чего хочу я?       — Мне казалось, что ты хочешь, чтобы все было как раньше, — в его голосе слышится непонимание.       — Я должна это обсудить с Айеном, он заслуживает знать, что…       Отец резко прерывает меня, повышая голос:       — Астория не справится с этим так хорошо, как ты. Здесь ты можешь погибнуть. Уже чуть не погибла. Я потратил свое время чтобы разузнать об этой так называемой «Гидре». Они не первый раз проворачивают подобное. Если бы я знал, о настоящей обстановке на Церере, я бы никогда не отпустил себя свою дочь. Поэтому, я не хочу сейчас обсуждать это. С каких пор ты успела так проникнуться к среднему Атрау? Что успело измениться за такой короткий промежуток?       Мои щеки заливает краска стыда и обиды. Мне казалось, мое мнение чего-то стоит. Казалось, будто я и правда могу на что-то повлиять. Как же больно иногда падать с вершины собственного заблуждения. Я стараюсь держать лицо из последних сил, мне даже это удается, несмотря на то, что змеи свились в клубок в моей груди, ползая внутри и шипя. Подсказывая как можно ответить, чтобы ужалить побольнее.       — Я поняла тебя, отец. Но все же прошу, чтобы вы дали повидаться мне с Айеном перед отбытием. Я хочу увидеть его, даже если он сейчас находится без сознания.       — Попробую что-то сделать с этим. Не обещаю. Только попробую, Мерцелла.

***

      — Еще одна такая выходка и его пернатая задница точно будет депортирована на свою планету. И мне до задницы, чей он сыночка!       Крики Бранниса можно было услышать от самой лестницы. Мерцелла на секунду замерла, как будто сделала что-то предосудительное, но поняв глупость своего поступка, последовала дальше. Она имела право находиться здесь. Она это право заслужила своей кровью в Церкви Обожженных.       Зайдя в столовую, впервые за долгое время ее выздоровления, она ловит на себе удивленные взгляды членов семьи. Браннис сразу замолкает на полуслове, что также не свойственно ему. Даже его руки замирают в воздухе, не успевая закончить эмоциональный порыв. Правда, его замешательство длится не долго. Он растягивает губы в улыбке.       — Мерцелла-нис! Рад, что ты встала на ноги, — я улыбаюсь ему в ответ вполне искренне.       Перевожу взгляд на Ценнарию, приветственно ей киваю. Лайс молчит и выглядит так, словно целиком проглотил лимон. На меня он даже не смотрит, но мне сейчас совсем не для разборок в чьих-то душевных переживаниях.       — Твой «женишок» чуть было не схлопотал стрелой промеж глаз, когда пытался пробраться на территорию. Узнаю, какая крыса выдала расположение усадьбы — спущу шкуру. Еле уговорил его не валять дурака. Успокоился только когда узнал, что ты на ногах. У вас в центре все страдают склонностью к суициду или только блондинчик?       Мейо взрослый мальчик и знает, что делает — пытается нашептать мне внутренний голос, но тревога все равно на мгновение охватывает меня. Нет. С ним все будет в порядке, а ты пришла сюда не для этого.       — Ценнария-шаар, я думаю вы знаете, что мы завтра улетаем, — дергаюсь от резкого звука. Лайс с грохотом отодвигает стул, и не говоря никому ни слова, выходит из помещения.       — Мы улетаем, но я считаю не правильным то, что Вы отказываете мне от встречи с Айеном. Я его невеста. Нас связывает ритуал. Я должна хотя бы увидеть его. Пожалуйста!       Наверное, сейчас я звучу жалко, но, когда кончаются аргументы в ход идут неподдельные эмоции. Агония среди попыток.       — Мерцелла. Я устала повторять тебе, твоему отцу, твоей матери и даже твоей сестре, что к Айену не допускается никто, кроме меня и прислуги. Его состояние не допускает светских визитов, а судя по тебе и твоему состоянию, твоя истерика точно не пойдет ему на пользу. Ритуал, которому вы подверглись, работает не так как тебе бы хотелось. Им нельзя спекулировать и уж точно меня это не разжалобит. Я ценю твою заботу, но тут не о чем говорить.       С этими словами она встает со своего места, и оставив за собой последнее слово, покидает меня.

      ***

      Мне кажется, это все со это мной уже случалось. По ощущениям, будто в прошлой жизни. Ночь. Длинный темный коридор и страх, который охватывает каждую клеточку моего тела. Если в прошлый раз я бежала от кого-то, то теперь бегу к кому-то. Зачем я нарушаю прямое указание хозяйки дома Атрау? Я нашла мужество в себе признаться, что просто не могу поступить иначе. Но почему? Почему не можешь, Мерцелла?       «Потому что не хочу проснуться завтра, узнав, что последний раз видела его перед тем, как чуть не умерла. Потому что хочу взять его за руку. Хочу его всего, со всеми несовершенствами в его совершенстве» — мысли одолевают меня одна за другой.       Стучать глупо. Кто мне сможет открыть дверь? Я лично дождалась момента, когда Нора и Тора наконец уйдут. Должно быть, они вернутся совсем скоро, но мне и не нужно много времени. В комнате очень темно. Так не должно быть. Плотными, черными шторами занавешены даже окна. Очень странное решение, если учесть, что солнечный свет на Церере не частый гость.       Пахнет лекарственными средствами, но даже сквозь аптечный запах пробивается запах самого Айена. Я не осознавала, насколько соскучилась, пока не сделала вдох полной грудью. Стою на месте, пока глаза постепенно привыкают к темноте. Помимо зрения, мне кажется, что у меня также пропал слух, настолько неестественной кажется тишина. Мне нечего бояться, но сердце начинает тревожно биться. Где-то сбоку что-то падает, я попрыгиваю на месте, хватаясь руками за сердце.       — Что за чушь, просто задела что-то в темноте, — произношу шепотом. А потом боковым зрением замечаю какое-то движение. Тело не успевает среагировать. Я не успеваю ровным счетом ничего, хотя оказывать сопротивление было бы глупо. Меня прижимают к холодной, шероховатой стене. Локтем и предплечьем фиксируя шею, настолько сильно, что я не могу пошевелиться, а страх, словно лишает голоса. Стоит закричать. Но я не кричу. Потому что, склонившись к моему лицу, на меня хищно оскалившись смотрит Айен. Айен, чьи глаза полностью поглотила тьма.