Цейтнот

Прим. Автора: глава выдалась очень тяжелой в написании, но она должна была случиться. Я заранее предупреждаю, что некоторые моменты могут быть триггерными, поэтому как всегда, советую читать с осторожностью. Все ворнинги есть в шапке. Если посчитаете, что для вас это тяжело — не продолжайте. В следующей главе будет дано полное объяснение что вызвало у нас dark! Айена.       Почему, когда нас предупреждают не делать что-то, как правило мы все равно делаем? Выбираем не ту дорогу. Дружим не с теми людьми. Ходим туда, куда ходить бы не следовало. Безусловный рефлекс — отдернуть руку от пламени. Сделать шаг назад, стоя на краю обрыва. Остановиться в самый последний момент. Но почему это не всегда срабатывает? Почему потом мучительно больно? Я не могу контролировать дыхание. Воздух стремительно наполняет и покидает легкие, заставляя грудь опускаться и подниматься в хаотичном ритме. Сердце бьется о грудную клетку, отчаянно пытаясь пробить ребра. Мне кажется, если бы их не было, оно давно вывалилось бы к моим ногам. К его ногам. Его локоть давит мне на шею, вызывая дискомфорт. Он хищно улыбается, и мое воображение дорисовывает его клыки монструозно заостренными. Фантазия, страх и адреналин в крови играет со мной злую шутку. Ведь не могут чьи-то глаза быть полностью черными?       — Айен, пожалуйста, отпусти меня. Тебе нужно в кровать, ты еще слишком слаб, — я не узнаю свой голос.       Он должен быть сильным и убедительным, но в противовес он звучит жалко. В нем чувствуется страх. Айен как гончая псина, поводит носом. Так будто бы он и правда может почувствовать ужас, сковывающий меня в данный момент. В голову приходит мысль о том, как ужасно все закольцевалось. В первую ночь, когда мы стали по-настоящему близки, я испытывала такую же панику. Но в тот момент он стал тем островком спокойствия, который смог меня успокоить. А что сейчас? То, что с ним происходит что-то странное является очевидным фактом. То, что я добровольно загнала себя в клетку — тоже.        Думай, Мерцелла. Тебе нужно что-то придумать. Должно быть он не в себе и не понимает, что происходит. Нужно уложить его и позвать на помощь. Какая глупая идея была приходить сюда.       Айен отпускает мою шею, и я думаю, что его сознание проясняется. Как же я ошибаюсь. В тот момент, когда я хочу отступить в сторону и взяться за дверную ручку, чтобы открыть дверь и позвать близняшек, он с молниеносной скоростью перехватывает мои руки, поднимая их над головой с силой сжимая запястья.       — Что ты делаешь? Айен, отпусти, это уже правда не смешно, — это и не было смешно.       Слова ради того, чтобы что-то сказать. Чтобы не молчать и возможно, чтобы достучаться до него. Они не работают. Он наклоняется к моей шее, лижет языком от основания челюсти до яремной вены, а потом делает глубокий вдох, словно хочет навсегда запомнить мой запах. Словно он и правда — животное. От этого меня пробивает дрожь. Я пытаюсь дернуть руками, но его хватка похожа на хватку стальных обручей. Даже после ранения. Даже после того, как он провел много дней в постели, он по-прежнему намного меня сильнее. Он всегда будет намного сильнее меня. Никогда не стоит об этом забывать.       Страх сковывает живот. Меня начинает тошнить, и я уверена, что меня непременно бы вырвало, если бы я решила сегодня поужинать. Во рту горчит от желчи. Разум пытается пойти на сделку с сердцем. Уговорить, что ничего страшного не произойдет: это Айен. Он не сделает тебе плохо или больно. Это Айен. Он всегда был добр к тебе и пока только доставлял удовольствие. Это Айен. Айен, который хриплым голосом со стальными нотами в нем, шепчет прямо на ухо:       — Моя. Ты — моя!       Эти слова мечтает услышать каждая девушка от своего возлюбленного. Но почему от них Мерцелле становится так не по себе. Раньше он никогда не проявлял такой открытости, все время, даже после моментов близости дистанцируя себя от меня. А что сейчас? Можно ли списать его поведение на временное помутнение рассудка от слабости? Нет. Здесь что-то не то. Не то. Думай, Мерцелла! Думай. Ты должна выбраться. Ты ОБЯЗАНА выбраться.       Как ведут разговор с раненым зверем? Можно ли вообще с ним вести разговор? Не знаю. Но попробовать определенно стоит. Его руки все еще удерживают мои, поэтому чтобы увеличить контакт, я наклоняюсь к нему. Трусь щекой о место под ключицами, как кошка, которая напрашивается на ласку.       — Твоя, — произношу тихо и нежно. Так чтобы можно было услышать, только прислушиваясь.       С раненым зверем ведут себя как с пьяным амбалом: максимально осторожно и с уговаривающим тоном. В первом случае тебе могут откусить голову, но это хотя бы быстро и безболезненно, а во втором — что-то похуже. Айен и выглядит сейчас как зверь. Не понимаю есть ли в нем что-то человеческое. Возможно, ему вкололи какой-то препарат? Мысли мечутся по голове, не формируясь во что-то связное. Похоже мои манипуляции срабатывают, потому что он отпускает мои запястья, при этом заковывая меня в клетку из своих рук, расставленных по обоим сторонам от моей головы. Он снова наклоняется к моему лицу, и я вижу, как он улыбается. Нет, не улыбается — скалится, сверкая в темноте белоснежными, удлиненными клыками. Мне не показалось.       — Что с тобой произошло? — по-прежнему шепотом, кладя ладонь на его щеку, нежно поглаживая пальцами, тонкую, почти прозрачную кожу. Стараюсь разглядеть в его глазах что-то кроме своего испуганного отражения.       — А что со мной произошло? Я тебе таким не нравлюсь?       Меня не покидает ощущение, что его голос созвучен с шипением тысячи змей. Змей, которые готовы впиться в плоть, пуская яд по венам. Он парализует меня еще больше, но смело смотрю на него. Я пришла сюда для этого. Чтобы побыть с ним.       — Ты же так хотела, — он медленно спускает бретельку моей ночной рубашки с плеча, — чтобы я больше уделял тебе внимания. Ведь все хотят безраздельно властвовать. Почему же тогда я чувствую твой страх? От тебя им несет за версту, — он проводит своими острыми клыками по моей напряженной шее, а я рефлекторно сглатываю слюну, и зажмуриваюсь.        — У тебя очень сладкий страх, Змейка, — а потом он впивается зубами в место между шеей и плечом.       На секунду я не понимаю, что произошло. В эту секунду я не чувствую ничего, чтобы потом меня прошибло сильнейшим импульсом. Он прокусывает тонкую кожу. От яркой боли без примесей, я открываю рот в беззвучном крике. То, что он делает сейчас… То, что я чувствую… Рукой с силой вцепляюсь в его предплечья, стараясь оторвать их от стены. Оттолкнуть от себя. Стоит ли говорить, что у меня не получается? Он слизывает мою кровь. Давит языком на место укуса, никак не реагируя на мою возню.       — Айен, ты не в себе. Отпусти меня, — кулаком ударяю ему в грудь, извиваюсь стараясь уйти от его касаний. Понимая, что ему все равно.       — Это не смешно, мне больно!       Кричать надо было раньше, Мерцелла. Думать тоже надо было раньше. Мне удается оттолкнуть его от себя. Я тут же разворачиваюсь к двери, чтобы выскочить в коридор. Дергаю ручку, но она, как назло, никак не поддается. Сердце колотится в горле. Я чувствую, как струйка крови щекотно чертит дорожку по моей коже, чтобы впитаться в ворот ночной рубашки.       — Это ты зря, — я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на обезумевшего Айена в последний раз, а он поводит головой из стороны в сторону, словно разминая шею. Словно готовясь к прыжку. За те секунды, что я смотрю на него, я вижу чернильное пятно на его боку. Там, куда, должно быть, его ранили. Но разве рана не должна была затянуться? Сейчас же от нее черной паутиной расходятся сосуды и вены, словно стремясь побыстрее добраться до сердца. Она выглядит чудовищной. Такой же чудовищной, как его глаза. Почему Ценнария не сказала, что с ним что-то не так? Почему не вызвала врача?       Ручка поддается, и я буквально вываливаюсь в коридор. Мне кажется, что в нем стало еще темнее, чем прежде. Или что это темнота тянет ко мне свои черные щупальца? Из моего горла вырывается короткий крик:       — Помогииимххвввв, — который теряется в его ладони, плотно прижатой к моему рту.       — Добегалась?       А потом он одним сильным рывком затаскивает меня обратно в комнату и с силой захлопывает дверь.       Я не успеваю понять, как Айен швыряет меня на кровать, заставляя барахтаться в подушках и одеяле. Ночная рубашка задирается до бедер, волосы каскадом падают на лицо, закрывая обзор. В легких не хватает воздуха, чтобы сделать нормальный вдох. В это время он подходит ко мне и кладет руки на мои икры. Я пытаюсь взбрыкнуть, вырваться из хватки. Внутренний голос подсказывает мне, что сопротивление вызывает в нем еще больший азарт.       Что лучше всего посмотреть, чего он хочет — хотя это, итак, очевидно. Я тоже хотела этого. Но не так. Не с этим Айеном. Он пугает меня, а я совсем не хочу его бояться.       — Знаешь, как утомительно и муторно быть вторым? Всегда посередине. Не дотягиваешь до верхушки, но и не слишком плох, чтобы болтаться в хвосте. Айен всегда сделает как нужно. Исполнительный и молчаливый. Вступить в брак с чужеземкой? Конечно, отец. Мне ведь было даже не интересно, как ты выглядишь, — я настороженно смотрю на него из-под растрепавшихся волос.       Мне кажется, это самая длинная его речь, сказанная мне за все время. Сдержанный, правильный. Что бы с ним ни случилось, но это что-то словно прорвало плотину.       — Я ведь даже не хотел тебя трахать. Думал, ну если она будет достаточно умна, то возьмет на себя роль жены по обстоятельствам. А зачем такую трахать?       Он становится коленями на кровать, вклиниваясь между моих разведенных ног, ладонями раздвигая их еще шире. Гладит внутреннюю сторону бедра. Я не сопротивляюсь. Только глубоко вдыхаю и выдыхаю.       — О, да. Я видел, как ты с облегчением выдохнула, когда узнала, что твоим мужем станет не Лайс. А твоя речь про то, что долг превыше всего. Змейка, я почти пустил слезу.       Это все нереально. Он не в себе. Он не думает так на самом деле. Уговаривать себя очень легко, если искреннее веришь в свои слова.        Айен наклоняется к моему бедру, оставляя на внутренней стороне, там, где недавно были его руки, саднящий укус. Нога непроизвольно дергается, но я не издаю ни звука. Лишь прикусываю губы почти до крови.       — А потом ты прибежала ко мне среди ночи. Как к папочке за помощью. Дрожа от страха. Вся такая испуганная и невинная, но мы-то с тобой знаем, чем все закончилось?       Его слова не ранят, нет. Он говорит правду. Но эта правда звучит так непривлекательно. Так искорежено и похабно, что мне становится обидно, а он в это время подбирается все ближе. Когда ему начинает мешать моя ночная рубашка, он разрывает ее. Инстинктивно я прикрываю грудь и хочу свести ноги.       — Тц-тц-тц, Мерцелла. Давай без этой скромности, я же знаю какой, ты можешь быть. Или я подумаю, что разонравился тебе. Теперь он уже без всяких церемоний и уж тем более без нежности сжимает ладони на щиколотках, закидывая ноги себе на плечи, сгибая меня практически пополам. Я опираюсь на свои согнутые локти. Лицо Айена прямо перед моим.       — Айен, это ведь не твои слова. Это не ты. С тобой что-то случилось, ты же должен чувствовать это, — предпринимаю последнюю попытку достучаться до него. Но как достучаться до того, кто не хочет тебя слышать. Должно быть, сейчас произойдет неизбежное. Все должно было быть не так. Не так!       — Ты. Меня. Не. Знаешь, — его голос играет всеми оттенками ярости. Заставляет меня закрыть рот.       За талию он подтягивает меня еще ближе. Обнаженной промежностью я чувствую его возбуждение сквозь ткань штанов. Кладу руку на грудь, чтобы хотя бы немного дистанцироваться.       — Или я тебе и правда не нравлюсь? А кто тогда нравится? Твой жених блондинчик? Признайся, вы с ним были близки?       При упоминании Мейо мое лицо перекашивает от гнева. Как он смеет так со мной разговаривать? За кого он принимает меня, за продажную женщину? Он видит перемены во мне. Тыльной стороной ладони проводит по щеке, а потом пальцами оттягивает вниз нижнюю губу. Резкий, прерывистый вздох покидает мои легкие. Он практически на мне лежит. От того ли, что в комнате прохладно, или то того, что меня все еще будоражит его близость, но мои соски твердеют, а от соприкосновения с его грудью я чувствую, что внизу становится горячо. Он не прав в том, что я могла позволить Мейо что-то даже отдаленно похожее, на то, что происходит сейчас, между нами. Он наклоняется ко мне настолько близко, что я чувствую его дыхание. А потом целует. И этот поцелуй не похож ни на что другое. Он полон ревности, боли, тоски и отчаяния. Я чувствую во рту вкус крови, но не понимаю, чья это кровь. Да и есть ли разница? Ранее мы были повязаны ритуалом в церкви, а сейчас Айен, похоже, хочет повязать меня с ним другим образом.       Я чувствую, как его рука накрывает мой живот, идет ниже, опускается между ног. Головой я понимаю, что это неправильно. Но его близость, запах… Сжимаю ноги и с силой кусаю его. Он отстраняется и кладет ладонь мне на шею, с силой сдавливая. Я начинаю брыкаться, так что ноги соскальзывают с его плеч. Стучу ими по кровати, бью по спине. Ногтями впиваюсь в предплечья, раздирая их в кровь. Он с рыком пришпиливает меня к кровати, фиксируя так, что я могу только беспомощно дрыгаться.       — Отпусти, Айен. Ты не в себе. Ты не понимаешь последствий, — чувствую, как по подбородку стекает кровь. Чья? Чувствую, как его колено с силой вклинивается между ног. Как два его пальца погружаются внутрь моего тела, практически на сухую. Мне больно, страшно, мерзко. Слезы градом текут по лицу. Я не хотела плакать, но это получается само собой. Мне не поднять голову, иначе я бы непременно его укусила. Откусила бы кусок плоти, возможно тогда он пришел бы в себя. Говорят боль отрезвляет. Говорят боль — ослепляет.       Его пальцы, ранее приносившие только удовольствие, теперь будто режут меня без ножа. Он продолжает оставлять на мне отметины. Все меньше походя на человека. Я чувствую, как он спускает с себя штаны. Понимая, что сейчас произойдет, я начинаю кричать. Это последнее, что мне остается. Крик становится больше похож на хрип, а когда он толкается внутрь, я перестаю кричать. Комната словно погружается в вакуум. Я не слышу ничего. Мне кажется, и не вижу ничего. Только жесткие толчки.       А потом звуки возвращаются. Я слышу, как открывается дверь ударяясь о стену с глухим звуком. Слышу визги близняшек. Обеспокоенное и нервное:       — Оттащи его от нее, — Ценнарии-шаар.       Айена сдергивают с меня, а он рычит как раненый зверь. Ценнария накидывает на меня одеяло, помогает подняться. Что-то ласково говорит, гладит по плечам. Кой-ксайер держит его пока он, близняшки делают инъекции. И последнее, что я вижу — его черные глаза и дикая улыбка.