Цейтнот

Прим. автора: наверное вы думали, что я пропала с радаров, но на меня напал декабрь с болезнями и дедлайнами по работе. Выкладываю маленькую главу от лица Айена, а сегодня-завтра выложу главу по больше, где нас снова ждет горячий кринж. Всем любви. По прежнему читайте с осторожностью (мало ли что).

***

Три ночи тому назад.

      Свет в ванной комнате приглушен. Матовая поверхность черного камня, которым она отделана не ловит блики, из-за этого создается ощущение, что я нахожусь в глубокой и сырой яме.       Я стою перед зеркалом во всю стену двумя руками опираясь о край раковины. Практически ледяная вода каплями падает с торчащих иголками волос. Прочерчивает дорожки по лицу. замирает на крыльях носа. Из зеркала на меня смотрит осунувшееся отражение с темными тенями под глазами, впалыми щеками и бледными губами. При таком освещении радужки кажутся почти прозрачными, как у глубоководных амфибий, которые живут и умирают ни разу не увидев солнца. Я пытаюсь приподнять уголки губ в широкой улыбке, но выходит откровенно паршиво. Словно гротескная маска, она делает меня уродливым настолько, что я хочу насильно стереть ее с лица. Воображение дорисовывает картинку как я поднимаю руку и кулаком бью ровно в центр зеркальной поверхности. Прямиком в своего уродливого двойника. Я вижу, как крошится зеркало. Идет трещинами. Как кровь стекает по нему вниз. Как улыбка превращается в оскал раненого зверя. Как глаза становятся черными, пропадает белок. Злость выходит через отражение, и мы меняемся местами. Или уже давно поменялись? Грудь сдавливает будто тисками. Моргаю и морок спадает. Смотрю на ладони, которые по-прежнему, до побелевших костяшек, впиваются в края раковины. А потом слышу отчаянный стук в дверь.

На следующее утро.

       Я понимаю, что Мама что-то говорит, но смысл ее слов не доходит до моего сознания. Еще пару недель назад мой цветовой спектр ничем не отличался от цветового спектра обычной дворовой псины. Но все было бы слишком просто, если появление на Церере Мерцеллы Истри никак бы не повлияло на мое существование. После вчерашнего, я признался сам себе, что она окрасила все вокруг. Своими красными, зацелованными губами. Своими золотистыми глазами, которые за несколько секунд могут сменить эмоции от злости до желания отдаться. Своими нежно-розовыми, маленькими сосками, которые не хотелось выпускать изо рта. Я боюсь представить сколько еще цветов может подарить эта ехидная, своевольная, упрямая, стойкая девушка.       Даже не делаю усилие чтобы прислушаться к разговору. Чтобы принять в нем участие. Вместо этого я с мазохистическим удовольствием из раза в раз прокручивая в голове события прошлой ночи. Белые волосы на черных простынях выглядят как змеи-альбиносы. Ее тело под моими руками, послушное как глина в руках скульптора. Бледная кожа, на которой, наверное, легко можно оставить синяки, если сжать пальцы чуть сильнее. Но я не намерен делать ей больно. По крайней мере сейчас. Ее цепкие и жадные объятья, жажда в глазах. Все это похоже на безумие. Все это и есть безумие.       Еще несколько дней назад, я считал, что нет ничего проще и практичнее, чем брак по договоренности. Никаких лишних ожиданий и иллюзий. Никаких слез и скандалов. Ни-ка-ких чувств. И мне показалось, что я увидел в ней партнера, который четко понимает чего хочет. Удобного партнера. А сейчас она стонет и прижимается ко мне своей задницей. Ерзая толи специально, толи интуитивно. Но делая это так правильно, что я на секунду забываю кто она и кто я. Она не закрылась. Не оттолкнула. Не стала изображать из себя жеманность и невинность, а нырнула в черный, мутный, вязкий омут с головой, видимо решив утащить на дно и меня. Я пытаюсь понять, чего во мне в тот момент было больше? Иррациональной жадности, которая толкала меня на то, чтобы по-варварски оставлять следы на ее коже, или непонятно откуда взявшейся испепеляющей все внутренности жажды? Могу ли я ответить самому себе на вопрос: смог ли бы я остановиться, если бы не пришла Мама?       Все места на моем теле, где касались ее пальцы теперь будто заклеймили. Мне хочется прикоснуться к ним и проверить действительно ли они горят, или это результат работы моего воспаленного и взбудораженного от недосыпа сознания. Поцелуй с ней — как глоток отравы. Мне теперь сложно думать о чем-либо еще. Это раздражает. Так не должно быть.       Чтобы прервать поток своих мыслей, как только Мама заканчивает предложение, я говорю:       — Мы должны выделить Мерцелле охрану. Не допустимо чтобы с ней что-то случилось.

Вчера.

      Кажется теперь я начинаю понимать, почему Ланмеи расторгли помолвку с Истри. Своевольная, непослушная, взбалмошная. Она должна будет стать моей женой совсем скоро, но кажется не до конца понимает, чем ей это грозит. Мне было мало того, что она теперь как сорняк, от которого нельзя избавиться, проросла в моих мыслях. Мало того, что нарушила привычный, структурированный образ жизни. Теперь она решила поиграть на моих нервах? Когда близняшки, потупив в пол свои хитрые, насмешливые глаза, появились в моей спальне, сразу после того, как я вернулся в дом, мне захотелось только одного, чтобы они скорее сказали, что им от меня нужно, и растворились. Когда они, перебивая друг друга начали рассказывать о том, что моя невеста сегодня целый день капризно заставляла их бегать с платьями по дому, мне оставалось только закатить глаза и удивиться, почему мне должна быть интересна эта информация. Тем более, каждое сказанное ими слово приходилось делить надвое. Отношение к чужеземке у них так и не изменилось. Но когда они сказали о том, что она решила уединиться с Соррет-консье в оранжерее, да еще и нарядилась в свои прозрачные, иноземные тряпки… что-то новое закопошилось у меня на уровне солнечного сплетение. Черное, колкое, словно огромный паук, который щетинками тревожит грудную клетку. Готовый добраться до сердца и парализовать его, прокусывая плоть. Впрыскивая яд. Что она со мной делает?

Сейчас.

      Все окружающие меня звуки сливаются в один сплошной гул. Обсуждения завтрашнего мероприятия идут уже не первый час. Лайс передо мной ярко жестикулирует, широко открывает рот, обнажая зубы, похоже даже смеется, но я не улавливаю ровно ни одной его фразы. Собственная, такая не свойственная мне рассеянность начинает вызывать у меня чувство дискомфорта.       Отчаянно пытаюсь сосредоточиться, однако все мои мысли и желания находятся в другом месте. Хочется с силой надавить на глазные яблоки, чтобы под ними вспыхнула сверхновая. Хочется вернуть на несколько недель назад, когда моим вторым именем была — концентрация. Хочется не дергаться от каждого звука, постоянно бросая взгляд в дверной проем в ожидании. В ожидании чего, Айен?       Громкий хлопок по столу прерывает неторопливый поток моих мыслей. Я поворачиваю голову в сторону матери, которая поднялась со своего места, и теперь сведя брови, с холодным укором смотрит прямо на меня.       — Айен, твои братья вот уже полчаса докладывают о том, что следы антропомофоов были обнаружены по всему периметру леса, что значит - их ночной визит к Истри был не разовой акцией, а тщательно спланированной Гидрой, операцией. И вот скажи мне, почему в такой обстановке, один из наших лучших бойцов, вынужден отложить все свои обязанности, чтобы стать нянькой для пугливой и впечатлительной барышни? У нас достаточно хорошая охрана, чтобы она могла чувствовать себя в безопасности. Вместо этого Кой-ксантье, ездит с ней по магазинам и выполняет роль носильщика.       Всегда поражало то, что матери даже не нужно было менять интонацию или выражение лица, для того чтобы звучать достаточно устрашающе и раздраженно. Именно от нее я унаследовал редкий дар, скупого проявления эмоций. Теперь же я начал сомневаться в этом. Начал в себе сомневаться?       — Мама. Мерцелла моя будущая жена. Однако не забывай, что, помимо этого, она важная деталь, которая гарантирует нашему роду, такую долгожданную позицию среди инвесторских домов. Если не станет Мерцеллы, не станет и этих гарантий. Более того, как скоро в нашем секторе появятся военные корабли центральных секторов, если с ней что-то случится, — я не встаю с места, смотрю маме прямо в глаза, не избегая зрительного контакта, перенимаю ее тон речи.       Скрещиваю ладони на столе, переводя взгляд на свои пальцы продолжаю:       — Кой-ксантье действительно лучший. И кроме братьев я могу доверять только ему. Поэтому прошу принять мое решение.       Я слышу жидкие аплодисменты и поворачиваю голову в сторону Лайса. Тот по-прежнему скалится и хлопает. Я закатываю глаза.       — А девица то и правда не промах. Браннис, придется тебе взять свои слова назад, она вовсе не холодная ящерица, раз смогла настолько впечатлить нашего Айена.       Браннис издает смешок. Мне кажется, я уже потерял нарратив повествования всего этого фарса. Все-таки с силой нажимаю на глаза. Боль ненадолго дает концентрации.       — Может быть мы начнем обсуждать каким образом выставить завтра защиту, а не твои абсурдные фантазии?       — Точно, а я и забыл, что тебя не интересует ничего кроме чувства собственной важности.       Кажется, ты ошибаешься, Лайс. С недавних пор круг моих интересов значительно расширился.