Цейтнот

      За двадцать три года, прожитых на Гексосе, я, пожалуй, не смогу вспомнить ни одного момента, когда чувствовала что-то хотя бы отдаленно близкое тому ужасу, который объял меня сейчас.       Дни на Церере были похожи один на другой. Блеклые. Пресные. Раньше я никогда не испытывала проблем с тем, чтобы быть в одиночестве. По правде говоря, иногда долгое пребывание в шумной компании действительно могло меня утомить, а быть наедине с собой, напротив, не приносило особого дискомфорта.       Наверное, поэтому у меня было не так много друзей. Им я предпочитала общество матери и сестры. Однако все начинаешь переосмысливать, когда теряется ложная иллюзия выбора. Выбор. Вот что позволяет ощущать себя спокойнее, даже когда где-то глубоко внутри понимаешь, что тебе не придется воспользоваться им. Когда тебя лишают его, дверь каменной клетки захлопывается за спиной. И остается только безмолвно прозябать в ней, постепенно задыхаясь.       Я смотрю на свое отражение в зеркале. Из него на меня смотрит осунувшаяся, посеревшая, худшая версия Мерцеллы Истри. Под глазами залегли тени. Кожа на вид стала почти прозрачной, да и сами глаза будто посветлели на несколько тонов.       После прибытия на Цереру мне стало казаться, что в моем цветовосприятии кто-то снизил яркость до минимума. Снизил яркость у всего, кроме той крови, что мне уже довелось увидеть. Черный, серый и алый. Вот какими цветами я могла охарактеризовать мое пребывание в двадцать втором секторе.       Моя будущая, новая семья не утруждает себя тем, чтобы помочь мне адаптироваться в новых реалиях, но я никогда и не испытывала иллюзий на их счет. Мне все стало предельно понятно после холодного приема, оказанного мне по прибытии. Именно тогда я четко поняла — чтобы прижиться, нужно научиться играть по их правилам. Что может быть проще? Не соваться туда, куда меня не просили соваться или вообще лишний раз не высовываться. Не отвлекать по мелочам прислугу. Ждать момента, когда ты станешь нужна. Только вот станешь ли? Ну, а в остальное время можешь делать что хочешь.Что хочешь… ну, например, я могу смело сказать, что выучила маршрут от своей комнаты до столовой и от столовой до оранжереи. Не то чтобы это было трудно, ведь все мои прогулки были ограничены пределами данного треугольника. За все проведенные в одиночестве дни я практически ни разу не натыкалась ни на кого из членов семьи.       Близняшек Нору и Тору я также видела всего пару раз, и, честно говоря, меня это полностью устраивало. Что-то в них заставляло меня тревожиться, внушало инстинктивное желание оказаться как можно дальше от девушек. Кухарка же, которая каждый раз, накрывая в столовой на одну персону, предпочитала в моем присутствии отмалчиваться и никак не поддерживала диалог, даже из вежливости, не реагируя на похвалу в свой адрес. И хотя господин Соррет предупреждал меня о нравах, царящих на Церере, внутри меня не утихал протест.       К слову, и сам Дециан словно провалился сквозь землю, не смотря на данное обещание быть рядом некоторое время. И так как он был чуть ли не единственным человеком, который проявил ко мне доброжелательность, я с удивлением обнаружила застрявший в своем сердце колкий осколок обиды.       Семья Бранниса, похоже, не покидала свой этаж, на который меня никто не стремился приглашать. Поэтому знакомство с Эйни и будущим племянником так и не состоялось.       В общем, на исходе четвертого, после ритуала очищения, дня в моих мыслях гадким паразитом поселилось ощущение, что Астория была права. Статус дорогой гостьи нужно было заслужить, а пленницей я уже стала. Ведь как еще можно назвать человека, запертого в четырех стенах?       С утра до вечера я читала ту литературу о двадцать втором секторе, которую смогла добыть. Читала до тех пор, пока глаза не начинало ломить от напряжения. Несколько раз я, потакая своим слабостям, решала направить послание Мейо с просьбами объясниться, но быстро передумывала, понимая абсурдность затеи. А после садилась за бумагу и рисовала, рисовала, рисовала различные схемы развития тех инвестиционных проектов, которые я оставила на Гексосе. И все это я делала для того только, чтобы не давать мозгу отдыхать. Не терять навык и не терять себя в серости чужих для меня стен. Потом умывалась, переодевалась в ночную сорочку, стараясь как можно меньше задевать, все еще саднящие руны, и ложилась в холодную постель. Не смотря на то, что я старалась максимально выматывать себя днем, чтобы провалиться в сон в момент, когда касаешься головой подушки, лишь бы не думать о потенциальной угрозе убийства. Но стоило моей голове коснуться подушки желание уснуть как рукой снимало. До рассвета я прислушивалась к стуку дождя по стеклу и смотрела, как кроны вековых елей пытаются ухватиться друг за друга, чтобы противостоять стихии вместе. Прислушивалась и дергалась от каждого шороха. И только под утро проваливаясь в вязкий, и поверхностный сон.Так было все ночи до сегодняшней.       Сегодня, разозлившись на саму себя из-за практически невыносимого желания поддаться жалости и обняв себя за колени наконец выплакаться или, ещё лучше, встать посреди комнаты и начать орать во всю глотку пока не уйдет обида на отца, семью, Атрау и на всю галактику включая Автарха.        В кровать я легла намного раньше, дав себе установку во что бы то ни стало уснуть. Конечно же, у меня не вышло. Ворочаясь с боку на бок, сбивая простыни, я то накрывалась с головой, то скидывала одеяло в ноги я никак не могла найти себе место. Раздражение от невозможности уснуть поднималось во мне удушливой волной к горлу. И если в начале вечера я просто хотела кричать, то сейчас, движимая несвойственной мне несдержанностью, была в шаге от того, чтобы вскочить с кровати и начать швыряться в стены подручные предметы. Зато, к моему удивлению, голова наконец перестала раскалываться на части. Усилием воли я заставила себя успокоиться. И в тот момент, когда наконец отпустила ситуацию, я уснула.       Мне снится, будто я иду на дно с широко открытыми глазами. Я не пытаюсь барахтаться, открывать рот, чтобы по инерции вдохнуть воздух, а вместо этого наглотаться воды. Я просто вижу, как тусклый свет, пробивающийся через ее толщу, становится все дальше, а легкие начинают нестерпимо жечь. Я слышу чей-то голос, но никак не могу понять, чей именно. В момент, когда сердце замедляется настолько, что я перестаю ощущать его биение, меня обхватывают за талию и выталкивают на поверхность.       Я подскочила на кровати, тяжело дыша, не сразу понимая, где нахожусь. В окно по-прежнему молотит ветер с дождем, а непроглядная темень говорит о том, что я спала не больше часа. На улице все еще глубокая ночь. Сердце колотится в груди, норовя сбежать за пределы ребер. От холодного пота шёлк ночной рубашки липнет к коже, неприятно холодя её. Я пытаюсь несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, но от нервов не получается сделать это в полную силу. Вместо этого я судорожно всхлипываю, смотря на свои трясущиеся пальцы.        — Такими темпами я и вправду могу довести себя до истерики. Ну же, соберись, — произношу вслух.       Мой голос звучит неуверенно и хрипло. Я снова опускаюсь на влажные простыни и закрываю глаза. Пульс потихоньку приходит в норму. Я надеюсь, что скоро снова смогу уснуть, и, наверное, это мне почти удается, если бы не шорох в темной нише слева от кровати. Сначала я уговариваю себя не шевелиться и не реагировать. Все это действительно больше похоже на игру моего воображения. От недосыпа снятся кошмары и, кажется, всякое. Но затем шорох повторяется, и я отчетливо слышу шелест, похожий на шелест чешуи змеи при движении. А потом мне кажется, что из темноты на меня немигающее смотрит пара налитых кровью глаз. Я задерживаю дыхание, а в голове, голосом Мейо, снова как и во время ритуала разносится громкое:       — Беги! Поднимайся и беги, Мерцелла!       Я вскакиваю с кровати на холодный пол босиком, путаясь в простыне и практически падая как мешок с навозом. Иррациональное чувство паники не дает мне задуматься о том, как я выгляжу. Не дает мне задуматься ни о чем другом, кроме того, что от моей скорости на данный момент зависит моя жизнь. Удивительно, как страх меняет сознание. Как насильно, с кровью, снимает с нас панцирь из стыда, морали, здравого смысла.       Я не хочу оглядываться. Не хочу смотреть своему страху прямо в лицо. Мысли о том, чтобы начать защищаться, теряются под желанием просто выжить. Бей? Замри? Беги! Выживай любой ценой.       Длинный коридор слабо освещен. Серые стены, по ощущениям, движутся на меня, а всё, что остаётся сзади, теряется в объятьях тьмы. Я несусь вперед, громко шлепая босыми ногами по полу. Я помню, что комната Айена находится в конце коридора. Это единственное, о чем я помню в данный момент. Я бегу, словно от древних, хтонических тварей, о которых читала в детстве. Волосы от быстрых движений лезут мне в лицо, прилипая к нему. Мешают. Конец близок, звуком метронома стучит в голове. Но не так близок, как последняя дверь слева, в которую я настойчиво колочу. Подлые мысли все-таки мерзко шепчутся в моем сознании:       «А если Айен снова уехал и его нет дома?» «А если это подстроили сами Атрау?» «А если?» «Если?» «Если…» — сбившимся пульсом в ушах. Мне действительно страшно настолько, что тело реагирует не сразу на резко распахнутую дверь.       Я буквально падаю с поднятой рукой в объятия Айена. Ноги нелепо вытягиваются назад, как и задранные вверх для ударов по двери руки. Если бы не Атрау, который стоял на три шага впереди от меня, я бы точно шлепнулась на каменный пол. Но он ловит меня за талию, впечатывая грудью в свою грудь. Его обнажённую грудь. Я замечаю, что обычно аккуратно уложенная прическа сейчас растрёпана. Пара темных прядей спадает на лицо. Замечаю светлые глаза, которые практически поглотил зрачок, да и общий вид Айена говорит о том, что я буквально выдернула его из постели. Он стоит передо мной в свободных черных штанах, голый по пояс. Глупый мозг пытается расслабить меня дурацкой шуткой о том, что я ожидала увидеть, что он спит в своем повседневном костюме, сложив руки на груди и не меняя позы, но истерический смешок так и не сходит с моих губ, потому что Айен фиксирует меня и надежно ставит на ноги, делая шаг назад.       — Мерцелла, что случилось? — спрашивает он.       Вот так просто. Он спрашивает своим обычным тоном, ни пытаясь добавить в него обеспокоенности или заинтересованности. Словно на него каждый день из двери спальни вываливаются испуганные Гексоскианки. А ведь он мог бы задать массу других вариаций вопроса. К примеру: «За тобой кто-то бежит?», «Тебе не сделали больно?», «Чем я могу помочь?». Но он спрашивает то, что спрашивает, а мне приходится взять себя в руки, чтобы голос не дрожал и звучал убедительно.       — В моей комнате кто-то есть. Я проснулась от кошмара и услышала звуки. За мной уже приходили, и я, — конец фразы практически проглатываю, сильно сжимая кулаки так чтобы ногти впились в мягкую плоть ладоней и боль привела меня в чувства. — Я испугалась.        О том, что первой моей мыслью, когда меня захватила паника была о том, что безопасность мне сможет дать Айен Атрау, я постаралась выкинуть из головы, чтобы не делать ситуацию, в которой мы оказались еще более неловкой. Наконец его взгляд меняется. Он приподнимает бровь осматривая меня с ног до головы:       — И ты прибежала сюда раздетой?        Кровь приливает к моему лицу, ушам и даже, к груди и шеи. Стоит признать, что краснею я не красиво, покрываясь неравномерными красными пятнами. Под его серым, испытующим взглядом, мне отчего-то хочется тут же прикрыться. Однако гордость заставляет меня выпрямить спину, опустить руки вдоль туловища и спокойно произнести:       — У меня не было времени, чтобы одеться подобающим образом, надеюсь, мой вид не сильно тебя оскорбил. В конце концов, в ближайшем будущем тебе придется видеть меня куда более в развязном виде намного чаще, — с удивлением понимаю, что мне приносит удовольствие наблюдать за его реакцией.       Айен Атрау не так часто улыбается, в отличие от своего младшего брата — лицо которого нет-нет, да и скидывало маску серьезности (правда его улыбка больше напоминала оскал дикого, голодного зверя). Или пресс-атташе, который кажется, наоборот, практически никогда не переставал улыбаться. Сейчас же я точно вижу, как Айен ухмыляется, и от этого внутри его глаз пляшут серебряные искры. А может, это тоже всего лишь приступ моего воспаленного выражения.       Он не отвечает, а направляется к шкафу встроенному в противоположную от кровати стену. Ко мне приходит понимание, что сейчас, видимо он уйдет для того, чтобы осмотреть мою комнату, и от этого меня снова бросает в холодный пот. Ужас паника и отчаяние, наполняют каждую клеточку моего тела. И я, в несколько быстрых шагов, преодолеваю расстояние между нами, вцепляясь в его предплечье своими острыми ноготками, не боясь оставить следы, но боясь, что он действительно сейчас уйдет, снова оставив меня в одиночестве.       «Где твоя сдержанность, Мерцелла? Разве так подобает вести себя наследнице рода Истри?»       — Нет! Не уходи. Пусть кто-нибудь другой пойдет посмотрит! — Мои слова звучат жестко, наверное, поэтому, он снова, в излюбленном жесте устало закатывает глаза, и ведя меня за собой подходит к тумбе у входа, на которой расположен колокольчик для вызова прислуги.       Странно, что в моей комнате такого нет.       Затем он кивает мне в сторону своей не заправленной постели, и я послушно отцепляюсь от него, присаживаюсь на самый край.       Через несколько минут в комнате появляются жуткие близняшки, улыбаясь во все зубы, как обычно в один голос произнося:       — Айен-шаар, чем мы можем Вам помочь?       Он же делает шаг в сторону от двери, чтобы Нора и Тора могли разглядеть меня — растрепанную, полуголую в его кровати. Если он по-прежнему думает, что меня можно этим смутить и играет со мной, то глубоко ошибается. Сами же близняшки, завидев меня, сразу теряются в лице. Я вопросительно вскидываю бровь. Если хотят что-то сказать, то пусть говорят. Мне нечего стыдиться.       — Пойдите, разбудите Лайса, и скажите ему, что на Мерцеллу-шаар опять пытались напасть. Я побуду с ней, — и собственно все.        Через почти четверть часа которые мы проводим в молчаливом ожидании, я — в его постели, он — опираясь на стену рядом с ней, в комнату заходит Лайс. Полностью одет и не выглядит как тот, кого разбудили среди ночи. Он вопросительно смотрит на брата, потом переводит взгляд на меня, и снова одаривает нас всех своей плотоядной улыбкой. Честно говоря, мне плевать, что он там себе додумал. Я хотела было встать с постели, но Айен кладет руку мне на плечо, не давая сделать этого.       — Что ты нашел? — Говорит он, при этом по-прежнему сжимая мое плечо.       Я не успеваю проанализировать его поведение, но его касания не вызывают во мне чувство дискомфорта, как обычно вызывают касания малознакомых людей. Наоборот, от мест, где лежат его пальцы, расползаются электрические импульсы, согревая меня. Заставляя кровь быстрее бежать по венам, прилить к губам, прилить к…       — Вижу Вы подружились, похвально, братец. — Айен, кажется, хочет что-то сказать, но не успевает, Лайс нетерпеливо перебивает его, — в ее комнате никого не было. Мы осмотрели весь дом, и нигде не нашли следов чьего-либо присутствия. Наверное, девчонка просто испугалась дождя. А может нервничает перед брачной ночью?       Я задыхаюсь от возмущения, снова порываясь вскочить на ноги, но Айен крепко держит меня. Он делает шаг вперед загораживая собой, и теперь я чувствую себя еще более глупо. Что они о себе возомнили?       — Я уверен, что Мерцелла видела что-то. И тебе следует быть поуважительнее к моей будущей жене и нашей гостье. Сегодня она переночует со мной, а завтра нам нужно подумать, как сделать ее жизнь на Церере максимально безопасной и комфортной.       Его голос, ранее звучавший с толикой усталости, сейчас звучит как сталь. Лайс по-прежнему широко скалится, но без прежней издевки. Он говорит:       — Маме не понравится все это, — а потом молча выходит из комнаты плотно закрыв за собой дверь.