Утро слаще всех конфет

Всегда наступает момент, когда тайны оборачиваются водой. Она утекает сквозь пальцы, а люди, иссушенные своей скучной никчёмной жизнью, стремятся поскорее заполучить хоть каплю живительной влаги. Кому-то удаётся слизать её с рук, но большинство водят потрескавшимся языком по земле и пыли. На что они надеются, глупцы? И действительно ли вода хоть когда-то капала наземь?

***

Домой я спешила. Находиться на улицах теперь было опасно – в любую минуту могла начаться демонстрация, протест, и тогда каждый рисковал оказаться втянутым и искалеченным. Человек ты или маг – не важно. Покуда толпа беснуется, ты не будешь в безопасности. Хотя, наверное, смерти шамана ты позавидуешь гораздо меньше, чем кому-то из людей. Это началось внезапно. Я думаю, кто-то из магов совершил оплошность – в силу беспечности или неопытности – и упустил свою тайну в «большой мир». А может, этот кто-то оказался обманут. Теперь это не особенно важно. Волна нетерпимости к шаманам вспыхнула как эпидемия чумы. По официальным каналам телевизоров твердили, что голод, войны и смертельные болезни – дело рук испускающих проклятую энергию. Я никогда не верила на сто процентов ведущим новостей и политикам, а уж когда это всё объединилось в один флакон, мой уровень скепсиса поднялся до максимального предела. Однако люди, уставшие от постоянных стрессов, измен партнёров, склок с начальником и низкого уровня жизни в целом, с радостью начали обвинять в своих грехах хоть кого-то, лишь бы не себя. Тут же включился институт церкви, уверяющий, что готов избавить человечество от такой коросты на теле, как магия, но для этого нам всем придётся сплотится и строго следовать буддийским канонам. Их вмешательство и позиция выглядели очень странно – мне казалось, последователи Будды всё считают испытанием духа и не лезут в такие дела. Очевидно, кто-то отступился от канонов и заветов, чтобы стать лидером мнений, получить власть и влияние. Толпа услышала голос церкви, а теперь скандировала её слова. Я спешно шагала по узкому переулку. Дома, мощеные камнем, стояли очень близко друг к другу, почти соприкасаясь крышами, и от этого ощущение давления только усиливалось. Где-то вдалеке вспыхнул столб огня. Скорее всего, на площади. Сегодня я увидела, как мага – или человека, не знаю точно – пытают с помощью горящего факела. Видимо, демонстранты решили выйти на новый уровень. Мне до сих не удавалось обхватить своим крошечным мозгом всю глубину творящейся революции. Я не могла поверить, что шаманы не могут дать отпор толпе людей. Раз их так демонизируют, наверное, они очень сильны? С другой стороны, один в поле не воин. Сражаться с огромным количеством разъярённых, готовых на крайность безумцев, сложно. Да и большинство жертв в конечном итоге оказывались людьми. Что тоже не шло на руку обвиняемым – все тут же принимались уверять, мол, это не они сошли с ума, это маги наслали на них какой-то морок, чтобы сбежать. Никто не признается в собственной жестокости и глупости. Все понимают, что историю напишут победители. За спиной раздался топот. Пара человек бежала, подгоняя друг друга – мужчина и совсем молодая девушка. Я вжалась в стену, и они пронеслись мимо, обдавая меня волной воздуха. Топот каблуков поднимал крупицы пыли со старого, побитого временем и транспортом, асфальта. Я жила в этом районе все свои двадцать лет, и все двадцать лет в дороге были эти выбоины и трещины. Из особенно глубокой пробивался одуванчик. Беглецы затоптали его подошвами своих ботинок. Я зачем-то накинула капюшон. Словно ткань, попадающая в углы обзора зрения, могла защитить меня от неприятностей и ополоумевших личностей. А может это требование сознания соответствовать клише, навязанному фильмами – все киношные преступники скрываются так от зоркого глаза правосудия. Сегодня я обокрала аптеку. Непреднамеренно, конечно, но выбора мне никто не предоставлял. Её хозяин выставил заоблачные цены на медикаменты и оборудование, жизненно необходимое моей сестре. На месте он отсутствовал – наверное, участвовал в протестах или сам стал их жертвой. Я взяла требуемое и оставила все деньги, что у меня были, но с нынешним курсом это число равнялось только половине суммы. Так что да, и я теперь вне закона. С шаманами мне не сравниться, конечно. Мой дом уже близко. Он многоквартирный и выглядит странно-высоким на фоне соседних одноэтажек. К подъезду сбоку подходят простые деревянные ступеньки с самодельным пандусом для колясок. В каморке под лестницей детвора хранит свои велосипеды. Мне кажется это ненадёжным – наспех сколоченная дверь из дощечек закрывается неплотно, а содержимое «чулана» видно сквозь щели. Соседи, по идее, не возьмут, но кто-то из чужих может. Да и не защищают доски от снега, сырости и других погодных прелестей. Но малышне всё равно удобнее поскладировать их тут, чем каждый раз затаскивать в квартиру. Многие живут наверху, а в доме нет лифта. Я не знаю, зачем, но останавливаюсь сбоку лестницы, не доходя до ступенек. Пальцы сами собой пролезают в щель меж досок – ручка на дверце отсутствует; тянут на себя. Розовый трехколёсный, покрытый рыжинками ржавчины спортивный… Когда-то он был модным. Остальных транспортных средств нет. Дети уехали кататься со своими друзьями. Им хочется веселиться несмотря на то, что на улице каждый день всё сильнее свирепствует настоящая война. – Oooo… Стон звучит из самого дальнего и тёмного угла. Адреналин резко подскакивает, заставляя кровь бежать быстрее, а сердце биться чаще. Пелена внезапно появляется перед глазами и тут же спадает; я, наконец, могу различить ещё и ничком лежащего мужчину. Светлые волосы его присыпаны пылью, лицо спрятано в изгибе локтя, а ладонь давит на кровавую рану в боку. Густая красная жидкость уже засохла на пальцах, но некоторые потёки совсем свежие. Он лежит здесь какое-то время, но не слишком долго. – Вы… Не спрашиваю, в порядке он или нет – ответ очевиден. Приходиться сесть на корточки, а потом и вовсе стать на колени, чтоб подползти к нему. Пострадавший занял часть под началом ступенек. Здесь его видно меньше всего, но и места почти нет. Да и всё равно он не смог бы стоять в таком состоянии. Упираюсь плечом в землю. Первым дело проверяю, чтобы лекарства для сестры лежали надёжно. Мне придётся закинуть руку мужчины себе на шею, и надо спрятать всё так, чтобы мы случайно ничего не раздавили. Вряд ли удастся добыть редкие медикаменты в скором времени. В кармане моего плаща сложена шапка. Не люблю её носить, но почти всегда беру с собой и вот, пригодилась. Поднимаю окровавленную ладонь, прижимаю к ране шапку и вжимаю её в торс с утроенной силой. Раненый втягивает воздух ртом; глаза распахиваются. У них изумительный небесный оттенок – его видно даже в полутьме каморки – но нет никакой осознанности. Не к месту вспоминаю, что человек без сознания тяжелее почти вдвое. Ну, делать нечего. Взялась помогать, так помогай до конца. *** Она спала. Бледная, беззащитная, такая крохотная на этой огромной двуспальной кровати. Окружена ворохом подушек, чтобы не упасть. Как и всегда, возвращаясь домой, первым делом проверяю её дыхание. Фильтрующий элемент кислородного баллона равномерно шипит, но уже начинает изредка булькать. Надо поменять в нём воду, а завтра поставить новый фильтр. Проверив сестру, я затащила раненого мужчину в квартиру и уложила на пол в гостиной. Скрутила конец ковра, подсунула под длинные ноги, чтоб поднять. У него такой старый протёртый ворс, что и не жалко запачкать ботинками. Незванный гость постанывал, пока я укладывала его, сгибала колено для опоры и поворачивала набок. Лоб покрылся испариной, к нему липли светлые волосы; щёки были белее снега. Я посмотрела на него сверху вниз всего секунду. Его дела плохи. Но сначала Чиэса. Намылить руки до локтя, высушить, пройтись спиртом. Маска на подбородок. Тело уже само знает, что делать – я ухаживаю за малышкой больше двух лет, с самого её рождения, и теперь проводить все манипуляции не так страшно. Боязно только, что она умрёт, но это чувство перманентно, оно не оставляет ни во сне, ни наяву, никогда. Щёлкает воздуховод фильтра, льётся стерильная вода. Скрипят медицинские перчатки. Готово. Всю защиту можно снимать – она необходма, чтобы не занести заразу в оборудование, а мне осталось только сделать укол в плечо. Сестра кряхтит, когда игла протыкает кожу. Кашляет надрывно, свистя выдыхает воздух, но вдохнуть сначала не выходит. Она спит на боку, с поднятым изголовьем, и всё равно каждую ночь дышать ей становится труднее и труднее. Маленькая ручка бессознательно находит контейнер, рот – весь в корочках – сплёвывает кусок слизи. Дыхание восстанавливается. Это такая рутина для неё, что она даже не просыпается. Она уже давно не зовёт меня, когда начинает задыхаться. Я поправляю канюлю в носу, глажу чуть влажный лоб. Если бы я была магом, мне ничего не стоило бы одним движением послать ей самый сладкий, самый спокойный сон; послать ей выздоровление. А может, это не так работает. Сжимаю хрупкое плечико и ухожу. Следующее утро для Чиэсы я отвоевала. А вот что делать с другим «пациентом» – загадка. Я неуверенно мнусь с ноги на ногу, вновь натягивая перчатки. Вдруг болеет чем-то? Шапка всё ещё покоится на ране, и я снимаю её, чтобы осмотреть. Крови на шерстяных ворсинках практически нет, но мужчина выглядит крайне плохо. Он облачен слишком легко, в пиджак и рубашку. Я распахиваю одежду, разглядываю повреждение. Багряно-красные корки украшают низ груди, почти весь живот, уходят на спину. Потерял много крови, однако она быстро остановилась. Давил так сильно? Но это сложно сделать, будучи настолько ослабленным, ещё и самому себе. Странно всё это. Мокрый ватный тампон смывает бордовые подтёки. На тонкой, полупрозрачной на вид коже обнаруживаются чёрные прожилки, тянущиеся к… что это? Отверстие от пули? На нож не похоже. А сосуды, надо думать, эдакий интересный вид синяка. В целом, логично. В документалках про убийц говорили, что пуля врезается в тело с силой, сопоставимой с ударом биты, а потом уже разрывает ткани. От биты-то синяки точно останутся. Только вот что мне делать с этой информацией? В любой другой ситуации я бы вызвала скорую помощь. Но с начала протестов бригады стали выезжать всё реже и реже, а теперь и вовсе большинство звонков не принимается. Уже были случаи, когда врачей, приехавших оказать помощь, избивала группа перевозбуждённых людей. Будда, я в тебя не верю, но лучше бы тебе поскорее разобраться с этими вопросами. Хотя когда Чиэсе понадобится помощь, а медиков не будет рядом, я поверю во всё, что угодно. Я подумала, что неплохо было бы добавить жидкости в организм человека, который её потерял через дырку от пули. Капельницы у меня есть, и ставить их я умею – чтобы нормально ухаживать за сестрой, пришлось пройти медицинские курсы. Конечно, это запасы для Чиэсы, но физраствора у нас много. Хотя бы с ним проблем нет, в отличие от всех остальных лекарств. Осуществить задуманное не вышло. Я ввела иглу в вену, но жидкость дотекла до конца трубки и остановилась. У меня сама по себе дёрнулась щека. – Чёрт бы тебя побрал! Внутри зарождалась нелогичная, иррациональная злость к незнакомцу. Почему он заработал именно ту травму, с которой я не могу ему помочь? Если бы я спасла его, судьба смилостивилась бы на до мной и исцелила Чиэсу. Холодно. У меня просто сдают нервы. – Дс..тань… Я подскочила. – Что? – Склоняюсь к его лицу вплотную, чтобы лучше слышать. – Что вы сказали? Мужчина с трудом разлепляет губы. – Дстань… Я выдернула катетер из вены, но лежавший продолжал гнуть своё. – Пр…шу… Дс-с-с-стань… – Я уже достала иглу, – говорю чётко и громко, чтобы он точно услышал. Удивительно, но в этот момент даже не вспоминаю о том, что могу разбудить сестру. Его рука ложится на повреждённый бок. До меня доходит, чего от меня хотят. – Нельзя, – качаю головой. – Опять начнётся кровотечение. – Прш… пож-жжал…ста… Он скрежещет зубами, его тихий голос вибрирует, как рык. Я выдыхаю, осознавая, что внутренне уже приняла решение. У меня нет другого выбора. – Ладно, – поднимаюсь с колен, чувствуя, как под перчатками начинают потеть ладони. – Ладно, хорошо! Я сделаю это. Только не отключайтесь, идёт? Не отключайтесь… Никаких инструментов у меня, разумеется, нет. Всё, что я использую при манипуляциях с дыхательным аппаратом Чиэсу, трогать не буду. Бегу в комнату за щипчиками для бровей, затем на кухню – греть чайник. Подумав, пытаюсь сделать на внутренних «лапках» пинцета засечки, чтобы удобнее было хватать пулю. Она внутри – это точно, ведь сквозных отверстий на спине нет. Но вот сколько их? Надеюсь, одна... Будда, хоть бы справится и никого не угробить. Число три видится мне магическим и успокаивающим, поэтому инструмент в булькающем чайнике я кипячу именно столько минут. Достаю обработанной таким же способом вилкой и направляюсь на операцию. Ноги превращаются в вату, отказываются выдерживать вес тела, но я героически возвращаюсь в гостиную. – Ну, – давлю нервный смешок. – Поехали, да? Совесть мучает меня, шепчет вколоть обезболивающее, но я отмахиваюсь от её голоса. Запас анальгетиков у меня ограничен, дома есть только слабые таблетки от головной боли и лекарства сестры, которые в нынешней ситуации стало сложно достать. Я испытываю огромный спектр эмоций к этому мужчине, и сочувствие там тоже есть. Но Чиэса важнее. – Эй, вы тут? Помните, о чём мы договаривались? На пару мгновений мне кажется, что пострадавший вновь отключился, но вот он обозначает крошечное движение подбородком – кажется, хотел сделать согласный кивок. Становится легче. Страшно оставаться одной со сложным положением дел. – Не умираем, мистер, – я растягиваю края раны двумя пальцами. – Ковёр мне не жалко, я вас в него заверну, но зачем тогда мы сюда пришли, да? Кончик пинцета тонет внутри тела; мужчина хрипит. Он совсем молодой и, думаю, очень красивый. Жалко будет его убить. Странно, что не бьётся в конвульсиях. Я с испугу забыла его связать, а ведь он и пришибить меня может случайно. – Сколько пуль было, помните? Святой Будда, хоть бы одна... Он приоткрывает глаза, косится на руку. Я слежу за его взглядом. Подергивающаяся ладонь на ковре показывает три пальца. Сука… Есть! Зацепила. Пришлось поводить щипчиками в разные стороны, и чуть наискосок обнаружился кусок металла. Я похвалила себя за то, что додумалась поцарапать инструмент – без этого точно не ухватила бы. Железка брякнулась о пол. Надо было принести какую-то ёмкость, но уже поздно. – Одна есть, – истерично сообщаю я. – На остальные мы не договаривались, так что поднимайтесь и уходите. Сомкнутые веки с трудом распахиваются. Он находит меня взглядом. – Шутка, – я стираю выступивший на лбу пот предплечьем. – Но я хочу что-то взамен. Как вас зовут? На скулах перекатываются желваки. В целом, мой подопытный очень хорошо терпит наверняка невыносимую боль. – Как вас зовут, мистер? Толика волнения покидает меня, и движения становятся уверенней. Ведь получилось же достать одну пулю, значит, и со второй прокатит? Хотя по логике она должна лежать глубже, следовательно, ближе к крупным сосудам. – Имя. Я жду имя. Пинцет наткнулся на пулю – как и предполагалось, она засела дальше. Я веду кончиком щипцов вдоль её стенки, чтобы понять размер и структуру. – С..то-рру. – Стоору? Интересное имя… – Са! – выдыхает он, выпучивая глаза, и закашливается. Моя рука съезжает вбок. – Сатору, значит. Лежите смирно, Сатору, – досадливо цокаю я. – Терпите. Святой Будда с вами ещё не закончил… *** Последние две пули оказались сплавлены между собой. Так бывает, ведь металл при выстреле раскаляется до экстремально высоких температур. Я подавила в себе позывы расплакаться, разрезала кожу и мышцы Сатору брюшком скальпеля – такие вещи в нашем доме тоже водятся – и извлекла всё вредное и ненужное. Вымокла до нитки, потеряла желание помогать людям и приобрела потребность покурить, но мой гость выжил, а значит, я не так уж и плоха. Шовного материала в аптечке не водилось, и я скрепила края краны липкой лентой, вырезав её бантиком. В данный момент перебинтованный Сатору спал на пуфике и сложенных в рулон одеялах. Я вымыла испачканные внутренним миром мужчины полы и теперь циркулировала по квартире туда-сюда, проверяя то его, то Чиэсу. И в какой момент моё жилье превратилось в госпиталь? Ночь опустилась на город. Я не стала читать новости, чтобы не расстраиваться. Занялась постепенным обретением душевного равновесия, слушая спокойное дыхание сестры и поедая какое-то засохшее печенье. В магазинах уже начали продавать просрочку, но пока никто не возмущался. Пекари, возможно, тоже все на забастовках. Им некогда работать, как и мясникам, и агрономам. – Я бы тоже чего-нибудь съел. Я подавилась; крошки весело полетели изо рта и попали в нос. Сатору осторожно постучал меня по спине несколько раз, и кондитерский фонтан ненадолго заработал с новой силой. – Мистер, если в комнате нет двери, не обязательно врываться в неё без стука. Высказывать своё недовольство сложно, когда твой рот весь в печенье. Я запоздало спохватываюсь, что мужчине, вообще-то, нежелательно вставать без посторонней помощи. – Я устал лежать, – он несколько драматично закатывает глаза. – И хочу есть. И пить. Мы переругиваемся шёпотом под мерный звук работы дыхательного фильтра. Сестра не просыпается. Я пообщалась с ней вечером – если диалог о мультиках можно назвать полноценным разговором – и вот Морфей забрал её вновь. – Надо было позвать меня, – встаю со стула, обозначая, что нам лучше выйти. – Я боялся, вдруг вы спите. – Он посмотрел на мои губы и улыбнулся. – А вы печенье тут точите. – Теперь я вам еды не дам… – Ладно, ладно. – Сатору пропустил меня вперёд; таким образом, он выходил из комнаты последним. От меня не укрылся быстрый, но внимательный взгляд на спящую в подушках Чиэсу. – Не точите, а… элегантно употребляете в пищу. Мы прошествовали на кухню. Я налила мужчине стакан воды. Он осушил его слишком медленно для того, кого мучает жажда. – Не стоило вам вставать, – руки на моей груди скрестились. Сатору позволил себе задержать взор на этой области чуть дольше, чем положено. – Ваша рана может разойтись в любой момент. Мне нечем было её зашить. – Я был предельно осторожен, – он аккуратно поставил стакан на раковину, чтобы тот не стучал. – И мне нужно кое-что вам сказать. – Выглядели вы прескверно. Никакие слова такого риска не стоят… – Спасибо. Спасибо вам. Вы спасли мне жизнь. Почему-то меня это смутило. – Не за что, – стараюсь сделать голос как можно ровнее. – Так поступил бы любой на моём месте. – Это не правда, и вы это знаете. Особенно с поправкой на нынешнее время. Я, пользуясь внимательным взглядом Сатору как приглашением к отзеркаливанию его поведения, тоже разглядываю его. Невероятно, но выглядит он практически здоровым. Лицо возвращало себе краски, щёки нежно, едва-едва заметно розовели, а глаза… Глаза у него и так были невероятными. – Мне кажется, в тяжёлые время наоборот нужно сплочаться, – всё же нахожу слова, помедлив. – Ага, – Сатору налил себе ещё пару глотков воды и выпил. – Против кого-то. Внутри меня всё замирает. Я не подумала об этом раньше, но ведь он вполне может быть… – Какое у вас говорящее лицо, – мужчина повторяет мою позу и тоже скрещивает руки на груди. – Испугались, что я маг? – Ммм… Просто предположила. – И что вы думаете по этому поводу? – Честно сказать, я бы боялась любого незнакомого мужчину, пусть даже и раненого, если бы он внезапно очутился у меня дома. Тем более рядом с подставкой для ножей. И… и ночью. Отчего-то последний довод показался мне особенно детским. Сатору тоже фыркнул. – Ночью все выглядит страшнее, правда? – Не знаю. – А утром все наши страхи кажутся глупыми и напрасными. – Утро слаще всех конфет. Так моя сестра говорит. – Почему? – небесные глаза удивленно округляются. – У неё муковисцидоз, – зачем-то поясняю я, комкая пальцами край пижамной рубашки. – Это когда в органах образуется много лишней слизи. После сна дышать ей особенно тяжело, но потом мы проводим все процедуры, и она чувствует себя намного лучше на контрасте. Без боли пьёт воду… – Я… понятно. Я сочувствую вашей сестре. Тягостная тишина окутывает нас на четыре удара сердца. Затем Сатору развеивает её одной своей улыбкой. – И вообще, вы сами меня сюда привели. – Притащила. – Притащили, – тут же соглашается, не споря. – На своём хрупком изящном горбу. Чтобы спасти меня. Кто в здравом уме нападает на таких альтруистов? – Эээ… плохие люди, которым важна лишь собственная выгода? – Ах, – оскорбился Сатору. Кажется, даже по настоящему – взмахнул рукой, вращая кистью и приземляясь тыльной её стороной на лоб, надул щеки подобно хомяку. – Разве я подхожу под описание? – Откуда мне знать? – Вы же говорите! – Но не конкретно про вас, а в целом… – Ага, – сумел всё выкрутить в свою сторону мужчина. – То есть вы признаёте, что я красивый, умный, обворожительный, галантный, обаятельный… Я рассмеялась, глядя на то, как он загибает пальцы. – Что-то мне подсказывает, что спорить будет себе дороже. Удивительно, как быстро наш разговор скачет с темы на тему и меняет эмоциональную окраску. – Вы тоже умны, – Сатору поставил ногу на пятку и снял воображаемую шляпу с головы. – И красивы, и… – Не продолжайте. Список моих достоинств будет наверняка меньше, чем ваш. Он смиренно качнул подбородком, приложив ладонь к груди. – Не буду спорить с хозяйкой. К тому же, мне уже пора откланиваться. Я растерялась. Хоть мне и было бы комфортнее, если бы он ушёл. – Не то чтобы мне хотелось вас задерживать, но ваша… ваше здоровье… – Мадемуазель, не стоит беспокоиться. – Кажется, шутливый тон для Сатору был самым привычным. – Я знаю хороших врачей, которые примут меня в любое время дня и ночи. Я прикусила губу. Мужчина склонил голову набок, наблюдая за моими раздумьями. – Хорошо. Давайте я сменю вам повязку? – Не надо. Она ещё свежая, к чему бередить старые раны? Не стала переубеждать его. Наверное, такой вариант и впрямь лучше всего. Я уже сделала то, что от меня зависело. – Вы же не выбросили те дивные пульки, которыми меня изрешетили? – Нет, я сложила их в пакет… Как раз здесь, на шкафчике. Отхожу, тянусь в нужном направлении. Сатору следует за мной. Когда я разворачиваюсь, мы оказываемся в опасной близости друг к другу. – Благодарю, – он тут же выхватывает добычу из моих пальцев. – Какая красота. Спасённый теребит в воздухе целлофаном с металлическими циллиндриками; они позвякивают, сталкиваясь меж собой. Не могу сфокусировать на них внимание. Сатору так близко, что я чувствую его запах и, кажется, даже жар его кожи. – Проводите меня? – Д-дда… Да, конечно. Мы двигаемся к выходу. Сатору обувается, придерживая травмированный бок. Я пытаюсь вспомнить, когда это стягивала с него ботинки, но никак не получается. – Я скажу ещё раз. – Он занимает горизонтальное положение, и мимика его делается абсолютно серьёзной. – Я обязан вам жизнью, а в долгу быть не люблю. Если вам или вашей сестре будет нужна помощь, любая, абсолютно любая, вы всегда можете ко мне обратиться. Запишите адрес… – Не нужно. – Запишите, – с нажимом произносит он. Его скулы всё так же чуть-чуть румяны, хотя, должно быть, наклоняться ему чертовски больно. – Я догадываюсь, что для себя вы ничего не попросите, но вашей сестре могут понадобиться мои связи. – Что вы… Замолкаю на полуслове. Он не сказал ничего оскорбительного, ничего, что задело бы мою гордость. В конце концов, ему действительно было плохо, а я не прошла мимо. – Ладно. Говорите. Он называет своё полное имя и координаты. Я прикидываю, где это – вроде запомню, но на всякий случай повешу стикер на холодильник. – До свидания, спасительница. Спасибо. – Да, да… Надеюсь, если и встретимся, то просто так. Без плохого повода. Он оборачивается. Улыбка расцветает на его губах – широкая, яркая, будто он замыслил что-то весёлое, но незаконное. – О, а вы хотели бы? Я тоже улыбаюсь. – Идите уже, Сатору Годжо. – Кстати, мадемуазель, – спохватывается мужчина. – А вы не находили мои тёмные очки?

***

Костров на площади больше не было, но только потому, что дождь, не переставая, лил две недели. А так конфликт между магами и людьми стал ещё острее. Из-за погоды сумерки выглядели, как настоящая ночь. Я шагала по незнакомому кварталу, периодически сверяя правильность маршрута по карте. Рука в кармане комкала тот самый стикер, что провисел на моём холодильнике три месяца. Я зачем-то приписала на нём ещё «Сатору Годжо», хотя и так бы не забыла имя того, кого спасла. Моей последней надежды. Я знала, что муковисцидоз не излечим. Это первое, что мне сказали о Чиэсу. Тогда у нее ещё не было даже имени, только диагноз. Тогда мама узнала, что ей придётся работать день и ночь, а я – что бросить учёбу. Но никто из нас не думал о жалости к себе, о сломанных планах на жизнь. Стоило только взглянуть на малышку – и она сразу стала для нас лучом утреннего солнца. Лучам сложно пробиваться через тучи. Грохнул гром, и с неба вновь заморосило. Я не знала ничего о Сатору Годжо. Может, даже его имя было ненастоящим. А самое главное, мне было неведомо, маг он или нет. Но теперь всё это было не важно. В глубине души я даже надеялась, что он умеет… ну, вот это всё шаманство. Может, ему по силам исцелить Чиэсу? А во время нашей встречи он был слишком ослаблен для колдовства. Или побоялся, что я сдам его протестующим. Если же он человек, то человек, по его словам, с хорошими связями и лучшими врачами. Не думала я, что побегу на его поиски так скоро. Дверь старая, деревянная. Тоже из кривых дощечек, прямо как та, что закрывает чулан под лестницей у моего дома. Костяшки быстро стёсываются о шероховатую поверхность – я не могу остановиться и перестать стучать. Медленные шаги раздражают. Моё сердце колотится в горле. Я далеко от сестры – не рискнула выносить ослабленного ребёнка на улицу в такую погоду. Возможно, она сейчас задыхается без меня. – Сюда нельзя. Уходите по-хорошему, – предупреждает голос за дверью. Ни за что не уйду. – Выслушайте меня, пожалуйста. Я ищу Сатору Годжо. Я... Он знает меня. Я ему помогала. Внутри слышится возня. Шёпот, шорох бумаги. – Что слаще всех конфет, мэм? У меня звенит в ушах. – Утро, – сбивчиво выдыхаю под скрип отворяющихся петель. – Утро слаще всех конфет. – Прошу. Мы ждали вас.