Руководство разочарованного оптимиста по проживанию в одной квартире с сумасшедшим

***

Моя проблема, по словам Эллы, в том, что я воспринимаю себя как жертву. − В меня стреляли, − напоминаю я ей. − Это не делает меня героем. − Я говорю не о медалях, − отвечает она. − Всё дело в перспективе. В истории своей жизни вы должны представить себя героем. Это не просто новомодная болтовня. У Эллы есть идеи о терапии, и писательство − это самое важное. Возможно, она и была тренером по писательскому мастерству, но сейчас спрос на разговорную терапию выше, чем на плохие романы. По её словам, это одно и то же. «Вы − автор истории своей жизни, а также главный герой. Вы можете выбрать, как её написать». По крайней мере, такова идея. Каждую неделю она присылает мне письменное задание, которое я должен опубликовать в онлайн-журнале. На самом деле это блог; у неё есть разрешение читать и оставлять комментарии. Постоянный диалог с самим собой. Сегодня она разочарована во мне, потому что мой блог пуст. Если я герой, то, наверное, должен хотя бы попытаться. Я не чувствую себя героем. Возможно, у меня героический блок. Я не говорю этого вслух. − Протагонист, − говорит она. − От греческого «pro» − «поддерживающий» и «agonist» − «актёр». Вы действуете от имени кого-то, а именно от себя. Вы боретесь за правое дело, за своё собственное благополучие. Это делает вас героем. − «Agon», − отвечаю я. − Корень слова «агония». Я тоже изучал греческий. − Я не говорила, что это было легко. − Она улыбается сочувственно и ободряюще. − Герои действительно страдают. Это не поражение, Джон. Расценивайте это как шаг вперёд. В последнее время я все свои шаги вперёд делаю с помощью трости. Из-за того, что я был ранен в плечо, хромота − это не признак прогресса. Это признак чего-то, вот почему я здесь, разговариваю с Эллой. − Вот ваше задание на эту неделю, − говорит она. − Выберите новый путь. Выйдите из своей квартиры и сходите куда-нибудь. Познакомьтесь с кем-нибудь новым, поговорите. А потом напишите об этом. − Я даже не выполнил то, что вы мне дали в прошлый раз. Она улыбается. − Что ж, тогда. Вам нужно кое-что наверстать. Ещё один диалог с самим собой. Я даже не помню, о чём я должен был написать. Я несколько раз открывал свой ноутбук и смотрел на приглашение, которое она мне прислала, но всё, о чём я могу думать − это о том, как невероятно скучно будет читать о моих проблемах со стиркой, лестницей, ноутбуком и соседями по квартире. Я считаю себя оптимистом. С того самого ужасного дня, когда меня ранили в плечо, я переосмыслил это. Я благодарен, что выжил, и готов работать, чтобы реабилитироваться, но в последнее время было так много разочарований: тремор рук, от которого не помогает физиотерапия, хромота, из-за которой мой врач качает головой, пенсионный чек, который до сих пор не пришёл, несмотря на несколько звонков в Департамент по делам ветеранов. Тем не менее, они дали мне ноутбук, когда я пошёл жаловаться на свою пенсию. Это часть программы, направленной на то, чтобы ветераны могли подключаться к Интернету. На данный момент я дважды был заблокирован в своей учётной записи, трижды менял пароль, наконец набрал номер и услышал, как роботизированный голос объясняет, что я должен «внимательно слушать, потому что пункты нашего меню недавно изменились». Так ли это на самом деле? Я подозреваю, что офис захватили роботы, и никто из людей не отвечает на телефонные звонки. Ещё одна проблема. Я опираюсь на трость в очереди в моём обычном кафе, у меня болит нога, когда мы все медленно продвигаемся вперёд, заставляя меня не отставать. Когда я подхожу к стойке, я делаю свой заказ; он сделан и выставлен на прилавок. Пересчитывая сдачу за кофе с молоком без сахара, я чувствую нетерпение людей в очереди за мной, все они готовы расплачиваться пластиковыми картами, не веря, что люди всё ещё могут расплачиваться наличными. Я подумываю о выпечке, но у меня на неё не хватает. Тогда просто кофе. Я полагаю, люди хуже всего разбираются в самих себе. Оптимизм − это привычка, привитая мне с детства. Я не трачу много времени на размышления о тех днях или о том, каким ребёнком я был, но я часто слышу, как моя мать, словно голос за кадром в фильме, напоминает мне, что «жаловаться бесполезно, другим людям приходится гораздо хуже». Даже когда мой отец потратил на выпивку последнюю зарплату, а моя сестра накричала на нашу мать и пригрозила, что уходит и никогда не вернётся, она не проклинала их за эгоизм. Даже когда она умирала от рака − я был слишком молод, у меня впереди было слишком много лет образования, чтобы быть полезным − даже тогда она, по-панглоссиански, настаивала на том, что «всё происходит по какой-то причине», и то, что в тот момент казалось ужасным несчастьем, без сомнения, было скрытым благом. Я не могу себе представить, в чём же теперь нет худа без добра. Когда я сажусь за единственный свободный столик, у меня звонит телефон. Мэри Морстен. Наконец-то. − Мэри. − Я чувствую себя немного отчаявшимся из-за того, что она не ответила на мои последние три звонка, и стараюсь не показывать этого. Она сильная женщина, владеет собой в любой ситуации и презирает отчаяние. − Я рад слышать, что ты... э-э-э... рад, что ты... э-э-э... я... я... − Джон, я не могу сейчас говорить, но в сообщении, которое ты оставил, ты казался расстроенным. Что бы это ни было, оно может подождать? Я собираюсь взять интервью... − Послушай, это Джемма и Чед. Они невыносимы, и я... я правда пытаюсь, но я просто не думаю, что у нас что-то получится... − Это всего на несколько недель, Джон. Кто-то же должен платить за аренду, и это, очевидно, не ты. Они сказали, что немного помогут, пока ты не сможешь начать работать. Просто смирись с этим, хорошо? Я не могу... − Просто... просто послушай. Это не просто... Я имею в виду, я могу со многим смириться... − Чувствуя её нетерпение, я спешу сказать то, что мне нужно сказать. − Они... они монополизировали это место, приглашают людей в любое время, постоянно курят, едят еду, которую я покупаю... − Джон. − Глубокий вздох. − Будь взрослым, ладно? Осталось всего шесть недель. − Мэри, послушай. Я не могу. Они... они... я имею в виду, я не могу, я не спал три дня... − Ну что ж. − Она вздыхает. − Подыщи что-нибудь другое на некоторое время. Сними квартиру. Поживи в отеле. Мне действительно всё равно, что ты делаешь. Ты там, а я здесь, в Нью-Йорке, и ничего не могу с этим поделать. − Просто позвони им, ладно? − Нет. Поговори с ними, Джон. Используй. Свои. Слова. Я стискиваю зубы от такой снисходительности и пытаюсь снова. − Они ужасные люди, Мэри. На днях они спрятали мою трость. Они никогда не покупают молоко и оставляют свою одежду там, где случайно её обронили. На кухне грязно. Я убираю, а они снова всё пачкают. И они, чёрт возьми, никогда не выходят из квартиры. У них вообще есть работа? Джемма часами сидит в туалете... − Они мои друзья, Джон. Ты слишком чувствителен. Я думал, ты собирался поговорить со своим психотерапевтом об этих проблемах. − Почему всё это... почему это моя вина? Я не чувствителен, и это не имеет никакого отношения к моим, э-э-э... проблемам. − Я признаю, что у меня вспыльчивый характер; вот что происходит, когда моё отчаяние встречает её снисходительность. Я не веду себя неразумно. Я говорю себе это и не позволю ей свалить вину на меня. − Это не из-за моей чувствительности. Это из-за того, что они такие... такие... − Прости, дорогой, но ты слишком чувствительный. Видя, как кто-то удивлённо поднимает брови, кто-то хмурится в мою сторону, я понижаю голос до яростного шепота. − Я был чертовски ранен! Я хирург, который не может оперировать... − Джон, найди какое-нибудь агентство. Если ты их терпеть не можешь, то найди другое жилье. Найди работу, найди жилье, и ты почувствуешь, что всё под контролем. − Это... это не... Я не являюсь причиной этой конкретной проблемы. − Я закрываю глаза, вспоминая, что Элла говорила о самоконтроле. Мои руки дрожат. Делаю очищающий вдох... — Почему... ты так ко мне относишься, когда они... это они ведут себя ужасно? Я не... я не просил их переезжать ко мне. Это была ты. И я не могу найти работу, пока не закончу с физиотерапией. Почему это от меня ждут, что я перестану поднимать шум, когда это не моя вина? Вот тебе и самоконтроль. Я слышу, как она нетерпеливо фыркает. − Конечно, это не твоя вина. Ты ни в чём не виноват, Джон, верно? В любом случае, кто бы ни был в этом виноват, я не могу это исправить из Нью-Йорка. Найди место, где можно остановиться. А как же твой друг, как его зовут? Майк? − Стэмфорд. Майк. Он не... Я имею в виду, я не могу его попросить. Маленький дом, жена, трое детей и новорожденный малыш. Если бы ты только... − Мне действительно нужно идти, Джон. Они ждут меня. Я позвоню тебе вечером. Связь обрывается. Сделав несколько глубоких вдохов, я сажусь и пью кофе, жалея, что это не что-нибудь покрепче. Я спрятал бутылку скотча в глубине буфета, но кто-то её выпил. Некоторые люди невнимательны, но Джемма и Чед подняли это на эпический уровень. Они на самом деле издеваются надо мной, оставляя вещи там, где я могу споткнуться, и смеются, когда я совершаю очередную глупость. Я слишком чувствителен? Прямо сейчас я просто хочу знать, почему другим людям позволено быть эгоистичными идиотами, в то время как от меня ожидают, что я смирюсь с этим и буду жить дальше. Ради всего святого, в меня стреляли, и я чуть не умер. Я потерял контроль над своей доминирующей рукой, не могу спать по ночам и завишу от своей девушки. Как будто этого было недостаточно для меня унизительно, она бросила вполне приличную работу в Лондоне, чтобы отправиться в Нью-Йорк за шансом, который, возможно, никогда не представится, оставив меня на милость своих друзей. Я уже несколько недель как выписался из больницы, но мне всё ещё нужно пройти дополнительные физиотерапевтические процедуры, прежде чем я смогу устроиться на работу. И Элла почему-то считает, что было бы лучше, если бы я завёл блог. Я в таком отчаянии, что даже бездомность кажется мне шагом вперёд. Взяв свой стаканчик с кофе (слишком горький, я забыл молоко), я протискиваюсь через дверь, выхожу в холодный январский день и направляюсь в парк. По крайней мере, там я мог бы найти скамейку и посидеть немного, обдумывая свой жизненный выбор. Или проклиная свою удачу. «Дневник Джона За что вы благодарны? Поблагодарите что-то или кого-то в своей жизни и опишите, что они для вас сделали. Вот так влипли. Прости, Элла. Я был благодарен Мэри за то, что она дождалась меня, но я не рад, что она оставила меня с этими идиотами. Возможно, было бы лучше, если бы она не ждала, и я обнаружил, что живу в ужасной комнатушке и каждый раз ем бобы на тостах. Верно. Я должен был кого-то поблагодарить. Я благодарен хирургу, который спас мне руку. Я не умею оперировать, но полагаю, что мои перспективы были бы хуже, если бы у меня не было руки. Думаю, мне могло оторвать ногу, а не просто всадить пулю в плечо. Я видел, что может сделать с человеком мина. Я благодарен, что этого не случилось. На самом деле я не благодарен за боль в ноге. Да, это лучше, чем потерять ногу, но сказать хромому, что ты знаешь человека без ноги, который настроен очень позитивно − это не то, как его подбодрить. И я понимаю, что Мэри права. Мне не обязательно оставаться в квартире. Просто мне сейчас так трудно что-либо делать. Даже ходьба − это испытание. Думаю, я могу поработать над этим. Это лучше, чем сидеть дома».