Ушки, Хвост, Два Топора

Когда снегом станут мысли,

Когда былое станет грязью,

Когда кровью станет счастье —

Берегись.

Судьба несёт несчастье.

      На улице холодно. Столбик старого термометра остановился далеко ниже нуля. Изо рта размеренно вылетали клубы пара, так напоминая дыхание драконов из сказок. Зима чудная пора. Повсюду будто волшебство — снег сверкает бликами утреннего солнца, ослепляя глаза, а хруст приятно щекочет в ушах, заставляет прикладывать больше сил для простых шагов — уж очень мелодично тот скрипит.        — …Обожаю зиму, обожаю этот день. — невольно, шёпот сорвался, но не от привычки говорить с собственными тараканами, а от эмоций, переполняющих меня от и до. Это утро знаменательное, замечательное, умопомрачительное и просто великолепное, ведь позади меня дверь, в помещении за которой я оставил болезненное число бессонных ночей, сил, нервов и, главное, здоровья. «Больше я туда не вернусь» — счастливым, писклявым, но до боли уставшим голосом думалось мне. В спине тянуло.       Быть пекарем… Это забавно. Казалось бы, простая профессия, которой может обучиться любой доходяга, знающий вид муки даже заочно, однако, как и множество вещей в этом несправедливом мире — даже простое тесто, вода и дрожжи, могут разрушить любые восторженные мечты и ожидания. Заманчивые запахи выпечки, пригорелых кусочков хлеба и ядрёный аромат дрожжей с закваской обманули меня. Позже, когда я осознал всю суть работы, то мир булочек и хлеба рухнул в моих глазах — каждую ночь, из-за специфики приготовления хлебобулочных изделий, не покладая рук трудился я, на благо муки тёмной да светлой. И трудился будь здоров! Сорвал спину, получил несколько брутальных шрамов на пальцах и даже полностью отказался от употребления мучных изделий — настолько мне осточертело это место и еда в нём приготовленная. Но больше я туда не вернусь:       — Уволен! — это слово звучало, как нежный проигрыш на калимбе — настолько сильно грело душу в это морозное утро, что случайно вырвалось и заставило нескольких прохожих взглянуть на уставшего, но улыбчивого парня с грубым лицом.       И чего им не спится в такую рань? Ладно я — ночные смены стали неотъемлемой частью моей однотипной жизни, а утро превратилось в вечер, означающий грядущий сон. Раньше, будучи наивным школьником, я мечтал о подобном — день сменилась ночью и да здравствует ночная жизнь! Но сейчас понимаю, лучше бы я вставал рано утром, чем в то же время ложился спать… Человек странное существо — никогда не доволен своим нынешним положением, если оно длится достаточно долго. Уж в современной жизни не хватает авантюр, я бы даже сказал, что их вовсе нет. Лишь рутина вокруг. Именно поэтому неотъемлемая часть взросления — научится получать удовольствие от размеренной жизни, от пребывания той самой серой единицей в общем, не менее сером, количестве живущих на земле людей. Повторение одного и того же в надежде на изменение — безумие? В таком случае львиная доля людей на планете — психопаты. Это называется взрослая жизнь, это трудоёмкий процесс, это неотъемлемая часть и, к несчастью, обязательная.        А что ещё остаётся?        Но, у меня, кажется, получается хватать вертлявое удовольствие от взрослой жизни! Может, это связано с тем, что я так резко изменил вектор существования? Всё-таки вовсе не вырос я, если сейчас чувствую подобный кайф от последней рабочей ночи?       Чёрт его знает.       Меня интересует лишь одно — дойти домой в этой дурацкой раздутой куртке и с тяжеленной сумкой через плечо. Спина ноет от работы, а тяжесть клонит в бок, заставляя напрягать изодранные в труху мышцы. Даже в такие моменты счастья найдётся что-то гадкое, что-то, что принесёт лёгкую горечь в идеально сладкий вкус удовлетворения: — Эх… — длинный дымный след оказался в воздухе и поднялся к небу.       Люблю зиму из-за этого весёлого пара и хруста снега… Всё блестит белым, буквально зияет чистотой, конечно если не обращать внимания на места, где похозяйничали люди — взбитая в мутную кашу слякоть, раньше бывшая милым снегом у дороги, чёрные куски чего-то на сугробах и отходы жизнедеятельности домашних животных, чьи хозяева слишком ленивы, чтобы высунуть руки из тёплых карманов и убрать за своим питомцем.       Жизнь контрастна… Уметь замечать этот контраст и игнорировать его, когда это удобно — мой талант, наверное… А может, я всего лишь достиг того возраста, когда могу с гордостью назвать себя лицемерным взрослым. Уж пятая часть третьего десятка прошла — думаю можно.        Как бы то ни было, я уже далеко отошёл от пекарни и скоро буду дома. Шурша тяжёлой сумкой с рабочими вещами, я прибавил шагу. Хруст снега под ботинками звучал ритмичнее — уж очень хочется домой, наладить режим, наконец нормально пообщаться с семьёй и отдохнуть полгодика дома… Я практически не тратил зарплату, поэтому могу позволить себе небольшой отпуск в эту прохладную зиму — не последние люди! Деньги есть! Отдохнём!       «Одеяльце и подушка, ждите меня!» — улыбнувшись собственным мыслям, я снова прибавил ходу. Вычурные здания, совсем не похожее на привычные мне, проносились мимо один за одним, как и люди, сонные и неторопливые. Город оживал, на часах шесть утра — все спешат на работу. А я домой.        Теперь годы в пекарне это страшный сон, кошмар, и я рад, что он минул. Дома ждёт семья, дабы поздравить одного уставшего самаритянина с увольнением, уйти на работу, затем вернуться и застать меня с радостной улыбкой на лице, а не с унылой миной, как обычно. После, мы пропустим парочку рюмок чего-нибудь вкусного и греющего и будем болтать до самой ночи. Когда же стрелка часов перевалит за одиннадцать, я всё ещё буду дома… Хех, сейчас, мечтая об этом, до сих пор не верю в происходящее. То ли года ночных смен сказываются на мне, то ли я так сильно хочу спать. Устал. Даже перед собой ничего не вижу, кроме снега. Лишь думаю.       Все мои мечты исполнятся ровно через десяток часов, когда посплю. Уж не счастливый я человек, раз знаю, когда и во сколько исполняться мои мечты?        — Везёт. — иронично.       Похоже, я действительно вырос. Даже с учётом того, что у меня нет друзей и слова из головы облегаются звуками очень редко — я всё ещё могу назвать себя полноценным человеком.       Сам не заметив того, я потянулся, минуя последний на моём пути пешеходный переход. Он находился прямо перед въездом в маленькую сеточку жилых домов. Я видел отсюда свою многоэтажку. Свой балкон.       Видел… Пока картинка не перевернулась с ног на голову. Уши заложило. Руки, тянущиеся к небу, теперь тянулись к земле. Что-то зазвенело, зашумело, закряхтело и затихло.        «Я… Я лечу?» — сквозь шум продралась маленькая мысль.       Лёгкий гомон будничного утра оборвал визг тормозов, скрип железа, чей-то крик, хруст снега и костей.

Кто-то кричит?

Почему так больно?

      В следующую секунду я почувствовал мягкую, нежную подстилку из сугроба под спиной. Тело погрузилось в теплый снег. Сумка слетела и лежала поодаль.

Что происходит? Кто эти люди?

      Вокруг толпа. Все смотрят на меня и что-то кричат:       — Szybko! Zadzwonić po karetkę! — неродной мне язык, такой глупый и забавный… Скорую? Он хочет вызвать скорую? Зачем?

Почему снег такой теплый?

Жарко.

      Попытка подняться, но ни единый мускул не шевельнулся. И голова не крутилась, руки тяжелели. Перед собой я видел красную дорогу, прекрасную картину — оранжевая клякса с красными пятнами, но такая красивая… Снегоуборочная машина и её поднятый ковш, покрытый алым снегом. Она была припаркован на тротуаре, в стене ближнего здания.       Кровавый след от шин на снегу. Толпа кричащих людей.

Хочу домой.

Что происходит?..

Меня что… Сбила машина?

Меня?..

В нескольких шагах от дома? …Меня?       Взгляд мутнел, ком подбирался к горлу. Жгучее и мерзкое во рту сопровождалось адским писком в ушах. Глаза видели всю жизнь от начала.

Вот куда я забросил тебя, мой маленький сюрикен…

Забросил за кровать…

      А в голове то ли пусто, то ли полным полно — улыбаюсь и плачу. Вспоминаю о былом и думаю о нынешнем. Я умру, да? Дом ведь совсем недалеко. Мам, пап, я снова теряю сознание от вида крови? Я её так не люблю…       Пожалуйста, кто-нибудь, ответьте… Хватит кричать о скорой, рана совсем маленькая, просто… Просто я ударился головой.        Поэтому всё, как в тумане? Поэтому так тепло и холодно одновременно? Поэтому так мокро вокруг? Поэтому красный снег тает так быстро? Я ведь просто ударился головой? Да?

Пожалуйста…

Пожалуйста, скажите да…

Я просто ударился.

Головой.

Мама даст мне лекарство. Она тут, рядом. Ещё рано, она ещё не проснулась…

Я умру?

Но домой. Домой же… Надо.

Спать.

Хочу спать…

Уже не больно.

Усну и мои мечты исполнятся.

Смерть. Смерть этой чудной зимой.

2

      Тьма кричала тишиной.       На волнах земной печали,       Плыла душа с мыслью одной:       «Где я? Что я? Кто вокруг?».       Чернота и волны.       Но нет ни рта, ни ног, ни рук.       Лишь в этой черноте один,       Словно бочка на волнах,       Плыл дух среди своих руин.       Всё вокруг — его душа.       Знать того не знает,       Лишь плачет, да зовёт отца.       Дух был глуп и молод.       Был силён и горд, ленив и смел.       Но не взирая на то, что добр,       Ныне мёртв. Не помнит ничего.       Но плачет и скорбит,       Льёт слезы, не зная отчего.       Сколько лет плывет, сколь зим?       Вдруг, раздался крик.       Завертелся дух, телом не своим.       Поднялся вверх — там Ворон,       Стрекочет и кругом летает.       Внезапно, оказался вором.       Схватил он душу и метнулся ввысь,       В черноту чернее чёрного.       «Тебя выбрали, гордись!» —       Говорил он голосом чужим.       Руны на крыле затрепетали,       И глаза, светом изумрудным.       Мягкой рябью растворилась тьма.       Дух почил, его не стало.       Вспышка света душу отняла.       Милый, хлебом пах,       Но ныне мёртв?       Вдруг, услышал крыльев взмах.       Мягкая трава у ног, ветер у лица,       За спиною дуб могучий,       Подпирал голову юнца.       Рядом лес шептал — здоровался.       Птицы щебетали на ветвях.       Он открыл глаза — исторгнулся.       Тошнит и голова болит.       Память так же оживает,       Не уловить мысль — та пулею летит.       Перед глазами чудеса, словно сон.       Была зима и кровь,       А ныне ветер, стены, лес и Вавилон.