Дом белого древа

«Храбрости учат, как учат ребенка говорить»

— Еврипид, греческий драматург

      Под мертвым сердце-древом располагалась семейная крипта. За ним находился спуск, что вел в мрачный лабиринт коридоров, галерей и небольших помещений. Погребальные ниши в стенах тремя рядами уходили в недра земли. Многие были замурованы каменными плитами, хранителями вечного сна и молчаливыми сказателями историй о былой жизни. Искусно высеченные рисунки сообщали о благородных мирских деяниях и славных подвигах на поле брани. Они сплетались в сложную картину, в которой трудно разглядеть единую нить сюжета. Десятки мужчин и женщин, чьи имена навеки застыли на камне. Были и пустые ниши: они словно дремали в ожидании своих хозяев. Взгляд юноши постоянно цеплялся за их зияющую черноту. Он понимал, что одна из выемок предназначена ему, что наступит час и смерть наконец-то примет его в свои холодные объятия. Однако для него время еще не пришло, чего нельзя было сказать о старшем брате.       Эдмунд коснулся шершавого камня и медленно провел пальцами по недавно высеченным буквам, что складывались в короткое имя. В голове юноши один за другим возникали образы из прошлого, заставляя с шумом втягивать тяжелый воздух подземного царства. Вроде бы еще вчера Ронас гонял его по ристалищу и заставлял глотать пыль. Корчил рожи, когда мейстер приставал с учебой. Оглушал всех своим ужасным пением, больше похожим на утробное завывание, в безуспешных попытках овладеть музыкой и стихосложением. Несносный упрямец, никогда не признававший чью-то правоту, терзаемый грезами о славной рыцарской жизни. Юноша с влюбленными глазами, решивший оседлать свою судьбу.       Его больше нет.       «Я не поднимал…»       Тот день Эдмунд видел словно наяву. Они поднимались по склону холма, покрытого алым маком. Тлеющая надежда успеть заставляла юношу подгонять Буцефала, пока она не сменилась упрямой борьбой за чужую жизнь: он обманывал себя, не желая осознавать, что крохи его знаний из прошлого бесполезны.       Не заметил, как сильно привязался к брату — юное сердце сжималось от боли, раздувая обжигающее пламя злости: на трижды проклятых Бракенов, на предвзятого отца, на слабоумного Рона…       На самого себя… Не предвидел, не успел, не справился. Левая рука сжалась в кулак, в предплечье запульсировала давно зажившая рана. Гнев не прекращал попыток найти выход, и только мерзлый воздух крипты остужал его, не давал забурлить как кипящее море. Однако его было недостаточно, чтобы развеять зародившуюся жажду мести.       «Так нельзя», — противилась прошлая жизнь. — «Нас учили другому».       «Он это заслужил», — настаивал голос нового мира. — «Так будет правильно».       Прошло три дня после похорон, а он никак не мог успокоиться.       На поверхности мальчишку встречал противно яркий день. Восточный ветер резвился с редкими облаками, гоняя их по голубому небосводу, игрался с пышной листвой деревьев — он всегда предвещал конец лета, когда шел с залива Железных людей. Вскоре к мейстеру прилетит белая ворона, а через пару лун деревья примерят осенние платья.       Противное карканье заставило Эдмунда поморщиться и задрать голову к верхушке исполинского сердце-древа. Мертвецки бледное и нагое, оно наконец-то расцвело, отбрасывая могучую тень на всю богорощу… Но вместо красных листьев были черные: вороны так плотно обсели его, словно старое дерево поразила чума. Время от времени птицы расправляли крылья и поднимались ввысь, нависая над крепостью грозовой тучей, как если бы Воронодрев постигло страшное проклятье.       Внезапные перемены взбудоражили людей: одни боялись этих птиц, считая, что за ними последуют несчастья; другие видели в них благословение, утверждая, что Старые боги слышат их.       Один слышал четче других, и он не понимал «почему». Мерзкое ощущение слежки сопровождало юного Блэквуда всюду, куда бы он не шел. Он опасался, что эти птицы следили только за ним. Следили и ждали. Мейстеры Квинс и Вилеон всегда говорили, что любому явлению есть объективное объяснение, и юноша соглашался с ними.       Но не в этом случае. Знать, что рядом с тобой вороны — одно, и совсем другое — нутром чуять их присутствие.       «Старые боги слышат тебя», — шептал отец над телом Рона. — «Они пришли за тобой».       «Тогда почему они преследуют меня?»       Чертог погрузился в тишину: не звучали больше безмятежные и задорные голоса. Истошный скрип прогибающегося под ногами деревянного пола и ступеней больно резал уши. Сколько Эд себя помнил, они всегда были такими, но именно сейчас он ступал по ним как вороватая мышь, надумавшая попасть в царские покои.       Еще одно непривычное явление — стража у соляриума лорда, которой тот никогда не выставлял. Два воина в чешуе, похожей на рыбью, нервозно поглядывали друг на друга и угрюмо взирали на проходящих мимо домочадцев. Они слышали слова за дверью, и те отражались на их хмурых лицах. Маленького лорда воины приветствовали почтительными кивками: Эдмунд мог войти.       Появление третьего сына ознаменовалось воцарившимся молчанием.       За массивным столом из старого дуба восседал Хостер Блэквуд, но не как потерявший сына и убитый горем отец. То был лорд, в чьем взгляде клубилась тьма преисподней, и владыка Воронодрева, пред кем собрались его верные люди. Сиры Гарольд и Ален демонстрировали хладнокровное спокойствие и блистали непоколебимой решимостью выполнить любой приказ. На их фоне капитан гарнизона Томас казался охваченным сомнениями, словно его поставили перед дилеммой.       Только Титос не находил себе покоя: чеканным шагом он мерил кабинет и даже не замедлился, а младшего брата удостоил вниманием всего лишь на долю секунды. Его тяжелый плащ, сшитый из вороньих перьев, походил на сложенные крылья, что окутывали его и мягко колыхались за спиной. «Дай мне людей и я отрублю ему голову!» — кричал он в лицо лорда-отца, но тот отказал ему: «Твое время еще не пришло». Титос ждал, когда оно наступит.       И не он один: Маллистер изъявлял не меньшее желание. «Я должен был быть там», — говорил он Эду на погребении. — «Мы клялись всегда прикрывать друг друга». Но Джеффа у той мельницы не было.       Гарольд продолжил собрание:       — И как далеко нам идти?       — А нужно ли? — проявил сомнения Томас, не собираясь отрывать руку от бороды. — Нас изловят как заблудших щенят и поимеют по самое не горюй. Простите, милорд, но риск слишком велик.       — Порой риск оправдывает себя, — со знанием дела подметил мастер над оружием.       — Но не этот, — хмурился капитан. — Я мало чего знаю, но тут попахивает беспределом, за который положено сначала член отрезать, а потом уже голову.       — Вся эта затея сплошная игра на удачу, — монотонно проговорил отец. Он навалился на стол, опираясь на локти, и крепко сцепил пальцы в замок. Металл в его голосе заставлял других слушать не перебивая. — Но однажды она сработала — сработает еще раз.       — Как на Кровавом Камне? — уточнил Гарольд со странной усмешкой. Никто, кроме ветеранов последней войны, не понял о чем шла речь.       — Да, — почти незаметно кивнул лорд Хостер, предавшись кратким воспоминаниям. — Ты помнишь как все было?       — Помню, милорд.       — Хорошо. Значит подготовка лежит на тебе: найдешь для нас идеальную местность и чтобы к моему прибытию все было готово.       — Со всем почтением, милорд…       — Это не обсуждается, — не повышая тона перебил лорд. — Из всех присутствующих только мы были там. Ты видел, что случилось со львом и видел как это произошло. Кто еще здесь сможет повторить эту засаду?       — Да кто… — Гарольд хотел возразить, но взгляда на остальных хватило, чтобы он осекся. — Сделаю все от меня зависящее.       Легкий поклон выразил подчинение, но за ним не было и толики ажиотажа от предстоящей работы. Западня, подлянка, совсем не честная игра — Эдмунд начинал понемногу понимать планы отца.       — Вилеон даст тебе воронов. Остальным займутся Титос и Ален. — Титос, услышав свое имя, наконец-то остановился. — Возьмете конных и пройдетесь вдоль реки. Ты, — указал он на сына, — пойдешь на восток, а ты на запад. Сжигайте все, что горит. Убивайте любого, кто встанет у вас на пути. Заставьте коневодов пожалеть о соседстве с нами.       — Так и будет, отец, — уверял отца старший, с блеском в глазах от будущих пожарищ. От предвкушения скорой расплаты его уста посетила не предвещающая ничего хорошего ухмылка: — Мы затопим землю их кровью и оставим одно лишь пепелище.              — Скотину тоже резать? — Ален оставался невозмутим и спрашивал так просто, словно ему перепала прогулка с благородной леди.       — Всю, что не сможете угнать. Лошадей в первую очередь: не достанутся нам — значит никому не достанутся. Чтобы ни одно копытное больше не показывалось у вилки Трезубца.       — А крестьян?       — В пекло: рубите, вешайте, делайте с ними что хотите — никто не должен узнать о вас раньше времени. Чтобы ни один серв не побежал ныть своему лорду.       От их слов становилось дурно. Отец желал отмщения за своего сына, Титос хотел повесить Роберта и вспороть ему брюхо, Джеффори предлагал милосердное обезглавливание. Эдмунда устроил бы любой из этих вариантов, но не тот, что сейчас обсуждался. Еще никогда юному Блэквуду не приходилось наблюдать за готовностью людей идти на неоправданные зверства… Нравы этой эпохи были чужды тому, кого растили на убеждениях о ценности человеческой жизни. И ведь одно дело желать смерти виновнику, и совсем другое — выстелить к нему дорогу из невиновных…       «Я не поднимал…»       Болотные глаза пересеклись с серыми мейстера. Вилеон не был рад происходящему, но вместо критики и советов смиренно молчал. Возможно он пытался вставить свое ученое слово, или нет. Эдмунд не знал: в соляриум он пришел последним.       — Но в бой не вступать, — продолжал лорд Блэквуд. — Вы должны выманить Метиса из замка и привести его к Гарольду. Я постараюсь успеть.       — А если не успеете? — продолжал сомневаться Ален.       — Отступите за реку. Мне ваша доблестная смерть и даром не далась. Тебя это касается в первую очередь, — выделил отец старшего сына, за которым сталось бы ожидать необдуманных действий.       Дальше пошло обсуждение того, чего юный Блэквуд не шибко понимал. Организация похода и продумывание путей, план действий на несколько недель вперед, без возможности его оперативно изменить, подготовка обоза и количество людей. Мужи Воронодрева знали свое ремесло, конкретно лорд Хостер, Гарольд и Томас, тогда как Ален, как понял Эд, таким опытом не обладал.       Конные, латники, лучники, ополчение — всё должно было происходить быстро: сбор и скорое выступление за реку, налетчики должны были двигаться еще быстрее, а мастер над оружием обязывался организовать поле для битвы со скоростью молнии. Эдмунд наконец-то осознал, в чем был риск, о котором говорил Томас: отец делал ставку на внезапность и рассчитывал, что Бракены будут поспешны в своих решениях. Иначе… даже думать не хотелось.       — Лорд Хостер. — Когда собрание подходило к концу, слегка озадаченный Джеффори встал перед владыкой Воронодрева. — Разве вы не будете звать моего лорда-отца?       — Нет, — сразу ответил тот, ввергнув юного орла в еще большее недоумение. — Мы полагаемся только на свои силы, Джефф. Испокон веков Блэквуды и Бракены решали свои дела сами: не знаю, когда это появилось, но коль один не созывает союзы, то другой поступает так же. Если я брошу зов Норберту и твоему отцу, то коневоды приведут Харлтонов, Гудбруков и Рутов. — И он добавил, тихо и глядя пред собой: — Тогда Талли точно все прознает. Мне эта рыбеха в заднице не нужна.       — Тогда позвольте мне представлять дом Маллистеров.       «Куда ты, сука, лезешь», — в мыслях обронил Эд, в некоторой степени завидуя молодому орленку. Он был вестеросцем до мозга костей, с молоком матери впитал пересказы о бравых героях, что мечом прорубали себе путь к славе и без оглядки бросались в самое пекло. Не подозревал, какая дорога стояла перед ним.       — Ты будешь рядом со мной, — решил его судьбу Хостер и сказал остальным: — На этом все.       Рыцари откланялись и последовали за стремительно уходившим Титосом. Довольный Маллистер хлопнул Эда по плечу, прежде чем проскользнуть перед мейстером в коридоры чертога.              «Я не поднимал перчатки…»       — Эдмунд? — Каким бы грозным он не старался казаться, лед в его очах треснул, а в слова проникли нотки обеспокоенности. — Все нормально?       — Я в порядке, — на выдохе молвил юноша, даже не стараясь звучать убедительно.       Чтобы Хостер не хотел сказать, захлопавшие у окон крылья опередили его. Один ворон пролетел мимо, второй сел на подоконник и завертел клювом от одного Блэквуда к другому. Пара бусинок остановилась на мальчишке, пронзительные и чего-то ждущие. «Старые боги слышат нас!» — повторяли девиз дома люди. «Черные птицы приносят дурные вести», — не соглашались с ними другие.       Первым заговорил Эд, спокойным, почти отрешенным тоном:       — У меня есть право остаться? Или ты отправишь меня на Север, как и хотел?       Безобидный с виду вопрос приговорил отца к размышлениям. Его задумчивый взгляд скользил по младшему сыну, словно ища в нем хоть что-нибудь, будь то достоинство или изъян. Возможно он хотел, чтобы Эд сказал что-нибудь еще, или просто новых слов, но тот терпеливо ждал.       — Ты этого хочешь? — с прищуром вопросил Хостер.       — Ронас бы остался. — Эд хорошо знал своего брата. — Даже если бы ты запретил, он бы нашел способ это сделать.       — Да, он мог… — с тяжелым вздохом признал лорд Блэквуд, откинувшись на спинку резного стула. Они знали, что иного от второго сына ожидать бы не пришлось — эта горькая правда подтверждалась его последним поступком.       Ворон дал о себе знать: он протяжно каркнул, взмахнул крыльями и выпрыгнул из окна в свободный полет. Продолжал ли отец видеть в этих птицах благоволение Старых богов? Что все происходит так, как говорилось в девизе их дома? Или он видел что-то иное? Как бы то ни было, эти создания туманили его взор и придавали таинственную уверенность. По крайней мере сомнений в принятых им решениях Эдмунд не наблюдал.       — Сейчас… — Лорд Хостер помедлил, возвращаясь к сыну. — Сейчас самое время, чтобы ты стал мужчиной: только так мальчишка может повзрослеть… — Его руки сомкнулись, правая ладонь потерла тыльную сторону левой, пока та не уперлась в нее костяшками. — Хотя я бы предпочел оставить тебя в стороне.       — Меня необязательно кидать в самую гущу событий, — начал было Эд. — Да, я слишком мелкий, чтобы тягаться со старшими: по сути, я им не ровня. Но я неплохо обращаюсь с луком, и с ним от меня будет больше проку, чем если бы я дрался верхом.       — Думаешь, ты готов? — прямо спросил лорд Хостер, не сводя с сына темных, пристальных глаз.       — Сомневаешься? — вопросом ответил Эдмунд, позволив себе легкую ухмылку, но отец остался невозмутимым.       — У меня для этого есть все причины.       — Я готов, — как можно увереннее заявил младший из сыновей, стараясь скрыть свои сомнения. Ведь он не знал, так ли это или нет. Лишь одно — смерть Ронаса должна быть оплачена той же монетой.       Поверил ли отец или нет, сказать было трудно, но ответ юноши его удовлетворил. Застывшее напряжение наконец-то спало, позволив владыке Воронодрева немного расслабиться.       — Хорошо. Скажешь Гарольду, что ты отправишься вместе с ним… — Он отвернулся к окнам, наблюдая за пролетающими мимо воронами.

…

      Арсенал Воронодрева не мог похвастаться чем-то необычным: многое было старым и потрепанным, хранились даже видавшие времена Танца Драконов доспехи, что еще могли сослужить хорошую службу. Только боги знали, скольких владельцев сменили они, прежде чем попасть в новые руки. Пусть и такие, они сродни древним реликвиям, кои доставали лишь в самый необходимый момент.       И вот он настал. Первая стычка, или первый бой, а может все закончится большим сражением — никто не знал, что уготовила судьба и куда она повернет. Они могли лишь предполагать, но Эд даже и подумать не мог, что этот момент настанет так скоро. Он считал, что его первый бой случится в Эссосе, когда он наконец-то сможет покинуть Вестерос и отправится в странствие со свитой воинов. А сейчас…       Судьба расположила иначе.       При свете масляных ламп люди спускались в арсенал за снаряжением для похода. Отец и сын зашли последними, оглядывали стеллажи и полки, подбирали для юнца то, в чем он мог выжить. То, что было велико, отдавали крепостному кузнецу, остальное до конца затягивалось ремешками. Когда дело дошло до рук, Эд нашел наручи в виде щитков: совсем новые, прокладка до сих пор пахла свежей кожей, а гравировка с лысым деревом не была испорчена ни царапинами, ни вмятинами.       — А это чьи? — спросил он не оглядываясь.       Хостер ничего не ответил. Он встал тенью позади младшего сына, следил, как его большие пальцы поглаживали работу кузнеца.       — Рона. Их сделали к его шестнадцатилетию.       «Не хватило одного года».       — Я могу их взять?       — Бери. И это тоже.       В руках отца оказался шлем, на вид новый и идеально отполированный, а кузнец почти полностью выпрямил единственную вмятину на лбу. В отличие от турнирных доспехов, его поверхность не сверкала и выглядела матовой. Юный Блэквуд аккуратно отложил наручи и бережно взял «сахарную голову», вглядываясь в прорези глазниц.       — Тоже Рона?       — Когда-то он принадлежал моему деду. Теперь он твой.       — Квентину?       — Да. Вмятину почти не видно, но ты можешь ее нащупать. — Эд так и сделал, проведя большим пальцем по лобной части. — Шлем выдержал один удар — выдержит и следующий.       Арсенал Эдмунд покидал в числе последних. Кольца его кольчуги звенели в унисон с остальными, соперничая со стуком чешуйчатых пластин. Иногда взгляд падал на наручи, плотно зажатые ремнями, а пальцы сами тянулись к выгравированным деревьям, поглаживали их тонкие ветви. Зажатый подмышкой шлем упирался в ремешок наплечника, вдавливая его сильнее, чем тот затянут. Пояс плотно охватывал геральдическое сюрко, а ножны с одной стороны и клевец с другой тянули его вниз, давя на тазовую кость.       Во дворе собрались остальные. Загружался обоз из трех телег: складывали как провиант, так и походные вещи. Нетерпеливый Титос в седле казался больше обычного, раздраженный голос звучал басом, поторапливая медленных как улиток людей. С широких плеч ниспадал вороной плащ, на половину закрывая доспех и почти полностью укрывая круп такого же черного коня. Он выглядел скорее злодеем, чем героем придворных песен, рядом с которым юная Джейн Вэнс олицетворяла саму невинность и доброту. Такая маленькая, с поникшими плечами, она казалась еще меньше. Ее опечаленный взор обводил внутренний двор и часто задерживался на женихе. Только в разговоре с юной леди Титос понижал свой тон настолько, что тот терялся среди других голосов.       — Эд! — Младшая Блэквуд бросилась в объятия любимого брата, обхватила его насколько позволяли ручонки и уткнулась головой в живот. — Не уезжай! — послышалась приглушенная мольба.       — Мила, все будет нормально, — Эд старался ее утешить, обнял свободной рукой и слегка наклонился. — Мы вернемся очень скоро.       — Не правда! — восклицала она дрожащим голоском и подняла гневные глазки. Темно-зеленые, такие же как у него и их матери, они блестели на свету от выступающих слез. — Рон уехал и не вернулся! А теперь вы уезжаете и тоже не вернетесь!       Медленный вздох юноши говорил больше, чем тот мог сказать. В толпе он заметил родителей. Эд не мог сказать о чем думал отец, — тот просто смотрел на них как человек с картины, — тогда как вся фигура матери выражала одновременно неодобрение и печаль: она была несогласна с его участием в походе. Меньше всего леди Алира желала отпускать еще одного сына, с искренней заботой считая его еще маленьким, но ничего не могла с этим поделать. Не одобряла, но понимала, в отличие от своей дочери.       — Послушай. — Эдмунд опустился на одно колено и положил руку на ее хрупкое плечико. Меланта понурила голову и поджала губки, нехотя слушая, что он говорил: — Как бы это ни было опасно, мы обязательно вернемся. Я ведь не хочу расстраивать свою сестренку. Тем более меня будет ждать самая красивая и замечательная девочка.       — Кто?       — Ты конечно, — заулыбался Эд, потрепав ее по макушке. Небольшого, но все же эффекта он добился, когда ее уста посетила слабая улыбка. — Что, разве есть другие?       — Есть, — снова заныла Меланта, разом погубив маленький успех. — На праздниках ты постоянно танцевал с другой, а про меня совсем забыл.       — На праздниках?... А-а-а… — Он понял про кого шла речь. — Тогда давай так: когда я вернусь, мы с тобой заставим Филипа играть музыку, а сами будем плясать целый день. Уверен, мама с папой к нам присоединятся, Тит и Джейн, но мы-то с тобой их уделаем. Согласна?       Это все, что он мог ей сказать.       — Эдмунд. — Сир Гарольд звал его с седла, принимая с рук Тристана поданный ему шлем. — Мы выезжаем.       Для сестры их объятия были несправедливо короткими, но она все же отпустила брата к гнедому жеребцу. Оседланный, с закрепленной парой колчанов и вязовым луком, Буцефал приветствовал своего всадника ударом копыта и кратко заржал. Он был готов. Эд осознавал это так, словно и вправду научился понимать животных, из-за чего хмурился пуще прежнего: сначала воронье, потом собаки, теперь и лошадь. «Тебе кажется, Эдмунд», — отвечал на его вопрос Вилеон. — «Ты не первый, кого поразила паранойя. Поэтому ты думаешь, что понимаешь так же как и людей». Тогда же мейстер рассказал пару поучительных историй про тех, кто, как они уверяли, разговаривали со зверьем. Утверждали, что их благословили Семеро, что это магия, или они и вовсе являлись живым воплощением одного из многочисленных богов.       Возможно мейстер был прав, но мальчишке это никак не помогло.       Взобравшись на спину Буцефала, юный Блэквуд прикрепил шлем к седлу и какое-то время рассматривал его. Правая рука легла на затылочную часть, но перчатки из кожи не позволили ощутить холод металла. Дурные мысли навязчиво лезли в голову, пока их не разогнали неожиданные хлопки крыльев. Прямо у правого уха каркнула ворона. Эд дернулся от нее, а когда та попыталась сесть на плечо, то тут же пресек это взмахом руки. Недовольная птица улетела прочь.       — Ага, кажется, — бурчал он, припоминая слова мейстера.       Всадники выстраивались в походную колону, Эдмунд занял свое место в ее начале. Сиры Гарольд и Ален встретили мальчишку кивками, друзья намного жизнерадостнее, следуя как оруженосцы за своими рыцарями. В это же время стража открывала ворота: гремели цепи подъемной решетки и яростно скрипели петли дубовых, окованных железом дверей.       Заметив младшего брата, Титос нарушил его последние мгновения спокойствия и слегка ударил по плечу. Простым движением головы он выразил единственный вопрос: «Ты как?», на что Эд ответил легкими, не совсем уверенными кивками. Для старшего этого было достаточно.       «Прости меня…»       Ворота глухо ударились о стенки прохода. Всадники послали лошадей за стены Воронодрева. В рейд отправлялись без знамен.       До середины первого дня они держались вместе, пока не разошлись разными путями. Треть людей ушла за Титосом на восток, намереваясь сделать большой крюк через пастбища местных коневодов. С ними же отправился и Каспер. Вторая треть отделилась вместе с Аленом, продолжая идти на юг вдоль Вдовьей — Джаспер, как оруженосец, был рядом со своим рыцарем.       Оставшиеся следовали за Гарольдом и маленьким лордом. Высоко над землей парили сопровождавшие их вороны.       По пути к Шепчущему лесу, от которого должны были свернуть на восток и перейти реку, отряд заезжал в каждую деревню или посылал одиноких всадников, требуя от местных предоставить людей. Те выставляли пятерых, а то и семерых мужиков, снаряженных кто чем горазд — язык не поворачивался назвать их воинами, ибо большая часть приходила в чем попало, а в руках держали не только луки, но и палицы, топоры, дубинки и даже ножи. Редко встречались те, чьи семьи передавали поколениями старые доспехи, будь то перешитая десятки раз стеганная ткань, или перекованная местными кузнецами кольчуга — эти были на вес золота.       Но не в этом было их различие, ибо не походили они даже на однородную массу. В памяти юного Блэквуда еще остались картинки забытых фильмов — или он их сам себе надумал, — где идущие в поход люди хоть и отличались своим снаряжением, но все равно были похожи.       Но оглядываясь на колону, мальчишка наблюдал какой-то мультикультурный сброд всех мастей и народов, который с натяжкой можно было разделить на три группы:       Первые были самыми многочисленными и состояли из местных, ничем не отличающихся от западных соседей кроме темных и рыжих волос: опрятные, с приятными для глаз лицами. Если и был у них доспех, то тканевый: сшитые в несколько слоев акетоны или набитые шерстью гамбезоны.       Вторых было немного, и выделялись они высоким ростом, густыми бородами и жирными волосами — очень похожи на тех северян, которых Эдмунд видел на пиру, — в вареной коже, в шкурах, менее десятка носили старые, местами проржавевшие кольчуги.       И последние, коих было примерно столько же, сколько и северян: низкие, но здоровые как быки, с черными как смоль волосами и грубыми, угловатыми лицами. Похожие на головорезов, они и одевались соответствующе, их шлемы напоминали скандинавские, и почти у каждого на поясе висел топор.       «Во времена до Таргариенов», — рассказывал когда-то еще живой мейстер Квинс, — «Трезубцем правили железнорожденные. Эти дикари всегда мечтали владеть, как сами говорят, «зелеными землями», и в правлении Хоаров вполне успешно устраивали маленькие завоевания западных земель Вестероса. Они владели Арбором и Староместом на юге, и аж до Медвежьего острова на севере. Так бы оно и оставалось, пока Харвин Хоар не обратил внимание на Трезубец. Местные лорды были только рады избавиться от Дюррандонов, а потом трижды пожалели, что променяли достойного короля на одного из этих кальмаров».       «Вера в Старых богов всегда была сильна в этих землях», — говорил как-то Вилеон, — «и это никогда не нравилось септонам. При разных королях, они либо подвергались гонениям, либо наоборот — им даровали право и защиту. Но твоей семье стоит благодарить Джейхейриса Миротворца, кой своим указом запретил Святой Вере проповедовать в Чернолесье. И северянам, которые осели здесь после Танца Драконов».       Однако были и те, на которых Эдмунд предпочел бы не смотреть. Еще лучше, чтобы они были где угодно, но не в их отряде: совсем юные парни и безусая ребятня. Благо их было около десятка.       Прошло девять дней, прежде чем они собрали около двухсот человек — в основном пешие и с луками, — и последними пришли к Глинистому пруду. У его окраины раскинулся небольшой лагерь в два десятка маленьких палаток, хотя людей в нем было куда больше. Рядом паслось около сотни лошадей, но они держались так плотно, что их могло быть и больше: то и дело одно копытное опускало голову и терялось среди других, а другое наоборот — поднимало ее.       Собравшийся здесь «сброд» был куда однороднее того, который привели Гарольд и Эд, и куда сноснее. Малочисленные рыцари, решившие не снимать доспехи, расхаживали в рыбьей чешуе, уступая по шуму лишь немногим владельцам цельных лат. Другие пользовались кольчугой, с которой носили стальную защиту для плеч, локтей и голени, но в общей массе заменяли ее на кожу.       И действительно: без знамен они выглядели либо как банда наемников, либо как богатые разбойники, что не сильно отличались друг от друга. Воронье, везде следующее за ними, с нетерпением ждало начала грандиозного пира — их присутствие как воодушевляло, так и настораживало людей.       Один из деревенских домов послужил местом собрания для тех немногих рыцарей и баннеретов, что приняли участие в походе. Эдмунд ничего не решал, мог лишь смотреть и, как ему сказали, учиться, в то время как его старший брат подражал их отцу и, сидя за подгнившим столом, выслушивал мнение каждого рыцаря.       — Мы перейдем реку где-то здесь, — ткнул пальцем в карту Гарольд, нависая над ней и периодически поглядывая на остальных. — Ваши разведчики, милорд, сказали, что там есть довольно широкий брод, и воды там по пояс. Переправа не займет много времени.       — А дальше? — не отводя темных глаз от клочка бумаги, поинтересовался Титос.       — Завтра я возьму пару людей и отыщу место для битвы. Только потом, как мы вернемся, можно будет выступать.       — Нет, пойдем все вместе, иначе попусту потеряем время. Сколько тебя придется ждать? День? Два? Седмицу?       — Ваша правда, — Гарольд спокойно принял замечание. — Но так куда безопаснее, нежели мы все будем бродить по окрестностям. Когда я вернусь, я отдам своих людей: они приведут вас куда следует, а дальше каждый займется своим делом. Сколько вы собрали конных? — Взгляд мастера над оружием скользнул от старшего Блэквуда к Алену и обратно.       — Более двух сотен.       Названная отцом Каспера цифра пришла по душе старому рыцарю.       — Как и рассчитывал лорд Хостер. Половины для каждого хватит для быстрых налетов. Пешие останутся со мной: мы приготовим засаду и будем ждать вашего возвращения.       — Хорошо. — Наследный сын поднялся, став на голову выше всех остальных. — Не будем медлить. Ален пойдет на восток, а я на юг.       То, как резко Титос изменил план отца, никому не понравилось. Эдмунд поморщился и хотел было возразить, но Гарольд опередил его:       — Лорд Хостер приказал вам идти на восток. — Как можно мягче, насколько позволял грубый голос, указал он, всматриваясь в маленькие глаза старшего из братьев. — Ален должен идти на запад. Про Каменный Оплот речи не шло.       — Не тебе говорить, что мне делать, сир, — в голосе наследника не было ни учтивости, ни уважения, лишь требование знать свое место. — Я уже вел людей и знаю, что нужно делать.       — Тогда были оборванцы, милорд, а это люди лорда. Вы рискуете пустить коту под хвост не только нашу кампанию, но и лишиться своей головы. У меня нет ни малейшего желания сообщать о вашей потери леди Вэнс, тем более вашей леди-матери.       Наверное их упоминание должно было возыметь отрезвляющий эффект, но Гарольд прогадал и выбрал не ту стратегию. Упертость у Блэквудов передавалась поколениями, и один из них продемонстрировал правоту этих слов, когда Титос возвысился над старым рыцарем как занесенный над гвоздем молоток.       — Они убили моего брата, — тихо рычал он. — За это я предам их дома огню, как и обещал лорду-отцу, а леди-матери принесу голову сраного конеёба.       — У Бракенов больше всадников, чем у нас, — мастер над оружием игнорировал напор юноши, еще больше ввергая того в тихую злость своей невозмутимостью. — Неспроста их земля называется землей коневодов. Сколько они соберут, завидев вас? Полсотни? Сотню? Две?       — Пусть, — не внял его словам Титос, с непоколебимой уверенностью задирая голову: — Тем больше падут от моей руки.       — Милорд…       — Не спорь со мной, Гарольд. — Старший Блэквуд отмахнулся как от назойливой мухи и вернулся за стол. — Долг требует от меня потребовать платы за Рона, и я возьму ее. Ни одна скотина не может причинить вред моей семье, а потом жить так, словно ничего не произошло.       Присутствующие расценили наступившую тишину за возможность высказаться в поддержку старшего Блэквуда, или же доверенного рыцаря лорда. Они делали это аккуратно, без риска нагрубить ни одному, ни второму.       — Наверное, так даже лучше, — говорил сторонник Титоса. — Лорд Бракен не сможет собрать достаточно людей и будет вынужден выйти против нас с тем количеством, которое есть при себе. Мы закончим поход раньше.       — Только если это окажется правдой.       — Старые боги на нашей стороне: мы все слышали о прилетевшей стае ворон, и над нами они кружат — это благословение, не иначе.       — Или предостережение.       Разговоры и разговоры. Чего они хотели этим добиться? Эдмунд видел, что брат уже принял решение и не изменит ему, даже если кто-то предоставит неопровержимые доводы этого не делать. Затихший с недовольным видом Гарольд это понял, понимал и молчавший все это время Ален. Они могли смириться с волей наследного сына, но не Эд.       — Дайте мне поговорить с братом. — Он перестал прятаться в тени и встал перед старшим братом. Не заметив каких-либо телодвижений, юноша обернулся на собравшихся и уточнил: — Наедине.       Рыцари не спешили подчиняться, справедливо считая, что выдворить их мог лишь старший из братьев. Они ждали его согласия, но Титос, казалось, не был заинтересован в их отсутствии: не последовало ни слова, ни хотя бы жеста. Он отклонился назад, но не найдя у стула спинки, вынуждено поддался вперед.       — Оставим их, — решил за всех Гарольд и своим примером заставил рыцарей покинуть деревенский домик.       Дуэль в гляделки продолжалась, пока за последним не закрылась дверь.       — Ну и чего ты хочешь? — Титос бурчал с раздражением, а его недовольная мина была способна отбить все желание говорить.       — Для начала достань голову из своей задницы. — Резкая смена тона напрягла старшего, он перестал горбиться и сощурил на младшем темные глаза. В отличие от других, Эд мог позволить себе не выбирать выражения. — Чего ты хочешь этим добиться?       — А ты будто не знаешь, — скривился тот сильнее прежнего. — Я тебе не летнийский попугай, чтобы по десять раз повторять. Нравится кому или нет — я иду на юг.       — Послушай: я не меньше твоего хочу, чтобы Роберт получил сполна, но…       — Роберт? — Титос сильно изумился упоминанию одного имени, только рот не открыл, а глаза в странном неверии смотрели на Эдмунда. Титос решительно поднялся. Ножки стула с жутким скрипом прошлись по полу, а прогнившие доски стола прогнулись под тяжестью кулаков старшего брата. С высоты своего роста он говорил тихим рычащим голосом: — Они все должны сдохнуть, Эд. Весь их дом. Ты же видел как их сопляк зарезал Рона, и что потом? Они хотя бы пришли просить прощения? Лорд Метис, который шастал по нашим землям как у себя дома, заехал в наш замок? Нет. Они только рады, что наш брат погиб.       — Мириэль тоже погибла.       — Да плевать на нее, — сплюнул Тит. — Отец всегда говорил, что от Бракенов одни только проблемы. Теперь я вижу этому неоспоримое доказательство в их подлости, коварстве и лицемерии.       — И ты вознамерился положить этому конец? — Эдмунд был поражен не только его словами, но и, как он думал, чрезмерным слабоумием. — И каким это, интересно, образом? Кинешься в логово зверя, наплевав на всю осторожность?       — Тебе то какая разница? Если я умру, то ты станешь лордом Воронодрева — можешь начинать радоваться, а не делать вид, будто тебе не все равно.       Они вернулись туда, откуда все и началось. Казалось, гибель Ронаса должна была сблизить братьев, но пропасть между ними никуда не делась. Эдмунд думал, что они уже это прошли, но Титос по-прежнему видел в нем соперника: за внимание родителей, за любовь матери, за поддержку отца, а теперь и за его наследство.       В сказанном Эд услышал однозначный намек на свою корыстность и скрытую игру, что на самом деле он только и ждет возможности стать единственным наследником. Это было неправдой, юноша считал себя другим.       Оба были на нервах, но первым сдался младший:       — Ты идиот, — он буравил старшего тяжелым взглядом хмурых темно-зеленых глаз. — Тупой, близорукий идиот, если считаешь, что это так…       — Слышишь, мелкий.       Титос в миг завелся и шагнул к нему. Плотно сжатые губы побелели, брови почти сошлись над карими глазами, утонувшими в мраке вспыхнувшей злости. Пальцы сами сложились в увесистые кулаки. Второй шаг, и Эд что есть сил ударил кулаком по столу:       — Я блядь не закончил! — Полный ярости крик прокатился по комнате раскатом грома — то, что юноша так усердно подавлял в себе от самих похорон, наконец-то нашло выход. Эдмунд попытался взять себя в руки: глубоко вдохнул и как можно спокойнее выдохнул. Не помогло. Он стиснул челюсти до зубовного скрежета и резко выпалил прямо в лицо брату: — Сколько раз я должен сказать, чтобы до всех наконец-то дошло?! Не нужно мне никакое наследство! Но нет же, ты упрямо считаешь иначе, а знаешь почему? Потому что ты всегда думаешь только о себе, как обиженный мальчишка, который боится, что у него заберут его любимую игрушку. А сейчас ведешь себя как тупорылая скотина: куда ты, блядь, решил поехать? Что ты хочешь доказать? Что ты лучше меня и что только ты можешь быть лордом после отца? Или что ты идиот, которого еще следует поискать? Он был и моим братом! — «Младшим», хотел было сказать Эд. — Он умер у меня на руках, а я ничего не мог с этим сделать!       С каждой фразой боль уходила, юноша почувствовал долгожданное облегчение. На душе стало легче, затихал вырвавшийся наружу гнев.       Титос так и замер там, где остановился. Нервный срыв брата нисколько не удивил его: у всех нервы на пределе, а этот совсем мальчишка. Однако его слова возымели эффект: вся решимость, с которой он шел к младшему, испарилась без следа.       Эд пристально смотрел на брата:       — Ты можешь быть самым последним куском дерьма, но ты мой брат, Тит. Не самый лучший, но все равно брат. Одного я похоронил — второго хоронить не хочу.       После громких слов воцарилась напряженная тишина. Несколько минут братья молча буравили друг друга глазами. Не так Эдмунд хотел провести их разговор, но ему нужно было выговориться, хотя бы так дать волю эмоциям, а не изображать из себя каменную глыбу, для которой любой удар совершенно неощутим. Его брат не спешил что-либо говорить. Он медленно обошел стол и с шумным выдохом присел на его край.       — Ты не прав, — начал он спокойно. — Я никогда не переставал думать о нашей семье, а то, что я собираюсь сделать, лишь часть моего долга. Как сын, я должен во всем слушать отца и я не подведу его, чтобы ты там не думал. Как старший брат, я должен был защитить Рона… — Тит понурил голову, широкие плечи поникли, словно вина и вправду лежала только на нем. — Меня там не было, но я приложу все силы, чтобы он был отомщен. Но как старший брат… — Его рука легла на наплечник Эда, Титос наклонился к нему и заглянул прямо в глаза. — Я успел защитить тебя, когда это было нужно. И если понадобится, я сделаю это еще раз. Ты не лучше меня, Эд, такой же мелкий ушлепок. Так может это ты думаешь только о себе? Хочешь свалить куда подальше, наплевав на свой долг перед нашим домом? Не надо на меня так смотреть — твои друзья мне все рассказали, с них спросишь.       — Тебя могут убить.       Замечание Эда лишь рассмешило Титоса:       — Тебя тоже. — Усмехаясь, он хлопнул того по груди так, что звякнули кольчужные кольца. — Но у меня больше шансов выжить, так что не надо за меня волноваться. Позаботься лучше о себе. — А затем резко влепил младшему хорошую затрещину. — А это чтобы за языком следил.       Удар был не злым, а каким-то… братским?

…

      К вечеру разжигали костры, шум стоял как на карнавале: отовсюду доносились смешки и радостные возгласы, крестьяне во всем услуживали воинам Чернолесья, не рискуя высказывать недовольства, если таковы и были. Особенно отцы, чьи дочери обхаживали своих избранников и полностью отдавались в их руки. Одна из девчат сидела на коленях Каспера и весело смеялась над всеми его шутками, даже когда они не были смешными. Тристан ответственно заботился об оружии своего рыцаря: усердно натирал сталь какой-то тряпкой и время от времени проверял результат под светом огня. Джаспер меланхолично ковырял угли палкой.       Эдмунд с комфортом расположился на траве, оперся о теплую спину прилегшего Буцефала, и лениво жевал сушеные вишни. Казалось, он ничего не замечал кроме вороны, которую подкармливал. Еще одна сидела на соседнем дереве, третья недолго скакала рядом, пока не решила улететь. Обычно неприрученные птицы никогда не подпускали к себе людей и сами не спешили идти на контакт. С этими же Эдмунд даже не пытался подружиться, как с сорокопуткой. Днем они кружили над головой маленькой стаей, по четыре или пять птиц, а вечером спускались и бесстрашно приставали к юноше. Ему это совершенно не нравилось: он не мог их прогнать, ибо улетать не хотели, и слушать, когда с ними говорил, тоже. Вороны просто держались рядом и жили своей жизнью.       — Плохой знак, — Джаспер с опаской поглядывал на пернатых. — Не к добру это, милорд.       — А чё таково? — Тристан даже суеверным быть не мог. — Ну летают они, ну хай и летают, какая разница? Главное чтоб под ногами не мешались.       — Они и не смогут, дурень, — проявлял остроумие Каспер, видя в приятеле недалекого ребенка. Крестьянка на его коленях тихо посмеивалась. — Это птицы — они машут своими крылышками и летают, — а не какие-то куры, которых ты постоянно пинаешь в крепости.       — Но ведь тоже птицы, — был недалек от правды Тристан. — И под ногами шастают. Значит и эти могут.       По многозначительным взглядам Эдмунд видел их отношение к сыну кузнеца, понимал, каким глупым его считали. Несомненно, так оно и было, но друзей принимают такими, как есть: юноша был рад, что Тристан оставался с ним, и хотел бы того же от других.       Но с возвращением разведчиков судьба разделила их. Спокойные дни закончились когда отряды под началом Титоса и Алена отправились в поход. Пешие, ведомые непосредственно Гарольдом, свернули лагерь последними.       К рассвету они перешли в брод Красный зубец, нарушив давние границы с Бракенами. Прохладный ветер гулял по округе и шелестел уже тронутыми желтизной листьями. Скорый приход осени для налетчиков был только на руку: последний урожай предадут огню, табуны лошадей и стада рогатого скота или уведут с пастбищ, или перебьют всех до единого. Лорд, скорее всего, не ощутит тяжелых последствий, чего не скажешь о его людях, чьи амбары сожгут до тла.       Рейд начался не с разграбления, ни с сожжения посевов или угона скота. Не повезло крестьянам, что шли по Речной дороге со стороны Риверрана, обремененные груженной мешками телегой. Им просто не повезло застать переправу воинов Чернолесья.       — О нас никто не должен узнать, — напомнил Гарольд приказ лорда Хостера, послав на бедолаг пару человек.       С крестьянами разделались за считанные секунды. Эдмунд предпочел не смотреть, но не мог заставить себя не слышать их крики.       Две сотни человек проехали тракт и в спешке вошли в чашу осиного леса. Неприученные к марш-броскам, они двигались очень медленно. Три телеги, которые тащили на себе все необходимое, пару раз застряли колесами в корнях, еще больше замедляя их продвижение.       Только под конец дня они были на месте. Отряд разбил лагерь на окраине леса, прямо перед открывавшейся за ним узкой равниной шириной примерно в половину мили. Она уходила куда-то на юг, окруженная холмами с запада и густыми деревьями с востока. Место, где сейчас кормились лошади, должно было стать огромной могилой.       — Часть людей мы расположим на этом холме, — объяснял и, в то же время, учил мальчишек Гарольд. Люди трудились, снимали старый лагерь и устраивались в новых местах, стучали по дереву топоры. — Остальных в том лесу, — указал он напротив, медленно поведя рукой вправо, где заканчивалась равнина и поднимались осиновые деревья: — А вот там должен будет встать лорд Хостер. Тристан, скажи мне: почему так?       Сначала Эдмунду показалось что старый ветеран шутит, спросив своего оруженосца, но тот был настроен вполне серьезно. Взгляд юноши скептически прошелся по приятелю, сомневаясь в его способности дать внятный ответ. Однако тот не стушевался.       — Чтобы взять их с трех сторон, — буднично отвечал он. — Войско лорда встанет там как приманка для рыбы, а мы в нужный час выбежим на свои места и осыпем врагов стрелами.       — И когда мы должны это сделать? — Гарольд вел оруженосца в нужном направлении, как отец учил ребенка ходить, не забывая при этом испытывать толику гордости за успехи своего чада.       — Когда их остановит чеснок. — Тристан указал на группу людей с мешками, что одной линией шагали по равнине. — Люди щедро сеют им как родное поле — ни одна коняга не сможет пройти. Тогда-то мы и должны нанести удар.       Если бы Эд не знал Тристана как облупленного, он бы не удивлялся проявлению его сообразительности и, что самое главное, последовательной логике. Темно-зеленые глаза с любопытством бегали от оруженосца к рыцарю и обратно, как бы спрашивая: сам ли Гарольд натаскал юнца, или Эдмунд просто не замечал за ним склонности к стратегии?       — А потом? — Гарольд был доволен им, но на этом не останавливался.       — Как Боги решат, — центурион по-простому пожал плечами. — Коль струсят, так просто побегут. Коль упрямы, так будут двигаться дальше. А коль смышленые, то могут броситься на нас и на тех, что в лесу. Поэтому мужики стругают колья.       Рыцарю следовало отдать должное: он хорошо обучил своего слугу.       — Так было на Кровавом камне? — поинтересовался Эдмунд, по-новому обозревая подготовительные работы.       — Примерно, я уже не помню. — Мастер над оружием нахмурился, засунул большие пальцы за пояс и погрузился в тяжелые думы. Прищурив глаза, он пристально разглядывал траву, словно в ней скрывались сцены давней битвы, которые он старался воскресить в памяти. — Помню как пираты сделали вылазку небольшим числом, а Ланнистер воодушевил нас броситься за ними в погоню. Все говорило о легкой победе, пока мы не угодили в ловушку. Даже когда остальные подоспели, они никак не изменили ситуацию: пляж слишком узкий, чтобы на нем развернуть десять тысяч человек; стрелы летели со всех сторон, особенно со склона горы, а подступы туда были закрыты кольями; песок под ногами скользил — бегать по нему еще то удовольствие, — и пыли поднялось столько, что ни дышать, ни видеть нормально никто не мог.       Два мужика сложили в общую кучу заточенные с двух сторон палки. Одно острие, чтобы вонзиться в землю, а второе — в человека.       — Теперь мы делаем то же самое. Здесь нет песка, под который проваливаются ноги, но у нас есть чеснок. У нас нет скалы, где можно поставить лучников, но есть этот холм и вон тот лес, где лучники смогут спрятаться до начала боя. И у нас есть колья.       — И мы, — добавил оруженосец. Гордость у мастера над оружием как рукой сняло.       — Да, Тристан, — флегматично закивал он, — без тебя мы обречены на поражение.       Несмотря на сарказм в тоне рыцаря, Тристан остался довольным.       Равнина представлялась юному Блэквуду доской для кайвассы, а реальные люди — теми фигурами, коими обменивались игроки. Он старался вообразить ход предстоящей битвы в той последовательности, на которую рассчитывал Гарольд: как войско отца становится спиной к осиному лесу, а Бракены выходят на открытое поле; как те ломятся сломя голову вперед, пока их не останавливает раскиданный в траве чеснок, и как вышедшие из засады лучники осыпают их градом стрел. Все выглядело слишком хорошо, Эд сказал бы идеально… но что потом? Тристан верно сказал: как боги решат.       — Но теперь этого мало, — неожиданная оценка рыцаря озадачила не только его оруженосца, но и маленького лорда.       — В смысле?       — План может не сработать, если твоего брата настигнет несчастье. Ален слишком далеко и кроме ленных рыцарей никто ему не угрожает, но вот Титос отправился прямиком к замку.       — Он может отступить к нам.       — Может, — не спорил Гарольд, — но уж лучше он это сделает без потерь и с большой добычей, чем с поджатым хвостом и остатками людей. Нам придется выступить на юг и постараться привлечь к себе больше внимания, чем он. — А затем тихо пробурчал: — И молить Воина дать нам сил, если все получится.       Идея была чертовски безумной. Каким образом они должны были это сделать, имея при себе только пеших и всего десяток конных? Может, будь они профессиональными воинами, Эдмунда не одолевали бы опасения, но стоило ему посмотреть на весь тот сброд, который они собрали по деревням, как уверенность в предложении рыцаря сводилась к нулю.       — Значит… в поход? Ты правда думаешь, что мы справимся?       Одна из причин, по которой Эд уважал Гарольда, это не мастерство меча или приземленные взгляды на жизнь: умение выслушивать любую точку зрения и спокойно воспринимать ее. Так и сейчас, рыцарь мог упрекнуть юношу за сомнения и отсутствие безоговорочной решительности. Всегда мог, но никогда этого не делал.       — Тебе страшно? — за его вопросом ничего не было, только любопытство.       — Немного. — Эдмунд бросил косой взгляд на место, где они были, и на окружавших их людей. Самое время рассказать юноше каким он должен быть, но Гарольд, вопреки всему, остался доволен его ответом:       — Хорошо. Бесстрашные долго не живут… — Взгляд рыцаря опустился на грудь мальчишки и критически осмотрел геральдическое сюрько. — Тебе придется снять накидку.       Эдмунд так и сделал.       Подготовительные работы прекратились, отряд собирался выступать на юг. Многие справедливо возмущались, что вся добыча и трофеи достанутся другим, но теперь, воодушевленные скорой наживой, спешили отправиться в путь. Дым близлежащих селений подгонял сильнее хозяйского кнута.       — Защищайте сына своего лорда, — наставлял Гарольд десятку всадников перед отбытием. — Не покидайте его и всегда держитесь рядом. Эдмунд, поклянись, что в случае крайней опасности ты не стаешь играть в рыцаря.       — Я сделаю, как ты говоришь.       — Поклянись, — настоял он, не желая слушать ничего другого.       Одно из золотых правил Эдмунда гласило: никогда не обещать, никогда не давать клятв. Ведь зарекаясь на что-то, он тем самым обязывал себя выполнить данное слово несмотря ни на какие трудности. Он не желал бросать слова на ветер.       — Клянусь.       И только потом они отправились в набег: на закате того дня, как стая голодных волков, набросились на первую попавшуюся деревню. Созревшие посевы полыхали как сухая трава, в небо поднимался чудовищный столб черного дыма — его было так много, что он тяжелым туманом слался по земле. Из домов сначала выносили все ценное, а затем поджигали, превращая их в огромные печи: глина откалывалась от стен здоровенными кусками, из маленьких окон с треском вырывалось жаркое пламя, соломенные крыши горели ярче, чем светило дневное солнце. Четверо воинов навеселе гнали перепуганную дюжину коров и козлов, угоняли маленькое стадо на север в родные края. Худощавый поросенок с визгом убегал от пары человек.       — Всех не убивать! Пусть выжившие расскажут о нашем приходе! — снова и снова повторял Гарольд и как вихрь носился на своем жеребце между домишками в клубах дыма.       Но не всем дали уйти: разгоряченные безнаказанным разбоем воины убивали крестьян ради забавы, для кого-то перекинули через ветку дерева найденную веревку, молодых женщин забирали с собой, а старых и уродливых отдавали на волю судьбы.       Только один ничего не делал, хотя находился в самом сердце хаоса. Пораженный происходящим Эдмунд безмолвно проехал тела пятерых храбрецов, сложивших головы у въезда в свое селение. Жар пылающего дома заставил Буцефала обойти его по широкой дуге.       На глаза попался до смерти перепуганный старик. Страх до безобразия исказил его морщинистое лицо, обагренные собственной кровью руки собирали внутренности из вспоротого живота. Воины Чернолесья игнорировали его истошные стоны, проходили мимо, а один, с юной девушкой на плече, просто пнул старика, чтобы убрался с пути.       Юноша обернулся на смех. Из опустевшего загона для свиней сделали маленькую арену, вокруг которой собрались многочисленные зрители. Они неудержимо хохотали с обреченных попыток паренька одолеть защищенного кольчугой мужа. Ему дали какую-то палку и заставляли сражаться, а тот лениво прикрывал себя щитом и отпускал едкие насмешки.       К ним подъехал сир Гарольд и командным голосом прекратил их забаву. Люди не расстроились, пинками прогнали парнишку, а когда тот побежал — свистели в след и советовали не останавливаться.       А старик все завывал. Он собрал все свои внутренности, но не знал, что с ними делать. Широко открытые как блюдца глаза обращались к проходящим мимо с мольбой о помощи. И вот они остановились на маленьком лорде. Эдмунд сглотнул подступивший к горлу ком. Левой рукой он натянул поводья и заставил Буцефала пойти к нему. Правая опустилась на рукоять меча и сталь покинула свои ножны. Старик не шелохнулся. Юноша поднял меч над левым плечом и опустил его на шею человека. Лезвие вошло в плоть лишь на треть, из перерубленной сонной артерии брызнула кровь. Старик упал, словно давно уже умер. Живот скрутило тугим узлом…       Больше Эдмунд не въезжал в поселения, держался от них как можно дальше, чтобы не видеть творившиеся там зверства. Ему так было проще, а отвращение к их деяниям не беспокоило совесть как в первый раз. И все же оно никуда не делось: хмурым взглядом он наблюдал за поджогами, как колосившиеся спелым зерном поля превращались в адские моря. А когда все заканчивалось, он оборачивался на обугленные дома, на укрытую серым пеплом землю, и смотрел как хлопья сажи медленно оседали, как пушистый черный снег.       «И это цена за твою жизнь?» — спрашивал Эдмунд, как если бы Ронас мог ему ответить. — «Чтобы ты сказал, увидев это?»       Они оставляли за собой выжженную землю. Вороны неустанно парили над головой, а в час бойни спускались лакомиться свежим мясом, будто с самого начала знали, что люди устроят им богатый пир. Разве можно после этого считать птиц посланниками Старых богов? Многие так и думали, Эдмунд же видел в них обыкновенных падальщиков, учуявших дармовую еду.       Отряд поредел: несколько человек погибли от рук немногих храбрецов, вставших на защиту своего дома; трое возвращались с угнанным скотом, уводили домой коров, коз, овец и лошадей. Ценностями набивали походные сумки и карманы, сваливали на телеги, а что не могли взять — без сожалений бросали в огонь.       Два дня длился их поход, пока местные не решили дать отпор.       Добытых бракенских скакунов Гарольд тот час раздал самым смышленым и послал несколько разъездов на разведку. Один из них вернулся с тревожной вестью:       — Всадники! — Стоило воинам показаться на холме, как они тут же принялись кричать и махать руками, призывая остановиться. — М’лорд! Сир! Там всадники!       Мастер над оружием поднял руку, напряженно следя за приближающимися конниками. Колона остановилась на тропе посреди небольшой равнины, окруженной со всех сторон девственными лесами и лысой возвышенностью перед ними. Горячие головы, возбужденные безнаказанным грабежом, быстро охладились и людей охватило беспокойство.       — Сколько их? — потребовал ответа Гарольд, бросая цепкие взгляды на горизонт.       — Много! — Разведчики натянули поводья, по одному останавливаясь у головы колоны. — Почти стоко же как и нас!       — Сучьи отродья. — Разгневанный рыцарь озирался по сторонам в поисках решения, от чего только больше злился. — Вы бы еще позже сказали! Как далеко?       — Близко, м’лорд. Они оттуда скачут!       Он указал на лысый холм, откуда сами и пришли. Через пару секунд из него проросли три знамени: рыжий жеребец на золотистом поле, белая утка на синих и голубых волнах, и грызущий палку еж на иссиня-белых треугольниках. Это было слишком близко, раз Эд смог их разглядеть: примерно пять сотен ярдов.       Следом за знаменами показались первые всадники. Сталь доспехов сверкала на свету дневного солнца, осенний ветер подхватывал обращенные назад гневные крики: они подгоняли остальных. Очень быстро формировалась кавалерийская линия, центр заняли около десятка рыцарей, по обе стороны вставали легкие конники. Казалось, что их не так много, но лес копий над головами удваивал число.       Волна дрожи пробежала по телу юного Блэквуда, переживания разом покинули его, уступив место чувству стремительно приближающейся опасности.       — Надо уходить, — было первым, что пришло ему в голову.       — Поздно. — Стойкость Гарольда оставалась непоколебимой. Не медля ни секунды, он развернул коня к обескураженным воинам и с омерзением проводил взглядом первых дезертиров из хвоста колоны. — Идиоты… — Рыцарь вынул меч и поднял его над головой, мигом приковав к себе внимание. Его голос надрывался в командном тоне: — Приготовиться к бою! Всем построиться!       Он погнал коня вдоль колоны, выкривая призыв к бою. Воины зашевелились, стали перестраиваться, но делали это неуверенно и постоянно бросали обеспокоенные взгляды на бракенских людей.       — Встаньте в линию! Плотнее! У кого есть копье или пика — вперед! Лучники — назад и готовьте стрелы! — Вороны над головами подняли крик, и рыцарь поспешил указать на них острием меча: — Старые боги слышат нас!       Возможно именно это явление не позволяло страху окончательно сломить дух людей.       Маленький лорд увел свиту за спины стрелков. Вид союзников должен был приободрить, но здравые сомнения не покидали его: они, числом менее двухсот, должны каким-то образом устоять против сотни конных. Запотевшие ладони достали из чехла лук, продели нижнее плечо между ногой и боком Буцефала, а на верхнее надавили как на рычаг. Накинуть петельку тетивы получилось лишь с третьего раза.       С холма донесся нарастающий топот копыт. Началось. Разбег с холма — страшный удар. От волнения перехватило дыхание, понимание безвыходности положения порождало страх. Что могли сделать три десятка пеших против более полусотни конных? Их снесут, а следом и превышающих их в пять раз лучников, что воткнули пучки стрел в землю и наложили первые на тетиву.       Крестьянский мальчишка пополнил число дезертиров, к нему присоединился еще один. Остальные колебались.       — Эдмунд. — Гарольд резко остановился рядом. Рыцарь бросил взгляд на лук в руках мальчишки и с нескрываемым раздражением глянул на того как на умалишенного. — Ты поклялся, что не будешь играть в героя.       — Блядь, Гарольд! — У юноши снова сдавали нервы, страх беспокоил дрожащие руки. — Они все конные! Меня догонят! — Он махнул в сторону бракенских людей — перешедшие на рысь кони разгонялись в галоп. — Я сдохну либо здесь, либо в других ебенях!       Лицо старого ветерана исказилось пуще прежнего, в повидавших жизнь глазах мелькало понимание происходящего. Враг приближался. Времени уже не оставалось.       — Защищайте своего лорда, — слова рыцаря звенели холодной сталью, тон не допускал возражений, а угрюмый взгляд старался выжечь у свиты юноши потаенные сомнения. — Будьте рядом с ним и отдайте свои жизни, если понадобиться. И ты тоже, Тристан.       — Да, сир.       — Приготовиться!       Последнее относилось ко всем. Гарольд проскакал перед их неуклюжим строем. Конница перешла в галоп, за их спинами поднималась пыль. Наконечники копий угрожающе опускались вперед.       — Сгибай! — огласил команду Гарольд, держа меч над головой.       Эдмунд, сидя верхом, оттянул тетиву до самого уха. Ведущая рука слегка подрагивала, наконечник с широкими краями смотрел немного выше неприятельских голов.       — По лошадям — пускай!       В одно мгновение более сотни стрел пролетели над головами первых рядов и устремились вперед. Наконечники ломались или отскакивали от лат, вбивались в щиты и пробивали кольчуги, до болезненных криков раня людей. Большинство коней не были защищены: стрелы впивались в их плоть, в голову, застревали в ногах и мешали бежать. Раненые животные взбесились, многие замедлили свой бег или свернули, лишь бы убраться с линии огня. Самые трусливые встали на дыбы, сбрасывали ездоков и убегали прочь. Задние ряды сталкивались с первыми, в центре кавалерийского строя образовалась мешанина. Баннер с грызущим ветку ежом упал.       Неудержимая масса, которая могла снести пеших с лица земли, принесла себе больше вреда чем пользы. Успешный залп приободрил ряды Блэквудов и очень скоро в сторону врага зазвучали ликующие крики и насмешки.       — Стреляйте, иные вас подери! — кричал Гарольд на обрадовавшихся прежде времени бойцов. — Стреляйте!       Лучники остановили центр, но фланги продолжали наступать — примерно треть от общего числа. Пехотинцы умолкли, сжимались плотнее и ощетинивались всем, что было. Страх проникал в их сердца, кто-то не выдержал и что есть сил закричал. К нему присоединялись другие, пока тридцать голосов не слились в один. Одна из лошадей испугалась и отказалась бежать. Другая затрясла головой и резко свернула с пути, за ней последовала третья. Остальные ворвались в маленький строй и разбили его на еще меньшие части.       Новый залп произошел практически в упор. Стрелы поразили самых незащищенных, ранили их лошадей, пару человек столкнули с седла, не иначе убили. Завязалась ожесточенная рукопашная. Ближайшие стрелки побросали луки и с чем попало бросились помогать выжившим пехотинцам. Парнишку, что держал баннер с рыжим жеребцом, стянули с седла и бросили на землю. Один избивал его дубинкой, второй с десяток раз пырнул ножом.       Остановленный центр был практически спешен. Они собирались под баннером с белой уткой, держали поднятыми щиты, закрываясь от назойливых стрел.       Вернулся Гарольд, остановил коня у левого фланга и указал мечом в даль:       — Идите туда и убейте ублюдков сзади! Вы! — еще громче закричал рыцарь, но из-за шума на правом фланге его не слышали. — Скоты позорные. Пошел! — Он ударил коня пятками и хлестнул мечом по крупу, проезжая между рядами: — Лучники! Лучники, ебать вашу мать! Обойдите и перебейте конеёбов к бесовой матери!       А после остановился у центра, но лишь затем, чтобы дать последнюю команду:       — За мной! Отправим их к Неведомому!       Оставшиеся побросали луки и последовали за командиром. Трое всадников, что должны были оберегать сына лорда, забыли про это и присоединились к натиску. Семеро других в недоумении следили за разыгравшейся прямо под носом рукопашной.       К Бракенам подоспели остальные. Те, кто остался в седле, вламывались в самую гущу боя, расталкивали и своих и чужих. Спешенные собрались в один кулак и ознаменовали натиск боевым кличем:       — Быстрые как ветер!       Запела холодная сталь. Люди рубили друг друга мечами и топорами, дробили кости молотками и дубинками, кололи плоть ножами. Деревянные щиты глухо стонали на каждый удар, звенели кольца кольчуг. Неистово ржали перепуганные и обозленные кони: средь массы людей они не могли ни сдвинуться, ни развернуться. Их валили, рубили им копыта или били прямо в шею, лишь бы сбросить ездоков.       А над головами парили проголодавшиеся вороны, что с радостью приветствовали подношения людей.       — Старые боги слышат нас! — воодушевлял воинов Гарольд, с седла размахивая мечом то влево, то вправо. Однако недолго рыцарю было сидеть в седле: пара рук уцепилась за него и стянула вниз.       Маленькая битва достигла своего апогея, и ее исход зависел от каждого участника. Эдмунд это понимал, но впервые оказавшись в бою, не знал что делать, растерянно смотрел на происходящее и нервно теребил приготовленную стрелу. Рука так и не оттянула тетиву, боялся, что попадет по своим.       Свита разделяла его чувства, их тревожные лица так и говорили: мы должны сражаться, а не быть здесь. Только Тристан казался равнодушным ко всему.       Посланные в обход лучники продолжали идти. Их безнаказанный обстрел в бока и спины мог бы сыграть решающую роль, если бы их не заметили. Из боя вырвалось пятеро всадников — трое налево, двое направо, — и погнали на них лошадей. Следом, стараясь не отставать, вдогонку устремились спешенные ездоки. Застигнутые врасплох луки Чернолесья растерялись и не сразу ответили на угрозу хаотичной стрельбой. Но было уже поздно: всадники настигли их слишком быстро, таранили людей и рубили клинками по головам и плечами. Разъяренный конь с тремя стрелами на крупу обрушил свой гнев на старика: повалил его и мощными ударами втаптывал в землю.       Их просто перебьют, говорил себе Эд, наблюдая как охваченные страхом люди бросались кто куда. Это стало лекарством от оцепенения.       — Блядь, хуй с ним.       Ругань маленького лорда озадачила свиту. У них пробудилось недовольство, когда он выбросил вязовый лук, но после приободрились, завидев в руках отцепленный от седла шлем. Эдмунд мог уйти, использовать возможность бежать и выполнить данную Гарольду клятву.       Поэтому он никогда не давал обещаний.       Левая рука просунулась в лямки малого каплевидного щита и крепко сжала поводья. Правая захлопнула забрало и выхватила из пояса клевец. Буцефал учуял настрой всадника, нетерпеливо забил по земле и оступился для разбега. С участившимся биением сердца пришел прилив сил.       — Ты со мной? — спросил у Тристана Эд. Для него это было важно.       — Всегда, милорд. — Оруженосец поднял свой клинок. Остальные повторили его жест.       — Тогда вперед! — Клевец указал на левый край и восьмеро последовали за маленьким лордом навстречу смерти.       Лошади быстро перешли в кентер, минуя сражающихся по большой дуге. Удары копыт постепенно отдалялись, каждый всадник сам выбирал себе врага, будь то пеший или конный. Своего Эд выбрал из последних, чей белый рысак до хруста прошел по костям человека. Буцефал резво набирал скорость и вырывался вперед. Волнение было столь велико, что из груди мальчишки вырвался крик. Клевец поднялся для удара, но потом быстро опустился — жеребец протаранил всадника и опрокинул его вместе с рысаком. Перепуганная до смерти лошадь резко подорвалась и ускакала, а тройка луков из Чернолесья набросилась на поверженного конника. Его прижали к земле за плечи, чтобы потомок железных людей раскроил череп топором.       Шлем ограничивал обзор, Эдмунду было сложно сориентироваться не только из-за узких щелей, но и из-за ходившего на месте жеребца. Мир кружился, голова вместе с ним. Лишь на мгновение Эд увидел бегущего на него воина и постарался развернуться к нему лицом. Но всадник Блэквудов опередил, проскакал за спиной пешего и рубанул мечом — тот вскинул руками и завалился на землю.       Неожиданно юношу толкнуло вперед. Гнедой ударил подошедшего со спины человека, сломал ему грудину и отстранился. В нервозном ржании Буцефала слышалось напряженное раздражение.       — М’лорд с нами! — Сквозь шум пробились радостные возгласы. Появление свиты маленького лорда воодушевило сломленных, они больше не старались спасти свои шкуры и по мере сил помогали одолеть неприятеля. Но те, кто окончательно пал духом, бежали в спасительные леса.       Перемены не пошатнули уверенность Бракенов, бой продолжался. Двое в кольчугах легко разделались со стрелком: первый проткнул ему плечо, а напарник одним ударом отрубил правую ногу. Эдмунд направил к ним гнедого, горячка боя растекалась по его венам и призывала к решительным действиям. Буцефал налетел на левого, сбил его с ног и втаптывал копытами. На правого обрушился клевец и ударил по поднятому щиту. Еще раз. Еще. Эд вынудил его открыться, заставил коня наступить на него и обрушил молот на левое плечо. Кольчуга воина зазвенела, но не так громко как его болезненный крик. Рука с щитом не могла подняться, чтобы остановить последний удар: клевец вмял лобную часть шлема, по покрытому пылью лицу потекли ручейки багровой крови.       Адреналин и горячка боя не давали сознанию в полной мере оценить происходящее. Сердце работало как за двоих, кристально чистый разум лишь анализировал, а глаза искали любой намек на опасность.       Расправа над преследователями закончилась очень быстро, из спасенных луков в строю осталось около двух десятков, не считая раненных и беглецов.       Но оставалась еще одна группа, и каждая секунда промедления означала смерть всех до последнего. Основной бой все еще продолжался, Блэквудам не помогало численное превосходство, а лучшая броня не могла дать Бракенам победы.       — Тристан! — закричал Эдмунд и завертел головой в поисках центуриона. Он объявился почти сразу, подъехал на пегом и демонстрировал готовность ко всему. То, что он был жив, не могло не радовать. — Командуй ими, пусть стреляют в спины!       В ответ сын кузнеца кратко кивнул и развернулся к доверенной ему группе. Остальные члены свиты собирались вокруг сына своего лорда, потеряв в короткой стычке лишь одного.       — Вперед! — Как одержимый кричал Эд, подняв клевец над головой. — Поможем остальным!       Первый успех их так воодушевил, что второй конский натиск ознаменовался бодрым боевым кличем. Объезжая сражающихся, Эдмунд обратил внимание на спины врагов. Вскоре в них полетели первые стрелы, что вызвало у маленького лорда почти детский восторг.       Но к правому крылу они подоспели с опозданием. Многие были убиты или кричали от нестерпимой боли колотых и рваных ран. Те, кто хотел и мог, убежали. Выжившие с отчаянием боролись за свои жизни.       И вновь свита Эдмунда разделилась: лишь двое остались рядом, а сам он устремился на рыцаря с тремя воинами, что старались прикончить ушлых стрелков. Те, не обремененные доспехами, отскакивали и отбегали, пока другие пускали в них стрелу за стрелой. Рыцарь пригибал закрытый шлем, ткань бригантины в пару местах порвалась, но пластины по-прежнему защищали его. Его товарищи – двое в кольчугах и один в стеганом доспехе — прикрывались малыми каплевидными щитами.       У юноши было велико желание растолкать их на полном скаку, но те услышали их приближение и бросились в разные стороны. Лишь один не успел — конь сбил его на землю и раздробил ногу.       Буцефал по инерции проехал дальше и разворачивался вслед за натянутыми поводьями. В глазницах шлема мелькал силуэт рыцаря, правая рука крепче сжала рукоять клевца и приготовилась ударить по намеченной цели. Тот, отбиваясь от всадника из свиты, стоял к юноше спиной и не замечал его приближения.       Заметил другой. Воин в кольчуге, прикрытой сюрко с белой уткой, выскочил на пути Буцефала и что есть силы закричал, устрашающе размахивая клинком. Гнедой от неожиданности замедлился и отскочил от новой угрозы в правый бок. Меч устремился в его голову, но Эд успел спасти своего друга и ударил в ответ — бить налево оказалось не так удобно. Клевец глухо стукнул по щиту, лезвие меча еще раз звякнуло о стальную окантовку.       Их короткий обмен завершился сцеплением оружия, воин Бракенов сообразил быстрее и потянул на себя. Клевец выскользнул из рук. Первые секунды Эд растерянно блокировал удары, защищал и себя, и своего коня. С опозданием пришла мысль достать свой меч, но рука успела лишь сомкнуть пальцы на рукояти.       Кто-то ударил его по спине. Затем щит в левой руке стал весом с человека: его тянули вниз. Юноша свалился на землю левым боком и приложился головой об облицовку щита. Звон в ушах отдавал в голову, заглушил окружающий мир, шея болела так сильно, словно он ее сломал. Правая рука потянулась к ней неосознанно, проверить, цела ли или нет — это незначительное движение стало спасением жизни: клинок вместо открывшегося горла попал по наручу с чардревом.       Тупая боль в предплечье вернула Эдмунда к реальности. Широко раскрытые глаза смотрели сквозь глазницы на быстро поднимающийся меч. Он снова подставил руку. Лезвие противно лязгнуло по щитку. Резкая боль ударила по всему предплечью.       Быстро, как только мог, Блэквуд стал сползать с щита чтобы его поднять, но слишком медленно. Следующий удар пришлось ловить головой, меч попал точно по конусу и соскользнул по правому плечу — отозвались кольца кольчужного койфа. Но юноша смог закрыться и поднял каплевидный щит. Воин соображал слишком быстро, оттолкнул защиту мальчишки и что есть сил наступил. Слегка выгнутое дерево вдавило в локоть, из-под шлема раздался глухой крик.       Внезапно все потеряло всякий смысл. Безразличие ко всему не ограничивалось одной лишь битвой: абсолютно все стало неважным. А смерть, уже во второй раз, пришла за Эдмундом в обличии человека, заносящего свой меч для последнего удара. Последние действия мальчишки говорили об его отчаянии: он подставил конус сахарной головы и выставил правый бок, чтобы из наплечника и наруча создать подобие защиты.       Совсем рядом закаркали вороны.       — Ах ты ж сука!       Возмущенный крик был самым лучшим, что когда-либо слышал Эд. Три черные птицы с громким карканьем налетали на человека, били его клювами и царапали острыми когтями. Одну он разрубил, но вторая разодрала ему лицо.       С приливом новых сил, Эдмунд дергаными движениями избавился от лямок щита и достал из-за пояса стилет. Крепко сжимая тонкую рукоять, он бросился к ногам воина и вогнал клинок в голень по самую кость. Мужчина зарычал, раненая нога подвела его и заставила пасть на колено. Словно охваченный лихорадкой, Эд набросился на него как дикий зверь и старался повалить на спину. Бил стилетом в правый бок, старался попасть в правую подмышку, но часто бил туда, куда получалось: в живот, в ребра, в область сердца. Острие застревало в кольцах, не всегда могло проколоть поддоспешник или входило не так глубоко.       Воин не сдавался, старался не дать себя завалить и бил мальчишку гардой по голове. Сахарная голова превратилась в колокол, звон в ушах не утихал, но это его не остановило. Короткий клинок прошел сквозь кольчугу в плоть до самой рукояти. А потом, неистово крича, просто бил, с каждым разом все сильнее и быстрее. Последний удар он направил в открытое горло. Стилет пробил его насквозь.       Непрекращающийся гул раскалывал голову пополам. Дрожащие руки потянулись к шлему и сбросили его на землю, дневной свет резанул по глазам и заставил зажмуриться. Дыхание было столь частым, словно он дышал последним кислородом и вот-вот задохнется.       К счастью облегчение наступило очень скоро, шум в ушах затихал и юный Блэквуд стал различать радостные крики.       Взглядом как у безумца он быстро пробежался по округе, в руке снова оказался стилет, готовый вкусить человеческую кровь. Однако никто не стремился убить мальчишку, а вид убегающих людей вверг его в искреннее недоумение.       — М’лорд! — К маленькому лорду подъехал конник из его свиты и торжественно воскликнул, указав на бегущих: — Мы их разбили! Это победа!       И вправду люди Бракенов поджали хвосты. Те, кто остался при конях, уходили с равнины со скоростью ветра, оправдывая девиз своего сюзерена. Остальные, подгоняемые летящими стрелами, надеялись на скорость своих ног. Многие бросали оружие, по глупости даже щиты, становясь для лучников легкой мишенью. А там, где совсем недавно была ожесточенная схватка, стояли немногие выжившие и с превеликим удовольствием оглушали округу победоносным ликованием.       — Старые боги слышат нас!!! — кричали они, взирая на парящих над равниной воронов.       Силы, что поддерживали юного Блэквуда, разом иссякли. Он буквально рухнул на землю и провожал отступающих отстраненным взглядом. Ушибленные места нещадно ныли, обе руки пульсировали в такт неугомонного сердца, а вместо гула в голове разразилась сильная мигрень.       — Ебать вас всех конем…       Рядом фыркнул Буцефал, кратко и игриво. Сначала Эдмунд хотел разозлиться на него, обвинить в том, что его бросили, но не стал. Сил не осталось даже на простое негодование. Потому, когда гнедой наклонил к нему голову, то Эд просто обнял морду и прислонился к ней лбом.       Вскоре песнь победы сменилась неумолкаемым хором раненых. Стоны, всхлипывания и утробные завывания звучали отовсюду, куда бы мальчишка не посмотрел. Тех, кто служил лорду Блэквуду, оттаскивали от поля битвы и старались помочь всем, чем могли. Остальных, кто не считался рыцарем или сквайром, нещадно добивали. Потерявшие своих всадников кони разошлись по всей равнине: многие хромали, утыканные стрелами старались избавиться от них, если могли.       К большей радости Гарольд оказался жив. Старый ветеран, которого стянули с седла, умудрился не только уцелеть, но и практически не пострадать. Только прихрамывающая на левую ногу походка говорила, что это не так. Да и весь вид у старика был устрашающий: доспех покрывали свежие вмятины и царапины, он был наполовину измазан грязью и еще не высохшей кровью.       Доверенный рыцарь отца помог юноше подняться, обратил внимание, как тот зашипел, стоило лишь коснуться левой руки. Опытный взгляд критически осмотрел мальчишку с головы до ног, пару раз задержавшись на свежих царапинах правого наруча.       — Ты как?       Эдмунд еще раз обвел равнину отстраненным взглядом, прошелся по живым и мертвым. Особенно по мертвым.       — Нормально, — бесцветным голосом ответил он, ощущая подступающий к горлу ком.       По правде сказать, юноша слукавил: все было чертовски дерьмово. Нахмуренное лицо рыцаря явно соглашалось с данным утверждением.       — Мы потеряли до половины убитыми. — Он развернулся к полю небольшой битвы, взгляд, несмотря на одержанную победу, оставался таким же, как и перед ее началом: недовольным и раздражительным. — Пеших практически не осталось. Тех, кого ты видишь, в основном с луками... — Последствия ему категорически не нравились, тяжесть потерь тенью ложилась на хмурое лицо. — Многие умрут еще до заката.       Юноша все еще отходил от своей первой битвы, все, что он мог — кивать и осознавать последствия.       — Честно говоря… — Недовольство, коим был одержим мастер над оружием, немного ослабло и позволило проступить искренней улыбке, коей наставники одаривали своих учеников. — Я рад, что ты не в их числе. Воин услышал мои молитвы и дал тебе сил остаться в живых.       — Не Воин, — безмятежно поправил его Эд, но Гарольд, судя по легкой ухмылке, понял его неправильно. Тогда мальчишка объяснил, задрав голову к небесам: — Вороны.       Казалось, рыцарь не поверил, и с подозрением посмотрел на черных птиц. До этого момента воодушевлять людей на гибель словами о богах, о том, что они на их стороне, было ничем иным как необходимостью. Верил ли Гарольд своим словам? Видимо не до конца, ибо сильно было его удивление неожиданной правоте.       — Значит… Старые боги действительно слышат нас. Тебя в частности, — поправил он и опустил взгляд мимо мальчишки, над его правым плечом. Эд мог не оборачиваться: он бы ни с чем не спутал горячее дыхание Буцефала.       Живот напомнил о себе, дурнота накатила изо всех сил. Отвратительный привкус на языке стал предвестником, но юный Блэквуд не успел сделать и шага, как его согнуло над землей. Рядом, как и всегда, посмеивался старый ветеран.       — Это страх покидает тебя, — навеселе сказал он и по-дружески хлопнул мальчишку по спине, обрекая на еще один приступ рвоты.