Дом белого древа

«За вину предков платят потомки»

— Квинт Курций Руф, римский историк

      — Отец сказал, что лорд Тайвин не хотел порочить именины принца. — Дейн сидела на краю стола и болтала ногами в красных сапожках. — И что ему было сложно из-за близости твоей семьи к королю. Хотя по-хорошему вас всех следовало посадить в колодки.       — Так и сказал? — безразлично спросил Эд, собирая по комнате вещи, что успел разбросать, и небрежно сбрасывал в кучу. На самом деле мальчишке было достаточно трех сменных комплектов, но мать не желала ничего слышать, из-за чего юноша чувствовал себя какой-то капризной принцессой.       Хотя у принцесс гардероб наверняка в пять раз больше, если не в десять.       — Ну, не всех, — замялась Эшара. — Только сыновей лорда Метиса и твоих братьев, но десница так не сделал, потому что король Эйрис и твой отец — кузены. Вот. Помнишь, что было на пиру? Как король общался с десницей? У них не все гладко.       — Ну да, а посадить только Бракенов было бы несправедливо, — фыркнул Блэквуд, посматривая на расплывшуюся в довольной улыбке мордашку дорнийки. И нет, не от его слов — сорокопутка резво поскакала по руке девушки и в миг очутилась на ее макушке, считая черные густые локоны своим новым гнездом. — Нападение на младшего посреди белого дня должно караться соответствующе.       Он с силой захлопнул крышку сундука и поморщился на покалывание в левом предплечье. Пальцы отреагировали незамедлительно и напряженно сжались, лишь безымянный и мизинец еле касались ладони. Тем не менее, маленькое буйство успокоило его.       — Зато они заплатят за содеянное. И посмотри на себя. — Дейн уперлась руками о край стола и слегка наклонилась вперед, заглядывая в хмурые очи мальчишки. — Ты ж теперь красавец, — играла улыбка на девичьем личике, а пара фиалок то и дело посматривала на то, что осталось от левого уха. — Сможешь всем рассказывать, как ты мальчиком сразился со взрослым рыцарем.       Эд скорчил гримасу: одна бровь опустилась, а вторая метнулась вверх.       — Сразился? Меня чуть как свинью не прирезали… — Вспыхнул он от возмущения. Дорнийка продолжала мило улыбаться как ни в чем не бывало. Блэквуд громко выдохнул. — Ты вообще не умеешь утешать людей.       — Умею, — надулась юная леди, попутно снимая с головы сорокопутку. — Ай! Почему она клюется?       — А ты ее кормила?       — Она не хочет.       Чтобы маленькая прожорливая пташка не хотела есть? Для Эдмунда это стало удивительной новостью, что явно отразилось на его лице.       — Я давала ей зерна, но она отказалась, — Эшара не поняла его удивления.       — Она ест мясо, — ответил Эд так, будто это самой собой разумеется, и только потом вспомнил, что забыл об этом сказать.       Черные локоны взметнулись, когда Дейн резко обернулась к перелетевшей на выложенный камнем подоконник птице. В щебетании сорокопутки явно слышался укор, она оживленно запрыгала и грозно стукнула клювом.       — Почему ты сразу не сказал? — с возмущением вопросила Эшара, подскочив к своей спутнице и нежно взяла ее в руки, словно мать младенца. Пернатой нравилось, как с ней обходились, укоризненный щебет сменился надменным, а в черных бусинках так и было написано: «Служи мне, раб». — Моя хорошенькая, пойдем, поищем тебе вкуснятину.       В первые минуты знакомства сорокопутка с опаской посматривала на девочку, а сейчас наслаждалась особым к себе отношением. Если бы птицы умели улыбаться, то широкая самодовольная улыбка разорвала бы её пернатые щеки.       — Пойдем с нами, мальчик с собачкой, — весело ухмыляясь, позвала за собой юная Дейн и почти что вприпрыжку направилась к двери.       — Меня зовут Эдмунд, — словно мантру повторял мальчишка.       — А мой вариант намного лучше! — с превосходством заявила она, поглядывая на юношу безвинными глазками.       Дейн остановилась в дверном проеме, ожидая, когда юноша последует за ней. Терпение, видимо, не было ее сильной стороной: она начала пружинить на носках, заставляя упругие локоны подпрыгивать в собственном танце. Или юная леди таким образом высвобождала переполявшую ее энергию. Блэквуд затруднялся сказать точно.       — Хорошо, — после коротких раздумий согласился он, но не спешил куда-то идти. Пристально, с прищуром, посмотрел на девочку. — Воробушек. Да, так и буду тебя называть.       — Фу, воробьи противные, — она показательно наморщила носик, не оставляя сомнений в своем отношении к этому виду птиц. Затем с такой же легкостью дорнийка переменилась, придав себе важный всезнающий вид. — Ты их видел? Они же совсем некрасивые.       — Поэтому и воробушек, — пожал плечами юноша — этот вариант его полностью устраивал.       Уголки губ опустились, не оставив и следа от веселой ухмылки. Дейн слегка наклонила голову, и посмотрела на юношу своими выразительными глазами как на дурака, сказавшего самую нелепую глупость. Сорокопутка внимательно следила за ней, а потом повернула клюв к виновнику и в точности подражая хозяйке.       — Вредный, — буркнула Эшара, но Эд не слышал обиды.       Возможно, это была такая игра? Словно в подтверждение его мыслей, юная леди вновь переменилась, не забывая поглядывать на мальчишку свысока, пользуясь превосходством своего роста. Она показала язык и тут же ускользнула в коридор, откуда до Эда донесся злорадный смех.

***

      Блэквуды вышли во внутренний двор раньше ланнистерских слуг, ждали, пока те вынесут скромный багаж двух мальчишек, что пали в немилость своего отца. Братьям разрешили попрощаться, прежде чем спуститься к конюшням в глубинах скалистого замка, и провожание, судя по угрюмому лицу лорда Блэквуда, немного затягивалось. Джейсон Маллистер был краток и пожелал братьям доброй дороги, когда как Джеффори не спешил отпускать лучшего друга. Хостер проявлял терпение, хотя в мыслях наверняка подгонял замковых слуг, что не очень-то спешили, и был готов унести на руках бунтующую дочурку. Он бы так и сделал, если бы Алира не попросила разобраться самой. Только вот леди-мать не учла, что ее чадо не собиралось отпускать любимого брата из мертвой хватки и с упорством капризного ребенка выдвигала свои требования. Если провожание и затягивалось, то только из-за Меланты.       — Тогда я поеду вместе с ним! — настойчиво заявила девочка и гневно топнула ножкой, угрожающе посматривая на великанов вокруг себя.       — Мила. — Эд бережно развернул ее к себе и опустился на колено, вглядываясь в искрящие недовольством глазки. — Не надо так переживать — мы еще встретимся. Это ведь не навсегда.       — Но надолго! — жалостливым голоском протянула она, не скрывая своей печали. — А потом ты опять уедешь! И Рон уедет! Почему нельзя остаться дома?       Она повторяла эти слова снова и снова, с того самого момента, как узнала об их отъезде. Отец и мать старались объяснить ей, терпеливо и с родительской заботой, но младшая Блэквуд не слушала их. Нельзя винить ребенка в том, что он не понимал.       Над левым ухом захлопали крылья. Сорокопутка села на плечо мальчишки и повернула к нему клюв, напевая короткую, но бодрую песнь. Эдмунду показалось, что она была прощальной. Вот только птица не должна была прилетать, еще с первого пира она не оставляла свою новую спутницу и везде сопровождала ее. Но раз она здесь, то, должно быть, и хозяйка где-то рядом.       Младшая сестра вновь переключилась на леди-мать, продолжая упорствовать в своих желаниях, но не так рьяно как раньше. Еще немного, и она сдастся.       Юноша поднялся с колена, поглаживая пернатого друга от клюва до спинки, и огляделся по сторонам, пробежался взглядом по узким окнам и террасам. Кроме их семьи никого не было, двор был пуст, не считая ланнистерских слуг, что умело не попадались на глаза. И все же Эд рассмотрел на дальней террасе юную леди, но не Дейн. То была Мириэль. Она стояла прямо под лучами восходящего солнца, в платье цветом желтого песка и спелого персика, а над правым ухом ярко горели красные лепестки цветка. Она и не думала уйти в тень, специально держалась на самом виду, хотя и на приличном расстоянии. Возможно, девушка думала, что таким образом не разгневает лорда Хостера и своего отца, но Эд не был так уверен.       Ронас тоже ее заметил, но вместо радости темные глаза отражали болезненную тоску. Вскоре и Джеффори, и Джейсон, а вместе с ними и все остальные проследили, куда смотрел второй сын. Хостеру происходящее не понравилось, на грубом лице заиграли желваки. Отец семьи так ничего и не сказал: быстро нарастающий топот с террасы над их головами отвлек его.       Всего одна пара быстрых ножек привела ко двору юную Дейн. Дорнийская леди прильнула к перилам и растерянно озиралась по сторонам, словно в поисках утраченного сокровища. Оно было найдено на плече мальчишки, в больших фиалковых глазах промелькнули радость и облегчение.       — Пора, — приказным тоном сказал лорд Хостер, завершая затянувшееся провожание.       Эд пересадил сорокопутку на запястье и поднял ее в сторону новой хозяйки.       — Возвращайся.       Птица захлопала крыльями к террасе и приземлилась на перила, откуда в последний раз произнесла свою песнь, с той же интонацией, прощаясь с человеком. Эшара хотела ее поймать, но сорокопутка ловко отскакивала в сторону и поворачивала клюв к мальчишке. Девочка не сдавалась, но чем закончилась эта игра, Эд уже не видел.       Они с братом спустились в недра Утеса, куда не пробивались теплые лучи солнца. Пар изо рта появился на втором пролете и сопровождал их до самой глубины, становился более видимым и густым, а озноб встречал их колющими кожу иглами средь каменных стен.       Лето не лето — под землей всегда было холодно.       Внутренние конюшни освещали факелы и жаровни на высоких ножках, чтобы люди не запрягали в темноте своих лошадей. Эд затягивал последние ремни седла на гнедом жеребце и слишком резко дернул левой рукой. Колотая рана стрельнула острой болью, заставила стиснуть зубы и отдернуть руку. Она сложилась в кулак, но растерявшие былую силу пальцы практически не слушались: мизинец не сгибался до конца, безымянный палец лишь касался внутренней стороны ладони. Только большой, указательный и средний подчинялись приказам, сжимаясь до побеления.       Мейстер говорил, что рана слишком мала и не нанесла юноше особого вреда. Но тот, смотря на непослушные пальцы, видел все иначе. А как же без вреда, судорожно вздохнул Эдмунд от этой мысли, или из-за холодного воздуха, и напомнил себе лишний раз не беспокоить руку, как бы тяжело не приходилось без нее.       Правой он взял под узду коня и вышел с ним к Львиной Пасти. Ронас ждал его с небольшим эскортом, скрестив руки на роге седла, но возглавлять путешествие досталось невыспавшемуся сиру Гарольду. Мастер над оружием был расстроен возвращением не меньше, чем мальчишки, а утренний подъем явно воспринимал как наказание. Будто это не дети его господина учудили, а он сам виноват во всех грехах этого мира.       — Шевелите копытами, — раздраженно бросил он воинам Воронодрева, что выходили из конюшни следом за Эдмундом.       Когда все были готовы, всадники выстроились в походную колонну и последовали за рыцарем и сыновьями лорда. Они выехали из тоннеля под поднятой решеткой и пересекли массивный мост. Не доезжая до перекрестка дорог, конь Эдмунда занервничал и дернул гривой: ему было непривычно нести на спине человека.       — Спокойно, Буцы, расслабься, — наклонился к его уху мальчишка, поглаживая новоиспеченного друга вдоль шеи. — Тебе еще понравится, когда мы поскачем наперегонки с ветром.       Конь в ответ фыркнул и повел ушами. Буцефал — у Эда не было проблем с фантазией — был своенравным и немного буйным, в чем он успел убедиться за вчерашний день, когда слуги пытались увести его с ристалища в конюшню Утеса. Конь никого к себе не подпускал и грозился затоптать любого, кто посмел бы взять его за узду или веревку. Тогда Эдмунду пришлось прийти за ним самому и успокаивать нервного скакуна разговорами. Хоть он и слушался третьего сына, но характер показать умел и любил.       — Это несправедливо, — не удержал Ронас своего возмущения, когда колонна вышла на Речную дорогу. — Почему отец не позволил остаться до конца турнира?       — Ты так спрашиваешь, будто я знаю.       Кому что, а старший брат о турнирах, будто остальное не имело значения. Исключенный из списка участников, несмотря на неплохое выступление для первого раза, за его возмущениями скрывалось намного больше обиды, чем он показывал. К его сожалению, Эдмунд не мог разделить его негодование.       — Это неправильно, — продолжал бухтеть второй сын, напоминая недовольную квочку. — Ему следовало позволить мне участвовать до конца — это было бы честно.       Тяжелый вздох вырвался сам по себе, когда Эдмунд ему говорил:       — Ты прилюдно высказал симпатию Мириэль…       — Вот именно! — вдруг завелся Ронас, будто только и ждал этих слов. Третий сын пожалел, что вообще упомянул юную Бракен. — Я ее не унизил, не оскорбил, вообще ничего плохого не сделал. Я не виноват, что ее братья конченые ублюдки.       Он ждал одобрения от младшего или хотя бы понимания, но Эдмунд старался пресечь разговор своим молчанием. Увы, тактика не сработала, и Ронас сам продолжил говорить:       — Мы не виноваты, что дед Мириэль убил нашего прадеда. Это всего лишь случайность — мало ли что на турнире происходит? Вчера в общей схватке погибло трое — это я точно знаю, — но войны-то никакой не началось.       — Да у нас и так война, если ты не заметил, — решился ответить ему Эдмунд. — Давняя и непонятная, и закончится она, скорее всего, только когда наши семьи перебьют друг друга. Других вариантов я уже не вижу.       Новое откровение поразило Ронаса, заставило его замолчать и долго переваривать услышанное, подарив младшему брату бесценные мгновения тишины. Раньше Эд высказывал ему поддержку, поговаривал, что брат и его возлюбленная положат конец вековой вражде, но сейчас… Левая рука сама потянулась к оставленной на память половине уха.       — Для этого придется всех убить, — второй сын растерял прежний пыл, но не твердость своих слов. В его взгляде было неверие и упрек за сказанное братом. — Всех, Эдмунд. Не только лорда Метиса, но и его детей, их леди-мать, кузенов… — Он поджал губы, скривил их, говоря следующие слова: — Если захочешь поплавать в чужой крови, то тебе придется разбить зеркало нашей матушки. Я бы не смог смотреть в свое отражение. Сможешь ли ты?       — Я не говорил, что собираюсь это делать. — Младшему не нравился его взгляд, как и негласно повешенный на него ярлык палача. — Я просто высказал свою точку зрения.       — Она неправильная, — тут же отрезал старший, угрюмо нахмурив густые брови. — Нет никакой чести в том, чтобы вырезать всю семью.       Эд закатил глаза и раздраженно выдохнул. Он хоть и понимал, что имел в виду старший брат, но формулировка через «честь» отозвалась в нем небольшим раздражением.       — О чести вспоминают только когда удобно. Когда неудобно — всякий делает то, что хочет.       — Неправда, — встрепенулся Ронас, как упертый баран на узком мосту. — Настоящий рыцарь никогда не поступится своей чести и не будет убивать женщин и детей, которых клялся защищать.       Краем глаза Эд видел замедлившего шаг коня сира Гарольда и как тот поравнялся с мальчишками. С заспанными глазами мужчина прикрывал рот кулаком, когда зевал, и бросал на детей сонные взгляды.       — Боюсь, твой брат прав. — Усталый то ли от детских споров, то ли от недосыпа, рыцарь говорил тихо, но так, чтобы его слышали. — В мире достаточно людей, что не брезгуют запятнать свою честь — это правда. — Следующие слова он сказал, глядя на Эдмунда: — Но не всякий рыцарь заслужено получил свои шпоры, и не всякий их достоин. Дело не в чести, милорды, а в том, каков человек. Томас, например, так и остался оруженосцем, но, несмотря на свою скупость и угрюмый характер, из него бы получился образцовый рыцарь: он честен и верен своему лорду, даже свою старушку ни разу не колотил. Но вот сир Лан… вы его не знаете… даже оруженосцем не был, зато его отец богатый купец.       — Ты хочешь сказать, что шпоры можно купить? — Ронас покривился словам Гарольда и неверяще мотнул головой. — Но ведь так нельзя!       Ответ мастера над оружием был безмятежным.       — Согласен, нельзя. Но что делать, например, межевому рыцарю? У него ни земли, ни денег, на службе не состоит. И вот к нему обращаются с просьбой посвятить какого-нибудь юнца, а взамен предлагают сотню золотых драконов.       — Да хоть тысячу. Ему следует отказаться.       — Очень сложно отказаться, когда в твоем кошельке пара медяков, — спокойно объяснял Гарольд, лениво покачав головой. — И потом в королевстве появляются люди, которые если и слышали о благочестии, то только из песен или собственных представлений. На людях они стараются подражать образу благородного рыцаря, но на деле дерьма в их головах, как в сточной канаве, и никто не удосужился его выбить… — Он замолчал, рассматривая сыновей своего лорда пристальным взглядом. — Но сначала я выбью его из вас: приказ вашего лорда-отца.       У Ронаса вырвался обреченный вздох, когда как Эдмунд возмутился этой воле:       — У меня как бы травма, — напомнил он, аккуратно подняв левую руку. Перевязку скрывал рукав нового дублета, и его следовало бы оттянуть, но Гарольд и так знал, что это правда.       — В бою ты то же самое скажешь? — рыцарь не проникся сочувствием, наоборот, в его голосе отразились ноты упрека: — Простите, у меня стрела в колене торчит, и я не могу с вами сражаться? Так что ли?       — Драться на поле боя и на ристалище — разные вещи, — поддержал младшего брата Ронас, но сир Гарольд не внял его словам.       — Тяжело в учении — легко в бою, — авторитетно заявил тот. — Научись терпеть сейчас, чтобы потом было проще. А твоя дырка успеет зажить раньше, чем мы приедем.       Он был прав — за месяц пути колотая рана затянулась, и на ее месте остался лишь маленький шрам в напоминание о неудачной стычке с Робертом Бракеном. «Жаль не все заживало так же», — с печалью думал Эд, собирая и разгибая пальцы руки в наивной надежде, что безымянный и мизинец когда-нибудь вернут свою гибкость. Но ничего не менялось, появилась лишь новая привычка, от которой юноша теперь не мог избавиться.       Как и не мог избежать того, что подготовил для непутевых братьев сир Гарольд. На следующий день после приезда, он, в прямом смысле этого слова, выгнал их на тренировочное поле внутри крепостных стен и заставил облачиться в полный комплект доспехов, какие только были в арсенале.       Сила любого учителя заключалась в знании слабых мест своих учеников, и Гарольд не брезговал их использовать. Младшего он посадил на коня и заставил сходиться в сшибке с тремя всадниками, что поочередно сменяли друг друга. Старшему было не легче, когда против него выставили девятерых из гарнизона, что выходили по трое и гоняли юношу по кругу — Ронас, как ни старался, не мог одолеть всех сразу.       Все было обставлено так, чтобы никто не добился успехов. У старшего Блэквуда было больше шансов по сравнению с Эдмундом и его боязнью сшибки, но он так и не преуспел. Оба, так или иначе, падали на землю. Передышки никто не давал. Даже когда их оставляли силы, Гарольд настаивал на продолжении и постоянно напоминал о приказе лорда-отца.       В какой-то момент Буцефала обуяла злость, третий сын будто бы уловил ее мимолетный отголосок. Конь выражал недовольным фырканьем и взмахом хвоста, нетерпеливо бил по земле. Он никогда себя так не вел, но сейчас разбушевался в ожидании сигнала. Когда флажок хлопнул по воздуху, Буцефал сам сорвался вперед, вздымая копытами пыль. Вот только он несся прямо на соперника. Эд натянул поводья и старался увести его вправо, но гнедой жеребец дернул гривой и вырвал их из рук.       До всадника осознание происходящего пришло не сразу, он развернулся, но лишь подставил себя под удар. Буцефал влетел в них тараном в запертые ворота и опрокинул на землю. Эд удержался в седле благодаря ремням и отделался перманентным испугом.       Болезненный вопль раздался на всю крепость, в один миг воцарив гробовое молчание. Кобыла подскочила как подстегнутая и ускакала прочь, оставив всадника с переломом ноги лежать на земле.       — Не стойте столбом, идиоты! — приструнил Гарольд рядом стоявших людей, а ближайшему отвесил увесистого подзатыльника. — Отнесите его к мейстеру!       Буцефала после этого пришлось закрыть в стойле.       К закату братья валились с ног. Загнанные, побитые и чертовски уставшие, они могли только подняться в свои покои и рухнуть на кровать мертвым грузом. Так продолжалось до середины четвертого дня, пока мастер над оружием не прекратил это издевательство. Братья как один облегченно выдохнули, сбросили под ноги шлема и от бессилия улеглись на землю.       — Милорды. — Взволнованный Вилеон, которому не сильно нравилось происходящее, обходил их кругами и нервно мял пальцы. — Вам следует снять доспехи и пройти со мной. У вас могут быть травмы, о которых вы даже не подозреваете.       Ронас смотрел на небо тупым взглядом и буркнул уставшим голосом:       — Отвали.       Эдмунд издал невнятный звук согласия, ибо на большее у него сил не осталось.       — Милорды! — более настойчиво воззвал к ним мейстер и начал что-то говорить, но Эд его уже не слышал.       Земля была удобнее набитого шерстью матраса, а кольчужный койф идеально замещал собой перьевую подушку. Лучи солнца приятно грели лицо, под ним было даже теплее, чем зимой под одеялом из овечьей шкуры. Усталость быстро взяла свое и погрузила сознание в сон…       Он узнал собственные покои по слишком знакомым узорам на потолке и по положению кровати относительно стен. Голова медленно повернулась на подушке к середине комнаты и дала глазам возможность убедиться в правоте своих мыслей — его покои. Наверняка юношу отнесли и, избавив от поднадоевших доспехов, уложили в постель, с которой категорически не хотелось вставать.       Желание лежать трупом и не двигаться было сильно, но недостаточно, чтобы выстоять под упорством нужды. Ей на помощь пришли напрягшиеся в один миг спина и плечи, чьи мышцы предательски ныли и, казалось, тянули юного Блэквуда обратно на набитый шерстью матрас. Эдмунд так и застыл, сидя на кровати, и рассматривал помятые складки простыней, нарушая покой медленным дыханием. В голове во всю происходило внеочередное заседание, где одна мысль, подобно неугомонному сенатору, старалась перекричать другую.       То недовольство, с которым Эд встретил решение отца отправить его в другой дом, превратилось в тлеющие угли некогда огромного кострища, а сир Гарольд своими действиями будто бы взял лопату и переполошил их, смешав с кучей пепла. О да, у мастера над оружием неплохо получалось выбивать из кого-то «дерьмо», но с Эдмундом, видимо, не закончил.       Юноша с трудом поднялся на ноги и лениво побрел к гардеробу, чтобы одеться и подготовить в дорогу немного вещей. Как бы мысли-сенаторы не взывали к уму разуму, внутренний диктатор заставил их захлопнуть рты и повиноваться своей воле — дорога, как и ранее, продолжала вести в Рим. Отец не запрещал его посещать.       Ни кастелян Томас, ни мастер над оружием сир Гарольд, никто из них не высказал что-то против желания маленького лорда отправиться в путь и занялись подготовкой эскорта. Только мейстер был недоволен, что все вокруг игнорировали его звенья, в особенности Эдмунд, которого он сопровождал по крепости на пути к выходу. Вилен видел сомнения юноши и старался сделать то, чего не смог голос разума.       — Эдмунд, тебе нужен покой, — зашел он со стороны обладателя серебряных звеньев. — После таких нагрузок нельзя перетруждаться, а ты мало того, что еле ходишь, так еще собрался уезжать.       — Я поеду в телеге, — равнодушно отмахнулся сын лорда, ведя их по лестнице в самый низ. — Там тебе и покой, и полное безделье. Все то, что ты от меня требуешь.       Но мейстер не сдавался.       — Эдмунд, я понимаю, что тебе не хочется уезжать в другой дом. — Он был в курсе произошедшего. — Но в этом нет ничего дурного и является обычной практикой. Титул рыцаря — почетно и престижно, в особенности для младшего сына.       Блэквуд поморщился, но не от ударившего в глаза солнечного света после темных коридоров чертога. Он неосознанно вспомнил двух Бракенов, что укрепили за рыцарями дурное мнение. Если бы не Гарольд, они бы давно заслужили его порицание.       — Дело вовсе не в этом. — Эдмунд остановился и заставил Вилеона сделать то же самое. Болотного цвета глаза встретились с нахмуренным взглядом серой стали, в коем просматривались заботливые блики. — А в том, что отец больше не будет нам потакать. Это значит, что когда я вернусь, все остается так же, как и сейчас: одна большая деревня с понаехавшими людьми. И тебя это касается так же, как и меня. Остается только надеяться, что Титос в свое время позволит стряхнуть пыль с чертежей, но вряд ли дело пойдет дальше отхожего места. — Эдмунд замолчал, позволяя мейстеру обдумать каждое предложение, и наблюдал, как они отозвались в нем тяжелой тенью, что пала на лицо ученого. — Как ты там говорил? «Цитадель обладает такими технологиями, что тебе даже и не снилось», и вот мы сейчас находимся с тобой в той ситуации, когда об этих самых технологиях можно смело забыть.       Слова задели Вилеона достаточно глубоко, чтобы на лбу выступили морщины, а взгляд слегка потускнел. Эдмунд хорошо помнил того ученого, полного бесконечным энтузиазмом и нескончаемым желанием воплощать в реальность множество проектов. Дом Блэквуд не мог воплотить их все, но половину точно, а юноша дал мейстеру надежду, что в будущем это изменится.       Эд отвлекся на снующих по двору людей, услышал, как громыхали на каждом камушке колеса телеги. Она остановилась рядом с вынесенными вещами, и слуги принялись за погрузку. Мейстер не смотрел в их сторону, зато Блэквуд видел, как складывались один за другим миндалевидные щиты и копья, а близ козлов устилали мешки с соломой.       Подошла Кабаниха. Она уткнулась холодным носом в раскрытую ладонь мальчишки и широко зевнула. Глазки прикрылись, когда Эдмунд почесал ей шею. Щенки резвились по двору и бегали как стадо диких кабанов, пробегая между копытами лошадей и под колесами стоявшей на месте телеги. Кони, привыкшие к соседству с гончими, водили носом и раздраженно фыркали.       — И что ты собираешься сделать? — голос мейстера заиграл нотами сомнений, словно Эдмунд заразил его своим недугом.       — Задобрить отца, показать чего мы достигли и что в будущем будет в два, а то и в три раза больше.       — Это очень наивно, — Вилеон придал своему лицу хмурое выражение.       — Думаешь, я не знаю? — скривился юноша, но лишь потому, что выпускник Цитадели говорил горькую правду. — У меня нет других вариантов, но если у тебя есть идеи получше, то давай — говори. Ты же мейстер, вот и придумай что-нибудь.       Тот неосознанно коснулся своей цепи, пальцы обхватили мягкую медь и спустились к двум из олова. К сожалению, она не могла помочь своему носителю и приговорила его к удрученному молчанию. Блэквуд ничего другого и не ожидал.       — Твоего лорда-отца будет трудно задобрить, — Вилеон, теперь уже задумчивый, спрятал ладони в широких рукавах шерстяной робы. — У тебя нет никаких гарантий, Эдмунд. Я давно уяснил, что он человек слова и если что-то сказал, то так оно и будет. Ты же не думаешь, что сможешь его подкупить какими-то подарками? — брови мейстера все никак не хотели расходиться, а уста исказила кривая линия.       — В нашей библиотеке я нашел книгу, где написано одно интересное изречение: груженный золотом осел возьмет любую крепость.       Вилеону понадобилось пара секунд, чтобы уловить суть.       — Ты хочешь собрать налог? — Эта мысль поразила его не меньше, чем все остальное. — Эдмунд, твой отец освободил их от его уплаты на пять лет, а ты собираешься нарушить данное им слово.       — Я не нарушаю данное им слово и о налогах речи не идет. Это дар. — Юноша развел руками, показывая, что все впорядке. — Всего лишь проявление благодарности за щедрость их лорда: они не платили за крышу, не платили за землю, не платили за свое ремесло и, как ты заметил, не уплачивали подати. Все, что у них сейчас есть, сделано за счет моего дома.       — Да, но… — Мейстер замялся, хмуро наморщил лоб, но так и не нашел чем возразить. Глубокий вздох говорил сам за себя. — Людям это не понравится… Ты слишком наивен если думаешь, что сможешь переубедить своего лорда-отца. Он может принять подношения, но решение это не изменит.       — Я знаю, — с тяжелым выдохом молвил Эд и скрестил руки, опустив свой взор на рыхлую землю. Он прищурился, будто что-то углядел, а потом поднял болотистые глаза на мейстера и тихо хмыкнул с кривой усмешкой на устах: — Но надежда умирает последней.       Вот только сомнений в его взгляде было больше.       Эскорт был готов и ожидал лишь маленького лорда. Джаспер, Тристан и Каспер взбирались на спины лошадей и отправлялись вместе с ними, впервые покидая крепость дальше трехдневного пути. Но, в отличие от друзей, Эдмунд забрался в телегу и позволил себе развалиться на мешках с соломой. Кабаниха запрыгнула следом и пристроилась подле хозяина, откуда могла спокойно наблюдать за бегающими вокруг них щенками.       Не хватало только Ронаса, но на этот раз колонна отправилась без него.       Первые дни они видели лишь поросшие травой холмы и редкие журчащие ручейки, где когда-то росло Чернолесье. В напоминании о массивных лесах остались прогнившие пни, еще сохранившие следы топоров, и выдернутые из земли старые корни. На их месте зеленые поля проросли ромашками и пушистыми одуванчиками, которые Каспер любил сдувать в лица своих друзей. Росли пионы, ирисы, адонис и целые поля диких маков, чьи крупные цветки добавляли яркой броскости в скромное обаяние лысых холмов.       Эдмунд считал, что Блэквудам следовало бы поменяться с Флорентами именами.       Они проехали Вдовью у Надгробей и повернули на юго-запад, желая миновать Осиный лес стороной. Здесь было много пасек, по пять или десять ульев у цветочных холмов. Трудолюбивые пчелки собирали с окрестностей нектар для меда, который затем отнимали у них пчеловоды из Медового цвета, а оттуда грузили в повозки на пути в Рим, где не так давно начали варить медовуху.       — Почему Рим? — поинтересовался Каспер в тот день, когда они должны были уже приехать. — Я имею ввиду: почему ты назвал его именно так?       Эдмунд корпел над сшитыми вместе листами и старательно выводил углем ровные строчки. Из-за постоянной тряски на каждом камне, великом и не очень, рука то и дело уходила в сторону, оставляя после себя кривые линии. Когда это повторилось и целое слово было случайно перечеркнуто, юноша постарался успокоиться и не нервничать: писать на коленках было тем еще удовольствием.       — Ронас и Меланта, — вкрадчиво проговорил он, не отрываясь от своего занятия. — Я просто взял первые буквы имен брата и сестры, вот и все. Считай городок назван в их честь.       Когда последнее слово было нанесено на бумагу, Блэквуд вышел из положения буквы «зю» и выгнул спину. Позвонки с тихим хрустом встали на свои места, а по спине пробежала приятная волна расслабления.       — А об этом кто-нибудь знает?       Каспер с любопытством прищурился и слегка наклонил голову. Когда он переставал сверкать очаровательной улыбкой, в нем проявлялись благородные черты, коими боги щедро наградили сына ленника. Эдмунд неосознанно ловил себя на мысли, что из всей их компании только старший центурион походил на знатного отпрыска.       — Ну… мы на въезде поставили табличку.       — О, так это же меняет дело! — посмеялся тот и оглянулся на остальных: — Как хорошо, что мы все умеем читать.       — Я не умею, — грубый голос Тристана звучал низко и отдавал хрипотой, свойственной повидавшему жизнь мужчине. Вот только сам сын кузнеца был всего лишь на пару лет старше Эдмунда, из-за чего у многих возникало чувство обмана, ведь не может отрок так говорить. Однако он мог, и делал это с невозмутимо каменным лицом.       — Это был сарказм, — без тени усмешки объяснил Каспер.       — Мда? Ну ладно, — он отвернулся как ни в чем не бывало, но взгляд маленьких глаз вновь устремился к Касперу, глядя на того из глубоких впадин. — Что такое сарказм?       Его вопрос отозвался в друзьях многозначительными взглядами и долгим, многоговорящим молчанием.       — Насмешка, — кратко ответил ему Эдмунд. — Или злая ирония.       Тристан вроде бы понял, но ничего об этом не говорило, как и он сам.       — Итак, милорд, — позвал Каспер.       — Эдмунд, — поправил мальчишка.       — Милорд Эдмунд, — не внял тот его словам с вернувшейся ухмылкой. Он специально передразнивал третьего сына, находя это забавным. Эд к этому привык, но напоминать свое имя не переставал. — А что мы будем делать?       — Совмещать приятное с полезным. — Блэквуду пришлось отложить сшитые листы и с присущей ему флегматичностью объяснить: — Нужно обучить местных копью и щиту, чтобы они могли нести стражу без посторонней помощи. Харви с людьми нам помогут. — Юноша, не глядя, кивнул на десятника в их рядах, но потом все же развернулся к нему. — Да, Харви?       — С радостью, милорд. — Он не мог ответить иначе. — Но смею заметить, что за пару дней из этих бедолаг воинов не сделаешь.       — Они и не должны ими стать. Их нужно научить хотя бы простым вещам, чтобы в случае чего могли разобраться. А для вас, — Эд развернулся обратно, закинув правую руку на борт телеги. — Это хороший и практический опыт. Вот кто-нибудь знает, что делать на улицах? — Как он и ожидал, центурионы помотали своими гривами. — Я тоже не знаю. — Эдмунд запрокинул голову, чтобы не оборачиваться. — Харви! А ты знаешь как ведется бой в городах?       — Хех, откуда, милорд? Я их не брал, да и верхом всегда сражался.       — Ладно, будем импровизировать.       — А вы, милорд? — Джаспер если и говорил, то всегда каким-то унылым голосом, а полные скрытой печали голубые глаза лишь укоренили в нем образ меланхолика. — Вы ведь будете участвовать?       Эд ответил каверзной ухмылкой:       — Боишься, что я тебя побью?       Джаспер глянул на него с оценивающим прищуром дуэлянта перед скорым поединком. Уголки его губ поползли вверх, но из-за положения домиком бровей он все равно выглядел грустным.       — Да как бы вас не отмудохать, милорд. — А тихий голос, несмотря на веселые ноты, соответствовал внешности.       Тропа привела их к броду узкой реки. Всадники остановились у берега, замолчали грохочущие колеса. Дальше поехал только Харви. Его конь вступил в ее потоки, но неосторожно, и первый же шаг поднял брызги до самой головы, от чего всадник трижды чертыхнулся себе под нос. Он наклонился в реке и осмотрел дно, прежде чем по ней проехала бы телега — неприятности на дороге никому не нужны. Именно в этот момент трое щенков решили плюхнуться в реку, окатив Харви с головы до ног.       — Вот паразиты блохастые… — Он отряхнул промокший рукав кафтана и вытер с лица не только капли, но и свое недовольство. — Можем проезжать! Камней не так много…       Кучер хлестнул запряженных лошадей. Колонна тронулась дальше.       Хитрая Лиса запрыгнула к хозяину и спряталась за бортом, прижимаясь ко дну как можно ниже. Она пробыла в засаде всего пару секунд, как вдруг прыгнула на заскочившего Дозора и толкнула брата в воду. Людям не сильно нравились игры щенков, лошадей это и вовсе раздражало: один из всадников вдруг начал сдавать назад, когда перед ним проскочил неугомонный Принц.       — Так! А ну все ко мне! — крикнул на беспризорников Эдмунд и застучал свисающей рукой по внешней стороне борта.       Послушалась только Дева, самая маленькая из всего помета. С важной мордочкой, она запрыгнула к хозяину с высокоподнятым хвостом и прищурила на нем отливающие синевой глазки, как бы говоря: «Смотри, я послушная! Не то, что эти».       Тогда Блэквуд вставил два пальца в рот и свистнул — полукровки ринулись к нему как подстреленные. Дружной командой, они навалились на хозяина и повалили на мешки, затаптывая грязными лапами и облизывая шершавыми язычками.       — Локи, твою ж мать, успокойся. — Эд поднял над собой названого щенка. Перед глазами мелькнула морда Принца — юноше пришлось зажмурить веки и отвернуться до того, как ему обслюнявили щеку.       Первым, кто засмеялся, был кучер, за ним подхватили и все остальные. Никто так и не шевельнулся, чтобы помочь маленькому лорду в его борьбе со сворой собак, ведь знали, что тот предпочитал обходиться с животными самостоятельно.       Щенкам быстро надоело мучить юного Блэквуда и все как один подскочили к другому борту, поставив на него передние лапы. Вертеть головами было намного интереснее, чем сидеть смирно как их мать, но даже это занятие могло наскучить — полукровки поочередно спрыгивали на землю.       Эдмунд критично осмотрел измазанный дублет с четкими отпечатками маленьких лап. Взгляд скользнул по бордового цвета ткани от груди к поясу и поморщился от обилия на ней грязи. Видела бы его сейчас леди-мать, то назвала бы это катастрофической порчей одежды. В отличие от нее, Эдмунд относился к таким вещам довольно просто — любимцы всегда были «За» научить своих хозяев невозмутимому спокойствию монаха. Учили тогда, продолжали и сейчас.       Доставшийся от Ронаса дублет не удостоился от мальчишки даже капли жалости, которую он испытал по отношению к сшитым мейстером листам. Руки взяли их с бережностью антиквара и разгладили помятые страницы. Та, что была открыта, сохранила на себе не только написанные углем строки, но и четкие отпечатки собачьих лап: одна в правом верхнем углу, три по центру и последняя чуть ниже. Пока взгляд критично оценивали нанесенный ущерб, душа вынесла свой вердикт удрученным вздохом.       Лист пришлось вырвать и переписывать. Маленький уголек, ведомый твердой рукой, вырисовывал простые на вид английские буквы, отличающиеся от готического андалов, которому учили мейстеры Квинс и Вилеон. Они складывались в слова, не предназначенные для философов или теоретиков, и их никогда не стали бы изучать в Цитадели. В основном это были песни, те немногие, что все еще остались в памяти, хотя и потеряли несколько строк — их приходилось додумывать. Эдмунд переводил их для себя, или не делал этого вовсе, но таких было всего две страницы.       Он мог слушать музыку этой эпохи, но для человека из будущего она была… скучной и единообразной. Что не повесть, то драматическая или героическая песнь, и только разного рода народная непристойность хоть как-то привносила разнообразия. Например «Медведь и прекрасная дева».       — Милорд, вы только гляньте! — Оживленный восклик Каспера вновь заставил отвлечься. Блэквуд даже не успел обернуться, как ему обрисовали происходящее: — Несчастная леди попала в беду и нуждается в нашей помощи!       Вернее сказать, Каспер говорил то, что хотел видеть, вот только где эта самая «несчастная леди» Эдмунд понять не мог. В двух сотнях ярдов впереди уткнулась в землю маленькая повозка, возле которой двое мужчин — тощий с шевелюрой каштана и крупный толстяк, — активно размахивали на друг друга руками. Ветер подхватил их насыщенную лютой бранью крики, но слова так и оставались за гранью понимания. Беда определенно попалась им на пути, но вот где леди…       А, вот и она. Просто скрывалась за повозкой.       — Милорд, мы не можем это так оставить. — Касперу не нужен был особый повод, чтобы строить из себя благородного рыцаря. В его наступившие пятнадцать, женщины заняли почетное место особо важных вещей. — Она бедная и хрупкая, одна-одинёшенькая средь ужасного и несправедливого мира, и нуждается в нашей помощи.       — Она то, может, и бедная… — согласился с первой частью Эдмунд, рассматривая на незнакомке претерпевшее долгий путь сукно из льна и прикрывающий голову испачканных палантин. Дама, тем временем, отвесила рыжему хорошего леща и что-то выкрикнула ему в лицо. — Но на хрупкую вообще не похожа.       — Это как посмотреть, милорд, — с неким таинством ответил старший центурион и загадочно наклонил голову, растягивая уста в многозначительной ухмылке. — Без платья…       — Она мелкая и тощая, — рубил с плеча Тристан, да так, будто он приехавший на смотрины отец. — Одна шкура да кости, слабая, и зимой с ней будет трудно. И на кой она тебе нужна?       У юношей уже появились свои предпочтения и взгляды на женскую красоту, что порой вытекало в бессмысленные споры и взаимные насмешки. Чаще всего от Каспера.       — Ну да. Куда же нам до твоих «пышечек», — Центурион на секунду отпустил поводья и показал перенятый от Эдмунда жест. — Таких не нужно откармливать как корову на убой.       — Да, и это хорошо, — довольно заулыбался Тристан, не заметив колкости в словах друга. Сын ленника криво улыбнулся, предвещая новую хохму.       — Как бы она потом тебя не съела.       — Это кто кого еще съест, — отвечал ему тем же сын кузнец и присоединился к общему смеху.       Они преодолели половину пути до попавших в неприятность людей, но только Каспер придал этому значение. Нетерпеливо заерзав в седле, он заставил сивого мерина сбавить ход и поравняться с мальчишками, встав стремя к стреме между Джаспером и Тристаном.       — Так, теперь богам следует решить, кто достоин помочь нашей леди. Милорд?       — Не-не, я отсюда не слезу, — тут же отказался Эдмунд, оставив друзей самих решать, на кого ляжет судьба героя.       Тристан протянул свой кулак незамедлительно. Несмотря на критику дамы, ради которой все и началось, игры он любил больше. Особенно простые, которые показал им Эд. Не остался в стороне и Джаспер, по ком трудно было сказать, хотел ли он кому-то помогать или нет.       И Боги решали их судьбу.       — Камень, ножницы, бумага! Раз-два-три!       Мальчишки замерли в неловкой тишине. Две руки показывали камень, и только одна замерла с раскрытой ладонью. Тристан довольно хмыкнул легкой победе и не обратил внимание, как друзья заговорчески переглянулись.       — Камень режет бумагу, — со всей серьезностью заявил Каспер. Джаспер подавил смешок.       Победитель нахмурил брови и опустил карие глаза на их руки. Недоверчивый взгляд поднялся к старшему центуриону, что старался задавить в себе улыбку, и метнулся к унылым озерам Джаспера, на что тот лишь неопределенно пожал плечами. Эдмунд от абсурдности залился звонким смехом и повалился на мешки.       Сыну кузнеца не дали даже возразить, как два условных победителя продолжили спор без него. Он недовольно поиграл желваками массивной челюсти.       — Раньше бумага крыла камень, — проявил Тристан остроту своего ума.       — Раньше — да, а сегодня — нет. — Каспер разрезал двумя пальцами ладонь Джаспера и победоносно засмеялся. — Мы же говорили, что правила иногда меняются. Забыл?       И ударил пятками в бока мерина, вырываясь вперед. Его не заботило, что об изменениях Тристану никто и никогда не говорил.       С каждым пройденным ярдом картина произошедшего приобретала детали. Повозка, как Эдмунд и предполагал, сломалась, о чем свидетельствовало лежавшее рядом колесо с застрявшим куском оси. Это, наверное, и мешало ее починить, хотя мужчины даже не пытались, предпочитая винить друг друга и распугивать птиц. Это поведение раздражало их спутницу, то и дело срывавшую на них голос. Когда ее терпение лопнуло, дама махнула на попутчиков и поспешила отойти.       Своим появлением Каспер прервал их пререкания и заставил наконец-то обратить внимание на приближающихся по тропе всадников.       — М’лорд, не иначе как боги послали вас к нам! — полный мужичок сменил недовольство на искреннюю радость и мигом преклонил колено. Тощий паренек соображал медленнее и припал к земле с опозданием. — Прошу вас, коль вам не трудно, наша колымага сломалась, а лошадка невесть куда смотала. Помогите довести все эти вещи до ближайшего селения.       Резкая смена тональности привлекла даму вернуться. Плавно ступая на носочках и поправляя пыльное льняное платье, она опустила на плечи выгоревший на солнце песочный палантин, дав свободу растрепанным, еле касающимся плеч черным кудрям. На загорелом лице заиграла виноватая улыбка, будто она просила прощения за свой неряшливый вид. Не местная, проще сказать иностранка, чья обманчивая внешность не позволяла оценить года: ей могло быть как четырнадцать, так и все двадцать.       Но на реверансе вся грация и закончилась: он получился неуклюжим, словно девушка делала его впервые.       — М’лорд. — Ее речь резала слух несвойственной для речных земель протяженностью, растягивая слова подобно песне. — Мы вас обязательно отблагодарим.       Яркий взор цвета весенней листвы скользнул по колонне всадников и прошелся по телеге, в которой ехал Эд. Свора полугодичных щенков подбежала к ее ногам и заставила уголки бронзовых губ разойтись в умилении. Они с интересом обнюхивали незнакомцев и подставляли головы под ласкающие руки девицы.       Каспер оглянулся на Блэквуда и вопросительно выгнул брови. Как-никак, люди приняли его за главного. Эдмунд равнодушно повел рукой, дескать «Играй, друг мой, я не против».       И ничего удивительного в этом не было. Непримечательная внешность Эдмунда вкупе с измазанным щенками простом дублете не добавляли ему престижа. Простоватый с виду Джаспер не мог сойти за знатного отпрыска, ни вызывающим жалость взглядом, ни тихим поведением, да и ржавчина его волос чаще отпугивала девок Воронодрева, нежели наоборот. Оставался только Тристан, самый крупный из всей их братии: мощная челюсть, бычья шея и непослушные каштановые кудри достались от отца, когда как за широкую грудь и медвежьи руки ему следовало благодарить молот и наковальню. Вот он, будущий герой песен, и все бы ничего, только слегка прищуренный взгляд портил впечатление: он был туповат, а когда юноша начинал улыбаться — походил на дурачка.       Проще говоря, ребята даже рядом не стояли с великолепием Каспера. Он это знал и не брезговал использовать.       — Для меня в радость помочь вам, миледи. — Старший центурион одарил незнакомку самой очаровательной улыбкой, способной вогнать в краску смущения любую деву. Затем он подобрался и прибавил голосу властности, словно и вправду являлся отпрыском лорда: — Чего смотрите как истуканы? Помогите бедняжке загрузить вещи!       В рядах всадников прокатились смешки. Пара человек оглянулись на настоящего сына их господина, чтобы получить от него краткое согласие.       — Вы так великодушны, — пропела благодарность девушка, чьи черные кудри качнулись в такт наклонившейся головы.       — Я бы не смог пройти мимо столь очаровательной красавицы, — заласкал ее уши Каспер. — Прошу, присоединяйтесь к нам. Места в нашей телеге достаточно, а мой слуга будет только рад уступить место столь прекрасной леди. Эй, слуга!       Новое обращение Каспера отозвалось у всадников очередной волной веселья. Смущенная их реакцией иноземка растерянно хлопала ресницами и метала взгляд от одного воина к другому. Новоявленный ухажер этого не видел: он развернул мерина и с величественно задранным подбородком подъехал к Эдмунду, сияя ликом самовлюбленного павлина.       — Не заставляй меня повторять! Ну, давай, брысь отсюда!       — Ты слышал милорда, — поддакнул тихий Джаспер, решив немного подыграть.       Эд не спешил выполнять «приказ» и специально тянул, находя реакцию горе любовника до чертиков забавной. Они оба знали, что вся эта игра в аристократа могла закончиться по одному велению настоящего Блэквуда, а потому Каспер просил глазами, чуть ли не умолял. «Ну пожалуйста!» говорили они.       Желания пересаживаться в седло у Эдмунда не было, но он пошел навстречу и свистнул Буцефалу. Молодой жеребец вышел из хвоста колонны и встал по левый борт. Кабаниха потянулась и сладко зевнула, прежде чем последовать за хозяином.       К этому моменту пара всадников спешились и помогали переносить скромный багаж. Юный Блэквуд скрестил руки на луке седла и проводил их равнодушным к прямоугольному сундуку взглядом. Следом маячил толстячок, кряхтя и пыжась под весом… ковра? Да, это был он. Скрученный и перевязанный веревкой, его уголок вывернулся под собственным весом и явил замысловатый орнамент геометрических фигур. Не успел Эд отойти от первого удивления, как до него донесся мягкий аромат специй из связанных вместе небольших мешочков, что нес за плечом тощий парнишка.       Его вопрос напрашивался сам:       — Что вы везете?       — Всего понемногу, — повела плечами девица, одарив Эдмунда мимолетным взглядом. Он ее никак не интересовал в отличие от смазливой мордашки Каспера. — У меня есть ковер — его трудно не заметить. — Иноземка посмеялась, явно находя это забавным. С помощью толстячка, она поднялась на телегу и прошлась к передней части, где лежали мешки с соломой. — Еще морская соль, дорнийский перец, пряности из Лисса и заваристые травы из Пентоса. Остальное так, мелочь.       Мальчишка оглядел эту троицу не верящим взором, не понимая, как такие изделия могли попасть в руки каких-то сельских бродяг. Все перечисленное вполне можно было купить — Ланниспорт не дал бы соврать, — но и стоило приличных денег, которые вряд ли были у парнишки и толстячка, не говоря уже об их спутнице, что как царица развалилась на мешках и закинула на борта тонкие локти. По какой-то причине она была главной, но богатой Эдмунд бы не назвал.       Колона ожидала приказа, который никак не поступал. Маленький лорд все размышлял о природе происхождения товаров, а Каспер как-то подзабыл, что он сейчас главный и всецело отдал себя приятному общению с девицей. Тогда Харви пришлось обратиться к настоящему Блэквуду.       — Милорд? — Он вопросительно кивнул на дорогу, а сын ленника никак не отреагировал.       Девица кинула на десятника мимолетный взгляд и, скорее всего, ожидала от Каспера команды, после которой продолжится их беседа. Но вместо него по другую сторону телеги прозвучало простое «Едем», лишенное величественности или командирского тона. Черные кудри иноземки затанцевали на каждый поворот головы от одного мальчишки к другому, пока растерянность не сменилась осознанием.       — Харви, что ж ты так подставляешь. — Каспер смог бы состроить обиженное лицо, если бы не продолжал улыбаться.       — А что я? — включил дурачка десятник. — Я ничё. Я спросил у милорда — милорд ответил. Так-то, парень, ты сам профукал свое счастье.       И снова эти смешки, что вводили иноземку в заблуждение. Хотя кто кого еще обманывал.       Тропа вывела колону на последний холм, откуда на горизонте показались сверкающие на солнце воды Красного зубца — естественная граница между землями Блэквудов и Бракенов, семьями, что оспаривали северный берег реки. Раньше здесь были полые земли, населенные маленькими рыбацкими хижинами, чьи лодки ходили по воде и ловили рыбу. Но за три года — по подсчетам Эда почти четыре — маленькое владение Рима успело разрастись в одну большую деревню и обзавестись новыми соседями.       Вдоль Красного зубца на востоке появились две деревушки, разделяемые пятью милями пути. Севернее расположились скотоводы, обозвав свои дома Девичьей красой: их люди пасли на зеленых равнинах стада коз и овец. Последних было больше, отдавая связки мягкой шерсти на пошив. Западнее выросли поля ячменя и ржи, и только одно было под пшеницу. Издали можно было увидеть незаконченную мельницу, без крыши и ветряка.       А Рим как был большой деревней, так ею и остался, не сильно прибавив в числе людей. В нем разве что стала наблюдаться странная для привыкших к хаосу речникам планировка, и разделение домов прямыми дорогами, а не змеистыми и идущими зигзагом улочками.       Внутренне юный Блэквуд ощущал удовлетворение, которое испытывал человек от занятия любимым делом, когда тебе важен результат, а все ему сопутствующие детали лишь приятное дополнение. Он хотел Рим, он его строил. Как умел и как получалось. Остальное было не так важно.       От созерцания окрестностей отвлек протяжный вопрос иноземки:       — М’лорд, так вы сын лорда Блэквуда?       Теперь, когда истина восторжествовала, она потеряла интерес к Касперу и всецело посвятила себя Эдмунду, да так, что он кожей ощущал ее внимание.       — Он самый, — без какой-либо гордости признал юноша. — Меня зовут Эдмунд.       — Я Линда, — представилась она с легкой улыбкой. То ли его имя понравилось, то ли всегда была такой. Однако Эд отметил, что глазки ему строились такие же, как до этого Касперу.       — И откуда ты, Линда? Наверно твой отец очень богат, раз у тебя есть аж целый ковер. Только где он сам?       По правде говоря, Блэквуда мало заботило ее происхождение, но вот везенный ими груз вызывал логичные вопросы: откуда, каким образом и, самое главное, куда? Хотя последнее было не так важно. Интересной была и реакция Линды на упоминание отца: она поморщилась всего на мгновение и поджала губы, но это можно было трактовать как угодно.       — Сама я из Дорна, а Лювин и Матис из Сигарда.       — А отец?       Вопрос оказался неприятным, учитывая резкую смену настроения. Линда не спешила говорить, тем самым подкрепляя некоторые догадки. Наконец, она выдохнула, показывая, что тема не из приятных.       — Как сейчас не знаю, но он был купцом… До недавнего времени. — Она вспоминала родича с печалью на лице. — Как-то раз напился со своими друзьями и сосватал меня какому-то прыщавому гусю, а потом проиграл в карты наш корабль. А как захотел отыграться, то и трюм туда же. Так что отец мой остался горевать над пролитой водой, а я взяла что могла и по-быстрому ушла.       «Чего только в жизни не бывает», — думал Эд, озвучивая следующий вопрос:       — А мать?       — С ним, — был краток ее ответ.       Мальчишки расценили молчание юного Блэквуда за возможность поспрашивать иноземку за далекие земли. Рассказы о родных краях, о далеком Лиссе и Волантисе скрашивали окончание пути. Линда была только рада и изредка посмеивалась, когда ребята задавали глупые вопросы. При этом она не забывала поглядывать на маленького лорда, встречая в ответ нескрываемое равнодушие к своей персоне. От повествования ее отвлекли щенки, Локи и Дева, уставшие от долгой беготни. Полукровки обступили девицу, утыкались мокрыми носами, обнюхивая с головы до пят, а потом улеглись у ее ног.       Они ее приняли, понял Эд, наблюдая, как довольно расплылись вислоухие морды от прикосновений дорнийки.       — М’лорд, — слегка взволнованный толстячок покосился на Дозора, что не сводил с него темных глаз. — Пожалуйста, отзовите свою собаку.       Блэквуд сложил губы трубочкой и дважды свистнул. Пес обернулся на хозяина, потом еще раз посмотрел на толстяка, словно сделал ему предупреждение, и только тогда спрыгнул с телеги, чтобы пристроиться к остальным — маленькая стая следовала за матерью, а та держалась за Буцефалом.       Рим вырос полукругом и почти полностью охватил когда-то пологий холм прямо напротив островка, куда в будущем планировали перекинуть мост. Там же, на соединении берегов, Вилеон выделил место для площади, от которой начинались три главные дороги, — на северо-запад и восток, и прямо на север, — делящие большую деревню на четыре части. И внутри, и за пределами поселения торчали из земли палки, в которых ориентировались разве что мейстер и мастер-строитель.       Но главной достопримечательностью, конечно же, была табличка с большими вырезанными буквами «ROME», под которыми нанесли уточнение: «Ronas and Melanta». Для тех, кто умел читать.       Подъезжая к первым домам из облепленных глиной бревен, Каспер оповестил о приезде юного Блэквуда, раскинув руки и огласив на всю округу:       — Красавицы Рима, мы пришли!       А всадники разделили его слова короткими смешками.       Колонна проезжала дальше, держа путь к центральной площади у реки. Местные, завидев маленького лорда, кланялись и приветствовали на свой манер. «Да хранят вас Старые боги, м’лорд» говорили выходцы из местных земель. «Да хранят вас Семеро» вторили им переселенцы запада. Их терпимости могли позавидовать многие религии, как и ненависти к последователям Утонувшего Бога. По крайней мере люди у берегов Закатного моря, мягко говоря, не любили их.       Молодые цеха стояли дружно в ряд вдоль дороги и отличались от жилых огороженным забором пустырями для расширения, которые переселенцы на время превратили в огороды и фруктовые сады. Со стороны смотрелось странно, когда пара домов была построена чуть ли не впритык, а между следующими оставалось столько места, что там вполне могли поместиться еще два. Объяснение этому явлению одно, и оно же носило мейстерскую цепь. Сам Эдмунд в дела строителей предпочитал не лезть, ибо ничего здесь не мыслил.       Всадники ступали на утоптанную землю и завернули к постоялому двору, единственному на всю деревню зданию, что имел большие размеры и второй этаж. Телега наконец-то перестала скрипеть колесами и остановилась напротив «Трех грошей». Началась обыкновенная рутина.       — Тристан, — позвал приятеля Эд, неторопливо слезая с седла. — На тебе разгрузка. Джаспер, — окликнул он следующего. — Найди Тима и Лима — они местные гильдмастеры — и передай им, что я их жду у себя.       — Тут есть гильдии? — удивленно переспросил юный центурион и завертелся на месте, оглядывая облепленные глиной бревенчатые дома.       — С недавнего времени.       — Но, милорд, здесь по сути ничего нет.       Эдмунд понимал его растерянность, но не видел в этом ничего странного.       — Половина местных была горожанами Ланниспорта, они привыкли к такому укладу жизни и по-другому просто не могут. И поверь: я был удивлен не меньше тебя.       Чтобы переварить эту новость, Джасперу понадобилось не так много времени, как когда-то Эдмунду. Ведь это не к нему вломилось четверо людей с заявлением о создании ремесленных объединений. Зачем оно им, если все, по сути, являлось собственностью его дома? Чтобы качать права, естественно.       Тем не менее осадок у Джаспера остался и, уходя, он все так же оглядывался на обманчивые, на первый взгляд, дома.       Оставался последний бездельник. Старший центурион верхом на сивом мерине ласкал уши дорнийки своими сладкими речами, оставив разгружать товар ее спутникам. А та дружелюбно улыбалась ему, но уже без той открытости, как во время знакомства. Чего только стоило ее мимолетное облегчение, когда Эд прервал их разговор.       — Каспер, к тебе тоже есть дело.       — Найти вам подружку, милорд? — с толикой ехидства спросил он.       — Ты уже нашел. — Блэквуд говорил в шутку, но незнакомая с их юмором девица расценила слова иначе и решила остаться. — Сбегай кабанчиком на медоварню и спроси у них за квас. Если начали делать, то притащи один кувшин.       — А что это?       Эд на миг помедлил.       — Это такая емкость, куда наливают жидкость.       Каспер потупил взгляд, не совсем понимая ответ маленького лорда. Он поморщился и завертел головой.       — Нет, я имею в виду квас.       — Если честно, то без понятия. Вилеон его около года выводил, пока, вроде как, не получилось.       В одном Эдмунд врал, но в другом сказал правду: выпускник Цитадели сделал напиток без его участия. В то же время юноша знал, что это такое, не мог не знать, но с рук мейстера еще не пробовал.       Получив простое поручение, старший центурион не упустил возможность покрасоваться перед иноземкой и другими девами, величественно выпрямил спину и послав мерина шагом. Остальные, кто сопровождал маленького лорда, в указах не нуждались и сами прекрасно справлялись с поиском какого-нибудь дела. Кто-то присоединился к Тристану и помогал с вещами, другие заботились о лошадях, отводя их под скромный навес конюшни. Харви, как десятник, выставлял свое безделье под видом четкого руководства, говоря всем что и как следовало делать.       У мальчишки список забот было не меньше, но у него оставалось еще одно неразрешенное дело со сбежавшей дочерью бывшего купца. Она же никуда не уходила, видимо заинтересованная темой про «найти подружку». К ее разочарованию, Блэквуду нужно было не это.       — Линда, почем продаешь заваристые травы?

…

      В «Трех грошах» комнаты для сыновей лорда были больше остальных и занимали площадь трех обычных, но разделенных на равные половины. Любой вошедший попадал сначала в простой на вид кабинет, где хаос и порядок периодически устраивали войну на уничтожение. Ронас всегда оставлял после себя сущий беспорядок, разбрасывал вещи куда попало и никогда не ставил их на место, книги и листы лежали в хаотичном порядке, но самым раздражительным для младшего брата было вовсе не это.       Ронас опять оставил треклятый кубок с недопитым вином, и не абы где, а на письменном столе. В первые годы Эдмунд не обращал на это внимания, но с недавнего времени заметил за собой желание выбросить его в окно.       Это можно было бы списать на маленькую пакость, что таким образом старший брат мстил за потерянную возможность получить шпоры. Так оно и было бы, если бы в Воронодреве Ронас не творил то же самое.       Испачканный щенками дублет был отдан в заботливые руки хозяйки гостиницы. Вместо него Эд надел ставший за годы второй кожей стеганый акетон, без каких-либо красок и застегивающийся на ремешках. Он был удобным и неброским, с прикрывающим шею высоким воротом, без которого юноша чувствовал себя некомфортно.       На то, чтобы расставить все вещи на свои места и избавиться от следов пребывания старшего брата ушло менее часа. Блэквуд убирал одни книги и достал другие, расфасовывал отдельные листы и складывал их по двум сундукам. С остальным разбирались дети хозяйки, убирали пыль и сменили постельное, девчонка отдраила дощатый пол, пока ее младший брат натаскал ведра дров для маленького камина — привилегия для сыновей лорда, ибо негоже чтобы его дети мерзли по ночам.       Эд стоял в стороне с глиняной чашкой в руках, обращая на маленьких слуг внимания не больше, чем человек на муравья. Оно было направлено на экзотический для Вестероса напиток, но такой знакомый по обрывкам воспоминаний. Руки подняли чашку к голове, позволяя носу прильнуть к краю и вдохнуть теплый, слегка щекочущий аромат чая. То, что это был именно он, сомнений не возникало. Легкая дымка вытеснила из головы все мысли, позволила отвлечься и ни о чем не думать.       Открылась входная дверь. Поплывший взгляд лишь мельком поднялся на вошедшего, прежде чем веки вновь прикрыли его. Эдмунд слышал как Джаспер сделал два шага, на секунду остановился и медленно прошелся в сторону письменного стола.       — Я передал гильдмастерам твои слова, — тихим голосом сообщил центурион. — Они придут как освободятся: у них там какая-то работа.       И будет еще, промелькнула в голове мысль, когда Эд ответил другу легким кивком. Но прежде юноша вспомнит давно забытый вкус прошлого. Губы еще не коснулись края чашки, а он уже перебирал все варианты, какие предстояло ощутить.       — Буэ!.. — Эдмунд закашлял и сморщил недовольное лицо. Вот оно — разочарование во всей красе. — Гадость!       Чай был слишком крепким, горьким, и без сахара пить его было невозможно. Эдмунд не глядя вылил его в открытое окно и поспешил к принесенному Каспером кувшину. Была, конечно, вероятность того, что Вилеон в поисках еще одно питья испоганил и эту память, но желание избавиться от послевкусия пересилило осторожность. Юноша взялся за утварь обеими руками и прильнул к горлышку. На языке появился слащенный медом привкус хмеля, а по телу дрожью пробежал бодрящий холодок. Да, мейстер никогда не разочаровывал, раз за разом поднимаясь в глазах маленького лорда на голову выше других.       Джаспер снова прошелся по комнате и встал у освободившегося окна, облокотившись на узкий подоконник.       — Можно вопрос? — спросил он, когда Эдмунд оставил кувшин в покое.       — Ты уже спросил.       Блэквуд обошел письменный стол и опустился на высокий стул, отмечая про себя, что ноги наконец-то перестали отрываться от пола.       — Тогда еще один?       — Уже.       — А два? — уста Джаспера разошлись в улыбке, придав печальной синеве его глаз капельку веселья. Оно отозвалось в Эдмунде ответной усмешкой, после чего тот сделал легкое движение раскрытой ладони. — Зачем обучать местных?       Это был интересный вопрос, который мог задать разве что лорд-отец или сир Гарольд, возможно и старшие братья: от них стоило ожидать обоснованных сомнений, в то время как друзья предпочитали доверять младшему из них. Разве что Джаспер иногда начинал рассуждения и тем самым выделялся от вездесущего шута Каспера и глуповатого, но твердого на руку Тристана. Разум и смекалка были его главными достоинствами, с лихвой компенсирующие меланхолическое проклятие богов.       — А ты думаешь не надо? — вопросом ответил юный Блэквуд и медленно отстранился к спинке стула, скрестив на груди руки. Ему всегда было интересно послушать мнение друга.       Джаспер в задумчивости опустил взгляд и немного хмурил брови.       — Я ведь правильно понимаю, что ты хочешь сделать призывную стражу? — Получив утвердительный кивок, юный центурион отвернулся к открытому окну в поисках следующей мысли. Наконец, сформировав ее, он вернул взгляд к маленькому лорду. — Есть ли в этом смысл? Твой лорд-отец прислал сюда людей, когда ты об этом попросил. Помнишь? Когда прошлой зимой на дороге произошел разбой и лорд Хостер отправился искать виноватых?       — Да, помню. Он тогда был очень злым и отыгрался на них за сбежавших налетчиков.       Эдмунд помнил как отец вернулся домой с чувством выполненного долга, а латники потом рассказывали про повешенных на деревьях людях, коим сначала отрубили обе ноги. Предупреждение для тех, кто мог встретить приговоренных, получилось символичным.       — Так что мешает попросить еще раз? Ну, раз тебе нужно, чтобы здесь было больше людей.       — Во-первых, — почти сразу за ним начал Эд, уже зная ответ на вопрос. — Не факт, что я останусь. Отец сказал, что больше я у него могу не просить, а значит, если будет нужда, людей здесь не прибавится. Кроме меня никому нет дела до Рима, а если я уеду, то о нем вспомнят только ради налогов. Улавливаешь суть?       — То есть… если он не согласится оставить тебя в Воронодреве, то не будет даже рассматривать вопрос с людьми?       — Умница, — похвалил его сообразительность юноша, внутренне радуясь, что хотя бы один из его друзей схватывал налету. — Это одна из причин. Вторая: надежность. У человека, который защищает свой дом, меньше поводов предать его. Не то, чтобы я сомневаюсь в верности наших людей, но одно дело если они защищают чужие дома, и совсем другое когда собственные.       — Но… — Джаспер осекся, чтобы правильно подобрать слова. — Но если предположить, просто представь: кто-то придет сюда и будет угрожать спалить их дома, но обещает этого не делать, если местные тебя выдадут. Что тогда?       — Справедливо, — не смог отрицать Блэквуд, которого центурион заставил задуматься. — Но где гарантия, что так не сделает кто-то другой? Представь, что это предложение делают не местному, который не сильно-то и хочет умирать. Ему предлагают сохранить свою жизнь взамен моей, и что тогда?       — Ну… это уже вопрос верности.       — Вот именно — верности. Именно на ней и строится вся наша жизнь: верные подданные и их сюзерен, начиная от крестьянина в поле и заканчивая каким-нибудь гранд-лордом. Если король дает своим вассалам повод задуматься над верностью и предательством, то когда его поднимут на вилы лишь вопрос времени. А я повода стараюсь не давать.       — Что ж… — Джаспер перестал напрягать брови, показывая, что ответ его удовлетворил. — Выглядит вполне разумно… Но, милорд…       — Эдмунд, — как всегда поправил он друга.       — Эдмунд. А кто будет платить им жалование? Если лорд Хостер все же отправит тебя.       Твои б мозги, да всем остальным, оценил его слова маленький лорд и непринужденно указал рукой на один из двух сундуков перед собой, в другом конце кабинета.       — Открой левый. Там есть небольшая книжка в кожаном переплете — на ней выцарапано «Учет».       К счастью, отец Джаспера обучил своего сына чтению настолько, насколько позволяли собственные знания. Многого от простого латника ждать не приходилось, но их семья поколениями служила в Воронодреве и какой-то Блэквуд приказал мейстеру обучить грамоте тогдашнего капитана домашней гвардии. С тех пор этот навык передавался в семье Джаспера из поколения в поколение. Жаль, что подобного не было в семье Тристана.       Когда упомянутая книга оказалась в руках центуриона, Эдмунд подсказал ему где искать нужную запись:       — Последние страницы. Если не понимаешь почерк Ронаса, то перелистывай — я сам не всегда разбираю.       Тот понятливо закивал, переворачивая за раз несколько страниц. Брови опустились на напрягшиеся от чтения глаза, а уста безмолвно проговаривали каждое слово.       — Доходы? — спустя пару минут, уточнил центурион.       — Они самые. Все, что получают цеха за свою работу, до последнего гроша. Пока что все складывается в общую казну, и каждая гильдия обязана вести свой учет. Мы с Ронасом потом все проверяем и переписываем в эту книгу.       — Не проще ли передать кому-то это дело?       — Проще, — кивнул Блэквуд. — Но так я могу видеть общую картину. — Видя у Джаспера промелькнувшее непонимание, юноше пришлось уточнить: — Ну, я знаю как обстояло дело в прошлом месяце, как обстоит сейчас и чего ожидать в будущем. Вообще этим занимался Лим, но со счетом у него все плохо и пару раз так напортачил, так что мне с братом пришлось взять это дело на себя. А теперь. — Эд положил подбородок на сцепленные в замок руки, уперев их об стол. — Вернись на десять страниц назад и обратно, и сравни общий подсчет.       На это понадобилось какое-то время.       — Растут, — усмехнулся Джаспер, продолжая сравнивать числа. — На предыдущих было по две цифры, а сейчас три. — Он захлопнул книгу и поднял глаза на темно-зеленые Эдмунда, полные недоумения с не озвученным вопросом. — Я не знаю цифр — отец забыл их еще до моего рождения. — Книга была аккуратно убрана на свое место и погрузилась во мрак под крышкой сундука. — Я как-то обратился к лорду Хостеру с прошением, чтобы мейстер научил меня, но милорд сказал, что оно мне ни к чему.       Как и Тристану. Эдмунд сам ходил к отцу с этой просьбой, на что получил точно такой же ответ: «Оно им не надо».       Входная дверь отворилась и пропустила в комнату двух мужчин. Для деревенской местности они были хорошо одеты и больше походили на заблудших купцов, нежели на трудящихся в поте лица ремесленников. Обученные городскими нравами, они надели свои лучшие одежды, которые только имели, и тем самым свидетельствовали сыну своего лорда почтение. Лим, главный у ткачей, предпочитал набитый кафтан винного цвета и болотистые штаны, заправленные в высокие сапоги. Тим был уважаемым среди кузнецов, а потому вырядился в кожаную безрукавку с железными гравированными вставками — не иначе как собственной работы, — поверх хлопковой, расшитой орнаментом синей рубахи, а сапоги с каблуком постукивали об пол на каждый его шаг.       Для Эдмунда это было лишним, он им так и сказал, но те продолжали соблюдать правила.       — Милорд, — учтиво поклонились они тому, кто был голосом их лорда.       — Садитесь. — Блэквуд обвел рукой свободные стулья и кивнул Джасперу, приглашая присоединиться. Центурион возражать не стал и занял место по левую руку юноши. Лим опустился напротив, когда как Тиму места не досталось и ему пришлось взять еще один стул под стеной, специально оставленный на подобный случай. — Как у вас тут дела?       Эдмунд вновь облокотился на стол и подпер подборок, обводя гильдмастеров любопытным взглядом.       — Все хорошо, милорд, — взял слово Лим. — Дела у нас обстоят гораздо лучше, чем полгода назад.       — Местные стали чаще захаживать к нам, — продолжил после него Тим. — Свозят к нам свое добро и все чаще обращаются за услугами. Нам бы только причал сделать, чтобы лодочники могли причалить, а то те, что по реке торгуют, не хотят тащиться на берег. Том Строитель сказал, что в чертежах мейстера причала нет и потому его никто не делает.       — Это все? — после недолгого молчания, спросил маленький лорд.       — Да, милорд, большего нам и не нужно. Люди приходят, некоторые селятся и мужики возводят для них дома, как вы и говорили. Вы, кстати, умно придумали: давать землю и право на ремесло.       — Да, — закивал главный кузнец. — У нас в цеху прибавилась пара мастеров и подмастерьев, а учеников хоть отбавляй — больше, чем нас самих.       — Хорошо. Я надеюсь оно так и останется, — усмехнулся Эдмунд, после чего кивнул на стоявший между ними кувшин: — Квас будете?       — От чего нет? — вопросом ответил Тим, перекинувшись с Лимом взглядами. Тот пожал плечами, не найдя причин отказаться.       — Джаспер, достань из тумбы кубки. И себе тоже. — Пока центурион отправился в другой конец кабинета, юный Блэквуд перешел к делу: — Я вас позвал по двум причинам и начну с главной.       Гильдмастеры подобрались, всем видом показывая, что готовы вникать и вкалывать. Если бы они еще знали, о чем собирался с ними говорить Эд, то наверняка отреагировали иначе.       — Мой отец решил отправить нас с братом к другим домам и мы ближайшие несколько лет сюда не приедем. Это, наверное, мой последний приезд.       — Так ведь это хорошо, милорд? — больше порадовался, чем спросил главный в цеху ткачей. — Вас наверняка сделают оруженосцем, а по истечению пары лет посвятят в рыцари. Я своего старшего, Дика, отдал знакомому рыцарю и теперь жду не дождусь, когда он вернется с поясом.       — Вы сказали «наверное», милорд, — проявил наблюдательность кузнец, не разделяя воодушевленной радости коллеги по гильдии. Он призадумался, приложил руку к подбородку и поглаживал указательным пальцем усы. — Что-то может поменяться?       Джаспер вернулся с кубками, но разливать напиток взялся Эдмунд.       — Да, может. — Он налил сначала Лиму и поднес кувшин к кубку Тима. — Для чего мне понадобится ваша помощь. — Очередь с наполнением кваса дошла до Джаспера. — И вам нужно будет проявить все свое мастерство, как будто вы создаете произведения искусства для самого короля. — И только потом Эд налил самому себе.       Ремесленники переглянулись, смущенные таким началом маленького лорда. С его слов все выглядело так, будто на кону стоял не отъезд младших братьев, а головы этих мастеров. Будь они в землях северных живодеров, то все могло быть именно так. К счастью Блэквуды из Речных земель.       — Тим, — обратился мальчишка к кузнецу. — Тебя твой цех выбрал как лучшего и умелого. Мне нужно чтобы ты выковал пару мечей, хороших мечей, из качественной стали, а не той, что ты делаешь гвозди.       — Обижаете, милорд, — недовольно насупился Тим. — Мои гвозди были лучшими на всей Железной в Ланниспорте! Они такие же крепкие как валирийская сталь и пробивают сильнее, чем арбалетный болт!       — Ну да, — не повел бровью Блэквуд с многозначительной ухмылкой. — А то что двери с петель в первый год слетали, это так, пустяки.       — Несчастный случай, — отмахнулся кузнец, чьи уголки губ невольно потянулись вверх. — Вот если бы я их забивал, то те двери бы простояли не одно поколение!       — Это было бы прекрасно, — еще шире улыбнулся Эдмунд. — Но сейчас мне нужна хорошая сталь. Один меч для моего отца — и вот тут лучше хорошенько постараться, — а второй будет свадебным подарком для моего старшего брата.       — У Ронаса венчание? — с легким движением руки уточнил Лим и вернул ее обратно на стол.       — Нет, у Титоса — он вернулся домой. Так что скажешь, кузнец?       — Скажу, что на все про все мне понадобится дней шесть точно. Может быть десять, смотря как сталь ляжет. Есть ли какие-то особые пожелания? И какие делать?       — Отцу для двуручного хвата. Титосу будет достаточно хорошего полуторника.       — Сделаю как для короля, милорд, но вот вопрос с ножнами. Обтянуть кожей, как по мне, будет недостаточно, и его тоже следует украсить.       — Главное выкуй их, остальное уже не так важно. Лим… — Эдмунд дал ткачу утолить жажду, но тот поспешил поставить кубок на место. — Тебе… Честно говоря, я даже не знаю, что делать твоему цеху. Ты когда-нибудь работал для благородных?       — Милорд, в свое время я был удостоен чести шить для сира Кивана Ланнистера и прекрасной леди Джоанны Ланнистер, когда она была жива.       — Чего ж ты тогда сюда приехал, раз тебя благородные звали? — нахмурил брови Тим, задав вполне логичный вопрос. Эдмунд подумал точно так же.       — У меня были проблемы с капитаном стражи, — мастер ткачей не скрывал презрения к тому человеку, повинному в его переселении. Какие такие проблемы гильдмастер не уточнял, но Тим понял его сразу:       — А-а-а… Дай угадаю: потребовал за покровительство больше обычного?       — Он совсем обнаглел, — моментально набычился Лим, словно видел капитана наяву. — Сначала десять оленей, через пару месяцев на семь серебряных лун больше, а в последний раз потребовал аж три дракона! Когда я пошел жаловаться, то той же ночью мой цех охватил пожар. Случайный, видите ли…       — А начиналось все с одного золотого, да? — понимающая улыбка заиграла на устах кузнеца. — Да, я тоже через это прошел. Один дракон превращается в двух и так по одному серебряку каждый месяц.       — Господа, — Эдмунд одним словом вернул к себе их внимание и вздернул брови, переводя взгляд болотных омутов от одного к другому. — Вы ушли немного не туда.       — Простите нас, милорд, — чуть ли не хором обронили они и склонились над столом.       — Та ради… богов, — поправил себя мальчишка, — я бы с удовольствием послушал ваши истории, как и прежде, но давайте сначала закончим.       — Конечно-конечно, — взял слово Лим, оживленно кивая головой, и по-деловому сложил перед собой руки. — Я могу предложить для вашей леди-матери добротный плащ из овчины, подбитый пушистыми лисьими шкурами. Такой будет хорошо греть в холодные зимы, и прекрасно смотреться на ее плечах. А в кладовой я приберег рулон мягкого бархата на особый случай — похоже, он наступил. Кожевники сделают ей хорошие сапоги для верховой езды, а я бы вшил внутрь бархат. И для уважаемого лорда Хостера мы кое-что сделаем…       — Я полностью полагаюсь на твои умения, — как можно мягче перебил его Эд, сопровождая это отрывистым движением ладони. — На всех вас, — обвел он их внимательным взглядом. — Как закончим, я хочу, чтобы вы передали всем остальным: пусть сделают для своего лорда такое подношение, после которого ему захочется освободить вас от налогов еще на пять лет.       — С такой мотивацией, милорд, — хихикнул поглаживающий усы кузнец. — Поверьте, ваш лорд-отец останется довольным и подарит все десять.       — И раз уж я затронул тему налогов… — к месту продолжил Эд, подводя разговор к щекотливой части. — Помимо всего прочего, каждая гильдия могла бы выразить благодарность своему господину за его щедрость. Монетами.       Да, как Эдмунд и предполагал, эта тема их не обрадовала. Вот они вновь неуверенно переглянулись и обратили на маленького лорда слегка озадаченные взгляды.       — Это…       — Простое подношение, чтобы выразить свою благодарность, — не дал он Лиму вставить слова и постарался сгладить углы: — И тем самым завоюете его расположение… Иначе про Рим попросту забудут. Лим, ты говорил за причал, так вот про него можно будет забыть. И твои ребята никогда не увидят водяной молот. Не будет никакой мощеной дороги и никаких стен. Все, что вы сейчас имеете, мой лорд-отец дал вам по моей просьбе. Но если я уеду, то все так и останется, и в будущем не изменится.       — А…       — Потому что только мне есть дело до вас, — на опережение ответил Эд, перебив Тима.       Кузнец вспомнил про кубок с квасом и промочил горло. Гильдмастеры предались собственным думам и в какой-то момент Эдмунду захотелось уметь читать мысли. Тогда бы ему было проще искать слова. Вместо этого приходилось ждать собеседника, благо Тим сжалился над его терпением и прервал томительное молчание:       — Думаю, это вполне дельная мысль. — На его согласие Лим сомнительно нахмурил брови. — Ну сам подумай: мы живем на земле, которую не покупали; наши ремесла не ограничены законами и никому не пришлось выплачивать… Как ее там… Лицензию, вот. Прошло почти четыре года, а мы ни разу не уплачивали налог. И строится все из казны нашего лорда. Милорд Эдмунд прав.       — Да… хорошо, это будет разумным поступком, — согласился с его доводами глава ткачей. — Наши лучшие изделия и гора серебра от каждого цеха.       — Ну за гору это ты загнул, — чуть наморщил брови кузнец, чьи черты лица быстро разгладились, когда он кивнул с улыбкой на маленького лорда. — Сейчас наговоришь всякого, а милорд Эдмунд подумает, будто у нас где-то припрятана серебряная шахта.       — А было бы неплохо, — хмыкнул юный Блэквуд, представив себе небольшие копи с драгоценной рудой. К сожалению, таковых в Чернолесье не наблюдалось, даже в северо-восточной части Холмов Пендрика. — Лорд Тайвин ходит золотом, а мой отец извергает серебро.       За столом прокатились легкие смешки, гильдмастеры заметно расслабились, предполагая, что на этом все и закончилось. Увы, у Эдмунда остался последний неразрешенный вопрос.       — Есть еще одно дело, которое я хочу с вами обсудить.       Гильдмастеры вновь напряглись, не зная, чего еще ожидать от отпрыска знатного лорда. Благо на этот раз все было немного проще.

***

      Стража. Еще в прошлой жизни, слыша это слово, Эдмунд поначалу представлял себе хорошо вооруженных, чаще всего носящих латы или пластины воинов, что днем и ночью хранили покой и порядок. Так бы оно и продолжалось, пока вестеросцы в лице Гарольда и лорда Хостера не развеяли заблуждения, как они думали, маленького ребенка — явись Эд в свои последние годы, то его бы подняли на смех.       Сыграл свою лепту и Ланниспорт, продемонстрировав мальчишке суровую реальность с не менее суровыми мужами в вареной коже и просмоленной кольчуге, среди которых редко встречались обладатели цельных нагрудников. Как обстояли дела в других городах Блэквуд не видел, а слуги львов, за неимением других вариантов, стали тем примером для подражания, коему хотелось соответствовать.       Но то была наемная, когда как Рим мог рассчитывать лишь на призывную.       Гильдиям ничего не оставалось кроме как выделить из каждого цеха одного-два человека с поочередной сменой. К десятке уже имеющихся воинов из Воронодрева присоединилось восемь местных голодранцев, вооруженные простыми копьями и миндалевидными щитами. Но все остальное должны были предоставить гильдии, начиная от плотных гамбезонов, толщиной в три пальца, и заканчивая содержанием.       Для юного Блэквуда это было подстраховкой на тот случай, если изначально сомнительная затея с подношением себя не оправдает. Рим, в том виде в каком он сейчас был, сильно зависим от благосклонности лорда-отца, что своими решениями преподносил на блюдечке стимул к росту. Не издай он указ, крестьяне бы и дальше свозили свое добро в Добрую Ярмарку, их не смущала бы долгая дорога в Сигард, как и необходимость обходить Шепчущий лес на пути в Риверран.       Но деревне нужно было проявить самостоятельность и стать не только ремесленным центром Чернолесья, но и торговым, а та в пределах одной земли выгоды не приносила. Эдмунд понимал, что Риму необходимо отхватить кусочек внешнего капитала и создать стабильный поток сбыта. Это бы привлекло новых людей, сформировало бы новый купеческий маршрут и наполнило бы казну гильдий. Вот только понимание проблемы не давало ее решения — юноша был далек от денежных оборотов, не знал местного устройства товарообмена и принципов, по которым проводились сделки.       Больше поселению и не требовалось. Призывная стража избавит от необходимости просить лорда выделить больше людей — если бы такая нужда появилась, — а постоянный доход вместо бартерного обмена с крестьянами, что был основным, позволит гильдиям самим вкладывать в свое развитие и не дожидаться у моря погоды.       С первым особых проблем не было. По приказу маленького лорда в низине холма, на котором стояла деревня, расчистили местность и воткнули на палки набитые соломой мешки. Харви было в радость погонять свежее ополчение и учить их уму-разуму своим многолетним опытом. Под его чутким руководством отрабатывались удары и запоминались правильные движения, чтобы потом собрать всех вместе и провести командные бои. Латники не избежали своего участия, к обучению были привлечены все без исключения, а с седьмого дня столкновения стенка на стенку переместились на улицы Рима.       Но вот второй вопрос…       Конец первой седмицы Эдмунд проводил в их с братом комнате. Мрак сумерек сгущался за окном и пожирал звезды и луну, предвещая воистину темную ночь. На первом этаже гостиницы проходило гуляние, чьи отголоски доносились сквозь закрытую дверь. Смех, похабные песенки и неумелая игра на шестиструнной лютне, которую попросил у маленького лорда Каспер, сливались в один противный гул. Хозяйка звучно на кого-то накричала, а горластое гоготание было ей ответом.       Свеча из пчелиного воска плавилась под жаром танцующего огонька, что отбрасывал свет на письменный стол и исписанные перед мальчишкой листы. Левая рука подпирала покрасневшую щеку, пока ее сестра выводила на бумаге новые слова. Не всякая записанная мысль оставалась там, половина была перечеркнута суровыми линиями, оставив лишь самые ценные.       Юный Блэквуд старался разобраться с дилеммой самостоятельно, хотя порой жалел, что рядом не было Вилеона. Тот бы посмеялся с глупого мальчишки и терпеливо объяснил бы всю подноготную купеческих дел, доказав за какие заслуги носил золотое звено. Увы, его не было, и Эдмунду оставалось уповать на свою сообразительность.       Перечень всех налогов и необходимых вложений смешались с заметками куда и что вести, но даже так они позволяли сложить общую картину. Покрасневшие глаза скользнули на соседнюю страницу, на которой неумелый художник изобразил приблизительную карту речных земель, выделил жирными линиями маршрут, связывающий Сигард и Рим и впадающий в Красный зубец, чтобы в Крабовом заливе разделился на три стрелки. Связь между двумя морями, между двумя сторонами континента через его центральную часть. Вопрос лишь в том, а сработает ли? Эдмунд не обладал какими-то навыками и знаниями купеческих дел, подозревал, что местная система отличалась от его родной эпохи. Или он все надумал и зря ломал голову.       Маленький уголек зачеркнул еще одну бесполезную мысль, чтобы вместо нее занести новую, обведя размашистым кругом: кто этим займется? Одно дело если бы кто-то прибыл в Рим, купил местные изделия и отправился обратно. Совсем другое, когда тебе необходимо самому вывезти и выгодно продать, да так, чтобы никто не надурил. У Блэквуда таких людей не было.       Царивший часами покой потревожили приближающиеся за дверью голоса, один из которых принадлежал Касперу — только он мог так громко хохотать, — а второй некой девице, не иначе клюнувшей на его червячка. Дверные петли тихо скрипнули и первым в комнату ворвался гул гостиницы. Эдмунд поднял на нарушителей спокойствия покрасневшие от усталости глаза.       Слабого света четырех свеч было достаточно, чтобы узнать в слегка покачивающимся теле подвыпившего Каспера. Даже в этом полумраке, Эдмунд различил его улыбку от уха до уха. Лютни не было, вместо нее левая рука лежала на талии прильнувшей к центуриону дорнийке. Линда. Та самая, что сначала избегала компании своего ухажера, а теперь словно околдованная прижималась к нему.       На лице юноши отразилось непонимание. Он думал, что она давно уехала, ведь больше на глазах не попадалась. Но она здесь, и не абы с кем.       — Милорд. — Каспер выполнил нелепый поклон с размашистым движением руки. — Угадайте: кто сегодня не спит?       — Ты, — буркнул к его радости Эд. — В карауле. Всю ночь и без смены.       — Милорд, завидовать не хорошо, — проурчал тот и медленно, демонстрируя свое превосходство над младшим другом, погладил девицу вдоль талии, задирая пальцами легкое платье. — Семеро, коль вы не знали, порицают зависть, а мудрая Старица учит смирению.       Блэквуд отклонился назад, левая рука отлипла от щеки, оставив красный отпечаток пальцев. У него не было настроения для непринужденных бесед, о чем прямо говорил потяжелевший взгляд болотистых глаз.       — Как хорошо, что я молюсь эгоистичным деревьям. Чего ты хотел?       — Похвастаться, — заиграла его самодовольная улыбка. — Вы даже не представляете, сколь много упускаете в своей жизни.       — На самом деле, м’лорд, — взяла слово Линда с растянутым произношением. — Это я попросила вашего друга привести меня к вам. Каспер сказал, что посторонних сюда не пускают: только его и других ваших друзей.       — Тебя надули. Вход бесплатный.       Она медленно отстранилась от ухажера, бледная зелень глаз растеряла к тому весь интерес. На миг в дорнийке проскочило некое облегчение, в подтверждение которому она аккуратно убрала с бедра чужую руку и плавно увильнула от растерявшегося центуриона.       Выразительные глаза весенней листвы обратились к маленькому лорду, свеча на столе подарила им игривые огоньки, что теперь танцевали для другого. Их хозяйка уперлась о край письменного стола, позволила платью оголить приподнявшиеся плечи, а руки прижали между собой небольшие груди и собрали на них складки. Дорнийка чуток развернулась полубоком, дабы юный Блэквуд мог полюбоваться гибкостью ее спины и покачивающимися округлостями ягодиц.       Эдмунд признал ее умение привлекать к себе внимание, Каспер того и гляди сожрал бы ее глазами. И все же он был расстроен переменчивостью дорнийки, не оценившей его стараний, когда как Блэквуд за свою жизнь максимум родился.       Вот только Линда просчиталась в выборе своей жертвы, ибо юноша, в отличие от пятнадцатилетнего приятеля, таковым не являлся, а мутные болота его глаз ничего толком не выражали, смотря на ту с безразличием из-под вздернутых бровей.       — М’лорд, если позволите… — ненавязчиво, с ноткой игривого мурчания, она послушно ждала его согласия, на что юноша лишь повел плечами. — Я узнала, что ваш лорд-отец не так давно основал это поселение и сейчас люди упорно трудятся дабы выказать свою благодарность, и что они надеются заручиться его благосклонностью на дальнейшее развитие.       Каким бы ужасным игроком не был отец Линды, в одном он точно преуспел, научив свою дочь складно плести свою речь.       — Ближе к сути.       — Деньги, — послушалась дорнийка. — У местных с ними проблемы. Да, они способные, по ним сразу видно, что многие учились у городских мастеров и могут создать нечто дорогостоящее. Но в… Р-риме… — Она растянула непривычное слово. — Они богаче не станут, и не обогатят своего лорда, а все из-за местного бартера. Но вот если вывозить некоторые изделия в другие города, то они принесут настоящую прибыль.       Стоило признать, что Линде удалось заинтересовать маленького лорда. Не только язык подвешен, но и голова на месте, и за такое не грех сделать комплимент. Каспер будто бы прочитал мысли Блэквуда, он сблизился с дорнийкой по правую руку и положил свою на ее ягодицы.       — Миледи, вы не только живое воплощение Девы, но и благословленная мудростью Старицы.       Однако он не добился желаемой реакции. Линда не противилась его прикосновению, лишь повернула к нему голову с равнодушием зеленых глаз и спокойно произнесла:       — Будь это м’лорд — я бы его поцеловала, а тебе разве что нос сломаю.       — Ты гля какая кусючая.       Резкая смена тональности смутила старшего центуриона, но не стерла его улыбки. Наоборот, она стала шире и сопровождалась тихим смешком. Линда не отступила, продолжая сверлить его долгим, выжидающим взглядом.       В воцарившейся тишине Эдмунд ощущал себя подобно безликим богам, невидимым и вечно бдящим за смертным миром. Он хотел спросить: а не выйти ли ему за дверь? Но потом ему стало интересно: а как далеко они зайдут? Юноша на миг представил себе, как между Каспером и Линдой вспыхивает внезапная страсть, как они валятся на его письменный стол, а сидевший за ним мальчишка с каменным лицом наблюдает за происходящим, будто все происходит так, как и надо.       И все же Каспер решил не испытывать судьбу и отпустил Линду, отступая от нее с миролюбиво поднятыми ладонями. Усмешка превратилась в натянутую, словно та была способна скрыть нахлынувшую досаду.       — Не буду вам мешать, — были его последние слова, обращенные больше к Эду, нежели к отвергнувшей его красавице. Пошатывающейся походкой Каспер направился к выходу, на пару секунд пропустил шум из гостиницы, прежде чем закрыть за собой дверь.       Юноша услышал тихий, полный облегчения выдох. Черные кудри качнулись вперед, словно занавески заползли на опустившееся лицо и напустили на него тень. Она убрала их за правое ухо, позволяя слабому свету шелком лечь на загорелую кожу. В обворожительных глазах заиграли игривыми бликами от отблеска свечи, медные губы тронула легкая полуулыбка.       Блэквуд не разделял ее настроения. Взгляд опустился на открытую книжку и скользнул по странице к обведенную кружком вопросу. Затем он поднялся к девице перед ним, сомневаясь, что она была подходящим ответом.       — Присаживайся, — юноша кивком указал на стул перед собой и положил подбородок на сцепленные пальцы. — Я внимательно слушаю.       — М’лорд.       Эд не мог избавиться от ощущения, что иноземка напевала каждое слово. Странное произношение. Линда присаживалась не спеша, подалась вперед, складывая друг на друга руки и подпирая ими груди.       — У меня есть предложение, от которого вы не сможете отказаться, — говорила сладкими речами дорнийка, словно матерая лавочница с поведением ушлой соблазнительницы. — Здесь живут умелые люди и я уверена, что они смогут впечатлить вашего лорда-отца своим мастерством. Но как говорил мой отец: у каждого человека своя цена, и ничто так не завораживает как блестящее золото. И вы сделали мудрое решение, приказав людям собрать серебряный дар. — Линда сделала паузу, не иначе убрать выбившуюся прядь обратно за ухо. — Я могу приумножить ваше состояние. Почти всю жизнь я провела на корабле и побывала во многих городах Вестероса и Эссоса, и знаю кому и за сколько можно продать. А если привлечь сюда знакомых моего отца, то ваше поселение начнет цвести как летний цветок. И я могу быть полезна… — Ее губы замерли в сладкой полуулыбке, а смягчившийся взгляд намекал на нечто большее. — Не только в этом.       Обильный поток слов отправил юношу в прострацию переваривать каждое предложение, а расфокусированный взгляд смотрел сквозь дорнийку. Казалось, он совсем ничего не замечал. Линда обрекла его на тяжелые думы, и сама же прервала их безобидным касанием — Эд почувствовал как кто-то терся о колено. Вырванный из размышлений, он списал это на собаку, пока не вспомнил, что в комнате питомцев не было. Девичья ножка медленно продвигалась к намеченной цели.       — Сядь нормально и убери ногу, — резким тоном потребовал Эд. — И прекрати подпирать грудь — больше она от этого не станет.       В смятении от того, что мальчишка остался равнодушным к ее чарам, Линда выпрямилась на стуле и убрала под стол руки, став похожей на ребенка перед рассерженным родителем. Мастерски отыгрываемая маска спала, явив истинный лик слегка растерявшейся дорнийки. Спокойная, без сверкающих шалостью глазами, такой она нравилась Эдмунду гораздо больше, чем в образе похотливой кошки. По крайней мере с такой вести диалог намного приятнее.       Блэквуд решил опустить момент с совращением несовершеннолетних, решив самому задать тон разговора и двигать его в нужном для себя направлении.       — Ты говорила, что ты можешь привлечь к нам других торговцев.       — Да, м’лорд, — речь все равно была протяженной, но уже без нежных нот. Радовало и то, что иноземка держала себя в руках. — Но вы должны понимать, что одних слов для этого будет мало — им нужно показать выгоду. Если позволите, я могла бы взять из варивень те дивные напитки и показать их в других городах. И я бы вернулась с оленями и лунами, чтобы доказать свою преданность. И не только их — я готова отдать вам выручку и со своих товаров в знак своей верности вам и вашему дому.       У Эда дрогнули уголки губ. Ему стоило больших усилий, чтобы не сорваться на смех и удержать руку от хлопка по столу. Ты посмотри какая хитрая, а ведь будь он обычным мальчишкой тринадцати лет, у Линды бы все сработало. Обворожить своей красотой юношу, что ни сном ни духом не знал как обуздать земные желания, получить от него желаемое и исчезнуть в одном из четырех направлений света, поминая того наивным дурачком. Воистину, идеальный план.       «А ведь так все хорошо начиналось», — говорил его глубокий выдох, когда Эд еще раз посмотрел на открытой странице обведенный кружком вопрос.       — Говоришь, и со своих товаров? — как бы невзначай поинтересовался он, разминая пальцы левой руки. Мизинец едва ли касался ладони.       — Все, что смогу получить, ваше, — вновь заулыбалась Линда, дружелюбно и честно.       — Сделаем по-другому. — Эд не собирался соглашаться на еще одну заведомо провальную авантюру. Если с отцом у него были хоть какие-то призрачные шансы, то иноземка могла с легкостью оставить его в дураках и будет права. Но у нее было то, что могло пригодиться. — Устроим обмен. Я тебе бочки кваса и медовухи, а ты мне свои товары. Моей матери понравится твой ковер, а специи пойдут на праздничный стол. Если есть что-то еще ценное, то и его обменяем, а все остальное можешь оставить.       Линда растерялась, улыбка на устах окончательно растаяла, уступив проросшему ростку непонимания.       — М’лорд? — Голова слегка наклонилась к правому плечу, позволив кончикам волос прикоснуться к нему. Недоумевающий взгляд рассматривал маленького лорда под другим углом, с подозрительным прищуром, что так и спрашивал: «А какого лешего?».       — Ты не ослышалась. Мы меняемся, а дальше делай что хочешь.       — Я не собираюсь вас обманывать, — уверенным тоном заявила Линда. — Наоборот, я хочу показать, что могу вам пригодиться.       — Вот и проверим, — повел плечами Эдмунд.       — Коль м’лорду будет угодно. — К его удивлению, дорнийка не стала торговаться и легко склонила голову, соглашаясь с его условиями. — Но мне понадобится сопровождение и лошадь.       — С тобой было двое мужчин, какой-то парень и толстяк.       — Были, — кивнула Линда. — Но они не благонадежны и я наняла их за неимением других вариантов. Как мою повозку починили, так мы и разошлись. А кобылку так и не нашли — наверно увел кто, или далеко убежала… — А может они и прихватили, и не только ее, но Эд свои догадки не озвучил. — М’лорд… — Она положила на стол руки и немного подалась вперед. — Если бы я собиралась послать вас на рифы, то не стала бы просить приставлять ко мне ваших людей. Что им мешает по вашей указке забирать у меня всю прибыль?       — Логично, — не стал спорить юноша. — Но все же…       Эдмунд задумался, по привычке наморщил брови, из-за чего лоб разрезали линии мыслей. Обменять бочонки с никому не известным пойлом на дорогущие побрякушки далеких земель, дать бесхозную лошадь и приставить своих людей, которые прикарманят заработанные дорнийкой деньги — последнее она сама предложила. Конечно не следовало исключать варианта с ее внезапным исчезновением, но даже так Блэквуд оставался в плюсе. Такая сделка его вполне устраивала. Что же до преданности, о которой заявляла девушка… время покажет.       — Хорошо. По рукам. — Он протянул ей руку и замер в ожидании ответной реакции. Иноземка смутилась, смотря на ладонь притупленным взглядом. — В Дорне нет рукопожатия?       — Я просто не ожидала, — ответила она с виноватой улыбкой, неуверенно протягивая свою ладошку, словно делала это впервые.       Возможно оставленный в записях вопрос мог остаться нерешенным, но Эдмунд мало что мог сделать. Если опасения насчет Линды окажутся правдой, то он ничего от этого не потеряет, и это дело перейдет к гильдмастерам. Но если она действительно готова служить… Других вариантов у юноши не было, и уж лучше бежавшая дочь купца, нежели вчерашний землепашец.       Одной рукой он закрыл лежавшие перед ним листы, другой взял за край глиняное блюдце с догорающей свечой. Взгляд скользнул к открытому окну, за которым опустилась ночная беззвездная тьма. Эдмунд поднялся, Линда последовала его примеру. Огонек танцевал в его руках, когда юноша подошел к одному из настенных подсвечников. Указательный и большой палец свободной руки коснулись кончика языка и потянулись к горящим фитилям. Свечи тухли с тихим шипением, одна за другой, пока в кабинете не остался единственный источник света. Только тогда Эд указал на дверь. Дорнийка плавно пристроилась рядом, ступая на цыпочках как тихая мышь.       — Сделаем все завтра, — продолжил меж тем юноша, неосознанно отмечая, что иноземка была на полголовы выше. — Я дам тебе и людей и лошадь для повозки.       Он положил ладонь на дверную ручку, но девичья легла сверху, остановив его.       — Вы останетесь довольны, м’лорд, — Линда вернула голосу мурлыкающие нотки и, как бы невзначай, поправила загнутый ворот акетона. Медные уста посетила легкая улыбка, та, которую Эд хотел бы не видеть. — Может быть даже этой ночью… — Но встретив тяжесть болотистых глаз, дорнийка поспешила исправиться: — Я шучу, м’лорд.       Медленный вздох Блэквуда высказал красноречивое мнение о ее глупых манерах.       — В следующий раз не забудь сказать «лопата», чтобы я знал когда смеяться. — Он открыл дверь, пропуская девушку вперед.       — А почему «лопата»?       — Потому что юмор у тебя такой же плоский.       — Только юмор, м’лорд? — уже в узком коридоре спросила она, слегка наклонилась маленькому лорду и прижала предплечьями груди. Эдмунд оставил это без комментариев.       Следующий день можно было назвать одним из значимых для Рима: как-никак, снаряжался его первый караван. Маленький, ненадежный, с сомнительной репутацией караван, но, что главное, первый. Повозку нагрузили шестью бочонками и дюжиной глиняных крынок из-за недостачи первых, накрыли рваными полотнами, от которых ткачи были только рады избавиться, и запрягли в нее хилую с виду кобылу. Из маленького гарнизона Рима выделили пятерых сопровождающих, на своих лошадях и при хорошем оружии. Внутренне Эдмунд хотел дать больше, но тогда в Риме никого бы не осталось, а прав посылать людей из Воронодрева у него не было.       И ответственность легла на бежавшую дочь проигравшего корабль с трюмом купца. От подобного словосочетания хотелось и смеяться и плакать. Пусть подозрения насчет Линды никуда не делись, юный Блэквуд тешил себя лисснийским ковром, тройкой мешочков специй из далекого Пентоса, какими-то причудливыми безделушками из бронзы и меди не-вестеросской работы, и другой всячиной. Откуда у столь сомнительной персоны подобное его не волновало, особенно когда он стал их новым владельцем.       Дальше пошла обыкновенная рутина. Совместные тренировки с ополченцами сменялись время от времени неожиданно проявившимися административными обязанностями. До людей из окрестностей наконец-то дошла весть о прибытии голоса их лорда, а потому чуть ли не каждый счел своей обязанностью доставать его своими проблемами.       И так проходили дни, а вместе с ними полнились дары. Наверное, прошло уже более месяца — Эд, как всегда, сбился со счета еще в середине, — как он был готов возвращаться в Воронодрев. За день до отъезда грузились две телеги, забивались под завязку разношерстными изделиями от каждой гильдии и пересчитывались два маленьких, в охапку до локтей, сундучка. Олени, звезды, немного лун, грошей было больше, и каким-то волшебным образом среди них нашли место семнадцать драконов. Чуть позже двое портных и мастер-кузнец увеличили число до двадцати.       Две груженые телеги ждали своего часа в закрытом амбаре, а юный Блэквуд вернулся в свои маленькие покои гостиницы для последнего пересчета монет, кидая по одной в открытые сундучки и записывая их количество. Одна, вторая, третья. Первый подсчет показал одну сумму, вполне приемлемую для какой-то деревни. Второй получился на порядок больше, чем смутил маленького лорда и заставил пересчитывать в третий раз. Даже если бы Эдмунд опять сбился, он хотя бы мог назвать среднее число, а потом просто округлить для красоты.       Но шум за окном отвлек его, слышал как к гостинице приближались стук копыт и переговоры десятка голосов. Рука с медяком замерла в нерешительности, не зная что с ним делать.       — Да твою ж налево… — удрученно выдохнул он и бросил монету обратно в общую кучу. Придется пересчитывать заново, но сначала он выглянет наружу и узнает, кого следовало отблагодарить из отхожего ведра.       У гостиницы остановился внушительный эскорт, около тридцати всадников, но Эд не счел нужным их пересчитывать. Взгляд ухватился за два высокоподнятых копья со знаменами его дома, белого древа на черном щите, окруженных стаей воронов на алом поле, слишком точный и детальных для обычных вояк. Эд догадывался о причине их появление, а замеченный среди всадников старший брат не оставил сомнений. Его сопровождали присягнувшие Блэквудам рыцари, Гарольд и Алин, отец Каспера, а остальных юноша плохо помнил.       Ронас спрыгнул с седла и оглядел округу с каким-то омерзением, словно это место было ему противно. Выбежавшая хозяйка прямо с порога бросилась в поклон, осыпая второго сына пожеланиями и благословением Старых богов. Тот отвечал вяло и так тихо, что Эд даже слова не услышал. Вид старшего ему совершенно не нравился, а пойманные на себе темные очи отозвались в младшем глубоким вздохом.       Пришло время, говорили они.       Вскоре Ронас поднялся в их общие покои. Хмурый как грозовая туча, он прошел в сторону письменного стола.       — Все так плохо? — спрашивал спокойным, умиротворяющим голосом.       Брат грузно упер кулаки об стол, словно ему была невыносима невидимая на плечах ноша. Голова опустилась, едва ли не касаясь подбородком груди. Карие глаза пробежались по столешнице, задержались на наполовину заполненных сундучках и кучках разномастных монет, не выражая к ним какой-либо заинтересованности. Эдмунд отошел от окна и остановился с противоположной от брата стороны.       — Как посмотреть, — наконец выдохнул Ронас, морща густые брови, что опустились на темные глаза. — У тебя, конечно, будет получше.       Третий сын не торопил, терпеливо ждал, позволив брату самому выбирать момент для неприятных слов.       — Я уезжаю на Тарт. Мы движемся к Девичьему пруду и оттуда морем.       — Могло быть и хуже, — с малым облегчением отозвался младший, так как представлял себе место куда страшнее, чем Сапфировый остров. — Отец мог послать тебя на Север, на тот же Скагос, например. Ну или в Дорн.       — В Дорн мог поехать только ты. — Ронас наконец-то поднял голову и взглянул на застывшего в недоумении брата. — Оберин Мартелл предлагал свою кандидатуру, но отцу не понравилась его репутация. Можешь потом сказать спасибо.       — Так…       Эд упер кулаки в бока, осмысливая удивительную новость. Он мог оказаться в жарких дюнах пустыни, страдать от обезвоживания и пережить все прелести акклиматизации. Пески и горы, редкие оазисы и скудные реки, коих можно пересчитать на пальцах одной руки. Пот, грязь, пыль в глазах и на зубах — не самое лучшее сочетание. И все, что уберегло юношу от юга это какая-то репутация похотливого любителя ядов. Эд словил себя на мысли, что ему определенно следовало поблагодарить Мартелла за то, каким он был.       — И куда меня?       — В такую же задницу мира, как и меня, — кривая усмешка Ронаса не предвещала ничего хорошего. — Сам догадаешься или подсказать?       Замечательно, думал нахмурившийся Эд, играем в загадки.       — Пестры Долины? Три сестры? Какой-то дом в заливе Черноводной? Какая-то глушь в Просторе?.. Неужели Железные Острова? — Перечислял юноша, но на каждый вариант Ронас отрицательно качал головой. Варианты богами забытых земель заканчивались очень быстро. — Только не говори, что на Скагос.       — К твоему счастью — нет. — Ронас не старался как-то обрадовать младшего брата, но на самую малость все же получилось. — Север. И я напомню: это задница мира.       Болотные глаза закатились к потолку, когда из груди вырвался полный досады вздох. На ум приходил только один дом.       — Только не говори, что к Мормонтам, — с тлеющей надеждой спрашивал Эд, желая услышать другое место.       Ведь Медвежий остров не мог сравниться с Тартом. Хуже могла быть только Стена. Теперь Эдмунд понял, за что он должен был сказать отцу «спасибо». Из двух концов мира, куда Хостер грозился разослать сыновей, младший бы выбрал раскаленные пески и ведра стекающего пота, чем… это.       — Я не помню их имени, но они вассалы Мандерли.       — Лучше бы к Фреям, — вырвалось у Эда, когда он отправился мерить шагами кабинет. — Там хотя бы родня есть. — Он остановился посреди комнаты, с обреченным видом уперев кулаки в боки. — Но я так и не понял, чем моя участь лучше твоей?       Лицо брата скривилось, выражая смесь неприятных эмоций. Презрение, досаду, омерзение и какую-то скрытую боль, словно своим вопросом Эд потревожил гноившую не один день рану. Второй сын понурил голову и крепко сжал зубы, напряженно поигрывая желваками.       — Я помолвлен с Марией Дарри.       Теперь Эдмунд понял, почему его брат так горестно переживал отправку. Вернее сказать, не она была причиной его упаднического духа, а решение отца о женитьбе с той, кого он не желал.       — Это неправильно, — Ронас с силой оттолкнулся от столешницы, но возмущался не он, а его молодое сердце. — Это не честно.       Третий сын не решался что-либо говорить, напряженно покусывая нижнюю губу и сжимая пальцы левой руки. Нужно было хорошо обдумать каждое предложение, прежде чем их услышит влюбленный подросток.       — Я не могу так, Эд. — Темные глаза обернулись к младшему брату, отражая из глубины души болезненную тоску. — Я не смогу спокойно жить, зная, что Мириэль отдадут за другого.       Эд молчал, решив дать второму сыну выговориться и выплеснуть эмоции. Иначе одно неверное слово и ему пришлось бы иметь дело с неугомонным горе любовником, что априори примет любые доводы в штыки. Знал, что так будет, ведь когда-то был на месте брата.       — Эта сраная вражда, из поколения в поколение! — Ронас завелся, тяжелым шагом ступая по кабинету и нервно взмахивая руками. — Мне нет никакого дела до того, что было в прошлом! Мы в этом не виноваты! Но нет же, дай отцу только вспомнить за Бракенов, так он тут же плюется слюной не хуже бешеной псины! А Бракены?.. Джонос и Роберт такие же твари, не хуже, чем он сам, провались они все в седьмое пекло.       Ноги привели его обратно к столу, руки сжались в кулаки до побеления и вновь уперлись костяшками об столешницу. Карие глаза почернели и смотрели сквозь младшего брата, пока не сфокусировались на нем. Эд никуда не спешил, отсчитывая в голове до трех.       — Пошли.       — Куда? — в недоумении поморщился старший, наблюдая за уходящим братом.       — На свежий воздух, — спокойно объяснил Эдмунд, сняв с торчащего из стены гвоздя ключ. Рука легла на дверную ручку и потянула на себя. — Здесь стало слишком душно.       Он повел его на выход, попросив по пути у хозяйки пару кружек и кувшин эля. Братья спустились к реке, к маленькой, длиной в три шага пристани, где местные по утрам ловили рыбу. В небе плыли десятки белоснежных облаков, изредка закрывая собой летнее светило и накрывая землю прохладной тенью. С востока по Зубцу плыли три барки с рассеченными вертикально парусами из синих, белых и бежевых полос — люди Пайперов везли свое добро в соседние земли, но они, как и другие, не хотели плыть к земле.       Ронас хмурился, не понимал, что они здесь делали.       — Садись, — кивнул Эд на место подле себя и свесил с края ноги. Рука с кувшином наклонилась над кружкой в другой, зажурчал переливающийся в нее эль. Юноша подождал, пока старший брат сядет рядом, и протянул ему напиток. — А теперь дыши и просто пей.       — И как мне это должно помочь? — Второй сын скептически покосился на кружку и не торопился обмакивать губы.       — Свежий воздух отрезвляет, — повел плечами младший. В пример для брата, он сделал маленький глоток и вдохнул полной грудью. Эд бы мог рассказать про влияние кислорода на мозг, если бы хоть кто-то знал, что это такое. — Он успокаивает и приводит мысли в порядок. Поэтому — дыши.       — А эль?       — Для расслабления.       То, о чем говорил младший брат, вызывало у Ронаса сомнения. И все же он сделал так, как ему сказали, позволив Эдмунду наблюдать за отступающим гневом и воцарением покоя. Какое-то время они сидели молча и каждый был сам себе на уме, пока второй сын не заговорил спокойным тоном.       — Ты же не пил: ни вино, ни эль. Сколько тебе предлагали, ты всегда отказывался.       — Иногда можно. Сейчас та самая ситуация.       По тому, как Ронас качнул головой, можно было сказать, что ответ его удовлетворил. Воздух с речным оттенком благоприятно сказывался на его настроении, но не настолько, чтобы юноша обратил на это внимание. Скорее всего он бы обвинил в этом эль.       Но не только братья предались распитию — комары тоже захотели провести пир и вкусить молодой крови. Люди оказались жадными и прогоняли их, а самых настырных убивали и сбрасывали в реку.       Одного Ронас прихлопнул у себя на шее, поднес к глазам раскрытую ладонь и стал рассматривать оставшееся от насекомого пятно.       — Эд, — позвал он, после чего соскреб остатки комара об угол пристани. — Зачем тебе Рим?       Вопрос без конкретики вызвал на лице юноши недоумение, а болотные глаза обратились к брату за пояснением.       — Он же не будет твоим, — любезно объяснил Ронас. — Титос станет лордом, а мы, в лучшем случае, встанем по обе его руки. Но владеть-то нам нечем.       — Давай начнем с того, чего мы хотим. С тобой все понятно: тебе достаточно дать рыцарский пояс и уже будешь прыгать от счастья.       — А ты, значит, решил сделаться мелким лордом? — заулыбался тот, поглядывая на младшего со снисхождением к глупому ребенку. Дальше в его голосе появились веселые нотки с издевкой. — Лорд Эдмунд, повелитель Рима. Зануда, всезнайка, любитель собачек и котов, а еще он коне…       — Заткнись, — резко перебил его Эд и стукнул в миг повеселевшего брата по ноге. — Мне титул не нужен. Нет, было бы забавно, конечно, но я хочу отправиться по миру.       — Скитаться по миру? — переспросил Ронас и тут же фыркнул, ясно выразив свое мнение. — В одиночку?       — Почему же? Я бы мог отправиться в Эссос и стать наемником. А вся эта затея с Римом всего лишь хитрый план. Я хотел… место, которое бы окупило мне собственный отряд. Оружие, доспехи, нанять самих людей, и отправиться в путь. Я ж не мог к нему прийти и сказать: бать, дай на маленькую армию… Бесплатный сыр только в мышеловке.       — А еще говоришь, что это я романтик. Сам-то грезишь о чужих землях, но на себя не смотришь. — осмысливая сказанное, второй сын выдержал паузу глотком эля, смотря куда-то вдаль. — И чего тебе дома не сидится? Разве это так обязательно куда-то уезжать? — А на последних словах он покривился: — Тем более продавать свой меч.       Эд и не думал, что его кто-то поймет. Брат хотел стать рыцарем как в сказках и легендах, он видел в Королевской гвардии свой идеал, и большего от жизни не требовал. Шпоры, пояс, красивая приставка к имени — вот предел всех мечтаний.       — Мы живем только один раз, Рон. Никто не знает, что будет завтра. Может начнется война? Не через год так через два? Или придет чума и опять унесет жизни половины Вестероса? А может я завтра навернусь с коня и сверну себе шею?       Ронас не нашел чем ответить, лишь хмурил темные глаза и задумчиво водил ими, пока не остановил их на младшем брате. Тот продолжил, мягко и без напора.       — Никто не знает, — простота его слов вызывала у старшего легкое недоумение, но третий сын не обращал на это внимание. — Как по мне, жить надо так, чтобы ни о чем не сожалеть. Если чего-то хочешь — делай, следуй зову своего сердца. Что скажут другие не имеет никакого значения, потому что твоя жизнь только твоя, а не их. Они вольны загонять себя в какие-то рамки — это их право. Я же хочу сам ковать свою судьбу.       «Даже если загоню себя в могилу — не в первый раз», — закончила за него не озвученная в голове мысль.       На этой ноте мальчишки притихли, и каждый отдал себя собственным думам. Просидели они не долго, ибо назойливые комары позвали своих собратьев и не давали им покоя, загнав братьев обратно в гостиницу.       В Трех грошах стало веселее, и те редкие столы, что всегда оставались свободны, уже не могли вместить в себя всех гостей. Стульев и лавок не хватало, но воинов Воронодрева это не смущало и они рассаживались даже на полу. К закату было не протолкнуться от нахлынувших девиц, что слетелись как учуявшие мед пчелки. Хозяйка бегала как ужаленная и постоянно звала мужа, а тот только и успевал, что приносить из погреба новые бочонки. Дошло до того, что ему с сыновьями пришлось отправиться прямиком на медоварню.       На Ронаса вновь накатила печаль, которую впору было бы утопить, но за вечер он не выпил даже половины. У Эдмунда было просто плохое настроение — уплывать на Север совсем не хотелось. Он смог уговорить Гарольда и Алена идти сначала в Воронодрев, а там довериться судьбе и воле отца. Либо мальчишка останется, либо его путь продолжится в Близнецы и дальше в Белую Гавань.       Следующий день был очень важен для Эдмунда. Спросонья, он кое-как натянул на себя брошенную на пол одежду и пошкреб будить остальных. Первой жертвой стал Ронас, чью кровать Эд бесцеремонно пнул и прошел мимо. В ответ юноша услышал какие-то невнятные звуки.       Нужно было вывести телеги и запрячь лошадей, провести последний учет того, что он собирался поднести отцу и доказать, что дома от него толку больше, чем на далеком севере. Только потом он соизволил смыть остатки сна холодной водой из бочки и вернуться в их с братом покои за сундучками. Те ждали его в других сундучках, придавив своим весом бумаги и пару книг.       Эд взял первый, но не рассчитал силы, из-за чего поднял слишком резко. Странно, думал он, ведь вроде как еще вчера он был тяжелее. Тяжелые шаги заставили мальчишку обернуться. Сир Ален застыл на пороге и с тревогой оглядел кабинет.       — Милорд Эдмунд, — обеспокоенно обратился он, наклоняясь вперед и заглядывая в открытую дверь соседней комнаты. — Вы не видели Ронаса?       — В смысле? — нешуточно опешил от его вопроса Эдмунд, на секунду забыв, почему он держал сундучок.       — С самого утра его никто не видел. Гарольд предположил, что он тут, но…       — Да спит он, — поморщился Эдмунд, прекрасно помня, как он с братской любовью будил старшего. Видимо бить надо было сильнее, а еще лучше перевернуть кровать.       Он поднялся в сторону соседней комнаты и никак не удивился, увидев закутанное тело. Рука торчала и свисала вниз, выглядывала макушка черных волос.       — Вставай, соня, тебя тут уже потеряли, — тихо смеясь говорил он, подходя к брату и схватился за край одеяла.       Он замер. Рука была слишком маленькая. Волосы, казавшиеся черными, в близи стали светлее. Эдмунд отдернул одеяло и отшатнулся как от огня.       — М’лорд? — спросонья промямлила одна из дочерей хозяйки, щуря заспанные глаза и медленно приподнимаясь на локтях. Одеяло сползло, обнажая ее до пояса. Она не понимала, почему маленький лорд и рыцарь так ошеломленно на нее смотрят.       — Да ты издеваешься… — шептал себе под нос юноша самые подходящие для момента слова. Он повернулся к сиру Алену, надеясь, что тот просто ошибся. — Его нигде не видели?       — Нет, милорд, — беспокойство вновь вернулось к рыцарю, что с вопросом смотрел на обнаженную девицу. — Никто не видел, как он спускался или выходил.       — Да твою ж мать… Ищите его. Хоть всю деревню переверните, но ищите.       Рим в миг оживился, и то была вина ни ярмарки, ни народного праздника, ни чьей-то женитьбы. Люди в цветах Блэквудов носились меж домами, заглядывали в каждую щель или чердак, будто бы они могли найти Ронаса именно там. Его нигде не было, как и его мерина. Те двое, что сторожили лошадей, клялись, что никто не подходил, но объяснить пропажу не могли.       Поиски ничего не дали. Эдмунд другого и не ожидал. Он вспомнил вчерашний день, как они с братом сидели у реки и распивали эль. Вспомнил свои слова, что говорил. Юноша не думал, что все так обернется. А стоило.       Он вернулся в кабинет к сундучкам и открыл тот, что показался ему легким. От вида полупустого дна хотелось выть голодным волком, сквозь стиснутые зубы прозвучали тихие ругательства. Второй сундучок был таким же, и в обоих остались небольшие кучки медяков. Ни серебра, ни редчайшего золота — Ронас прикарманил их.       Будь он рядом, Эдмунд бы без заминки выбил ему все зубы.       — Вы никчемные бездари! — донеслось с улицы разъяренное рычание сира Гарольда, словно это он потерял своего сына. — За что вам только жалование платят?!       — М’лорд, мы клянемся, что никого не было! — неуверенным голосом возражал караульный. — М’лорд Ронас не приходил, мы его не видели!       Эдмунд чуть ли не вылетел из гостиницы, сжимая в правой руке дублет брата. Вид собравшихся его не радовал, а желание рыцарей найти и наказать виновных заставляло кривить лицо в недовольной гримасе.       — А где его лошадь, тупая ты скотина, а?! — Гарольд навис над воином, вбивая его в землю тяжестью пылающих глаз.       — Вас высекут, — объявил сир Ален, держась чуть позади мастера над оружием. Он так же был недоволен тем, что произошло, но по крайней мере сдерживал себя. Тем не менее наполненный сталью голос сквозил жгучим льдом. — Молитесь, чтобы с сыном лорда Хостера ничего не случилось, иначе лишитесь головы.       — Да отстаньте вы от них, — буркнул на них Эдмунд, проходя мимо бесполезного цирка.       Левая рука потянулась ко рту, но пальцы замерли на полпути — Кабаниха, словно предчувствовала зов хозяина, появилась раньше свистка. За ней бежала остальная свора полукровок. Юноша присел перед ней, взял за холку и поднес к носу скомканный дублет.       — Давай, Каба, найди мне этого ублюдка.       Если кто и слышал, как Эд обозвал своего брата, то дипломатично промолчал. Гончая завертела головой, вырываясь из хватки и требуя отпустить, но только для того, чтобы залаять на запад. Щенки, следуя примеру матери, принюхались к одежке и навострили носы в том же направлении. Они рычали, тихо и без угрозы.       — Чего стоите? — обернулся юноша на собравшихся вокруг него людей. — Седлайте лошадей, пока след не остыл!       Быстро, насколько было возможно, всадники выступили из Рима. Буцефал, словно разделяя желание юного Блэквуда, рвался вперед и гневно вздымал землю, стараясь не наскакивать на собак. Те держались по бокам, избегая мощных ударов копыт. Кабаниха изредка лаяла, останавливалась, водя носом по траве и тут же срывалась на бег. Один раз она потеряла след, но Дева и Дозор продолжали вести за собой людей.       Эдмунд надеялся настичь брата до того, как он пересечет реку. Скача вдоль Красного зубца, он радовался, что брат не додумался войти в воду.       Некоторые всадники начали отставать. Пара человек отбилась от отряда, когда их кони жалобно заржали и отказывались идти дальше — им было все равно на брань и удары ездоков.       Мерин Ронаса был скаковым, быстрым и выносливым. Буцефал компенсировал скорость силой и упертостью, громко дышал носом, но не останавливался. К сожалению для Эдмунда, возможность преследовать брата зависела не от него.       Щенки заскулили, громко и жалобно, бросая на хозяина молящие передышки глаза. Они никогда не загоняли дичь и не могли тягаться с их опытной матерью. Пришлось сделать остановку и дать им передохнуть.       — Я могу поехать дальше, — предложил сир Ален во время привала.       — Без собак вы его не найдете. Как вы узнаете, что он пересек реку? Или куда-то свернул?       Спорить рыцарь не стал, но нашел иной вариант:       — Можно послать вперед, пока кони не устанут. Дождемся вас и продолжим путь.       — Это не выход, — не согласился с ним маленький лорд. — Когда мы вас встретим, ваши лошади успеют отдохнуть, а наши измотаются.       — В этом и суть, милорд. Вы нас встретите уставшими и останетесь на привал, а мы продолжим путь. Так мы сможем нагонять сутки вперед.       — Только не загоните лошадей — от мертвых толку нет. Если Ронас свернул, я пошлю к вам гонца, куда следует идти.       Сир Ален отправился дальше, взяв с собой четверых на резвых скакунах.       Они продвигались так почти целый день с короткими привалами для собак и лошадей. Солнце еще не начало клониться к закату, как погоня вымотала животных и те отказывались идти дальше. Блэквуду ничего не оставалось, кроме как объявить о последней остановке. Люди устали не меньше, каждый с блаженством разминал напряженные ноги.       Разожгли костры. Те, кто додумался прихватить с собой еду, доставали ее из седельных сумок и делились с остальными. Примерно через три часа вернулся сир Ален, переживавший, что основной отряд свернул с пути, а про них забыли. Однако путь оставался прежним — когда Эдмунд дал собакам дублет брата, те как один продолжали указывать в том же направлении, вдоль реки.       Вот только Красный зубец заворачивал на юго-запад, к месту, где впадала в него Вдовья. В тех землях Блэквуды не имели власти, Бракены не стоили ни гроша, а Талли были пустым звуком.       Окрестности Пеннитри. Королевский домен. Эдмунд отдал брату должное: лучшего места, чтобы скрыться прямо под носом не найти, но тот, видимо, не придал значения гончей и ее выводку.       На рассвете всадники продолжили путь, но уже не так рьяно, как начинали. В галоп никто не срывался, а темп задавали полукровки. Через пару миль за бугром появились люди сира Алена. Странно, ведь они не так давно отправились вперед, а Блэквуд не давал им повода возвращаться. Он поднял руку в приказном жесте, останавливая отряд. Мысль, что они нашли Ронаса, была отброшена — тогда бы их было шестеро.       — Всадники! — кричал им рыцарь издалека. — Всадники! — А потом, преодолев еще сотню ярдов, сообщил: — Бракены!       — Бракены? — Эдмунд не поверил своим ушам. — Какого хера они здесь делают?       В недоумении болотные глаза обратились к остальным, надеясь получить хоть какое-то объяснение.       — Без понятия, милорд, — ответил первым сир Гарольд, придерживая бурого в яблоках мерина. — Я удивлен не меньше вашего.       Другие отмолчались. Каспер морщил брови и цепким взглядом высматривал упомянутых людей, словно они задолжали ему приличных денег. Джаспер наклонился к Тристану и что-то тихо проговорил. Эд собирал пальцы левой руки, будто бы вновь ощущал колющую боль на каждое их сжатие.       Сир Ален наконец-то подъехал к ним и силой натянул поводья. Конь под ним забил по земле, оставляя после себя вспаханную клочки земли. Четверо людей были более осторожны чем он.       — Их семеро, милорд.       — Узнал кого? — Эд хотел знать, с кем ему придется иметь дело и чего следовало ожидать.       — К сожалению, милорд, они были далеко от нас. Мы разглядели только знамя.       — Ладно. В любом случае нас больше. Вперед!       Отряд выдвинулся навстречу. Миновав подступившие к берегу реки страж-деревья, они взобрались на возвышенность и остановились на его вершине. В трехстах ярдах, на другом холме, они увидели семерых всадников под стягом вставшего на дыбы рыжего жеребца на золотом щите и коричневом поле. Они видимо знали, что их заметили, и специально остановились так далеко от своих северных соседей. Их собаки разразились злобным лаем, стоило лишь учуять чужаков. Кабаниха отвечала тем же, припадала к земле, словно собиралась наброситься на них. Щенки вторили матери низким рычанием и оскалом белых клыков.       — Тихо, — бросил им хозяин, разом заставив замолчать. Только Локи не внял команде, за что мать щелкнула его за ухо.       Никто не спешил выезжать навстречу. Всадники стояли на противоположных холмах, взирая друг на друга с неприкрытым недоверием и ожиданием подлости. Блэквуду пришлось послать Буцефала шагом, остальные последовали за ним. Знаменосец поднял над головой копье, знамя на конце лениво хлопнуло на слабом ветру и поникло.       — Каба, останься, — приказал мальчишка, не задумываясь, поймет ли его верная спутница или нет. Она сделала как он велел, и придержала своих детей. Эд воспринял это как само собой разумеющееся — сейчас его волновали бежавший брат и люди Бракенов.       Те стояли в нерешительности, видимо их смущали два десятка людей, что служили враждебной для них семье. Один отделился, махнул одному рукой, а остальным приказал идти за ним. Тот, что остался, выехал перед гончими Каменного Оплота и время от времени повышал голос, стараясь держать их в узде.       Эдмунд узнал в их предводителе Джоноса Бракена, старшего сына лорда Метиса. Его взъерошенные волосы каштана и потрепанный колет, натянутый поверх простой рубахи, видали и лучшие дни. Сопровождающие, одетые в легкие стеганки, окрашенные в золото и медь сюзерена, выглядели не лучше. Возможно они не первый день в дороге, но Эд не спешил утверждать.       — Блэквуд, — без какой-либо любезности приветствовал Джонос, когда расстояние сократилось до возможности вести переговоры. Юноши остановились напротив друг друга, Джонос был старше и выше, но размеры Буцефала с лихвой компенсировали Эдмунду недостаток в росте.       — Бракен, — в тон отвечал тот, хмуря на незваных гостей блеклый взгляд темно-зеленых глаз. Они обратились на залаявших собак, оставленный с ними всадник обругал их нечленораздельной бранью. — Кого-то ищите?       — Не мы одни. — Джонос так же обратил внимание на Кабаниху и ее выводок. — Сейчас я предлагаю забыть старые обиды.       — Ага, обиды, — фыркнул сир Гарольд и заставил мерина поравнять его с жеребцом Эдмунда. — Твой младший брат покалечил его и оставил на память метку.       — Я признаю, что мы действовали на эмоциях, — не повел бровью Джонос, сохраняя хладнокровную стойкость. — И мой лорд-отец уже отплатил наши ошибки золотом.       — Надо было плотью.       — Гарольд, — резко приструнил его маленький лорд, медленно покачивая головой. Рыцарь смиренно склонил голову, но презрение к Бракенам никуда не скрыл. — Кого вы ищете?       — Мою сестру.       Эдмунд чувствовал как в груди зародилась искра тревоги. Он не хотел знать почему побег Мириэль так совпал с бегством Ронаса. Джонос заметил изменения в юноше, по его лицу пробежала мрачная тень осознания, словно он нашел подтверждение своим подозрениям.       — Мириэль покинула замок седмицу назад. Мы бы ее нашли, если бы она не пересекла реку — собаки потеряли след…       — Сколько вас? Это все?       — Нет, — разочаровал его Бракен. — Мы разделились как перешли Зубец. Мой лорд-отец предположил, что Мириэль могла поехать в вашу родовую крепость и отправился на север. Я шел на восток, а Роберт свернул на запад.       На запад. Туда же, куда отправился Ронас. Эд не хотел даже думать, что могло произойти, если упертый брат встретится с неуравновешенным Робертом. На благоразумие последнего он не надеялся — левая рука снова сжалась в кулак. Не внушал доверия и Джонос, которому ничего не стоило приказать отрезать ухо.       — Мне нужна только Мириэль, — продолжил меж тем Бракен. — Наши отцы дали клятву, что ничего не будет.       — Отцы. Не вы, — не скрывал своего скепсиса Эд.       — Я не привык идти против воли лорда-отца, — тот насупился, будто его только что оскорбили. Боги праведные, поражался Эдмунд, до чего же все ранимые. — Даю свое слово: когда мы найдем мою сестру и твоего брата, то тут же разойдемся. С миром.

***

      Ронас ушел ночью, подложив вместо себя какую-то пьяную девчонку. В седельной сумке позвякивали мешочки серебра и редкого золота, бесчестно украденных у младшего брата, за что он корил себя грязным вором. Но это было нужно. Темная ночь будто бы была создана для темных деяний.       Он ступал аккуратно, стараясь не издавать лишних звуков. Самое сложное было позади, оставалось лишь забрать из конюшни Сливку . Как хорошо, что ночные пташки готовы за блестящее золотого сделать почти что угодно. Они бы отдались ему прямо на месте, не доставало лишь желания, но Ронас брал их для двух караульных. Это был бесстыдный поступок, низкий и недостойный.       Девушки увели мужчин на ближайший сеновал, оставив вход без присмотра. Запрягая Сливку, юноша одновременно возмущался и радовался безответственным людям на службе его лорда-отца. В другое время он бы приказал их высечь. Сейчас мысленно благодарил. Их, и Тома Строителя за то, что его рабочие не выкладывали улицы Рима камнем: конь тихо ступал по утоптанной земле, не рискуя кого-либо разбудить. Только один раз подкова ударила о случайный камушек, Блэквуд озирался по сторонам, моля Старых богов хранить людской сон. Обошлось.       И ночь приняла его в свои объятия, скрывая от чужих глаз. Небосвод, до этого затянутый мраком и лишенный звезд, затрещал. В нем появились маленькие бреши, что медленно плыли куда-то на восток. Пару раз светила луна, покрывала землю серебристым светом и дарила юноше мгновение света, а потом вновь прятала свое лицо.       Рон не рисковал гнать мерина, опасался как бы тот не ступил в невидимую в ночи яму и не подвернул лодыжку.       Своими речами Эдмунд подарил ему уверенность в своем решении, которое он принял еще в Воронодреве. Ронас написал письмо от своей руки и проследил, чтобы Вилеон не вздумал его вскрывать или, не дай боги, переписывать на свой лад. Мейстер интересовался его содержимым, по-другому он просто не мог, но юноша не удовлетворил его любопытства.       Сомнения терзали Блэквуда до самого Рима, как бы он не понимал, что назад дороги уже не было. Младший брат хотел помочь и поначалу Рон думал, что мелкий всезнайка начнет толковать вычитанными в книгах речами. Может оно так и было, слишком заумно звучали последние слова, слишком мудро для тринадцатилетнего мальчишки. Но он был прав, прав как никто другой.       Когда начинало светать, он тронул Сливку в бока и послал рысью. Потом, когда небо окрасили теплые рассветные тона, мерин перешел в галоп. Он гнал его на запад, придерживаясь Красного зубца, чтобы не потеряться. Въезжая в лесные массивы, юноша прижимался к шее коня и прикрывал рукой лицо от назойливых веток. Сливка замедлял ход, чтобы случайно не споткнуться, но стоило оказаться на открытой местности, как конь вновь срывался вперед. Мерин был быстрым и выносливым скакуном, с которым не мог соперничать ни один тяжеловес.       Ко второй половине третьего дня беспрерывная скачка закончилась. Юноша выехал с востока, на равнину с протяженными на несколько миль высотами. В низине раскинулось большое ячменное поле, по пояс скрывая людей в соломенных шляпах. К югу от него пастух гнал стадо коров, а пара крупных собак обходили их по широкой дуге, ответственно охраняя от возможных угроз.       Королевский ленн. Он добрался.       Сливка вышел на тропу, устало ступал копытами, неся своего всадника к двум самым высоким холмам. На южном посреди маковых цветов стояла одинокая мельница, старая как сама деревня, чей ветряк лениво вращался под силой речного ветра. На северном раскинулся фруктовый сад, огражденный низким забором из сплетенных веток. Яблони, абрикосы и вишни, деревья росли рядами, даря местным сочные плоды, а те собирали их в плетеные корзины. По своему красивое место, спокойное и тихое. Но вот почему холмы обозвали Сиськами Ронас не понимал. Да, они были больше чем в других местах, и выше того, на котором стоял Рим, но сходства так и не нашел. Местным, видимо, нравилось жить между пышными грудями, а потому так и назвали. Для Блэквудов они были Мессии, а у Бракенов Барбьены — даже здесь их семьи нашли место для спора.       Между располагался Пеннитри. Очередная деревня, коих в Речных землях было немало, но заметно отличающаяся от всех остальных. Над крышами домов возвышались двенадцатифутовые стены каменного острога, а за ними выглядывала круглая башня. На ее вершине, цепляясь за конец шестифутового шеста, реяло королевское знамя из пеньки с нечетко вышитым треглавым драконом.       Мерин медленно ступал к центру поселения, где росло подарившее ему название дерево, между утиным прудом и маленькой кузней. Старый дуб был высоченным, могучие корни выпирали из земли, а длинные кроны раскинулись широкой шапкой. Рон специально вел мерина как можно ближе, с интересом рассматривая сотни, если не тысячи медных монет, прибитых гвоздями к толстому стволу дуба.       Рядом с этим деревом утомительная дорога подошла к концу и, к облегчению для Сливки, юноша слез с седла и размял ноги.       Теперь ему осталось узнать, согласилась ли Мириэль на дерзкий поступок. Он надеялся, что да, иначе все было зря. В своем письме Ронас не просил и не умолял, лишь сделал предложение уехать в месте с ним. Подальше от семей, подальше от их старой, как гниющая рана, вражды. Пеннитри должно было стать хорошим местом для встречи, единственном на всю округу, где их лорды-отцы не имели власти, находящееся на спорной земле.       Рон надеялся на ее согласие, на то, что она получила письмо и благополучно добралась. Надеялся, что его задержка не заставила Мириэль вернуться. А если нет, то он хотя бы попробовал оседлать свою судьбу.       — М’лорд!       Из кузни вышел бочкообразный мужичок со светлой бородой и жирными волосами. Приветливая улыбка надула его румяные щеки, сверкала желтыми зубами — одного даже не хватало, — а измазанные в саже руки спешно вытирались об кожаный передник.       Юноша не удивился, что в нем признали кого-то важного, и именно «кого-то». Кожаная безрукавка, застегнутая на петлях обычными железными пуговицами, скрывала нагрудную вышивку из белых нитей темного камзола. Ножны полуторного меча, обтянутые гладкой кожей, опоясывали талию, а сам ремень нес на себе серебристые заклепки. Ронас не скрывал своего происхождения, но следовал примеру младшего брата, что не любил выделяться именем их дома.       — Для нас велика честь принять вас. Уверен, сир Донован с радостью разделит с вами хлеб с солью.       — Я признателен за вашу доброту, — вежливо отвечал юноша, в душе не желая иметь какого-либо дела ни с этим человеком, ни с каким-то рыцарем. — И буду рад принять гостеприимство сира Донована, но я приехал по личному делу. К вам, случайно, не приезжала благородная леди? Юная, моя сверстница, у нее волосы каштана и глаза светлее, чем мои.       — Ясно дело, есть така леди, — улыбаясь, кивал мужчина. — Вы, видать, тот рыцарь, что должен к ней примчаться? — Он покосился на оружие юноши и на украшенный серебром ремень. — Диво, скажу вам. Никогда не думал бы, что это случится на мой век. Не считайте грубостью, м’лорд, но коли Блэквуды и Бракены сходятся в одном месте — к быде дело. Еще мой батька говаривал, как в наших местах бывали битвы.       Неужели узнал? Но как? Ронас не называл имен и никак не представлялся. Может, нужно было брать одежду намного проще. Эти мысли отразились на его лице недовольством, но больше на самого себя, чем на неповинного толстячка.       — Где она?       — Таки не знаю, м’лорд, — заиграла у того виноватая улыбка, когда он указал грязной рукой на ворота острога. — Должна в остроге у сира быть, ибо негоже благородной леди томиться в какой-то хате. Это я вам кажу! — Несмотря на то, что Ронас повел Сливку к открытым воротам, толстяк пошел следом, ковыляя ногами под тяжестью грузного пуза. — И вам не советую, коль желание проявите. Ярка варит чудное пиво, вкуснейшее, я б сказал, но вот черствая она баба, и хата у нее такая же. Я сам тудой не хожу, и вам совет поступать так же. Но вот пиво добротное, это да. Посмаковать стоит.       Тот все говорил и говорил, но второй сын его практически не слушал.       За невысокими, по сравнению с Воронодревом, стенами, находился застроенный, а от того небольшой двор: пара амбаров, маленькая конюшня, покосившийся домик, возле которого ошивался одинокий алебардист, и точно такой же возле ворот, откуда доносился приятный запах чего-то вкусного. В центре, словно неприступный титан, возвышалась одинокая башня, что служила ленному рыцарю и домом и защитой.       Прямо перед ней тренировался рослый мужчина с длинными, уложенными назад каштановыми волосами, обучая меньшую копию себя на тупых мечах. Мальчик был немного младше Эдмунда, но для своих лет уверенно боролся со взрослым воином, подбадриваемый криками юной девицы. Судя по внешнему сходству в цвете волос и треугольной форме лица, она приходилась дочерью и старшей сестрой.       Донован, а это был явно он, ловко отбил взмах сына, схватил левой рукой за центр клинка и ткнул мальчишку острием в грудь. Тот вскрикнул и попятился, потирая ушибленное место.       — Не увлекайся, Рик, ты дерешься с человеком, а не чучелом, — поучал его отец, вытирая со лба редкие капли пота.       Перестук копыт привлек внимание рыцаря, любопытство, с которым он посмотрел на Блэквуда, развеяла тень осознания, унеся с собой все остальное. Он не удивился и не задавался вопросом, будто ждал его приезда, или, по крайней мере, знал.       — Добро пожаловать в Пеннитри, — начал он, переложив рукоять в левую руку, и протянул правую. Ронас незамедлительно ответил. — Меня зовут сир Донован — я рыцарь на службе Его Величества. А вы, должно быть, Ронас Блэквуд.       — По мне так заметно? — Юноша был малость удручен тем, что его узнает кто ни попадя.       — Честно говоря, милорд, леди Мириэль была откровенна с моей женой. Мы ждали вашего приезда.       Ронас просиял, услышав знакомое имя, а то, что про него знали, уже не имело какого-либо значения. Важно лишь то, что девушка была здесь. Он проглотил уточняющий вопрос, отвечая себе: «Конечно она тут, балбес».       Рыцарь похмурился, видимо не так понял его перемены, и заговорил дружелюбным голосом:       — Не переживайте — это королевский ленн и я здесь от имени Его величества Эйриса Таргариена. Пока вы здесь, вы под моей защитой.       — Боюсь, это никого не остановит, — невесело улыбнулся Ронас, не представляя, что мог сделать один рыцарь против двух лордов. Притом не самых последних.       — Нет, не остановит, — почти сразу согласился рыцарь, но его уверенность никуда не делась. — И хоть я простой рыцарь, это еще не значит, что я не могу помочь. Мой долг служить королю и помогать тем, кто в этом нуждается.       — Я очень признателен, сир Донован, и если бы мог как-то отплатить… — Ронас осекся, заметив на периферии зрения бегущего к нему от башни человека. Он повернулся очень вовремя, чтобы поймать прыгнувшую на него девицу.       — Рон!       Мириэль обняла его шею и прильнула щекой к груди. Юноша оступился на шаг чтобы не упасть. На устах заиграла счастливая улыбка, руки обхватили юную леди, очень бережно, и крепко прижали к себе, словно она могла куда-то исчезнуть. Ронас зарылся носом в макушку светлого каштана, вдыхая приятный аромат лаванды и жасмина.       Сливка не разделил радости влюбленных, возмущенно заржал и попятился назад. Со стороны Донована послышался смешок.       — Почему ты так долго? — Девушка отстранилась на вытянутые руки, держалась за его шею, и взглянула обеспокоенным взглядом в темные, как ночь, глаза.       — Пришлось сделать крюк, но даже так меня будут искать. Нам нельзя задерживаться.       — Но отдохнуть все же стоит, милорд, — напомнил о себе рыцарь, переманив внимание обнимающейся пары. — У меня нет таких скакунов как ваши — тогда бы мы просто поменялись, — но я дам кров и пищу, и укрою настолько, насколько сочтете нужным.       — До завтра. На рассвете нам лучше уйти… — Юноша задумался, вспоминая последние дни непрерывной скачки. — Но мы вряд ли сможет остаться у вас на ночь: Пеннитри слишком маленький, а ваша башня привлекает к себе внимание.       — Вы можете переночевать на мельнице. Там, конечно, нет никаких удобств, но это лучшее, что я могу предложить. А пока я приглашаю за свой стол, отведать хлеба и выпить пива. Мы не так богаты, как ваши семьи, но в погребах найдется что-нибудь достойное для леди и ее чемпиона.       Внутри старую башню озарял лучащийся сквозь бойницы свет и десяток масленых ламп. В неровной кладке стен виднелись трещины, где, если провести рукой, можно было собрать осыпавшуюся известь. Когда Ронас так сделал, Мириэль одарила его укоризненным взглядом, заставив юношу почувствовать себя виноватым и стараться ни к чему не прикасаться.       Несмотря на простоту, хозяева старались привнести сюда немного роскоши, насколько позволяли собственные силы. Первый этаж ничем не выделялся, да и не должен был, ведь его использовали как хранилище. Но по второму уже можно было сказать, что здесь жили не последние люди: пол из обожженных досок укрыли черными в белые пятна шкурами коров, на стенах развешены охотничьи трофеи, будь то лосиные рога, или шкуры мелкой дичи, которую давно пора выбросить. Резьба покрывала почти все, что было сделано из дерева: балки в замысловатых узорах, простые на вид стулья с плетеными из веток спинками, покрытый линиями и орнаментом столешница обеденного стола, перегородка носила на себе изображения из переплетенных растительностью фигур диких зверей. Не богато, но и не сказать, что бедно.       Стол накрыли скромно и без всяких изысков, к которым привыкли дети знатных лордов. Первым подали вареную похлебку из ячменя, кусочков курятины и лука, а потом принесли слащенную в меде утку с поджаренным черным хлебом и маслом. Слуг у рыцарей было немного, за столом их обхаживали две женщины и молодой парень, приносили еду и убирали пустые тарелки, подливали в рога и деревянные кружки темное пиво старой Яры. Маленький сынишка довольствовался яблочным сидром — в честь знатных гостей отец разрешил ему выпить.       Они сидели до вечера, коротая время непринужденными беседами. Донован и его супруга тактично обходили тему побега стороной, хотя Ронас видел, как у них чесались языки что-нибудь спросить. Только их детям не было до этого дела: старшая дочь смотрела на молодую пару с восхищением; маленький Рик хвалился своим мастерством и не уставал напоминать о своих великих планах.       День подходил к своему концу. Золотой диск практически опустился к линии горизонта и окрасил западный небосвод в теплые тона меди, розового шелка и тусклого золота. Сгущались облака, примеряя голубые платья с юбками морской волны, об которые лучи солнца разбивались на белоснежные ленты.       (Музыкальное сопровождение: https://on.soundcloud.com/wDCBH )       Ведя под узду лошадей, Ронас и Мириэль поднимались по тропинке к одинокой мельнице, попавшей в окружение красных, как вино, маковых цветов. Лепестки медленно стягивались к черной чашечке, готовились переждать ночь, чтобы потом вновь привнести в скудный мир ярких красок. Юноша сорвал три таких и протянул их своей возлюбленной — они ей нравились. Мириэль скрутила тонкие стебли и аккуратно впутала их в волосы за левым ухом.       — Ты решил, куда мы поедем? — спросила она, шурша юбкой длинного платья. Внешне спокойная, но то была лишь маска, скрывающая волнение и неуверенность.       В отличие от Ронаса, девушка выбирала одежду с ответственностью и не походила на благородную леди. Голубое шерстяное платье могло похвастаться разве что тонким ободком желтых нитей на разрезанных рукавах и шнуровкой на низком лифе, под которым выглядывала белая рубаха.       — Про кузенов мы можем забыть: я уверен, что они нас выдадут. — Он сомкнул на переносице густые брови, и отправил темные глаза блуждать по округе в поисках подсказки. — Мы можем пойти к Варнерам или к Грейсфордам — я не видел их на турнире. Или к Редвинам, Тиреллам, Блэкбарам…       — А может быть в Дорн? Чем дальше, тем лучше.       — Я не хочу жариться в песках. — Ронас наслышался о царившей там погоде, и она никак его не привлекала. — Уйти в южные земли Простора, или в Штормовые земли… Проще уплыть в Эссос.       — У меня не так много денег. — Мириэль, к удивлению Ронаса, остановила рыжую кобылу и расстегнула одну из седельных сумок. — Но я взяла свои украшения. Их можно продать если…       — Мири. — Он положил ладонь на ее руку — это было последним, чего бы он хотел. — Не нужно. Я взял с собой серебра и золота — мы не бедные.       Украл, проскочила в голове упрекающая мысль, а за ней легкое облегчение, когда Мири убрала от сумки руку и застегнула ее обратно.       — Так может сразу уплывем? — Она старалась говорить уверенно, по крайней мере не показывать своих переживаний. Но зубы то и дело покусывали нижнюю губу, взгляд постоянно гулял, а красочный закат не мог отвлечь ее от преследующей от самого острога тоски. — Я мало что знаю про Эссос, но там будет намного безопаснее.       — Мы там никто. — Блэквуд разделял ее тягость, но мысли о землях за Узким морем не могли ни утешить, ни ободрить. — Да и что мы там будем делать? Мне останется только продавать свой меч, если его вообще кто-то возьмет.       Он вспомнил младшего брата. Да, мелкий всезнайка нашел бы выход и всегда имел в кармане пару заготовленных вариантов. Как-то раз братья спорили за Вольные города и Ронас старался доказать ничтожность лавочников и торгашей перед цветом Вестероса, что эти трусы и лицедеи ни на что не способны. «Весь Вестерос берет в займы у этих трусов», — отвечал тогда Эдмунд, — «А это о многом говорит. Где деньги — там возможности. Здесь их как кот наплакал».       А ведь Эд старался его научить — он понял это только сейчас. Но вместо того, чтобы учиться с мейстером и познавать ошибки вместе с братом, Ронас просто выполнял то, что от него требовалось, не вникая ни в суть, ни в смысл. Получалось — хорошо, не получалось — Эд исправит, не в первый раз. И теперь, когда перед ним встал выбор уплыть в Эссос, Ронас даже не знал, что там делать. Ему бы спросить совета, у Вилеона или всезнайки, но было поздно.       До мельницы дошли в молчании. Им понадобилось приложить усилия, чтобы заставить лошадей пройти через низкие ворота, словно их сделали гремлины. Внутри мельница казалась меньше из-за огромного, поднимающегося на три платформы механизма и сложенных под стеной мешков с зерном.       Донован предупреждал, что здесь не было удобств, а потому приходилось обустраиваться самостоятельно. Он предлагал помощь, но Блэквуд возразил, сказав: «Пусть о нас мало кто знает, чем знает вся деревня». В этом было немного смысла, но рыцарь вместо споров дал им коровьи шкуры и набитые овчарней одеяла. Больше просить не стали, только масляную лампу, которую на коленях держала Мириэль.       Четыре мешка, сложенные квадратом, заменили им кровать. Коровьи шкуры, твердые, но все же мягкие на ощупь, накрыли их вместо легкой перины. Одеялом, вместо набитой овчарней, послужила шерстяная, с торчащими волосинками ткань. Расстилая его, Ронас заметил по своей тени, как единственный источник света переместился за левое плечо.       Девичья рука опустила масляную лампу на дощатый пол под стеной. Какое-то время Мириэль стояла перед ней с опущенной головой, а длинные локоны опустились с плеч, закрыв собой лицо. Бракен достала из волос маковые цветы и положила их рядом, аккуратно, словно лепестки могли сорваться от одного неосторожного касания.       Правильно ли он поступил, заставив покинуть дом? А заставил ли? Блэквуд не просил и не умолял уходить вместе с ним, сделал лишь предложение. А могла ли она ответить отказом? Дурные мысли, все это дурные мыли. Ронас сделал глубокий вдох и прогнал их из головы, прикрыл на мгновение глаза, чтобы вновь посмотреть на юную леди.       Она была с ним, и это по своему успокаивало. Взволнованная, Мири заламывала пальцы и долго не отводила глаза от маленького огонька. Смотреть на это было невыносимо, Ронас хотел подойти и обнять ее, убедить, что все будет хорошо. Но она опередила его и сбила с толку своей устремленностью.       Девушка тихо ступала по старым доскам и остановилась в одном шаге от юноши. Сумерки давно взяли бразды правления в свои руки, свет не проникал. Но даже так, стоя спиной к маленькой лампе, Ронас мог различить ее светлые карие глаза, что заглядывали в его темные. Она усмехнулась ему, легко и невинно, явив на пухленьких щечках маленькие ямочки. Уголки губ невольно разошлись, но его улыбка была блеклой и виноватой, в тишине просящей прощения. Ведь он знал, что не об этом мечтала юная леди, и не этого заслуживала. Однако Мириэль больше и не требовала.       Ее ладони, мягкие и нежные как бархарт, медленно обхватили его шею и ненавязчиво притянули к себе. Их губы сомкнулись в неуверенном, неуклюжем, но пылающим страстью молодых сердец поцелуе. Юноша взял ее за талию и прижал к себе, пуская мозолистые ладони блуждать вверх по спине и опускаться к ягодицам. Прикосновения вызывали в девушке легкую дрожь, а тот, не понимая почему, начинал улыбаться.       Мири медленно отстранилась, остановила Рона, когда тот начал клониться к ней, желая вновь ощутить вкус ее губ. На лице юноши промелькнуло замешательство, он еще раз попробовал притянуть к себе девушку, но та будто дразнила, уперев в его грудь ладони. Потом, специально медленно, перевела их к шнуровке на лифе, развязывая узлы один за другим. Блэквуд потянулся к ее ремешку и бросил его куда-то в сторону. Голубое платье освободилось и спало к ногам, оставив девушку в одной белой рубахе…       Сквозь щели пробивался утренний свет, невооруженным глазом видна парящая в воздухе пыль. Лучи складывались в ленты и пробивали ими царивший в мельнице мрак. Тоненькая линия медленно скользила по лицу Ронаса, грея сначала правое левое ухо, скользнула на висок, а затем легла на закрытые глаза. Он зажмурился и потер веки левой рукой. Правую он не чувствовал: Мириэль придавила ее. Она положила голову на его плечо, а растрепанные волосы торчали во все стороны и лезли в глаза и нос. Теплое дыхание шевелило на груди редкие волоски.       Нужно было подниматься, как бы того не хотел Ронас. Он бы с радостью обнял девушку и пролежал бы так до самого обеда, наслаждаясь ощущением тепла и нежностью ее кожи. И несмотря на их поступок, на бегство от своих семей, Мириэль была счастлива, спокойно сопела на его плече, обхватив рукой за живот и закинув ногу. Блэквуд врал Джеффори о своих победах, о том, что дочь конюха сделала из него мужчину. Вчерашним вечером он пожалел, что не обращал на Кет внимания, ибо не знал, что делать. К облегчению Мири была такой же и с ней юноша не чувствовал смущения от неловких касаний и первых в своей жизни поцелуев. С ней же он чувствовал себя по-настоящему счастливым.       Эд сказал следовать зову сердца. Ронас откликнулся и ни о чем не жалел.       Где-то далеко залаяли собаки. Деревня просыпалась. Они же должны отправляться в путь. Девушка возмущенно замычала, когда Рон начал подниматься, попыталась вернуть его обратно, заползая сверху и придавливая собственным весом.       — Мири, надо вставать.       — Ммм… — недовольно протянула она и наморщила носик.       — Мири.       — М-м. — «Не-а».       Ронас закатил глаза и опустил их на любительницу снов. Уста посетила кривая ухмылка, когда он наклонился к ее губам.       — Ммм? — было ее вопросом, а левая рука проползла по его шее к волосам, не давая возможности разорвать сладкий поцелуй. Ронас оказался сильнее и отстранился, заглядывая в сонные глаза своей возлюбленной. Недовольная, она предприняла еще одну попытку, но юноша все равно отстранился и выполз из-под одеяла.       Голым. Щеки загорели, когда он обернулся на Мириэль. Несмотря на проведенную вместе ночь, ему было неловко представать в том, чем мать родила, и надеялся, что она не смотрит. К сожалению еще как смотрела: девушка приподнялась на локте, голова наклонилась над левым плечом, позволяя взъерошенным волосам водопадом спасть на коровьи шкуры. Она прекрасно поняла смущение юноши, отвечая смеющимися глазами и широкой улыбкой.       Ронас постарался не обращать на это внимание.       — Ходи так почаще, — услышал он за спиной, когда надевал штаны. Блэквуд не знал чем ответить и постарался приструнить Мири укорительным взглядом. Она засмеялась, прикрывая рот ладошкой, и повалилась обратно на мешки с зерном.       — Это совсем не смешно.       — А мне кажется…       Ее прервал громкий лай. Ронас готов был поспорить, что собак стало больше. Он жестом попросил Мири помолчать и прислушался.       Какие-то злобные голоса, снова лай собак. Заржала лошадь.       — Одевайся, — резко похолодевшим голосом сказал он, подскочил к лежавшему на полу платью и бросил его девушке. — Не сможем уехать, так спрячемся.       — Я же проехала в брод, — делилась своим непониманием Мириэль, спешно надевая белую рубаху. С ней было проще простого, в отличие от голубого платья со шнурками. — Собаки не должны были меня учуять.       — В брод? — замешкался Ронас, на что юная Бракен тяжело вздохнула и глянула на него как на дурачка.       — Ну конечно! У нас же есть гончие, а они могли привести по моим вещам… — Она зашнуровывала вырез на груди, пока вдруг не остановилась и не подняла глаза на замершего в недоумении юношу. — Только не говори, что ты не входил в воду.       — Нет. — Еще один тяжелый вздох. — Но если их привели собаки, то это должно быть Эдмунд.       Логичное предположение успокоило разбушевавшуюся тревогу. Если их найдут, то он сможет переговорить с младшим братом. Конечно, с ним могли быть рыцари отца, которые не захотят его слушать, но этот вариант был намного лучше, чем встреча с семьей Мириэль.       Те показали свое отношение на Эдмунде. Ронас жалел, что его тогда не было рядом.       Они спешно собрались и быстро спускались по лестнице. Лай собак оставался все так же далеко, только голосов прибавилось, и все разъяренные. Наверное, думал Рон, сир Донован сдерживал свое слово и старался задержать незваных гостей. Только боги знали, на сколько хватит его сил.       Первым из мельницы Блэквуд провел Сливку. С рыжей Каштанкой произошли проблемы. Они-то и в первый раз с трудом затолкали ее, а теперь кобыла и вовсе упирала копыта в землю и отказывалась идти.       — Ну давай, милая, — толкала ее сзади Мири, пока Рон наклонял упертой кобыле голову и тянул за узду. — Ну пожалуйста, Каштанка, что ты как возница!       Со стороны Пеннитри зазвучал топот копыт, собаки оглашали свое приближение агрессивным лаем. Они либо проедут, либо поднимутся на холм… Нет, они поднимались, и это был не Эдмунд — над изгибом холма появилось знамя Бракенов. Нужно было думать, но времени оставалось чертовки мало.       — Нет, давай назад. — Ронас начал толкать Каштанку обратно в мельницу. — Спрячься. Если я буду один… так будет намного лучше.       — Давай ее… — Она не договорила: лошадь заржала совсем рядом, заставив Ронаса отскочить от ворот и встречать небольшой отряд всадников.       «Критин, какой же ты кретин! Надо было сразу уезжать».       Люди Бракенов взяли его полукругом, лишив возможности бежать. Три гончие, крупнее тех, что были в Воронодреве, встали в пятнадцати футах от юноши и скалили на него клыки, разбрызгивая на каждый лай льющуюся ручьем слюну. Ронаса охватил страх перед зверьми, рука сама легла на рукоять меча, а ноги предательски отступили на пару шагов.       — Где моя сестра?!       Вперед выехал Роберт, вспыльчивый младший брат Джоноса и старший для Мириэль. Из темных впадин на Ронаса смотрели две черные точки, словно маленькие окошки в пекло Неведомого. От тяжелого дыхания раздувались ноздри, верхняя губа подрагивала, стремясь явить не менее разъяренный чем у собак оскал. Младший сын лорда Метиса выглядел неважно, будто провел несколько бессонных ночей. Восьмеро всадников были ничем не лучше своего господина, такие же усталые и злые.       — Ее здесь нет, — Ронас старался говорить уверенно и меньше смотреть на гончих.       На лицо Роберта опустилась тень, оно напряглось, медленно краснея как раскаленная печь. Он задрал голову к мельнице и с громким криком прорычал:       — Мири! Я знаю, что ты здесь!       — Ее здесь нет, — тем же тоном повторил Ронас.       — Тогда я проверю.       — Нет, — ответ вырвался машинально, Блэквуд заслонил собой ворота и крепче сжал рукоять полуторного меча.       — Значит она там. — Бракен спрыгнул с седла и зашагал к мельнице. Клинок Ронаса вышел на треть с глухим трением, заставив того остановиться. — Мири, либо ты выходишь, либо я спускаю на него собак. Клянусь Старыми и Новыми богами!       — Не надо!       Ронас прикрыл глаза, всего на мгновение. От неубедительной лжи не осталось и следа, когда Мириэль выбежала и встала позади возлюбленного. Она часто дышала, с периодическими судорогами, что с лихвой выдавали ее волнение.       — Роберт, наши отцы поклялись, что крови не будет.       — Ты сам нарушил эту клятву! — взревел юный Бракен, а гончие подхватили его крик яростным лаем. Мири испугалась их и спряталась за спиной Блэквуда — это лишь сильнее разозлило ее брата. — Это ты заставил ее сбежать!       — Никто ее не заставлял! — сорвался на крик Ронас, чувствуя, как в груди нарастал его собственный гнев. — Это был ее выбор! Она сама решила вершить свою судьбу!       — Ее судьбу решает отец, а не ты, древоёб хренов! Если не хочешь крови, то тогда отдай ее мне и мы разойдемся… Пока у тебя есть такая возможность.       Правая рука собиралась достать меч из ножен, кровь взывала к бою, несмотря на плачевные шансы. Однако лезвие так и не вышло — Мириэль одним касанием заставила юношу остановиться и развеяла весь его пыл.       — Не надо, Рон. — Она говорила тихо и успокаивающе, сквозя колючими нотками нескрываемой грусти. — Не надо за меня умирать. Я не переживу.       Одна часть юноши требовала заступиться и скрестить мечи с выродком кобылы и человека. Другая, пробужденная голосом возлюбленной, взывала к голосу разума и просила отступить. Не так все должно было закончиться, не так он все себе представлял. Это неправильно. Нечестно.       Нехотя, Блэквуд развернулся к юной Бракен и встретил тот взгляд, который бы не хотел видеть. Печальный, молящий… и в то же время любящий. Эти чувства кольнули его в сердце, так больно, как никогда раньше. И эта боль казалась невыносимее издевательства несправедливого мира.       — Ладно… — Ронас тяжело выдохнул и одним движением вернул полуторник в ножны. Мириэль улыбнулась ему, но от этого стало только хуже.       — Идем, — скомандовал подостывший Роберт.       Девушка в последний раз взглянула на юношу, подалась вперед, но успела остановиться, поджав в нерешительности губы. Их прощание ограничилось лишь невыносимым молчанием, пока Ронас не указал кивком на ее старшего брата. Только тогда Мириэль вышла из-за его спины.       И только тогда, вместе с Робертом, он обратил внимание на ее неряшливый вид. Рону не понравился его взгляд, которым тот смотрел то на сестру, то на него.       — Что с тобой такое? — Но даже говоря с ней, его тон не посетили теплые ноты, даже их отголоски.       — О чем ты?       Бракен мог бы объяснить, но не стал. Вместо этого он шагнул к сестре и схватил ее за запястье, силой потянув на себя.       — Ай! Больно же! Отпусти!       Роберт не обратил внимание на ее крики и позволил ударить себя по плечу. Сам же задрал ей юбки и бесцеремонно потянулся рукой к девичьему лону. От подобного Блэквуд потерял дар речи, хотя, вроде как, должен был заступиться за возлюбленную. Роберт закричал раньше, в гневе отталкивая сестру к своим людям.       — Ты обесчестил ее!       Юноша хотел возразить, но передумал и захлопнул рот. Ему нечем было оправдывать их близость. Бракен пошел на сближение.       — Грязный ублюдок, ты сейчас за все ответишь!       — Роберт, не надо! — Мириэль выскочила перед ним и попыталась остановить, но здоровые руки оттолкнули ее.       — Держите ее!       Пара ближайших всадников мигом бросилась исполнять приказ. Они схватили девушку и выкрутили руки, оттаскивая назад.       — Миледи, это для вашего же блага, — пытался воззвать к ней левый и тут же наклонился вниз, когда девушка пяткой наступила ему на носок.       — Да отпустите меня!       — Ты. — Младший сын лорда Метиса остановился в трех шагах. Он стянул с левой руки кожаную перчатку и бросил ее что есть силы, попав юноше прямо между глаз. — Доставай свой меч!       Вызов. Лорд-отец и сир Гарольд много раз рассказывали про правила поединка и объясняли разницу между «перчатка в ноги» и «перчатка в лицо». Они не хотели, чтобы будущие оруженосцы и рыцари Воронодрева оплошали и сделали что-то не так, подписав себе приговор.       Бракен выбрал второй вариант, подразумевающий смерть одного из участников.       — Рон, не поднимай! — умоляла Мириэль, готовая вот-вот разрыдаться.       — Заткнись, шлюха! — чуть ли не плевался слюной ее старший брат. — С тобой мы еще поговорим! А ты, — он вернулся к своему противнику. — Мне плевать, поднимешь ты ее или нет. Я тебя и так прирежу, а потом четвертую к бесовой матери.       — Милорд, — обратился к нему один из всадников, за что был грубо заткнут:       — Завали хлебало, Джон! — И вновь повернулся к Ронасу. — Клянусь всеми богами, ты либо умираешь с остатками своей гнилой чести или без нее. Выбирай.       — Роберт, пожалуйста! — Слезы текли по щекам младшей сестры, она не хотела смотреть как ее брат и возлюбленный сойдутся в поединке. — Умоляю тебя! Рон, пожалуйста, не поднимай!       Перчатка валялась прямо под ногами. Достаточно наклониться и схватить ее, принять вызов и драться до последнего вздоха. Вновь сознание разделилось на две части: первая требовало действий, покончить с тупым бараном и забрать с собой Мириэль; вторая, наоборот, прислушалась к мольбам девушки и старалась склонить чашу весов на свою сторону. Либо честный бой, либо бесчестный.       Ронас поднял на Бракена темные глаза и покачал головой, заметил краем глаза, с каким облегчением выдохнула юная леди.       — Ну и хрен с тобой.       Мечи с глухим трением покинули ножны. Дважды звякнула сталь. Гончие ринулись за хозяином, подступали к его врагу и окружали его. Юноши отвлеклись от поединка, когда Роберт пнул самую борзую со словами «Свалили нахер!» и продолжил их бой.       Ронас больше защищался, отходил на шаг, другой, когда встречались их клинки. Он отбил влево замах сверху. Поймал на дол следующий, подцепил и парировал вверх. Третий встретил жестким блоком, подставил полуторник плашмя, вертикально. Роберт отвел меч для выпада и рывком пошел вперед. Блэквуд шагнул вправо, упер дол в левую ладонь и как палкой отвел от себя острие. Шаг к Бракену, пальцы сомкнулись на лезвии собственного меча, поднимая его вверх. Навершие устремилось к голове Роберта, но тот успел отдернуть ее назад, гарда зацепила его по носу, но слабо, чтобы пустить кровь.       Бракен тоже поменял хват. Они использовали мечи как длинные молотки, целясь концами гарды в голову. Звон стали. Второй. Мечи скрестились, гарды зацепились друг за друга. Бракен навалился на свой, чтобы лишить врага оружия. Ронас пошел на опережение, шагнул левой, правым коленом ударил между ног. Пальцы Роберта ослабили хват, позволив Блэквуду вырвать меч из его рук.       — Это тебе за брата, — с легким удовлетворением молвил Ронас и увеличил между ними дистанцию. Как бы того не желал, он не собирался убивать Бракена, не на глазах его сестры. Измотать, избить, но не лишать жизни — второй сын не нарушал клятвы своего отца.       Одна из гончих сорвалась вперед и вцепилась в левую икру. Рон вскрикнул, не раздумывая рубанул ее по шее. Прыгнула вторая. Левая рука подставилась под клыки, защищая лицо. Псина вцепилась что есть сил и потянула за нее, дергая головой и разрывая плоть. Вся рука до плеча постреливала как от огня, Ронас болезненно рычал сквозь зубы, когда поднимал ее. Собака не отпускала, повисла на предплечье. Клинок спокойно прошел в мохнатое брюхо и вышел рядом с позвонком — она разжала челюсти, скуля от собственной раны.       Третья зашла за спину и схватила больную ногу, почти в том же месте. Колено согнулось, утягивая Блэквуда за собой на землю. Гончая отпустила, отскочила назад для броска. Ронас с размаха ударил ее больной рукой по морде, щелкнули по воздуху клыки. Меч в правой руке поднялся из-за плеча и опустился на проклятую псину. Шкура на лопатках разошлась, разрубленное мясо сорвалось с кости. Он отвел назад меч для единственного укола, пробивая сквозь ребра грудную клетку.       Ему хотелось, чтобы на этом все закончилось. Разорванный рукав промок от собственной крови, что ручейками стекала к подрагивающей ладони и собиралась на кончиках пальцев. Пульсировала левая нога, извергая волнами темную кровь — стопа практически не слушалась.       Если бы не подобравший меч Роберт, Ронас бы ни за что не нашел бы в себе силы подняться. С трудом, скрипя зубами, он заставил себя это сделать. Юноша подпрыгивал на правой ноге, левая практически не касалась земли. Разорванная клыками рука сама прижалась к телу.       Опять залаяли собаки, где-то далеко. Видимо учуяли кровь собратьев и человека.       — Умоляю тебя, Роберт, остановись!       Но Роберт не слышал свою сестру. Он взял клинок в обе руки и занес его над головой как дровосек над расколотым бревном. Полуторник Блэквуда поднялся диагонально, но сил одной руки не хватило против двух — Бракен с легкостью пробил защиту, продолжая идти вперед. Юноша отскакивал, балансируя на одной ноге. Дважды его чуть не ранили, один раз острие разрезало на груди кожаную безрукавку. Его теснили к мельнице.       Роберт сильно увлекся и больше не считал Ронаса равным соперником. Ведь добить раненого сущие пустяки. Блэквуд смог удивить, ответил ударом на удар, отбив очередной замах сверху и выбросил руку вперед — лезвие задело бедро, небольшой порез, но достаточно, чтобы тот захромал.       Только бы попасть в руку, а еще лучше разрубить пополам, мечтал Ронас, когда снова зазвенела сталь.       Кого-то из всадников ударили:       — Ах ты ж сука!       Блэквуд старался не отвлекаться, но понял, что Мириэль снова вырывалась из их рук. Он отзеркалил диагональный снизу. Отскочил назад, уходя от горизонтального размаха. Хотел прыгнуть вперед, проткнуть Роберта, но на одной ноге это было невозможно.       Где-то заржала лошадь. Кто-то кричал.       Правая рука приготовилась к следующему удару, но вдруг появившаяся Мири остановила их бой. Она влетела в брата, изливая слезы, и толкала его назад, подальше от возлюбленного, но она была слабее Роберта, что одной рукой опрокинул ее на землю. Бракен приготовился к новому выпаду. Ронас опустил меч горизонтально, собираясь его поймать.       Макушка каштановых волос закрыла собой мир. Рон растерялся и чуть было не упал.       Живот проткнуло что-то холодное. Легкие выплюнули воздух, чтобы судорожно втянуть его обратно. Он слышал приглушенный девичий вскрик. Мириэль прижалась к нему спиной, не способная даже отойти.       Меч вошел в нее на две трети, до гарды оставалась всего одна раскрытая ладонь. Озадаченный взгляд темных глаз поднялся на попятившегося назад Роберта. Переполнявшие его безумная ярость и неутихающий гнев испарились, светло-карие глаза протрезвели, когда с них спала кровавая пелена. Удивленные и широко раскрытые, они смотрели то на меч, то на собственные руки, будто не верили в произошедшее.       И кони. Много коней — топот копыт был совсем рядом, как и лай своры собак. Почему-то для Рона поворот головы дался так же тяжело, как стоять на разорванной клыками ноге. Он смотрел на склон холма, над которым росли знамена с белым древом и рыжим жеребцом. Первыми к мельнице подбежала стая собак. Они скалили зубы, лаяли на лошадей, а те от страха пятились назад. За ними поднялись Эдмунд и Джонос, заставили всадников расступиться еще дальше, бегло оглядывая происходящее. Ронас еще никогда не был так рад своему брату.       — Да твою ж сука мать… — ошеломленно обронил Эд. Буцефал еще не остановился, но младший брат все равно перекинул над его головой правую ногу и соскользнуть на землю.       Рон зажмурился, и от боли, и от полезших в глаза волос, когда Мириэль обернулась к нему через плечо. Бледная от страха и ужаса, она будто не верила в то, что произошло.       — Рон… — сорвалось с дрожащих губ его имя.       Мири падала и давила на меч. Лезвие вжималось в плоть, юноша сдавлено замычал, не в силах терпеть эту боль. Он обхватил девушку руками, не позволил утащить себя вперед, но земля все равно ушла из-под ног. Они опустились, Ронас из последних сил держал Мириэль и посадил ее на свои колени.       — Ты что натворил?! — Джонос наступал на своего брата тяжелыми шагами и одним ударом по лицу сбил того с ног. — Дерьмо собачье, ты о чем вообще думал?!       Эдмунд был тут как тут. Он припал к паре на колени, готовый что-то сделать, но бегающий взгляд выдавал охватившие его колебания. За спиной Ронаса кто-то опустился и придержал за плечи.       — Эд…       — Заткнись. Гарольд, помоги мне, — бросил брат ему за спину. Значит то был мастер над оружием.       — Милорд, их нужно к лекарю, — обеспокоенно говорил где-то рядом сир Ален.       — А он тут есть? — ответил над ухом Гарольд, да так громко, что второй сын болезненно поморщился. А может из-за боли в животе, или руке, или ноге, или все вместе.       Слева мелькнул упавший на колени силуэт. Темные глаза скользнули к нему, узнали в нем растерянного Джоноса.       Кто-то оседлал коня и ускакал прочь. Блэквуд взял дрожащую ладошку Мириэль и крепко сжал пальцы.       — Дайте мне какие-то тряпки. Что угодно. Гарольд, зафиксируй их. Джонос… — Эд помедлил, когда обернулся на старшего из Бракенов. — Бери сестру.       Девушка отвернулась к возлюбленному, подняв на него влажные от слез глаза. Лицо, что ему нравилось, побелело, а губы, чей вкус он помнил, дрожали, выговаривая его имя.       — Рон…       Эд взял двумя руками рукоять меча. Джонос обнял за плечи сестру, а Рон ощутил на своих ладони Гарольда.       — Все хорошо, — говорил юноша и выдавил из себя вымученную улыбку. Затем он поднял взгляд на младшего брата, чьи темно-зеленые глаза не разделяли его слов.       — Раз, два… Три.       Ронас напрягся всем телом, когда клинок выходил из раны. Мири закричала, сдавила ему руку до побеления. Из ее живота хлынула кровь, окрашивая голубое платье в бордовый цвет. Второй сын почувствовал как что-то теплое стекало по его ногам.       — Вот… видишь? — Он продолжал улыбаться несмотря ни на что, но голос предательски дрожал. — Все хорошо, Мири…       Он снова поднял глаза на брата, по чьему лицу пробежала тень.       — Забирай ее. — Эд наклонил девушку к ее старшему брату и помог стащить с Ронаса. Тот не падал благодаря Гарольду. — Где, сука, тряпки?!       — Так, милорд… — услышал он взволнованного Каспера, но Эдмунд не дал ему договорить:       — Хуёрд!.. Сука, все самому делать…       Он схватил за ворот кожаной безрукавки и что есть сил дернул в разные стороны. Пуговицы срывались по одной, рвались петли, на которых они держались.       — Эдмунд. — Гарольд звал его, очень спокойно, но младший брат не слушал его. — Ему не помочь.       — Заткнись.       Второй сын ощутил сквозивший холод в голосе брата. Или ему становилось холодно? Солнце совсем не грело. Старый рыцарь был прав, подумал Рон, и хотел остановить брата… Но слова так и застряли в горле. Эдмунд будто бы стал совершенно другим, чересчур собранный и уверенный в том, что он делал. Мутные болота брата, кои всегда блестели озорством и смешной наивностью, стали тусклыми и уставшими, будто принадлежали старому человеку.       Но второму сыну было уже все равно. Он только поморщился, когда ему зажали на животе рану. Протяжно замычал, когда то же самое сделали на спине.       Блэквуд повернул голову к Джонасу. Он недалеко ушел, сидел на коленях и склонился над телом своей сестры. Мириэль… Бледна, холодна, и в то же время прекрасна… На глазах навернулись слезы, горький ком подступил к горлу. Мири…       — Она… Она мертва, да? — Он хотел выпить, лишь бы не чувствовать боли. Ни телом, ни сердцем.       — Посмотри на меня. — Младший склонился над братом, взял в ладони его лицо и заставил посмотреть в свои глаза. — Все будет хорошо, Рон, все будет хорошо…       — Прости меня… Прости…       — Это он виноват! — Полный отчаяния крик Роберта ударил по голове увесистым молотом. — Это он! Это все он! — На грани истерики кричал юноша, находя в этом некое облегчение. Какой же он идиот, поморщился на его вопли Ронас, и я тоже.       Живот сдавило, прямо на сквозной ране — Эд что-то сделал, но Рон даже не смотрел. Почувствовал, как тот взял его ногу и закатил штанину.       — Ебанный рот…       — Блэквуд. — Джонос звал похолодевшим голосом, без каких-либо чувств кроме горести утраты. — Во всем виноват твой брат.       — Еще хоть слово, Бракен… — Эдмунд рычал не хуже бешеной собаки.       И только сейчас Ронас услышал его полукровок. Не видел, они стояли где-то позади, но совсем рядом. Они все, словно разделяли гнев хозяина, издали протяжный рык. Кабаниха гавкнула, ее дети так не умели. Рядом застучали копыта. Буцефал вышел вперед, взметнул гривой и гневно ударил копытами по земле.       Его брат будто бы не замечал поведения своих зверей.       — И я оставлю тебя калекой на всю жизнь.       «Я калека, брат, и телом, и сердцем. Если бы не Роберт…»       Рон осекся на полумысли, из груди вырвался судорожный вздох. Он схватил правой рукой за одежду младшего и потянул на себя. Ему нужно было сказать.       — Эд… Я не поднимал…       — Что? — Брат растерялся, из него выветрилась вся злость, с которой только что говорил.       — Я не поднимал…       — Рон, все будет хорошо, слышишь? Потерпи немного, прошу тебя. — Эд чем-то затянул его ногу и посмотрел брату за спину. — Поднимай.       — Поздно, Эд.       — Да поднимай его, сука! — Эдмунд сам обхватил брата под мышками и потянул вверх.       — Эд… перчатка…       — Потерпи, браток, все будет нормально… Я не дам тебе умереть.       Его упертость начинала раздражать. И этот мелкий всезнайка говорил, что это он баран. В глазах все плыло. Свет куда-то исчезал.       — Эд… дерьма ты кусок… — Младший остановился. Рон старался найти его глазами, но видел лишь поплывшие очертания. — Перчатка… не поднимал я… перчатку…       Молчание.       — Ты не поднимал перчатку, — к его радости повторил Эд, но голос звучал так тихо и глухо, словно он был где-то далеко, за много миль от этой проклятой мельницы с красным маком.       — Да… Да… — Второй сын обмяк на его руках, радуясь, что до брата наконец-то дошло. — И… прости меня… пожалуйста…       Тишина была ему ответом.

…

      Небо затянули тяжелые свинцовые тучи, где-то вдали громыхал гром — казалось, что еще немного и они заплачут, и зальют землю холодными слезами. Пускай, думал Эд, свои он уже истратил. Осталась только ненавистная боль утраты, что маслом разжигало внутри обжигающее пламя гнева и злобы. Мир вокруг потускнел, и он вместе с ним.       Они возвращались домой в гробовой тишине, изредка обменивались словами, но разговоры не завязывались. Никто не тревожил маленького лорда, не после того, как он одним взглядом заставил Каспера замолчать. Верный друг хотел помочь и развеять над ним хмурые облака. Эд не нуждался в утешении, предпочитая переживать молча, без единого слова.       Может, Ронас был для него старшим братом, но третий сын всегда считал его младшим. Теперь, вернее сказать, второй, ведь одного лорд Хостер потерял и скоро об этом узнает. Как и его последние слова. Матушка рано или поздно спросит, о чем говорил ее ребенок. «Я не поднимал перчатки». «Прости меня». Они не давали юноше покоя, ни первые, ни последние. А ведь он простил его, так и сказал, но Ронас был уже мертв.       Как и дочь лорда Метиса, и виной тому непримиримая вражда, принципиальная и бессмысленная. Хотя такая уж и бессмысленная? Эдмунд понимал, почему все так случилось, но… он не мог не злиться. Семья… Эта семья стала для него такой же дорогой, как и первая.       Воронодрев встречал их жизнью, но стоило углядеть двух мальчишек на одном жеребце, как голоса смолкали. Младший сын придерживал перед собой брата, крепко, чтобы тот не свалился на землю. Давно холодный, давно побелевший как свежий снег. Капитан гарнизона приказал немедленно позвать лорда. Кто-то начал молиться Старым богам.       Буцефал остановился посреди двора. Собаки обступили его широким кругом и с грустью смотрели как хозяин слезал на землю и спускал своего брата, разделяя его боль как свою собственную.       Ронас был тяжелым. Эд припал на колени, положив на них его тело. Буцефал сделал круг, остановился за спиной своего всадника и уткнулся носом в спину. Кто-то из полукровок завыл, остальные подхватили его вой. Даже с псарни раздались голоса.       Захлопали крылья. Ворона села на крышу крепостной кузни и громко каркнула.       — Нет. — Эд поднял глаза на мать, только что вышедшую из чертога. Она подхватила юбки и побежала к ним, продолжая выкрикивать на весь двор: — Нет! Нет! Нет! — Алира чуть ли не упала на колени и обняла любящими руками тело покойного сына. Некогда гордая леди Воронодрева билась в истерике, а голос, всегда уверенный и твердый, задрожал в истеричном плаче. — Не-е-ет!.. Мой ма-а-альчи-и-ик!.. Мой ма-а-альчи-и-ик…       Ее материнская скорбь отозвалась в младшем новыми слезами, которые он постарался прогнать. Уста искривила болезненная ухмылка. Эд делал глубокие вдохи, первый, второй, но горький ком все равно поднимался к горлу: он не мог спокойно смотреть на убивающуюся в горе мать. Юноша положил на ее плечо руку, давая понять, что она не одна.       Болотные глаза поднялись на шорох земли и увидел шедшего к ним отца. Тень упала на его окаменевшее лицо, но глаза, всегда темные и холодные, были полны скорби. За собой он оставил Титоса, что обнимал спрятавшую лицо в его одежде Меланту. Маленькие плечики подрагивали, когда из нее вырывались утробные завывания. Старший брат старался быть таковым, но плач маленькой девочки был заразнее любой чумы. Его невеста была рядом, обхватила его за руку и прижалась к плечу. Может, она не знала Ронаса, но так же переживала тяжесть семейной утраты.       А вороны все прилетали. По одному, по два, они усаживались по двору и все как один смотрели на мертвеца.       Хостер присел рядом с женой, аккуратно обнял ее и медленно гладил по плечу. Алира даже не посмотрела, все так же прижимаясь к Рону.       — Спи, сынок, спи спокойно, — тихо, практически шепотом говорил отец, беря в свою руку холодную ладонь. Густые брови опустились на черные как ночь глаза, когда карканье ворон стало очень громким. Он обернулся на них, на целую стаю, узрев в них некий знак. — Старые боги слышат тебя, Ронас. Они пришли за тобой.        Эти птицы, эти вестники дурных новостей… Эд их ощущал. Всех до последнего.       — Кто?! — громогласно вопросил Титос, появившись рядом с ними, оставив Меланту в руках юной Джейн. — Кто это сделал?!       И Эдмунд рассказал все, как было. Про приезд Ронаса в Рим и про то, как он убежал. Как они встретили Джоноса Бракена, у которого пропала сестра, и что вся его семья искала Мириэль в их землях.       Про то, как он опоздал. Эд не мог забыть как въезжал на покрытый маком холм, как они мчались к этой проклятой мельнице. И как нашли проткнутых одним мечом.       — Они оба погибли… — закончил он с тихим хрипом, смотря куда-то перед собой. Никто не знал, что он видел те события как наяву.       — Ебанные конеёбы! — взревел на весь двор Титос и заходил взад-вперед, не в силах обуздать свои эмоции. — Они должны ответить за это! Роберт должен быть казнен! Скажи, отец!       Но отец не спешил что-либо говорить. С опущенной головой, его нахмуренные карие глаза смотрели куда-то вниз, но на лице застыла тягучая скорбь. Даже гордый лорд был человеком. Он как будто постарел лет на десять, стал обычным, ничем не отличающимся от других родителей, что теряли своих детей.       Люди молчали, лишь вороны требовали от него ответа. И вскоре владыка Воронодрева явил себя, говоря ледяным, словно холодная сталь, тоном:       — Гарольд. — Он позвал своего верного рыцаря, не поворачиваясь к нему и не поднимая головы. Взгляд все так же был устремлен на тело сына.       — Да, милорд?       Тот был рядом, готовый выполнить любой его приказ. Тишина давила на них, вороны возмущенно каркали, собаки без устали задирали головы в протяжном вое. Старые боги слышали слова лорда, что давно не произносились в стенах этой крепости.       — Созвать знамена.       Темные глаза отца поднялись, но не к рыцарю. Они твердо смотрели вперед, в них не было и капли сомнения в своем решении, лишь непоколебимая уверенность. Пускай Хостер и не видел, но Гарольд все равно склонил голову, без малейшего колебания готовый выполнить его волю. Он развернулся к застывшим по двору людям, Эд видел, как он оглядел воинов, что служили в гарнизоне, а после твердым шагом направился к ним.       — Вы слышали своего господина. Готовьтесь к войне.       А вороны все слетались, их становилось все больше и больше, пока они не заполонили собою всю крепость. Отец сказал, что Старые боги услышали Ронаса и пришли за ним. Так может они слышали затаенную злобу Эдмунда и пришли к нему?