Дом белого древа

      Несмотря на наступившую ночь, жизнь в замке не прекращалась. Все были на нервах и не могли найти покоя: люди мысленно обращались к богам, надеялись на благополучный исход или мечтали о скором наступлении тишины. Даже собаки недовольно лаяли из псарни, слыша болезненные крики роженицы.       В ее опочивальне было немноголюдно, но достаточно, чтобы повитухи путались друг у друга под ногами. С ними был пожилой мужчина в длинной рясе, с редкими седыми волосами и морщинистым лицом. На шее висела цепь из звеньев разных металлов, что свидетельствовало о его учености, а преклонный возраст — о мудрости.       Но принимать роды старик не любил и всегда жутко пугался, когда кто-то прибегал к нему с криками о начале схваток. Ведь это большой риск, когда в твоих руках находится жизнь не только новорожденного дитя, но и давшей ему жизнь матери. А если его мать из благородного дома, то не дай Семеро с ней что-нибудь случится.       И за всем этим с вытянутым лицом и выпученными глазами наблюдал бесплотный дух. Но его присутствия никто не замечал.       Роженица выгнулась в последний раз и в бессилии обмякла. Сидевшая рядом молодая девушка намочила тряпку в чаше с холодной водой и аккуратно вытерла со лба той пот. Ее лица коснулась радостная улыбка, она слегка подалась вперед и положила свою руку на ладонь госпожи:       — You did it, milady.       Та ответила ей легкой, слегка вымученной улыбкой. Русая зрелая женщина не могла найти в себе сил. Ее грудь вздымалась в такт неугомонному сердцу. Зеленые глаза обратили свой взор на мейстера, чтобы через долю секунды в них отразилась паника.       — Meister Queens… — прохрипела она и облизнула пересохшие губы. Повитухи смотрели на старика в ожидании не самых приятных для таких моментов слов.       — He is not breathing… — хриплым голосом заметил мейстер.       — «Конечно, он, блядь, не дышит! Отпусти!»       Пока все смотрели на неподвижное тельце в мозолистых руках, за спиной старика бесплотный дух боролся с неправильными, по его мнению, законами гравитации. Он вцепился в богато отделанный шкаф, пока ноги засасывало в маленькое тельце. Одна из повитух закрыла веки, с ее уст сошла безмолвная молитва — духа потянуло сильнее.       — There is… yes, there is one way.       Мейстер приложил три пальца к маленькой грудке младенца. Затем, боясь сломать кости, резко придавил и тут же убрал руку. У духа соскользнула рука.       — «Да отъебитесь!.. Пожалуйста! Ироды!»       Но никто не слышал его просьбу, как и не знал о его присутствии. Седовласый старец еще раз надавил, более настойчиво, но недостаточно, чтобы сломать хрупкие ребра. Новорожденный дернул крохотными ручками и ножками, открыл было ротик и плюнул в лицо мейстеру. Мужчина не обиделся.       В опочивальне раздался детский плач, недовольный и выражающий против происходящего протест. Повитухи умилились его голоску и с нескрываемой нежностью смотрели, как старец аккуратно передал ребенка в руки матери. Ей поправили набитую гусиными перьями подушку и помогли сесть. Только оказавшись в ее ласковых объятиях, мальчик наконец замолк. Мутные, болотного цвета глазки с янтарной сердцевиной посмотрели в лицо уставшей женщины. В них было все: удивление, испуг, любопытство и страсть к жизни. В то же время его взгляд был… осознанным, но мать была настолько вымотана родами, что не придала этому значения.       Вскоре в покои зашел супруг. Одним своим появлением он прогнал всех слуг и остался наедине с семьей. Это был высокий, широкий в плечах мужчина с коротко стриженными черными волосами, в коих начинала проявляться седина. На грубом лице виднелись первые морщины, из-под густых бровей на мир смотрели маленькие, отдающие холодом карие глаза. Но стоило им увидеть дитя, как лед в них растаял, а губ коснулась теплая полуулыбка.       Лорд присел на краю широкой кровати, погладил жену по мокрым взъерошенным волосам и поцеловал в макушку.       — Son, — прохрипела она, бережно поглаживая ребенка по пшеничному пушку.       — Edmund, — уверенно назвал имя лорд.       Мальчик нахохлился, состроил такое серьезное личико, будто эти двое задолжали ему гору золота и целое королевство. Он надул пухлые щечки, поджал губки и скорчил недовольную рожицу браавосийского банкира. Мужчина увидел все это и не сдержал вырвавшийся наружу смех.

***

      Если бы Эдуард, называемый друзьями просто Эдик, а недругами так же, но с неприятной рифмой, знал, чем закончится вызов к непонятно как упавшей в открытый люк собаке, то ни за что бы туда не приехал. Хотя это было ложью — он все равно бы сорвался спасать несчастное создание, ведь работа в службе спасения животных приносила ему сплошное удовольствие. Именно любовь к четвероногим, пернатым, копытным и другим друзьям человека подтолкнула его к такому виду занятости. А те по каким-то причинам доверяли ему больше, чем собственным хозяевам.       Кроме одной до смерти перепуганной овчарки. Ведомая неудержимой паникой, она набросилась на спустившегося к ней в канализационный люк человека. Спецзащита не уберегла его руку от острых клыков, но Эд не останавливался, отвешивая неугомонной псине оплеухи, силой натянул намордник и связал своим ремнем передние лапы. Она была не первая, за кем Эд лез куда не надо и кто в страхе бросался его загрызть, но это бесстрашие, как не раз твердили друзья, рано или поздно аукнулось бы. Они были правы: овчарка стала последней. Ее мощная челюсть разорвала ему артерию на левом предплечье. Последним, что помнил Эдмунд, была вытащенная из канализации собака и то, насколько красив и удобен покрытый трещинами асфальт.       И вот началась новая жизнь. Пускай Эд был слаб и не мог нормально пошевелиться — не то, что вращать головой, — но того, что видел, было достаточно — средневековье. Мальчик слегка поник, когда понял это, и если бы он мог выбирать между эпохами древности, то предпочел бы более далекое прошлое. Времена великого Рима, величайшей империи всех людей и народов, а не постимперские темные века.       Он появился на свет после заката солнца. Новоиспеченные родители не могли нарадоваться здоровому ребенку и с умилением любовались им. Язык, на котором они говорили, оказался английским со странным произношением: таким же свободным американским, но с британским акцентом. Тем не менее Эдмунд их прекрасно понимал — наконец-то ему пригодилось «London is the capital of Great Britain».       Через какое-то время в покои пропустили еще двоих, мальчишек возрастом постарше. Один уже был высоким, по сравнению с маленьким Эдом, пяти-шести лет, с черной шевелюрой отцовских волос и его же маленькими темными глазами. Второму на вид было не более четырех, он походил на отца и на брата, но внешностью пошел в мать. Тогда же младший узнал их имена: Титос и Ронас.       Было на свете одно поверье: старший сын получает все, второй работает за всех, а третий наслаждается жизнью. Именно последним был Эдмунд, третьим сыном лорда Блэквуда. От него не будут ждать великих свершений, не будут требовать превозмогать все трудности, и, более того, судьба младшего значила не так много, как наследника. Конечно, для любого родителя важен каждый ребенок, но в плане престолонаследия все шишки полетят в старших братьев.       Всеобщая радость испарилась следующим днем. Мальчик вел себя ненормально: не кричал, не разрывал неокрепшую глотку и не бросался угрозами превратить мироздание в пепел. Он просто лежал тихо и спокойно, смотря на мир слишком осознанными и понимающими глазками. Лорд и леди Блэквуд забили первую тревогу, переживая за состояние ребенка. Второй сигнал прозвучал в тот же день, когда Эд отказался от кормилицы.       После громкого требования отца позвать мейстера старик, несмотря на возраст, вихрем влетел в маленькую опочивальню третьего сына и принялся за нелегкую работу. Детальный осмотр, насколько позволяли методы этой эпохи, не помог определить болячку, кроме одной распространенной, но редкой проблемы, когда новорожденные просто отказывались от груди. К несчастью, все знания Цитадели здесь были бессильны, из-за чего Квинс лишь разводил руками.       Пока не заметил, как тянулись к матери маленькие ручонки, после чего расслабился и ухмыльнулся: «Он хочет к вам, миледи».       Эд знал про странную моду аристократок отдавать детей кормилице, чтобы сохранить собственную фигуру. А еще помнил, что застой в молочных железах мог привести к лактостазу, а там тебе и мастит, и кровь, и гной, и вообще умереть можно. Видел уже такое у одной кошки с мертворожденными котятами, да и люди страдали тем же. Так что за детским капризом скрывались добрые намерения.       Леди Блэквуд заботу сына не оценила. Он же долгое время боролся с мыслью, что в наглую лапает мать. Зато проводил с ней больше времени, из-за чего старший брат проникся к нему легкой завистью.       Мейстер Квинс с беспокойством относился к его быстрому по принятым меркам развитию. Переживала и леди Алира, сравнивая младшего сына с другими детьми, которые всему научились гораздо позже.       Однако была одна незадача — Эд не понимал, где он оказался. Только после первых именин, когда уже мог самостоятельно ходить и более-менее внятно говорить, мальчик сложил два и два и пришел к не самому приятному выводу — Вестерос. Именно в тот день маленький Эд втихую сбежал от приставленной к нему служанки и пробрался в соляриум отца, если ту пещеру на втором этаже деревянного чертога можно так назвать.       Дверь со скрипом приоткрылась. В кабинете, помимо лорда Хостера Блэквуда, был его придворный из числа рыцарей. Мужчины резко обратили свой взор на образовавшуюся в дверном проеме щель, не поняли отсутствие человека, а потом синхронно посмотрели вниз.       — Эдмунд? — вопросительно посмотрел на него отец, стараясь найти за ним пустоголовую служанку.       На мальчике лица не было. Блеклой тенью он медленно зашел в кабинет и затопал ножками к низкому столику, что стоял между отцом и неизвестным рыцарем. Мужчины переглянулись, с интересом наблюдая, как маленькие ручонки взяли большой кубок с вином, пододвинули к себе и наклонили край к губам.       Эдмунд сделал маленький глоток. Лицо скривилось так, будто он съел целый лимон.       — Вкусно? — тихо посмеиваясь, поинтересовался отец.       — Нье.       — Еще хочешь?       — Дя.       Мужчины посмеялись, но мальчику запить собственное горе не дали.       Что он знал про Вестерос? Пик популярности сего творения прошел мимо Эдмунда, а послезнание ограничивалось убийствами каких-то людей, белобрысой девчонкой с летающими ящерами и историей о том, как какого-то старика прихлопнули на собственном горшке, не дав справить естественную нужду. Нелюди, что тут сказать.       Если не учитывать славу самого реалистичного и сурового мира доброго Мартина — да, он знал имя автора, в отличие от его книг, — то на этом знания и заканчивались.       Блэквуды, у коих Эдмунду повезло родиться, были одним из самых древних домов, чья многовековая история уходила далеко во времена господства Первых Людей, а в Век Героев они правили собственным королевством. Они владели обширной и богатой землей: от Красного зубца на юго-восток до залива Железнорожденных на северо-запад; от Шепчущего леса на юго-запад до Ярмарочного поля на северо-восток. И они же граничили с Западными землями Ланнистеров.       Но из-за того, что древний род был… древним, то и Воронодрев был под стать ему. Могущественная крепость строилась еще в те времена, когда последователей выражения «Ломать — не строить!» было не так много, из-за чего все оборонительные сооружения имели квадратную форму. Густой мох топорщился между старыми камнями и паутиной тянулся по высоким толстым стенам, окруженным глубоким, выстланным камнем рвом с мутно-зеленой водой и нечистотами.       При взгляде на внутренний двор Эдмунда постоянно одолевало подозрение, что сорокашестифутовые стены, угловые башни и «высотки» у главных ворот пожрали в округе весь камень. Все потому, что внутри стен постройки были возведены из бревен, как и сам «чертог». Темное, немного мрачное место для любого ребенка. Потолок поддерживали толстые, потемневшие дубовые балки, а стены были завешены выцветшими ткаными гобеленами.       Правили Воронодревом лорд Хостер Блэквуд и его леди-жена Алира Блэквуд, урожденная Касвелл из Простора. Удивительно, как приверженцы разных религий, требующих подчинения Семерых и непринужденных Богов Леса, смогли найти общий язык.       В Речных землях давно приняли веру андалов и поклонялись семибожью, в то время как Блэквуды до последнего оставались преданными Старым богам. Их сердце-древо с вырезанным ликом мученика по праву считалось самым большим, выше того, что росло в Утесе Кастерли. Но оно было мертво, и все из-за давней, кровавой вражды: в соседних землях, через Красный зубец, за стенами Каменного Оплота, жили Бракены, с которыми Блэквуды соперничали еще со времен Века Героев. Почему, никто уже не помнил.       Когда пришли андалы и принесли с собой веру в Семерых, Бракены, если можно так сказать, переобулись в семиконечников. Блэквуды остались верны Старым богам. Бракены, в свою очередь, отравили чардрево, из-за чего оно перестало цвести. С того дня каждые сумерки на него слетались вороны, садились на длинные когтистые ветви и ждали рассвета, чтобы потом улететь.       Именно белое чардрево, окруженное черными воронами на красном поле, изображено на гербе дома.

***

      Одним днем, когда Эд еще мог бегать под столом с другими детьми ленных и межевых рыцарей и при этом не биться головой об столешницу, одна из сук понесла щенят. Сам факт, что в крепости есть псарня и там разводят охотничьих гончих, несказанно радовал мальчика. Что может быть лучше, чем верный четвероногий друг, которого можно выдрессировать в машину для убийств?       Да, Эд был добродушным и хорошим для этого мира, но взрослая его часть не страдала иллюзиями о чести, романтикой рыцарства и сказками про благородных героев. Поэтому любая собака должна быть воспитанной, послушной, знать хозяина и выполнять команду «Фас». Боевые псы те еще твари. В этом убедились все, стоило у суки забрать ее щенят.       Она начала кидаться, даже на псаря, который ее вырастил. Немолодой мужчина с помощниками загоняли ее длинными палками обратно в клетку, по крайней мере, пытались. Собака грызла концы деревяшек, брызгала слюной и рывками старалась проскочить между людьми и броситься на человека с ее щенками.       Ей это удалось, она нырнула под ноги псаря и рванула за своими детьми. Люди на ее пути расступались, как перед огнем, боясь спровоцировать опасное животное. А потом случилось то, что случилось.       Из-за угла домика выбежал Эд — ему нравилось играть с Ронасом в догонялки, даже несмотря на то, что ему постоянно давали фору. В этот момент животное влетело в третьего сына лорда. Мальчика отбросило на землю. Псина потеряла равновесие, запуталась в лапах и плюхнулась на бок.       Те, кто был свидетелем этого, потеряли дар речи. Пятилетний Ронас поскользнулся от испуга и упал на пятую точку, отползая от младшего брата и разъяренной самки. Псарь с помощниками со всех ног бежали в их сторону.       Эд, вопреки здравому смыслу, быстро пережил легкий испуг и уставился в бешеные глаза гончей. Он не заплакал, как это сделали бы другие дети, не стал надрывать тонкий голосок и взывать к матери. Вместо этого миловидное личико тронула искренняя улыбка: «Привет, собакен».       Животные чувствуют страх, для них это первый показатель своей доминации. Но ребенок не боялся, а его уверенность лишь сильнее разозлила самку. Она сорвалась на лай и щелкнула мощной челюстью в опасной близости от коротких ножек. Мальчик от неожиданности дернулся, но по-прежнему не боялся. Такая реакция сбила ее с толку.       На миг Эду показалось, что он чувствует ее, понимает, но это странное ощущение исчезло так же внезапно, как и появилось.       Подоспели псари. Криками и доброй бранью, размахивая над головами палками, они прогнали гончую от ребенка и тут же бросились спасать прислугу с щенками.       Лорд Хостер Блэквуд был незамедлительно поставлен в известность. Леди Алира побледнела от одной только новости, что ее дитя могла сожрать собака.       В тот же день по приказу хозяина замка суку зарезали. Эдмунд умолял его этого не делать, но мало того, что его проигнорировали, так еще и наказали и на месяц запретили покидать чертог.       — А ты, — лорд Блэквуд перевел гневные глаза с сына на псаря и ткнул того пальцем в грудь. — Чтобы такого впредь не было, иначе лишишься головы.

***

      Дети лордов быстро растут. Не успели пройти третьи именины Эда, как престарелый мейстер Квинс принялся обучать его азам наук, начиная с грамоты и простых счетов. Старик не уставал удивляться, с какой простотой и скоростью мальчик усваивал новую информацию, будто в его голове было ненасытное пекло… имя седьмого бога старались не упоминать. Конечно, с грамотой было сложнее. Пройдут годы прежде чем детские краказябры эволюционируют в четкие буквы.       Но вот к некоторым книгам Эд проявлял равнодушие и откровенно скучал. Например, книга Великих домов Вестероса. Как только младший сын не коверкал девизы великих и малых домов… Услышали б его лорды, и тогда седой Квинс превратился бы в лысого Квинса.       — Дом Хорнвудов? — со скрытой надеждой на адекватный ответ назвал северный дом мейстер.       — Бурый рогатый лось на оранжевом поле… — скучающе выдохнул мальчик и отвернулся к маленькому окошку. — Девиз: правый в гневе — тупой в манере.       — Эдмунд, — упрекнул его старец.       Эд глубоко вздохнул и глянул на него печальными глазками. Там, во дворе, его братьев тренировали оружейному делу, а он вынужден сидеть в скромном кабинете мейстера и учить невесть знает что. Квинс отмечал непоседливость ребенка, точно такую же, как у старших сыновей лорда Воронодрева.       — Ладно… Дальше. — Он перевернул страницу толстого манускрипта. — Дом Мормонтов.       — Черный медведь на фоне зеленого леса. Девиз: где стоим, там и ляжем.       — Милорд, — как можно мягче обратился к нему Квинс, хотя в душе хотел отчитать мальчишку. — Мне сказать вашему лорду-отцу или леди-матери, что вы не хотите учиться?       — Леди-матери, — будто бы поправил его Эд и слегка озадачил ученого. — Батя книжки не любит.       — Не любит, — согласился Квинс. Лорд Блэквуд предпочитал проводить больше времени со своими людьми и часто отправлялся на охоту в Шепчущий лес, забирая с собой старших сыновей. — Но вот леди Алира не обрадуется тому, что ее сын отказывается учиться.       — Так я не отказываюсь. — Его тон был спокоен и лишен детского возмущения. — Просто это скучно.       — Никто не говорил, что будет весело. Для постижения нового нужно смирение и терпение.       «Нового», — буркнул себе под нос Эд, блуждая по кабинету скучающими глазами. — А это что?       Квинс нахмурил редкие брови и постарался разглядеть, что же такого привлекло внимание маленького лорда.       — А… ты про игральную доску? — Мальчик кивнул. — Это Кайвассу.       — Я хочу сыграть.       — Ребенку вроде тебя не понять принцип игры. Она требует сосредоточенности и…       — Я. Хочу. Сыграть, — чеканя каждое слово, потребовал Эд, сверля старика не принимающим возражений взглядом. Когда-то давно такими же глазами на него смотрела леди Алира, когда требовала научить этой дивной волантийской игре.       Мейстер неуверенно пожевал губами, но все же поднялся к захламленному книжному шкафу, чтобы выудить оттуда игральную доску и мешок фигур.       — Хорошо, — возвращаясь, заговорил он. — Я покажу, как.       Конечно, это нельзя было назвать игрой. Квинс долго объяснял расстановку фигур, показывал, как правильно и выгодно это делать и как использовать приставные поля. Рассказывал, зачем на доске трехцветные квадраты, почему требушет убивает дракона и это считается логичным (сбить многотонную ящерицу), для чего два всадника вместо одного и еще много чего.       Первая партия закономерно осталась за мейстером, как и все четыре следующие. И когда Квинс уже хотел убирать доску, мальчик настоял на последней партии. Говорил, что понял, как играть, в чем старец справедливо сомневался.       — Нет, так нельзя, — покачал головой мейстер, когда мальчик попытался съесть тяжелого всадника пехотинцем.       — Почему? — искренне недоумевал он, раз за разом натыкаясь на такую несправедливость.       — Потому что это крестьяне. Ты видел одетого в доспехи рыцаря? — Эдмунд кивнул. — И что, этого рыцаря одолеет какой-то пастух?       — Да. Плотный строй копейщиков выдержит любой натиск кавалерии. А если им дать пики и построить в стене копий, то всадники больше испугаются и никакого натиска не будет, — на одном дыхании объяснил Эд, не совсем понимая, почему у старца задергалось веко.