Дом белого древа

«Обстоятельства правят людьми, а не люди обстоятельствами»

— Геродот

      Лорд Хостер обладал своеобразным нравом: в меру жесткий и строгий, соблюдал неписаные правила чести, что оберегали его от перехода в крайности. Он подавал пример честного и справедливого человека, но из-за своей прямоты воспринимал все в буквальном смысле. Тем не менее это не мешало сыновьям подражать ему, особенно Титосу, который хотел быть во всем похожим на отца. Хостер считал, что у всего есть закономерные последствия, развитие, то, к чему привело бы положенное начало. Поэтому его зоркий взгляд постоянно следил за действиями младшего из сыновей, и лучше всего у него это получалось из окна собственного кабинета.       Мужчина не разделял большой любви к животным, что испытывал Эдмунд, для него они были не более чем инструментом: лошади для езды, гончие для охоты, а коты для ловли мышей. Но не для третьего сына. Когда псарь прирезал суку, мальчику положено было бы закатить истерику, но тот повел себя как настоящий мужчина и не пустил скупую слезу. Хостер аж возгордился им, ведь именно так должен вести себя отпрыск лорда. Стойко и непринужденно, с хладнокровием встречать любые трудности и невзгоды.       Но вот история повторялась. К счастью, без собак.       Небольшая группа придворных детей, ведомая желанием повеселиться, решила забросить котенка на крышу лошадиного стойла. Перепуганный малыш, не более месяца от роду, надрывал писклявый голосок, звал свою кошку-маму и жаловался на несправедливость этого мира. Перепуганная мордочка веселила детей, но они хотели большего. Дети старались испугать котенка еще сильнее, подпрыгивали к нему, чтобы хлопнуть у носа в ладоши, вскрикивали, делали все, что взбредет в голову. Мелюзга ликовала от своего успеха.       Но Эдмунд был как не от мира сего. Каким-то образом он смог взобраться наверх и осторожно полз на четвереньках к несчастному комку шерсти. Придворные сбежались незамедлительно, разогнали маленьких бездельников и столпились под навесом, готовые поймать сына лорда в любой момент.       — Что там за шум?       Леди Алира составляла мужу компанию и сидела за дальним столом его кабинета. Одетая в длинное бордовое платье, расшитое причудливыми узорами из белых и черных нитей, она с интересом посматривала в незакрытое ставнями окно, будто могла разглядеть суматоху. После трех лет с рождения Эдмунда она снова носила под сердцем ребенка. Мейстер заверял, что это мальчик. Лорд Блэквуд не знал, каким образом старику удавалось определять пол нерожденного, но тот еще ни разу не ошибся.       — Эд полез на стойло за котом.       — Что?! — То ли новость испугала русую женщину, то ли равнодушие мужа, не придававшему этому значения. Несмотря на выпирающий живот, она собралась вскочить на ноги и уперла руки об стол, но мужчина остановил ее:       — Все нормально. Их уже спускают.       Облегчение минувшей беды успокоило ее душу, но проскочившая на миг паника взбудоражила женское сердце, что не спешило возвращаться в прежний ритм. Ни одна мать не пожелала бы, чтобы с ее чадом случилось нечто плохое.       — Семеро, он нас так с ума сведет, — простонала она, возвращаясь в исходное положение.       Владыка Воронодрева согласился с замечанием супруги. Странности, что преследовали мальчика с самого рождения, не давали им ни минуты покоя. Особенно лорду, ведь любое событие тянет за собой множество последствий.       Неординарное поведение маленького Эдмунда повлияло на леди Алиру не самым благоприятным образом. Она восприняла это как кару Семерых за брак с тем, кто поклонялся ложным богам, что Боги еще могли закрывать глаза на появление Титоса и Ронаса, но потом их терпение лопнуло. Ее охладевшее отношение и отказ делить ложе оскорбили Хостера, как и нежелание прислушиваться к голосу разума.       Только заверения Квинса смогли успокоить рабыню собственной веры, он объяснил ей, что с мальчиком все в порядке. Даже септон после разъяснительной беседы с лордом Блэквудом охарактеризовал это благословением. Мейстер Цитадели и служитель веры убедили леди Блэквуд в ложности ее переживаний, что все это наваждение злых сил. Алира тотчас поспешила просить прощения, хотя Хостер обиды не держал. Как итог, семья ждала четвертого ребенка.       — В мальчике бурлит кровь Первых Людей, а сердце нежное, как у матери. — Лорд Блэквуд медленной поступью шагнул к супруге, сложив за спиной руки.       — Сочту это за комплимент. Но что ты имеешь в виду под «бурлит кровь»?       — Он активный. Ему не хватает действий. Эдмунду пора обучиться военному ремеслу. — Хостер остановился напротив и присел на краешек стола.       — Ему только три.       — Через три лунных месяца четыре. В этом возрасте я впервые пошел с дедом на охоту и убил кролика.       — Да-да, конечно, — закатила глаза урожденная Касвелл. — В шесть сел на коня, в десять участвовал в общей схватке, в четырнадцать в конской сшибе, а в двадцать воевал на Ступенях. Я помню эти сказки, которые ты говорил моему лорду-отцу.       — Но это правда.       Хостер насупился, как обиженный мальчишка, и не походил на того лорда, коего привыкли видеть подданные. Наедине с Алирой его суровый нрав уступал место простоте в общении, позволяя забыть про рамки приличия. Хотя всем в Семи королевствах было далеко до уровня грубого и острого на язык Уолдера Фрея.       — Знаю. — Алира просияла очаровательной улыбкой и накрыла ладонью его руку. — Но сказками от этого быть не перестанут. А теперь помоги мне встать.       Владыка взял под руки самое ценное сокровище и бережно, остерегаясь резких движений, поднял ее на ноги. Лицо женщины слегка напряглось от тяжести материнской ноши, а ладони обхватили выпирающий живот. Супруги встретились взглядами, неосознанно подмечая, как годы забирают свое.       Хостер уже не был тем высоким и широкоплечим юношей, страдающим недостатком манер и незнанием этикета. Именно таким он въехал в Горький Мост Касвеллов и впервые встретил невесту. Полный сил и энергии наследник Воронодрева и маленькая хрупкая девушка, желавшая, как и все юные девы, найти себе благородного рыцаря. Хостер таковым не являлся, но уже тогда старался быть честным и держать слово, а прямота была отдельной темой для разговора. Но любви они так и не познали. Все их отношения строились на взаимоуважении и следовании супружескому долгу.       От любования друг другом их отвлек тихий, но настойчивый стук в дверь.       — Войдите.       Жалостливо заскрипели старые петли. В комнату вошел Эдмунд, внешне ничем не отличающийся от чумазых слуг. Покрытый дворовой пылью, с разодранными коленками и неряшливой пшеничной шевелюрой. Он держал в руках грязный комок шерсти с маленькими черными глазами, который прижимал к не более чистой тунике. Хостер сначала подумал, что мальчик принес спасенного им котенка, но по вытянутой мордашке и свисающим ушам распознал щенка.       — Бать, можно я себе возьму? — Эд поднял его перед собой, позволяя полюбоваться рассадником блох.       Алира испытала двоякое чувство. С одной стороны, ее губ коснулась умилительная улыбка при одном только взгляде на маленького негодника. С другой, сошлись тонкие брови, предвещая кое-кому большие неприятности за испорченную одежду. Когда Эдмунд научился ходить и вместе с тем быстро изнашивать доставшиеся от братьев вещи, лорд и леди Блэквуд велели слугам одевать его во что-нибудь простое. Проще говоря, в то, что не жалко.       Глава семьи опустился перед сыном на одно колено. Грубое лицо приобрело привычную строгость, карие глаза посуровели, из-за чего мальчику стало как-то не по себе.       — Ты думаешь, что готов к такой ответственности?       — Э-э… ну да, — подтвердил Эд, бросая на мать непонимающий взгляд, но та не вмешивалась в отцовское воспитание.       — Его нужно кормить. Его нужно воспитать и выдрессировать. За ним нужно убирать. Все это ты будешь делать сам.       Лорд Блэквуд специально перечислил будущие обязанности в уходе за животным. Кто-то скажет, что нельзя так реагировать на детскую прихоть, мол, захотел собачку, так зачем устраивать представление? Но для него это была хорошая возможность обучения одному из важных аспектов жизни — ответственности. Мужчина выдержал паузу, позволяя Эдмунду обдумать свое решение.       — Не отворачивайся, — упрекнул лорд младшего сына, стоило тому отвести озадаченный взгляд. — Всегда смотри в глаза, уверенно и без колебаний, даже если это кому-то не нравится. Повторю вопрос: ты уверен, что готов взять ответственность за чужую жизнь?       Эд глянул в суровое лицо отца, прежде чем дать твердый ответ:       — Да.       — В таком случае, этот пес — твоя проблема. Слуги не будут тебе помогать.       — Она.       — Что? — переспросил сбитый с толку лорд, опустив на щенка карие глаза.       — Она, — повторил мальчик, прижимая к себе животное. — Это самка.       — Значит, ее щенки тоже на тебе, — дополнил условия владыка крепости и горой возвысился над сыном. — Теперь ее жизнь — твоя ноша.       — Спасибо!       Эд засиял от радости, как рыцарь, занявший первое место в конской сшибке, и унес четвероногого друга в темные коридоры деревянного чертога.       — И в кого он у нас такой? — вслух спросила саму себя леди Блэквуд, продолжая смотреть туда, где только что стоял младший из сыновей.       — Может, дело в кормлении? — предположил Хостер и посмотрел на грудь супруги. — Эдмунд единственный, кого ты выкормила.       — Да, и теперь из-за этого от него будет вонять псиной, — недовольно поморщилась урожденная Касвелл. Лорд на ее замечание только хмыкнул. — Не смейся. После охоты от тебя лошадью за полмили несет.       — В моей опочивальне стоит купель, — напомнил немаловажную деталь Хостер, вызвав у супруги довольную улыбку:       — И благодаря кому она там появилась? До нашей свадьбы ты был еще тем поросенком.       — И этот поросенок нашел себе леди-свинку, — не остался в долгу лорд Блэквуд.       Она оперлась на его руку, обхватив выше локтя, и вместе они покинули кабинет.       — Осторожнее, милорд, — таинственным тоном заговорила Алира, прищурив на супруга предупреждающий, не лишенный превосходства взгляд. — После таких слов этот ребенок может стать последним.

***

      Остаток времени, что оставался у Эдмунда после занятий с мейстером Квинсом и леди-матерью, он посвящал уходу и воспитанию четвероногого друга. Отнесся со всей надлежащей серьезностью к такому непростому делу и в первый же день постарался очистить его. Щенок к удивлению псарей быстро проникся к ребенку доверием и не шугался, как другие. Эд не знал, как у него получалось находить общий язык с животными. Как-то само получалось понимать их настроение и мимику, иногда он даже разговаривал с ними, как с разумными.       Но вот с именами у мальчика были проблемы. Многие люди старались давать зверям звонкие и гордые клички, чтобы один раз услышали и прониклись уважением или страхом. В псарне Воронодрева кого только не было: Быстрый ветер, Орлиный глаз, Сокол, Белый клык, Шустрый и даже Уолдер в честь владыки Башни Близнецов, но знал об этом очень узкий круг людей. Даже у мейстера был любимый ворон, которого он ласково называл Вестник.       Эдмунд пошел намного дальше и вскоре вся крепость знала кличку маленькой короткошерстной собачки, с темно-рыжим фоном, черным чепраком и с белыми отметинами на носе, брюшке и на лапках.       — Кабаниха! Пошли! — звал за собой мальчик щенка, увлекая на одну из многих пробежек по внутреннему двору. Взрослые ограничились многозначительным молчанием. А она бежала, весело тявкая под его ногами.       Лорд Блэквуд ребячество не оценил и направил энтузиазм Эдмунда в помощь к главному псарю и конюхам, но без выполнения грязных работ: не хватало еще, чтобы сын лорда позорил себя черным трудом. Леди Алира тактично промолчала и повелела приставленной к Эдмунду служанке ежедневно отмывать его от животинской вони. Не то, чтобы он отказывался следить за гигиеной, но так матери было спокойней.       А вот братья отнеслись к новым обязанностям по-разному. Титос всячески подражал отцу, копировал его манеру поведения и речи, а потому считал работу младшего недостойной и низкой. «Теперь ты там, где и должен быть, братец», — говорила за него ревность к вниманию родителей. Ведь если после рождения Ронаса он не ощущал себя обделенным и брошенным, то с Эдмундом стало только хуже. Даже отец, и то уделял третьему сыну больше времени, чем второму или первому.       Так между ними появилась взаимная неприязнь. Титос всячески издевался над младшим и портил ему жизнь. То съедал его порцию сладостей — в Речных землях дорогое удовольствие, — то устраивал мелкие пакости, то пробирался ночью в покои Эда и делал «темную». Но больше всего Титос любил крепко обнять брата за шею и взъерошить кулаком волосы. Мальчик всячески огрызался, несмотря на шестилетнюю разницу в возрасте.       Но вот Ронас, в отличие от неординарного Эдмунда и подражающего отцу Титоса, обладал скромным и сдержанным характером, и никогда не страдал честолюбием. Он как будто смирился с ролью второго сына, что, как и Эдмунд, не получил бы никакого наследства. Поэтому посчитал занятия Эда полезными, ведь в будущем тот мог бы стать мастером над лошадьми или заниматься гончими.       Титос был иного мнения.       Это был ничем не выделяющийся от других день. Маленький Эдмунд, с недавних пор, помогал ухаживать за лошадьми: сыпал в корыта овес, становился на табурет и чистил грубой щеткой шкуры, учился запрягать их, словом, выполнял несложную для своих лет работу. Кабаниха сидела рядом, с интересом наблюдая за действиями своего хозяина.       И пока Эдмунд помогал в хозяйстве, у братьев были более подобающие их положению занятия.       Сир Гарольд, мастер над оружием, обучал Титоса и его сверстников военному ремеслу при помощи деревянных мечей и плетеных щитов. Макеты оружия были легкими и не шли вровень настоящей стали, а лоза не приучала к реальной тяжести дерева, но помогала выучить приемы, стойки и отработать рефлексы. Спарринги проходили только между детьми, чтобы у них не выработалась привычка сражаться с высокими людьми. Поэтому сир чаще следил и редко вызывал кого-то на учебный поединок.       Ронаса учили азам стрельбы из лука, если случайно найденную палку с тетивой из конского волоса можно так назвать. Пока четверо лучников гарнизона упражнялись на дистанции в семьдесят шагов — насколько позволяло место во дворе, — второй сын упражнялся отдельно и старался попасть в подвешенную на стене соломенную мишень с десяти.       — Эй, Эд, ты в их задницы заглядывал? — Титос всегда находил пару минут на издевки и колкости в сторону младшего брата. — Может там ручками дерьмо достать нужно?       Приспешники наследного сына поддержали его дружным смехом. В который раз старший брат старался уязвить его, напоминал о своем первенстве и таким образом возмещал за давнюю обиду. Поначалу Эд смотрел на это сквозь пальцы и если отвечал на оскорбления в свой адрес, то с юмором. Титоса это забавляло, позволяло почувствовать свое превосходство, из-за чего приставал к младшему все чаще и агрессивнее, действуя тому на нервы. Эдмунд начинал раздражаться и пересмотрел тактику поведения, решив, что лучшая оборона это нападение, а потому стал отвечать в тон старшему брату, да так, что иногда умудрялся вгонять многих женщин в краску.       — Зачем? — не отрываясь от чистки лошадиной шкурки, крикнул в ответ мальчик. — Твой язык уже все вылизал.       И одно дело подражать кому-то, например их отцу, и совсем другое быть им. Наследный сын мог сколько угодно парадировать Хостера Блэквуда, беря с него пример идеала мужчины, но все равно оставался чувствительным мальчиком с ранимым самолюбием. Как и другие дети лордов.       Эд не смотрел в его сторону, не видел пугающий блеск в темный глазах старшего брата и как угрюмо наморщился его лоб. Сир Гарольд объяснял двум мальчишкам их ошибки и не мог проконтролировать первенца, лишь по косым взглядам учеников понял, что что-то происходило за его спиной. А когда обернулся, было уже поздно.       Титос поднял с земли маленький камушек и решительным шагом направился к Эдмунду. Не доходя до стойла, он замахнулся правой рукой и метким броском попал ему в голову, выше левого уха. Мальчик резко схватился за ушибленное место, зашипел и перевел на брата злобный взгляд.       — Следи за словами, Эд, или в следующий раз будет больнее, — с чувством выполненного долга, выпалил Титос и победным шагом направился обратно на тренировочную площадку. Сир Гарольд упрекнул его в содеянном, указав на то, что они братья и должны держаться вместе, но наследный сын его не слушал.       «Заляпаешь честь — по век не отмоешь», — говорил им отец одним из вечеров, когда учил своей мудрости. — «Но не руки», — логически подметил мальчик, добавив: — «Как же ты меня задрал».       С этой мыслью, он спрыгнул с табурета и подошел к стоку с отходами. Нос сморщился от неприятного запаха. Эд медленно вдохнул, собираясь с силами сделать это, и взял в ладошку противный на ощупь снаряд.       Третий сын трусцой побежал за старшим братом. Кабаниха побежала следом. Собравшиеся для тренировки с сиром Гаральдом, как и он сам, не совсем понимали, что хотел сделать Эдмунд. Пока он не окликнул Титоса и не замахнулся.       — Сука! — взревел первенец, вылупив глаза на измазанный дерьмом стеганый дуплет. Темные глаза заполыхали яростью и уперлись в спину убегающего к стойлу брата. — А ну иди сюда, засранец!       — Милорд! — Мастер над оружием попытался остановить его и вскинул руку, но не дотянулся. Не хватило каких-то несколько дюймов. — Милорд!       Сир Гарольд и пара воинов побежали за ним. Ронас выпустил лук и сорвался наперехват, чтобы остановить брата. Кабаниха с угрожающим тявканьем забегала вокруг наследника, но боялась подойти ближе. Титос оказался быстрее всех. Он выбросил меч на землю и перепрыгнул через плетеное ограждение. Щенок остался по ту сторону и надрывал тонкий голосок.       Дети носились между животными, проскакивали под копытами и постоянно теряли равновесие на случайно попавшихся под ногу лепешках. Эд был меньше ростом и чувствовал себя в замкнутом пространстве как рыба в воде. Титосу было сложнее, но намного проще, чем воинам дома Блэквуд.       На резком повороте в конце стойла, старшему удалось поймать негодяя и навалиться на него, придавив собственным весом. Титос схватил братца ворот туники и замахнулся правым кулаком. Эд успел нащупать еще одну лепешку и влепил ей прямо в ухо раньше, чем ему бы выбили зубы. Титос опешил и часто задышал, осознавая, что прилипло к его голове.       И он ударил. Вылетел молочный зуб. Замахнулся еще раз. Эд закрыл голову и приготовился к следующему удару. Ронас успел подскочить к Титосу со спины и перехватил руку. Подоспевший сир Гарольд помог второму сыну оттащить наследника, обхватил его за талию и оторвал от земли.       — Я тебя умою в этом дерьме! — брыкался схваченный Титос и вырвался из цепких рук рыцаря, чтобы еще раз проехать по противной для него морде.       — Ну попробуй! — выкрикнул Эд и бросил наугад еще один снаряд, но на этот раз мимо. На большее его не хватило — острая боль в деснах забрала у него все силы. Неокрепшее тело не было готово держать удар старших — для детей разница в возрасте ощутимее всего.       На поднятый шум вышел лорд Блэквуд. На летнем солнце его черные волосы переливались редким серебром, а в тени бровей маленькие глаза казались чернее бездны. Сыновья стояли у лошадиного стойла и все как один наблюдали приближение истинного владыки этих земель. Лорда, не терпящего неповиновения.       Его не волновали десятки глаз, что притаились по всей крепости и наблюдали за происходящим. Как и не волновала репутация, за которую беспокоились многие главы великих и малых домов, привыкшие отчитывать детей в укромных уголках. Не желали портить доброе имя, на которое Хостеру откровенно было плевать. Он здесь власть.       Мужчина остановился перед детьми и внимательно осмотрел каждого. Грязные, смердящие за добрую милю, униженные и отстоявшие свою гордость. Только Ронас избежал быть прожженным тяжелым взглядом отца: сир Гарольд поведал о произошедшем.       — Я даже не хочу знать, из-за чего, — его тон отдавал могильным холодом, способный пронять слабых на дух людей. Эдмунду было все равно — он увлеченно нащупывал языком отсутствующий зуб. — Мне важен факт. Я вижу двух мерзких, вонючих сопляков.       — Но отец! — выступил вперед Титос, но тут же отшатнулся, стоило лорду Блэквуду вперить в него стальной взгляд. Старший сын растерял всю уверенность: — Он первый… начал.       — И ты решил закончить? — вздернул бровь лорд Хостер.       Юноша прикусил губу. Его гордость была уязвлена, каждая клетка тела требовала воздать виновнику по заслугам за перенесенное унижение, покарать жестоко и беспощадно. Титос бросил на младшего брата прожигающий ненавистью взгляд, прежде опустить его себе под ноги.       Владыка Воронодрева обратил внимание на виновника. Эдмунда, казалось, совсем не волновало, почему они стояли перед отцом. Совершенно спокойный, будто ничего и не произошло, а скучающий взгляд гулял по двору крепости в ожидании, когда же все закончится. Кабаниха сидела за ним и боязливо поглядывала на отца семейства.       — Эдмунд, — позвал мужчина своего сына. — Почему?       — Он кинул в меня камень, — не стал лукавить мальчик, но ответил с такой простотой, будто в этом ничего не было.       — Понятно. Ронас, занимайся дальше.       Второй сын замедлил, с сочувствием глянул на братьев и не спеша направился к соломенным мишеням.       — С этого дня. Каждый день. До следующего полнолуния. Вы двое будете вычищать это стойло. Сами.       — Но отец! — возмутился в душе Титос, ведь только пару дней назад была полная луна.       — Молчать! Прямо сейчас берете лопаты и начинаете мести. И не думайте, что это освобождает вас от ваших обязанностей. Луш! — За ограждение стойла вышел названый конюх. — Проследишь за выполнением работ. Эдмунда это тоже касается. Вперед.       Павшие в немилость мальчишки понурили головы и, шаркая по земле, побрели отрабатывать наказания. Титос слегка наклонился к брату и что-то прошептал. Младший ответил ударом по ноге, за что получил подзатыльник. Хостер Блэквуд прикрыл веки и глубоко вздохнул от тяжести воспитания детей. Он проследил за ними какое-то время, убедился, что никто не собирался ослушаться и только потом удалился обратно в чертог.       — Это все ты виноват, — бурчал Титос, с омерзением черпая лопатой отходы. — Седьмое пекло! Я убираю лошадиное дерьмо!       — Ничего бы не было, если бы ты меня не трогал, — в тон ответил брат, убирая под гнедым конем.       — Ничего бы не было, если бы ты не родился.       Порой, дети не понимали силу слова. Эта мудрость открывалась с годами, понимание, что одной лишь фразой можно как покалечить человека, так и овладеть его сердцем. Титос еще не знал этой истины.       Его слова неприятно кольнули Эда. Он остановился и поднял на старшего брата отрешенный взгляд мутно болотных глаз. Разбитые губы тронула печальная полуулыбка, а из груди вырвался тяжкий вздох, когда он стукнул древком по земле, чтобы привлечь к себе внимание.       — Тит, в чем я виноват? — Старший брат не совсем понял вопрос, его острое лицо нахмурилось, как если бы у него спросили: дурак ли он, или вши завелись. — Ты постоянно ко мне лезешь, а потом еще имеешь совесть возмущаться. Это все, — Эд обвел левой рукой стойло, — твоих рук дело, не моих.       — Ты мне противен, — покривился наследник. — Без тебя было лучше. Если бы я мог выбирать братьев, то тебя бы здесь не было.       — Ну, братьев не выбирают, — флегматично заметил Эдмунд старческим тоном в своем детском голосе. — И раз уж боги решили чтобы я здесь родился, то так тому и быть. Хочешь ты того или нет.       Их пыл поутих — наказание не способствовало хорошему настроению. Каждый день, с первыми лучами солнца, они встречались во дворе замка и обменивались молчаливыми взглядами, в которых было больше слов, чем в любом предложении. Труд усмирил гордыню старшего, но не исцелил ее раны. Младший морально готовил себя к тому, что за будущее придется немного побороться. Ведь если бы Титос не захотел поумнеть, то Эдмунду пришлось бы насильно выбить из него все дерьмо и заставить выучить простое слово «семья».       Как говорили Талли: «Семья. Долг. Честь», или «Нахлебники. Ипотека. Кредит», как исковеркал их девиз Эдмунд. Тем не менее, в этих словах было больше смысла, чем могло показаться на первый взгляд. К сожалению, будущий владыка Воронодрева был слишком юн, упрям и горделив, чтобы Эд мог объяснить ему их значение.       Быть третьим сыном было не так заманчиво, как первенцем знатного лорда, что наследовал все: имение, дом, людей, казну. Очень часто младшие затевали интриги, дабы избавиться от старших, движимые чувством несправедливости, завести и тщеславием. Эдмунд бы поступил так же, если бы не одно «но».       Перерождение дало для Эдмунда бесценный опыт, заставило посмотреть на жизнь под другим углом и пересмотреть многие взгляды. В прежней шкуре он бы, скорее всего, устроил бы Титосу борьбу за первенство, но... Смерть способна многому научить. Она же показала третьему сыну бессмысленность всех этих вещей и значимость других, самых неприметных, но более ценных.       Кабаниха ходила за мальчиком по пятам, никогда не оставляла одного и терпеливо ждала, когда придет ее время. Сидела у стойла, пока дети лорда ругались себе под нос и выскребали нечистоты. Спала у дверей в кабинет мейстера Квинса, который не хотел пускать животное в свое царство знаний. Пряталась под обеденным столом и сладко облизывала нос, когда Эдмунду удавалось незаметно подкормить ее лишним куском хлеба. Правда, эта радость длилась недолго и лорд Хостер запретил пускать ее на время трапезы.       Младший сын ощущал с ней какую-то связь, благодаря которой дрессировки давались очень легко, да и понимала собака чуть ли не с полуслова. Эдмунд списал все на свою особенность, что пришла с ним из прошлой жизни. Не было такого зверя, который бы не проникся к нему уважением, любовью или просто не подпустил бы к себе. Кроме одной несчастной овчарки.       Третий сын сидел на холодном дощатом полу своей маленькой опочивальни и при свете свеч искал у Кабанихи на ощупь клещей. Та смирно терпела, лишь слегка скалилась, когда мальчик кого-то находил и начинал выкручивать.       — Когда-нибудь он поймет, — шептал он четвероногой, что смотрела на него понимающими глазками. — Просто еще мелкий, чтобы здраво мыслить. Капризный и ревнивый. Согласна?       Вислоухая наклонила голову в бок и будто спрашивала его: «Ты дурак? Я собака». Сколь многого не видели люди, думал Эд, улыбаясь ее умному поведению.       — Какая ты у меня умная.       Он почесал ее у шейки и под свисающими ушками. Кабаниха с наслаждением прищурила глазки и вытянула голову, подставляясь под ласки ребенка. Она встала на лапы и подошла к хозяину, чтобы оставить на щеке липкие слюни. Эд театрально скривился и тщательно вытерся рукавом.       Прошел указанный отцом лунный месяц, освобождающий детей от черных работ. Еще через три в крепость прибыл всадник из южного разъезда — даже в мирное время лорды беспокоились безопасностью своих земель. Их отряд заметил пересечение Красного зубца группой всадников под разделенным начетверо знаменем: в двух был зеленый дракон на белом поле, а в других — белая башня на черном. Вэнсы из Атранты.       На следующий день с севера прискакал юноша, оруженосец ленного рыцаря, и сообщил те же новости о движении всадников под знаменем серебряного орла на пурпурном поле — лорд Маллистер со свитой.       Весь двор готовился встречать знатных гостей, решивших посетить скорые именины наследного сына лорда Блэквуда — Титосу должно было исполниться одиннадцать.       Эдмунда на это время освободили от работ. На решение Хостера Блэквуда повлияла его жена, которая не хотела, чтобы другие лорды видели, чем занимался их сын. Поэтому мальчик был непривычно чист и ухожен, одет в подобающие знатного отпрыска одеяния и больше не путался с черню. Как и положено, семья встречала гостей по всем правилам гостеприимства у входа в чертог.       Первыми прибыли Вэнсы. Массивные ворота из окованного железом дуба раскрылись перед группой легких и тяжелых всадников. Среди них был лорд Норберт, не молодой мужчина в добротных одеждах и лысеющей головой. Он постоянно щурился, будто ему противно все, что попадалось на глаза, даже владыка Воронодрева.       Всадники спешились только после своего господина. С нескрываемым отвращением на морщинистом лице, лорд Норберт вперил в Хостера жгучий взгляд и направился прямо к нему. Блэквуд с хмурым видом наблюдал за его приближением. Хозяин Атранты остановился в одном шаге. Их лица напряглись, сдерживая веселые улыбки, пока разом не засмеялись на весь двор.       — Ах, Хостер, пень ты старый! — воскликнул Норберт, раскинув руки для крепких объятий.       — Норбет! — не скрывал радости Хостер, похлопал по спине старого друга и слегка отстранился. — Что с глазами? Лицо такое, будто тебе в сапоги нассали.       — Ай! — махнул рукой лорд Вэнс. — Слепну я. Мой мейстер, бездельник проклятый, сказал, что это возрастное… Ну что, познакомишь с детьми? Алира, ты, как всегда, прекрасна.       В золотые годы, как называли молодость, Хостер и Норберт приняли участие в войне Девятигрошовых королей и встретились на Ступенях, где разделили тяготы кровавых битв. Они не сыскали славы и богатства, не обрели всеобщую известность как Бринден Талли или Барристан Селми, но вдоволь насмотрелись на реки крови, хотя больше было на собственных руках.       Ближе к закату дозорные сообщили о всадниках с севера. Лорд Корбер Маллистер ехал в сопровождении свиты из числа рыцарей и их оруженосцев, а на руках вез хмурого как туча мальчишку. Второй сын, Джеффори Маллистер, всего на год старше Ронаса, считал поездку несправедливой. У него был свой пони и он хотел бы ехать рядом с отцом, но тот решил иначе и посадил перед собой — так было быстрее.       Владыка Сигарда был настоящим идеалом рыцарства и добросовестности, при взгляде на которого у Титоса бежали слюни. В переносном смысле. Лорд Корбер был галантным человеком, с дружелюбной улыбкой и хорошими манерами. Если бы не седина, что поедала последние каштановые волоски, и не тускнеющий с годами серо-голубой взгляд, то он бы покорил сердца многих дам. Но увы, вряд ли кому понравился бы обветренный, с множеством морщин, мужчина.       В чертоге стало шумнее. Сдвинули столы в главном зале, чтобы уместить знатных вельмож и остальных гостей. С кухни без остановки поднимался дым, запах свежезажаренного мяса распространялся в каждую комнату, а из погребов достали бочонки вина. Слуги без устали выносили новые блюда и в нетерпении подбирали слюни, ведь все, что останется на столе, достанется им.       Титос улыбался до ушей и не мог нарадоваться вниманием к своей персоне. Более того, он сидел по правую руку от отца и по левую лорда Вэнса, находился в компании великих лордов, а не младших братьев. Но первенец вел себя непривычно скомкано, а на лице то и дело пробегала тень воспоминаний недавних дней. Мальчик благодарил Старых и Новых богов за то, что его именины проходили именно сегодня и знатные лорды не видели его позора. Он бы не пережил такого унижения перед их глазами, тем более перед лордом Корбером.       — Эд, ты чего делаешь? — наклонился к брату Ронас.       Младшие сыновья лорда Блэквуда сидели по другой конец стола после леди-матери и были далеко от центра всеобщего внимания. Поэтому никто не замечал, как Эдмунд ковырял в тарелке еду и постоянно перемещал составляющие пищи.       — Думаю, — немного ворчливо ответил Эд, смещая куском мяса горсть варенной каши. — Мейстер Квинс так и не объяснил, как он поставил мне шах и мат. Я пытаюсь смоделировать нашу игру.       — А-а-а... — протянул Ронас, хотя на самом деле не совсем понимал, чего хочет добиться младший. Тем более ему не была интересна та настольная игра, и находил ее скучной и сложной. — Ну... ладно. А разве тебе не интересно что подарят Титосу? Вон, глянь только. — обратил его внимание Ронас на другой конец стола, с интересом наблюдая, как лорд Маллистер выудил стилет в украшенных серебром ножнах и вручил его виновнику торжества. — Вон, лорд Маллистер нож подарил… А лорд Вэнс… я не знаю, что это…       Ронас задумчиво прожевал кусок мяса, поглядывая на другие столы с гостями и придворными. Эдмунд перестал ковыряться в тарелке, так и не найдя ответ на свой вопрос, о чем говорил его расстроенный вид.       — Ты ему завидуешь?       — Кто? Я что ли? — переспросил Эд, немного удивленный таким вопросом. — Рон, посмотри на него: мальчишка с комплексом неполноценности и недостатка внимания радуется как малое дитя вниманию окружающих.       Лорды с энтузиазмом обсуждали общее прошлое, завязанное на войне и турнирах, в которых принимали участие. Титос слушал их с нескрываемым восхищением, разве что рот забыл открыть, но мялся на стуле и время от времени хмурился. Джеффори, сидевший подле своего отца, увлеченно обгладывал кость.       — Что-то я не вижу радости в его глазах.       — Просто он еще не забыл моей оплепухи, — в миг повеселел мальчик, неосознанно нащупав языком отсутствующий молочный зуб.       — Я не понимаю, почему вы ссоритесь. Мы же братья! — воскликнул второй сын, вторя словам их отца, но вместо согласия Эд одарил его скептическим взглядом, прежде чем отвернуться. — Ну подумай: кто если не мы будем рядом и помогать друг другу? Мы станем верными соратниками, на которых всегда можно положиться в трудную минуту... Эд, что ты делаешь?       Ронас ничего бы не заподозрил, если бы не странное шевеление под столом. Он мельком глянул на лордов, убедился, что в их сторону никто не смотрел, и откинулся на высокую спинку стула. В главном зале чертога было недостаточно светло, но второй сын смог различить спрятавшуюся в тени, между ног брата, Кабаниху.       — Отец запретил впускать ее, — нахмурился Ронас и поглядел на Эда в ожидании объяснений.       Эд напрягся. Он не хотел присутствовать на пиру в честь старшего брата и с большим удовольствием бы провел время с Кабанихой. Тайком провести собаку под носом гостей и прислуг было непосильной задачей, но он справился. Никто не заметил и мальчик надеялся, что так оно и останется. Эд посмотрел на брата с опаской, прекрасно представляя реакцию отца на непослушание и соответствующее ему наказание.       Ронас ободряюще улыбнулся:       — Не волнуйся. Я не скажу.