Ангел Легиона

      — Это всё, что ты услышал? — она метнула взгляд через отражение в зеркале. К счастью, Барнс не подошёл. Сделав шаг через порог, он остановился, убрав руки в карманы брюк. Ещё бы подбородок так горделиво не задирал. — Славно…       — Следующий вопрос про фотошоп, — и это была явная попытка кривоватой усмешки.       — Фотошоп — это графический редактор, а теперь выйди вон.       — Надо же, пускай хамишь, но ты умеешь со мной разговаривать. А ещё обратила на меня внимание.       — Обделённый какой, — не выдержала она и обернулась, поджав губы. Уже не было ни нужды, ни шанса переиграть — намёк на кривизну его усмешки стерся, и теперь на лице явное довольство. — Тебе внимания не хватает? Сейчас верну церберов.       Ну, она же хотела, чтобы он очнулся и, будучи напротив… Как же там было в её истеричных и эгоистичных мыслях ночью в больничной палате? Ах, да, Алекс яростно хотела, чтобы чёртов Сержант говорил с ней, упрекал, спорил и слушал. Судя по тонне наглости в его усмешке, он и сам этого хочет. Он точно настроен и на упрёки, и на спор. А ещё он захочет слушать. Она тогда хотела, чтобы он открыл свои чёртовы глаза. Его чёртовы глаза… Мысли заполнила навязчивая идея взять его лицо в ладони и заставить Сержанта не отводить взгляд. Возможно, Алекс пришлось бы попросить об этом.       Захотелось просить…       Новая дрожь взбудоражила тело, взорвавшись между лопатками противным покалыванием. Передёрнув плечами, Алекс шумно выдохнула. Призналась самой себе в поражении, невменяемости, в невозможности мыслить головой, а не чем-то другим. Чем бы то ни было. Мотнула головой и снова отвернулась к зеркалу.       — Вон пошёл, Барнс. Я не в настроении.       Несколько шагов за спиной. Надежда в груди визжала, что шаги удаляются, пока справа не протянулась рука Барнса. Всё содержимое аптечки, что Алекс успела расставить перед собой, Баки махом сгреб, отодвинув в сторону.       — Ты что себе позволяешь?!       — Всё, что вздумается, — гудит его низкий голос ближе дозволенного. А в следующее мгновение, взяв её за плечи, Барнс поворачивает Алекс к себе лицом. Подхватывает за бёдра и грузно усаживает перед собой задницей на столешницу у раковины.       — Ты женщиной ошибся! — у Алекс потоки искреннего возмущения бушевали в колотившемся сердце и коротких задышках в попытках подбирать хотя бы какие-то слова, кроме брани. Брань не сорвалась с губ, в отличие от болезненного шипения, когда высокий пояс юбки впился в кожу прямо под шрамом.       — Кто обрабатывает рану, не потрудившись расстегнуть… — отчитывает её он, тянувшись к ползунку молнии сбоку юбки.       — Убрал свои руки и вышел вон!       — Да замолчи же ты наконец-то! — сорвался Барнс, на мгновение удивившись наступившей тишине. Успел даже насладиться шоком в глазах Кетлер.       Она уставилась озадаченно в стену напротив, то приоткрывая рот, то закрывая. А вот и насупилась, а глазки-то бегают в стороны так растерянно. Баки с усилием сдержался от очередной колкости насчёт действенного способа заставить эту женщину замолчать. В тишине едва слышен краткий звук бегунка молнии, приспущенного на несколько сантиметров, чтобы ослабить пояс юбки. Его пальцы лишь слегка соприкоснулись с её кожей. Прикосновение длилось меньше одного удара сердца, но этого было достаточно, чтобы по всему телу Алекс прошёлся тонкий электрический импульс. Мышцы напряглись, сковывая плавность даже дыхания, а по коже побежали гнусные мурашки. Что бы Барнс ни задумал делать дальше — он медлил. Хотя, быть может, именно это ему и нужно. Чтобы узнать, ей нужно хотя бы обернуться к нему, а не прожигать взглядом входную дверь в безмолвии.       — Те убитые судьи… — Барнс поочерёдно рассматривает каждый флакон и банку из аптечки. — Есть подозрения, что они были коррумпированы. И зацепки по взяткам тянутся к тебе.       Это не прозвучало как вопрос, и Алекс молчит. Секунда, вторая — на что получает лёгкий тычок пальцем бионики в бедро.       — Это официальный допрос?       — Мы учимся диалогу, — отвечает Баки, и Алекс позволяет изогнуться правому уголку рта, чтобы он этого не видел.       — Некоторые из судей тормозили продвижение по делу Stark Industries. Восемь переносов слушания. У меня были сжатые сроки. А любые разговоры о зацепках — не более чем домыслы. Нет ничего, что указывало бы на меня или на Stark Industries непосредственно.       — И это всё, что ты можешь сказать об их убийстве?       Нет конкретики в вопросе. Можно упустить конкретику в ответе.       — Это была моя самая недолгоиграющая инвестиция, — Алекс передёргивает бровями и, поворачиваясь, тянется к бумажным полотенцам. — Мазь нужно стереть…       — Руки! — одёргивает он, возвращая её ладонь обратно к поверхности столешницы. Эта невыносимая хрипота в его голосе…       — Учимся диалогу, говоришь?       — МЫ учимся, — язвит Сержант, его губы растягиваются в тонкую жеманную улыбку. Глумится. — Откуда рана?       Бумажным полотенцем Барнс медленно проводит по краю шрама, стирая плотный слой вязкой мази. И снова его случайное касание к коже. Случайное и совсем невесомое. Этого достаточно, чтобы Алекс зажмурилась, словно играя в прятки со своими же мыслями. Это не она здесь и сейчас сидит рядом с ним, перед ним, раскрытая и уязвимая из-за этих взбудораженных его ничего не значащими прикосновениями мыслей. Раскрытая и уязвимая. И дело не только в том, что она практически раздета физически. Не в том, что те сучьи мурашки по коже не только не проходят, но и усиливаются. Усиливаются вместе с чужим дыханием напротив. Это всего лишь детали. Она не понимает мотива. Барнс ведёт себя более чем странно. Эта забота. Это забота? Почему он здесь? Зачем делает то, что делает? Почему так спокоен? Если, конечно, он спокоен. Она раскрыта и уязвима от того, что не понимает. И вместе с тем, пока она раздета, пока позволяет ему прикасаться к коже, пока позволяет быть рядом, и пока её мурашки по коже не дают сосредоточиться на её набухших сосках… Мысли сбились. Мысли в её голове сбились. Вот почему она уязвима.       — Почему ты не заступился за Шэрон? — вопросом на вопрос парирует Алекс, стараясь выглядеть как можно более равнодушной.       — Она не нуждалась в моей помощи, — без промедления отвечает Баки, сгибая полотенце пополам и захватывая новый участок кожи.       — Я спрашивала не о помощи.       Его движения замирают. У Алекс покалывает по позвоночнику, намекая нутру, что Сержант именно сейчас пристально всматривается ей в лицо. Пытается поймать её взгляд. «Да пожалуйста!» — кричит её нутро, и Кетлер поворачивает к нему лицо, отвечая таким же выжидающим взглядом.       — Откуда рана?       — Несостоявшееся покушение.       — Вот как. И чем же ты его заслужила?       — Серьёзно? — изумляется Кетлер, а в груди вздымается нечто тёплое и вихрем просится на свободу. Ещё и такой бестолковый вопрос от Сержанта — бесконтрольная улыбка сама расползлась по её губам. На выдохе Алекс хотела выпустить это нечто из груди, а оно предательски защекотало по всему телу. И этот взгляд напротив… и его чёртова ответная полуулыбка.       Теперь под рёбрами щекотно. Алекс отвела взгляд от глаз Сержанта вниз к его губам. По его губам она и читает новый вопрос, не слыша ничего, кроме шума собственного пульса в ушах.       — Почему об этом покушении никто ничего не знает?       «Думай, Алекс, думай головой. Выдохни. Постарайся отвлечь внимание.»       — Ну-у-у, невыгодно, — тянет Кетлер на выдохе, махом головы откидывая пряди волос с плеч за спину. Плечи и ключицы пробрало прохладой. — У меня много планов приведены в действие. Но это покушение, как и последующая шумиха, связанная с ним, сейчас не пошли бы на пользу ни одному из них.       — Расчётливо.       — Спасибо, — кивает Алекс.       — И что стало с нападавшим?       — Сбежал.       — Сбежал, — повторяет Барнс. — Рассмотрела его?       — Увы, — пожимает плечами Алекс, — было темно.       — Конечно, было темно…       Ещё немного, и вибрации его голоса окончательно выплавят ей последние здравомыслящие мысли. Они и так уже соображают с помехами, отчего Кетлер упрямо смотрит Барнсу прямо в глаза. А потом, скорее изменяя самой себе, слегка поддаётся вперёд и, снизив голос практически до шёпота, спрашивает:       — Сержант, мы учимся диалогу или повторениям?       В ответ — сначала невесомая, но едкая ухмылка на расстоянии меньше локтя. Затем Джеймс копирует её, наклоняясь ближе. Рот Алекс машинально приоткрылся, готовясь ловить его дыхание в тех жалких сантиметрах у её губ. Его чёртов рот… Её чёртовы набухшие соски… Да, она готова просить.       — Ты была в тот день в здании суда, — не вопрос. Утверждение. Абсолютно не те слова, которые она надеялась услышать. Мать его, совсем не те.       Скользкое разочарование смешалось с освежающим облегчением, и Кетлер, вздыхая от всей души, закатывает глаза:       — Нет.       Да. Он знает. Да, она была там. Баки нутром это чувствует, понимает, и его нутро коробит и выворачивает наизнанку от её лжи. Ложь. Кетлер продолжает возмущаться, что-то бормочет себе под нос. Отвернула лицо снова к входной двери, и с каждым новым возмущением на её лице появляется новая гримаса. Барнсу стало любопытно, что иссякнет скорее: её запас кривляющихся масок или его терпение. Он не привык играть так.       — Вокруг одни сбрендившие, — бубнит Алекс, игнорируя взгляд Сержанта и то, что он снова продолжает возиться у её шрама. Знать бы, что он там делает, но для этого пришлось бы отвернуться от двери. А это чревато — опять встретиться с его взглядом. Поэтому она глушит любопытство и, воспользовавшись моментом, продолжает делать то, что умеет очень профессионально: лгать, играть и раздражать. — Я даже кофе сама себе не варю. Даже дома, когда одна… Суд? Пф-ф-ф…       — Знаешь, Джеймс… — не унимается Кетлер, начиная вертеться по сторонам. Она вырывает из коробки несколько бумажных полотенец и вытирает вспотевшие ладони. — Людям стоит меньше верить во всё, что говорят. Земля ведь на самом деле не плоская. И да, американцы действительно первыми ступили на Луну, это не видеомонтаж 70-х годов. Масоны — тоже выдумка, — палец за пальцем протирает полотенцем, бубня всё громче, чувствуя нарастающее напряжение в комнате. — Конкретно масонов нет, и нет никакого всемирного масонского заговора. Вообще всемирного заговора нет и быть не может. Как в такое можно верить, если люди даже об единых розетках договориться не могут? Ты же знаешь, что в Европе и Америке разные разъёмы розеток? Тебя это не бесит? Меня вот бесит.       Скомкав салфетки, Кетлер, не глядя, швыряет их в сторону раковины. Ладонями упираясь в столешницу, она готовится спрыгнуть на пол, решив, что её бесконечный поток слов — это идеальная возможность вырваться на свободу.       Показалось, что он способен предусмотреть каждый её шаг. Грубо и цепко Барнс обхватывает её подбородок, не давая ни спуститься на пол, ни шевельнуться вовсе. Шаг ближе, бионикой упирается в столешницу у её бедра и оказывается прямо напротив. Его пальцы давят на подбородок, заставляя повернуть лицо и требуя зрительного контакта.       — Скажи мне, Кетлер, ты считаешь меня идиотом?       — Нет, — цедит сквозь зубы Алекс и сжимает губы до побеления от злости.       — Ты можешь обмануть Дивера, Сэма… — новым рывком Баки крепче сжимает её под челюстью, пальцы вонзаются в кожу, прижимаясь к лицевым артериям. — Сдается мне, при хорошей мотивации, ты способна облапошить самого дьявола, Алекс…       Легкий скрежет пластин вибраниума доносится справа, у её бока. Барнс делает это нарочно, чтобы она услышала. Его бионическая рука медленно прогибается в локте, наклоняя его лицо ближе к её, не давая шанса вырваться из захвата. Его глаза удерживают её взгляд.       — Только какого хрена ты решила, что я поверю хотя бы одному твоему слову? Ты действительно думаешь, что я не распознаю свой удар под диафрагму? Два прокрута, чтобы зубчатой частью клинка разорвать поджелудочную и селезёнку. Моего ножа хватило бы, чтобы достать до сердца. Потому что это мой нож, и удар был моим.       Его ледяные глаза горят злостью, а каждое тихое дыхание так близко к губам Алекс обжигает её угрозой.       — Я бы умерла…       — Верно, — перебивает Баки. — Но вот ты здесь, вполне живая. И сердце у тебя нормально работает. Я ощущаю твой пульс. Он только на мгновение ускорился на один удар от твоего обычного.       — Ты слишком близко.       — К правде? — Барнс почти оскалился, едва размыкая губы, позволяя словам вырваться наружу.       Хищники чуют адреналин жертвы на глубоком, инстинктивном уровне. Так же, как они чувствуют свою добычу, им природой дано распознавать присутствие другого хищника. Иногда хищник ошибается и слишком поздно реагирует на присутствие конкурента, врага.       Алекс думала, что справится с теплом его дыхания, в каких-то сантиметрах от её лица. Но Барнс стал слишком близко. От него исходил жар, и этот взгляд, холодный и искрящийся злостью, ничуть не снижал накал ни напряжения, ни растущей температуры в её теле. Его нужно бояться. Как и ему следовало бы сторониться её. Прямо сейчас отпустить, сделать шаг назад. Пока не воспламенились нервы, пока не запутались окончательно мысли.       Но её тело уже пылало. Кости ломило, и обычно твердый хребет словно поддавался вперед, тянул её к широкой мужской груди, к его губам. Безумная мысль разъедала рассудок — чуть раздвинуть бедра, сократить это крохотное безопасное расстояние между ними. Проклятая юбка в обтяжку. Алекс помнила, как Барнс был идеален между её бедер, даже когда был одет. Его запах тогда, смешанный с парфюмом, пьянил и усугублял всю ситуацию. Сейчас не было парфюма, лишь лёгкий запах больницы, который заполнил её ночь. Но ни воображению, ни, что страшнее, её телу это не мешало пылать и желать его снова.       Хочется видеть его без одежды, ощущать его кожу, пылающую под кончиками пальцев. Хочется почувствовать, как его мышцы играют от напряжения, постоянно видеть его глаза и бурю в них. Он рядом с ней такой большой и крепкий, а она рядом с ним… Уже давно влажная и пульсирующая всем телом.       Знать бы, где его грань. Он тогда почти переступил её. Всё почти случилось. Были не просто поцелуи. Не простые поцелуи. Разум пылает. Нужно либо вынудить его оступиться, либо сделать шаг назад. Он должен уйти или остаться. Поцелуй. Ей нужен чёртов поцелуй. Вспомнить. К чёрту логику — ей нужен мужчина, который был с ней столько лет. Вспомнить дыхание, прикосновения. Не повторить ошибок и не создать новых. Просто вспомнить.       Либо вынудить его отступить, либо оступиться, и Алекс обхватывает левой рукой его руку, всё ещё крепко удерживающую её за лицо. Она сцепляет пальцы на его запястье, точно отыскав точку пульса.       — Ты слишком близко ко мне. Ты нервничаешь, Джеймс? — шепчет она, внимательно следя за тем, как его губы, которые она готова просить о поцелуе, плавно изгибаются в ухмылке.       — Не люблю, когда меня заставляют сомневаться в собственном разуме.       — А сейчас, Джеймс? — правую ладонь Алекс перемещает на ладонь его бионики и изгибается навстречу его дыханию. Медленно. Тянется немного выше лицом, злорадствуя в душе, что Барнс позволяет. Он не ослабил хватку на её лице, но и не запрещает сокращать расстояние, не отстраняется. — Сейчас, Джеймс, ты сомневаешься? О чём сейчас тебя просит твой разум?       Чёртова юбка давит в бедра от такой позы. Набухшие и ноющие соски под кружевом выдают её с потрохами. По спине проносится освежающая дрожь, когда Барнс, помедлив, всматривается в её глаза и переводит взгляд через плечо к зеркалу. К отражению её прогнувшейся спины и глубокой ложбинке позвоночника.       Барнс внимает своему разуму или нет, но ему определённо нравится то, что тот нашёптывает ему в ответ. Реакция зрачков, даже у такого, как Баки, трудно контролируема. Алекс наслаждается моментом, наблюдая, как его зрачки расширяются. Она даже не думает сопротивляться, когда Барнс, не отводя взгляда от зеркала, освобождает свою бионику из-под её ладони и захватывает её волосы, отводя их в сторону. Теперь он полностью видит её обнажённую спину. Наклоняется совсем близко, щекой к щеке, губами к её уху, и Алекс, от напряжения, ещё больше изгибается, подставляя открытую шею.       — Ты лгунья, — вибрирует его голос у самого уха, ласкает её дрожащую кожу. Тело не готово и не хочет противиться, готово требовать. Вибрации проникают в кожу, расползаются костями и смешиваются с кровью, заставляя её кипеть.       Тугая тяжесть внизу живота и влага на белье только усиливаются…       — Ты задаёшь… неправильные вопросы, — шепчет Алекс, с придыханием, легко толкаясь щекой, забирая своё право нашёптывать ему на ухо. — Спроси меня, как сильно дрожат мои внутренности от тембра твоего голоса, Джеймс. Спроси, как по коже пляшут ураганы, когда я чувствую твоё дыхание так близко. Эти ураганы опадают в желудок и изворачиваются узлами так, что бедра… дрожью пробирает, — она выгибается, тянется выше, ближе. Тугость одежды, поза и его жар так близко давят на клитор, всё это приятно. Хочется извиваться, ёрзать на месте, видеть реакцию его глаз. Хочется лизнуть его за мочку уха.       Как же он спокоен и неподвижен, черт побери. Практически обидно. Она бы обиделась, если бы не наслаждалась даже такой теплой близостью. Когда она вообще так играла? Она не помнит. Ей нравится. Это заводит. Она получит свой оргазм рядом с ним, и плевать если одежды на ней меньше не станет, а он продолжит отыгрывать безразличие. Она получит оргазм, не будет его скрывать, будет наслаждаться.       Удерживает равновесие, все еще цепко обхватывая ладонь Барнса у своего лица. Его ладонь. Его пульс… ускорен. Из губ Алекс срывается дрожащий выдох и рваный вдох. Ликующие.       — Спроси меня… когда я ласкала себя в последний раз… кончая, выстанывала ли я твоё имя, Джеймс?       Пропадает хватка на её челюсти и тело пронзает новой безумной волной жара, когда Барнс лицом утыкается ей в основание шеи. Ощущение его дыхания такое острое и интенсивное. Он ведет носом по её коже, и у самой точки сонной артерии, у линии челюсти, Алекс чувствует движение его губ:       — Да ты уже готова.       — Да… — её голос дрожит от наслаждения. Она заторможенно понимает, что Барнс отводит её руки назад, направляя её ладони искать опору за спиной.       Еще не понимает, что он бионикой придерживает её затылок, а правой рукой под поясницу подтягивает её тело ближе к краю столешницы. Его губы на коже отвлекают. Невесомые касания, горячее дыхание. Не понимает, но во всех красках ощущает как Барнс медленно спускает лямку её бюстгальтера с левого плеча и продолжает скользить пальцами вдоль её руки. Как втискивает свою ногу ей между ног, насколько хватает растяжения ткани чертовой юбки, и Алекс инстинктивно пытается поддаться к нему навстречу бедрами. Провально. Треклятая юбка.       — Есть что-то, что тебе мешает? — издевается он.       Губы Джеймса касаются её ключицы. За словами следует теплое дыхание и, кажется, влажное касание — полупоцелуй, полуиздевка. Что не кажется, так это то, что Алекс, запрокинув голову и подставив тело к поцелуям, оглушительнее всех громких в мире звуков, слышит, как сглатывает.       Мерзавец.       — Ты горишь, Алекс.       Она сгорает и, задержав дыхание, отчаянно отдается трепету по коже от нового касания его губ. Громадный кувырок в животе, когда Барнс пальцами проводит по спине вниз, точно по линии позвоночника.       Всё ещё недостаточно.       — Пожалуйста…       — Пожалуйста что?       — Поцелуй меня, — горло давит от нового камня, сглатываемого гордостью. И полное забвение, когда он целует ключицу, шею, снова. Влажно, горячо. Ладонью подталкивает её задницу ближе к краю, и новый напор на поцелуй в плечо.       Вот она, её погибельная грань эмоционального самоубийства. И ты, Алекс, сама о ней просила, а, что самое страшное, намерена просить большего.       — Не так… черт, — вздрагивает всем телом от поцелуя у груди. — В губы, Джеймс, — игнорируя отчаяние в голосе, скулящее о её безумии и слабости. Отчаяние, разгневанное тем, что тело сейчас могут лишить всего в погоне за крупицей. — В губы…       Прохлада обдает кожу, где остались следы поцелуев. Поцелуев, которые резко прекратились. Жгучий страх открыть глаза, понять причину и обрушить свои надежды. И в следующий момент колючая дрожь, когда слова Барнса защекотали уголок её рта.       — В губы?.. — спрашивает Баки, и Алекс напряженно кивает, всё же встретив его взгляд. Знал бы он, чего ей стоило посмотреть ему в глаза сейчас.       И знала бы она, чего ему стоила эта её просьба.       Чувство глубокого оцепенения в груди, когда Барнс притянул её за затылок и впился в губы поцелуем. В тот момент, когда легкие остановились на вдохе, сердце перешло в режим работы на износ, колотясь о свою костяную клетку. Алекс отвечала на поцелуй. Да, целовала. То, чего она и хотела. То, о чём скрежетало внутри, наверное, в душе — его губы. И, дьявол, если у неё осталось ещё что-то от той души, она готова была отдать всё через этот поцелуй.       Поцелуй был медленным, но сильным, глубоким, властным. Полная власть. Он был тем, чего она хотела, и не был тем, к которому она готовилась. Отличался. Другой. С каждым движением его губ и языка скованность в теле сменялась изнывающим желанием, которое зарождалось глубоко в костях.       Не дать этому закончиться, не отпустить. Алекс левой рукой обвивает шею Баки, с наслаждением запутываясь пальцами в его волосах. С наслаждением и со стоном ему в губы.       Для неё стон был ликованием, для Барнса — ударом под ребра, срывающим ещё одну цепь удержания от этой женщины. Похожий стон он слышал в своих снах. Похожий. Этот был сильнее, слаще, притягательнее. Он не обратил внимания, когда её тело полностью подчинилось каждому его прикосновению, идеально поддавалось его касаниям и теснее прижималось к его собственному. И ему чертовски понравилось то, как она обняла его. Если разорвать этот поцелуй, заставив её вернуть руку к столу, а потом снова впиться в её чертовы губы с новым напором, гарантировало бы, что она снова его так обнимет… к черту, он был готов мучить и её, и себя.       Только Алекс уже второй рукой обвивает его за плечи, выгибается в его тело и бедрами пытается… Снова её стон в его губы. Стон отчаяния и грусти. Ах, да, юбка. Чертова юбка и чертова молния на ней.       Не разрывая поцелуй, Баки нащупывает бегунок молнии, пытаясь оттянуть его вниз. Не поддается. Молния только до середины юбки, и в ответ на её стон возвращается его тихий рык.       — Не вздумай рвать, Джеймс, — Алекс опускает руки и, упираясь ими в столешницу, приподнимает задницу. — Мне не во что переодеться.       — Мне почти жаль, — возвращает он со сладкой усмешкой ей в губы и рывком задирает проклятую юбку ей до талии. — А теперь верни свои руки туда, где они были.       — Что-то я не ощущаю твоих губ там, где они должны быть, — Алекс лукаво улыбается в ответ.       Тут же задыхается, когда Барнс, схватив её обеими ладонями за задницу, тянет на себя, в себя, и Алекс сквозь напрочь промокшее белье ощущает его каменную эрекцию в брюках.       — Руки, Алекс.       Сотрясающая дрожь проносится по её телу ураганом. Алекс даже не скрывает её, содрогаясь в наслаждении от приказного тона, глядя прямо в серые глаза напротив. Повторяет своё объятие левой рукой плавно, но с напором, прочесывая ногтями его волосы. Обвивает рукой его шею, остановившись ладонью на затылке. Тянется к мужским губам и подмахивает бедрами.       — Руки, Джеймс. Ах… — срывается её новый стон, когда она тем махом бедер получает то необходимое ей трение о его пах.       — А как же губы?       — Дай мне всё.       Он. Всё, что ей нужно. Всё, о чём может сейчас бредить отуманенный рассудок. Картинка плывёт перед глазами, и нет ни сил, ни желания открывать их, сосредоточиться. Страх лживых галлюцинаций. Всё происходит так быстро, а в разуме всё тянется медленно, горячей сладкой патокой плавя рассудок.       Он. Его губы у неё на шее. Его поцелуи жгут пламенем на коже.       Он. Крепче прижимает её бионикой, словно её норовят украсть у него. Сильнее удерживает её, словно она в состоянии прекратить эту безумную, эту жадную на поцелуи пытку. Она и дышать не может. Грудь так сдавлена вожделением и страстью, что лёгкие едва раскрываются под гнётом кипятка в крови.       Он. Влажно целует ключицу. Она лишь может жадно выдыхать тот огонь, что раскалил ей грудь от самой страсти его губ. Зарывается ему пальцами в волосы. Дрожит. Как хочется вонзиться ногтями в спину, схватиться ещё крепче.       Он. Снова не даёт его целовать. Жадный. Лишь слушает её стоны. Её вдохи.       В какой момент она самой себе не принадлежит? В тот самый, когда он нежно прикусил через невесомое кружево бюстгальтера её сосок. В тот самый, когда начали ломаться преграды.       — Джеймс… — пытается шептать, и он наконец-то накрывает её губы поцелуем, спуская вторую шлейку бюстгальтера. — Джеймс… — задыхается, когда он спускает кружева, оголяя грудь. — Джеймс… — срывается с её губ мольба.       Он. Дьявол, он так же невменяем. Она слышит его сердцебиение, оно столь громкое, как и её собственное. Барнс что-то шепчет ей в уста, и его шепот песчаной дрожью разливается ей в низ живота. Там так давит. Пульсирует. Её тело измывается.       Новый поцелуй, и его правая рука скользит по её коленке вверх к бедру. Поцелуй, и ладонь ныряет под края юбки, сжимая задницу. Пальцами натягивает резинку кружевного белья. Тянет резинку, и кружево между ног с приятной болью впивается в набухший клитор.       К чёрту всё, мерзавец! Никаких заминок с расстегиванием ремня на его брюках. Никаких остановок с пуговицей брюк. Никаких колебаний, когда Алекс запускает ладонь ему под бельё, обхватывая твёрдый и крепкий член у основания. И никаких сомнений в продолжении, когда её губы пожирают его стон.       Вакуум, сквозь который пытается прорваться уже третий по счёту звонок её мобильника за дверью, в кабинете. Время застыло. Секунда. Ещё одна. Сердце обгоняет ударами время на часы. Он так напряжён, а взгляд помутнел от желания.       — Это я могу рвать?       — Купишь новые, — успевает ответить Алекс, и слуху доносится лёгкий треск резинки её белья.       Барнс впивается поцелуем в губы и сильнее притягивает её за бедра к себе. Секундное огорчение, когда Алекс вынужденно убирает ладонь от его твёрдого члена, чтобы стянуть с него чертову футболку. На нём слишком много одежды. Ей нужна его кожа и каждый сантиметр его тела. Сейчас, пускай только сейчас, но он принадлежит ей. Джеймс-мерзавец-Барнс в этот момент принадлежит ей!       Его тело, напряжённые мышцы на спине играют под её пальцами так, как она и хотела! Его грудь вздымается и напрягается под её губами. И это всё из-за неё. Из-за неё его дыхание такое глубокое, неровное. Из-за её движений и ласк его сердечный ритм сбивается. Алекс проводит языком по шее Джеймса, точно по выступающей вене, а рукой, ей кажется, пытается спустить ему брюки. За мгновение до того, как она планировала губами обхватить мочку его уха и горячо её всосать, за мгновение до того, как она хотела схватить его за задницу…       Барнс сгребает бионикой её волосы, держа у корней, и отводит её от себя. Не опуская взгляда с её глаз. За мгновение до того, как входит в неё членом, разрушая все её мысли. Одним толчком, крепко, глубоко. Перехватывает её запнувшееся дыхание, дрожь ресниц. Подхватывает её под коленкой, поднимая ногу выше себе на талию. Ещё одно ровное движение его бедер, ещё один толчок, медленный и такой же глубокий.       Широко распахнутыми глазами Джеймс наблюдал за разгорячённым лицом Алекс, отмечая её прерывистое дыхание. Вместе с тем старался сдержаться, не выдавая своего напряжения тем, как она содрогалась в его руках, как она сжималась внутри, плотно принимая его член. С его новым толчком её колени дернулись, а с губ сорвался судорожный всхлип. Она не отрывала взгляда от его лица, смотрела в глаза, тихо постанывая, пока он так чертовски полно заполнял её. Наслаждение в её возбужденном выражении лица, в этом румянце, зажигало сотни огней в его теле. Огни раскалялись, проносясь невидимыми ожогами по спине, к плечам, оседая на шее. Да, она была прекрасна, и сейчас он хотел её всю.       Аромат кожи Алекс — фрукты — казался тем же, что и прежде. Сейчас было отличие. Её возбуждение и адреналин смешались с парфюмом, и этот новый аромат пьянил и околдовывал. Барнсу захотелось, не останавливая свои толчки, зарыться носом в её шею, зарыться между грудей. Чертовски привлекательная грудь. Да, хотелось прямо сейчас провести языком по каждому соску, раздразнить и довести её до безумства, прикусив каждый. И погибнуть прямо здесь, в её руках, тоже почему-то захотелось.       Алекс крепко вцепилась одной рукой в край столешницы, пока второй обнимала Баки. Ему это понравилось, да, ему понравились её объятия. Её стоны стали немного громче. Это была настоящая пытка. Она мечтала о его руках и губах на своём теле, представляла, как это будет ощущаться. И вот это превосходит всё, что мог придумать её отчаянный разум. То, как он заполняет и растягивает, то, как смотрит на неё. И это немыслимое давление в теле, что с каждым его глубоким толчком проводит через каждую её клетку новый, всё более сильный электрический разряд. Давление требует выхода. Алекс, почти всхлипывая, отпустила вздох, цепляясь крепче за мужскую шею, пропуская через себя и отдаваясь своему оргазму в его руках.       Так крепко и сильно, будто она была очень давно голодной, Алекс задрожала в руках Баки. И пока её тело онемело, пока дрожали её плечи и бедра, Барнс фильтровал и отсеивал всё, что было не связано с тем, как она прекрасно сжимала его член. Горячо. Слишком. Давая ей пережить свой оргазм, он прижал её к своей груди, утыкаясь лицом ей в шею у изгиба плеча, и наслаждался, почти молясь отсрочить свой. Ему было недостаточно, а её тихие, но сладкие полустоны и тяжёлое дыхание только усугубляли ситуацию.       — Где же моё имя, Алекс? — вибрирует в шею его голос. Новый толчок, ещё один, слегка отрезвляют напрочь расслабившийся женский разум.       Вялая разморенная улыбка ласкает его ухо, и Алекс крепче обвивает его торс ногами, ловя его движения и подстраиваясь под его ритм. Крепче прижимается к его груди своей грудью, и Барнс снова вспоминает свои желания.       — Алекс? — оставив лёгкий укус на её плече, Баки бросил взгляд в отражение зеркала.       — Джеймс?       — Держись.       Очень мало можно было ожидать от её расслабленного и одурманенного разума, только не удивлённый и скорее весёлый вскрик, когда он подхватил её под бедра и, сделав несколько шагов назад, уселся на диванчик, опуская Алекс к себе на бедра. Она ещё и хохочет ему в шею.       — Хвала дьяволу, ты не удумал разложить меня в кабинете на столе для совещаний. Ответные неразборчивые слова Баки теряются за поцелуями в плечо, пока он крепко сжимает её за задницу.       — И ты снова не там, где должен быть, Джеймс, — подставляя его поцелуям шею, говорит Алекс, ещё не понимая, что Барнс не слышит ни единого её слова. Или слышит, но только то, что ему необходимо.       Только она захотела бунтовать от чувства опустошенности, как его ладони довольно грубо, ещё сильнее стиснулись на её ягодицах, приподнимая и опуская, возвращая желанную наполненность его членом. Сладкий женский вскрик заглушил очередной звонок мобильного. Это не особый телефон, и плевать, плевать, плевать. Его член ощущался так глубоко, так прекрасно. Алекс, шире разведя бедра и держась коленями за опору дивана, запустила обе ладони в волосы Барнса. Путала пальцами, ногтями проводила по коже чувственно. И, пока он абсолютно идеально выцеловывал ей шею и ключицу, спускаясь поцелуями к груди, Алекс сама задала ритм.       Пускай и приглушённые, но она не сдерживает стоны, даря их ему с удовольствием. Хотелось больше тепла, сильнее касаний, глубже под кожу, быстрее повторить. Дурманят мысли, что контроль утерян, и она тому причина.       — Не спеши, — слова Барнса растворяются в пространстве. Снова и снова насаживаясь на его идеальный член, Алекс не вникала в слова.       Джеймс дошёл медленными, но жадными поцелуями до её груди и почти вобрал в рот сосок. Чёрт бы побрал эту женщину и её движения. Чертовски близко и очень мало. Снова хватка бионикой у корней волос. Шлепок по заднице и живой ладонью, Барнс сжимает Алекс за ягодицу, толкая глубже на свой член и приостанавливая её.       — Я сказал не спеши, — угрожающе шепчет он вплотную к её губам, и тут же ухмыляется, увидев, как она вздрогнула и сжалась всем телом, стараясь прижаться к нему грудью.       — Ладно. Как скажешь, — отзеркаливает ухмылку Алекс. Она обеими руками обнимает Баки за шею, подставляя к нему ближе свою грудь. — Я не буду спешить.       Вот только губы её так лукаво изгибаются, красиво рисуя очертания её слов в полуправде. В полуправде, потому что в следующий момент она нарочно сжимает мышцы влагалища, вынуждая Барнса вздрогнуть. Медленно приподнимается и, расслабляя мышцы, так же медленно опускается на его член. Снова резко сжимается, и Джеймс рвано вдыхает в ответ на её движения. Испытывает. Себя. Его. Обоих. Не разрывая зрительный контакт, она привстаёт и снова опускается медленно, как он и просил, крепко сжимая, как ему явно нравилось.       Обеими руками синхронно проводит кончиками пальцев по его шее и ключицам. На его коже проступила испарина. Она обводит напряжённые мышцы груди и торса. Хотела откинуться назад, упереться руками ему в колени…       — Поцелуй меня, — от Баки на выдохе слышится одна фраза, а её сознание прошибает глухим ударом, каждый волосок на теле встаёт дыбом.       Чёртова женщина. Сейчас её темперамент ещё более ощутим. Сейчас он возбуждает ещё больше. Он сам рванул её к себе, накрывая её губы поцелуем. Теперь уже сам ускорил темп и усилил напор. Пока поглощал её стоны, обхватил рукой за талию и направил на себя сильнее, глубже. До боли сжимал бедра. Так горячо и так приятно.       — Джеймс, — простонала она ему в поцелуй, ощущая, как её тело воспламеняется, как судорога пробирает мышцы бедер, как они подрагивают, и наслаждение нарастает у неё между ног. Предвкушение оргазма отдаёт вибрирующей щекоткой по спине, вводит в дрожь коленки. — Джеймс…       — Я чувствую. Я тебя чувствую, — возвращает он ей в губы. Впивается губами в тонкую кожу на шее у основания челюсти, прикусывает её, целует, и руками усиливает хватку за её талию и бедра.       Этот её стон был громче, ярче. Он был свободнее, пока всё её тело содрогалось и пылало. Барнс лишь немного сбавил темп, контролируя себя, пока Алекс, дрожащая, прижималась к нему всем телом. Он ощутил момент, когда напряжение в её теле стало ослабевать, и, крепко впившись ладонями в её задницу, подстроил её под свои последние быстрые и глубокие толчки. Отпустив клубившийся в груди вздох на последнем толчке, он вышел из неё и, притянув в последний поцелуй её губы, кончил ей на бедро, крепче прижимая к себе.       Ему нравились касания её губ. Очень. Барнс принимал их и наслаждался, отгоняя мысли дискомфорта от того, что Алекс оставляет поцелуи на его шее слева. Она положила голову ему на плечо бионики, и это должно быть точно неудобно. Запрокинув голову на спинку дивана, прикрыв глаза, Барнс внимал шелесту женского дыхания у него на коже и боролся с едкой идеей потревожить момент, переместив Алекс к другому плечу.       — Теперь как-то нечестно, — уткнувшись носом в его шею, шепчет Алекс. Губами так невесомо касается его кожи. Прикрыв глаза, она оставляет медленный и нежный поцелуй. — Я кончила дважды.       — Могу довести до третьего, — отвечает Барнс быстрее, чем успевает переварить свои хаотичные мысли.       И ничего. Ни нового касания её губ, ни повторного шелеста дыхания. Алекс на мгновение замерла в его руках. И вдруг засмеялась ему в шею.       — Я говорила о тебе, Джеймс.       Это не нормально и абсолютно нелогично, но ему нужны её губы. Сейчас. Так как он воровал её стоны через поцелуи, так в голову вьётся идея забрать эту улыбку. А вместе с тем увидеть реакцию в её глазах. Чёрт возьми, лишь бы эта её улыбка касалась её глаз.       Уже привычно сжимая ладонью её ягодицу, пытаясь оторвать Алекс от плеча и притянуть губами к себе в поцелуй, Барнс вдруг замечает, как веселое дыхание сменяется тихим шипением.       — Чёрт, — сжимает в недовольстве губы Барнс, понимая причину её дискомфорта. — Прости, — добавляет, нежно проводя пальцами по яркой отметине на ягодице Алекс, оставленной его хваткой во время секса.       — Ну, один-один, Джеймс, — шепчет Алекс ему под ухом. — Уверена, на благотворительном балу я оставила тебе не меньше своих визиток ногтями, — теплый поцелуй касается его кожи по линии челюсти.       Баки всё-таки улавливает момент и поворачивается к ней лицом, приковывая её взгляд. Да, её глаза «улыбаются и говорят», и от этого в мыслях становится только хуже.       — Что пошло не так в этот раз?       — Ты не одинок, — беззаботно пожимает плечами Алекс, словно и не осознает, что одной фразой выбила всю почву из-под его ног. За секунды. Чувствует ли она сейчас, как его грудь медленно сжимается?       — В прошлый раз тебя это не останавливало.       — Да, — в такт словам её пальцы с нежностью скользят по мужским прядям волос от шеи к затылку. — Порой я бываю слишком эгоистична…       Её пальцы в его волосах, неуловимое тепло этих касаний — это то, на чём Баки пытался сосредоточиться, вопреки разгорающемуся в груди отвратительному чувству… Только её шёпот уже не щекотал шею, он колол, как раздирало каждое её слово. Нужно что-то сделать. Необходимо встать, разобраться со всем, что было сделано. Он не за этим сюда шёл. Чёрт возьми, план был вообще другой, и план определённо не включал в себя секс с ней. Отличный секс, пускай Барнс и сдерживал силу. Он привык сдерживать силу, привык контролировать, но вот он вошёл в неё первый раз и едва не разрушил все свои установки.       «Ты не одинок». Теперь все те приятные сны с ней испарятся, если повезёт. Только Баки не столь удачлив в этой жизни, а потому её голубые глаза скорее будут грызть его совесть, чем являться в кошмарах.       Её глаза… Точно напротив. Алекс больше не прячется у него на плече и убрала руку из его волос. Выровнялась, ладонью упирается Баки в грудь, и вот то, чего он так часто хотел — смотрит точно ему в глаза. Читает ли она в них его мысли? Видит ли злость, направленную на самого себя? Если бы она могла, испытала бы дискомфорт, страх? Только она не может, да и, скорее всего, не хочет. Чего она жаждет, так это нового поцелуя, склоняясь к его губам так медленно.       Оттолкни. Отвернись. Уходи. Это гудят в голове его крики совести, пока тело покорно выжидает касания женских губ. Мягкого, тёплого касания. Алекс кончиком языка проводит по его нижней губе, точно напоминая, что нужно делать.       Оттолкни. Отвернись. Уходи. Не целуй. А он целует. Как прежде жадно. Удивляясь, как этот поцелуй так быстро загасил то мерзкое покалывание. Оно снова проснётся, стоит разорвать касания губ, но сейчас его нет — сейчас приятно. Он уже не ведомый дурманящим желанием овладеть ею, а ему по-прежнему нравится, как Алекс тает в его руках, как обнимая, она прижимается к его горячей коже своей грудью. Ему нравится контраст прохлады её сосков, и хочется снова осыпать её грудь поцелуями. Вобрать сосок ртом, согреть губами, и, лёгким прикусом, снова услышать её стон.       Да, сейчас, когда её поалевшие, зацелованные губы разорвут этот поцелуй хотя бы на секунду, он так и сделает. Или сделал бы, если бы Алекс не напряглась всем телом, настороженно поворачиваясь в сторону двери. Затаив дыхание, она прислушалась, странно смотря куда-то в никуда.       — Алекс?       — Чёрт, нам нужно одеваться. Сейчас, — шепотом отвечает Кетлер, слезая с его бедер.       — У тебя запланирована встреча? — удивляется Баки, на лету ловя свою рубашку.       Критическое мышление вернулось в норму, и, пока застёгивал брюки, Барнс следил за каждым движением Кетлер. Так быстро и слаженно собирались либо люди, прошедшие определённую подготовку, либо те, кому было привычно заниматься сексом в уборной, а через минуту уже сидеть за столом совещаний. Она убрала салфетками следы его спермы, натянула и расправила юбку, поправила бюстгальтер и уже застёгивает последнюю пуговицу на блузке.       Данных о военной подготовке у Кетлер нет, но репутация имеется.       — Не запланирована. Только кто-то усердно ломится в мой кабинет, — бухтит она в ответ, на ходу пальцами расправляя локоны волос. — Ты разве не слышал? Странно.       Да, он не слышал. Совсем ничего, кроме её сердцебиения.       — Пожалуйста, не выходи. Мы оба знаем, кто это может быть, — не оглянувшись, Алекс подхватывает что-то из сумочки с лекарствами у раковины и, отбивая каблуками о мраморный пол, идёт к двери.       Теперь улучшенному сывороткой слуху Барнса доносится, как щелкает замок на двери кабинета Кетлер и женские шаги, следующие за небрежным открытием дверей. Спокойные и лёгкие. Подросток или просто невысокая девушка, возможно, Мариса, но не Шэрон. Алекс лишь слегка приоткрыла дверь, чтобы выйти, и едва ступила за порог, как осеклась, замешкавшись на несколько секунд.       — Вот те раз, — слышен незнакомый Барнсу женский голос. — Я не вовремя? Ты какая-то помятая, Кетлер. Всё в порядке? Или я всё-таки помешала?       — Сутки выдались тяжёлыми, — прицокивает Алекс и, закрыв за собой дверь до щелчка, проходит к своему креслу.       — Что у тебя там?       Проследив взглядом за кивком незваной гостьи прямо к дверям уборной, Алекс небрежно хмыкнула:       — Там у меня пара пакетиков с кокаином и мятные конфетки.       Шелест обёртки привлекает внимание девицы напротив. Прокрутив в пальцах леденец, Алекс растянула губы в широкую лживую улыбку. Небрежно бросила обёртку на стол и закинула конфету на язык.       — Ненавижу мятные конфеты, — с безразличием в голосе девица осматривала Кетлер с головы до ног.       — Это хорошо, потому что именно их я тебе и собиралась предложить. Зачем ты… пришла? — уже хмурясь, растягивает паузу Алекс, следя, как у собеседницы дёрнулся уголок рта и изогнулась левая бровь. — Ладно, напомни мне своё имя.       — Серьёзно?       — Нет такого имени, — Алекс ёрзает языком леденец во рту, нарочно громко прицокивая им. — Или тебя папа не любил?       — Синтия.       «Убей. Вырви ей трахею. Вырви!» — взбунтовались тени в голове, что так смирно помалкивали последние часы. «Это она. Она. Давай насладимся и переломаем ей все кости! Давай насладимся!»       — А, точно, девка Аггера.       — Нет.       — Нет? Ну, тогда давай знакомиться — я тебя перепутала с другой.       — Я не работаю на него. Я работаю вместе с ним.       — Ага, — улыбается Кетлер, постукивая леденцом о зубы. — И чего пришла? Дарио послал?       — Тебе звонят, а ты трубку не берёшь.       — Мятные леденцы кушала.       — Неделями?       — Ага. Ты многое теряешь.       — Меня просили передать тебе привет.       — М-м-м, — раскусывая леденец, Алекс села и откинулась на спинку кресла. — Ну давай, передавай.       Теперь два кусочка карамели звонко постукивают о её белоснежные зубы, сверкающие за широкой и надменной улыбкой. В воцарившейся тишине эти постукивания звучали ещё насмешливее.       — Если бы в это кресло изначально сел Аггер, он бы уже показал желаемые нам результаты.       — Естественно, он ведь мужик, у него есть яйца. А я так, мятные конфетки посасываю.       — Какого хрена ты зациклилась на этих конфетах? Ты думаешь, я пришла сюда веселиться?       — Нет, я думаю, что тебя сюда послали те, у кого есть яйца. И ты изо всех сил пытаешься скрыть вызванное такой вопиющей несправедливостью своё недовольство. Гляди, всю дорогу ко мне тренировала дыхательную практику. Но ты дилетантка…       — Как поживает новый Капитан Америка и его дружок Барнс? — перебивает её Синтия, упираясь ладонями в поверхность стола напротив Алекс. — Тебя предупреждали держать их в стороне — ты не послушалась. Потом тебе сказали следить за ними. Ты следишь? Или ты только и умеешь, что выделываться перед Картер, рассказывая, как приручила себе супергероев?       «Давай, девочка, давай! Вспомни карие глаза мертвеца под двумя слоями клеёнки… Давай оторвём ей голову, разорвём её гнилой позвоночник… Сейчас! Давай, убей!»       — Твой брат просто так нанял адвоката для Барнса из той же фирмы, что отмазывает и твою задницу? — скалится Синтия, заправляя за ухо пряди своих ярко-красных волос.       «Зачем ждать? Давай сейчас, она так близко! Достань серпы, вспори ей глотку! Давай искромсаем её на части и разбросаем их по всей Преисподней! Убей!» — уже орут голоса в голове, как дикие, и криком своим почти учащают сердцебиение Кетлер.       — Мужская солидарность, знаешь ли, — в ответ усмехается Алекс, надеясь, что это была именно усмешка, а не угрожающий оскал. — Мальчишки, что с них взять?       — Через две недели будет важная встреча, — Синтия выравнивается в осанке и расправляет плечи. — Вы обязаны присутствовать от имени компании, а перед ней ты предоставишь полный отчёт. Если снова выкинешь какую-либо дурость или проигнорируешь — я набью твою глотку этими конфетами, а потом зарою под крыльцом Белого Дома, чтобы ты навсегда запомнила, под кем ты находишься.       Синтия покинула кабинет счастливой, прихлопывая ладонью себе по бедру. И только когда раздался шум закрытия дверей лифта и его спуска, Алекс вскочила со своего кресла, силой отталкивая его в стену. Зажмурилась, теребя на пальце обручальное кольцо. Крики теней всё ещё гудели в подкорках разума, дребезжали, упрекали и вибрировали яростью по всем костям. Кровожадные стервы, едва всё не испортили.       Запрокинув голову, Алекс размяла шею до хруста, пытаясь увести свои мысли туда, где она принимает самый горячий душ, который только сможет вынести. Зашторив наглухо окна в своей спальне, она зароется под одеяло, проспав достаточно, чтобы вытравить из разума червя, скрежещущего ей, что она скоро потеряет контроль.       «Уже потеряла», — очередное осуждение, и звучит оно с ноткой подвоха… Чёрт возьми, шёпот тени был напрочь пропитан ядовитым осуждением, а щелчок замка двери слева прозвучал одновременно с щелчком осознания в голове Алекс.       Всё. Нет больше давления на ушные перепонки, и ускоренного сердцебиения тоже больше нет. Сердце стало, и в тишине кабинета было чётко слышно только мужское дыхание.       Молчание затянулось. Ни Алекс, ни Баки не сводили с друг друга глаз. Почему он молчит? Он должен что-то сказать. Только и сама Алекс, словно язык проглотив, застыла каменным изваянием у своего стола.       «Притворимся мертвыми? Больными? Падай в обморок!»       «Уже потеряла. Дура! Александра, какая же ты дура». Нет отличия — навеяны эти мысли тенями или это она сама себя осуждает. «Ты запорола всё, что только могла запороть. Собственноручно. Собственными действиями, слабостью и губами. Принимала всё, что он предлагал, и отдавалась так, как он хотел. И ведь сама спровоцировала. Дура. Так хотела поцеловать, что дважды кончила, выстанывая его имя. А теперь главное, Алекс, — он всё слышал. И для безопасности всего, что ты выстраивала, возможно, ты бы и решилась ввести его воспоминания в безумие забытья, — но не сможешь. Ещё и сутки не отгремели, как ты сама же и закупорила последнюю лазейку для своей магии».       «Девочка, пока ты в панике и молчишь — он думает, выстраивает план. Ты должна что-то предпринять, дитя».       И Алекс предприняла, в этот раз особо не думая о последствиях. Интуитивно. Лишь когда будет засыпать сегодня ночью, она позволит себе задуматься, были ли её действия этим днём навеяны овуляцией, а интуиция — ведома отключившимся мозгом от холодного и расчётливого взгляда Барнса.       — Чёрт, — выдавила из себя Алекс, ещё раз раскусывая кусочки леденца. — Я забыла, что ты тут.       Подхватив со спинки стула пиджак, сумочку и телефон со стола, Алекс мысленно считала секунды и заключала с собой пари, каким будет ответный ход Барнса. Но он молчал. Да, следил за каждым её движением, казалось, даже за её вдохами и выдохами. Но молчал, что сбивало с толку. Она уже проскальзывала мимо него, направляясь к выходу из кабинета, а он всё ещё молчал, не предпринимая ни малейшей попытки преградить ей путь, пугать, угрожать. Вот теперь становилось действительно жутко. В голове счётчик секунд сменился на простой, банальный отсчёт до чего-то очень даже непоправимого.       Три…       И Кетлер, не оборачиваясь, «прощается»:       — Будешь уходить — не оставляй дверь открытой.       Именно так. Потому что «ДО КОНЦА».       Два…       В напряжении ожидания лифта. Следом никого, и полная тишина. Быстрым шагом по пустому холлу, к главному выходу, где остался припаркован её автомобиль. Барнс странно отреагировал. Очень странно. Он странный.       Завела автомобиль и ещё десять секунд, крепко держась за руль, просто сидела в машине, с опаской глядя в зеркало заднего вида, высматривая движение у входа в здание. Никого. Она завела двигатель.       Один…       До конца, потому что так правильно. Выжав педаль газа, Алекс покинула офис компании, и с каждым светофором её голову наполняли десятки мыслей, которые так прекрасно вытиснились при близости Барнса. Как же опрометчиво она себя повела. Захотелось всего раз вспомнить, ощутить… Но теперь с каждым его смелым и властным поцелуем она приобретала новые для себя воспоминания на будущее.

***

      Припарковав авто на отдалённой от посторонних глаз парковке, Алекс ещё два квартала шла пешком к намеченному ею месту. Этот крюк был занятным, но очень кстати для Барнса, который следовал точно за сигналом своих жучков: один подброшен в её сумочку, второй — спрятан на тыльной стороне «декоративной» броши на лацкане её пиджака. Жаль, что не довелось лучше рассмотреть её — чисто чёрный матовый фактурный металл со спиралевидными узорами. Он был более чем уверен, что это та самая брошь, которая всплывала в его воспоминаниях о событиях в суде. Это играло ему на руку — Алекс не расставалась с ней, а значит, это был проверенный вариант, пускай и для кратковременной слежки. Ничего, позже он позаботится о более надёжных вариантах.       Баки даже не пришлось следовать за ней по пятам. Когда жучок привёл его в район 10-й авеню в Бруклине, Барнс уже знал, куда направляется Кетлер. Правда, он не совсем понимал, зачем ей было сбегать на кладбище. Он вошёл с противоположного входа, следуя тенистыми аллеями практически к центру Грин-Вуда. Уже подойдя к месту, он заметил, как люди, прогуливающиеся парком, слаженно двигались подальше от центра.       Барнс остановился у одного из старых склепов, опёршись плечом о его стену, в тени нескольких широковетвистых клёнов. Вставив в ухо компактный наушник, он продолжал следить за передвижением своих жучков на дисплее планшета. Ещё несколько минут, и Кетлер оказалась не просто в зоне видимости, но и в зоне досягаемости радиочастоты. Она была одна, с букетом белых пионов, как по какому-то шаблону. Возложила цветы к памятнику и, присев на корточки, обхватила руками голени, уперев подбородок в колени. Молчит. Барнс в недоумении даже приподнял бровь. Сощурился, ожидая хотя бы чего-то, но перед ним была лишь молчаливая она у памятника Старку и прохладный ветер, проскальзывающий сквозь кроны деревьев, хаотично теребя пряди её волос.       Баки скривился, уводя взгляд в землю под ногами от короткой вспышки воспоминаний, — как он сгребал эти волосы в кулак, то наклоняя к себе для нового поцелуя в губы, от оттягивая от себя, вынуждая изогнуться и подставить своим поцелуям её грудь. Его взгляд теперь хаотично метался по сторонам, пробегая по окружающим предметам: деревья, надгробия, лавочки, камешек на пешеходной дорожке. Он снова вернулся к Кетлер, пытаясь понять, почему повёл себя как кретин, столь опрометчиво.       Он вышел вслед за Шэрон с целью узнать как можно больше о мотивах «атаки» агентства, которое, казалось бы, не должно касаться дел таких компаний, как Stark Industries. И что он получил? Ничего, кроме холодного общения с женщиной, которая, сев в машину Сэма, то и дело расспрашивала Барнса о его самочувствии, о его воспоминаниях о том дне… о том, что Кетлер говорила на допросе, и знает ли Баки, как ей удалось выйти на свободу. Шэрон спешила отчитаться перед начальством о провале, а на вопросы Баки о контрабанде, в которой обвиняли Кетлер, обещала рассказать за ужином. В конце, невзначай, она упомянула убитых судей и намекнула на причастность Алекс к их подкупу, пытаясь направить его мысли в это русло. Она уклонялась от вопросов, почему этим делом занято ЦРУ, а не ФБР, например.       Шэрон ушла, а Барнс достал с заднего сиденья рабочую сумку Сэма, прилежно упакованную Торресом всеми возможными необходимыми примочками. В голове начали складываться планы: внедрить в вещи Алекс жучки (чтобы отслеживать её передвижения и, при необходимости, слышать её переговоры на радиочастотах), и попытаться застать её врасплох.       Наглость — это то, чем она часто обезоруживала окружающих. Она любит бросать вызовы, как острыми словами, так и простым молчанием. Иногда она — сама деликатность, сияющая высокими манерами, а в следующий момент может лишить собеседника дара речи абсолютной бестактностью и вульгарностью. Этим она поддевала и самого Баки не раз. Что ж, если не прибегать к физической силе или откровенному хамству, он способен сыграть в её же игру, её же тактикой.       Да, заигрался.       Она заслана в компанию. С неё спрашивают о делах его и Сэма, а сама-то, актриса, как мастерски разыгрывает недовольство их визитами. Актриса… Она была под маской всё это время, она же — та, с кем он дрался на складах. Она самолично преподнесла ему флешку, чтобы увести его от её магии. Колдунья. И знаки на ней — те же, что и на нём. Она? И тут новая ветвь мыслей: способны ли колдуньи к регенерации? Он ранил её ножом, у неё шла кровь изо рта — внутреннее кровотечение, всего несколько суток прошло, а шрам уже затянулся. Настолько хорошо, что она, похоже, даже не испытывала дискомфорта, усаживаясь на его член с явным наслаждением.       — Чёрт, — прицокнул Барнс, вновь скривившись и с силой проведя ладонью по лицу. Неразборчивый шёпот в наушнике мгновенно привлёк его внимание назад к Кетлер. Всего несколько слов, словно шорох, ничего не слышно — может, из-за ветра. Нужно попытаться сократить расстояние. Как назло, поблизости ни одной души. Отдыхающие словно чумы сторонились этого участка парка. В нескольких метрах был ещё один старый склеп, и стоит попробовать укрыться за ним. Немного ближе — всё же лучше, чем разгадывать шарады ветра.       Баки сделал шаг, но тут же остановился, вернулся на прежнее место, внимательнее всматриваясь в человека, идущего к памятнику, у которого сидела Кетлер. Пожилой мужчина в кепке и спортивной ветровке нараспашку медленно приближался к ней со спины. Он остановился в шаге от неё, держа руки в карманах ветровки. Алекс даже не шелохнулась. Ни тогда, ни в момент, когда старик, достав руку из кармана, положил ладонь ей на плечо. Алекс не обернулась посмотреть на него, но шмыгнула носом и принялась ладонью вытирать себе по щекам.       «Я пришла сюда, чтобы пострадать в гордом одиночестве. Ты всё портишь, старик», — услышал Барнс через наушник.       «У тебя так ноги затекут. Пойдём, присядем на скамейку», — ответил старик частично знакомым голосом, и это всё, о чём успел подумать Баки, прежде чем впал в ступор. Кетлер кряхтя поднялась на ноги, поправляя юбку, а старик в этот момент поправил кепку, открыв Барнсу своё лицо.       — Какого хрена…

***

      — Фу, ты такой доброжелательный, что аж противно, честное слово. Сбавляй.       Алекс уселась на скамью в нескольких шагах от памятника, закидывая ногу на ногу. Достала из сумочки носовой платок и, пока старик усаживался рядом, беззастенчиво высморкалась.       — Плохой день?       — Первое, как ты меня нашёл? — не глядя на собеседника, Алекс подняла ладонь и начала отсчёт на пальцах. — Второе, зачем ты меня нашёл? Третье, почему ты ещё жив, Роджерс? — с карикатурной гримасой возмущения она вызвала у старика смешок.       — Есть ещё…       — Порох в пороховнице, — перебила она. — Ага, я это уже слышала. И от тебя же. Ты повторяешься. Это старость.       Стив легко засмеялся, снял с головы кепку и провёл ладонью по седым волосам.       — Знаешь, стар тут я, а ворчишь без умолку только ты.       — А я и не утверждала, что молода. Ни-ког-да! Нет. Итак, ты издал мемуары и раздавал автографы неподалёку? Кормил голубей? Кто меня сдал? Никто не знал, что я тут — это было спонтанное решение.       — Парни тут на экскурсии. Я видел, как ты вышла из цветочного магазина с букетом пионов. У кого-то шпионская сеть из Вдов, а у меня опыт.       — Ох! Опыт! Как они?       — Прекрасно. Подростки — это всегда прекрасно…       — Это ужасно, — подхватила Алекс, начиная смеяться.       — Да, это ужасно, — улыбнулся в ответ Стив.       Легкие порывы ветра заигрывали с её волосами и празднично бесновались в верхушках крон деревьев вдоль всей аллеи. Солнечные блики прыгали по асфальту, как будто наперегонки друг с другом. Не так далеко слышалась городская суета, сигналы машин. Молчание двух людей было комфортным.       — Я облажалась, — с придыханием нарушила тишину Алекс, не сводя глаз с солнечного пятна по ту сторону тропинки.       — Сильно?       — Не то чтобы… Просто я не люблю лажать.       — Это как-то связано со взрывом в суде?       — Нет, но те события подлили масла в огонь.       — Как он, в порядке?       — Позвони и спроси! — Алекс резко швырнула в ответ театральное негодование. — Знаешь, он умеет пользоваться эмейлом и Фейсбуком, но можешь послать ему телеграмму — он оценит.       Легкие улыбки на их лицах. Только улыбка Алекс сползла на нет, стоило ей снова отвернуться и погрузиться в свои мысли.       — Публичное мочеиспускание, серьезно?       — Да как ты?.. Ты бы видел, с какими лицами они это писали!       — Знаешь, помощь лишней не бывает, Алекс, — глубокий и спокойный вздох Стива словно подготавливал почву для следующих слов, и Алекс приподняла пытливо одну бровь. — Поговори с Шэрон, она…       — Вот дерьмо. Нет!       — Алекс, она поможет, — не унимается Роджерс, пока сама Алекс, насупив губы, раздражённо начала ёрзать языком по тыльной стороне зубов, время от времени тихо прыская ядовитыми смешками. — Она тоже через многое прошла. Уверен, у неё остались связи после Мадрипура. Она будет заинтересована, хотя бы из-за Баки.       — Чёрт, всё, достаточно! Мы с тобой это уже обсуждали — никакой Картер!       — Алекс, возможно, ты не объективна? Из-за Баки, и…       — Ну всё, хватит! — вскипела Кетлер, хлопая себя ладонями по коленям и резко поворачиваясь к Стиву лицом. За плотно стиснутыми губами она разминала напряжённую челюсть, словно удерживая рвущиеся на свободу слова. А потом, не выдержав, выпалила: — Шэрон Картер — Продавец сил! Что, не ожидал? Что ты такое говоришь? — отвернувшись назад к аллее, кривляется Алекс. — Это бред! С чего ты это взяла? Да мы с ней в один клуб плохишей ходим и одинаковые членские взносы платим на канцелярию и стикеры с котятами. Ты что, правда думал, что она в Мадрипуре на жизнь одним антиквариатом зарабатывала?       — Александра… — Стив выглядел ошеломлённым, его голос полон недоверия.       — Что, Александра? Ох, Стив… Здесь не время и не место, пусть я и опустошила эту часть парка… Как ты вошёл?! Впрочем, неважно! Знаешь, через Картер проходило семьдесят два процента живой рабсилы Юго-Восточной Азии. Семьдесят два! И поверь, о совершеннолетии, половой или расовой принадлежности говорить не стоит. Она вовсе не брезглива, когда дело касается денег! Это она спонсировала исследования Нагеля. О, помнишь того француза при захвате судна ЩИТа?.. Ты ему рожу начистил, я читала в хронике…       — Батрок.       — Ага, он самый. Он грезил поквитаться с Сэмом после одной из его миссий. Угадай, кто нанял француза и доставил его в Штаты? Тот даже о гонораре особо не торговался, у него главным условием была голова Уилсона, о чём он сказал ей и получил благословение!       — А сейчас?       — И сейчас она тоже усердно «работает», будучи восстановленной в должности, — вздыхает Алекс.       — У тебя есть доказательства? — с нотками отчаяния в голосе спрашивает Стив, на что получает горький смешок в ответ:       — У меня дохренища данных на Продавца сил и было три живых свидетеля, способных подтвердить, что это именно она. Двоих убили, когда мои Вдовы пытались выйти с ними на повторный контакт для передачи данных. Чтобы одного убрать — взорвали полный автобус с туристами. Я едва не потеряла свою девчонку.       — Прага?       — Прага.       — А третий?       — Он ушёл в такое подполье, что даже я его найти не могу. Уверена, что тоже сдох… Ты знаешь, чем я занята, знаешь, в каких кругах я кручусь. Ты знаешь, что я не стану лгать о таком. Ну, Старик, — с вызовом во взгляде говорит Алекс, — кто теперь необъективен?       Они оба вздохнули синхронно.       — Сэм должен это узнать. Расскажи ему.       — Шутишь? Она в отношениях с Барнсом уже сколько? И он всё ещё не раскусил её. Барнс, и не раскусил. Нет, от меня они точно этого не услышат!       — Сэм примет твои слова. Дай ему зацепку, и он тебе поверит, — пока Стив рассуждал, Алекс дернула свою сумочку. Нервно притопывая каблуком по асфальту, она наспех вытащила из бумажника двадцатидолларовую купюру и протянула её Стиву перед лицом.       — Что за… — удивился он. — Не может быть! Когда?       — Сегодня ночью, — недовольно бурчит Алекс, пока Стив, посмеиваясь, забирал купюру из её рук. — Смешно тебе, да? Ты меня бесишь. Фу!       — Каким образом? Выследил? — допытывается Роджерс, а у Алекс нервное постукивание каблуком становится всё громче. — Алекс?       — В палате у Барнса, ясно?! — срывается она, и её возмущение только разжигает смех Стива. — Так, всё, проваливай, давай. Время пить лекарства, парить ступни. Давай, давай! — подпихивая Стива в плечо.       — Так даже лучше! Он уже знает кто ты и точно поверит.       — Он не знает кто я. Не помнит.       — Алекс…       — Что? У нас есть уговор, и он не включает в себя эту опцию. Я не почувствовала его присутствия, и он видел… — сглотнув, она запнулась, вспоминая. Всё вспоминая. — Видел, как я колдовала над Сержантом, чтобы не помер… Потом догнал и начал расспрашивать. Короче, с ним всё в порядке. С ними обоими всё в порядке. И вообще, я разберусь. Всегда.       — Нельзя пускать всё на самотёк…       — Слушай, у Пеп компанию отжимают, и мне глубоко насрать на Картер. Да, я слежу за ней, но я не собираюсь разрываться на части и выполнять чужую работу. Есть Мстители 2.0…       — Мстители 2.0?       — Ага, и они прекрасно знают, что Продавец сил в Нью-Йорке. Вот пускай они и разбираются. Картер — она мышь под ногами, время от времени шуршит и создаёт для меня мелкие неприятности. Я знаю, чего от неё ожидать. Мне проще ей брюхо вспороть или глотку перерезать…       — Алекс!       — Что? — взмахивает руками Кетлер. — Что это в твоём голосе? Нравственность? Фу.       — Ладно, дай мне что-то, я незаметно наведу на её след Сэма.       — Нет, Старик. Ты на пенсии, не впутывайся в это. Тебе есть чем заниматься. Будешь совать свой нос — я и тебя введу в забвение определённых наших разговоров. Я передам сама, ладно. Не высовывайся.       — Присматривай за…       — Да, да, да, это стандартный пакет услуг. Ты тоже, будь добр, не потеряй подростков.       — Вообще-то они уже уехали домой на автобусе вместе с классом. Это я остался.       — И как ты теперь доберёшься домой? — спрашивает Алекс, и получает в ответ полуулыбку от Стива. — Пф-ф, попривыкали к магическому Уберу, жуть.       — Своим ворчанием ты мне кое-кого напоминаешь.       — Держи свои мысли при себе, Старик, или открою портал в поместье мистера и миссис Бойд. Им понравится! — посмеивается Алекс, махнув рукой за спину и доставая из магической дымки двойное кольцо чародеев. Надев его на пальцы, она очерчивает ладонями в воздухе, и в нескольких метрах от них появляется искрящийся золотом портал в дом Роджерса.       — Кто они?       — Я тебе потом расскажу об их увлечениях. На следующую нашу встречу даже чтиво одно принесу, ты будешь удивлён. Почитаешь, озвучишь своё мнение. Барнс там актив.       — Алекс!       — Что? Актив — это определённо в его темпераменте!       — Иди сюда, — улыбаясь, Стив обнял её за плечи одной рукой. — Звони.       — Да. А ты не объявляйся раньше назначенного времени без весомых причин — это небезопасно. До встречи, Стив. Подросткам привет!       — До встречи, Алекс, — Стив дошёл до портала, как вдруг обернулся. — И ещё, передай своему мужчине, что засосы тебя не красят, — хмурится он, постукивая указательным пальцем по шее у линии челюсти.       — Кто сказал, что это мужчина? — парирует Алекс, изгибая губы в лукавой ухмылке.       Стив лишь обречённо покачал головой и исчез за закрывшимся порталом. А лукавая улыбка Алекс исчезает, как только она включает на телефоне селфи-камеру и видит алые следы на своей коже.       — Вот блин, — срывается с её губ шепот, а в глазах сверкают вспышки искр. Наслаждения.       Вот только картинки недавнего секса быстро расплываются под гнётом воспоминания нескольких слов:       «Ты не одинок…»       — Твою мать…       Алекс прекрасно видела, как дрогнули его веки и сузились зрачки, чувствовала, как его грудь напряглась. Она, черт возьми, всё ещё ощущает призрачную тяжесть своих брошенных слов правды.       — Вот дура, — выдыхает она с тяжестью, хаотично обводя глазами опустевший парк и пытаясь отдышаться. Звонок мобильного в руке не даёт сосредоточиться.       — Мари? Стоп, стоп… — тщетные попытки Алекс успокоить лепет по ту сторону трубки заканчиваются неудачей. — Ша, я сказала! Спокойно. По фактам. Стоп, что? Правильно ли я понимаю: ЦРУшники, что искали нашу двоицу, подкупили копов, чтобы те подбросили тебе в тачку кучу фалоимитаторов и теперь они все глумятся над тобой посреди Манхэттена? А-а-а, — услышав новый ответ, Алекс едва сдерживает хохот. — Теперь ты понимаешь, что я чувствовала, когда началась тема с плакатами. Нет, он приёмный. Про таких шутят, что родители нашли его на помойке. Скинь мне геолокацию, я сейчас приеду, и звони Мёрдоку! Конечно, я едва сдерживаю хохот, но я стараюсь, Мари! Давай, звони адвокату.       Глубокий вдох и выдох. Насупившись, Алекс в шоке вытаращила глаза, пусто уставившись в пол под ногами.       — Не стоило его в детстве ронять со второго яруса… Ведь после того случая он стал спать только на первом, и шутки его начались…       Резко обернувшись и наклоняясь с намерением схватить сумочку, Алекс дернулась от выстрела боли в мышцах бедра, и сумочка вместе со всем содержимым опрокидывается в густую траву у скамьи. Снова кряхтя, она приседает, чтобы собрать все назад, а мобильник снова звонит.       — Да чтоб вас всех черти драли! Да?! — срывается она, принимая звонок, и тут же теряет как запал, так и краски на лице, слушая информацию от звонившего. — У вас клиника или… Простите. Как она? Нет, не звоните ему. Я доверенное лицо, и это я спонсирую вашу клинику. Через час я буду.       Ни капли веселья в ней не осталось, и аллею она покидала с тем же суровым, слегка недовольным видом лица, с каким Барнс привык её видеть каждый раз. Один жучок из сумочки всё-таки выпал и остался в траве; второй ещё несколько секунд подавал сигнал, пока Алекс, отходя, не сняла с пиджака брошь. Баки успел рассмотреть лишь краткую вспышку черной дымки у неё за спиной. И сигнал исчез.       Больше, чем самому играть в такие игры, Барнс ненавидит, когда в игры играют другие. С ним.