Жизнь с истёкшим сроком годности

***

В пронизанной напряжением комнате властвовала мрачная тишина, пока мы, обессиленные и потрясенные, еще не были в состоянии полностью осмыслить, что наше испытание, наконец, завершилось. Мой взгляд скользнул по полу комнаты и остановился на водящем. В разгаре яростной схватки с Арису лошадиная голова слетела и теперь, потерявшая всякий смысл вне игры, лежала в стороне рядом с водящим, который сейчас со стоном поднимался с пола. И тогда я увидела, что второй водящий — это женщина. Обычная изможденная женщина средних лет, которая, задыхаясь от страха и растерянности, всхлипывала на грани слез, потерянная и напуганная. Вид человека, который до этого момента был лишь безликим обличьем страха и угрозы, а теперь — такая же жертва обстоятельств, как и мы все, заставлял мое сердце сжиматься от жалости и невыразимой грусти. Она не была монстром. Она была просто человеком, сбитым с пути страхом и вынужденным играть по чужим правилам. Я хотела ей что-то сказать, найти слова утешения или просто человеческого понимания в этом абсурдном театре жестокости, но внезапный щелчок, последовавший за моим душевным порывом, заставил мои слова замереть на кончике языка, уступая место шоку и недоумению от того, что последовало дальше. Все произошло за считанные секунды. Ошейник женщины замигал и взорвался, устроив кровавый фейерверк прямо перед нашими глазами, обрушивая на меня душераздирающий ужас. Эта сцена была настолько дикой и неожиданной, что моё тело отреагировало быстрее, чем мозг успел осознать произошедшее. Сцена, словно вырванная из кошмара, на мгновение заморозила меня на месте, пока инстинкт самосохранения не заставил меня отскочить. В попытке убежать от ужаса, я врезалась в блондина, стоящего позади меня, случайно наступив ему на обе ноги сразу. Вырвавшись из комнаты, я лихорадочно начала тереть лицо, пытаясь избавиться от чужой крови, попавшей на меня, которая теперь казалась мне чем-то навечно прилипшим. Мой спешный выход из комнаты был похож на беспорядочное бегство от самой себя, увидевшей подобное, и от мироздания, где такое возможно. Меня мутило, кружилась голова, сердце колотилось так, что пульс наверняка превышал все мыслимые и немыслимые границы. Моё сознание было окутано дымкой ужаса. Я едва могла дышать, мой разум колебался на грани обморока. Сквозь резкий писк в ушах слышался отдаленный, почти фантомный отзвук чьего-то голоса, который был не в силах пробиться сквозь шок и отчаяние, окутавшими моё сознание. В глазах начало темнеть, мелькание черных точек заполнило зрение, а виски сдавило словно обручем. У меня было только одно желание — исчезнуть, стереть все эти ужасные кадры из памяти, забыть. Ощущение устойчивости под ногами исчезло, создавая иллюзию, что твердый пол превращается в глубокую трясину. Закрыв глаза, я чувствовала, как теряю равновесие, погружаясь в ожидающую меня тьму. Последним откликом моего сознания, которое неумолимо скользило в пучину бесконечного мрака, было видение узкой тропинки, устремленной к далекому свету.

***

— Ничего страшного, — раздался уже знакомый невозмутимый голос, когда я начала приходить в себя.— Всего лишь обморок. Под головой я почувствовала поддержку — это были руки Арису, которые с заботливой осторожностью помогали мне подняться. «Да, конечно, "всего лишь" обморок». Едва удерживаясь на ногах, я облокотилась на прохладную стену, абсолютно не задумываясь о своём испачканном и неопрятном виде, не обращая внимания на взгляды блондина или Арису. Моё внимание было полностью поглощено отголосками ужасающей сцены, которая проигрывалась в моём сознании с мучительной детализацией. Сцена смерти, такой внезапной и жестокой, зарывалась в моё сознание, оставляя там неизгладимый след. Пытаясь найти в себе силы, чтобы противостоять этому изображению разрушения, я искала опору в глубинах своего я, в попытке найти хоть какой-то ориентир в потоке хаоса. Однако отгонять образы было бесполезно: они вгрызались в сознание, как паразиты, оставляя после себя лишь боль и ужас. Время как будто бы загустело и растянулось, как будто я находилась внутри кошмарного сна, где пытаешься что-то сделать, но безуспешно. Это был чистый, первобытный ужас перед лицом непостижимой жестокости судьбы. Никакие слова не могли описать этот вихрь эмоций, эту смесь отчаяния и неприятия, которую я испытывала. То, что сейчас произошло прямо на моих глазах, когда разорвало голову тому, кто точно такой же человек как и я, не могло пройти быстро и бесследно. Это не то, о чем можно забыть. Просто принять и отвлечься на другие вопросы. Предполагаю, что даже опытному врачу трудно было бы столкнуться с таким, не говоря уже обо мне, которая далека от всего такого. Это не просто труп, а чудовищно обезображенное человеческое тело, которое ещё пару секунд назад было целым и живым человеком. И все эти высокопарные рассуждения о силе духа, о способности пережить и продолжать жить, которыми так любят украшать свои произведения писатели, сейчас казались мне невыразимо пустыми и наивными. Сталкиваясь с такой ужасающей смертью настолько близко мозг не спешит делать выводы. Он просто блокируется, оставляя один на один с паникой и болезненным осознанием собственной беспомощности и уязвимости. Никакой глубокомысленной философии, никаких вдохновляющих моментов самопознания. Только бесконечный внутренний крик от столкновения с такой нечеловеческой жестокостью. Есть только шок, отрицание, избегание. Состояние дезориентации, спутанности сознания и непонимания. Эта игра меня сломала. Разрушила что-то внутри. Та картина ужаса, которая разыгралась передо мной, бросила вызов всему, что я знала о жизни и смерти. В моём мире, до сих пор нетронутом столь глубокими травмами, смерть была чем-то абстрактным и далёким. Но теперь, став невольным свидетелем такой ужасающей ситуации, я осознала её вес и окончательность. Это было похоже на жестокое пробуждение, слишком резкое и болезненное для моего сознания. Никогда до этого момента я не сталкивалась с гибелью людей напрямую, никогда не становилась свидетелем смертельных драк, автоаварий и просто несчастных случаев, и даже отводила глаза от особенно жестоких и кровавых сцен в фильмах. Смерть действительно страшна, но эта игра показала мне ее лицо в самом ужасающем ее проявлении. Переживание, которое пронзало мою психику, было за гранью любых описаний. Это был не просто эпизод для скорейшего забвения, а, скорее, отрезок пути, заставляющий переосмыслить все жизненные приоритеты. Я и не знала, как смогу продолжать жить, зная, что не только видела такую смерть, но и была частью механизма, приведшего к ней? Я снова покачнулась, и Арису тут же подхватил меня, предотвращая второе падение. Блондин же, запихнув руки в карманы, с отстраненным видом стоял рядом, подпирая стену и чего-то ждал. Его поза демонстрировала полнейшую отстранённость от произошедшего, но в глазах мелькало нечто, что выдавало в нем не только наблюдателя, но и человека, вглядывающегося в суть происходящего. — А где Карубэ? — спросила я, подсознательно боясь ответа. — Его ранил первый водящий, в схватке на лестнице, — ответ Арису был спокойным, но я видела, как он глотал ком в горле, пытаясь сохранить невозмутимость. — Тогда тебе стоит пойти к нему. — А ты как же? — заботливо спросил он. — По крайней мере физически я не сильно ранена, — мой взгляд опустился на колени, где на фоне пыльных и изорванных, некогда светлых брюк ярко выделялась кровь, медленно просачивающаяся наружу. Когда Арису скрылся из вида, я чувствовала, как часть моей уверенности ушла вместе с ним. Блондин же, словно затерянный в собственных мыслях, проводил его взглядом до конца коридора, после чего вновь прошел в эту страшную комнату, откуда мы только что сбежали. Я не могла понять его мотивы. Зачем возвращаться в это место ужаса? Желает обновить ощущения? Раздираемая любопытством, стараясь не смотреть на то, что осталось от женщины, я заглянула внутрь комнаты. Сидя на корточках, парень не торопясь, тщательно обыскивал карманы водящей, и, казалось, что его совсем не смущали остатки ее развороченной головы и окружающая обстановка. Обыск явно не стал безрезультатным, потому что блондин ненадолго остановился, что-то держа в руках. Я быстро убрала голову из прохода. Через несколько секунд парень вышел из комнаты и, не обратив на меня никакого внимания, быстро пошел в сторону выхода. Я перевела взгляд вниз, окинув свою одежду, видеть которую было крайне неприятно. Кроме другой одежды мне совсем не помешало бы умыться, а ещё нужно было попасть в аптеку, чтобы найти бинты, антисептики, мази для обожженной ноги Чотты и для моих разбитых коленок, а также какие-нибудь успокоительные препараты. Проще говоря, мне была нужна помощь, но обратиться мне было не к кому: все разошлись, а у Арису была задача срочно отвести Карубэ домой. Поэтому пришлось позвать спешно удаляющегося блондина. — Эй! —окликнула я парня. Его фигура уже практически растворилась в тусклом свете коридора, когда он подошёл к лестнице и уже был готов спускаться вниз. Услышав мой оклик, блондин остановился, не обернулся. — Слушай, я, может, и не выгляжу как дама в беде из старых кинолент, размахивающая кружевным платком, но мне срочно нужна твоя помощь, — начала я, играя на его чувстве иронии, стараясь подавить дрожь в голосе. — Или ты уже запланировал устроить тур по местам жутких убийств и сейчас идешь за путеводителями? Его реакция была медленной, будто каждое движение ему стоило невероятных усилий. В его взгляде не было ни жалости, ни сочувствия, лишь холодный расчет и прагматичность. — Что именно тебе от меня нужно? — саркастично бросил он в ответ, при этом, наконец-то, обращая на меня внимание. — Сувенирный магнитик с места происшествия? — О, да, с изображением водящих и твоим автографом, — парировала я, стараясь сохранять легкость, хотя чувствовала, что в моем голосе звучит неимоверная усталость. Я осознавала, что это абсурдное перебрасывание словами было своеобразным спасением — легким веером в жаркий день, который не охлаждает, но хоть как-то облегчает душевные муки. — На самом деле мне нужна аптека. Ты знаешь есть ли где-то поблизости? — Знаю, — односложно ответил он. — А можешь, пожалуйста, меня проводить до неё? — попросила я. — Ну, если ты обещаешь больше не падать в обморок от вида крови, могу рассказать подробно где она. — Понимаешь… — я замялась. Мне стало дико неудобно. Парень совсем не горел желанием мне помочь. — Я боюсь темноты, — наконец смогла выдавить из себя я. Признание в такой слабости перед почти незнакомым человеком было для меня верхом уязвимости, особенно перед человеком, казавшимся таким непробиваемым. На самом деле существовала и ещё одна, более веская причина, но мне было совсем стыдно ее озвучивать. Блондин повернулся ко мне и бросил на меня странный, граничащий чуть ли не с сочувствием взгляд, говорящий о том, что человеку, который боится темноты, вряд ли грозит выжить в текущих условиях, но согласился пойти.

***

Путь к аптеке казался бесконечно длинным. Каждый шаг, который я делала, отзывался болью в разбитых коленках, а душа все еще была охвачена шоком от увиденного. Пока мы шли меня передергивало от брезгливости, от отвращения к чужой крови, в которой была испачкана вся моя одежда. С остервенением я успела оторвать оба окровавленных рукава от своего пиджака и превратить мои когда-то светлые классические брюки в нечто, напоминающее рваные шорты. Мой энтузиазм к самоизоляции от чужой крови, видимо, был настолько зрелищным, что даже блондин, обладающий всеми признаками человека, который видел достаточно, чтобы ничему не удивляться, не мог скрыть интереса, периодически смотря на мои руки, превращающие одежду в лохмотья. Его взгляд, плавающий где-то между ироничным сочувствием и искренним любопытством, был похож на взгляд зоолога, впервые наблюдающего за очень редким видом птиц в дикой природе. — Мне нужна другая одежда, — тяжело дыша произнесла я, откидывая в сторону кусок окровавленной штанины своих брюк. — Понимаю, — пришёл монотонный безучастный ответ. Голос парня был чем-то вроде эха моих мыслей, но без признаков собственных эмоций. Мы продолжали идти дальше и я гадала, стоит ли мне уточнить свою фразу о том, что переодеться мне необходимо именно сейчас, в ближайшее время, а не завтра и не когда-нибудь потом. Но он действительно меня понял, остановившись перед тёмным, выглядевшим зловеще без привычных огней, зданием торгового центра. — Ну иди, — сказал он, слегка мотнув головой в сторону входа. Я еще раз окинула взглядом эту черную громадину, возвышавшуюся передо мной и перевела взгляд на блондина: — А ты? Не зайдешь со мной? — мой вопрос звучал почти как мольба. Он отрицательно покачал головой и я замешкалась. Блондин выжидающе смотрел на меня, и от этого взгляда мне сделалось очень не комфортно. На ходу борясь с нападающими на меня страхами, у входа, прежде чем меня поглотит мрак этого здания, я обернулась и спросила: — Как тебя зовут? Блондин явно не ожидал этого вопроса и недоуменно посмотрел на меня. — В случае чего… — я махнула рукой в сторону торгового центра и замялась, потому что озвучивать свои страхи незнакомому, неразговорчивому, да и в целом непонятному парню мне давалось с большим трудом. — Я тебя позову. И когда я уже почти потеряла надежду услышать ответ, его голос наконец прорвал молчание, а мой взгляд выхватил из темноты его полуулыбку. — Чишия, — услышала я ответ, и почему-то мне стало спокойнее. Я нерешительно толкнула стеклянную входную дверь и вошла в темноту. Огромные пустые чёрные коридоры выглядели, мягко говоря, непривычно. Звук моих шагов умножался, звонким эхом отражаясь от пола, и от этого мне начинало казаться, что за мной кто-то идет. Повсюду мерещились тени и люди. Особенно страшно было проходить мимо витрин с манекенами, которые, казалось, разглядывали меня своими неживыми лицами, провожая устремленными в никуда пустыми глазами, наполняя пространство сюрреалистичным ужасом, который морозил кровь. Я подумала что они, подобно мне, застыли в ожидании чего-то ужасного, что может произойти в любой момент. Ледяная дрожь пробирала меня до мозга и обратно, а голова немела от ужаса. В глубине торгового центра, где тьма казалась ещё гуще, я наконец-то наткнулась на спортивный магазин и в нерешительности замерла у входа. На витринах «красовались» безголовые манекены, как напоминание о том, что кошмар ещё не закончился. С огромным усилием воли я заставила себя войти внутрь. Перебирая вещи в поисках нужного размера, мною овладевал страх, что кто-то вдруг сейчас схватит меня за руку. И периодически казалось, что мое сердце бьется с перебоями, останавливаясь для того, чтобы вслушаться в тишину, от которой уже сводило внутренности. Каждый раз, когда я отрывала взгляд от темного пространства перед собой, мне казалось, что тени вокруг начинают двигаться, образуя угрожающие фигуры. Но я знала, что это всего лишь игра моего воображения, усиленная страхом и адреналином последних часов. Я попыталась отвлечься мыслями о том светловолосом парне, который назвался Чишией. Очень уж он выделялся среди остальных людей, попавших сюда. От него исходили настолько впечатляющие спокойствие и уверенность в себе, что могло показаться, что ему даже в голову не приходило, что может сложиться сценарий, в котором он не выйдет из этой истории победителем. Его интерес к происходящему вокруг был чисто наблюдательным, как будто он не испытывал совершенно никаких сомнений в том, что останется жив. Поглощенная мыслями о новом знакомом я довольно-таки быстро собрала всю необходимую одежду. Сразу же, полностью, вместе с бельем переоделась в футболку и спортивные штаны, с брезгливостью отбросив то, что ещё пару дней назад было светлым классическим костюмом. Переодевшись в новую одежду я только сейчас обнаружила, что проделала весь путь до торгового центра босиком, а мои туфли так и остались одиноко стоять на той самой площадке, откуда мы начали эту безумную игру. Может, мои туфли спасут кому-то жизнь, ведь вполне возможно, что какая-нибудь девушка, глядя на них, снимет и свои. Я сразу вспомнила двух подружек, неуклюже убегающих на каблуках от водящего. Потуже затянув шнурки на удобных кедах, я сложила второй комплект одежды в пакет и вышла из магазина. Теперь только быстрее. Я ускорила шаг, мечтая по-скорее выбраться отсюда. Но вдруг коридор, который казался знакомым, неожиданно закончился тупиком, заставив меня остановиться в замешательстве. Я поняла, что заблудилась, ощущая, как страх опять крадется ко мне, узлами выкручивая мои и без того потрепанные нервы. Оставалось только, преодолев тот же путь, вернуться обратно к спортивному магазину и уже оттуда, повернув в другую сторону, идти на выход. Несмотря на то, что я была в кедах, гул моих шагов, словно раскаты грома, раздавался по чертовому коридору, которому, казалось, не было конца. Но я пыталась не обращать на это внимание, переключаясь на мысли о парне в белой кофте. Мне подумалось, что прошло слишком много времени, и он вряд ли еще ждет меня. Опознав в конце коридора спасительную дверь на выход, я совсем перешла на бег и буквально вывалилась наружу, выдохнув с облегчением. Парень невозмутимо стоял на том же самом месте. — П-прости, что я так долго, — еле выдохнула я, стараясь восстановить дыхание, которое оказалось сбитым не только от недавнего бега, но и от пережитого страха. Чишия, стоявший передо мной невозмутимо, словно статуя, лишь кивнул в ответ, не задавая лишних вопросов. Я была благодарна за его молчание и рада, что его не интересовала причина, по которой я задержалась. Иначе мысль о том, чтобы объяснять ему мою нелепую ошибку с перепутанными коридорами, казалась мне совершенно невыносимой. Следующим пунктом назначения была аптека, которая оказалась недалеко от торгового центра. Это расстояние мы преодолели молча. Я старалась держаться чуть позади Чишии, разглядывая окрестности. Я еще издалека увидела здание, в котором находилась аптека. Оно выглядело не менее заброшенным, чем близлежащий торговый центр. Теперь вокруг царила атмосфера забвения. Мне казалось, что прошло уже слишком много времени с тех пор, как я видела город в привычном мне оживленном состоянии и в светлое время суток, а потому сейчас контраст ощущался болезненно остро. Воспоминания о живом, шумном городе, пронизанном светом и жизнью, казались мне теперь далёким сном. Как же, оказывается, легко забывается облик привычного мира, когда вдруг весь привычный уклад жизни рушится, а цивилизация перестаёт быть таковой. Ведь раньше все, что меня окружало, являлось настолько обыденным, что воспринималось как нечто само собой разумеющееся, как данность, которую никто не может отобрать. Но теперь, когда окружающий пейзаж больше напоминал фрагменты из ночного кошмара, я поняла, насколько жестоко ошибалась, думая, что мир вокруг меня незыблем. Зайдя в аптеку, я незамедлительно начала поиск йода, что было задачей не из простых, учитывая, что единственным освещением был слабый свет появившейся из-за ночных облаков луны. Её серебристые лучи пробивались сквозь грязные стекла аптеки, создавая на полу дрожащие узоры света и тени. Наконец, обнаружив желаемый пузырёк, я села на единственный стул, что находился за витриной с кассовым аппаратом, который ранее принадлежал фармацевту, и закатала спортивные штаны. Коленки выглядели плачевно. Намного хуже, чем я предполагала. Оказывается я не только содрала кожу, но и рассекла их, сильно стукнувшись о ребро одной из ступеней. От ходьбы и бега слегка подсохшие раны снова открылись и капли крови тонкими упрямыми струйками медленно начали сползать вниз по ноге. Я отвинтила крышку пузырька с йодом и только занесла его над раной, как внезапно оказавшийся рядом Чишия перехватил мое запястье. — Это не лучшая идея, — сказал он, отводя мою руку в сторону. Я вопросительно посмотрела на него, не понимая, в чем дело. Ведь именно йод всегда был моим верным спутником в борьбе с любыми, даже самыми незначительными, ранами. — Чистый йод, нанесенный на открытую рану обожжет мягкие ткани и спровоцирует появление шрамов, — объяснил он, протягивая мне пузырек с антисептиком и кусочек ваты. — Обработай этим, а йод нанеси вокруг раны. И не опускай ткань брюк. Ранам необходим доступ кислорода. Я с недоумененим смотрела на парня. От его слов веяло такой убежденностью в том, что мои знания первой помощи устарели на несколько поколений, что у меня даже не возникло желания спорить, а лишь первый раз за весь день искренне улыбнуться тому, что человек, который всю дорогу сохранял абсолютное спокойствие и непреодолимую как физическую, так и эмоциональную дистанцию, вдруг проявил неожиданную заботу и внимание к деталям, которые я сама могла бы упустить. — Предполагаю, это твоя первая попытка выживания в играх? — неожиданно задал вопрос парень. — Нет, это уже вторая попытка, — ответила я, аккуратно промакивая рану ватой, смоченной антисептиком, и едва заметно морщась от острой, пронзительной боли. — Первая была вчера. — Так понравилось, что решила не ждать окончания срока визы? — искусно вплетя сарказм в свой вопрос поинтересовался блондин, изгибая бровь в выражении скепсиса. — Пошла вместе со знакомыми. Думала, смогу оказаться полезной. Хотелось разобраться в концепциях этих игр и выяснить, кто стоит за этим всем. У нас ещё друг с обожженной ногой… — бормотала я не столько ему, сколько самой себе, пытаясь оправдать свои действия. — Как глупо, — сухо прервал меня Чишия, не дослушав. И мне действительно нечего было ему возразить. Это было поистине глупо. Как показала сегодняшняя игра, для помощи другим я никуда не годилась. Разобравшись со своими израненными коленками, я начала размышлять, какие средства потребуются для лечения ожога у Чотты. К вечеру, когда мы отправлялись на игру, его состояние ухудшилось и начала подниматься температура, как признак начала воспалительного процесса. Мой взгляд упал на Чишию, который с видимой уверенностью и со знанием дела ориентировался в медицинском ассортименте, подбирая себе необходимые, на всякий случай, медикаменты. Я же лихорадочно пыталась воскресить свои знания о первой помощи при ожогах, вспоминая школьные уроки по безопасности жизнедеятельности, но ничего конкретного вспомнить не удавалось. — Чишия…— негромко позвала я парня. Он поднял голову, оторвавшись от своих поисков. — Ты случайно не знаешь, чем лечить ожог ноги? — Вид ожога? Степень повреждения? — его вопросы звучали как начало диагноза, и я поняла: он действительно знает, что делать. — Ожог термический, — уверенно начала я. — А вот степень повреждения… — я задумалась, пытаясь определить степень травмы. — Скорее всего третья, — воспоминания о том, как выглядит обожженная нога Чотты, заставили меня содрогнуться. — Или даже четвертая, — добавила я. Без лишних слов и дополнительных вопросов Чишия устремился вглубь аптеки, оставив меня в раздумьях. Этот парень, Чишия, вызывал во мне амбивалентные чувства. С одной стороны от него исходила надёжность, так как было ясно, что он умен, уверен в себе, своих действиях, и очень спокоен, но с другой стороны — я не чувствовала себя в безопасности, находясь рядом с ним: он молчалив, скрытен и, кажется, не испытывал ни малейшего страха. Для всего этого безумия, что творилось вокруг он был слишком хладнокровен, а его безразличие к опасности казалось мне почти сверхъестественным. Так, погруженная в размышления о своём новом знакомом, я едва не пропустила момент, когда он вынырнул из темноты и тихо, словно призрак, подошел ко мне с пакетом медикаментов в руках, настолько бесшумно он двигался. Его появление заставило меня вздрогнуть от неожиданности. — Стерильная впитывающая повязка, бинт, спрей от ожогов для бесконтактного нанесения, анестетик, иммуномодулятор от интоксикации, антибиотик широкого действия во избежании иммунодефицита и сепсиса. Любые мази и вата в данном случае недопустимы. Он говорил так, словно выписывал рецепт. — При субфасциальном ожоге нервные окончания, скорее всего, уже повреждены безвозвратно и не стоит надеяться на восстановление. Его слова отдались неприятным чувством, которое сжало горло. Бедный Чотта. Его будущее участие в играх теперь под большим вопросом… А это означает, что… И, словно прочитав мои мысли, Чишия произнёс: — С такой травмой он вряд ли выживет в следующей игре. И от его слов, таких холодных и безучастных, по моему телу пробежала волна колючих мурашек. Взяв пакет из его рук, я случайно коснулась его пальцев, которые были так же холодны, как и его слова, что лишь усилило моё беспокойство. Покинув аптеку, я остановилась, растерянно оглядываясь по сторонам, ощущая, как ко мне подбирается то самое, неловкое чувство, когда предстояло снова просить помощи. — Ты не мог бы проводить меня до магазина где… — я замолчала, невесело улыбнувшись второй части фразы, которую собралась произнести, понимая, как странно звучит. — … где я живу со вчерашнего дня. — Идём, — односложно ответил Чишия, выжидающе глядя на меня. И взгляд его подразумевал, что я должна знать, куда идти. Однако, в этом то и заключалась проблема: Токио днем и Токио ночью были для меня как совершенно два разных города. Через пятнадцать минут нашего тщетного блуждания по улицам я начала себя чувствовать, как потерявшийся турист, отчётливо ощущая топографическое недомогание. В попытке как-то сгладить, уже ставшее напряженным, молчание, я решила рассуждать вслух об ориентирах, надеясь на подсказку от Чишии. Я всегда была той, кто беззастенчиво полагался на технологии, и сейчас с тревогой вынуждена была признать, что найти тот самый магазин, где я нынче обосновалась, без чуда не выйдет. Но вместо ожидаемого чуда или хотя бы подсказки, Чишия решил подшутить над моим затруднительным положением. — Проблема с пространственной памятью? — его тон был такой, будто он только что вписал этот диагноз в мою медицинскую карту. — Похоже на то, — я пожала плечами, усмехаясь сквозь неловкость. — Иногда я могу не узнать поворот к собственному дому, если подхожу к нему с другого угла, — зачем-то разоткровенничалась я, о чем мгновенно пожалела. — А родных-то хоть узнаешь? — с деланным сочувствием, что было похоже на ехидство, спросил Чишия. — Только по особым приметам! — зло ответила, искренне обиженная на его грубость. Что он себе позволяет?! Его комментарий, пропущенный сквозь фильтр цинизма и легкой насмешки, звучал как звонкая пощечина моему, уже достаточно пострадавшему за этот вечер, самолюбию. Я не привыкла быть объектом насмешек, пусть даже для этого на данный момент и был отличный повод. В более неловкой ситуации, чем сейчас, я не была ни разу в жизни. Внезапно Чишия остановился. — Я голоден, — объявил он, тем самым давая мне понять, что поиски окончены и, не дожидаясь от меня ответа, повернулся и пошел вперед. «Неужели?» — с сарказмом подумала я, удивляясь его способности внезапно переключаться с саркастичного собеседника на обычного человека, нуждающегося в еде. — «А по нему и не скажешь… Как-то уж слишком по-человечески…» — Я тоже не прочь перекусить, — тихо сказала я, едва поспевая за ним. К тому же меня одолевала жажда и дикая усталость от всего произошедшего сегодня. Чишия, не оборачиваясь и не произнося ни слова, уверенно шел вперед. Следуя за ним, я пыталась догадаться, куда мы идем и что будет дальше: уйдет ли он в итоге, бросив меня одну, или пригласит последовать за собой, хотя это казалось маловероятным. В своей нормальной жизни я бы никогда не пошла по темным улицам в компании совершенно незнакомого парня. Но в этом мире ничего нормального не было, поэтому обстоятельства заставили меня нарушить собственные принципы, и оставалось лишь надеяться, что он не причинит мне вреда. Войдя в супермаркет, я немедленно отправилась в сторону полок с водой и, открыв первую бутылку, начала жадно пить. Затем набрала воду в ладонь и наконец-то умылась. Освежающие струи прохладной воды позволили собраться с мыслями и немного прояснили разум. Тем временем блондин, набрав какого-то непортящегося и, на вид, невкусного фастфуда, уверенно направился к запыленной пожарной лестнице. — Ты куда? — окликнула я его, в спешке хватая первый попавшийся под руку пакет с какими-то печеньями, ещё одну бутылку воды, и торопливо подбежала к нему. Оставаться одной в этом мрачном, пустом магазине было последнее, чего я желала, даже не зная, в каком районе города мы находимся. — Пойдешь со мной - узнаешь, — даже не притормозив, бросил он через плечо. Мы поднялись на крышу. Чишия без колебаний подошел к краю и сел, поджав под себя одну ногу, а вторую свесив вниз и, казалось, что он не собирался делать мне ничего плохого. Он просто сидел и смотрел на город, окутанный ночью. Рискнув лишь наполовину сократить расстояние до края, я осторожно села чуть поодаль, на безопасном расстоянии, с интересом разглядывая парня. Моё сердце замерло на мгновение, и я поймала себя на мысли, что даже в такой момент умудряюсь заметить, как свет луны мягко ложился на его светлые волосы, отбрасывая тени на выразительные черты лица. Множество мыслей и вопросов роились в моей голове. — Это было на редкость цинично, — неожиданно для меня самой я не выдержала и нарушила тишину, высказав то, что копилось во мне. — А что именно тебе показалось циничным? — не поворачивая головы, поинтересовался Чишия. Его голос был спокойным, без намека на раздражение или защиту. — То, как ты спокойно реагировал на происходящее, и то, как отстранённо ты рассуждал об этом кошмаре. — Я не был циничен, я лишь констатировал очевидные факты, — спокойно ответил он. — Мы оба знаем правила игр и последствия. — Но это же бесчеловечно! — не сдержавшись, на повышенном тоне произнесла я, позволяя эмоциям взять верх. — А ты взгляни честно на свою, так называемую, «человечность». Насколько она объективна и искренна? — Чишия повернулся, устремив на меня проницательный взгляд. Я хотела отвести глаза, но не успела, и наши взгляды столкнулись. — Я лишь сказал вслух то, о чем другие предпочитают умалчивать. Ты можешь продолжать обманывать себя, прикрываясь «человечностью», и беспокойно блуждать в укрытиях собственного мозга, но в итоге ты признаешь эти очевидные вещи, с которыми, я думаю, каждый тут столкнется. — Это довольно-таки жестоко с твоей стороны: выставлять проблему именно так, как будто это неизбежность, — я пыталась защитить свои убеждения, хотя после его слов часть меня начала сомневаться в их абсолютной правильности. — А как иначе? Ведь жизнь это игра на выживание… — его голос звучал шершаво, как наждачная бумага, соскабливающая мою наивность. — В конце концов, важно не количество игр и не количество побед, а то, насколько живыми и интересными они были и с кем удалось сыграть. Я была озадачена его словами. На мой взгляд, в них не было ни капли нормальности. Меня ошеломило его восприятие жизни, столь радикальное и лишённое, на первый взгляд, обычных человеческих эмоций. — Но каждая из этих игр ведь может стать последней… — выдавила я, пытаясь найти в его логике изъяны, и чувствуя, как горло сжимается от волнения, а рука неосознанно сдавливает бутылку воды. — Именно поэтому они и интересны, — произнес парень, и его глаза загорелись странным огоньком, продолжая держать меня под прицелом его взгляда, и теперь я боялась шелохнуться. — Только риск делает игру стоящей. Мне казалось, что стоять рядом с Чишией — словно стоять на краю пропасти — волнующе и опасно. Но сейчас была моя очередь бросить вызов его скептицизму. Теперь уже я, удерживая его своим взглядом, произнесла: — Еще я заметила, что ты сильно сомневаешься в людях, — я говорила медленно, желая, чтобы каждое мое слово смогло проникнуть в его сознание. — Но, как мне кажется, только разочарованные люди так сильно сомневаются. И только одинокие люди могут быть настолько разочарованы. Я осознавала, что, возможно, опасно близко подхожу к грани, за которую лучше не ступать, но не остановилась. Ощущение, что я играю с огнём, только подстегивало меня. — Именно поэтому тебе не страшно участвовать в этих играх… Ведь ты пытаешься отыскать смысл, с такой легкостью ставя на кон свою жизнь, как будто это единственный способ почувствовать её вкус, потому что другие стимулы для тебя уже потеряли значимость, не так ли? Мои слова достигли цели — взгляд блондина стал холоден и серьезен. Видимо, я коснулась чего-то глубоко личного, того, чего он не хотел принимать. — Я просто предпочитаю видеть вещи такими, каковы они есть, без иллюзий и самообмана, и ставить себя перед фактом, — его голос звучал жестко, отрезая любую возможность к дальнейшему обсуждению. Произнеся это, Чишия отвернулся, таким образом давая мне понять, что разговор окончен. — Возможно, ты прав, и я просто боюсь взглянуть на эти факты, — пробормотала я, испугавшись этой его внезапной перемены тона и сожалея, что не остановилась вовремя, перейдя грань, за которой начинается его личное пространство. Зачем я стремилась к его откровенности? Возможно, угроза жизни действительно обострила мое чувство единства. Я предполагала, что общая опасность сплотит нас, откроет двери для доверия. Мне казалось естественным, что угроза сближает людей, заставляя их держаться вместе. Но с этим парнем был явно не этот случай. Казалось, что Чишия воспринимал это скорее как битву, а не как возможность для союза. То, что он сказал, хоть и являлось жесткой правдой, но я все еще не была готова полностью принять это, надеясь на возможные обстоятельства, которые могли бы полностью перевернуть текущее положение вещей. Не желая заканчивать разговор на такой напряженной ноте, чтобы хоть как-то сгладить остроту момента, я решила переключиться на более безопасную тему. — А как ты понял, какая дверь являлась входом в безопасную зону? — Это было очевидно, — ответил Чишия с легким насмешливым тоном.— Ты разве не заметила сколько следов от пуль окружало ту дверь, в которую мы вошли? — Нет, — я отрицательно покачала головой, ощущая некоторую неловкость от своей невнимательности. — Водящий вдруг перестал стрелять с ближнего расстояния и начал стрелять издалека - с противоположной стороны здания. И в данном случае он не охотился на игроков, а защищал определенное место. Эту дверь. Если бы ты была более внимательна, эти детали не ускользнули бы от твоего взгляда, — блондин не мог удержаться, чтобы не указать мне на мою недоразвитость. — Понятно, — ответила я коротко, почувствовав, как стыд за свою невнимательность смешался с раздражением от его замечания. На этом разговор можно было считать оконченным, ибо блондин, кажется, потерял всякий интерес ко мне, а его взгляд устремился в бесконечную темноту ночного Токио.

***

Сегодняшняя ночь выдалась на удивление теплой и безветренной. Я подложила пакет с одеждой себе под голову, превратив его в импровизированную подушку, и уставилась в чёрное небо, усеянное, словно бриллиантовой пылью, миллионами холодных, молчаливых и равнодушных к нашим земным драмам, звезд. Меня начало клонить в сон. Спать на крыше, под открытым небом, мне ещё не доводилось, но усталость дня давила на каждый мускул, и я чувствовала, как тяжесть сна неумолимо наступает, а все тело с каждым мгновением все сильнее просит покоя. Лежа на крыше под открытым небом, я еще никогда не чувствовала себя так близко к звездам и одновременно так оторванной от всего на свете. И в какой-то момент, сдаваясь без борьбы в объятия Морфея, я ловила последние мысли о том, что этой ночью оставляю свою жизнь на усмотрение этого странного светловолосого парня, но почему-то, вопреки всему здравому смыслу, мне совсем не было боязно. В глубине души я начала понимать, что, несмотря на все его странности, он не представляет для меня угрозы. И эта мысль унесла меня в царство сна под холодный взгляд бесконечного космоса.