Над пламенем всегда завесой – дым

Давайте предположим, что вы смогли каждую ночь видеть во сне любой сон, который бы вам захотелось.

И, естественно, когда вы начали это приключение снов, вы бы исполнили все свои желания.

Вы получите все виды удовольствия, которые только можете себе представить.

И через несколько ночей вы скажете: «Ну, это было очень здорово!»

Но теперь давайте устроим сюрприз, давайте увидим сон, который не под вашим контролем.

Где с вами произойдет что-то такое, о чем вы не знаете.

Затем вы становитесь все более и более авантюрными, готовы на все более рискованные эксперименты со своими снами.

И, наконец, вам приснилось, что вы находитесь там, где вы сейчас. ©

      Лю Кан, наблюдая за сборами братьев, почувствовал тяжесть на сердце. Он знал, что их путь будет полон испытаний не только внешних, но и внутренних. Их взаимоотношения были на грани, и от этого зависела судьба всего Земного Царства.       Кунг Лао подошел к нему.       — Думаешь, они справятся?       — Я надеюсь, — тихо ответил Лю Кан. — Иначе мы все обречены.       Рейден встал рядом с ними, его глаза были устремлены вдаль.       — Нам остается только верить. А пока мы должны быть наготове. Наши враги не будут ждать.       Кунг Лао хлопнул рукой по своему шляпному диску.       — Тогда давайте подготовимся к их приходу. Если Куан Чи и Шанг Цунг появятся, мы будем готовы их встретить.       Лю Кан кивнул, решимость вновь загорелась в его глазах.       — Защита храма — ваша первостепенная задача.

***

      Сад Академии Ву Ши дышал холодом. Поздняя осень выцвела краски: листья, некогда пылавшие багрянцем и золотом, теперь лежали под ногами серо-коричневой массой, хрустя под сапогами братьев. Воздух звенел от морозной свежести, пробираясь под одежды и заставляя Томаша ёжиться. Он перебирал ремни нагрудника, проверяя застёжки в третий раз — пальцы слегка дрожали, но не от холода. Ветер шевелил пряди его волос, и он ловил себя на мысли, что этот же ветер когда-то нёс запах моря и смех его братьев после успешной миссии. Теперь же старший брат стоял в метре от него, неподвижный, словно изваяние, его взгляд был устремлён в никуда. Лёгкая изморозь серебрила плечи его тёмного зимнего доспеха, сливаясь с бледностью кожи. А Куай Лян молча хмурился, сжимая рукоять и цепь кусаригамы так, что костяшки побелели. Его дыхание стелилось дымкой, сливаясь с паром от чаши с углями, что Рейден поставил у входа в пагоду.       Взгляд Скорпиона скользил по спине Би-Хана, будто пытаясь пронзить лёд, сковавший того с момента предательства. Они не разговаривали. Слова застряли где-то в промежутке между «прости» и «ненавижу», превратившись в тяжёлое молчание, которое давило сильнее предгрозовой тучи.       — Я открою портал через пять минут, — голос Лю Кана прозвучал мягко, но в нём дрожали ноты тревоги. Он стоял у каменного обелиска, покрытого рунами, и его алые одежды казались кровавым пятном на фоне серого неба. — Готовьтесь.       Джонни Кейдж, прислонившись к вертолёту, щёлкнул зажигалкой, поднося огонь к сигарете. Дым смешался с паром от дыхания.       — Тц, вроде успели, а всё равно остаёмся здесь, — недовольно произнёс он, — Не дело это, лучших бойцов оставлять на скамейке запасных!       Братья даже не оглянулись. Би-Хан лишь сжал амулет на груди — тот самый, что вытягивал из него жизнь, оставляя горький привкус власти.       — Прекращай, Джонни, — проворчал Кенши, опираясь на меч. Его слепые глаза будто видели больше остальных: он повернулся к северу, где горизонт начал чернеть.       Лю Кан последовал за его взглядом. Над академией, словно гигантская рана, нависала туча. Не природная— плотная, маслянистая, с прожилками багрового. Она ползла медленно, но неумолимо, заслоняя последние лучи солнца.       — Время заканчивается, — произнёс бог огня, и его ладони вспыхнули алым пламенем. Руны на обелиске загорелись, воздух затрепетал, вытягиваясь в спираль. Портал разорвал реальность, открыв проход в мерцающую синевой пустоту.       Томаш сделал шаг вперёд, но Би-Хан резко поднял руку, останавливая его.       — Я иду первым, — его голос звучал как скрип льда.       Он шагнул в портал, исчезнув в сиянии. Куай и Томаш переглянулись — в глазах младшего брата читался немой вопрос, на что Куай ответил закатываем глаз. Они вошли следом, растворившись в свете.       Лю Кан задержался на мгновение, глядя на тучу. Его пламя дрогнуло.       — Возвращайся скорее, — пробормотал Рейден, поправляя шляпу. — Иначе нам придётся играть в героев без сценария.       Джонни фыркнул, швырнув окурок в лужу.       — Ладно, народ, пока Скорбная Троица разбирается с апокалипсисом, у нас тут свой блокбастер. Кто за кофе?       Лю Кан не ответил. Он исчез в портале, и проход схлопнулся, оставив в воздухе запах озона и тревоги.       А туча тем временем накрыла академию, и первые снежинки, смешавшиеся с пеплом, начали падать на замолкший сад.

Земли Эдении.

      Портал сомкнулся за ними с глухим гулом, оставив братьев на краю ледяного плато. Ветер, острый как клинок, рвал дыхание, заставляя Томаша прикрыть лицо рукавом. Би-Хан стоял неподвижно, его силуэт сливался с серым небом, а взгляд, словно лезвие, впивался в горизонт. На шее дрогнул Амулет Теней — едва уловимо, будто чёрное сердце под кожей сделало первый глоток воздуха.       — Императрица Милина согласилась на временное перемирие, — произнёс Лю Кан, его голос нёсся поверх ветра, но в нём не было тепла. — Выполни свой долг, Саб-Зиро, и её милость останется с тобой.       Би-Хан не ответил. Его пальцы сжали амулет, пытаясь подавить дрожь, но холодок уже полз по венам, напоминая: второй артефакт близко.       — Добро пожаловать во Врата Скорби, — голос Китаны прозвучал как удар хлыста.       Она вышла из тени скалы, её серебристые доспехи сливались с инеем. За ней, словно безмолвные тени, выстроились Умгади — воительницы в золотых латах, лица скрыты за масками с символами Имперского Дома. Их копья были направлены не в сторону врага, но в землю — формально нейтрально. Однако пальцы в перчатках сжимали древки так, что металл скрипел.       Китана остановилась в двух шагах от Би-Хана. Её глаза, холодные как лезвия, изучали его без тени милосердия.       — Императрица Милина согласна на временное перемирие, — произнесла она, будто выговаривая каждое слово через силу. — Но знай, Саб-Зиро: если ты сделаешь шаг в сторону от пути, указанного Лю Каном, твоя голова украсит ворота дворца ещё до заката.       Би-Хан медленно повернулся к ней. Его лицо оставалось каменным, но в уголке губ дрогнула тень усмешки — горькой, почти невидимой.       — Передай своей императрице, — его голос был тихим, но режущим, — что я не нуждаюсь в её милостях. Лишь в её молчании.       Он сделал шаг вперёд, игнорируя, как Куай Лян напрягся, готовый в любой миг броситься между ними. Китана тоже сделала шаг навстречу, и в воздухе запахло сталью. Умгади синхронно подняли копья, но жест принцессы остановил их.       — Ты смеешь говорить о милостях? — её шёпот был опаснее крика. — Ты, предавший своих братьев, Земное Царство, доверие тех, кто верил в тебя? Если бы не Лю Кан…       — Если бы не Лю Кан, — перебил Би-Хан, — вы бы уже давно сгорели в пламени Шанг Цунга. Не забывай, принцесса, кому твоя сестра обязана троном.       Тишина повисла тяжёлым саваном. Куай Лян сжал кусаригаму, пламя на лезвии вспыхнуло ярче. Томаш, стоявший рядом, едва сдерживался, чтобы не потянуться за кинжалом.       — Хватит, — Лю Кан шагнул вперёд, его пламя окутало группу алым светом. — Мы теряем время. Китана, пожалуйста, проводи меня к императрице.       Принцесса замерла на мгновение, её взгляд всё ещё впивался в Би-Хана. Потом она резко кивнула, развернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Умгади последовали за ней, их шаги отдавались эхом в горном ущелье.       — Держитесь вместе, — Лю Кан бросил взгляд на братьев, — и помните: артефакт не прощает ошибок.       Бог огня исчез в вихре пламени, оставив их одних среди ледяного безмолвия.       Амулет Теней снова дрогнул, теперь сильнее — будто тянул Би-Хана вперёд, к тёмному разлому в скалах. Он коснулся артефакта пальцами, ощутив под кожей пульсацию, и двинулся вперёд без слов.       — Ждёшь аплодисментов? — Куай Лян шагнул следом, пламя на лезвии клокотало. — Или просто решил вонзить нам нож в спину в самый последний момент?       Би-Хан не обернулся.       — Если бы я хотел тебя предать, — произнёс он равнодушно, — ты был бы уже мёртв.       Томаш вздохнул, глядя на их спины. Горы вокруг молчали, но в их молчании слышался ропот — древний, полный предостережений. Где-то там, под вековыми льдами, ждал второй артефакт. А вместе с ним — ответы, которые могли стоить им больше, чем жизни.

***

      Императорский дворец Милины возвышался над долиной, словно сон из забытой эпохи. Его белоснежные стены, увитые пурпурными глициниями, отражали солнечный свет, а мраморные мосты перекинулись через каналы, где плавали карпы цвета расплавленного золота. Висячие сады, расположенные ярусами, наполняли воздух ароматом жасмина и цитрусов. Но даже здесь, среди этой роскоши, витала тень.       Китана вела Лю Кана по аллее, усыпанной лепестками персикового дерева. Её шаги были бесшумными, но бог огня чувствовал напряжение в каждом движении принцессы. Она не доверяла ему — или, точнее, не доверяла его решению. Бог огня слабо улыбнулся, даже в гневе она была прекрасна. Но после он почувствовал знакомую боль в груди, призрак давней тоски по той, с кем его из раза в раз разлучала судьба, у которой было невероятно интересное чувство юмора.       Императрица Милина ждала их в зале военных советов. Помещение, напоминавшее гигантский цветок лотоса, было окружено водопадами, падавшими с высоты в бассейны из чёрного нефрита. Столы из слоновой кости уставлены картами и свитками, но Милина стояла у окна, её пальцы сжимали край шелковой занавеси.       — Лю Кан, — её голос звучал как звон хрусталя, — твоё присутствие — честь для моего дома.       Она повернулась. Её лицо, обрамлённое диадемой из сапфиров, было бесстрастным, но глаза — тёмными, как глубина океана — выдавали тревогу.       — Благодарю, императрица, — Лю Кан склонил голову. — Ваша мудрость в вопросе помилования Би-Хана… была неожиданной.       — Неожиданной? — Милина усмехнулась, проведя рукой по карте Внешнего мира. — Или необходимой? Ты знаешь, как я ненавижу предателей. Но даже я вижу, что он нам нужен.       Она подошла ближе, её шлейф шелестел по мозаичному полу.       — Ты задумчив, — заметила она. — Раньше я не видела тебя таким. Неужели угроза столь велика?       Лю Кан взглянул в окно. Вода из водопадов сверкала радугами, но где-то за этим великолепием он видел иное — пустоту между мирами, где пряталась Сущность.       — Мы ошибались, — произнёс он. — Думали, что Единая Сущность распалась на куски. Но она… она всегда была здесь. В трещинах реальности. Понять её — всё равно что искать начало и конец времени.       Милина сжала губы. Её взгляд упал на карту, где красными чернилами были отмечены зоны аномалий.       — И как так вышло, — её голос стал резче, — что судьба миров зависит от человека вроде Би-Хана? От того, кто предал всех, включая себя?       Лю Кан закрыл глаза. В памяти всплыли образы: Би-Хан, разрывающийся между долгом и амбициями; Куай Лян, чьё пламя могло спасти или уничтожить; Томаш, чья душа всё ещё светилась надеждой.       — Возможно, — ответил он медленно, — только тот, кто знает тьму, способен сразиться с ней. Би-Хан… он как зеркало Сущности. И если в нём осталась хоть искра света…       — «Если», — перебила Милина. — Вы рискуете всем на «если».       Она отвернулась, её ногти впились в подоконник. Где-то в саду запела птица, но песня оборвалась, словно захлебнувшись страхом.       — Ты говоришь, будто он орудие, — продолжила императрица. — Но орудия не предают.       Лю Кан вздохнул. В его пламени, всегда таком ярком, дрогнули тени.       — Я тоже когда-то был человеком, — сказал он тихо. — И я помню, как легко ошибиться, когда мир давит на тебя.       Милина повернулась, изучая его. В её взгляде мелькнуло что-то похожее на жалость.       — Ты создал эту временную линию, — напомнила она. — Переписал судьбы. Но разве это даёт право решать за них?       Лю Кан не ответил. Ответа у него не было.       Водопад за окном ревел, заполняя тишину. Милина наконец кивнула, словно приняв неизбежное.       — Я дам ему шанс. Но если он предаст снова…       — Тогда я сам уничтожу его, — закончил Лю Кан.       Они стояли друг напротив друга — бог и императрица, два правителя, потерявших веру в собственные решения. Где-то в саду сорвался лепесток глицинии, упав в воду. Карпы тут же разорвали его на части.

***

      Равнина Врат Скорби раскинулась перед ними, словно гигантская шкура древнего зверя — серая, испещрённая трещинами и редкими островками хвойного леса. Воздух был прозрачным и колючим, наполненным запахом смолы и металлическим привкусом древней магии. Лю Кан передал, что в этих местах обитали сыроеды. Томаш тогда поинтересовался, кто такие эти сыроеды, Лю Кан нехотя ему рассказал.       Изгои, лишённые последних надежд, они, проблуждав по бескрайним землям Внешнего мира, сбивались в стаи и поселялись подальше от крупных городов и селений. Изгоями становились те, чьи болезни не поддавались лечению: пораженные саркомой, хроническим фурункулезом и многими другими кожными заболеваниями, что отвращало обычных людей от совместного проживания с ними. В отличии от больных таркатом, у них не было цельного ядра и хоть какой-то веры в будущее. Врата Скорби оказались идеальным для них пристанищем. Вероятно, жизнь протекавшая в этом безумном месте оказывало прямое воздействие на их психику, отчего они начинали поклонятся самым странным вещам, от животный и костей умерших до железных механизмов. Питались они в основном кореньями, что собирали в лесу и рыбой. Голодали. Жили недолго после изгнания, в среднем пять-восемь лет. Оттого и молились без конца…       Лю Кан сказал, что они опасности не представляли, скорее всего, они почти сразу заметят присутствие чужаков в долине и спрячутся. Будут тихо наблюдать, заинтересованно разглядывая братьев из укрытия.       Но случилось по-другому. Сыроеды просто вымерли. Когда братья проходили мимо их хижин, построенных из коры и веток, присыпанных землёй и обложенными камнями и травой, Томаш принюхался. Пахло кровью. Что-то блеснуло вдалеке, между двух хижин, так похожих на нарывы, а по центру деревянный столп. Вокруг мясо и человеческие кости. Обряд? Жертвоприношение? Или их всех пожрали дикие звери, что здесь водятся? Он отвернулся, когда разглядел в куче ещё подозрительно маленькие кости. Может, всё и сразу.       Би-Хан шёл впереди, даже не повернув головы в сторону самобытного селения. Движения были скованы, долгая прогулка давалась ему тяжело, но он упрямо сжимал в руке Амулет Теней, вглядываясь вдаль сквозь густой туман, что накрыл долину. Артефакт в руке пульсировал, как живой, его тёмное сердцебиение отдавалось в висках. Мужчина пытался вспомнить лицо матери — образ, который ещё вчера был ясен, как горный родник. Теперь же в памяти остались лишь осколки: тепло рук, запах лекарственных трав… и пустота. Он стиснул зубы, ускоряя шаг.       — Ты опять заблудился в своих мыслях, грандмастер? — Куай Лян бросил слова, как ножи. Он шёл сзади, кусаригама с пламенным цепом болталась на поясе. — Или Амулет уже съел твою способность думать?       Би-Хан не обернулся.       — Если бы я заблудился, ты бы уже лежал в снегу с теми бедолагами, — он обернулся назад, откуда ветер тянул запах крови.       Томаш, шедший между ними, устало выдохнул. Его пальцы сжали рукоять кинжала — привычный жест, когда напряжение между братьями достигало предела.       — Хватит, — пробормотал он устало, прикрывая нос рукой. — Вы уже повторяетесь.       Но Би-Хан проигноривал его, резко остановившись, он обернулся к Куай Ляну. Амулет на его груди вспыхнул синим светом, и на миг тени вокруг зашевелились, приняв форму изломанных фигур.       — Ты хочешь знать, почему мы здесь? — Он повернулся к Куаю, глаза сверкали ледяной яростью. — Потому что ты слаб и труслив, чтобы принять на себя бремя ответственности и повести за собой людей не проторенными догмами отца, а своей силой и умом.Потому что твоё пламя слишком слабо, чтобы спасти даже себя.       Куай Лян дёрнулся к брату, цепь на поясе звякнула, пламя кратко вспыхнуло на лезвии.       — Слабо? — Он шагнул вперёд. — Я не предавал свой клан ради иллюзии силы!       Томаш встал между ними, руки дрожали, но голос был твёрд:       — Если вы убьёте друг друга здесь, Сущность победит без боя.       Молчание. Би-Хан отвернулся, Амулет утих, оставив после себя лишь гулкую пустоту. Куай опустил оружие, но пламя в его глазах не погасло.       Они двинулись дальше, обходя замёрзшие ручьи и валуны, покрытые инеем. Лес сгущался, ветви елей скрипели под порывами ветра.       Первый привал они сделали у небольшого ручья. Би-Хан сел на камень, тяжело дыша, его лицо было напряжено от боли и усталости. Он старался не показывать слабость, но его руки дрожали от напряжения. Томаш подошел к нему с флягой воды, протягивая ее брату.       — Выпей воды, так ты восстановишь силы.       Би-Хан даже не удостоил его взглядом.       — Оставь меня. Мои силы восстановятся, когда ты избавишь меня от своей бесполезности.       Томаш отступил, его лицо омрачилось, но он промолчал, отступая.       Куай Лян наблюдал за этой сценой с холодным выражением лица. Он подошел к Би Хану и скрестил руки на груди.       — Ты ведешь себя как глупец, Би-Хан, — сказал он с вызовом. — Если ты не можешь принять помощь, то хотя бы не оскорбляй тех, кто пытается тебе помочь.       Би-Хан поднял глаза на Куая, в его взгляде была смесь гнева и усталости.       — Ты всегда был слишком самоуверенным, Куай. Думаешь, ты лучше меня знаешь, что мне нужно? — произнес Би-Хан с горечью.       Куай Лян усмехнулся, но в его глазах вспыхнуло что-то новое — не гнев, а боль.       — Я знаю одно — ты сам загнал себя в эту ситуацию. И если бы не твоя гордость, мы бы не оказались здесь. Сущность прорвалась, потому что ты позволил Шанг Цунгу обмануть себя. Ты разрушил всё, к чему прикасался.       Би-Хан не дрогнул, но Амулет снова задрожал, как будто смеялся.       — И всё же, — он поднял артефакт, — именно я веду вас к победе. Без меня вы — ничто.       Томаш, который всё это время слушал разговор братьев, сжал кулаки.       — Мы — семья.       Би-Хан рассмеялся — коротко, беззвучно.       — Семья? — Он ткнул пальцем в грудь Томаша. — Ты — приёмыш. Он — неудавшийся лидер и не наследник. А я… — Голос сорвался. — Я забыл её лицо.       Тишина.       Воздух дышал кровью погибших обездоленных людей, что в погоне за хоть какой-нибудь надеждой придумали себе несуществующих богов. Их жир и прах осел на ветках деревьев, пропитал воду и землю проклятого места, въедаясь в кожу и волосы. Братья молчали. Куай посмотрел на Би-Хана, и в его взгляде мелькнуло что-то, похожее на понимание.       — Мать… — начал он, но Би-Хан резко махнул рукой.       — Не смей говорить о ней.       Амулет внезапно взорвался сиянием, ослепив их. Би-Хан вскрикнул, схватившись за грудь, но через мгновение свет погас, оставив после себя тропу из голубых искр, ведущую вглубь леса.       — Вперёд, — прошипел он, бледный как снег. — Он близко.       Куай взглянув на Томаша, кивнул.       И они пошли. Грязный, пропитанный кровью ручей остался позади, они проследовали мимо небольшого озера, мимо белоснежной гигантской стелы, напоминавшей о давно погибших воинах, чьи кости сгинули, но имена навеки остались в камне. Шагать было нелегко, снег был влажным, отчего обувь скользила и проваливалась, отчего они были вынуждены часто останавливаться, чтобы набраться сил. Тропинка становилась круче, ведя их вверх по склону горы. Пейзаж вокруг изменился: высокие скалы возвышались над ними, окружая со всех сторон. Холодный ветер пробирался сквозь одежду, принося с собой запах грядущей грозы.       Би-Хан почувствовал головокружение. Мир перед глазами слегка помутнел. Неожиданно он споткнулся, но прежде чем упасть, чья-то рука подхватила его. Он поднял глаза и увидел серьезное лицо Томаша.       — Отпусти меня, — прошипел Би-Хан, пытаясь вырваться.       — Не дури, — ответил Томаш, удерживая его. — Ты упадешь.       Би-Хан посмотрел ему в глаза, пытаясь найти там насмешку или жалость, но увидел лишь решимость. Это сбило его с толку. Томаш никогда не смотрел на него так раньше.       — Я справлюсь, — сказал Би-Хан, отводя взгляд.       — Как знаешь, — Томаш отпустил его, но шел рядом, готовый подхватить, если понадобится.       Куай наблюдал за ними издалека, его глаза были полны противоречий. Он ускорил шаг, догоняя их.       — Почему ты продолжаешь ему помогать? — резко спросил он у Томаша, не скрывая раздражения. — Он не заслуживает этого.       Томаш вздохнул.       — Потому что если мы будем как он, то ничем не будем лучше. У нас есть цель, и мы должны действовать вместе.       — Ты слишком мягок, — бросил Куай. — А он никогда не изменится.       — Люди способны меняться, — ответил Томаш уверенно.

***

      — Это здесь, — прошептал Би-Хан, указывая на открывшийся перед ними пейзаж.       Подземные руины древнего Храма, построенного криомантами, возвышались перед ними, словно словив застывший крик древности. Гигантские каменные арки, покрытые ледяными наплывами, уходили в темноту, их поверхности испещрены трещинами и символами, стёртыми временем. Стены пещеры напоминали рёбра исполинского зверя, сдавленные вечной мерзлотой. Братья разбили лагерь у входа: Томаш и Куай Лян сложили костёр из сухих ветвей, вытащенных из-под снега, а Би-Хан сидел в стороне, прислонившись к обломку колонны. Его пальцы сжимали Амулет Теней так, что костяшки побелели, но лицо оставалось каменным.       Куай метнул в огонь охапку хвороста, искры взметнулись вверх, осветив его лицо — напряжённое, с тенью ярости в уголках губ.       — Как мило, что ты удостоил нас своим присутствием, — бросил он в сторону Би-Хана. — Или Амулет уже запретил тебе помогать?       Би-Хан не поднял глаз.       — Если бы я вмешался, ты бы сжёг лагерь дотла.       Томаш, уже привыкнув к бесконечным склокам, спокойно развернул провизию. Его руки дрожали от холода, когда он протянул братьям лепёшки из сумки. Куай отмахнулся, но Би-Хан взял свою долю молча.       — Ты всегда был таким, Би Хан. Видишь только цель, не замечая препятствий, — продолжил Куай, раздувая пламя кончиком лезвия и своей магией. — Готов был растоптать всех, кто мешал. Даже отца. Даже мать…       Би-Хан резко поднял голову. В его глазах мелькнуло что-то дикое, но голос остался ровным:       — Отец сам загнал клан в тупик. А мать… — Он замолчал, словно слова застряли в горле, посмотрел на тлеющие угли костра, прежде чем продолжить уже с холодной отстраненностью. — Ты не видишь мир таким, какой он есть на самом деле, Куай. Твоя доверчивость и слабость, вера в устаревшие традиции привела бы Линь Куэй к погибели.       Томаш сидел рядом с костром, наблюдая за обменом колкостями между братьями. Он надеялся, что их слова не перерастут в очередной конфликт. Напряжение в воздухе было почти ощутимым.       Куай же не собирался отступать.       — Твои амбиции привели лишь к смерти отца, Би Хан. А твоя червоточина могла стать дополнительным триггером для болезни матери, — бросил он с горечью.       Томаш заметил, как Би-Хан вздрогнул, будто получил удар. Его пальцы впились в ладони так, что под перчатками выступила кровь. Томаш заметил это, и его собственное сердце сжалось.       — Если ты веришь в это, — Би-Хан повернулся к темноте пещеры, — значит, мы никогда не были братьями.       Куай замер. Костер потрескивал, огонь отражался в его глазах, которые он резко сжал, словно от усталости. Томаш опустился на колени, бессильно уронив голову на руки.       Ночь накрыла лагерь тяжёлым покрывалом. Би-Хан сидел у дальнего края костра, спиной к братьям, уставившись в Амулет. Синий отсвет играл на его лице, делая черты чужими, почти бесчеловечными. Куай, завернувшись в плащ, отвернулся к стене пещеры, но его плечи дёргались — то ли от холода, то ли от сдерживаемых эмоций. Томаш беспокойно перебирал снаряжение: то поправлял ремни, то проверял лезвия, будто в порядке вещей мог найти спасение.       Он вспомнил, как много лет назад они втроём бежали через леса неподалёку от поместья, спасаясь от снежной бури. Би-Хан нёс Томаша на спине, а Куай освещал путь факелом. Тогда они смеялись, уверенные, что ничто не разорвёт их связь. Теперь же между ними зияла пропасть, шире, чем трещины в руинах.       К полуночи ветер стих, оставив лишь тишину, разрываемую редкими вздохами. Би-Хан наконец закрыл глаза, но сон не шёл — в голове звучал голос Куая: «…триггером для болезни матери». Амулет на груди пульсировал, подпитывая сомнения.       Когда первые лучи солнца тронули вершины гор, братья собрались в путь. Никто не произнёс ни слова. Артефакт ждал в глубине пещеры, а вместе с ним — выбор, который определит, останется ли в их душах хоть что-то человеческое.

***

      Духи криомантов витали в воздухе, их полупрозрачные фигуры мерцали синевой, словно лёд, застывший между мирами. Они окружили Томаша, их безликие силуэты склонились к нему, а голоса звучали как шепот метели:       — Ты носишь Эненру — дух, что выбирает лишь чистых сердцем. Пройди, хранитель надежды.       Би-Хан стоял в стороне, его лицо исказила гримаса неверия. Ледяные клинки, всегда послушные его воле, теперь лежали на земле мёртвым грузом.       — Это абсурд, — прошипел он, обращаясь к духам. — Я — наследник Лин Куэй! Кто вы, чтобы судить меня?       Духи не ответили. Их молчание было красноречивее любых слов.       Куай Лян шагнул вперёд, пламя в его руках вспыхнуло яростью.       — Томаш не пойдёт один! Это ловушка!       Томаш, стоявший между братьями, поднял руку, останавливая Куая. Его глаза, обычно мягкие, горели решимостью:       — Я должен попробовать. Если Эненра со мной… может, это шанс всё исправить.       — Шанс? — Би-Хан усмехнулся, но в его голосе дрогнула нотка горечи. — Ты веришь в сказки, приёмыш. У тебя даже крови нашей нет.       Куай взорвался. Он толкнул Би-Хана в грудь, заставив того отступить на шаг:       — Ты вообще слышишь себя?! Он — наш брат! А ты… ты просто трус, прячущийся за цинизм!       Би-Хан выпрямился, ледяные осколки закружились вокруг его кулаков:       — Трус? Я сохранил клан, пока ты ныкался за спиной отца!       — Сохранил? — Куай засмеялся горько. — Ты превратил нас в изгоев!       Томаш попытался встать между ними, но духи криомантов внезапно сомкнулись вокруг него, их холодные руки мягко подтолкнули его к проходу в пещеру, и он шагнул вперёд. Стены руин задрожали, каменные плиты начали сдвигаться, закрывая вход.       — Стой! — Куай рванулся к Томашу, но Би-Хан схватил его за плечо.       — Оставь, — его голос звучал резко, но в нём пробивалась усталость. — Если духи выбрали его, значит, у него есть шанс.       — Ты действительно так слеп? — Куай вырвался, его пламя погасло, оставив лишь дым. — Он может погибнуть!       — А мы? — Би-Хан указал на закрывающийся проход. — Мы все погибнем, если он не справится. Странно, что именно ты не веришь в его силы.       Томаш обернулся в последний раз. Его лицо, укрытое дымом Эненры, было спокойным.       — Я вернусь, — сказал он просто. — Для всех нас.       Камень с грохотом рухнул, отрезав его от братьев. Куай ударил кулаком в стену, песок посыпался с потолка.       — Доволен? — он выдохнул, глядя на Би-Хана. — Теперь ты точно один.       Би-Хан не ответил. Он смотрел на запечатанный проход, а Амулет Теней на его груди пульсировал, словно смеялся. Где-то в глубине души, под слоями льда, шевелилось что-то тёплое — стыд, страх, а может, надежда. А может… что-то ещё. Но он заглушил это, как всегда, повернувшись спиной к брату.       Куай сел на камень, сжимая голову руками. Он ненавидел себя за то, что позволил Томашу уйти. Ненавидел Би-Хана за то, что тот даже сейчас не смог сказать правду. И больше всего ненавидел тишину, что висела между ними, густая и невыносимая.       А в глубине руин Томаш шёл навстречу тьме, чувствуя, как Эненра в его груди поёт тихую песню — о жертве, искуплении и братьях, которые, возможно, ещё смогут найти обратный путь.