Над пламенем всегда завесой – дым

      Поместье Лин Куэй, восемь лет назад

      В клане Лин Куэй наступали тихие сумерки. Тёплый летний ветер пробирался сквозь высокие сосны, наполняя воздух шёпотом древних легенд. Вдали виднелись каменистые горы, величественно возвышавшиеся над обителью воинов. В этот вечер клан готовился к особому событию — церемонии совершеннолетия Куай Ляна.       Би-Хан, старший из братьев, медленно шагал по узкой тропе, ведущей к жилищу Куая. Его глаза, холодные, как лёд, отражали тусклый свет луны. Под его ногами и по бокам от тропы — высохшие иголки хвойных деревьев. А вокруг, как тёмные массы таинственных теней, бродило несколько фигур — члены клана, которые отходили ко сну. В руках у него баночка с китайскими лекарствами, которые приготавливались по рецептам секретной тайной медицины клана. С виду эти лекарства вроде как грязь грязью, но на деле весьма эффективны, надо лишь знать, как их использовать.       Би-Хан был раздосадован, даже можно сказать — раздражён, но прекрасно скрывал это за фасадом безразличия. Он только вернулся с последней миссии, из-за которой чуть не пропустил церемонию брата, на которой обещал присутствовать, хоть и считал обычай устаревшим и ненужным.       Подойдя к комнате Куая, Би-Хан остановился. Тихий свет свечей проникал через щели в двери, отбрасывая мягкие тени на деревянный пол. Монохромная красно-оранжевая палитра разбавлялась глубоким коричневым цветом дерева. Он постучал.       — Войдите, — послышался приглушённый голос Куая.       Би-Хан открыл дверь и увидел брата, стоящего перед зеркалом. На нём было традиционное одеяние для церемонии Гуань Ли: длинное шёлковое ханьфу глубокого синего цвета, украшенное изящной вышивкой в виде драконов и облаков. На голове — головной убор с золотыми вставками, символизирующий мудрость и доблесть.       Комната была наполнена тонким ароматом сандалового дерева. На стенах висели свитки с каллиграфией, изображающие принципы конфуцианства: уважение к старшим, верность долгу, стремление к совершенству.       — Готов? — спокойно спросил Би-Хан, наблюдая за тем, как Куай тщательно поправляет одежду. Куай повернулся; его глаза отражали беспокойство.       — Да. Просто…       Би-Хан подошёл ближе; его взгляд на секунду смягчился.       — У тебя нет причин для беспокойства. Отец гордится тобой.       Куай опустил глаза.       — Просто… я хочу быть достойным наследником Лин Куэй, как ты. Ты всегда был примером для меня.       Би-Хан на мгновение отвёл взгляд. Перед глазами — плачущий младенец. Би-Хану было всего три года, но эта картина застыла в памяти ярко, как фотография. У Куая было красное личико и крохотные ручонки. Первое, что отец отметил во втором сыне, — это сила воли. Куай упорно плакал, привлекая к себе внимание, и уже тогда пытался сжимать кулачки. Рождаясь на свет, мы отнюдь не улыбаемся, а сообщаем о себе громогласным криком. Тогда как Би-Хан, родившись, первые двадцать секунд не издавал ни звука, тем самым напугав родителей.       — Отец всегда был строг с нами. Но ты должен помнить, что твоя ценность не измеряется его одобрением. Ты — часть Лин Куэй по праву рождения. И никто не сможет отнять у тебя это.       Между братьями воцарилась тишина. На стенах — танец теней, а пламя свечи двигалось в ритме дыхания. За окном ночь полноправно приняла на себя бразды правления. Тревога Куая постепенно отступала.       — Спасибо, брат. Твои слова много значат для меня. Как прошло задание?       — Успешно, — коротко ответил старший. Но после прикрыл глаза, словно стараясь удержать себя от потока лишних слов и мыслей. — Не миссия, а трата времени. Отец словно специально погнал по этому мелкому поручению, чтобы я не присутствовал на церемонии.       Брови Куая удивлённо поползли вверх.       — Не говори так! Отец всё время говорил, что расстроится, если ты не успеешь вовремя. К тому же… поручение наверняка важное; просто тебе уже из-за огромного мастерства и опыта любое задание по плечу.       Би-Хан непроизвольно улыбнулся и подошёл ближе к брату, положив тому руку на плечо:       — Подхалим.       Они посмотрели друг другу в глаза, улыбаясь. Би-Хан почувствовал приятное тепло в груди; оно распространялось дальше, и вот уже все его конечности от пальцев ног до кистей рук больше не мерзли.       В этот момент в дверях появился Томаш. Его глаза блестели от любопытства.       — Извините, что мешаю, — начал он с улыбкой, скромно опуская глаза в пол. — Просто хотел убедиться, что всё готово к завтрашнему дню.       На нём была простая тренировочная одежда; он застыл на пороге, не решаясь войти.       — Всё в порядке, Томаш, — ответил Куай, улыбнувшись. — Спасибо, что зашёл.       Би-Хан внимательно посмотрел на Томаша. Улыбка сползла с его лица, оно вновь сделалось каменным.       — Что ж, нам стоит отдохнуть перед завтрашним днём, — произнёс Би-Хан, направляясь к выходу. — Куай, помни мои слова.       — Спасибо, брат, — тихо ответил Куай.

***

      Утро принесло с собой кристально чистый воздух и солнечный свет, играющий бликами на поверхности воды в пруду поместья. Вся территория клана была украшена к церемонии: красные фонари висели на воротах, символизируя радость и благополучие.       Гости начали собираться; все были одеты в традиционные костюмы. Мужчины носили длинные одежды с широкими рукавами, женщины — изящные платья пастельных тонов. В воздухе витал запах благовоний и свежей хвои.       Торжественный светлый день. Семь неподвижных рядов: умиротворённые, радостные полотна лиц, а в отражении глаз — уверенность, что так будет вечно.        Узоры детских лиц — в первых рядах. Нежные розовые цветы украшали жилет и юбку Сектор, когда она подошла к нему и встала рядом.       — Красиво, — произнёс Би-Хан, кивая на её образ, на это девушка благодарно кивнула.       — Спасибо.       Он видел такие цветы на одном из платьев матери. Би-Хан это точно запомнил: она кружила у зеркала, примеряя платье буквально за пару дней до своей смерти. Он долго думал, что отец по ней не скучал, что тому было всё безразлично. Но совсем недавно он проснулся среди ночи и вышел на улицу подышать свежим воздухом. Тогда через прорезь одной из дверей он внезапно услышал отцовский голос. Комната была почти пуста; там располагался алтарь матери. Би-Хан до этого момента ещё ни разу не видел, чтобы отец заходил туда. Он тихонько пригнулся, прислушиваясь к словам, которые старик шептал в темноте прерывистыми выдохами, стоя на коленях:       — …Почему ты оставила нас?       Би-Хан резко отпрянул, как от пощёчины.       Почему это происходит? Для кого-то уход близкого — конец всего: человек не может ни есть, ни спать и умирает вслед за любимым, потому что все переменные, все линии и производные сводятся к одному — прошлому. Для кого-то это повод обагрить весь мир кровью, заляпать его, заставив других прочувствовать безграничное и беспросветное горе. А для кого-то это одинокие вечера с самим собой, когда произносятся слова, которые не были сказаны ранее — тогда, когда судьба даровала самое ценное: время видеть, слышать и любить.       Би-Хану было проще думать, что отец никогда не любил её, потому что общая боль ставила их в один ряд скорбящих сердец. Отец относился к его боли безжалостно: запрещал горевать по самому близкому человеку и загрузил его тренировками почти сразу после её похорон.       Однажды, когда снежные хлопья падали с неба, Би-Хан стоял на краю обрыва, смотря вдаль. Его глаза были прикованы к горизонту, где сливались небо и земля. Он приложил руку к груди, стараясь унять странное чувство, от которого периодически покалывало в груди после смерти матери.       — Ма… — почти прошептал он, но был прерван приближением отца.       — Би-Хан, — раздался строгий голос позади него. — Тебе пора на тренировку. Он обернулся и опустил взгляд.       — Да, отец. Они шли в тишине по заснеженной тропе. Отец смотрел прямо перед собой, не обращая внимания на сына. Би-Хан чувствовал себя чужим. Ему также казалось странным то, что у него мерзли руки и ноги, хотя раньше такого не происходило. Ему было двенадцать; он тогда тосковал, скрывая боль и слёзы за безразличной маской.       Ему было сложно принять тот факт, что отец, возможно, поступал так же.       Церемония подходила к концу. Куай стоял у восточной двери в поместье, кланяясь всем присутствующим. Его обновлённое одеяние сияло на солнце. Головной убор стал ещё более величественным: к нему добавились символы зрелости и ответственности.       — Куай Лян, сегодня ты вступаешь во взрослую жизнь, — торжественно произнёс их отец. — Прими же своё второе имя.       Что-то очищающее было во всём торжестве, как первый дождь после долгой засухи. Би-Хан вдыхал его запах, стараясь запомнить, как внезапно рядом с ним появился Томаш, который до этого стоял чуть позади.       — Это удивительно. А мою церемонию будешь проводить ты или Великий мастер? — спросил юноша, не повернув головы.       Би-Хан нахмурился, чувствуя, как мышцы вновь сковало напряжение.       — Разве тебе не должны быть чужды наши обычаи?       — Как мне может быть чуждо то, на чём я вырос? — удивлённо спросил он.       Би-Хан вновь посмотрел вперёд на Куая. Толпа разразилась овациями. Его брат улыбался, спускаясь к ним вниз.       — Томаш, не забывай своё место. Ты здесь гость, — произнёс он строго, отчего лицо его приёмного брата дрогнуло, как огонёк гаснущей свечи. На щеках вспыхнул пристыженный румянец; он отвернул голову от Би-Хана, который более и не обращал на него внимания, ожидая, пока Куай подойдёт к ним.       Гости медленно собирались у большого стола, который накрыли у беседки в саду. Звуки флейт и струнных инструментов заполнили пространство. Подавались традиционные блюда: жареный рис с овощами, ароматный суп с пряными травами и сладкие десерты из рисовой муки.       Куай подошёл к Би-Хану. Летнее солнце освещало их лица, придавая моменту особую значимость.       — Я хотел поблагодарить тебя, — начал Куай, отчего Би-Хан слабо улыбнулся. — Твои слова накануне придали мне уверенности. И теперь, когда я совершеннолетний, мы сможем чаще отправляться на миссии вместе.       Би-Хан замер. Его лицо отразило целую гамму эмоций: удивление, растерянность, радость и даже тень сомнения. Он на мгновение отвернулся, скрывая свои чувства.       — Мир вне клана суров, — наконец сказал он. — Но если это твоё желание, я буду рад знать, что именно ты прикроешь мне спину.       — Рад это слышать, — сказал Куай, а после заметил рядом стоящего Томаша, который был чем-то расстроен.       — Томаш, всё в порядке? — осторожно спросил он.       Би-Хан обернулся, вновь посмотрев на приёмного брата. Тот замер, вперив взгляд перед собой, словно ничего вокруг не замечая. А после по его лицу прошла едва заметная судорога; он широко улыбнулся, повернувшись к ним.       — Да, всё в порядке. Просто задумался.       — Слишком старательные мысли! — засмеялся Куай, подходя к Томашу ближе и перекидывая руку тому через плечо, приобнимая.       — Всё страдаешь по этой своей первой неразделённой любви? Я уже устал гадать, кто эта особа! А ну, быстро рассказывай!       Би-Хану было тяжело смотреть на них, но он не спешил уходить, а постоял ещё немного один в тишине, наблюдая, как силуэты братьев отдалялись в свете летнего солнца.

***

      Ночь накрыла Академию Ву Ши звёздным покрывалом. Вдалеке слышались отдалённые звуки ночных животных и тихий шелест ветра.       Куай отложил книгу в сторону и погасил лампу. Томаш уже давно уснул, мирно посапывая на соседней кровати.       Куай откинулся на подушку, глядя в потолок. Он вспомнил слова брата: «Твоя ценность не измеряется одобрением отца».       — Может, это верно и для него, — подумал Куай.       Через некоторое время он уснул. Насыщенность дня событиями, встреча с братом и воспоминания о прошлом произвели усыпляющий эффект, Куай сполз в дрёму, причем редкую его разновидность, когда снится лунная поляна, и свет луны пробивается сквозь закрытые веки, и верится в новый день. Явь пыталась проникнуть в его сон, однако сон победил. Он видел, как они втроём стояли на вершине сопки, и светозарное солнце поднималось из-за горизонта.