Над пламенем всегда завесой – дым

Memories — leadwave

      Саб-Зиро стоял на краю пропасти. Его холодный взгляд был устремлён вдаль. Там, за равниной в горах, расплываясь в сером, холодном тумане, скрывался Храм Стихий. Небо нависало над землей тяжело и устало. Бесшумные молнии выхватили из мрака кучевые облака, а секундой позже грянул гром. Завыл порывистый ветер, он погнул стволы деревьев и начал беспощадно переламывать ветки. Би-Хан склонил голову набок, словно не замечая поднимавшийся вокруг него шторм. В этом свистящем шуме было проще игнорировать гул собственных мыслей.       Он был одет в традиционное облачение Лин Куэй: темно-синий костюм из прочной ткани, усиленный черными кожаными вставками и металлическими пластинами на плечах и груди. На руках — перчатки с защитными наручами; ноги обернуты в мягкие сапоги, позволяющие двигаться беззвучно. Лицо скрывала маска, оставляя видимыми лишь равнодушные карие глаза, в которых отражалась решимость и дисциплина.       Ветер принялся играть прядями его чёрных волос, а после попытался нагло и бесцеремонно забраться Би-Хану под одежду, однако тот не ощутил холода. В его душе царил хаос — смесь гнева и всепоглощающего разочарования.       Он крепче сжал кулаки, вновь вспоминая злополучный разговор с Шанг Цунгом. Как эта змея смогла так легко провести его, всего лишь поманив желанием освободиться от оков, что годами сковывали его волю и желания? Гнусный колдун пообещал силу и независимость для Лин Куэй, если Саб-Зиро поможет ему в его замыслах. Би-Хан понимал, что шёл против интересов Земного Царства и желаний своих братьев, но верил, что это был единственный путь, который приведет их клан к процветанию. Он хотел, чтобы Лин Куэй больше не служили никому, а следовали своему собственному курсу. Разве эта цель была запретной? Как кто-то в чьих руках было само мироздание мог осуждать его? Как кто-то, кто был ему ближе всего мог не понять его?       Спустившись с горы, он скользнул в тень леса, приближаясь к Храму. Его шаги были бесшумны, а движения — точными. Он был здесь множество раз, но словно в прошлой жизни — своды Храма, как его личная точка отчета. Воспоминания о матери мелькнули перед глазами. Её образ, словно рябь на поверхности воды, был искажен последними днями её жизни.       Она уходила тихо и во сне. Её короткая жизнь была наполнена бессмысленным сидением на месте в беспомощном ожидании конца. Отчаявшаяся и изнемогающая, она заставила маленьких мальчиков ценить каждую крупицу внимания и знаний, которые она им давала.       Би-Хан этого не помнил, но её уход сказался слишком сильно на его душе.

***

Поместье Лин Куэй, девятнадцать лет назад.

      Ему было двенадцать.       Он был настолько полон горя, что весь мир перестал для него существовать.       Три дня и три ночи он безостановочно тренировался и выучивал новые техники, из-за чего во время отпевания, когда ему нужно было воскурить ладан пред телом матери, у него дрожали руки.       А после похорон, когда плачущий Куай, тихонько отодвинул сёдзи в комнату, где занимался Би-Хан, и зашёл внутрь, то осталась одна опустошённость. И несчастье, которым пропитались его волосы, губы, голос, его комната и даже кровать, отступило, оставляя после себя одну тупую ноющую боль.       Куай Лян вздрогнул, взглянув ему в лицо. Его глаза были красными от слёз, и он не никак не мог поверить, что Би-Хан мог быть настолько бесчувственным, что ни разу не то, что не заплакал, увидев мать в могиле, он вообще не выразил никаких эмоций. Просто заперся в своей комнате и продолжил спокойно заниматься теорией боевых искусств.       Куаю было девять.       Он был открыт чувствам, поэтому пришёл к брату за утешением и готовностью дать его в ответ. Но Би-Хан был холоден, как лёд, которым управлял с удивительной лёгкостью, поэтому Куай раздёргано улыбнулся, бросая:       — Я побуду на свежем воздухе. Отец прибудет только вечером.       В ответ лишь пустая, вакуумная тишина. Би-Хан кивнул. Куай прикрыл глаза, проваливаясь в темноту. Он хрипло спросил, хотя не собирался:       — Ты как?       Слишком взрослый вопрос для девятилетки, но они рано распрощались с детством.       В ответ ему пришло:       — Нормально.       Сумерки. Вой ветра за деревянными панелями дома. Стук веток по стеклу. Кожа на костяшках пальцев покалывала от тренировок. Боль с поверхности проникала внутрь, Би-Хан это чувствовал. Воспаление. Ведь с каждым сокращением сердца где-то глубоко внутри вспыхивала боль. С каждым стуком по стеклу в голове лопались искры.       Би-Хан вздрогнул, когда за братом задвинулась дверь, и неожиданно почувствовал, как щеки обожгло огнём. Он с ужасом коснулся кожи, чувствуя острую обжигающую влагу на пальцах.       — Нормально, — повторил он.

***

      Би-Хан стал циничнее и злее, навсегда закрыв дверь к теплым воспоминаниям о матери. Она подарила ему дар криомантии, однако этот дар стал сладкой наградой и тягостным бременем — груз возложенный на него с самого детства.       Слова отца о том, что воин, дабы побороть страх, должен постоянно представлять свою смерть, и по сей день звучали в его голове.       Ему с младенчества объясняли, что путь воина — это стремление к смерти. Засыпая, нужно представлять, как тебя завалило камнями, проткнуло кунаями или разрубило мечом. Каждый день, когда это было возможно, нужно воображать себе, как разбивался о камни при падении с высоты, как сдавило легкие от нехватки кислорода под водой, а также агонию смерти в огне.       Он помнил день своего первого убийства. Ему было девять, отец коротко кивнул ему, удостоверившись, что сын цел, а мать встретила его дома с выражением ужаса на лице.       Отец… Сколько невысказанной ненависти он испытывал к своему родителю.       В тот день, когда он сообщил правду Куай Ляну о гибели их отца, то почувствовал облегчение. Он больше не должен был скрывать своего презрения к глупому и несчастному старику. В глубине души он надеялся, что брат поймет его, но эти надежды оказались тщетны. Они видели отца слишком по-разному: Куай не знал того холода, той заскорузлой черствости и тупой непримиримости наравне с жестокостью, которые были свойственны их Великому Мастеру. Куай Лян жил в мире, который по какой-то причине разительно отличался от мира Би-Хана.       Храм Стихий величественно возвышался над скалистыми пиками древних гор, окутанных вуалью густых облаков. Его массивные стены, вырезанные из серого гранита, были испещрены символами четырех стихий: огня, воды, земли и воздуха.       Би-Хан остановился перед входом. Массивные двери были украшены резьбой, изображающей вихри воздуха и парящих птиц. Холодный ветер вновь пробежался по нему, как будто приветствуя или предупреждая.       Би-Хан знал, что внутри хранится реликвия, способная усилить позиции Лин Куэй и привести их к истинной независимости. Они пойдут своим путем, свободным от влияния сумасбродных богов и безумных императоров.       Он толкнул двери, и они с лёгким скрипом поддались. Внутри было темно, лишь редкие факелы горели по стенам, отбрасывая дрожащие тени на каменный пол. Высокие колонны, тянущиеся к сводчатому потолку, были украшены древними письменами и рисунками.       Би-Хан прошёл внутрь, ступая по холодному каменному полу.

***

Internal Flight — Estas Tonne

      Тем временем, в глубине Храма Стихий, в зале Воздуха, Томаш Врбада и Куай Лян осторожно передвигались между рядами пыльных полок, заполненных старыми свитками и книгами. Комната была освещена несколькими тусклыми свечами, чьи огоньки едва справлялись с густой тьмой. Воздух был пропитан запахом древних пергаментов и легкой горечью воска.       Томаш, молодой человек со светлыми глазами и стальными короткими волосами был одет в традиционное облачение Ширай Рю. На поясе висел кинжал с изогнутым лезвием, а лицо частично скрывала маска, оставляя видимым только решительное выражение глаз.       Куай Лян стоял рядом. Его доспехи были выполнены в черно-желтых тонах, напоминающих окрас скорпиона. На плечах — защитные пластины с выгравированными символами огня. Его лицо впервые за долгое время не было скрыто маской. Здесь, в Храме Стихий рядом со своим приемным братом он чувствовал давно забытое со дня предательства Би-Хана спокойствие.       Пламя свечей бросало причудливые тени на лица братьев. Куай достал один из свитков с полки, сдул с него пыль, резко закашляв, отчего словил понимающий взгляд от Томаша. Храм Стихий был священным местом, но из-за пыли и плесени находиться здесь долго было нельзя.       Они пришли сюда, запросив разрешение у Лю Кана, чтобы сделать Шираи Рю сильнее, готовясь к предстоящей войне с Лин Куэй. Томаш, разглядев среди стеллажей нечто ценное, поспешно достал один из пергаментов с полки и подошел к старому дубовому столу, на котором стояла пара свечей. Куай заинтересованно подошел ближе. Пламя свечи на столе затрепетало в жадном предвкушении. Вспышка света озарила зал сквозь дыру в сводчатом потолке в самом центре помещения. Блеснула молния. За стенами Храма вот-вот должен был начаться дождь. Томаш внимательно вчитывался в текст, его глаза бежали по строчкам, выискивая ценную информацию.       — Эти техники могут помочь нам обучить новых рекрутов, — заметил он, отбрасывая отросшую прядь волос со лба и поднимая глаза на брата. В его голосе звучала сдержанная надежда.       — Мы должны стать сильнее, — твёрдо ответил Куай Лян, сжав кулак так, что пальцы побелели. — Не можем позволить себе повторить ошибки прошлого.       Загрохотало. Тягостное молчание повисло между ними. Тяжелый груз неизречённых слов сдавил грудину, сжав в пружину всё, о чём хотелось поговорить. Оба брата подумали о Би-Хане. Его имя они старались не упоминать уже очень давно. Томаш опустил глаза, вернувшись к пергаменту, а Куай замер в сумраке, разминая кисти рук.       — Ты когда-нибудь задумывался, почему он так поступил? — тихо спросил Томаш, нарушив негласную тишину.       — Кто? — спросил Куай, хотя знал, о ком шла речь.       — Би-Хан, — почти шёпотом ответил Томаш. — Его поступок… Я до сих пор, как будто не могу поверить.       Куай Лян прикрыл на секунду глаза, облокотившись руками о стол. Он поднес ладонь к огню свечи, ощущая её жар, провел пальцы сквозь пламя, словно тот был его старым верным другом.       — Он всегда был тяжёлым человеком, — начал он. — Но я никогда не думал, что он способен на такое.       — Я знаю, — кивнул Томаш. — Но всё же… Почему?       Куай вздохнул, его плечи поникли на мгновение, он убрал руку от свечи, посмотрев на брата:       — Я не знаю. Я думаю об этом… Каждый день.       Томас не смог скрыть своего удивления. Его глаза округлились, встречаясь с растерянным взглядом брата, который обычно выражал яростную решимость. Сейчас на него смотрели глаза ребенка, который не понимал, почему его идеалы были разрушены. Их мысли с Куаем совпадали.       — Но сейчас нам нужно сосредоточиться на нашем клане, — закончил разговор Куай Лян.       Томас кивнул, соглашаясь:       — Ты прав. Ширай Рю нуждается в нас.

***

      Би-Хан тем временем двигался по коридорам Храма, внимая каждому звуку. Его шаги были бесшумными, движения — отточенными годами тренировок. Он чувствовал присутствие других в Храме, но не придавал этому значения, полагая, что сможет избежать нежелательных встреч.       Наконец он достиг массивных дверей, ведущих в Зал воздуха. Надписи на древнем языке предупреждали об опасности для непрошеных гостей. Би-Хан вздохнул и начал плести замысловатые знаки руками, используя свою криомантию, чтобы нейтрализовать защитные барьеры.       В этот момент где-то в глубине храма послышался слабый звук — шорох или тихий голос. Би-Хан замер, прислушиваясь. Его сердце забилось быстрее. Неужели кто-то еще был по ту сторону двери?       В темном зале в самом дальнем углу от Западного входа Томаш внезапно почувствовал странный холодок по спине.       — Ты это чувствуешь? — спросил он, оборачиваясь к Куаю.       — О чем ты? — насторожился тот.       — Как будто температура упала. И… — он прислушался. — Мне кажется, здесь кто-то есть.       Куай напрягся, его руки автоматически легли на рукоять оружия.       Би-Хан открыл двери и вошел внутрь. Зал был обширным, с высоким сводчатым потолком, сквозь который просачивался слабый сумрачный свет. Повсюду висели тонкие шелковые ленты, колышущиеся от невидимых потоков воздуха. В центре зала на постаменте покоилась реликвия — древний амулет, сияющий мягким голубым светом.       Однако его внимание привлекли два силуэта у дальней стены, скрытых в сумраке. Би-Хан прищурился, узнавая в свете свечей своих братьев — Томаша и Куай Ляна. Его сердце на мгновение сжалось. Он не ожидал встретить их здесь.       — Проклятье, — прошептал он себе под нос, пригнувшись и понадеявшись, что братья не заметили его.       Как бы Саб-Зиро не плевался ядом в их сторону, он прекрасно знал, что его братья были прекрасными воинами. И против двоих ему никак не выстоять.       — Стой, где стоишь, Би-Хан! — грозно рыкнул Куай, уже сжимая цепь в руках.       Би-Хан разочарованно выдохнул, распрямляясь в полный рост       — Не ожидал встретить вас здесь, — холодно усмехнулся он, начиная осторожно двигаться к постаменту.       — Мы тоже не слишком рады встрече, брат, — ответил за двоих Куай.       Они с Томашем напряженно переглянулись, словно удостоверяясь, что оба видели одного и того же человека.       Би-Хан смотрел на них без каких-либо эмоций.       — И чем же здесь так заняты Великие воины Ширай Рю? — насмешливо спросил он, почти выплевывая последние слова. — Воруют реликвии у Божества?       Куай усмехнулся на эти слова, начиная медленно приближаться к брату, Томаш последовал его примеру.       — Пока мы видим здесь только одного вора, — заметил Томаш, не сводя глаз с человека, которым раньше не уставал восхищаться, несмотря на все ужасные слова, которые Саб-Зиро ему адресовал.       Би-Хан бросил короткий взгляд на амулет, что не ускользнуло от братьев. Они быстро сообразили, что именно привело Грандмастера Лин Куэй в Храм Стихий.       — Би-Хан… — тихо, будто успокаивая дикого зверя, начал говорить Томаш. — Ты же знаешь, мы не можем позволить тебе забрать этот Амулет. Его сила слишком опасна.       Глаза Би-Хана холодно сверкнули.       — Не тебе разглагольствовать о силе, Томаш. В конце концов ты никогда ею не обладал.       Томаш смолчал, в очередной раз проглатывая колкость. Откуда-то изнутри поднималась знакомая боль в груди. Раньше её было так много, что он к ней почти привык. Сейчас встретил её с неким внутренним удивлением. Тем временем Би-Хан яростно продолжал:       — Я пришел за тем, что принадлежит Лин Куэй!       — Тебе ничего здесь не принадлежит! Ты предал нас, предал Земное Царство! — Куай Лян сделал шаг вперед, в его глазах полыхнул яростный огонь. И всё, что жгло в эти месяцы его душу вырывалось яркими сполохами наружу. — Как ты смеешь говорить о праве?       Глаза братьев столкнулись. Сверкнула молния сквозь дыру в потолке. А после дождь застучал по крыше. И грянул гром.       — Я сделал то, что посчитал нужным для Лин Куэй, — холодно ответил Би-Хан, его глаза наполнились холодом, словно в один миг всё живое покинуло его. — И раз вы не хотите понимать это на словах, то придется объяснить силой.

***

      Началась яростная схватка. Лед и огонь столкнулись в безумном танце. Саб-Зиро использовал свою криомантию, замораживая всё вокруг. Куай Лян обращал воздух в пламя, его ярость подпитывала силу. Раньше для Би-Хана было особым удовольствием смотреть, как этот огонь поедал вещи, наблюдать, как они чернели и менялись. Они кружили в рое огненных светляком, смога и ледяного безумия.       Удары наносились с убийственной точностью. Братья знали слабости друг друга, отчего в этом сражении не было чести. Пахло кровью, потом, смешанным с гарью и чем-то необратимым.       Куай и Томаш сражались сообща, как делали это много раз прежде. Их удары были слаженными и точными, они дополняли друг друга. Би-Хан, несмотря на свою силу, оказался в обороне.       Братья теснили его, используя совместную тактику, чтобы сломить его защиту. Би-Хан яростно отбивался, создавая ледяные барьеры и атаки, но давление с двух сторон давило на него. Свет смешивался со звуком, со льдом, с кровью лопнувших сосудов, с криком преданных надежд и обещаний. Он их ненавидел, как же в этот момент он их ненавидел.       В какой-то момент сражения они оказались на улице под проливным дождем, что должно были ослабить магию Куай Ляна, но тот был слишком охвачен каким-то неясным и темным движением души, которое создавало куда более яростное пламя вокруг него.       Куай смог прорваться сквозь оборону Би-Хана и нанёс мощный удар, выбивая воздух у того из лёгких. Старший брат отлетел назад, ударившись о колонну. Вокруг них шипела вода, одна из колонн обрушилась, ледяной глыбой падая вниз. Пахло спекшейся кожей и волосами, человек горел, и Би-Хан не сразу понял, что этот человек — он сам.       Он закашлял, чувствую привкус металла во рту, рана на боку от клинка Томаша ныла и кровоточила. Он тяжело дышал, облокачиваясь спиной на колонну, но по-прежнему смотрел на братьев с вызовом.       — Это конец, Би-Хан, — произнёс Куай, направляя на него горящий кунай.       Томаш стоял рядом, его оружие было готово, но в глазах читалось сомнение.       — Сдавайся, брат, — тихо сказал Томаш. — Мы не хотим причинять тебе боль.       Би-Хан хрипло рассмеялся:       — Боль? Не смеши меня, Томаш. Мы все знаем, что должно произойти…       Куай Лян шагнул ближе, его гнев снова начал овладевать им.       — Ты сам выбрал этот путь, — сказал он сквозь зубы. — Предатель.       Би-Хан поднял взгляд, холодный и твёрдый:       — Я предал только ложные идеалы. Отец вел Лин Куэй по пути слабости. Я же дам клану истинную силу.       Куай сжал кулаки, пламя вспыхнуло ярче:       — Наш отец был великим человеком! Как ты смеешь так говорить о нём?!       — Я смею, потому что это правда, — отрезал Би-Хан. — Я оставил его умирать и ни капли не жалею об этом.       Куай на секунду замер, словно не поверив своим ушам; он крепче стиснул цепь руками, на скулах заходили желваки. Томаш отступил в сторону, они стояли у входа в храм, Би-Хан опадал на землю, сползая вниз по колонне. В его руке, которой он придерживал рану, блестел Амулет.       — Ты не мой брат! — выкрикнул Куай. — Ты — тень прошлого!       Это было правдой, что они не выбирали свою судьбу, но даже она была лучше судьбы тех, кто не мог за себя постоять. Сколько жизней отнял Би-Хан? Сколько спас? Разве можно было вести этому счет? Би-Хан моргнул только раз, пока его брат собирал неистовое пламя в своих руках. Голос Томаша отдавался, словно где-то в отдалении, прерываемый звуком дождя и грома: — Куай, нет!       Великий Мастер Лин Куэй был загнан в угол, кровь стекала по его лицу. Он видел эту технику много раз. Как часто Куай оттачивал эти движения вместе с ним на тренировках? А после они лежали на траве в саду и спорили, кто из них лучший.       Пахло гарью, в воздух взмывали тысячи огненных светляков и невероятный жар опалил кожу. Сотни его врагов погибло в этом пожаре, но его кожа в первую очередь покрылась знакомыми мурашками и, он беззвучно зашевелил губами, не в силах вымолвить ни слова.       Ведь сколько бы слова отца не выстраивались в стройный ряд про то, что каждый день нужно считать себя мертвым; его сердце, что многие считали мертвым, почти ледяным — отчаянно билось в груди. Неистово, мучительно и непомерно сильно — оно хотело жить.       Однако Би-Хан уже не сопротивляться, в его глазах не было страха, только холодное презрение.       — Давай же, — прошептал он тихо сквозь кровь на губах. — Покончим с этим…       Ослепительное мгновение, воздух дрожал, земля под ногами раскалялась, а за спиной Куай Ляна горел пожар, обретая форму дракона. Но в последний момент Томаш схватил его за запястье, игнорируя боль от ожога.       — Хватит! — крикнул Томаш. — Это уже не бой, это казнь!       — Отпусти меня! — рявкнул Куай, пытаясь вырваться.       — Ты не можешь убить своего брата! — умолял Томаш. — Это не ты!       Куай Лян на мгновение замер, дыхание было тяжёлым. Он загнанно посмотрел на Би Хана, который уже почти потерял сознание, затем на Томаша.       — Он заслуживает этого, — тихо сказал он, но в голосе уже не было прежней ярости. Пламя за его спиной задрожало, постепенно уменьшаясь.       — Может быть, но ты не убийца, — мягко ответил Томаш.       Куай Лян медленно опустил руку, огонь вокруг них подпрыгнул вверх и погас, оставляя после себя столп дыма, что устремился вверх, рассеиваясь. Он отступил на шаг, чувствуя, как гнев покидает его, оставляя пустоту. Он отвернул лицо от поверженного Би-Хана, так как не мог более смотреть в сторону брата. Его лицо остывало, омываясь каплями дождя.       Би-Хан, который усилием воли пришёл в себя, воспользовался замешательством. Собрав последние силы, он создал ледяной взрыв, оттолкнув братьев назад. Осколки льда разлетелись во все стороны, заставив их отступить. А в следующее мгновение они увидели, что Великий мастер Лин Куэй исчез.       — Он сбежал, — как будто с облегчением прошептал Куай.       Томаш вздохнул:       — Мы дали ему шанс.       Куай опустил голову:       — Может быть, он не заслуживает его.       — Все заслуживают второй шанс, — ответил Томаш, кладя руку на плечо друга.

***

Autumn Song — God Is an Astronaut

      Би-Хан брёл сквозь тёмный лес, словно призрак среди деревьев. Его дыхание было тяжёлым, каждый вдох отдавался острой болью в раненом боку. Дождь заливал его лицо, смешивался с потом и кровью, стекая по щекам и оставляя солёный привкус на губах. Окровавленные руки сжимали Амулет — древний артефакт, ради которого всё и затевалось. Он был холодным на ощупь, но его сила тлела внутри, обещая могущество и контроль. Однако при взгляде на этот злополучный бездушный предмет Би-Хан не чувствовал ликования, только внутреннее раздражение. Тело горело от ожогов, от злости на то, что его загнали в угол.       От резкого шага вперед, он задрожал и уродливо согнулся, еле успевая выставить руку вперед и облокотиться о ствол молодого дерева. Дождь постепенно стихал, пока у него перед глазами лопались искры, отвлекая от тягучего чувства унижения, которое он испытал, проиграв в бою. Умоляющий голос Томаша, словно клинком выскабливал из него остатки самообладания.       Разве смели они судить его? Их жизнь была посвящена служению клану, а он был живым воплощением его воли. Как они посмели воспротивиться? Пойти наперекор, да и еще подумать, что они могли давать оценку его действиям?       Легкие жгло огнем. Он надышался дымом — этот бой будет напоминать о себе еще пару месяцев. Воспоминания о сражении всплывали перед глазами: пылающий взгляд брата, полный решимости и боли, обнаженный клинок Томаша, нанесший ему самую тяжелую рану, и его, Великого Мастера Лин Куэй, позорные мысли о смерти. Би-Хан усмехнулся, переворачиваясь, чтобы облокотится о дерево. Всё-таки он хорошо их натренировал…              Через какое-то время искры перестали вспыхивать перед глазами, боль отступила, отчего он смог приоткрыть веки. Дождь закончился, ветер разгонял облака, — на полотне ночного неба Би-Хан смог различить звезды. Знакомое с детства чувство, которое шло с ним всегда рука об руку, возвращалось. Он научился с ним бороться, но за столько лет так и не смог его распознать. От него становилось холодно и неуютно, с ним не могло справиться ни тепло огня, ни уют дома, даже горькие лекарства не помогали… Би-Хан всегда мог только отвлекаться, но в моменты, подобно этому — это древнее чувство овладевало им.       Дыхание, которое постепенно выравнивалось, вновь стало прерывистым. Привал был необходим, каждая клеточка тела кричала от усталости, однако братья, которые наверняка обнаружили, что ему удалось выкрасть амулет, могли начать преследование. Нужно было во чтобы то не стало вернуться в Лин Куэй.       Взгляд блуждал по темным очертаниям леса, где тени казались ожившими призраками прошлого.       Он вспомнил детство, когда на его плечи легла огромная ответственность. Будучи старшим и наследником, а также единственным на тот момент криомантом, он проводил бесконечные часы в одиночестве, оттачивая свои навыки. Это усугубилось после смерти матери. Куай поначалу без конца навещал его, часто просто находился рядом. Оттачивал мастерство владения огнем, читал глупые и бесполезные истории про героев прошлого, а иногда они тренировались вместе. Би-Хан этого никогда не признает, но он любил те времена и часто вспоминал о них с улыбкой, когда никто не видел. Тогда это холодное, парализующее чувство почти оставило его. Голодный зверь почти разжал пасти, так как Би-Хан, сам того не подозревая, вернул себе чувство родства и братства, которого ему всегда так не хватало. К сожалению, это счастливое время долго не продлилось. Отец стал доверять Би-Хану все более ответственные миссии, а Куай научился взаимодействовать с другими членами клана. С которыми, у самого Би-Хана в связи с его высоким статусом никогда не было возможности выстроить отношения на равных, а следовательно — близкие. Каждый в клане видел в нём будущего Грандмастера, и он был вынужден соответствовать.       С приходом Томаша всё изменилось ещё больше. Приёмный сын, потерявший родителей из-за ошибки одного из членов Лин Куэй. Би-Хан не переставал удивляться, как его упертый отец пошёл наперекор традиций, что чтил больше всего, и принял мальчишку в клан. Томаш быстро нашёл общий язык с Куай Ляном. Они стали неразлучны, и пропасть разделявшая Би-Хана от других людей, стала еще больше. Он наблюдал за тем, как его бесконечно любимый брат постепенно от него отдалялся, отдавая предпочтение, куда более простому в общению Томашу. Куай перестал приходить без особой нужды на тренировки, перестал заходить к нему в комнату, чтобы в общей тишине прочитать очередную историю про глупого воина прошлого с его лживыми и лицемерными подвигами, перестал пытаться донести до Би-Хана суть прочитанной книги. Его заливистый смех, смешанный со смущенным голосом Томаша, эхом разносился по коридорам поместья, вызывая у Би-Хана смешанные чувства.       Удавка на шее, которую ему накинул отец, затягивалась, пропасть между ним и остальным миром росла. Его место, где он хоть иногда мог почувствовать себя лучше, было занято другим человеком. Желание признания, власти и свободы от оков, которые наложил на него отец, вызывало бурю внутри молодого криоманта. Он, словно запертый в клетке зверь, метался и рычал, но в конце выучил одну непреложную истину: Лин Куэй превыше всего. Любой, кто был не согласен пожертвовать всем ради благополучия клана, считался предателем.       Лин Куэй был его гордостью. Его братья — титульным листом. Там, где нужно было наглядно показать, что их клан был сильнейшим — он брал их с собой. Он вкладывал душу в их совместные тренировки. Да, Би-Хан всегда был холоден с Томашем, иногда даже груб. Но были моменты, когда он позволял себе проявить скупую заботу. Один раз, после тяжёлой миссии, ему тогда было девятнадцать, а Томашу четырнадцать, он оставил у двери комнаты Томаша лечебные травы, не подписав их. Томаш, наверняка, подумал, что травы он получил от Куая. Пусть так. Зато на следующий день оба брата смогли пойти вместе с ним на тренировку, где смотрели на него с едва скрываемым восхищением. Когда он впервые заметил это, то это чувство опьянило его. Ему казалось, что он стоит на пьедестале, а все кругом смотрят. Повзрослев, они всё чаще выказывали ему свое уважение, равнялись и хотели быть похожими — стали чаще приходить к нему на тренировки не потому что, так было нужно, а потому что им хотелось.       Смерть отца опять все изменило. Би-Хан долго не мог понять, какого это — не быть загруженным миссиями и тренировками двадцать четыре на семь, и иметь возможность просто общаться и отдыхать. Однако Томаш и Куай постоянно вспоминали отца, его имя призраком блуждало по поместью, мстительно напоминая Би-Хану о сделанном.       Отец ему снился, он приходил к нему в кошмарах перед рассветом, в час тихой воды. Первый раз Би-Хан подумал, что тот будет нудеть, поучать и вести себя как обычно. Но отец молчал. Сидел на краю кровати и смотрел. С его волос капала вода с того озера, где было найдено его тело.       — Уходи, — шептал Би-Хан, — Уходи, этим ты ничего не добьешься.       Но он не уходил. Бродил по комнате, кряхтел, вздыхал, а после вновь садился на кровать и пялился. Глупый несчастный старик.       Би-Хан знал о нем всё, даже то, о чем всегда мечтал забыть. Возможно, когда-то это знание сломало нечто у него внутри. И он навсегда перестал быть ребенком, а отец перестал быть примером для подражания.       Он уходил с первыми лучами солнца. Би-Хан засыпал, а когда открывал глаза, то отца рядом уже не было.       Ветер продолжил завывать, Би-Хан чувствовал, как силы покидают его, но упорство не позволяло ему упасть.       Шелестели листья деревьев, создавая монотонный шум, который сливался с биением сердца Би-Хана. Возможно, всё бы могло быть иначе. Если бы отец позволил ему быть собой, если бы ответственность не давила так сильно. Если бы, если бы…       Повернув голову на Запад, Би-Хан заметил, что вдалеке мерцали огни — возможно, деревня или небольшое поселение.       Утрата меняла людей, они становились другими. Восточный ветер приносил со стороны Храма пепел сгоревшей надежды, ее прах оседал на листьях деревьев, пропитывал землю и воду, въедался в волосы и кожу. Западный ветер дышал желанием признания и власти, рением и ртутью, он вгрызался в горло и стекал в лёгкие. Предательство меняло людей, они становились другими.       Глубоко внутри его холодное сердце по-прежнему билось.       Сжав Амулет сильнее, Би-Хан продолжил путь. Боль в теле стала фоном, который лишь усиливал его решимость. Если у власти есть цена — то он примет её.       Однако ирония заключалась в том, что тот голодный зверь, что терзал его всё детство и юность, по кускам отгрызая частички его души, и был той самой страшной ценой — судьбой, оградившей его от всего дорогого.       И имя ему — одиночество.

***

      В Храме Стихий Томаш и Куай стояли в тишине. Ледяные осколки падали вокруг них, мерцая в свете луны и свечей. Пустующий постамент, где раньше лежал амулет, не предвещал ничего хорошего. Би-Хан уже наверняка успел скрыться, а братья только-только отправили весточку в Ширай Рю и Академию Ву Ши о произошедшем.       Куай Лян сидел на ступени возле постамента, его взгляд был устремлён в одну точку. Томаш присел рядом. На них падал лунный свет сквозь дыру в потолке, а тени от свечей и факелов рисовали причудливые картины на их лицах.       — Ты в порядке? — осторожно спросил Томаш.       — Я чуть не убил его, — прошептал Куай, он опустил голову, чувствуя, как волна эмоций накрывает его с головой       — Ты действовал на эмоциях. Это понятно.       — Нет! — воскликнул Куай, сжав кулаки. — Я позволил гневу овладеть мной. Если бы я убил его… я бы никогда не простил себя.       — Он сделал свой выбор, — напомнил Томаш.       — Я знаю, — Куай замотал головой, отвернувшись от друга. — Он позволил отцу умереть, предал нас всех. Я не могу этого простить. Но я…       — Ты поступил правильно, остановившись. Произошедшее с Би-Ханом — не твоя вина, — перебил его Томаш.       — Я не об этом, Томаш… — Куай посмотрел на него так, отчего Томаш почувствовал непривычный холодок по спине. На дне глаз его самого близкого друга по-прежнему плескался огонь, но древний и темный, таким, которым никого не согреешь, поскольку таким сжигают города и убивают близких.       — Я чувствую внутри себя нечто страшное. Этот гнев… Он сжигает меня изнутри. Я боялся, что могу потерять контроль, — прошептал Куай Лян, его голос дрогнул, а взгляд вновь стал прежним, но как будто напуганным.       Томаш застыл, не зная, что ответить на это откровение. Наверное, его в этот момент охватил страх. Но не страх за себя или свою жизнь. Томаш никогда не боялся смерти. В его спальне по-прежнему стояли фотографии его сестры и матери. Он молился за их души в каждую годовщину их смерти, приносил их любимые цветы и тихонько, шёпотом, пел песни, которые они с сестрой любили. Он никогда не обсуждал свою семью ни с кем из Лин Куэй, похоронив эту часть души где-то глубоко внутри. Он хотел идти дальше, разгоняя тьму внутри у тех, кого она могла схватить за горло и не отпускать, как и его когда-то давно. Он знал, что такое отчаяние. Но уже очень давно не вспоминал об этом чувстве. А сейчас он, почему-то, чувствовал, как ему в горло залили кипящее масло, но он не умирал, а продолжал смотреть...       Смотреть, как сначала тот, на кого было страшно даже взглянуть лишний раз, кто, казалось, и не человек вовсе, кто вёл их вперёд, невзирая на любые невзгоды, — погнался за миражом, за тенью страшных, спутавшихся в клубок идей, попал во власть какого-то тёмного и древнего движения души. А теперь что? Его брат последует за Би-Ханом?       Томаш почувствовал, как у него зачесались глаза.       — Мы справимся с этим вместе, — уверенно сказал он спустя мгновение, даже не зная, откуда появилась решимость для этих слов. — Мы должны быть сильными ради нашего клана, ради того, во что верим.       Куай удивлённо моргнул. Слова Томаша нашли отклик в его сердце, поэтому он приподнялся со ступеней.       — Да, ты прав.       Они вышли из храма, оставив позади сомнения и страх, однако в последний момент Куай обернулся. Над их головами горели звёзды, ночь была холодна, а в воздухе по-прежнему стоял запах гари и дыма. Их мало что могло задеть, ведь с детства они только и делали, что учились, как быть воинами. Как забыть, что такое страх, как забыть любую привязанность, отречься от всего, что не попадало под идеалы клана. И вот они на пороге новой жизни, где в образовавшейся тишине кружился на невидимых нитях прекрасный и невесомый новый мир. А там, на западе, где стояло поместье Лин Куэй, их тянуло за собой горькое общее прошлое. Кожа, сожжённая в пламени, слезала и оставалась там, в их воспоминаниях. А новая кожа была чистой и гладкой, но какой-то бессмысленной и пустой.       — Я не хочу потерять его окончательно, — признался тихо Куай.       — Может, еще что-то можно изменить, — ответил ему Томаш, а после добавил:       — Ты не один в этом. Я тоже…       — Я знаю, — Куай не повернул головы, прервав его. — Спасибо, что остановил меня.       — Всегда, — улыбнулся Томаш, хотя его глаза оставались грустными. Куай вспомнил о том, как Томаша приняли в клан. Как они быстро нашли общий язык, словно Томаш знал его всю жизнь и мог читать его мысли. Он воплощал в себе всё, чего не доставало его старшему брату: поддержку, эмпатию, сочувствие, умение найти нужные слова в нужный момент. Би Хан всегда был жесток с Томашем, но тот никогда не проявлял обиды. Он видел в них семью.       — Ты сильнее, чем думаешь, — сказал Куай, повернув голову вперед.       — Мы сильнее вместе, — ответил Томаш.