Звёздный Предел

      Наконец, после долгих дней пути, стены Эглареста выросли впереди. Воздух сменился на более влажный и свежий, прерывистый стрекот лесных и полевых птиц сменился на переливчатый морской гомон. Слухи неслись отовсюду: что-то о большой воде, что-то об ушедшей от берегов жирной рыбе, что-то о том, что холода застоялись. У чаек, альбатросов, буревестников темы разговора иные, чем у орлов, диких уток и соловьёв. Всё сплошь о погоде, пище и праздности вдоль щедрых берегов.       Тьелкормо не стал прислушиваться дальше. В землях фалатрим было всё спокойно уже давно. Размеренный быт, известный распорядок дня и шумные праздники, один за другим.       Феанарион пытался сохранять спокойствие, когда внутри бушевало негодование. То ли дело земли Рубежа, Врат, Химлада и даже Южного Оссирианда, где он пробыл почти два цикла Раны. Руссандол торопился и того же требовал от братьев — словно Осаду должны были вот-вот прорвать, вожжи были натянуты до предела, готовые лопнуть в любое мгновение.       Он тряхнул головой. Нельо в своих приказах был откровенен и прозрачен: достроить Амон Эреб, привести всё в порядок. Проконтролировать. Пройтись ни много ни мало — огнём по оссириандским лесам, перетрясти всех лаиквенди. Может быть, среди них есть «странные». Беглецы из Ангамандо. Шпионы. Соглядатаи. Уму непостижимо. Будто целого племени фиримар было мало. «А будет больше», — обмолвился Артафиндэ.       «Я хочу, чтобы Питьяфинвэ и Телуфинвэ занялись, наконец, делом. Теперь мы знаем, что земли за Эред Луин не просто не тихи и безмолвны — там что-то происходит. Происходило раньше, происходит сейчас. Я хочу, чтобы Амбаруссар выставили дозорных, послали разведчиков. В конце концов, оставшихся раньяр нужно найти. Если не их — то свидетельства того, что они мертвы».       … Откуда только такой мрачный настрой? Впрочем, он своими глазами видел, какими они приехали в Химринг. Ирма ван Лейден и Рига Штраус. Миднайт Скайрайс он не видел, но знал наверняка — её возвращение было ничуть не менее громким. Нарог-ост-Ронд, Оссирианд, Химринг… причудлив путь тех, кому многое спускается с рук.       И вот опять. Прошло не менее луны с тех пор, как Нельо, Кано и эта девица вернулись из северных застав, с некоего разоренного поселения обратно в Химринг, как снова… Курво оставил свои кузницы и срочно уехал в Таргелион, вознамерившись вновь навестить народ наугрим и оставив Аглон на Тириндо. Также он увёз с собой целый сундук еще аманских сокровищ, предназначавшихся в дар наугримскому королю — красивый жест, направленный на добрососедские отношения с Эльвэ — обошелся в сотни раз меньше. Майтимо не посвящал их в детали, но сколь дорого стоила дружба детей Аулэ… оставалось только надеяться, что самоцветы, к которым приложил руку сам Вала Аулэ, не пропадут даром. Впрочем, это уже забота Карнистира и Курво.       А вот и их дом. Стражи врат Эглареста пропустили отряд с феанаровой звездой беспрепятственно, проводив сопровождающий лорда отряд, наполовину состоящий из химладских, и наполовину — из оссириандских Верных, лёгкими улыбками и жестами приветствия. Тьелкормо только хмыкнул, не заостряя внимание.       Окна были темны. Над крышей не курился дом очага. Тьелкормо спешился с коня, перекинув поводья, без предисловий толкнул тяжелую дверь из моренного дерева. Не заперта. В полутьме он без труда разглядел силуэт, присевший у очага. Рыжий всполох волос, неуверенно сыплющиеся с кресала искры, отметины грязных сапог на полу.       Рига Штраус оглянулся на него через плечо. Не испугался — слух у раньяр был на редкость паршивый, и не удивился, лишь смерил его малочитаемым взглядом и вернулся к своему делу. Секунда-другая — и в камине раздался сухой треск. Стало светлее и теплее.       Рига тяжело поднялся — но сам, без подпорки, хотя она стояла тут же, рядом, испачканная в песке и земле.       — Рад тебя видеть, лорд Туркафинвэ.       Тьелкормо отрывисто кивнул, обшарив взглядом помещение: Ирмы здесь не было, как и его племянника. Ранья отошел в сторону стола, заваленного каким-то хламом.       — Где остальные?       — Твой племянник Тьелпэринквар отбыл в Бритомбар пару дней тому назад. Владыка Кирдан пригласил его на праздник. Ирма, как обычно, где-то на побережье.       — Тьелпэ отправился в Бритомбар один?       Рига Штраус моргнул. Поискал взглядом якобы ответ — на стенах, на крючках, где висел его сырой плащ, на окне. К слову, у окна лежал какой-то странный предмет, на вид из дерева и металла, но Тьелкормо не стал заострять внимание.       Подтвердил.       — Да, один. Вскоре должен вернуться. Он говорил, что не станет задерживаться — он срочно хотел что-то доделать, но в последний момент решил ехать на празднество. Но и у меня есть к тебе дело, лорд.       Тьелкормо не успел задать следующий вопрос, или хотя бы рвануться вперёд, чтобы схватить рыжеволосого за грудки: его племянник, один, в землях тэлери! Даром что его собственная мать была из этого малодушного народца, но здешние земли были опасны, а сердца квенди — темны… Он не успел ничего из этого — просто потому, что Рига Штраус сам шагнул к нему, протянув длинный свёрток.       Тонко выделанная, выскобленная кожа — коровья или телячья. Ранья развернул её, чтобы сразу продемонстрировать содержимое.       Карта.       Вот оно что. Места были незнакомы — лишь цепочка гор к западу напоминала Эред Луин. Карта была не выжжена раскалённым на огне металлическим стилусом, но нарисована чернилами. Не менее долгий и кропотливый труд.       — Это те земли, через которые мы прошли и откуда вернулись, — пояснил ранья. Он отошел к столу, сметя на пол весь хлам и мусор и расстелив свой труд. Он провёл пальцем от Эред Луин на западе до громадного лесного массива, простиравшегося от южного побережья, вдоль срединной цепочки гор и далее на север, где обрывался рисунок. — Красной прерывистой линией обозначен наш путь. Увы, я не могу ручаться за точность измерения расстояний, они очень приблизительны. Я их рассчитывал на основе нашей средней скорости в день. Эльда, а особенно всадник преодолеет этот путь быстрее. У меня было лекало — я чертил путь на изнанке своих нательных рубашек. Недавно я отыскал их и сопоставил рисунки.       — Неплохо, — признал Феанарион. Что ж, так даже лучше — Амбаруссар и их будущим разведчикам это пригодится. Но… это не значит, что его цель прибытия в Эгларест исчерпана. — И своевременно. Совпадает с тем, зачем я искал тебя.       Ранья поднял на него взгляд. Странно спокойный, пытливый.       — И зачем же?       — Насколько я вижу, твои раны зажили. Тебе пора возвращаться в земли, где ты принес присягу. В Амон Эреб, на службу к моим братьям.       Во взгляде Штрауса мелькнула искорка. Трудно различимая, по обыкновению полузадушенная раньярская эмоция — порой их различить даже труднее, чем вычленить слова в птичьем гомоне.       — Разумеется, — только и сказал он.       Рига Штраус даже не спросил — зачем. Просто согласился, точно только того и ждал. Его труд, на который пришлось потратить не менее пары месяцев, это доказывал. Тьелкормо не любил рассыпаться в объяснениях, и уж тем более не считал их нужными — здесь, сейчас, конкретно с этим молчаливым, странным ранья с непонятным блеском в глазах.       Феанарион отвернулся и приблизился к окну, дабы получше разглядеть замеченный ранее предмет. Но в спину, практически сразу, прилетел вопрос.       — Могу я спросить, с чем связана такая спешка?       Приезд лорда Келегорма совпал с его собственными мыслями и планами, пусть Рига сам не ожидал этого так скоро.       Гавани самому Риге, откровенно говоря, совсем не понравились. Проклятущие корзины, рыбная ловля, выделка кож и эта карта были его единственными отдушинами в последние месяцы. Как только ему стало лучше и он стал ходить без костыля Ирма попробовала вытащить его на берег — нырять и плавать. Да только в Белерианде стояла зима, и пусть в Эгларесте она была куда мягче, чем на просторах земель Первого Дома или в абайярских горах, чёртова сырость проникала в лёгкие, оседала там, и намерзающий внутри лёд превращал его ни много ни мало — в живого мертвеца.       Он снова хотел если не жить, но занять голову, руки, ноги — что угодно и чем угодно, лишь бы тело вновь ломило от усталости, а голова оставалась блаженно пустой. Ведь… всё полетело в тартарары. Когда? Он и сам не мог назвать точной даты, времени, решения.       Когда они с Миднайт…. дерьмо, даже думать об этом не хочется! Тогда? Нет, раньше.       Когда они решили рвануть за пределы известной карты? Нет, раньше.       Когда они пошли на поводу у нолдор и разделились, ранее пообещав себе держаться вместе? Нет, всё-таки раньше.       Когда приземлились на этой богом забытой земле? Возможно… или всё-таки раньше?       Как много решений принимал он сам? Какие из них совпадали с тем, что считал правильным он? Да, наверное тогда. Тогда, когда он добровольно самоустранился, понадеявшись, что уж теперь-то всё будет хорошо. Даром, что здесь тоже была война. Даром, что Вселенское Зло. Главное, что не угроза разбомбить очередную Систему ядерными боеголовками, главное — что это не тебе предстоит их наводить, просчитывать траектории и нажимать на кнопки.       Благородство? Ха!       Высокомерие? Ха!       Наивность? Трижды «Ха!»       Келегорм что-то ответил: Рига расслышал что-то об орочьих набегах с юга несколько лет назад, и примерно догадался о чем тот говорит. Кажется, тогда еще Мира конкретно так перепугалась, подорвав имеющийся у них двоих запас взрывчатки… Хорошо что весь, Амбаруссар и Эрестор тогда уж очень ею заинтересовались, ведь орков разметало в кровавые ошмётки в считанные секунды, оставив на месте взрыва глубокую воронку выжженной отравленной земли. Кажется, её тогда засыпали, но и сейчас то место отыскать нетрудно — здоровенная такая проплешина в море травы.       Остроухие тогда покивали и вынесли вердикт: мол, всё из-за искаженной плоти и ядовитой орочьей крови. Но Рига и Мира знали ответ. Вряд ли это были орки. И им обоим не хотелось быть причиной того, каким Белерианд мог стать в будущем — если бы для пытливых нолдор остались образцы.       — … Я хочу, чтобы ты присоединился к разведчикам, которые спустятся в Эриадор. Возможно, ты сможешь разузнать больше о судьбе своих сородичей.       — «Эриадор»? — переспросил Рига. О судьбе Марии, Эльзы, Джеймса и Миры… он давно не беспокоился. Словно сердце внутри сыграло свой последний аккорд там, в пещерах, когда пропала Найт, и с тех пор обратилось в мёртвый комок гниющего мяса.       — Так оссириандские мориквенди зовут те края.       Значит, король Нельяфинвэ решил всё-таки обратить свой взор на восток. Рига покачал головой.       — Не так уж они одиноки и пустынны.       — Теперь мы знаем это. И не можем игнорировать.       — Так вы считаете, будто там хоронятся отряды орков? Из-за того давнишнего случая? — но они не встречали там орков. Только странных… искаженных квенди. Но то были однозначно квенди, не орки. — Я думаю, вряд ли там они есть.       — Разве вы не упоминали, что видели Утумно?       — Утумно своими глазами — нет. Мы видели лишь подземные проходы, что пролегают под северной равниной и достигают отрогов Железных Гор в этом вашем… Эриадоре. Сами же они пустынны и заброшены, и жизни там нет. Какой бы то ни было. Что до тех орков. Возможно, это были лишь остатки тех, что отступили за Эред Луин во время Дагор-нуин-Гилиат. Я так думаю.       Келегорм задумался. Видно, прикидывал, насколько его предположения согласуются с тем, в чем участвовал сам Феанарион — ведь это он и его отряды сняли осаду с городов фалатрим и отбросили орков далеко от побережья. Тогда была сущая темень, народ нолдор, состоящий лишь из верных Первого Дома, не был столь многочислен и, ясное дело, не так хорошо знал земли Белерианда.       — Тогда ответь: что в таком случае заставило их покинуть сравнительно безопасные для них земли и очертя голову бросаться в земли аманэльдар?       Рига пожал плечами. Возможно, конфликты с тамошними квенди. А возможно… кое с кем похуже. На ум пришли разве что люди — Джеймс давно уверял их, что люди должны были прийти в мир с первым восходом здешнего солнца, а вот с чего это он взял такую уверенность и чем она подкреплялась — вопрос другой.       Туркафинвэ точно и не нужен был его ответ — он вертел в руках прототип арбалета, который Ирма таки заставила сделать Тьелпэ. Это был арбалет не совсем обычного вида — что-то между традиционной моделью и ружьём — длинный ствол из темного металла, в который предполагалось воткнуть недлинный заточенный стержень с зазубренным наконечником — дальний родственник более габаритного гарпуна. Ирма творчески подошла к своей затее устроить подводную охоту на морских животных.       Прототип «для отца» Тьелпэринквар как раз обещал доделать по приезду из Бритомбара, чтобы было что предоставить дяде.       — Наугрим также очень обеспокоены, особенно после вашего… прибытия, с шумом и треском, — задумчиво продолжил нолдо и с отчетливым неодобрением покосился на Ригу. — Вы доказали им, что даже они не в силах контролировать свои же территории, в частности — нагорные дороги и камнепады.       Рига повёл плечом. Не его проблемы. Вообще-то, за подобное нужно было только благодарить — за то, что они указали этим гномам на пробелы в охране своих владений.       — Они могли бы привыкнуть, пожалуй.       — Не теперь. Не теперь, когда целостность Осады под угрозой, а племена иной расы движутся сюда же, в Белерианд, и мы не можем быть уверены в том, что они на нашей стороне. Артафиндэ заверял меня, однако…       Келегорм аккуратно положил арбалет на стол.       — Однако я согласен с Майтимо в том, что мы должны действовать на упреждение.       — И как же? — седьмое, не иначе, чувство подсказывало, что ответ ему не понравится. Где-то в груди камнем приземлилось знакомое чувство обреченности и бессилия.       — Ранья Миднайт Скайрайс, наконец, соизволила приоткрыть тайну вашего оружия, — Келегорм насмешливо усмехнулся. — Обладающее разрушительной силой. Как-то, что так кстати избавило моих дорогих младших братьев от излишних хлопот здесь, на юге.       …бессилия перед чужими (ведь чужими же теперь?) решениями и причудливыми путями измышлений. Рига мало не застонал сквозь зубы: агонизируя, омертвевшее сердце дёрнулось внутри. Лопнула последняя жила, и оно ухнуло куда-то вниз. Рига больше его не чувствовал — лишь сосущую пустоту. Блять.       — И какое же? — нервно улыбнулся.       — Порох, — Келегорм вздёрнул брови, удивившись его вопросу. Стало быть… порох. Что ж, могло быть хуже, чем есть. Пока что. — А потому… дружба с наугрим будет весьма кстати. Может статься, именно у них найдется то, что нам нужно.       — И как это связано с разведчиками Амбаруссар и мной?       — Разве я не сказал об этом ранее? Нельяфинвэ приказал разыскать остальных раньяр. Чем раньше они вернутся, тем лучше. В особенности — Эльза Скайрайс и Мария де Гранц.       Эльза… Эльза-Эльза-Эльза. Мысли сначала заметались, как всполошенные ярким светом крысы, борющиеся за кусок тухлятины в канаве, а, ухватив нужное, замерли.       Чёрт побери, так вот почему… Ведь Эльза в прошлом… ведь она… ведь она пиротехник.       — Так где сейчас Ирма ван Лейден?       Нолдо задал следующий вопрос, не обратив внимания на замершего посредине комнаты ранью. Рига смотрел в пылающее в камине пламя пустым, остекленевшим взглядом. Келегорма это явно не смущало и не заботило.       А Ирма… Ирма, она… выходит, знала? Ведь неспроста эти двое так легко отпустили её в Гавани, и пусть после прислали Тьелпэ, они ведь даже присылали ей золото, меха — чтобы она ни в чем не нуждалась и продолжала работу… Что там у неё в чертежах, черти б её драли, что?!       — На пляже, — механически ответил он, запоздало расслышав вопрос.       — Что она там делает?       — Ловит жемчуг. — Они ведь договаривались. Вашу ж мать, они ведь условились не давать этим нолдор в руки такие карты, это же, Моргот их всех дери, оружие массового поражения…       А что если, если…       — В такую погоду? — голос Келегорма странно возвысился. — Ей жизнь совсем не дорога?       — Иди сам — и увидишь, — грубо бросил Штраус, уже не думая о чем и с кем говорит.       … А если Миднайт рассказала о гранульном запасе ядерного топлива, который они закопали где-то… где же? Кажется, неподалёку от Дориатских границ, где-то к юг… где сейчас владения Третьего Дома.       Не могла же она… когда бы она успела?       Да хоть вот, едва вернувшись, просто, чтобы откупиться от претензий высоких лордов и вновь подмазаться к этому своему остроухому — почему бы и нет?!       Нет, она не могла, не могла…       Феанарион вышел — хлопнула дверь, а Рига, стянув ленту, взлохматил волосы, и все его мысли отныне были заняты вовсе не грядущей разведкой.       Поднявшись наверх, Марильвэ провел его дальше террасы, с которой они ушли ранее. Она уже опустела, и путь лежал дальше — вглубь дворцовых комнат, где гуляло не столь много ветра и гладкий мрамор не был скользок.       Фалмар привёл его в некий каминный зал — здесь было уже очень тепло, несмотря на огромные панорамные окна, занавешенные тканью, и Тьелпэ пришлось снять плащ. Он отметил, что здесь собралось большинство виденных ранее гостей, богато одетых и в изысканных украшениях. Насколько это возможно для фалатрим.       Полы были устланы коврами: они были тонкими, но хорошо удерживали тепло. Внутри, как и снаружи, горело много свечей, но расположены они были странным образом: в северном углу зала была расположена платформа, на ней стояла ширма — высотой с дядю Нельяфинвэ, не иначе — обтянутая светло-желтым шёлком с едва различимыми вышитыми жемчужной нитью узорами.       Наибольшее количество свеч стояло как раз у ширмы, дабы гости могли видеть неспешно покачивающиеся силуэты танцовщиц. Тьелпэ уставился во все глаза: их одеяния были невероятно легкими и тонкими, вздымающиеся рукава трепетали, как крылья бабочек, и при этом… не скрывали ничего. Он видел стройные силуэты и изгибы танцующих дев, малейшее движения кистей и бёдер…       Тряхнул головой, поспешно отвернулся, чувствуя, как пылают уши.       Марильвэ, увидев причину задержки, понимающе усмехнулся, и, тронув за плечо, потянул дальше.       Напротив ширмы служители расставили низенькие столики. Стульев не предполагалось — были подушки. И Марильвэ бескомпромиссно усадил его за столик в первом ряду, по правую руку от Владыки Новэ и его дочери. Стол по левую руку от Кирдана занимал тот самый посланец из Второго Дома и его сопровождающий. Марильвэ, не расшаркиваясь излишне и не дожидаясь приглашения, опустился рядом. Больше места за этими крохотными подставками для питья и закусок — по-иному и не назовешь — не предполагалось.       Марильвэ снял серебряный кувшинчик с грелки и услужливо наполнил маленькую чашу из цветного стекла и подсунул ему, так же как и крохотную вазу с засахаренными фруктами и какими-то печеньями.       Тьелпэ отхлебнул, но не почувствовал толком вкуса: то ли подогретое вино было излишне слабым, то ли наоборот — он не в силах был оторвать взгляда от действа за ширмой. В горле горело и першило, он закашлялся.       — Ты, должно быть, не видел подобного прежде, — усмехнулся Марильвэ, подхватывая сморщенный коричневый плод с вазы и пихая его едва ли не в рот нолдо. — Это всего лишь театр теней, а ты так переполошился.       Плод оказался на удивление сладким, почти что приторным, но Тьелпэ, дивясь своей внезапной сговорчивости, покорно сжевал.       — В Амане тоже были театральные представления, — пробормотал он, старательно отводя взгляд. Отвести было на что: даже внутренние покои могли похвастаться необычным убранством. Чего только стоили вручную расписанные стены! Он словно бы снова сидел в пышном весеннем саду Ваны или сонных уделах Ирмо и Эстэ — до того причудливыми были цвета и краски, сюжеты и техника. — Но… не такие.       — Слыхал я кое-что об аманских нравах, — лениво протянул Марильвэ, наполняя собственную чашу. Он немного поколыхал её перед тем, как опустошить — и до Тьелпэ донесся раскрывшийся аромат спелых ягод и цветов. — Будто вы стыдитесь своих тел и желаний, будто бы…       — Будто что? — огрызнулся Тьелпэ. От смущения он уже не знал, куда деть глаза, а потому смотрел просто на ширму — и не видел. Ничегошеньки не видел.       — … будто бы то, что дано было самим Эру — постыдно, — Марильвэ опрокинул чашу в рот и расселся более свободным образом: опершись на выставленные назад руки и согнув ногу в колене. Тьелпэ оглянулся: Кирдан вполголоса переговаривался о чем-то с дочерью и тем посланником, совершенно не обращая внимания на поведение Марильвэ.       — Не отвлекайся, — шепнул фалмар, взглянув искоса на его метания. — Сейчас начнется представление. Это традиция.       И правда: вскоре смолкли последние шепотки, служители маленькими медными колпачками на длинных ручках погасили излишек света.       …Девы скрылись, смолкла одинокая мелодия свирели, напоминавшая легкий шорох волн. Натомест, на «сцену» за ширмой вышли юноши с копьями в руках. Тьелпэ не видел их лиц, не видел их одежд: только силуэты, скраденные игрой света и тени. Нарастал гул барабанов.       По правде говоря, Тьелпэ видел совсем мало аманских представлений ввиду малого возраста и припавшей на его детство Смуты — большую часть историй он узнал от дяди Макалаурэ, в свое время приглашаемого в Валимар в качестве мастера над менестрелями. С его рассказов он знал, что ваниар отточили это искусство так же, как нолдор довели до совершенства способы огранки самоцветов. Но в Валмаре в чести были пышность и изящество, красивые сложные костюмы и золотые маски, покрытые цветной глазурью, которые изображали знаменитых участников Великого Похода, сражения Валар на заре времён и пробуждение праотцов и праматерей.       Но театр, где видны лишь тени, он видел впервые. Он мог лишь догадываться о красоте танцевавших за ширмой дев, о тонкости их изящных платьев и сиянии их глаз.       …Здесь же, в Фаласе, рассказывались те же сюжеты, но лишенные всяческого лоска, позолоты и многослойных одежд: старые истории были столь же наги, как эти юноши за ширмой — в одних лишь набедренных повязках, едва достающих до колен.       — Я не узнаю эту историю, — он обратился вполголоса к соседу. Марильвэ снисходительно усмехнулся.       — Вот уж не удивлён. Тогда слушай: это история об Оссэ и Детях Ульмо, которую повсеместно подают как предательство Оссэ на заре времён.       — А это было не так?       Марильвэ ткнул его указательным пальцем в лопатку, вынуждая снова развернуться к представлению.       — Смотри.       Из толпы юношей вперед выступил один: высокий, всё в той же набедренной повязке, чуть более длинной, но в головном уборе, увенчанном то ли крыльями морских птиц, то ли странными подобиями рыбьих плавников. В правой руке он также сжимал копьё, в левой же — длинную витую ракушку и, стоило ему дунуть, как под сводами зала разнесся низкий утробный гул.       Сердце Тьелпэ пропустило лишь один удар: кажется, он слышал что-то подобное. Однажды, когда их побитый ветрами и морем белый корабль, с порванными парусами, мчал к берегам Сирых Земель. Тогда точно так же утробно стонало море, а отец прижимал его к себе так крепко, что трещали кости.       Нолдо готов был поклясться, что море — настоящее море, накатывающее на берег за панорамным окном — вторило актёру в морском венце.       Тут к нему навстречу, с восточной стороны, вышел другой: он встал так, что даже тени его не было видно толком, а силуэт оставался наполовину сокрыт за массивным деревом каркаса ширмы. Тьелпэ видел лишь его протянутые руки, массивные браслеты на предплечьях и кистях, кольца и длинные ногти — или длинные наперстки из золота, которые были популярны среди дориатской знати — отсюда, увы, нолдо разглядеть не мог. Это, несомненно, тоже был юноша: однако его руки извивались в причудливом танце, словно он старался петь без слов: предлагал, искушал, заманивал — точь-в-точь девы в минуты до спектакля.       Актёр в венце потрясал копьём, наставив на оппонента острый наконечник.       — Не понимаешь же, да? — вновь наклонился к нему Марильвэ.       — Отчего же? Тот, что с рогом и в венце — это сам Оссэ, не так ли?       Фалмар кивнул.       — Это старая легенда о том, как он сражался против падших майар на заре времён.       «Разве Оссэ не взбунтовался против Ульмо и не перешёл на сторону Моринготто?», подумал Тьелпэ, не отрываясь от представления. Марильвэ всё подсовывал ему те приторные плоды в сладкой пудре и подогретое вино. В груди теплело.       — А кто тогда позади него? Ведь квенди еще не пробудились.       — Дети Ульмо, которых он всегда защищал до прихода нэльяр в эти края, — просто ответил Марильвэ, как будто бы само собой разумеющееся. Но кто такие «дети Ульмо» Тьелпэ спрашивать не стал, успеется еще. Но новый друг продолжил сам: — Белегурт пленил многих на заре времен, а Оссэ отправился в его стан, чтобы спасти их. Это самые младшие духи вод, и, в надежде спасти их, Оссэ пришел в Ангамандо сам.       Марильвэ не успел ответить: оппонент «Оссэ» на сцене из тени сделал изящный взмах рукой — Тьелпэ явственно сквозь нарастающий бой барабанов услышал мелодичный перезвон десятков цепочек — «Оссэ» выронил ракушку, и та разлетелась на мелкие кусочки. Девы разбежались, а юноши с копьями воздели свое оружие, готовясь кинуться в бой, но сам майа грузно упал на колени, протянув руки.       «Он молит, — озарило Тьелпэ. — Если тот, другой — Бауглир или кто-то из темных майар, то Оссэ, выходит… молит его о чем-то?»       Фигура, потерявшая и венец, и ракушку, и копьё — выглядела как нельзя более жалкой. Тьелпэ аккуратно бросил взгляд через плечо, на сидящих позади эльдар и поразился: они до того прониклись подобной историей, что на щеках многих блестели слёзы. Чувствительные девы в шёлковых и сатиновых нарядах мяли в руках расшитые бисером платки.       Невидимые менестрели сменили барабаны на флейты, и долгие, пронзительные мелодии имитировали плач Детей и жертву проигравшего Оссэ, нрав которого не позволил долго оставаться на правах пленника и раба. В гневе он восстал, а вместе с ним восстало и внутреннее море, и вздыбились хорошо известные Льды, но, чем всё обернулось, Тьелпэ знал и сам.       Рассказанная фалатрим история оставила странный, скрипящий осадок.       Слуги внесли маленькие зеркала и убрали занавеси с окон: небо постепенно серело, меркли звёзды. Пространство за ширмой опустело, и зал вновь наполнился негромким гомоном. Кирдан не спешил брать слово, обмениваясь с дочерью и хитлумским гонцом загадочными полуулыбками. На столах тем временем начали появляться изысканные яства фаласского края: моллюски, устрицы, нарезанная ломтиками свежая рыба, соусницы с лимонным соком, даже водоросли: самые разные, были даже такие, что звались «морской виноград».       Пока Тьелпэ с интересом и легкой брезгливостью изучал предложенные блюда, гости Кирдана зашевелились, начали сновать меж столами и опускаться на «гостевые» подушки. Почти каждый из присутствующих подходил к Новэ, держа в руках крохотную чашу с вином, дабы поприветствовать должным образом хозяина вечера; Тьелпэ и не заметил бы этого, очнулся от своих дум он лишь тогда, когда заметил, что и их компанию не обошли вниманием. А если точнее — Марильвэ:       — Рад приветствовать вас, юный господин, вы нечасто появляетесь на людях!       — Как ваши дела? Все ли удачно на Балар? Сейчас там самое благоприятное время.       — Рад вас видеть, очень рад.       Марильвэ расплывался в той самой жемчужной лисьей улыбке, с которой заговорил с самим Тьелпэ в самый раз, но сейчас нолдо ощущал лишь долю той лукавинки:       — Советник Хинарон, я так же о вас ничуть не забыл, и непременно нанесу вам визит. У меня есть превосходное вино с Балар, вы непременно должны отведать!       — Господин Аматирэ, вы очень добры. Это ведь ваша дочь была ведущей танцовщицей? Её шаг легче морской пены!       — Арбадор! Мой дорогой друг, неужели ты приехал из самого Эглареста, чтобы повидать меня? Право, не стоило, я ведь и сам туда вскоре возвращаюсь. Но я очень, очень рад, ха-ха-ха….       Розовое фалатримское вино лилось рекой. Марильвэ расточал свои лисьи улыбки направо и налево, поднимал чашу в честь каждого, кто приветствовал его, и совсем не пьянел, хотя сделал не менее дюжины глотков с тех пор, как к нему выстроилась целая вереница желающих поприветствовать.       Тьелпэ смотрел на это и пил молча, отвечая на немые любопытные взгляды. Его руки так и чесались постучать по золотому венцу, богато украшенном гранатами и рубинами, самолично взращенными его дедом самоцветами, а потому источающими собственный свет.       — А вот и ты, — раздался резкий, сухой голос, без капли тепла. В поле зрения были лишь сапоги: когда-то, несомненно парадные и богато вышитые, но сейчас всего лишь стоптанные и припорошенные дорожной пылью. Этот квендо не спешил опускаться на подушку напротив Марильвэ, дабы в знак расположения стукнуться стеклянными чашами. — Пьёшь тут, да праздно веселишься.       — Друг мой Аэрагар! — почти одновременно с ним воскликнул Марильвэ и подскочил.       Тьелпэринквар, старательно пережевывая какую-то холодную рыбину, слегка поднял голову: над ними возвышался эльда довольно примечательной внешности. У него были до того черные, почти чернильные волосы, и глубоко посаженные зелёные глаза, смотрящие из-под надбровных дуг цепко и въедливо. Нос его явно был неоднократно сломан, а правая щека рассечена глубоким шрамом. Левая сторона его лица же была чиста, как воды священного источника на Эзеллохар. Незнакомец был одет довольно просто, темные непримечательные цвета, с едва заметной затертой вышивкой по подолу дорожного кафтана. Зато, он был одним из немногих гостей при мече. На это Тьелпэ обратил внимание сразу и удивился.       Этот мориквендо был необычен. Он столь же пристально и вдумчиво разглядывал Тьелпэ — с головы до пят, скрытых под столом. Несомненно, заметил золотой венец и звездчатую фибулу на сложенном плаще, вздёрнул бровь.       — Аэрагар! — вновь позвал Марильвэ, совершенно панибратски обхватывая его предплечье. Он оказался не ниже этого сурового фалмар. — А я всё ждал тебя, боялся уж было, что и на сей раз ты не почтишь нас своим присутствием.       — Как тут не прийти, — протянул Аэрагар, не отрывая взгляда от Тьелпэ. — Столько всего нового, а в Гвайнбаре и вовсе нечего делать.       «Он говорит…о Виньямаре?» Тьелпэ нахмурился. Об этом потаенном городе, отстраиваемом двоюродным полудядюшкой Турукано он слышал вскользь от отца, когда тот в очередной раз плевался ядом в сторону «трусливых полунолдор». По слухам, Виньямар находился где-то на побережье, но где — никто не знал, даже дядя Тьелкормо, а ведь с Турукано уехала тетушка Ириссэ, с которой отец и дядя когда-то были очень дружны.       — А ты, — он обратился к Тьелпэ, — стало быть, из тех знаменитых голодрим, Феанарион.       — Куруфинвион, — холодно поправил Тьелпэ, вторя презрительному тону мориквендо, — Куруфинвэ Тьелпэринквар Куруфинвион. На вашем языке — Келебримбор Куруфинвион.       Шрам на щеке Аэрагара дёрнулся. Он обнажил зубы, почти что оскалился в кривой усмешке.       — Теперь знаю: правду говорят, что среди голодрим не знают личных имён. Все сплошь Фины да Вожди.       В следующую секунду Тьелпэ обнаружил что алкоголь из его крови выветрился, напоследок ударив в голову, а сам он твёрдо стоит на ногах, а меч на треть вынут из ножен. Сверкала знаменитая нолдорская сталь. Играл коварный отсвет на инкрустированной рубинами рукояти.       Пальцы подрагивали. Гомон стихал, к ним обращались головы. Одна, другая, третья…       Марильвэ силой рванул Аэрагара вниз, заставив его грузно осесть на подушки. Тьелпэ обратил внимание: одна его нога была не особо подвижной, как у Риги Штрауса.       — Садись! — Марильвэ сунул по чаше одному и второму. — Остыньте, горячие головы! Келебримбор, дорогой друг, я приношу извинения за него.       — Многовато поводов для извинений за один вечер, — бросил Тьелпэринквар, вовсе и не думая садиться обратно. — Не находишь?       — Тебе стоит присесть, — нахмурился Марильвэ. — И мы спокойно всё обсудим.       — Нечего здесь обсуждать. Твой друг ищет ссоры со мной, потому что я нголдо, и я с удовольствием отвечу, — Тьелпэ коснулся рукояти, и Аэрагар понял его правильно. И салютовал ему чашей.       — Пылок и несдержан, как и всякий нголдо, — с видимым удовольствием заключил он. — Хочешь вызвать меня на поединок, малец?       Тьелпэ дёрнул горлом, едва-едва совладав с собой: на них пристально смотрел Новэ и его дочь, и подозрительно щурился Верный Нолофинвэ, пряча нижнюю часть лица за вином.       «Ты — единственный представитель своей семьи в Фаласе», раздалось в голове. Лицо рыжего раньи сменилось испещренным шрамами лицом старшего дядюшки. Нельяфинвэ смотрел строго, нахмурив светлые брови. Глаза отражали его ум — никогда не бездействующий, ясный, цепкий.       Тьелпэ едва размыкал губы, выплёвывая по слову. Всё внутри него натянулось, как дребезжащая струна:       — Надеюсь, ты помнишь, Аэрагар из фалатрим, — фалмар едва заметно дёрнул губой, — с кем ты говоришь. Открывая свой грязный рот в сторону моей семьи, ты должен держать это знание в своей голове.       — Что ж, — Аэрагар легко встал, опрокинув долю вина себе в рот, всучив чашу обратно Марильвэ. — Вот и познакомимся, нголдо.       Фалмар встал, пройдя мимо Тьелпэ, ожидая, что тот пойдет за ним. Тьелпэринквар оглянулся на Новэ: заметил, как тот подозвал к себе Марильвэ и что-то тихо ему бросил. Марильвэ и без того спал с лица, был бледен и напряжен. Он отрывисто кивнул Владыке и приблизился к ним.       — Спуститесь на берег, что я показывал, — сказал он Тьелпэ. — Не стоит обнажать мечи на глазах у всех.       Сделал знак рукой, поманив их за собой. Удивительно, но его послушался и Куруфинвион и, молча — «дорогой друг» Аэрагар. Присутствующие провожали их молчаливыми взглядами, что жгли спину, но Тьелпэ готов был поклясться, что стоит им только скрыться из виду — и высшее общество, по своему обыкновению, взорвётся, разорвав его доброе имя на лоскуты невозможных слухов.       «А ведь это дойдет до отца», с запоздалой тоской подумал он. «И до дяди Майтимо».       Снаружи топтался один Ноломанион, верных же Амбаруссар Тьелкормо отпустил еще до входа в раньярский дом. Еще двоих из Химлада отправил следом, разузнать об обстановке в городе и доложить ему лично. Один из них как раз передал сообщение Ноломаниону, что да — известная голубоволосая дева нынче много времени проводит у моря и в данный момент как раз там.       — Можешь быть свободен, — бросил Тьелкормо и кивнул на дверь. — Воспользуйся здешним гостеприимством.       Ноломанион с сомнением покосился на закрытую дверь и кивнул. Он был вполне толковым юным эльда, но всё еще не дотягивал до Арайквэ, его оруженосца и правой руки, который был сейчас куда нужнее на Амон Эреб, оставшись вместо самого принца Туркафинвэ во главе разведческих отрядов. За фиримар и примазавшимся к ним Артафиндэ нужно было наблюдать особенно пристально. Конечно, среди верных уже пошел слух, что дорогой кузен пытается слепить из них вассалов и переманить в свои земли… пользуясь недовольством лаиквенди относительно новых соседей, которое пришлось как раз кстати. Что за морока…       Тряхнул головой. Арайквэ можно доверять и быть уверенным что он сделает всё как надо Первому Дому. Что до раньяр — здесь, увы, требовалось личное участие и пример Тьелпэринквара доказал, что лучше контролировать всё самому. Тьелкормо потрепал жеребца по гнедой шее и вскочил в седло, направив его в сторону видневшейся на горизонте голубой полосы — туда, где сильнее всего был запах соли и морской ветер куда ожесточеннее рвал волосы.       Тот пляж, куда направили его слухи, был устлан разноцветной гладкой галькой. Скользкой и неприятной, под стать выложенной таким же камнем пристани в Альквалондэ. Неприятные воспоминания. Тьелкормо с раздражением пнул случайный камушек, и оглянулся: никого. Немного поодаль обнаружился чей-то брошенный вещевой мешок, клубок спутанных рыболовных снастей и брошенной наспех одежды.       Едва он приблизился, чтобы рассмотреть её, как послышался плеск и журчание расступающейся перед телом воды. Кто-то фыркнул отплёвываясь.       Ирма…       Нолдо скрестил руки, наблюдая, как она заправляет волосы за круглые уши и потирает глаза левой рукой.       — Вряд ли здесь найдутся лекари, способные лечить переохлаждение, — громко сказал он, обозначая свое присутствие. Но не только. Еще стояла зима, свет и тепло Васы убывали, заставляя землю поутру покрываться инеем, на землях Рубежа и Врат так и вовсе царствовали сущие бураны и метели. Если уж не говорить о воспоминаниях тех, кто пересёк Льды.       Перед глазами мелькнуло воспоминание об Ириссэ — как, в первую их встречу у озера Митрим она бросала обвинения ему в лицо, будто бы он волоком протащил её по Хэлкараксэ. Ириссэ — и принудить к чему-то? Лучше шутки не придумаешь.       — Айя, Охотник!       Ирма ван Лейден широко улыбнулась, подняв над водой руку и вздымая тучу брызг. И направилась к нему.       — Это ты отправила Тьелпэринквара в Бритомбар одного? — спросил он, пока она неспешно подбиралась к берегу. Слишком медленно, словно что-то тащила.       — Что за обвинения? Он не маленький ребёнок. К тому же, как принц, разве он не должен нанести визит вежливости здешнему владыке?       — … Куруфин не затем его сюда посылал, дабы вы творили здесь с ним всё, что вздумается.       … Хотя было слишком самонадеянно предполагать, что раньяр будут поступать именно так, как им будет приказано — эти двое тому ярчайший пример. От Тьелкормо не укрылось то, что заслышав приказ, Рига Штраус задумался о чем-то своем, прежде чем дать согласие. Наверняка, и в этом разглядел для себя выгоду. На его счет нередко приходилось обманываться, слишком уж себе на уме был этот ранья, как впрочем и тот, что в свое время достался Морьо — если бы Рига Штраус вёл себя приличествующе нэри, то больше бы интересовался судьбой своей супруги.       …Они по-прежнему имели мало представления о сущности раньяр. Тьелкормо поджал губы, уставившись на ту, что была прямо перед его глазами. Она как раз остановилась, чтобы удобнее перехватить свою ношу и поправить налипшие на лицо волосы.       — А я вовсе и не причем, — возразила Ирма. — К тому же, думается мне, это вполне в духе Куруфина: это ведь не Тьелпэ первым отправился оббивать пороги Новэ, а сам Новэ, преисполнившись любопытства и промариновавшись с две луны, пригласил его в свою резиденцию на празднество. Может, Тьелпэ вам там славу зарабатывает.       Сказав это, она двинулась вперёд.       …Ирма неспешно выходила на берег, держа под одной рукой корзинку, полную ракушек, и упирая её в крутое бедро. Другой рукой выжимала от воды волосы, и прозрачные струйки ручейками скользили по шее вниз, минуя прилипший к загорелой до золотистости кожи ворот.       Тонкое исподнее платье утратило всякий цвет, став почти абсолютно прозрачным и облепив крутые изгибы не-эльфийского тела, точно отстающая змеиная кожа. Не оставившее ни шанса на намёки и полутона.       Тьелкормо даже не сразу сообразил, что надобно отвернуться, как полагается высокородному принцу и воспитанному эльда. Он уставился во все глаза, не дыша, только и ощутил предательскую сухость во рту и язык, не способный шевельнуться и исторгнуть гневное замечание. Но Ирма, ничуть не смущаясь своего вида, направилась прямиком к нему.       Отпущенные на свободу мокрые завитки волос шлёпнули по груди.       — Ты… ты почему так одета? — «раздета», хотел сказать он, но слова застревали в горле. Разве можно это назвать одеждой — в таком-то состоянии?! Одежда призвана защищать и укрывать тело, а не быть бесполезной, мокрой до прозрачности, ничего не скрывающей тряпкой.       Ирма насмешливо изогнула бровь, заметив его недовольство.       — Потому что мне приходится нырять. Одежда затрудняет плавание и — всплытие. Ты же не хочешь, чтобы твои добротные зимние шкуры потянули меня ко дну?       — И часто ты разгуливаешь в подобном виде?       Ирма ухмыльнулась.       — Каждый день. Знаешь ли, здешняя жизнь предполагает всего несколько вариантов заработка, и все они связаны с морем. К тому же мне вовсе не холодно. В воде теплее, нежели на берегу.       — Разве на тебя не смотрят?       — Смотрят. И я тоже смотрю, — Ирма улыбнулась еще шире, еще лучезарнее — точно только затем и приехала в Гавани, и подмигнула. — Здешние юноши весьма хороши собой. Девушки, впрочем, тоже. Не думаешь же ты, что все они ныряют в доспехах и выходных платьях?       … Кажется, ныряльщицы из тэлери тоже не слишком себя стесняли одеждами. Только он позабыл об этом, а эльдиэр для подобных увеселений предпочитали более уединенные места.       Тем временем Ирма присела, чтобы аккуратно поставить корзинку, и принялась отжимать подол, отдирая налипшую ткань от ног и задирая чуть ли не до бёдер. Тьелкормо переключился на содержимое корзинки — сплошь ракушки да мелкая рыбешка — из тех, что можно поймать и голыми руками при должной сноровке. Наличие сноровки предполагало достаточное количество времени, чтобы наловчиться, а это значило что…       — …Фалатрим иначе относятся к своему телу и стыдливости. Проще говоря, её и нет толком, — Ирма продолжила пояснять, отжимая воду. — Если надумаешь задержаться подольше на сей раз, можешь составить мне компанию по утрам. Если не веришь, приходи. Девушки будут очень рады.       Она криво усмехнулась чему-то своему, не высказанному до конца, и выпрямилась. Тьелкормо, наконец, оторвал взгляд от ракушек и уставился на Ирму, прямиком ей в лицо, сощурившись.       — Думаешь, мне есть до них дело?       — Тьелко, ты меня убиваешь! — Ирма картинно ахнула, возложив ладонь на свою приметную грудь. — Если ты не заметил, ты очень популярен среди местных дам. Каждый раз, как ты приезжаешь и пару дней после кто-то да крутится у моего порога.       — И на что мне эта новость?       — Да как же. Ты вполне мог бы одной силой своего очарования сманить этих прелестных дурочек в Химлад и организовать браки своим верным, — нолдо дёрнул бровью в ответ на неё слова. Ранья Ирма, как обычно, молола какую-то пургу. — Хотя я думаю, что им в принципе все нолдор по вкусу, даже на твоего племяшку заглядываются, но всё же не так, как на тебя. И не смотри так! Я столько нового узнала за всё время пребывания тут, соврёшь тут…       — Например?       — Например, некоторые нолдор — думаю, что из народа Амбаруссар, потому что Рига с ними явно знаком — того и гляди, переселятся сюда, так часто их здесь вижу.       Так вот почему этот рыжий проходимец вовсе не был удивлён. Должно быть, уже знал всё, что нужно. Тьелкормо нахмурился, сжал переносицу. Сразу в Химлад вернуться не получится — надобно опять заехать в Амон Эреб и призвать братьев и его верных к порядку. Где это видано…       — Ты что же, не знал? — удивилась ранья. — Неужто в самоволку сюда катаются? Но расстояние ведь приличное.       … оссириандские разведчики, как же. Тьелкормо фыркнул, теперь окончательно догадавшись, почему его отряд, на добрую часть состоявший из нолдор с Амон Эреба, встретили куда теплее.       — Почем мне знать такие мелочи?       — Всё же ты правитель, ты должен вникать в тонкости политики как-никак, — какой нравоучительный тон от полуголой девы. Тьелко фыркнул, скрестив руки на груди. А Ирма тем временем вовсе не спешила одеваться, несмотря на зябкость и холодный ветер с берега — впрочем, от последнего он неплохо закрывал её сам. Точно подначивала смотреть. Или — её и впрямь это не волновало. Ирма говорила отстраненно, скользя полурассеянным взглядом по линии моря. — … Не всё же бедному Нельяфинвэ носиться с союзами и договорами. А! Еще Карнистир, точно. Но ты их непосредственный сосед, и Дориата тоже. А никак не шевелишься.       — Я-то? — вспыхнул он. — На мне куда более важные вещи, на которые я мог бы тратить время, не будь я в разъездах между Химладом и Эгларестом!       Ирма изогнула бровь.       — Ты и сам был не против, отправить меня в качестве шпиона. И смотри: я делаю это и даже больше.       Куда уж больше! Тьелкормо взъярился. Местные девы и юноши, знаешь ли, хороши! Нолдор из Амон Эреба! Может, и подданство не поздно сменить и наплевать на интересы Аглона?       — Что это за нолдор — те что живут здесь?       — Сказала же: из народа Амбаруссар. Имён не знаю, но Рига их знает точно — часто зависает с ними в трактире. Это тот, что на главной улице неподалёку от дворца. Они давно сюда приезжают, а когда мы приехали — помогали обживаться. Того и гляди, скоро женятся. Разве это тебя совсем не заботит? Если они вдруг сменили подданство.       — Это невозможно, — отрезал Тьелко. Ирма пожала плечами и невозмутимо продолжила:       — Между прочим, у народа Кирдана на самом деле сейчас мало мужчин, поэтому девы-фалатрим весьма воодушевлены присутствием юных нолдор. Вы совершенно непохожи на местных, а потому более популярны и интересны. Ты ведь знаешь, что они воевали практически одни пока не пришли вы? У них была занятная тактика.       — Да, они были в осаде, прежде чем орки были вынуждены отвлечься на мои отряды.       Ирма весело улыбнулась.       — Какое самодовольство! Небезосновательное, что важно. Ты здесь местный герой. Я ведь уже говорила, что местные девушки часто интересуются, когда ты приедешь? Прохода мне дают. А ты мог бы скорректировать график и совместить приятное с полезным. А если тебе удастся сманить больше дев на земли нолдор… глядишь, и в полку прибудет. Даже родственница Кирдана Корабела замуж собралась. За кого, правда, не знаю.       Тьелкормо повел плечом.       — Вот еще. У меня и другие дела есть, я лорд Химлада и прежде всего должен обеспечивать войска Первого Дома и безопасность границ.       — Да, и именно поэтому ты подвизался на работу голубем любви между мной и Курво, — Ирма еще раз повела руками по исподнему платью, отряхнув его. По счастью, оно быстро сохло.       — Это с каких пор мой братец позволил тебе называть себя «Курво»?       — Скажем, отсутствие прямого запрета не что иное, как молчаливое разрешение. Мне лень каждый раз выводить полное имя, так что сократила пару раз, а он и не среагировал. Так что, считаю, можно. Всё же, я его любимый канонир, — Ирма изобразила какой-то странный жест: приставила ладонь к подбородку и хлопнула ресницами, точь-в-точь юная нис, прельщающая очарованием и невинностью малых лет.       … Какой Ирма, всё же, не являлась.       — Ты всё еще не одета.       — А ты всё еще смотришь.       Фыркнул.       — Времени ты дала предостаточно, чтобы всё рассмотреть.       Это была Ирма — Ирма, а не аманская дева с краснеющими щеками и блестящим взглядом оленьих глаз — и она расхохоталась. Ей не пристало скромно опускать взгляд, жеманничать и притворно-невинно алеть, хотя, должно быть, на этом загорелом лице, на этих высоких скулах румянец бы смотрелся очень хорошо.       И Ирма… одним рывком стянула мокрую тряпку через голову.       Туркафинвэ задохнулся, отвернулся. Ноги стали деревянными, как у поломанной куклы, и грудь точно тэлерийская стрела прошила, вышибив весь воздух из лёгких.       — Что? — донеслось до него. — Сказал ведь, что уже всё рассмотрел, так к чему теперь притворное смущение?       Она рассмеялась снова — на сей раз волнующим, низким грудным смехом, и продолжила из-за спины:       — Вот если назавтра, рассмотрев здешних дев, ты все еще будешь поглядывать на меня и так краснеть — тогда я буду польщена.       Кто тут краснеет?! Тьелкормо резко вдохнул через нос, попутно обшарив глазами берег — по счастью, по-прежнему пустынный.       — Можешь поворачиваться, я уже всё.       Ирма уже распотрошила свой брошенный вещевой мешок и стояла вполне одетая, затягивая заменяющий пояс красный шнурок на талии.       — Впервые вижу тебя в платье.       — Всё когда-то бывает в первый раз, — флегматично отозвалась дева. Голос мог обмануть его, но не глаза — в них плясали искорки веселой насмешки. — Но тебе всё-таки со своим первым разом лучше не затягивать.       Песок под ногами источал холод. Тьелпэринквар не стал сбрасывать сапог, как ранее, сбросив лишь плащ и перевязь, дабы не мешались в поединке.       Аэрагар остановился напротив, дожидаясь его. Он был достаточно высок — одного роста с дядей Макалаурэ, не ниже. В руке он сжимал поразительно короткий для него меч — всего в локоть длиной, с широким лезвием листообразной формы и чуть сужающийся ближе к рукояти.       Чтобы достать до Тьелпэ, ему потребуется быть как можно ближе.       — Только рань его, — бросил Марильвэ, полным неожиданного льда в голосе. — Ты знаешь, чем всё это обернется.       Тьелпэ открыл было рот, чтобы огрызнуться, но вовремя осёкся, внезапно поняв, что это адресовалось не ему — Аэрагару. Тот кивнул и снова перевёл взгляд на Тьелпэринквара.       — Должно быть, ты задаешься вопросом, отчего я так не люблю голодрим, — сказал тот лениво, растягивая слова. Подступался так же медленно и осторожно, словно кошка. Увечная нога, причина его легкой хромоты, ничуть ему, оказалось, не мешала.       — Догадываюсь, — сквозь зубы ответил Тьелпэ.       Аэрагар фыркнул.       — Вряд ли, дитя, — он взмахнул своим странным клинком, изящно поворачивая кисть вокруг своей оси и сделал быстрый выпад, намереваясь уколоть Тьелпэ ниже ребра.       Тьелпэ едва успел выставить собственный меч, раздался глухой звук. Он опустил глаза.       Меч был не из металла!       Странно белый, с едва различимыми зазубринами у острия.       Он был из кости!       Едва он успел поразиться своему открытию, Аэрагар сделал еще один удар. И снова Тьелпэ успел отклониться. Он был прав: фалмар держался близко к нему, будто приклеенный. Но вместе с тем, он продолжил, как ни в чем не бывало, и дыхание его было ровным:       — Голодрим, вне всякого сомнения, полагают себя нашими благодетелями, — еще один удар, было близко! Этот тэлеро играл с ним! — Высадились на наших Сирых Берегах во всеоружии, в доспехах и кольчугах. Отвоевали Белерианд так легко — всё равно что огонь, прошедший по посевам.       Еще один, нарочито ленивый удар. Отбил. Тьелпэ несколько запыхался: его клинок был длиннее более в два раза и не оставлял ему шанса для манёвра. Пока Аэрагар раскрывал рот, он умудрился извернуться и нанёс рубящий удар, целясь тому в плечо. Тот крутанулся, уходя влево, и сделал выпад вверх: щеку кольнул свежий порез.       Тьелпэ увидел, как безучастно прислонившийся к стене скалы Марильвэ встрепенулся.       Утёр кровь, да поздно уже: она замызгала воротник его любимой котты. Красное на красном… почти не видно, если не присматриваться. Отстирает, как вернется в Эгларест — отец и не заметит.       Аэрагар остановился, дав ему время утереть кровь. В его насмешливо изогнутых бровях так и читалось: «орки не дадут тебе времени прихорошиться, мальчик». А меж тем, продолжил, и каждое его слово было как камень, бросаемый в глубокий колодец:       — Сняли осаду с наших славных городов. Честь вам и хвала. Да только голодрим позабыли, что дорожку к их славной победе протоптали сотни и тысячи квенди, оставшиеся на этих берегах. И песок этот рыж от крови, — прорычал фалмар и бросился вперед.       Он говорит об Альквалондэ?!       Тьелпэ отклонился, пригнулся, сосредоточив всю силу в ногах — благо или нет, он был ныне не в доспехах и даже без кольчуги — и ушел резко за спину противника, разворачивая меч параллельно земле и нанося удар вбок.       «Не увернётся!» с запоздалым ужасом понял он.       Вместо щита, коего не было, Аэрагар выставил свой короткий клинок. Лезвие отцовской работы глухо столкнулось с прочной костью, раздался глухой скрежет. Мышцы на руке Аэрагара вздулись, удерживая клинок Тьелпэ в опасной близости, а после он отступил чуть в сторону — и Тьелпэ полетел, оступившись и получив вдобавок легкий тычок в спину.       Песка он набрал полный рот. Нательная рубашка и туника прилипли к вспотевшей спине. А когда, отплевавшись, перевернулся, Тьелпэ обнаружил прямо перед собой Аэрагара — расставив ноги по обе стороны от его ступней, фалмар встал прямо над ним, направив ему в горло костяное остриё.       Творец внутри Тьелпэ сощурился: ни щербинки, ни трещинки! Как отцовская сталь не смогла его разрубить?       Он лежал, тяжело дыша, а фалмар надменно возвышался над ним, предрассветные тени смазывали его изувеченное лицо, рисуя сардоническую насмешку.       И Тьелпэ пнул его — задев каблуком больную ногу.       Аэрагар зашипел, отошел едва ли на шаг, но и этого хватило.       Тогда Тьелпэ пнул еще раз, и тут же откатился. Не дожидаясь, пока Аэрагар опомнится, он, не тратя времени на замах клинком, толкнул того прямо на песок — и двое мгновенно переплелись в противоборствующий клубок.       Тьелпэ почувствовал, как короткий меч снова чирканул его — на сей раз по внутренней стороне предплечья, рассёк рукав, и кровь мгновенно пропитала одежду. Сам он сжимал натренированную руку на горле фалмара, другой отводя вражеский удар. Аэрагар смотрел на него со странной смесью бессильной, обезличенной злобы и смирения пополам с безумием отчаяния. Адресованных — ни ему, ни этому поединку.       Куруфинвиона запоздало затопил гнев: почти, почти проиграл! Лишь такой позорный, бесчестный способ — под стать оркам — помог ему свести вничью поединок. Благо, отец и дядюшки не видели.       Не будь этот Аэрагар под властью своих страшных, сводящих с ума чувств и захлестывающих через край эмоций — он бы, вне всякого сомнения, проиграл. Этот фалмар был страшен в бою.       — Наигрался? — над ними раздался голос, холоднее льда, острее стали.       … а может, он просто поддался?       Сила в руке Аэрагара ослабла, а Тьелпэ разжал пальцы, скатившись с него. Кровь добротно пропитала его любимые одежды, но, благо, рана была неглубокой — меньше одного цикла Раны потребуется, дабы она затянулась.       — Ты славно сражался, — резюмировал фалмар, убирая клинок и тяжело поднимаясь на ноги. Он ощутимо захромал. Аэрагар вдруг стал неожиданно спокойным, будто бы смазанный Васой шторм.       Когда он, наконец, повернулся к Марильвэ, тот, возникший мгновениями ранее рядом внезапно, словно бесприютный дух, тут же схватил Аэрагара за грудки. Его по-девичьи миловидное, располагающее лицо исказилось от гнева, глаза источали самые настоящие молнии.       — Наигрался? — прошипел он, и Тьелпэ не узнал Марильвэ. — Доволен?! А если бы ты его серьёзно ранил?!       — Не ранил бы, — отмахнулся Аэрагар. — Я умею останавливать удар, да и мальчишка не промах. Даром что ни в одной битве не участвовал, — Тьелпэ вспыхнул. — Славно, должно быть, отец научил.       — И что ты хотел ему доказать? А может быть, себе? — не унялся Марильвэ. — Твой дурной характер всегда ищет ссоры, завтра же возвращайся на Балар!       Аэрагар смешливо улыбнулся и… отвесил глубокий поклон.       — Слушаюсь, Ваше Высочество.       Тьелпэ замер.       — «Ваше Высочество»? — переспросил он, мигом отодвинув свою обиду. Но ведь у Владыки Новэ нет сыновей, одна лишь дочь… Может быть, её будущий жених? Среди гостей он слышал что-то такое, о грядущей свадьбе…       — Ты что же, не знаешь подле кого провёл весь вечер? — насмешливо переключился на него Аэрагар.       — Я не слышал, что у Владыки Кирдана есть сыновья.       — Их и нет, — подтвердил Марильвэ. — Я всего лишь его племянник.       — «Всего лишь»! — воскликнул Аэрагар. — Ты — правитель Эглареста и его наследник, Марильвэ Эгларунд.       Марильвэ поморщился. А Тьелпэ, наконец, понял, почему он был столь популярен на празднике. При нём не было ни венца, ни дорогих колец — лишь серёжка с крупной жемчужиной, да и ту он отдал Тьелпэринквару в знак дружбы.       — А где же твоя Морская Слеза? — прищурился Аэрагар и, позабыв о Тьелпэ о приличиях, шагнул к Марильвэ и, коснувшись его подбородка, повернул его голову, чтобы увидеть осиротевшее без знаменитой серёжки ухо. — Что, потерял?       — Подарил, — безмятежно улыбнулся Его Высочество и Аэрагар обернулся на Тьелпэринквара. Жемчужина за пазухой как будто бы нагрелась, царапнула криво сделанная застёжка. Он потянулся рукой в потаенный карман и продемонстрировал «Слезу» на ладони.       Аэрагар хмыкнул.       — Вот оно что. Марильвэ только и горазд, что разбрасываться дарами.       — Могу вернуть.       Фалмар косо усмехнулся и рассмеялся. Марильвэ кротко улыбнулся. Странные у них взаимоотношения. Казалось, Аэрагар опекает его, что малое дитя.       — Если не желаешь оскорбить принца, оставь себе. В его дворце жемчуга, что грязи, а самыми мелкими из них давно можно было выложить полы дворца в Эгларесте.       — Всенепременно, — отозвался Марильвэ, уже не слушая их. Он снова скинул свои сандалии и подошел к кромке воды. Прилив охотно обхватил его ступни.       Градус напряжения спал, и Тьелпэ чувствовал себя странно. Его кровь остыла, и Аэрагар будто бы выбросил пар. Но в груди неприятно скребло.       — И что же это всё значило, скажи на милость?       — Если я должен тебе объяснять, то ты и за тысячу лет своим умом не дойдешь, — Аэрагар повернул к нему лицо. Серость неба постепенно размывалась наползающими лучами Васы, в то время как Рана уже давно ушла на запад, за кромку дыбящихся гор.       Тьелпэ прищурился.       — И что же, ты решил, что ты можешь поучать меня, будто ты мой отец?       — Несомненно, ты годишься мне в сыновья, да вряд ли я был рад такому сыну, — Аэрагар улыбнулся во весь рот, и Тьелпэ отметил что у него отсутствует пара зубов сбоку. Совсем как у дяди Майтимо, да только отец уже сделал ему протезы. — Уж больно ты самонадеян и высокомерен. Хорошая битва быстро бы вышибла из тебя всю дурь.       — Мне не доводилось участвовать в битве, — Тьелпэ поджал губы. — Но во время Дагор Аглареб я защищал крепость в Химладе.       — Наслышан я об этой вашей… славной битве. Действительно, вышло славно. Победоносно, — фыркнул фалмар. — Да только надолго ли? Как бы вам не пришлось бежать, поджав хвосты.       — Не побежим, — уверил его Тьелпэ.       — В тебе есть упорство и нежелание отступать, это хорошо, — Аэрагар протянул руку и внезапно встрепал ему волосы. — Если пройдешь хотя бы десяток таких «славных битв», будешь по праву зваться хорошим воином. А до тех пор — мотай на ус и не смей дерзить старшим.       — Разве я…! — вспыхнул он.       — Твой венец не даёт ни силы, ни власти, пусть он весьма примечателен. Кто ты — без своего венца? И не смотри на Его Высочество, он лучший воин чем ты или я.       — Оставь его в покое, — донёсся голос Марильвэ от берега. — Всему свое время. Это дитя едва ли справило свое совершеннолетие, а ты набросился, что тот коршун на цыплёнка.       Тьелпэ вскипел снова.       Аэрагар рассмеялся — громким, хриплым вороньим смехом.       — Как забавно, — отсмеявшись, бросил он. — Теперь-то мы, прежде загнанные по своим норам мыши, стали коршунами. Ты так не думаешь, Ваше Высочество?       Марильвэ скривился, но ничего не ответил.       — … или просто очередная кость для Белегурта, брошенная Аманвалар ему на растерзание, — закончил какую-то мысль Аэрагар.       — Вы сами пожелали остаться здесь, — напомнил Тьелпэринквар. — Вы и ваши предки.       Оба фалмари вскинули свои головы и уставились на него. Марильвэ по-прежнему молчал, а вот другой презрительно бросил в своей манере:       — А почему мы должны были? Квенди пробудились здесь, мальчишка, под этими самыми звёздами, в этой мокрой от росы траве, — он картинно провёл рукой, словно они стояли не у кромки солёного моря, а у самих Вод Пробуждения. — Неужели мы должны были променять эти бескрайние просторы на тысячи и десятки тысяч лиг вокруг на какой-то жалкий клочок земли у стоп Аманвалар, и оставить наши земли — кому? Белегурту и его тварям?       Тьелпэ поджал губы. То, как Аэрагар говорил сейчас, то, о чём он говорил — точь-в-точь повторял слова деда в день Затмения.       …Отринуть свои законы и обычаи, вручить Валар право владеть их жизнями и судьбами. Только о том, что так говорил Феанаро, фалмари знать не стоит.       — Высказался? — нарочито участливо прозвучал вопрос. — А теперь закрой-ка рот, Аэрагар.       И Аэрагар, на удивление, послушался. Марильвэ смерил его строгим взглядом и принялся отчитывать, ничуть не смущаясь и не жалея его гордость в присутствии нголдо:       — В чем ты винишь — его? Его народ? Только ли в том, что прежде они не знали войны, рожденные на землях Амана? Их прародители сделали свой выбор, как и мы сделали свой. И пусть путь татьяр обратно уже был нелегок, им еще предстоит найти свое место здесь, в сочленении странных искаженных судеб, и вкусить горькую чашу до дна — сам это знаешь. Каждый знает это. Да, — на сей раз он обратился к застывшему Тьелпэ, потирающему наспех перевязанную рану: — Такова на вкус свобода, дитя. Горше самых горьких слёз, слаще яда самых прекрасных слов Белегурта, сказанных Пробужденным на заре нашей эпохи, но дороже нее нет ничего на свете. Наслышан я о том, что творилось в далеком Валиноре: здесь ничего подобного вы не сыщете. Здесь квенди сами за себя, и не приемлют подачек. Ты всё думаешь, что они — Властители Мира? Нет! Они утратили свое право тогда, когда погибли первые квенди, когда погибли Энель и Энелье, Тата и Татье, Имин и Иминье. Да! Пусть они погибли, но их воля все еще живет в нас: и она гласит, что эти земли — наши. И раз уж Всеотец судил нам выбарывать свое место, что ж, быть посему. Но он не сотворил нас верными слугами Валар, будь они здесь, в Эндорэ, или же за далеким морем.       Его грозная отповедь поразила в самое сердце. Мягкий, миролюбивый и миловидный Марильвэ вмиг обратился в грозного лорда, по праву носящему свою отметину власти. Но Тьелпэринквар помнил и сегодняшний праздник, организованный в кое-чью честь.       — А что же Оссэ? Разве вы не чтите его?       — Чтить? — Марильвэ вскинул брови. — Что, по-твоему, значит это слово? Это значит «любить» и «уважать». Это верно, мы любим Оссэ. И уважаем его за то, что он выбрал защищать Детей Ульмо и нас, пусть даже это значило презреть волю своего Валы. Мы чтим его, как дитя чтит своих родителей, своего вождя и своих героев. Для фалатрим он — всё равно что один из нас, пусть у него чешуя вместо кожи.       Он приблизился, и легко коснулся темных волос на голове Тьелпэринквара, пригладив растрепавшиеся пряди. Будто отец или безропотная, но мудрая мать, оставшаяся за морем.       — Когда-нибудь ты поймешь, Келебримбор, что мир сей не так прост, и, чтобы разглядеть тончайшие его полутона и тишайшие отзвуки здешних песен, всегда нужно держать свой разум открытым. Смотри, слушай, внимай, запоминай. Но всегда думай лишь своей головой.       Марильвэ набрал полную грудь воздуха. Как свеж был прибрежный дух! Так бы вечность стоять и смотреть на горизонт, смотреть, как расплываются по многоцветной, переливчатой глубине солнечные пятна и слушать, слушать, слушать…       Шелестят волны. Кричат вдалеке чайки, хлопает крыльями альбатрос — вон он, метнулся серой тенью на добычу.       Рассыпающиеся искры дневного светила орошали их щедрым дождём.       — Анор прекрасен, — тихо сказал Марильвэ, отвернувшись и от Куруфинвиона, и от своего друга. — За него и впрямь следует быть благодарным.       — Но не более, — мрачно закончил Аэрагар.       — Не более, — согласился Марильвэ. Ладья Васы показалась ровно наполовину, и лучи цвета фалатримского вина скользнули по его косам, запутавшись в кольцах полупрозрачных серебристых волос.