Звёздный Предел

      Отражение в зеркале было мутным и красноватым. Тьелпэ крутился перед отполированным медным диском, что в понятии фалатрим непременно было зеркалом, а прежде аккуратно сложенные в сундуке одежды были разбросаны на кровати. Багряный шерстяной плащ, расшитый золотой нитью; тонкое лазурное одеяние из валимарского шёлка с убористой лилейно-золотой вышивкой; строгая черная туника наподобие тех, которые так любил отец, без обильной вышивки, но зато её можно было подпоясать тяжелым поясом, инкрустированным рубинами и мелкой звездчатой шпинелью; еще один плащ, синего цвета, с узором летящих птиц по подолу, украшенный мехом белой лисицы… Красная туника, синяя туника, атласный плащ, длинные парчовые одежды аманского кроя… Тьелпэринквар ломал голову и перебирал сундук и шкатулку с украшениями с самого рассвета, а перед глазами маячило лицо отца и его строгий голос, всячески подчеркивающий, что его сын — единственный внук Феанаро, несущий наследие своего дома, и, де-факто, единственный представитель Первого дома в Фаласе.       Опуская раньяр. Которых, к слову, близившийся торжественный приём у Новэ в соседнем городе Бритомбаре в честь фалатримского праздника совсем не волновал.       — … а я тебе говорю, что выгорит! — восклицала Ирма, её весёлый смех доносился из столовой.       — Да ты видела, чтобы кто-то из них хоть каплю в рот брал? Нет!       — А как же гномы? Они частенько сюда заезжают, а местное вино им не нравится. На всякий товар найдется покупатель!       — Как будто ты что-то в этом понимаешь… — заворчал Штраус. — Полжизни не видела жидкости объемом больше литра, а теперь в виноделы подаешься?       Их спор длился не менее недели, продолжался и сейчас, когда они уже должны были перетряхнуть свои легкие сундуки и выбрать из нехитрых пожитков подходящие наряды. Со вздохом Тьелпэ откинул на стул очередной плащ и поплелся на звук голосов.       Рига Штраус сидел за столом, просматривая какие-то записи, Ирма сидела поодаль на низком табурете и полоскала в тазу свой утренний урожай, собранный во время утреннего отлива. В воздухе стоял тяжелый солёный запах. Тьелпэ с тоской покосился на закрытое окно, явственно представив, как все его дорогие сердцу наряды, половина которых расшита маминой рукой, пропитываются этим мерзким морским запахом с оттенком рыбы.       — Вам бы поторопиться, — буркнул Куруфинвион, встав в дверях.       — В таких делах торопиться нельзя, — Ирма отряхнула руки от ледяной воды. — Одна осечка — и прогорим, и плакала наша финансовая независимость. А, Штраус?       Она подмигнула рыжеволосому, на что тот только хмыкнул и вновь уткнулся в свои расчеты. Тьелпэ обратил внимание, что раньяр сидели в своей обычной, как они говорили, «домашней» одежде, простоволосые и оч-ч-чень занятые своими делами.       — Разве вы не собираетесь на прием к Новэ?       Ирма подняла голову и покосилась на Ригу.       — К Кирдану, что ли?       — Не собираемся, — ответил за двоих Штраус.       — Почему?       — Не в списке приглашенных, ясное дело, — Ирма отмахнулась и вновь вернулась к своей добыче. Руки её уже были красными от ледяной воды. Промытые водоросли она выкладывала на ткань на столе, после чего, избавившись от излишков влаги, они отправятся — подсушиваться? коптиться? — над огнем в камине. — Мы бы и не слышали о нем, если бы ты не трещал над ухом. А ты почему разоделся, как Нолофинвион?       Оба уставились на него. Ирма — с долей насмешки, Рига — задумчиво, потирая подбородок. Тьелпэринквар как раз решился на синий плащ с птицами, и парчовый кафтан с лиловой лилейной вышивкой. Зато фибула для плаща была вырезана из цельного алмаза в виде восьмиконечной звезды. На голове поблескивал простой венец — самый лучший, вышедший из-под его собственной руки.       — Не твое дело.       — Как раз-таки моё, — Ирма приблизилась и с недовольством рассмотрела каждый элемент одежды. Солёный морской запах струился за ней, как шлейф газового платья. — Твой дражайший отец, да не оскудеют его золотые запасы и не менее золотые мозги, отправил тебя ко мне учеником. И, раз уж в кузнечном деле я смыслю мало, значит, я несу ответственность за другие твои деяния. В частности, — она направила палец на его сине-серебряный плащ, расшитый птицами, — за эти твои… модные решения. Что подумает твой отец, если узнает, что на первый свой выход в свет в гаванях Фаласа, тем более, приглашенный лично правителем Кирданом, ты явился не в официальных цветах своего дома, а в официальных — Нолофинвэ?       — Я тоже так думаю, — согласился Штраус. Под его пытливым взглядом и сам Тьелпэ почувствовал себя неуютно. Раздражение, поднявшееся в нем от комментариев Ирмы, кусало кончики пальцев. — В любое другое время ты можешь носить что хочешь, да хоть волосы заплетать на оссириандский манер. Даже если на второй и третий бал в Эгларесте или Бритомбаре ты придешь, одетый по дориатской или местной моде, это будет не так важно, по сравнению с тем, как ты презентуешь себя в первый раз.       … Это как раз то, на чем настаивал отец. Множество раз он говорил: «не гаси свой огонь волной». Сам же отец не хотел ни мгновения вспоминать о том, что мать самого Тьелпэринквара была наполовину тэлэрэ.       Ошибка была явной и броской, но осознание того, что подобное заметили даже раньяр — кусало больнее.       — Зачем мне это? — огрызнулся нолдо. — Это праздник в честь Оссэ, уместно, если я надену подобающие цвета.       — Особенно для нолдо Первого дома, — хмыкнула Ирма. Тьелпэ густо покраснел. Ирма повернулась к Риге: — На кой черт им понадобился Тьелпэринквар именно на этом празднике?       — Даже если так, — Рига нахмурился. — Принадлежность к дому здесь многое значит. Неужели ты должен стыдиться своей крови?       — Не крови, — холодно ответил Куруфинвион, — но деяний своей семьи.       — Но они твоя семья, а важнее этого нет ничего, — Рига уселся обратно на свой табурет, вытянув больную ногу, и уставился на него снизу вверх: — Помнится, когда-то ты хотел участвовать с нами в вылазке в Дагор Аглареб, но отец оставил тебя в крепости.       — Он сказал, что я был слишком молод.       — И ты до сих пор слишком молод. Ты едва ли справил свое совершеннолетие, а отец твой был намного старше, когда покинул Аман. Разумеется, он бережет тебя, в том числе — от принятий решений. Пока что. Хотя я считаю, чем раньше ты начнешь учиться, тем лучше. Сядь.       Этот ранья был младше Тьелпэ. Насколько он знал, каждый из раньяр был куда младше любого его самого, а по эльдарским законам им даже до совершеннолетия было далеко. Но отец, как-то решив выяснить их мерки возраста, тоже вскоре махнул на это рукой. Да и как-то повелось их воспринимать скорее ровесниками старших дядюшек, учитывая наличие сопоставимого опыта за спиной.       Тьелпэ сел, хотя спина не гнулась. Сам же уставился на летящих серебряных птиц по кайме подола. А ведь правда… птицы — это Манвэ, а Манвэ благоволит скорее Финдекано Астальдо, чем любому нолдо из Первого Дома.       — Ты ведь знаешь, что Финдарато сейчас находится во владениях Восточного Белерианда, на землях Амбаруссар?       — Знаю, он повстречал там племя Последышей, и учится их языку. Он присылал письма, в том числе в Химлад, и описывал их, их быт и язык. Старается научить их синдарину, чтобы они быстрее освоились среди квенди.       — Не только.       — Для союза они слишком дикие и…       — … и недостаточно цивилизованные, ты хочешь сказать? — ранья вскинул брови. — Что ж, пожалуй. Но ваш Тирион тоже не сразу строился, и твой отец, и твой дед не с пеленок умели воевать с Морготом. Оссириандские лаиквенди тоже не самые лучшие воины, однако своим большинством они составляют существенную силу, и твои дядюшки не зря тратят время, стараясь убедить их сражаться на своей стороне. То же самое сейчас делает и Финдарато. Он научит их, как своих родных детей, и, вырастая под его опекой, они будут к нему всё более и более лояльны. И ко всему Третьему дому, полагаю, тоже.       Рига налил себе воды из графина и отпил.       — То же делаем и мы здесь. Ты же не думаешь, что мы просто так поселились здесь? И твой отец — просто так — отправил тебя сюда?       — Ирма обещала передать отцу чертежи механизмов, заодно научить меня.       — С чертежами можно разобраться и самому, было бы ума и времени в достатке. Но я думаю, ты здесь не только за этим. Ты здесь затем, дабы отстаивать и защищать интересы своего дома.       Куруфинвион хмыкнул. Он был слишком юн и задирист, этот эльда. А еще сам себе на уме. Он был умен и способен, однако немыслимо раздражало, что некоторые прописные истины нужно было раскладывать на пальцах. Не в силу неспособности мыслить наперед — нет, многие эльдар были мудры по-своему и по-своему прозорливы, однако их умение просчитывать ситуацию и возможную выгоду затмевалось наивностью прежних мирных лет.       Они не знали, что такое династические союзы — для них это было немыслимо, и противоречило Законам и Обычаям; политические союзы существовали лишь в самом зачатке, подкрепленные лишь случайными родственными связями, но не более — скандальная встреча Тингола и его златоволосых родственников из нолдор была тому доказательством; с гномами и вовсе было сложно. Как строить отношения с практически новорожденной расой — фиримар — непонятно. Растить их как скот? Воспитывать, как детей? При условии, что поколения сменяются быстрее, чем один-единственный эльда достигнет своего совершеннолетия.       От политики, право слово, голова болела всегда. Будь его, Штрауса, воля — он бы сделал так, чтобы во всех мирах и вселенных такого понятия не существовало вовсе.       Тьелпэринквар сидел напротив и сверлил его льдисто-голубым взглядом.       Противно заныла заживающая нога. Рига набрал побольше воздуха.       — Послушай меня, Тьелпэринквар. Защищать свой дом, народ и честь можно несколькими способами. Первый — это, очевидно, бой. Война, если хочешь. Если бы твой дед и дяди стерпели оскорбление, нанесенные им Морготом в Амане, он бы наверняка пошел дальше. Он уже сейчас заходит дальше, видя бездействие других Валар. Но вы стоите и защищаете себя, свои земли и свое будущее.       — Иначе Тьма распространится на все свободные земли, — фыркнул Куруфинвион.       Свободных земель и нет, с тоской подумал Рига. Везде над тобой будут стоять чьи-то законы, за попрание которых ты получаешь проклятие на весь свой род. Но пройдут десятилетия и столетия, прежде чем ты это поймёшь и испытаешь на своей шкуре.       — Да. Но что ты будешь делать, если враг твой — тайный? Ты не знаешь, есть ли он или нет, откуда ударит и по чему. Чего он хочет и каким будет его следующий шаг.       — Если я не знаю врага и есть ли он вообще, о чем тогда говорить?       — О защите и предохранении.       — Мария бы еще сказала: о профилактике, — вставила Ирма, едва вернувшись в столовую. Рига тут же отвлекся.       — Ты так часто её вспоминаешь, что я уже склонен думать, что ты страстно соскучилась по вашему милому общению.       — С ней всяко веселее, чем с тобой.       На это он только закатил глаза и снова перевел взгляд на Куруфинвиона.       — Скажи, что первым делом сделали нолдор, когда началась смута в Амане?       — Они… — Тьелпэ нахмурился. — Тогда дедушка впервые заговорил о том, дабы отправиться в Эндорэ и отвоевать у темных тварей земли для свободной жизни. Он начал ковать мечи и доспехи.       — Вот именно. Он начал готовиться, еще не зная, с кем придется сражаться, как долго и за что. Сейчас нолдор выставляют дозоры и строят сигнальные башни, возводят укрепления по всему периметру Осады. Здесь, в гаванях, — он обвел пространство рукой, — высокие и толстые стены, которые защитили города Кирдана от немедленного разрушения. В поединке ты вооружен мечом и щитом. Если ты сделаешь удар первым, возможно, ты убьешь врага и тем самым защитишь себя от его ударов. Но если ты будешь вовремя поднимать щит, ты тоже сумеешь себя защитить. Для этого тебе нужно уметь предугадывать его атаки, следить за движением его тела и глаз. Существует много уловок. Но сейчас это не главное. Мы не на поле боя. Точнее, весь Белерианд — это поле боя, и бои здесь ведутся ежесекундно, за любую мелочь, будь то внимание девушки, милость короля, за добычу в лесу или банальное сражение с орками.       Пока Рига переводил дух после отповеди, Ирма весело поинтересовалась:       — Кстати, если говорить о последнем, что ты будешь делать, если у понравившейся тебе девы уже будет ухажёр или — хуже того — жених?       — Попытаюсь завоевать её внимание. Вызову его на поединок. Докажу, что я лучше.       Ирма хохотнула.       — Что ж, неплохо! А если окажется, что он куда сильнее, ты сдашься?       — Нет.       — Тогда что ты будешь делать? Как еще докажешь, что ты лучше, чем он?       — Я мастер, как мой отец и дедушка, — Тьелпэ нахмурил брови. Ему еще никогда не нравилась ни одна дева, и он смутно себе представлял, как борется за внимание безликой возлюбленной. На ум приходили только многочисленные подколки от дяди Тьелкормо. Ничего конкретного. Представлять подобное всё равно что пытаться выудить самую редкую рыбину в взбаламученной воде. — Я умею работать с камнем, металлом и деревом. Я… нолдо, в конце концов, принц.       — Пойдёт, — Ирма кивнула и, не сдержавшись, звонко расхохоталась, обнажив ряд белых зубов. Она скалилась почти хищно, радуясь непонятно чему. Но, под угрожающим взглядом, который поднял на неё другой ранья, снова вышла вон. Тьелпэ поджал губы.       — Быть принцем — это тоже хорошо, — Рига тоже позволил себе улыбку. Но не такую, как у раньи Ирмы — открытую и почти что хищную. Его улыбка была блеклой. — Имеет свои преимущества. У тебя есть замок, есть подданные, есть армия, власть, в конце концов. Ты можешь больше, чем рядовой воин, кузнец или лучший из дельцов.       — Мой дед был королем и величайшим мастером, однако Ольвэ отказал ему.       — Полагаю, это была наибольшая ошибка Ольвэ в жизни. Хороший правитель же должен защищать интересы своего народа, любой ценой. Насколько был прав или неправ сам Ольвэ мы уже не узнаем. Однако вряд ли забрать корабли было худшим решением.       — А сжечь?       — Я не знаю все подоплёки, и чем руководствовались твои дедушка и отец. Возможно, у них были свои причины. В конце концов, если твой дед опасался что Нолофинвэ отберет власть — так что ж… ты и сам знаешь, кто теперь нолдоран, — Рига повел плечом, словно бы его пробил озноб. И вправду: у него на лбу отчего-то проступила испарина. — А теперь вспомни Элу Тингола: пусть он сидит в своем Дориате за Завесой, он всё еще пытается повлиять на решения нолдор, опираясь на нужны и поддержку лаиквенди Оссирианда. Пусть это выглядит жалко и сами лаиквенди не признают его своим королем, однако положение Тингола как короля среди других королей, влияет на положение синдар среди народов нолдор, фалатрим, лаиквенди и наугрим. К тому же, он женат на майэ, пусть младшей из айнур, но это не может не влиять на его политический вес. Кирдан Корабел успешно торгует и с наугрим, и с синдар, и налаживает общение с разными домами нолдор. Под рукой Нолофинвэ и его сыновей охотно собираются разрозненные синдар и прочие мориквенди. Теперь вот, по слухам, в Белерианд пришли те, кого зовут Последышами и вторыми детьми Илуватара. Еще один народ — еще один потенциальный союзник в войне против Моринготто. Они в Оссирианде, во владениях Амбаруссар, но туда же ринулся Финрод Фелагунд. Почему? Только чтобы познакомиться? Вряд ли. Они потенциальные союзники вам или же потенциальные враги. Если первое, то каждый из владык захочет призвать их под свои знамена и вырастить из них новых вассалов. Если второе… поостеречься и скинуть проблему на другого.       Рига перевел дух.       — Затем же и твой отец прислал тебя сюда. Чтобы ты учился представлять свой Дом. Ты принц и единственный наследник своего Дома, на твоих плечах большой груз ответственности, хоть ты и слишком юн. Этот бал, приём или как там его — лишь побеги, даже не цветы. С тобой захотят познакомиться, узнать кто ты и каков ты; что ты любишь и что ненавидишь; кто может с тобой подружиться и с кем захочешь подружиться ты. Иметь принца в друзьях — это очень неплохо. Но для тебя важно иметь как можно больше друзей здесь. Кто поймет тебя и поймет твои поступки, и, что важнее — не только поймет, но и будет сочувствовать тебе. Сочувствие и понимание ведут к союзу, к взаимной выгоде. А для вашего Дома, обремененного еще и своей проблемой — это очень важно.       Он говорит о Клятве, вдруг озарило Тьелпэ. Пусть тема Клятвы и была под запретом среди Верных, да даже сами Феанарионы редко заговаривали о ней, пока она спала, её призрак всегда находился в воздухе между ними.       Тьелпэринквар разгладил полу плаща, уставившись на искусную вышивку, принадлежавшую руке его матери. Мама сшила и вышила многие из его одежд еще в пору его детства, в Амане, когда могла лишь только грезить и представлять, каким вырастет её единственное дитя. Наполовину заполненный сундук и тонкое ожерелье — вот те единственные воспоминания, которые забрали сын и его отец.       Охваченный мыслями, Тьелпэ вышел за порог и скрылся в направлении конюшни. Путь предстоял неблизкий.       — Вряд ли Куруфин хотел, чтобы его драгоценный сын участвовал в политике Белерианда, — прокомментировала Ирма, скрестив руки на груди. Рига отмахнулся.       — Это неважно. Мальчику предстоит вырасти, чтобы впредь не путаться под ногами.       — Оу?       — Он слишком незрел. Хорошо, что он перенимает ремесло, способное если не повторно привести его Дом к величию, то хотя бы прокормить. Но если бы только сытость тела и радость от своего дела правили бал, Куруфин не послал бы его сюда. Как скоро мальчик начнет задавать вопросы о том, чему ты его учишь?       — Уже начал.       — А что ты? — Рига обогнул её и ушел в сторону их комнаты, которую в небольшом домишке теперь делили на двоих, с тех пор как Тьелко притащил им Тьелпэ на хвосте. Ирма слышала, как скрипит дерево старого сундука и Штраус копошится в своих немногочисленных пожитках.       — Тьелпэринквар немногим похож на своего отца, это верно. Отличий слишком много, чтобы я была уверена в том, что он поступит как надо. Всё же Куруфин дальновиден, и больше руководствуется выгодой в перспективе, и не понаслышке знает, что любой выбор в текущем положении лорда — это сделка с совестью. Тьелпэ еще слишком зелен.       Ей порой даже казалось, что если у эльдарской мелочи и был пубертат, то Тьелпэ вполне мог находиться в позднем его периоде. Детская покорность и восхищение отцом как кумиром на её глазах перемежались с подростковым бунтом, хотя лицом и телом этот нолдо вовсе не походил на подростка.       Ирма сразу припомнила, как пару недель назад, вскоре после того как юный принц обустроился на новом месте, она пришла в его новую мастерскую.       Тьелпэ, облаченный в видавший виды кожаный фартук, внимательно изучил чертеж, после чего поднял на ранью взгляд исподлобья и хмыкнул, точь-в-точь его отец. Ирма за фирменными реакциями Куруфина не скучала, но, в переложении от остроухого мальчишки, они вызывали разве что умиление.       — Дорогой мой принц, прошу заметить, из нас троих ты единственный здесь мастер, а потому, окажи любезность: возьми вот это и претвори в жизнь. А после я покажу, в чем его преимущества.       — Это отнюдь не похоже на сложные механизмы, о которых говорил отец. Мальчишка явно рвался сюда, лелея мечты перенимать раньярские секреты и создавать тайные орудия, дабы побить врагов одним махом. Ирма хмыкнула и постучала пальцем по чертежу.       — Сложные и не нужны. Сложное — не всегда «лучшее», — Ирма окинула взглядом мастерскую, в которую превратилась смежная комната и вздохнула. Здесь царил творческий беспорядок, и с трудом можно было найти хоть что-нибудь, что сказало бы Курво о с пользой проведенном времени. Она и не так уж многое могла дать мальчишке, и Куруфин должен был это понимать. Значит, дело в другом?       Но мальчишка был, мальчишка внимал и, следовательно, — мог быть полезен.       — Ты же умеешь стрелять из лука, — не унимался Куруфинвион. — Для чего тебе такой…. стреломет, который заряжать будешь дольше, чем стрелять?       Ирма закатила глаза.       — Потому что тридцать процентов успеха — это хороший прицел. И не менее пятидесяти — сила выстрела. Не поэтому ли прославился Белег Куталион и получил свое прозвище? Но не всякий может натянуть тетиву и, тем более, выстрелить из лука. Я умею, но умею плохо, и твой дражайший дядюшка подтвердит. А это, — Ирма любовно огладила линии чертежа, — а это, дорогой мой… не «стреломет», а «арбалет». Для подводной охоты самое то.       Эта идея, далекая от грёз Куруфина, в которых он витал, посетила её не так давно. Вместе с Тьелпэ Тьелкормо доставил немало важных вещей, но пропитание и его добыча оставалась на их совести. И пусть Штраус научился плести не только корзины, но и снасти, и сети, и понемногу восстанавливающаяся нога позволяла ему передвигаться свободнее и даже удить рыбу, на одной рыбе долго не протянешь.       Петлять по Таур-им-Дуинат и выслеживать заблудших кабанов и оленей не хотелось. На куропаток охотиться не сезон — зима на дворе. В конце концов, на охоту в поля всегда можно отправить мальчишку. Но охота в море… совсем другое дело.       Ирма услышала о ней краем уха от молодых фалатрим, когда в очередной раз решила устроить заплыв в зимних незамерзающих водах. Молодые юноши и девы резвились у берега, вооруженные острогами и гарпунами, поднимались на корабли, чтобы выйти в море и всласть поохотиться на морских животных.       Арбалет это, конечно, не гарпун… но хороший, сильный выстрел должен преодолеть сопротивление воды не хуже, чем эльфийская рука. Осталось только правильно подобрать материалы, которым не страшна вода, отлить болты и…       — Так что? — нетерпеливо переспросил Рига. Ирма вскинула голову и покосилась на новенький арбалет, который висел у входа, неопробованный и незапыленный.       — Если у меня всё получится, возьму Тьелпэ посмотреть, как я охочусь. Может, он оценит полезность и решит, что идею можно развить. Было бы неплохо научить его думать самостоятельно. Впрочем… я как-то видела у него чей-то письменный труд, где говорилось о двойственности созданных вещей. Что-то вроде того, почему Эру вещи задумал такими, что некоторыми из них можно и творить, и разрушать, убивать, и так далее. Тьелпэ застрял в ипостаси невинного творца, а нолдор нужны инженеры-оружейники. Мастера войны.       — Вот за такие мысли Куруфин точно тебя по головке не погладит, — развеселился Штраус. — Развратишь его сына и пустишь по кривой дорожке. Тогда и эти… как их… Валар тебя не уберегут.       Ирма только развела руками.       — Лучше бы ему развратиться самостоятельно и самому собрать все шишки на пути. И уворачиваться научится, да и кожа толще станет.       Приём, или бал, на который был приглашен Тьелпэринквар, Кирдан намерен был провести в Бритомбаре, который являлся городом-близнецом Эглареста, хотя именно последний считался вотчиной вождя Новэ. Наличие же его второго дворца в соседнем городе не удивляло. Всё же они были одной крови с тэлери, а тэлери любили удобство, обстоятельность и роскошь даже больше, чем ваниар.       Выехав из Эглареста в предрассветных сумерках, в Бритомбар он прибыл уже когда на небесную дугу вышла ладья Раны, и последний отрезок пути был раскрашен сопутствующим его шагу бледным сиянием.       Дворец Кирдана Корабела находился у самого побережья, на природной скалистой возвышенности, что, подобно волнорезу, выдавалась далеко в море. Потому издали дворец был практически неприметен, ибо казался разрозненными бледными пятнами лишайника или клочьями солёной пены, зацепившимися за неровности скалы.       В действительности же это были длинные лестницы, выложенные из белого мрамора, витые перила и искусно вырезанные морские цветы в балясинах. Своды открытых всем ветрам чертогов подпирали высокие колонны, украшенные барельефами и инкрустированные перламутром и маленькими кусочками зеркал, преумножающих свет. Полы многочисленных террас были вымощены перламутровой узорной плиткой, открытые залы отделялись друг от друга лишь тончайшими полотнами морского шёлка и ниспадающей с верхних этажей лозой. В честь праздника Оссэ фалатрим украсили дворец серебряными колокольчиками, которые трепал вечерний бриз; над морем плыли фигурные бумажные фонари из цветной бумаги, от гирлянд исходил тонкий аромат дориатских благовоний. В углублениях колонн горели тысячи свеч.       Чертог, опыленный морским бризом и туманом, точно плыл в облаках Таниквэтиль в лучах смешения Древ.       Было зябко. Многочисленные гости, ряженые в тонкий морской шёлк, богато украсившие себя украшениями из хрусталя, жемчуга и морских цветов, смеясь, толпились у жаровен на треногах и пили прозрачное, как вода, дориатское вино. Оно было сладким и совсем не терпким, напоминая Тьелпэ о тех временах, когда отец позволял ему пробовать вино, лишь щедро разбавленное водой.       Он поискал взглядом хозяина дворца — Кирдан стоял на небольшом возвышении и, усмехаясь в белую поросль на лице, разговаривал с эльдар в лазурных одеждах. Тьелпэ удивлённо вздрогнул. Он-то подумал, что будет здесь совсем один…       Расправив плечи и положив руку на рубиновый эфес меча, который он привычно повесил на привязь, покинув дом, он шагнул вперед.       Праздник в честь Оссэ. Тьелпэ и сам испытывал смешанные чувства на этот счет и не совсем был уверен в том, что ему надлежит быть здесь и особенно сейчас. Но он напустил себя гордый и чуточку равнодушный вид, памятуя о том, что он здесь — единственный представитель своего дома.       Когда Владыка Кирдан заметил его, распорядитель, встретивший Тьелпэринквара Куруфинвиона у подножия дворца, немедля представил его, а собеседник владыки — темноволосый эльда из Второго Дома тоже обернулся и признал его, обозначив приветствие лишь скромной улыбкой.       Дары, сделанные отцовской рукой, пришлись Кирдану по вкусу. Тьелпэ улыбнулся, вспомнив, как настаивал отец, чтобы он взял с собой побольше драгоценностей и гранёных самоцветов, выращенных еще в Тирионе. Дочь Кирдана, дева в солнечном золотистом платье и убранным в высокую прическу светлыми волосами, стоявшая тут же, в узком кругу приближенных, приветливо улыбнулась ему и подала руку. Из её красивых серо-зеленых глаз так и сыпались искорки. Нолдо из Второго Дома казался смущенным и прятал от Куруфинвиона взгляд.       Раскланявшись и обменявшись витиеватыми поздравлениями, Тьелпэ отошел, сделав вид, что его крайне озаботила удивительная работа резчика по камню и его, мастера и сына мастера, как никогда более занимали искусно вырезанные барельефы. В них и правда прослеживался сюжет: поднимающийся из пены яростный Оссэ, морские чудища, выросшие стеной из пучины…       Очевидно, его присутствие нервировало сородича из народа Нолофинвэ, иначе бы его прибытие не сопровождалось таким количеством скованных, неловких улыбок. Тьелпэ выдохнул, сжав пальцами переносицу. Этого нолдо он, к счастью или к сожалению, не знал, но тот явно относился к числу знатных лордов и приближенных Нолофинвэ или его сыновей.       Морской бриз устало дохнул ему в лицо. Тьелпэ подхватил предложенный ему бокал вина и неторопливо огляделся, любуясь убранством. Откуда-то сверху доносились легкие мелодии свирелей и арф, вплетаясь в рокочущий гул волн, бушующих далеко внизу.       Краем глаза Тьелпэ уловил какое-то движение. Так оно и было: у края террасы расположился юноша из фалмари, вальяжно откинувшись на перила. Его причудливо заплетенные серебристые волосы создавали иллюзию короткой прически, которые раздувал дующий с моря ветер, а в правом ухе висела серьга с крупной розовой жемчужиной в форме груши. Юноша салютовал ему хрустальным бокалом, в котором плескалось фалатримское розовое вино.       Тьелпэ застыл, нахмурившись. Юноша улыбался и повторил приветствие, явно подзывая его, нолдорского принца, к себе в компанию, но, не дождавшись ответного шага, юный квендо сам приблизился к нему. Озорная улыбка не сходила с его лица.       — Звезда Элберет взошла в день нашей встречи, друг! По твоему суровому лицу издалека видно, что ты голдо.       Прежде просто слегка растерянный, Тьелпэ сдвинул брови:       — И ты не ошибся. Назовись прежде сам.       Юноша рассмеялся. Смех у всех фалатрим был до странного одинаковый: грудной, почти мурлычущий, с волнующими переливами в груди.       — Ох, прошу прощения, мой друг! Меня зовут Марильвэ, теперь же позволь узнать твое драгоценное имя.       Фалмар не назвал имени своего отца, поэтому Тьелпэ тоже решил представиться просто:       — На вашем языке моё имя звучит Келебримбор.       — Судя по твоему имени, ты из тех, кого сами голодрим среди своих зовут мастерами.       — Можно сказать и так.       — Я заметил, что ты прибыл совсем один, стало быть, Владыка пригласил тебя?       — Верно. Я на некоторое время решил поселиться в Эгларесте, — неожиданно для самого себя поделился Тьелпэ, выдав полуправду, — хотел бы посмотреть на здешнюю жизнь, выучиться местным ремеслам, ежели придутся по душе.       — Это хорошее дело, — согласился новый знакомец, пригубив вина и отвернувшись в сторону моря. С утробным рокотом волны накатывали одна на другую и разбивались о скалу. — Нужен ли тебе проводник, Келебримбор? Никто не расскажет о здешней жизни лучше, чем житель Фаласа.       — Я буду рад, — Тьелпэ задумался и бросил, запоздало подумав о том, что звучит пренебрежительно: — Стало быть, у тебя много свободного времени? Что же твое ремесло?       Марильвэ снова рассмеялся и указал в сторону лестницы, приглашая следовать за ним. Тьелпэ всего раз оглянулся на снующую туда-сюда серо-зеленую и розовую толпу шелковых и бархатных одежд, где уже затерялся и Кирдан с дочерью, и его высокие гости. Ему ли не всё равно, где провести этот вечер? Он даже удосужился найти себе компанию, дабы не стоять в смехотворном одиночестве, «чужим среди своих», как говорят раньяр.       — О, — эльда качнул головой, нарочито-сокрушенно, — моё ремесло ныне не ко времени, чему я даже рад.       Лестница из мрамора была скользкой, покрытой разводами подсохшей соли и крошкой песка: видно, ей пользовались нечасто. Марильвэ сбросил сандалии, в которых он удивительно не мёрз, и начал спускаться босым. Недолго думая, Тьелпэ стянул сапоги и последовал его примеру. Холод и морской ветер неприятно кусались.       — Холодно, да? — бросил Марильвэ через плечо. Тьелпэ буркнул что-то неопределенное в ответ, запоздало подумав: а слышал ли этот фалмар о резне в Альквалондэ и о причастности Первого Дома? Лестница уходила далеко вниз, во тьму подножия скалы, где переливался перламутровым сиянием снежно-белый песок. Длинная стена скалистого выступа надежно защищала от бешено накатывающего прилива, который мог бы единым ударом накрыть и утащить в море.       — Зябко и скользко, — поправил Куруфинвион. — Если бы я был здешним мастером, то не стал бы облицовывать лестницы мрамором.       — Твоя правда, — согласился Марильвэ. — Но если поживешь здесь подольше, приноровишься. А Оссэ уж нас сохранит.       Чем на морских майар надеяться, лучше сразу строить на совесть, только и подумал Тьелпэ сердито. В собственном внутреннем голосе он услышал знакомые отцовские ноты. Страшно представить, как ругался бы отец, увидев эти, несомненно прекрасные, лестницы. А если сбегать по ним вниз, к кораблям, спасаясь? Дядя Тьелко рассказывал, что Гавани были осаждены прежде, чем отряды дяди подоспели на помощь.       — Немало темных тварей мы сбрасывали так — со скал и террас, — поделился Марильвэ, едва они спустились. Он указывал на кромку берега. — Было время, мы не успевали отстраивать стены и укрепления, и каждый оборот звёзд нам приходилось бросать свои дома и спасаться. Здесь, в бухте, всегда стояли наготове лодки для спасавшихся. А белые лестницы бывали красными куда чаще. Орки неуклюжи и нерасторопны — это мы поняли быстро. В погоне за нами, они часто срывались вниз.       — Глупо, — возразил Тьелпэринквар. — Это глупо и попросту опасно. Не всякий ребенок преодолеет этот путь.       Марильвэ хмыкнул и двинулся вдоль берега. Белый песок почти что светился под ногами. Тьелпэ пригляделся: так оно и было, большею частью он состоял из раздробленных почти что в пыль перламутровых раковин, в свете Раны эта остаточная пыль сияла не хуже звёзд Элентари. Но взгляд фалмара, глядящего себе под ноги, на толику мгновения сменялся печалью, прежде чем он вновь поднимал лицо навстречу морскому ветру.       Как там он сказал, рад, что его ремесло нынче не ко времени?       — Зачем ты привел меня сюда?       — Это хорошее, красивое место. Раньше здесь было много жемчужниц, они крепились своими ножками к подводной части скалы и образовывали целую корку. Теперь за жемчугом приходиться плавать в другие места, далеко в море, где рифы.       — Это твое ремесло — собирать жемчуг?       — Немного ты найдешь тех, кто не умел бы его собирать, — Марильвэ остановился и обернулся. Показал на свое ухо, где болталась примечательная серёжка с крупной жемчужиной. — Хороша, не правда ли? Много кто хотел выменять мое сокровище.       В ответ на это Тьелпэ усмехнулся. Все тэлери одинаковы, пусть и большинство воспоминаний о них были рождены из рассказов старших. Сам он помнил лишь о кораблях.       — Много предлагали?       — Свою лучшую лодку с парусами морского шёлка и раковину Оссэ сверху.       — Дорогая жемчужина вышла, — Тьелпэ пнул гальку. Ноги понемногу замерзали, но ощущение холодного песка и округлых камней под ногами странно успокаивало. Шум воды перекрывал доносившиеся сверху отзвуки веселья. Марильвэ смотрел в ту сторону, задрав голову и вслушивался. Тьелпэ повторил свой вопрос. — Так зачем ты привел меня сюда? Не думай, что я поверил той чуши про проводника.       Марильвэ повернулся. Из-за летящих в его сторону брызг серебристые волосы намокли и тонкими змейками прилипли к лицу. Фалмар улыбнулся и отвел волосы от лица.       — Я не лгал тебе, Келебримбор. Но вид твой, с коим ты смотрел на своего сородича, был страшен, потому Владыка попросил занять тебя на время, — подбородок Марильвэ дёрнулся и он повернулся к Тьелпэ полностью, спрятав руки за спиной. — Ты гость Владыки, но мы не хотим смертоубийств в нашем королевстве.       — Я не… — Тьелпэ осёкся и опустил взгляд. Вот оно что. По нолдорскому обычаю он привычно пришел с мечом на перевязи, богато изукрашенным, парадным, но всё же острым клинком. Сородич из Второго дома — тоже. Для нолдор это было настолько привычно, что вряд ли кто-то бы задумался о том, чтобы покинуть город или крепость без меча на поясе, а ведь он ехал из самого Эглареста. — Неужели ты думаешь, что нолдор хватаются за мечи из-за одного лишь косого взгляда? Я вовсе не знаком с тем нолдо, но справедливо счел, что мое присутствие было нежелательным, потому ушел. Вопреки тому, что я гость Владыки, — подчеркнул Тьелпэ, чувствуя, как разгорается гнев в груди.       Он вспомнил, что говорили ему раньяр в Эгларесте. Слава Первого Дома разлетелась во все уголки Белерианда, и стальной взгляд Марильвэ, без улыбки глядящего ему в лицо, это подтверждал.       — Ты уже положил руку на свой меч, — спокойно заметил фалмар.       — Видно, вы легко склонны прощать пренебрежение, но нолдор не таковы, — зло бросил Тьелпэ, но всё-таки опустил руку и завёл за спину. — Я не ищу войны или ссоры. Владыке Кирдану стоит лишь сказать, что я здесь — нежеланный гость, и я покину не только Бритомбар, но и Эгларест. Уж за этим дело не станет. У меня полно работы и дома.       Марильвэ нахмурился. Надо признать, хмурый и сердитый вид ему не шёл, ведь несмотря на стать, лицом он походил на скуксившегося ребёнка. Лёгкий плащ трепал ветер и, недолго думая, фалмар скинул его на песок.       — Не склонны, — наконец, сказал он.       — Что?       — Тэлеррим не склонны терпеть и прощать пренебрежение, — пояснил Марильвэ, посерьёзнев. Тэлери? Тьелпэ нахмурился, но тут же вспомнил, что народ Новэ по-прежнему зовёт себя тэлери. Что и подтвердил далее сам фалмар: — Я говорю сейчас только о своем народе. Голодрим склонны думать, будто бы все квенди, оставшиеся по эту сторону моря, вовсе не воины и бегство предпочтут сражению, предпочтут отдать свои земли тварям с севера и скрыться в пещерах. Мой народ не таков. Ты, — Марильвэ ткнул пальцем Тьелпэ под ноги, — стоишь сейчас не просто на остатках перламутровых ракушках, но на костях наших детей, гибших, когда орки раз за разом разоряли наши гавани. Сейчас же это, конечно, пыль и песок.       Тьелпэ покосился себе под ноги. Кипенно-белый песок под ногами был мягче перинной подушки. Но Марильвэ был серьёзен.       — Но для нас не нашлось доброй майэ, которая бы силой своей укрыла наши гавани от зла. Потому наш народ перебрался на остров Балар.       — Мой дядя рассказывал, что в первой Битве-под-Звёздами гавани были осаждены — значит, всё же было кого осаждать.       — Второй, — поправил Марильвэ. — Это была лишь вторая большая битва. Да, ты сказал верно: пусть мы перебрались на острова, никогда по-настоящему не покидали гаваней. Раз за разом мы возвращались, чтобы проредить ряды врага, и снова поднимались на корабли.       — Вас берег сам Ульмо Вайлимо и его майар, — сделал вывод Тьелпэ. — Напрасно ты бранишься, раз уж вы продержались столько времени.       Нолдор не настолько повезло, подумалось ему. Всё же, Валар было известно о том, что происходило в Сирых Землях, и они не только не протянули руку помощи тем, кто остался здесь, тем, кто пробудился здесь, но и прокляли тех, кто решился вернуться на родные берега.       Воздух, щедро наполнявший грудь, перестал колоться, и стал намного мягче. С губ слетело лёгкое облачко пара. Он вновь нащупал рукоять меча и рубиновое навершие с высеченной на нем восьмиконечной звездой.       — И что же теперь? — он повернулся к фалмару. — Какой путь ныне выбирает твой народ? Я помню празднество у озера Ивринь, где был и твой Владыка, а также те, кто снял осаду с ваших городов. Но что же я вижу? Теперь нолдо моего дома, ступающий в пределы Фаласа, не встречает иных взглядов, кроме настороженных и опасливых. Даже теперь, — губы Куруфинвиона горько искривились. Он прежде не думал об этом, но вот она — благодарность Новэ Первому Дому. В сердцах он взрыл ногой песок, поднимая в воздух клубы перламутровой пыли.       — Келебримбор сын Куруфина, внук Феанора, сына Финвэ, — медленно протянул Марильвэ. — И впрямь, королевский дом голодрим таков, как о нем говорят. Не гневайся и не держи на нас зла. Между нашими народами лежат столетия и тысячелетия разлуки, непросто будет засыпать эту пропасть. Я был искренен, когда предлагал провести тебя улицами славного Бритомбара. Желание это до сих пор со мной. Что до Владыки и его гостей… — он покачал головой, коснувшись примечательной серёжки. — Боюсь, его помыслы мне не ведомы, но я уверен, что он не желал обидеть ни тебя, ни других гостей. Вот, прими это в знак извинений и моего искреннего отношения к тебе.       — Та, что стоит корабля с парусами морского шёлка и раковины Оссэ? — хмыкнул Тьелпэ, глядя на протянутую серёжку.       — Много больше, — скромно улыбнулся Марильвэ. — Но твоя дружба куда дороже этой безделицы.       Тьелпэ вздохнул. Что ж, его происхождение, как оказалось, не было секретом. Он протянул руку, осторожно коснувшись пальцами гладкой перламутровой поверхности. Жемчужина и впрямь была прекрасным творением моря, но оправу и застёжку можно было сделать лучше.       — Я сделаю для неё достойную оправу, — только и сказал он, но во рту все еще ощущалась горечь.       — Вот и хорошо, — Марильвэ задрал голову и снова прислушался. Возгласы наверху немного утихли. — А теперь нам пора обратно, ведь скоро начнется празднование.       — Разве празднество уже не началось?       — Конечно же нет! — Марильвэ снова белозубо улыбнулся и быстро зашагал в сторону подъема, бросив через плечо: — Многие гости едут из дальних поселений и запаздывают. Владыка не начнет, покуда распорядитель не отчитается о всех прибывших. Нам стоит поторопиться.       Поднимаясь по скользкой лестнице, Тьелпэ видел, как с края утёса во все стороны расплываются десятки разноцветных фонариков, и бриз, противореча воле Манвэ, подхватывает их и уносит далеко в море, разнося мерцающие блики по всей поверхности великого моря — вплоть до самого горизонта.