Как дышит лес

— Два километра за озеро, вглубь джунглей. Займёт часа полтора-два, придётся делать крюк, но подготовим снаряжение, проработаем нюансы — и можно выдвигаться. Для того, кто полночи дежурил и ещё полночи путешествовал по чужим снам, Сайно выглядел не в пример жизнерадостным. Солнце только-только продралось сквозь кроны деревьев, утренние птицы сменили ночных — а его уже что-то ужалило в задницу и потащило на собрание. Тигнари и без того плохо спал, но сейчас… Сейчас приходилось спешно осознавать новую реальность. В которой всё вот-вот закончится. В прошлый раз у него не было времени как следует подготовиться: всё завертелось слишком быстро, и Тигнари, по существу, пропустил шанс переварить кульминацию, резиновым мячиком отскакивая от выстрелов, похищений и угроз собственной смертью. Теперь же у них было подобие плана. И даже время не просто этот план придумать, но сносно реализовать. Склонившись над распечаткой гугл-карты, где Сайно с помощью Нахиды примерным пунктиром обозначил маршрут, аль-Хайтам обронил: — Это не так далеко от ближайшей туртропы. Часа три пешком, там рядом даже гостиница есть. Как местные до сих пор ничего не нашли? Нахида скромно хихикнула из своего угла: — Это же магический храм. Ничего не появится, пока я его не открою. Аль-Хайтам, стоило отдать ему должное, поражение в аргументации признал достойно. Скупо кивнул, откинулся на стуле и замолчал. — Я правильно понимаю, — деликатно вмешалась Кандакия, — что у нас есть все возможные фрагменты… осколки… артефакты? Больше их не существует? Нахида помотала головой: — Остался последний. Тот, что в храме. Когда я переступлю порог… у меня и сейчас достаточно сил, но только храм Сурастаны может вернуть их все. Они замолчали. «И тогда, вероятно, я смогу испепелить вас всех одним взглядом, жалкие людишки», — стоило бы прибавить для пущего драматизма, но Нахида лишь болтала ногами на стуле и улыбалась. «Достаточно сил» в её понимании для Тигнари было сходящими с ума внутренностями и желанием не то броситься куда подальше, не то магнитом потянуться ей навстречу. Той неполной мощи, которая была у Нахиды сейчас, он не чувствовал даже от посоха Алых Песков — а посох был сильнейшим артефактом, с которым Тигнари сталкивался за всю свою карьеру консультанта по магии. Если честно, он даже не понимал, почему его позвали. Ещё ночью, уходя на дежурство, Сайно ясно обозначил, что присутствие Тигнари в зоне потенциального апокалипсиса несколько… нежелательно. [ — Я знаю, что тебя это не остановит и что мы договорились друг друга слушать, — говорил он, перепроверяя магазин пистолета в сотый раз. Магазин был дурацким предлогом, чтобы не смотреть Тигнари в глаза; это он понял уже к двадцатому разу. — Но я бы хотел, чтобы ты оставался в лагере. А ещё лучше — вернулся в город. — Без прав, только на своих двоих, — кивнул Тигнари с ласковой покладистостью. Он не пустил в голос ни грамма типичного недовольства, но Сайно всё равно сморщился так, как морщился, предвкушая на языке вкус новой ссоры. — Просто… зачем я вообще сюда ехал? Полюбоваться на джунгли? Сайно помолчал. Магазин со щелчком встал в паз; Тигнари, расчёсывавший хвост, прервался на мгновение, гадая — начнёт по новой или нет. — Может, не дать мне наделать глупостей, — пробормотал Сайно сам себе. И поднялся на колени, чтобы выползти из палатки. — Не жди меня, лучше попробуй поспать. Завтра трудный день. — Для спасителей мира, возможно, — проворчал Тигнари, — а для некоторых валука шуна — так, обычное воскресенье. Сайно покачал головой. Вздохнул. После этой треклятой пули в плечо его стало удивительно тяжело вывести на искренние эмоции, будто вся конфликтность и желание быть правым утекли вместе с полулитром крови. — Я не запрещаю, — напомнил он снова, — только прошу подумать. И, двинув брезент в сторону, вышел из палатки. ] Тем не менее утром Тигнари проснулся рядом с ним — и долго лежал в спальном мешке, прислушиваясь к затёкшему телу и мерному дыханию рядом. Думая… обо всём, о чём стоило подумать. Ночные сюрпризы для Тигнари не заканчивались на этом потрясающем «если хочешь рискнуть — рискуй, но вообще-то я против», но объявлять об этом на собрании было равно подписать им приговор. Поэтому он только слушал. В палаточном штабе, который неизменно вырастал в каждом лагере на свежем воздухе и не отличался от прошлой версии ничем, кроме наличия пары карманных вентиляторов, они встретили рассвет, завтрак и почти обед. Дожёвывая протеиновые батончики, Сайно, Дэхья и Ризли очень деликатно пытались отобрать друг у друга командование и дрались за право распоряжаться их скромными силами. Ризли выигрывал. У него был неоспоримый козырь в виде «в мою голову не забиралась всезнающая змея». Предложенный им сценарий устраивал Тигнари больше всего — по той простой причине, что для их ситуации максимально снижал суицидальный риск. Ризли идёт вперёд, прорубая путь и разведывая обстановку. Лини на связи с основной группой. Сайно и Дэхья — с Нахидой, Кавех прикрывает тыл. Остальные ждут новостей в лагере. На Кандакии — быстрое реагирование в случае внезапной угрозы, на аль-Хайтаме — его любимые консультации по рации. Сиджвин в полной готовности на случай травм («Она пару раз вернула меня даже с того света», — говорил Ризли тоном, какому всё равно никто не верил). И Тигнари… видимо, для красоты. После собрания, когда он настоял на том, чтобы на всякий случай осмотреть Сайно плечо, взгляд у него прямо об этом заявлял. По радужке так и читалось: «С тебя спрос небольшой, просто останься живым». Затевать спор Тигнари не хотел — казалось, что его собственный план тут же вскроется, — но для галочки, чтобы не походить на слишком подозрительно довольного жизнью, буркнул в свежий рулон бинтов: — Ты рукой с трудом шевелишь, а на себя повесил самую сложную задачу. Сайно кривовато усмехнулся: — Проводить до точки девочку, которая уверяет, что сделает всё сама, — это не самая сложная задача. У меня выдавалось сопровождение груза в разы опаснее. Он не пересказал свои ночные похождения в подробностях, но то ли что-то во сне его успокоило, то ли не думающий огрызаться Тигнари действовал на него как терапия — во всяком случае, выглядело его лицо так, будто он познал просветление, а Тигнари всё пропустил. Может, обрати он на это больше внимания, всё остальное сложилось бы немного по-другому. — Она не сказала, что потом? — спросил Тигнари. Они так и остались в штабе, солнце принялось уверенно напекать послеполуденной жарой, и за брезентовыми стенами теперь почти не было слышно признаков жизни. В плюс тридцать Тигнари мог их понять. — В смысле, если… когда всё получится. Сайно покачал головой. И спустя три мотка бинтом по плечу вдруг отстранённо заметил: — Тогда, на встрече с французами, я ей отказал. Но наш уговор остаётся в силе. — Что ты имеешь… — Если Нахида начнёт представлять для нас угрозу, — Сайно говорил тихо, со сверхъестественным, хладнокровным спокойствием, — если её мощь окажется для нас слишком. Нам придётся. Следующий оборот Тигнари делал дрожащими руками. Сиджвин и правда знала своё дело: рука выглядела куда лучше, не думала отваливаться и не скручивала Сайно болезненными спазмами. Неровная дыра покрылась первой коркой и заживала несмотря на то, что от перевязи и фиксации Сайно отказался. По всем законам медицины, к которым Тигнари имел прямое отношение последние десять лет, ему всё ещё полагалось орать от боли на любое движение рукой. Но сейчас эти мысли двинулись в самый дальний уголок разума и помахали на прощание, прежде чем запереться на все замки. И севшим голосом Тигнари хрипнул: — Ты правда на такое способен? Убить ребёнка? — Она только выглядит как ребёнок, — напомнил Сайно вкраплениями стали. — Ты сам и понимаешь, и чувствуешь, и знаешь. Но я не хотел бы проверять. — А приходилось? Тигнари замер, удерживая тонкую марлю в пальцах; невольным рефлексом вытянулись уши, ловя сердечный ритм Сайно почти вплотную к собственному. Челюсть у него стала твёрже, взгляд — печальнее, и ответил Сайно жестоко, но честно. — Намеренно — нет. И больше спрашивать Тигнари не стал. Шахматы всегда давались ему отвратительно, и планировать несколько ходов наперёд не было его стилем. Разберёмся с тем, что есть, говорил он себе, завязывая осторожный узел, а потом… можно сориентироваться на месте. Всегда получалось, получится и сейчас. После перевязки Сайно отправился проверять снаряжение. Они хотели выходить на рассвете следующего дня: Дэхья исчезла из лагеря уже сейчас, пообещав разведать маршрут до противоположного берега озера и тут же вернуться. Время от времени рация на поясе у Тигнари трещала её отчётами, и с каждым часом он сначала накручивал себя до предела, а потом её голосом опускался назад на твёрдую землю. Почти до самого заката он призраком бродил по лагерю, не зная, чем себя занять, чтобы не сойти с ума от беспокойства. Было бы гораздо лучше, если бы его снова кто-нибудь похитил: за суматохой и адреналиновым темпом ему было бы некогда думать, а сейчас в голове поневоле прокручивались одновременно лучшие и худшие сценарии завтрашнего дня. Трудно было поверить, что через двадцать четыре часа всё закончится. Какой ценой — вот что волновало Тигнари больше всего. «Я не смею настаивать. Но если этого не сделаешь ты — велика вероятность, что не сделает никто». Может, отловить Кавеха и напроситься на партию в карты?.. «И тогда мы все обречены». — Impossible, — шикнула вдруг палатка, возле которой Тигнари наворачивал по своим мыслям новый круг. — Est-ce un ordre direct ? Позабыв о мыслях, Тигнари замер. Кажется, ни одно чувство такта и ни одна книжка по правильному поведению в приличном обществе не могли отучить его от единственной черты, воспитанной длинными ушами, — подслушивать. Даже если говорили на языке, который Тигнари понимал через слово. — Je crains qu'il ne puisse être plus direct, — голос был ещё тише, но в нём различались знакомые командирские нотки. Ризли. — Madame a clairement fait savoir que tant que la situation n'est pas totalement résolue, le retour est hors de question. — Qu'est-ce que c'est que cette absurdité ? Je ne lui demande pas de tout laisser tomber et de prendre le premier vol pour Paris. Elle est toute seule là-bas, et je suis le seul… Всегда полузадорный-полушутливый, сейчас голос Лини брал резкие и сердитые ноты. Тени в палатке закопошились, Тигнари с закушенной губой неслышно переступил с ноги на ногу. Стоило убраться, пока с него не потребовали объяснений, но… — Le devoir avant le risque, — напомнил Ризли тоном, каким Сайно обычно говорил: «Мы не обсуждаем приказы». — Juste vingt-quatre heures, Lyney, et nous saurons au moins si nous pouvons la ramener. — Si elle est encore en vie, — едко откликнулся тот. И затем, не успел Тигнари вовремя собраться и придать лицу выражение подходящей степени вины, — вылетел из палатки. Они оказались почти напротив: Лини, вертящий в руках колоду карт и явно на эмоциях не знающий, куда её деть; и Тигнари, только и сумевший, что в нелепой тактичности отвернуть голову так, будто всего лишь проходил мимо. Может, враньё у него получалось слёту, но обманывать фокусника Тигнари ещё не пробовал. Неудивительно, что с первого раза не получилось. Лини вздохнул, одним движением сложил колоду из веера в аккуратную стопку и спрятал в карман. И, обежав Тигнари взглядом, бросил в сторону уже на английском: — Много ты понял? Тигнари помялся. Наверное, он бы состряпал убедительное «не знаю, о чём ты, я просто шёл мимо, а французский в жизни не учил», но его уже поймали. Лини заслужил максимальную честность в обмен на сам факт. — Не очень, — признал, опустив уши. Maldita genética, вечно подставляет его, когда не надо. Но вместе с виной под рёбрами осторожно заворочалось любопытство, и Тигнари, взвесив глубину сердито-печальных глаз Лини, всё же поинтересовался: — У тебя в Париже… кто-то остался? Лини не стал отвечать. Молча поманил его за собой в сторону от палаток, запаха полироля и других голосов, перекрикивавшихся о количестве патронов. Дрожь по хвосту оформила в мысль инстинктивное «сейчас он меня и убьёт», но Лини разве что тяжело вздохнул, обхватив себя руками. И заявил вполголоса: — Мадам не хотела бы, чтобы я выдавал её секреты. А если начну, то лучше уж всю историю целиком. Быстро вспыхнув чиркнувшей спичкой, он так же быстро остыл. На Тигнари смотрели глаза, в сравнении по печали с которыми проиграла бы даже Коллеи. — Если не хотела бы… — начал он осторожно, но Лини отмахнулся: — Отчасти это и мой секрет тоже. Я имею право решать, — и предложил вдруг, усмехнувшись без особого азарта: — Давай секрет на секрет, это хотя бы честно. Расскажи мне, откуда у тебя шрамы на запястьях, а я объясню, что ты только что услышал. Тигнари прикусил губу. В голове рывком поднялся занавес, театральными декорациями на сцене встали каирский вечер, номер отеля, придушенная язвительностью паника и тот самый косой взгляд поверх рукавов его домашней толстовки. Сейчас он был в казённой майке, руки прикрывали только тактические перчатки без пальцев — в них было ужасно жарко и редко удобно, но Тигнари не мог себя пересилить. Случайный взгляд на запястья заново окунал его в кошмар. Но Лини… как знать. Может, переживал такой же кошмар наяву. К тому же он Тигнари — даже после всего, что случилось в тот каирский вечер и после него — всё ещё необъяснимо нравился. — Ладно, — выдохнул он, отпуская хвост по ногам, — я скажу. Это осталось от первого похищения. Брови у Лини взметнулись неприятным удивлением: «Так я у тебя не первый?» А затем Тигнари перестал смотреть ему в глаза. И, ловя в размытом взгляде только собственные белые пальцы, и правда рассказал — всё без утайки. Он так и не понял, как вышло не захлебнуться по новой. Картинки мелькали в голове обрывками ночного кошмара, который с мазохистским усердием пытаешься собрать после пробуждения, и Тигнари пусто, невыразительно, методично пересказывал что видел. Остановился, лишь когда тело уловило странную твёрдость из ниоткуда — это оказалось рукой Лини, лежащей на его плече. Тогда Тигнари сглотнул и не без труда поднял взгляд. Лини смотрел с такой болью по полинялой радужке, словно примерил ту ночь на себя. И сказал после звенящей, пронизанной страхом паузы: — Прости, — облизал сухие губы, сам будто понял, что ухватил Тигнари за плечо, и торопливо отступил. Растерялся, задней частью мозга отметил Тигнари. И даже удивиться этому не успел. — Прости, если бы я знал, что за история… не спрашивал бы. — Ерунда, — откликнулся Тигнари механически. Хвост потряхивало, но глубоким вздохом неведомо как вышло уцепиться за реальность. — У меня оттуда многовато воспоминаний. Не со всеми повезло. Лини на мгновение зажмурился. Со стороны выглядело так, будто дневная доза откровений Тигнари вызвала у него острую головную боль, но затем черты лица разгладились, губы дрогнули, и невообразимо мягким голосом он выдохнул: — А я ещё удивлялся, как у тебя хватило смелости бежать тогда. В Каире. Оказывается, удивляться было нечему, — и поднял взгляд, глядя на Тигнари с куда бо́льшим уважением, чем ему, по собственному скромному мнению, было положено. — Merde, как-то неравноценно получается… моя история и вполовину не такая захватывающая. Просто в Париже у меня осталась сестра. — Сестра? — брови у Тигнари против воли взметнулись. — А она тоже… — …тоже работает на мадам Арлекино, да. На самом деле мы близнецы, — уголки губ у Лини дрогнули в неуверенной, ностальгической улыбке. — Очень удобно, когда нужно подхватить друг друга под прикрытием, но смертельно опасно, когда работаешь под прикрытием у бога, одним касанием считывающего всю твою биографию. Вслед за бровями Тигнари приоткрыл и рот. Собственные кошмары в мгновение стёрлись чистым удивлением, зато теперь — теперь многое встало на места. «Среди людей Сехти у меня всего лишь есть собственные глаза и уши». «Эта работа заменила мне семью». «В конце концов, нас губят наши близкие, да?» — Арлекино подослала к Сехти твою сестру? Лини снова улыбнулся — улыбкой человека, который прятал за ней что угодно, кроме радости. — У нас не было выбора. Я хорош в уличных трюках и ограблениях, где нужно не оставить за собой следов, а Линетт… сложно сказать, когда растёшь на улице, но наша рабочая теория — кто-то из родителей оставил ей в наследство пару магических генов. Во всяком случае, она замечательно умеет ворошить собственное сознание. Тигнари смотрел на него во все глаза. И спустя долгую паузу, в которую он честно попытался переварить услышанное, пришлось признать: — Я не понимаю. — Вообрази это как… компьютер с парочкой жёстких дисков. На каждом — своя информация, и каждый можно по необходимости отключить. Мозг Линетт — это компьютер, где жёсткие диски создаются бесконечно. Иными словами, — Лини позволил глазам осторожный, торжествующий блеск, — она единственная у нас — и, возможно, во всём мире — кого Сехти не сможет прочитать. — То есть, — заговорил Тигнари, взвешивая, — твоя сестра… Линетт… подсовывает Сехти ложную биографию? С одного из этих дисков? — Примерно в этом роде, молодец. Одна беда: чтобы обмануть божество, которое буквально знает всё, Линетт самой нужно быть уверенной, что она проживает эту биографию. И пока включён жёсткий диск приличной горничной с безупречной репутацией, она не понимает, кто такая на самом деле. Не узнаёт ни мадам, ни Сиджвин, ни Ризли, ни… меня, — глаза Лини потемнели, но продолжил он тем же лёгким тоном, какой держал в голосе постоянно: — И её даже не будет заботить, что мы выглядим как одна капля воды, забавное совпадение, вот и всё. Я единственный, кто может её отключить. Только так мы и виделись — короткое свидание на пять минут, пересказать информацию и назад. Она, конечно, сама согласилась, да и нельзя у нас по-другому, чтобы не сознавать рисков. Но живётся нам сейчас… так себе. Постоянно на нервах, постоянно бояться, что даже в совершенной схеме что-то нарушится и её поймают. Ежедневный риск без грамма спокойствия за самого близкого, самого родного тебе человека. Острая жалость пронзила Тигнари насквозь, но вряд ли Лини сейчас способен был бы порадоваться такой поддержке. Хвост грустно спустился по ногам, Тигнари тихо заверил: — Могу тебя понять. Я живу так уже… очень давно. — Смотри-ка, знал, к кому идти, — вяло усмехнулся Лини. И вдруг протянул ему руку. — Надо было нам с этого и начать. Давай попробуем по новой? Без слежки под окнами, без похищений… Я Лини. Тигнари скопировал его усмешку, умудрившись при этом почувствовать даже пародию на странное тепло. Казалось бы, с его возможностью легко втереться в доверие и понравиться кому угодно без аллергии на шерсть он не должен был так полноценно ценить каждого нового друга. И всё же Лини удалось заслужить не просто его прощение и желание подружиться. С этого мгновения Тигнари знал, что будет его уважать. Для наёмника, с которым они и правда начали с похищения, это дорогого стоило. — Тигнари, — он пожал Лини руку, — приятно познакомиться.

***

Он знал, что этому дню положено однажды закончиться, но всё равно на последнем солнечном луче нервы сплясали новую чечётку. Мягкая, бликующая на озёрной глади темнота будто шептала в его проклятые уши: надеюсь, ты готов. Вместо того чтобы разговаривать с озером, Тигнари всё-таки вытащил Кавеха на партию в карты. В лагере было непривычно мало людей и непривычно тихо даже для общего напряжения. С подготовкой было покончено, маршруты заучены, паттерны отработаны. Нахида ушла спать, и Тигнари проводил её тяжёлым взглядом. На его вкус, даже ему с отведённой судьбой ролью повезло в разы больше. К ним с Кавехом спустя пару игр подсел Сайно, затем Ризли, затем Дэхья. Тигнари уже самого от карт и вымученного азарта воротило, а они продолжали — с парой банок пива, начатых и забытых у костра, с гитарой, на которой, оказалось, Ризли неплохо играл, и с перемежающими друг друга историями. Стоило Кавеху начать: «Как-то в Португалии мы…» — как Лини тут же подхватывал: «О, а у нас там…» И за общим смехом, призванным скрыть напряжение наступающего рассвета, оттаяла даже Дэхья. В конце концов, это мог быть последний их вечер. А ты можешь оказаться нашей последней надеждой. Тигнари не знал, сколько было времени, когда он наконец обнаружил себя в палатке, а Сайно — курящим последнюю сигарету на её пороге. Помнил только непроглядную темноту джунглей, скудный огонёк у самых пальцев и блеск в глазах, с которым Сайно бросил в спящий лагерь: — Знаешь… в детстве, с Таджем, у меня была одна игра. Фраза оказалась настолько внезапной, что Тигнари, и без того не собиравшийся спать, сел в своём мешке. — Ладно?.. — Он часто отправлял меня туда, откуда обычный человек вряд ли бы вернулся. Я решил, что всё равно ведь могу однажды провалиться — как я полностью поверю джинну? И стал давать обещания. Всем подряд: Таджу, команде, случайным берберам… обещал рассказать шутку, как вернусь, или помочь с грузами, или наконец явиться на тренировку по стрельбе. Что угодно, лишь бы зацепиться за то, что осталось там. Я думал, что это как… обманка для кармы, что теперь ей придётся мне подчиниться. Против воли и наперекор напряжению, но Тигнари заулыбался. Отметил полушутливо: — Будущий генерал, надо же. С самого детства пытался построить судьбу. — Мне было двенадцать, чего ты хочешь? — Сайно хмыкнул, пожал плечами. — Потом я перестал так делать. Но сейчас… обещаю кое-что тебе рассказать. Когда вернусь. — Это ты зря, конечно. Я же любопытный, и, если не скажешь прямо сейчас, возможно, я тебя просто съем. — Придётся подождать, — окурок исчез в темноте, придавленный ботинком, и Сайно наконец обернулся к нему. Различалось с трудом, но его лицо светилось мягкой, нежнейшей улыбкой, на какую он только был способен… в принципе. Всегда. — Нари, я пытаюсь сказать, что люблю тебя. Тигнари смотрел в его глаза, а собственные предательски щипало. Ты ещё не знаешь. Иначе не болтал бы так. Но сказал он лишь подрагивающим голосом: — Когда-нибудь у тебя начнёт получаться и без таких длинных подводок — просто, как доброго утра пожелать, — и вытянулся в спальнике, забив под себя хвост. — Necio, я тоже тебя люблю. А теперь давай всё-таки попробуем поспать. Напоследок перед возможным апокалипсисом ему достался поцелуй. Глубокий, проникновенный, каким Сайно действительно всегда обещал — вернуться, никогда не бросать, не умирать и много чего ещё, правдивого и лживого. Но Тигнари этим поцелуем не успокоился. Лежал в темноте, считая чужие вдохи и удары сердца о рёбра, смотрел в брезентовую стену, слушал ночные джунгли. Сегодня ему нельзя было засыпать. Первые минуты — или часы — Тигнари думал, что его на раз изобличит судорожное сердцебиение и чересчур быстрые вдохи. Затем получилось успокоиться, смириться, погреться о чужое тело и постоянство момента. Сейчас Сайно был рядом. Неважно, что с первыми лучами солнца он уйдёт с риском не вернуться; лёжа в его руках, чувствуя хвостом колени и ловя на затылке покалывание его дыхания, Тигнари был готов на всё, чтобы так и оставалось. В том числе на то, что ему предстояло сделать. Будильника у Сайно не было. Он поднялся сам, как по внутренним часам, и Тигнари прикрыл глаза, замедлив ритм дыхания — на всякий случай. Несколько долгих секунд Сайно сидел неподвижно, и спину между лопатками чесало от его пристального взгляда. Тигнари на последнем витке намотанных нервов успел подумать: разбудит или нет? Попрощается или уйдёт молча? Медленно, тихо сдвинув спальник, Сайно склонился над ним. И сухие губы в осторожном, мимолётном прикосновении уткнулись в загривок. — Te amo, Нари, — шепнул он на выдохе. — Обещаю, это будет последний раз. Тигнари силой заставил каждую мышцу окаменеть, не шевелиться и не реагировать. Глаза защипало, но когда к крылу носа скользнула первая изобличающая слеза — Сайно в палатке уже не было. Крепко вцепившись пальцами в край спальника, чтобы хоть так найти телу опору в рушащемся от паники мире, Тигнари прислушался: тихие шаги, лязганье затворов, голоса. Он различил Дэхью и Нахиду, проверочный шорох рации где-то в ногах палатки. А затем всё отдалилось, пропало и растаяло в рассветных джунглях. Тигнари дал себе ещё десять долгих минут — отмеряя секунды прямо так, под счёт, чтобы окончательно не сойти с ума. Затем сбросил спальник, сел и глубоко вздохнул. Пора. Он ждал, что лагерь будет спать. В крайнем случае, наткнётся на Кандакию или Сиджвин, которым состряпать убедительную ложь казалось проще, чем не в меру проницательному аль-Хайтаму. Но когда макушки коснулись утренний холод и неуверенные, бледные солнечные лучи — конечно, на границе между палатками стоял именно аль-Хайтам. Тигнари прикусил губу. Он мог бы пойти другой дорогой. Мог бы притвориться, что вышел в туалет, ищет бутылку с водой или мотается на нервах. Но желание врать пропало, когда аль-Хайтам наконец заметил его силуэт и со вздохом бросил только: — Я не буду тебя останавливать. Едва скользя пятками по мокрой, холодной земле, Тигнари подошёл ближе. За ночь костёр догорел, и давно остывшие угли, от которых поднимался дымок, почему-то показались ему отвратительным предзнаменованием. Будто: нет, Тигнари, ещё не поздно повернуть назад. Но он отогнал эти мысли прочь, прочистил горло. — Почему же? — Не моя обязанность, — аль-Хайтам флегматично пожал плечами. — Но по-хорошему предупредить всё-таки стоило. Раз уж на то пошло, ты и так в курсе, какое у Сайно отношение к самоволкам. — Как раз предупреждать я не могу, — тихо возразил Тигнари. И, сам не зная, зачем, прибавил: — Сайно разрешил бы. Но в том и суть, что ему нельзя знать. Он готов был поклясться, что в эту самую секунду аль-Хайтам что-то понял. Глаза его блеснули подозрительной проницательностью, и на мгновение Тигнари представил, как эта тусклая болотная зелень рентгеном пронзает его насквозь — до последней секции мозга, в который был спрятан план. А затем аль-Хайтам кивнул. И бесцветно отозвался коротким: — Тогда удачи. Тигнари тоже кивнул — за компанию, потому что слов у него больше не осталось. Палатка Нахиды была первой с краю, совсем рядом; он отогнул брезент, пошарил ладонью под спальником, выцепив то, что нужно, и спрятал сложенный вчетверо лист бумаги в непромокаемый пакет за пазухой. Ну, вот. Теперь самое сложное. Аль-Хайтам даже не смотрел ему вслед, будто давал невербальное разрешение делать всё, что заблагорассудится. Тени удлинялись, солнце вставало всё выше; в распоряжении Тигнари должно было быть минут пятнадцать. А Дэхья вчера говорила, что крюк вдоль озера занял у неё час. Он успеет. Нужно только… собраться с духом. Оставив лагерь, Тигнари продрался сквозь папоротники ближе к озеру — с другой стороны, противоположной той, в какую ушли все остальные. Все нервы, с какими он ходил весь прошлый день и притворялся спящим всю нынешнюю ночь, наконец растворились в чистом долге и необходимости. Он знал, что должен сделать. [ — Зачем, — бурчал Кавех ещё в Дели, пока они сидели под одним кондиционером на четверых и старательно мешали аль-Хайтаму с Нахидой заниматься вопросами лингвистики, — вообще переводить эту абракадабру, если вы оба прочитаете её и так? Это же что — аль-ахмарский, верно? — Очень искажённый, — сдержанно заметил аль-Хайтам поверх ноутбука. Его ноутбуку Тигнари завидовал: прочность и выживаемость у него была такая, какую в идеале хотелось бы Сайно. — Неудивительно, что французы не разобрались сами. Если бы ты попробовал с первого раза без запинок зачитать вслух шекспировскую пьесу времён, когда она была написана, то споткнулся бы на первой же строке. — А не спотыкаться важно, — поддержала Нахида. — Это заклинание. Как только начнёшь, останавливаться нельзя. ] Тигнари дошёл до каменистого склона у берега, огляделся по сторонам: в ушах звенели блаженные тишина и спокойствие неподвижных утренних джунглей. Уходила промозглая ночная сырость, скоро солнце должно встать на полных правах. Вот и славно. Быстрее высохнет. Он помялся на краю мокрого камня. А затем, вдохнув поглубже, вошёл в воду. [ — Кроме того, — продолжала Нахида, даже не особо заботясь, слушает Кавех или уже растерял интерес, — доверять «Книгу преодоления» всего двум людям попросту глупо. ] С непривычки вода в озере показалась холоднее льда. В первые секунды Тигнари окунуло в знакомую неуверенность — в ту самую, когда есть время подумать и всё-таки отпустить тело в короткую жалящую панику. До противоположного берега было минут пять энергичной гребли, в озере не было хищников, но Тигнари, который едва-едва выучился прилично плавать, на мгновение поймал себя за нелепое: а будет смешно умереть, даже не успев ничего сделать. И нежелание расставаться с жизнью так глупо наконец согрело мышцы возможностью двигаться. И он поплыл. Стоило отдать Нахиде должное: врала она… виртуозно. У Тигнари ушёл весь вчерашний день на то, чтобы осмыслить необходимость и объёмы этой лжи. «Ей важно было оставаться ложью, — говорила Нахида во сне. Локацией для их прошлой ночи стала её комната в Дели, полная болезненно-детских воспоминаний, будто Тигнари сможет проще смириться, если подкормить его болливудскими постерами и мягкими игрушками на кровати. — Только так у нас действительно есть шанс». Тигнари старался держать голову под водой, чтобы не выдать себя раньше времени, но вместо волн от гребков в неё било слово за словом. Ты справишься. Я помогу. Но главное — никто не должен знать. Хвост тяжелел, пропитываясь влагой, волосы забивались в глаза, в уши противно затекало, а дыхание сбивалось, но Тигнари на чистом упрямстве толкал себя через всё озеро. Он должен был, и точка. Каменистый берег, вытесненный из реальности Тигнари снами позапрошлой ночи, возник так внезапно, что тот слёту упёрся в него руками и едва не выкашлял из лёгких весь воздух. Тигнари вынырнул, хватаясь губами за спасительный кислород, подтянулся на руках и тут же скрылся в тени деревьев. Хотелось по-собачьи отряхнуться, но он, опасаясь поднять лишний шум, лишь выжал руками хвост и без сил осел под ближайшей кроной. Нужно было обсохнуть. Собраться. У него ещё хватало форы. Спрятавшись под раскидистой шапкой джунглей, Тигнари бросил взгляд на берег, с которого начал. Солнце с каждой минутой грело всё увереннее, треугольники палаток вспарывали зелёные пятна, но вдалеке, как будто со стороны дороги, на горизонте собирались странные тучи. Тигнари на это смог лишь покачать головой: al diablo con esto, лишь бы тропический дождь не превратился в тропическую грозу. Будет весело, если их с Нахидой и без того хрупкий план сложится о несчастную бронтофобию. Тигнари дал себе полчаса — испарить лишнюю влагу, проверить сохранность листка из палатки и повторить план по новой. Пора было выдвигаться. Направление он представлял себе очень туманно, пусть и рассмотрел карту из штаба под всеми углами. Ориентироваться на местности по словесному описанию дороги, а не по спутниковой топографии ему было в разы легче; особенно когда в джунглях дороги как таковой не было вовсе, и идти приходилось почти наугад. Стараясь сохранять полную тишину, едва касаясь голыми лапами земли и удерживая хвост поближе к телу, Тигнари пробирался между исполинскими стволами баньянов и нырял под лианы. В воздухе повисла изнуряющая жара, но ему дышалось не в пример хорошо. В конце концов, он был почти дома. С мамой они редко занимались раскопками… в таких условиях. Гораздо чаще их заносило на скалистые равнины, европейские холмы и в брошенные деревушки, которые внезапно оказались построены на древнем галльском захоронении. Но Тигнари всё равно одолевало одно воспоминание за другим — мозг обманывался иллюзией знакомого пейзажа и с радостью подкидывал призраки тяжёлых ботинок за спиной, щелчков зажигалки и клацанья винтовки. В горящей груди чесалось желание ощутить рядом с собой жизнь — не ту, которая и без того просыпалась в кронах деревьев, а ту, которая своей уверенностью вытащила бы его из перемалывания в труху собственных мыслей. Хотелось, чтобы Сайно вышел из-за дерева, усмехнулся на его зелёное лицо и сказал: «Не переживай, многого от тебя не требуется, просто делай что можешь». Но Тигнари ведь знал бы, что он нагло врёт. Сейчас, возможно, всё только от него и зависело. Тигнари неважно ориентировался по солнцу, но внутренним ощущениями дал бы своему побегу из лагеря всего час. И когда он начал вскользь задумываться, что, возможно, идёт не в том направлении, а миру конец по причине его топографического кретинизма — уши вдруг услышали. Сначала шелест и треск в ветвях, будто кто-то прорубал себе путь сквозь непролазные заросли. Затем голоса. И эти голоса не могли принадлежать никому из тех, кого Тигнари ждал в этом лесу. — Занимайте позиции, — велел чей-то далёкий мужской бас. Говорили на английском, и никого из них Тигнари даже своим острым зрением по-прежнему не видел в упор. — Участок достаточно открытый, им придётся пройти здесь. — Принято. Что с запасами воды? — Глянь в рюкзаке, всё там. Эй, Кумар! Инструкций больше не было? — Ничего не изменилось, — отозвался первый голос, пока у Тигнари внутри всё переворачивалось. — Девчонка нужна живой, остальных убить. Вот и все инструкции. Колени предательски подогнулись, и Тигнари рефлекторно вцепился обеими руками в ближайшее дерево. Впился бы в стволовую кору, чтобы приглушить желание закричать, но рот и без того сомкнулся до болящих челюстей. Сердце отдалось барабанным стуком так громко, что его должны были услышать не только эти ребята — каждое живое существо в радиусе километров пяти. Там, впереди, были люди Сехти. Тигнари знал, что не должен был. Знал, что подставляет весь их план под угрозу. Но опасность врезала по кнопке включения сирен в мозгу, пропитанное кровью плечо Сайно встало перед глазами. Он успел подумать лишь: «Если останусь просто ждать, их убьют». А затем проглотил осевший комом в горле страх и — не соображая ничего дальше нежелания видеть, как всё здесь взлетает на воздух, принялся действовать. Зубы сомкнулись в игнорировании будущей боли, ладони нащупали шероховатости на стволе дерева так естественно, будто Тигнари занимался скалолазанием всю жизнь, пятки упёрлись в корни. Он подтянулся раз, затем другой — выше, к раскидистым ветвям и кроне, стараясь не потревожить ни единого листа. И замер, распластавшись по стволу, чтобы оценить обстановку. Впереди, между деревьями, виднелись первые неуверенные просветы. За лесом начиналась равнина, которая перемежалась редкими кустами и травянистыми холмами — и сейчас по ней медленно разбредались одинаковые силуэты в спецназовских жилетах. Тигнари не увидел ни машин, ни вертолётов, но это нихрена не значило. За ними могли наблюдать больше суток: палатки не таились в деревьях, ночами вовсю полыхал костёр. Они ведь и не собирались прятаться. Только Сайно ждал, что на них нападут в открытую, а не будут ждать по дороге, поджав хвосты. И никакая боевая готовность не спасёт шестерых, будь среди них хоть все новоиспечённые богини, от толпы в тридцать человек. Mierda, их перебьют ещё до того, как Нахида успеет сообразить, что происходит. Тигнари стиснул зубы сильнее. Он не взял с собой рацию, чтобы не выдать помехами раньше времени, и других способов связаться с Сайно у него не было. Простая дилемма, Тигнари, давай: не предупредишь — и кто-нибудь точно умрёт. Раскроешь себя — и поставишь под угрозу вообще всё. Он набрал в грудь воздуха, развернулся на дереве, пытаясь сопоставить одновременно положение солнца, направление, откуда пришёл, и воображаемый пунктир на карте. А затем прыгнул. Кажется, за этим природа и дала ему всё, что до этой секунды здорово усложняло Тигнари жизнь. Мягкие подушечки спружинили о ветку следующего дерева, хвост на чистом рефлексе выпрямился, помогая удержать равновесие; нога тут же взорвалась болью — к удивлению Тигнари, несильной, такой, которую можно было вытерпеть. Слёзы из глаз не брызнули, кость не хрустнула, и на том спасибо. Тигнари перевёл дух, пытаясь в полном молчании свыкнуться с болью и отплеваться от залепившей рот паутины. Затем сощурился, выбирая следующую ветку, и прыгнул снова. Должно быть, если бы сейчас его кто-нибудь увидел — сложился бы пополам от смеха. Но по деревьям Тигнари всяко добрался бы без лишнего шума и в разы быстрее, чем по земле. А сейчас была дорога каждая секунда. О том, что его обсмеют и обматерят, он задумается потом — когда все будут живы. Скользнуть по ветке, проехаться ногтями по стволу, уцепиться хвостом — и на следующую. Казалось, в волосах застряло по ботаническому образцу с каждого баньяна в округе, одежду подрало раз двести, а нога смирилась и попросту атрофировала все нервные окончания, но Тигнари сам удивлялся тому, как удачно птичий крик может замаскировать треск сухой коры, а тёмный мех сольётся с деревом в тени. Солнце принялось напекать сильнее, но воздух вместо тягучей жары почему-то тянул влажной листвой. Будто дождь собрался, но никак не мог решить: литься сейчас или дать Тигнари подышать ещё немного. А затем, ходя по грани окончательного безумия от сердечного концерта, он наконец увидел. Между ветвями мелькнули знакомые расцветки штанов хаки, знакомое пятно светлых волос, живот свело судорогой от предчувствия сильнейшей магии — и Тигнари, не задумываясь дальше ни на мгновение, соскочил с дерева на землю. Прямо за спиной у Дэхьи. И тут же предсказуемо получил два пистолетных дула в лоб. Полсекунды у них ушло на то, чтобы смерить друг друга взглядами. Тяжело дышащий Тигнари, наверняка весь в листве и мелких царапинах от веток, которых не замечал по дороге; остолбеневшая Дэхья, глядящая на него как на восьмое чудо света; Нахида с детским изумлением в глазах — будто вместо Тигнари в джунглях нарисовался единорог. И Сайно. Который в него целился. Тигнари ещё успел подумать: «Да, давай, пристрели меня, вот нам весело потом будет». А затем Дэхья, ругнувшись, опустила пистолет. — Дешрет тебя дери, лисичка! Что за фокусы? Сайно обошёл её широким шагом, молча ухватил Тигнари под плечо, давая опереться. Запаса в лёгких хватило на благодарный кивок, а умирающий от нехватки кислорода мозг выхватил в мельтешении зелени недоверчивый взгляд. Губы у Сайно поджались, челюсть выступила твёрже, и лицо приобрело его любимое некогда какого-хрена-ты-творишь-выражение. Но спросил он лишь: — Живой? Тигнари кивнул снова. И выдавил кое-как: — Впереди… куча людей. Сехти. Засада. Сайно быстро переглянулся с Дэхьей, и та схватилась за рацию. Сквозь шумные вдохи-выдохи Тигнари расслышал, как она велела Ризли оставаться на месте. Затрещали помехи, мир поплыл перед глазами. Тигнари уцепился сознанием за собственное плечо, которое сжимало знакомой сталью, вдохнул поглубже плотный запах сандала — и тогда до него наконец дошло. Что они в порядке. Что живы. Отлично. — Я даже спрашивать не буду, — мрачно выдохнул Сайно, — что тебя сюда потащило. Тигнари прижал уши, замотал головой: — Ты не понимаешь. Их там тридцать человек, все с оружием, местность открытая… вас ждут, перебили бы всех, я… — Нари, — Сайно слегка встряхнул его, подтянул повыше, заставив твёрдо упереться пятками в землю. — Нари, всё хорошо. Все живы, — и, помедлив, прибавил: — Спасибо. Читать как «Я не в восторге, но, да, спасибо». Тигнари вдруг уловил за его лицом взгляд Нахиды: та оправилась от удивления, и теперь её большие зелёные глаза вспарывали тем самым страхом, который Тигнари только что чудом стряхнул с собственных рёбер. И в этих глазах крупными буквами выжглось пронзительное, отчётливое: «Что ты наделал?» Сердце у Тигнари упало. [ — Самое главное, — сказала ему Нахида во сне, — что бы ни происходило, что бы ты ни увидел — не вмешивайся, пока я не скажу. Ты наш единственный козырь. Жестоко, да, но об этом никто не должен знать. Тигнари от полноты впечатлений давно сидел — прямо на её детской кровати с очаровательным балдахином. Но всё равно захотелось сесть ещё раз. Нахида утверждала, что здесь ей удобно думать. Спокойно и кажется, будто всего остального мира не существует, а есть только её давно неважное детство и мечты, которые так и умрут в этих стенах. Теперь Тигнари смотрел в тот тропический лес, какой дышал из её глаз, и прикидывал, как бы вслед за мечтами не забить очередь никому из них. — Воспоминания считываются вместе с эмоциями, — продолжила Нахида в ответ на его тяжёлое молчание, — и Апофис прекрасно знает им цену. Знает, что ни Сайно, ни Дэхья не допустили бы тобой рискнуть. Тигнари через силу кивнул. Это он и сам успел понять. — Но если допустим мы с тобой… — …он не будет ждать, — завершила Нахида. — Он не знает, что у тебя в голове, не знает твоего упрямства и самопожертвования. А я знаю. И поэтому мне нужна твоя помощь. ] «Прости, — покаялся Тигнари одними глазами, затухающей мыслью на краю сознания. — Прости, но в мою смену никого не убьют. Не так. Ни за что». Нахида едва заметно покачала на его взгляд головой. Странно было видеть на детских чертах напряжённое осуждение, щедрыми мазками расчерченное страхом — но это продлилось не дольше секунды. Затем на её лицо набежала тень, и будто в ответ на мрачность мыслей небо над джунглями наконец устало ждать. По потолку из ветвей и листвы забарабанили первые капли дождя, и Нахида тихим, пронизывающим до костей голосом шепнула ему в тон: — Он рядом. Совсем близко. Небо отозвалось на её слова рёвом тяжёлого ливня. Тигнари поймал на себе взгляд Сайно, на чистом рефлексе нашёл его ладонь и сжал в своей так крепко, что впору сломать. Грозы не было, но одна яркая и пронзительная молния проскочила между ними вспышкой, способной испепелить весь лес. Апофис здесь.