Как дышит лес

В машине на обратном пути висело грузное, неуютное молчание. Тигнари потянулся к телефону, постучал Сайно по плечу — тот кивнул, не отрывая взгляда от дороги, и показательно сурово нахмурил брови. Тормошить его в таком состоянии было бесполезно: всё равно будет отмалчиваться, пока не разжуёт всё для себя или не выкурит пару сигарет. А Тигнари стоило успокоиться. Из лодочного хранилища он вышел на подрагивающих ногах, жадно хватая свежий воздух. И мимолётное облегчение от того, что вообще вышел, пропало под первым тяжёлым взглядом Сайно, когда тот хлопал дверцей машины. Тем самым проклятье-во-что-мы-ввязались-взглядом. Или проклятье-опять-не-высплюсь-взглядом — в его случае, наверное, разницы не имело. Так или иначе, у Тигнари было разрешение позвонить и около получаса, пока их крузеры тащились по пыльным, разбитым дорогам в объезд озера. В Каире сейчас была в разгаре самая послеполуденная жара, и Коллеи в такую всегда чувствовала себя сквернее обычного, но Тигнари хотел красть каждую возможность. В конце концов, кто знает — может, когда они вернутся, у него до самого конца не останется времени звонить. Раз уж даже Сайно открыто признавал, что в этот раз они отхватили слишком большой для себя кусок. С замирающим сердцем Тигнари считал гудки. Коллеи подняла на третьем — предсказуемо вялым голосом, в который по капле сочилась лёгкая радость. — Нари! Как ты? В боковом зеркале Тигнари поймал собственную улыбку — она едва проскочила, но как уж вышло. Он звонил Коллеи каждый день кроме тех, что в горах не ловила связь, регулярно получал от неё сообщения, и каждый такой микроконтакт был облегчением размером со сброшенную гору. Да, она жива и в порядке. Да, кажется, я тоже. — Всё ещё в Непале, — Тигнари проводил взглядом пышный зелёный холм. Сказал бы ему кто, что всего через четыре часа на северо-запад этот пейзаж сменится снегом и льдом — он бы решил, что ему нагло врут, если бы не испытал сам. — Не уверен, что в ближайшее время мы отсюда уедем, но пока всё… относительно спокойно. Он ведь даже почти не врал. В понимании Тигнари оценки «относительно спокойно» вполне заслуживал день, когда ни в кого из них не стреляли. — Звучишь лучше, чем вчера, — отметила Коллеи, и на её губах чувствовалась улыбка куда увереннее. — Сайно вернулся, да? Всё хорошо? Тигнари искоса взглянул на Сайно, на этот раз оценивая его «хорошо». Под лямкой майки уже сливался с кожей недавний крепкий укус — на нём и без чудесной регенерации заживало как на собаке, — костяшки пальцев белели на руле, брови сведены на миллиметр ближе обычного, глаза вспарывали дорогу так внимательно, будто там разворачивалась интереснейшая сводка новостей. Стукнуть его Тигнари больше не хотелось, но что-то в душе свербело в ответ на то, что когда-нибудь, через пять минут или пять недель, его снова придётся отпустить в неизвестность. — Насколько может быть, — Тигнари сам удивился сверхъестественной тишине своего голоса. И торопливо исправился: — У тебя спокойно? Ничего не… — Нет. Я бы даже сказала, слишком спокойно. Знаю, Сайно говорил, что оставил кого-то присматривать здесь, но… если честно, я ни разу никого не заметила. Так должно быть? Тигнари подавил рефлекторную усмешку. В этом была вся Коллеи: сначала дралась дикой кошкой за право оставаться без присмотра, а потом волновалась, что присмотра и правда нет. Пусть и спрашивала скорее для галочки. — Думаю, это, наоборот, очень образцовый присмотр. Но я уточню, если хочешь. — Нет-нет, меня устраивает и так… расскажешь, что у вас происходит, или поговорю я? Пальцы на автомате выдали судорожную дробь по колену. Тигнари снова скосил взгляд, но Сайно разговор не подслушивал — или делал вид, — и никаких распоряжений в стиле «немедленно бросить сначала трубку, а потом телефон в окно» не поступило. Сайно не запрещал ему держать связь с Коллеи, но всё равно Тигнари не чувствовал себя вправе рассказывать… абсолютно всё. И даже не потому что за него волновались, эта опция была бы встроена в Коллеи по умолчанию и в безобидном отпуске на окраине города — скорее потому, что в сухом остатке вся история звучала бы как чистый бред. «Да, помнишь ту девочку, которую мы нашли ещё в Индонезии? Так вот, она у нас, кажется, самая настоящая богиня и мотается по странам только из-за того, что ей в каждой нужно подобрать кусок своих воспоминаний. То есть не своих, а той богини, которая в неё… вселилась? Переродилась? Мы и сами не особо в курсе, поверь. О, а ещё — оказывается, те ребята, которые меня похитили, вполне себе цивилизованные и даже стараются остановить небольшой мифологический апокалипсис, чтобы не дать бизнесмену-Апофису сожрать все человеческие знания. Да, Апофиса я уже упоминал? Такая огромная хтоническая змея, помнишь ведь настольную книжку с древнеегипетскими мифами? Он за нами тоже гонится. Восторг, правда?» Поэтому Тигнари после нескольких тяжело-долгих секунд молчания лишь вздохнул: — Мне кажется, будет лучше рассказать всё целиком — когда это закончится. Но если хочешь… — Хочу, конечно, — Коллеи вздохнула в ответ, — просто пока не уверена, в каком случае буду больше переживать. Хорошо, тогда давай расскажу я, всё равно взяла перерыв… Весь остаток пути Тигнари слушал, чем ещё Порт-Саид отличался от Каира, как проходила подготовка к межсеместровым экзаменам и сколько игрушек Коллеи успела дошить. Ей было не слишком одиноко: каждый вечер они с Нилу смотрели фильмы, и даже в полностью новом городе она умудрилась найти каких-то новых друзей, — но Тигнари чувствовал, что такая вынужденная изоляция сажала её на крючок тоски и уныния. Да, теперь Коллеи понимала, что происходит, сама дала добро на то, чтобы заплатить такую цену, и всё же… заканчивая разговор на подъезде к дому, Тигнари с трудом отклеил от себя ярлык плохого старшего брата. Никто из них ни разу не произнёс то самое запретное «а если мы больше не увидимся». В одном из звонков Коллеи сказала: «С тобой Сайно, и это лучшая гарантия, что ты вернёшься». С тех пор Тигнари приходилось то и дело повторять эти слова самому себе — в ванной, перед сном и в минуты особой тревоги. Их с Коллеи веры на двоих точно должно было хватить, чтобы всё образовалось как надо. — У неё всё хорошо? — поинтересовался Сайно уже на ходу, щёлкая зажигалкой. Тигнари позволил себе мгновение повариться в замешательстве: по тому лицу, с каким он вёл машину, невозможно было определить, будто Сайно даже помнил, что Тигнари был на пассажирском. И тот отстранённо пояснил: — Ты улыбался, так что, видимо… — Не совсем в этом дело, — Тигнари и правда криво улыбнулся. Потянулся к самому уху Сайно, прекрасно отдавая себе отчёт, что в доме их увидит каждый, кому не лень выглянуть в окно, и шепнул: — Теперь Коллеи стала чаще звать тебя по имени. Тело в ответ дёрнулось, как пробитое током, и Тигнари отступил, позволив улыбке раствориться между ними. Это был его подарок — самому себе и одному генералу, который не спал уже несколько дней (потому что обморок за сон не считается), ввязался в разборки между наёмниками и богами, а ещё наверняка сейчас продолжал обтачивать новый план. Пара минут спокойствия и тёплая искра общего для них секрета не повредит перед тем, как снова придётся действовать по существу. Сайно улыбнулся ему — явнее знака, что подарок принят и оценён, не придумаешь. А затем они нагнали Кандакию с Нахидой на подъездной дорожке и вернулись в дом. Дэхья на кухне торопливо раскладывала дробовик в явной попытке притвориться, что не караулила ворота в полной боевой готовности. Сайно сделал ей знак притормозить с вопросами, не без усилия взгромоздился на подоконник и закурил. — Зови Хайтама, — снизошёл он до Тигнари после первых глубоких затяжек. — Кавеха по желанию, хотя он и так придёт. Нахида, Кандакия — останьтесь. Когда Тигнари молча зашёл на разворот, Кандакия как раз потянулась к оставленной им пачке печенья. Нахиде, кажется, больше всего нравилось с шоколадной крошкой. Он нашёл аль-Хайтама на втором этаже спящим прямо в кресле в обнимку с ноутбуком. Не удержавшись от любопытства, Тигнари приподнял экран — сон победил аль-Хайтама как раз на середине статьи про атрибуты индуистских богов, — и только потом осторожно потряс его за плечо. Аль-Хайтам с мрачной оценкой приоткрыл один глаз: — А, это ты. Уже вернулись? — Сайно хочет тебя видеть. Особой радости от того, что Сайно тоже вернулся, аль-Хайтам не испытал. Завозился в кресле, протёр уголки глаз, хлопнул ноутбуком и прямо с ним под мышкой, больше на Тигнари не глядя, побрёл по коридору. Тот смотрел ему вслед, гадая, выполнена на этом задача или аль-Хайтаму нужен полноценный эскорт. Кажется, корень проблемы крылся в зависти: Тигнари и сам не отказался бы сейчас от полноценного сна, и желательно без знания, что по земле ходит древнеегипетское воплощение хаоса. Даже больше — владеет неплохим бизнесом и парой особняков. Аль-Хайтам заглянул в одну из комнат; Тигнари расслышал, как он бросил едкую рекомендацию подниматься, и в ответ кто-то внутри завозился на скрипучей кровати со стенаниями и проклятиями. Голова у Тигнари и так работала со скоростью, плохо коррелирующей с уровнем бодрствования, но сейчас почему-то взяла новый оборот на мёртвую петлю. И, когда они с аль-Хайтамом поравнялись, он не стал держать язык за зубами. Была одна вещь, с которой помочь мог только он. — Можно нескромный вопрос? — в лоб поинтересовался Тигнари. Аль-Хайтам скосил кислый взгляд, и раньше, чем его рот открылся бы с советами спрашивать только про историю и культуру, Тигнари выпалил: — Личный. Можешь меня послать, если захочешь. Вместо того чтобы послать, аль-Хайтам вздохнул. Упёрся спиной в ближайшую стену, пока за дверью Кавех осыпал проклятиями одеяло, и снисходительно усмехнулся: — Забавно, что все вы считаете личную жизнь чем-то таким, чем нельзя делиться. Хотя я даже догадываюсь, что тебе интересно. Тигнари сморгнул недоумение. Он как-то пропустил момент, в который аль-Хайтам получил степень и в психологии. — Да? — Возможно. Рано или поздно меня об этом спрашивает каждый, — аль-Хайтам вздохнул снова, на порядок тяжелее. — Что такой, как я, делает среди таких, как они —это ты хотел узнать? — Ну… — в голове вопрос звучал несколько иначе, скорее «почему такой, как ты, от таких, как они, ещё не сбежал», но формулировка аль-Хайтама казалась более удачной. — Хорошо, в общих чертах. В смысле… что заставляет тебя оставаться? Не может же только… «Кавех» из горла почему-то не полезло, хотя Тигнари, раз уж открыл рот и получил разрешение спрашивать, наверное, мог простить себе и не такую бестактность. С этим стоило к Кавеху и идти, но как раз его точку зрения на жизнь Тигнари примерно понимал. Побольше приключений, побольше перестрелок и побольше взрывчатки — а то, что по дороге он нашёл себе увлекательный многотомник сухой истории, которому в радость этой историей делиться, было сопутствующей удачей, но никак не целым смыслом. А вот аль-Хайтам… что держало на краю пропасти человека, который в идеальной для себя ситуации и на километр к пропасти бы не подошёл? — Я понял, — великодушно кивнул аль-Хайтам, — не продолжай. Давай скажем, что у меня случай, диаметрально противоположный твоему. Ты пришёл выяснять не то, как тебе остаться здесь, а то, что может заставить человека уйти. Тигнари мимолётно поморщился: — Я не… — Ты да. Если я отвечу тебе на конкретно заданный вопрос, ты не найдёшь в нём ничего себе на пользу. Подумай лучше вот о чём, — за дверью послышались шаги и возня, аль-Хайтам покосился в сторону и покачал головой. И вот так, куда-то вбок, завершил: — Из наёмников уходят в трёх случаях: если слезли с иглы вечного адреналина, если упёрлись в потолок собственной мотивации и если погибли. Какой из этих вариантов тебе больше нравится — на тот и ставь. Тигнари хотел было затребовать объяснений — ему не нравилось, что аль-Хайтам подал весь список как конспект к экзамену и тут же потерял к предмету лекции интерес, — но сказать ничего толкового всё равно не успел. Дверь наконец распахнулась, и из комнаты, потирая глаза и одёргивая мятую футболку, вывалился Кавех. — Голова трещит, — озвучил он в пустоту коридора. — Привет, Тигнари… на нас ведь не напали? — Пока нет, — Тигнари повёл ушами, но единственное нападение, которое грозило ему прямо сейчас, — это нападение собственной психики на собственную веру в лучшее. — Всю жизнь это «пока нет», и раз в год это «навернись-ка с вертолёта в сугроб». Вы будете и дальше здесь болтать? Потому что я хочу старого доброго аспирина. …спустились они уже втроём. Кавех тут же оккупировал шкафчики в поисках аптечки, аль-Хайтам молча поставил чайник, Нахида как раз доела последнюю пачку печенья, а Сайно пытался не уснуть головой в стол. Тигнари подсел к нему на правах того, кому может и не достаться, тронул кончиком хвоста за плечо. Сайно поднял тусклые глаза. Сейчас он был похож не на человека на адреналиновой игле и уж точно не на мёртвого. Глядя в его светло-карие разводы по радужке, Тигнари вспоминал их последние пару часов вместе, лодочное хранилище и каждое движение мускулов по напряжённой челюсти. То, как он твёрдо и спокойно сказал Нахиде «нет» на невинное предложение её убить. Как заморозил их пакт о ненападении, пока не поймёт, кому можно верить и с какой целью. Раньше, наверное, Сайно не стал бы ни думать, ни ждать. Не принимал бы всерьёз предложение сотрудничать, не метался бы между жизнью и смертью одной маленькой недобогини, которая и заварила всю эту кашу. Он отдал бы приказ стрелять всех, а потом, поймав с десяток пуль и чудом не откинувшись, посмотрел бы, что осталось и кто тут ещё мог бы ему заплатить. Что-то в нём неуловимо менялось. Но сейчас Тигнари с лёгкой руки и большого сердца поставил бы на то, что Сайно попросту неимоверно устал. — Давай я сам? — шепнул он, с искренней болью глядя на то, как Сайно мучительно жмурится на свет из окна. — Я всё равно, кажется, понял больше твоего. Возражать Сайно не стал. Лишь вздохнул тяжелее обычного: за аль-Хайтамом подхватывалась неприятная тенденция. — Если хочешь… вперёд. Так ответственность пересказать встречу в лодочном хранилище всем, кто не был Кандакией, легла на плечи Тигнари. Сайно в разговор и правда практически не лез: зашился в углу за кухонным столом, принял от аль-Хайтама чашку кофе и понемногу возвращался к кондиции живого человека. Тигнари время от времени бросал на него оценивающие взгляды, но ничего, кроме желания отключиться по новой, не видел. А с этим он мог помочь единственным верным способом: изложить всё побыстрее и посодержательнее, чтобы с новым планом на повестке дня они разошлись досыпать положенное. К концу своего «побыстрее и посодержательнее» Тигнари уже чувствовал, что его слова принимались как бред сумасшедшего. Даже Кавех из уважения к безумцам не делал попыток прервать, и только кофеварке доставались его постоянные тихие «ну, дела» и «вот же блять». Даже Дэхья, которая на правах почти главной была первой в очереди на критику… абсолютно всего — даже она молчала. Но с таким выражением лица, что на месте Апофиса Тигнари предпочёл бы первым же самолётом вернуться в Дуат. Или… откуда он вообще взялся. — …так, я правильно понимаю, — оптимистично улыбнулась Дэхья наконец, стоило Тигнари смолкнуть, — что мы были в змеином логове… то есть буквально? И если он пожал мне руку, то теперь знает, во сколько лет я набила ту дерьмовую татушку? Вау. Умом Тигнари понимал, что на откровение про татушку была возложена тяжёлая миссия разрядить обстановку, но никто не засмеялся. С пониманием этого и голос Дэхьи растерял последние радостные ноты. — Хорошо. Допустим. У них было хоть что-то убедительное?.. — Я им верю, — нерешительно подала голос Нахида. Дэхья живо обернулась к ней, та пожала плечами: — То есть не верю, а знаю, что это правда. Я могу чувствовать его присутствие. — Без обид, солнышко, но что ж ты раньше молчала? — Я не знала, что это такое! — Нахида неожиданно рассердилась. — Когда вы впервые видите тучу, какой жизненный опыт должен сказать вам, что из неё льётся дождь? Почти каждое знание о человеческой истории без правильного фрагмента для меня всё равно что такая туча. Думаю, фрагмент со знаниями об Апофисе достался той женщине, иначе я бы… поняла раньше. За злостью пришла обида, и Нахида, сложив руки на груди, мрачно уставилась на пачку печенья. Тигнари поднял на Дэхью взгляд, пытаясь телепатией донести усталое «ну, вот — ты расстроила богиню», но та как будто и сама поняла. По крайней мере, говорить больше не стала. — Всё это и так не круто, — Кавех постучал ногтем по кофеварке, привлекая внимание, — но у нас есть… что-нибудь содержательное? В смысле — что нам дальше-то делать? У Тигнари на это ответа не было. У Сайно, судя по хмурому взгляду в кофейную пенку, и подавно. Но неожиданно вступил аль-Хайтам: — Поправь меня, если ошибусь, — он смотрел исключительно на Нахиду, — но такие сущности, как сознание твоей богини или, например, Апофис… называть вас просто магическими существами будет не совсем правильно, так? Кавех ткнул его в бок: — А в чём разница? — В данный момент мне кажется, что в пути появления на свет. Джинны и трикстеры — создания чистой энергии. Призраки — остаточные следы человеческого сознания. Валука шуна — результат эволюционного скрещивания с примесью магии. Даже у гулей или вампиров есть путь заражения и свой геном, который позволяет родиться таким. Но боги… — аль-Хайтам покачал головой, и не думая замедляться ради Тигнари, который, между прочим, пять секунд назад открыл для себя существование гулей и вампиров. — Если всё, что я понял об этих фрагментах, правда, то вы рождаетесь из чистой веры. Как воплощённая молитва. И вас не убить никак, кроме её отсутствия. Нахида потупилась, всем своим видом показывая, что аль-Хайтам ткнул в какое-то больное место, но затем сдалась. — Думаю, ты прав. И я не знаю до конца, что случится, если уничтожить сосуд — даже не знаю, способен ли он вообще уничтожиться. Человеческий облик для бога — это что-то вроде глиняного слепка, а не полноценное тело. — Но ты другое дело, — деликатно вмешалась Кандакия. И тут же прикусила щёку, будто за один намёк Нахида могла крепко на неё обидеться. — Я имею в виду, что… ты не создавала это тело. Его можно ранить и… Кандакия запнулась о мрачное слово, и на кухне повисла неловкая пауза. Нахида с мягкой улыбкой повела плечами: — Можно, только смертью это не будет — не в вашем, человеческом понимании. На грани истощения боги попросту засыпают, это как летаргия или анабиоз. И если бы не Апофис, не думаю, что моё… её сознание проснулось бы самостоятельно. — Но оно заняло чьё-то тело, — Кандакия шикнула на Кавеха, но тот замахал руками: без обид, просто пытаюсь понять. — И сознание злой змеюки, выходит, тоже? Он проснулся и решил посидеть в шкуре богатого бизнесмена? Тигнари открыл было рот, чтобы объяснить ему, что Апофис — это не зло, а хаос, и у древних египтян эти вещи были абсолютно незаменимыми по смыслу, далёкими от синонимов… но поймал на лице аль-Хайтама удивительное единодушие. И мысль поймать с ним одну волну оказалась для перегруженного сознания настолько слишком, что Тигнари предпочёл смолчать. Нахида помотала головой: — Апофис… это другой случай. Он сам создал себе тело, тысячи лет назад, но вряд ли его тоже сильно обеспокоит уничтожение этого тела. Его сознание можно сдержать и запереть, но, возвращаясь к изначальному вопросу, — она повернулась к аль-Хайтаму, — до тех пор, пока на земле остаются следы веры в него… он не умрёт окончательно. Аль-Хайтам благосклонно кивнул. Как умиротворяюще на него действовали разговоры в понятных ему категориях — а не «Апофис жив, мы все умрём». Тигнари ему даже завидовал. — То есть пока мы имеем на планете хотя бы одного человека, которому хотелось бы верить, что пожирающая солнце змея и правда существует… к слову, эти легенды ведь появились не на пустом месте? Если Апофис жив, то Дешрет… — Ну… — Нахида снова замялась, — думаю, да, — и на пространные взгляды так же пространно пояснила: — Не знаю, дошло ли это до нынешних времён, но в древности люди породили легенду, будто Дешрет сдержал наступление Апофиса, предложив ему сделку. Покой для пустынного царства в обмен на все его знания после смерти. И когда Дешрет и правда умер, его тело… Закончить она так и не смогла. По хвосту Тигнари прошла неуютная дрожь догадки, но аль-Хайтам милостиво решил не щадить на этой кухне никого. — Примерно с третьего тысячелетия до нашей эры археологи находят таблички и фрески, в которых Дешрет упоминается не иначе, как Амон-Ра, — он говорил с таким удовольствием, с каким патологоанатом смакует хорошее вскрытие. — Он был прямым отождествлением солнца — до конца своего правления. Я хочу сказать, что по всем известным легендам Апофис буквально съел его тело. Dios, ¿qué carajo? Кавех перевёл взгляд с него на Нахиду, явно рассчитывая на блестящее опровержение, но та лишь беспомощно развела руками. Дэхья изобразила, как её тошнит, и даже Сайно, нахмурившись, отодвинул чашку кофе подальше. Тигнари же… что ж. Теперь хотя бы было ясно, куда из саркофага Дешрета делся сам Дешрет. Не то чтобы это была тайна, которую Тигнари хотел бы разгадать до конца жизни, но разгадка оказалась куда менее аппетитной, чем… представлялось. В принципе. — Мерзость, — решительно озвучил Кавех за всех. — Нет, серьёзно. Сожрать мёртвого фараона? Змеи, конечно, не падальщики, но опустить планку настолько низко, чтобы есть мумию… спасибо, что нас жрать не стал? — Я завёл этот разговор не для того, — аль-Хайтам со свойственной ему флегматичностью включился снова, — чтобы поздравить нас с… фактом несъедобности. А потому что порождение чистого хаоса вряд ли удивишь пистолетом или взрывчаткой. Если в Париже был настоящий Апофис, тот самый, о котором в культуре древних египтян не сказано ни одного хорошего слова, кроме необходимости балансировать порядок хаосом… как можно его победить, если он существует в прямом смысле на человеческой вере? И нужно ли? — Что значит — нужно ли? — оскорбился Кавех. — Не знаю, где ты был последние пару недель, но вполне очевидно, что он хочет за Дешретом сожрать ещё и девочку. Мы же тут вроде стараемся этого не допустить? — Он прав, — горько откликнулась Нахида. — Едва ли существует способ убить такое существо. И едва ли это стоит делать. Мир всегда стремится к балансу, в ответ на бесконечный порядок возникает бесконечный хаос. Может, Апофиса и нельзя убить, но зато… — …зато его можно сдержать. Чашка кофе была пуста, и с ней Сайно наконец полноценно проснулся. На его губах гуляла мрачная усмешка — после такой обычно летели либо выговоры, либо головы. — И, к счастью, — он хрустнул костяшками, потянувшись на стуле, — у наших новых друзей есть кое-что, что может сработать. — Новых друзей, надо же, — глухо пробормотала Дэхья в сторону. — Так мы теперь им союзники или как? Тигнари поймал взгляд Сайно на себе, и в мозг яркой вспышкой просочилась его мысль. То, о чём Тигнари так и не рассказал. И, возможно, их единственный козырь во всей этой заранее проигрышной божественной заварушке. — В Каире Раунак сказал мне, что на аукционе у аль-Азифа французы забрали сразу два лота. Старую карту с непальским храмом — и ещё кое-что. Кусок пергамента, настолько древний и рассыпающийся, что его так и не смогли перевести, а аль-Азиф был только рад избавиться от туалетной бумажки за большие деньги. Этот кусок до сих пор у них. И в теории на нём записана часть трактата придворных жрецов Дешрета, который они назвали «Книгой преодоления Апофиса». …тогда, в хранилище, Арлекино прямо сказала им: «Ни малейшего понятия, месье аль-Харад, какие ещё вам нужны доказательства его существования, но я готова спорить: покажите пергамент девочке, и она скажет, что именно на нём записано». Пергамент на дружескую встречу, само собой, не прихватили. Но… — Арлекино, — Тигнари уловил кивок Сайно и продолжил, — не дала конкретно понять, на каких условиях между нами может сохраниться мир. Но мы думаем, что расклад примерно такой: она позволит перевести «Книгу», отдаст последний осколок Нахиде и поможет безопасно вывезти её из страны. Взамен мы должны будем поделиться расположением храма Сурастаны, если Нахида сумеет его найти… и, хм… помочь с Апофисом. Дэхья коротко рассмеялась: — «Помочь с Апофисом», восхитительно!.. А как именно, вы не уточняли? Построить из нас живой щит? Отвлечь его светской болтовнёй? Я могу часа два обсуждать с ним сумки от Шанель, такой вклад сойдёт или нужно кинуться в его пасть? — Дэхья, — попросил Сайно стоически, — хватит. В этом есть определённый смысл. — Смысл в том, чтобы откинуться за долбаных французов? — Смысл в том, что сейчас это наш единственный по-настоящему выигрышный вариант. Никто не стал его прерывать, но Сайно на всякий случай обвёл мрачным взглядом кухню — чтобы убедиться. И поднялся, машинально шаря по карманам в поисках зажигалки. — Какие у нас есть опции кроме того, чтобы задвинуть желание перестрелять друг друга подальше и действовать на одной стороне? — Сайно прервался на возню с сигаретой; Тигнари раздражённо зажёванной щекой указал ему на Нахиду, и тот вздохнул, но полез в кухонное окно. — Можем наплевать на здравый смысл, баланс хаоса и порядка и прочую хрень — и просто отдать девочку Сехти. Апофису. Кого-то здесь устраивает? Никто не шелохнулся. Сайно забил затяжкой невесёлую усмешку. — Да, я так и думал. Можем, например, вернуться в Абу-Даби и оставить Нахиду саму разбираться со своими божественными проблемами — пока тот же Сехти до неё не доберётся. Денег за работу не получим, зато задницы прикроем. Можем положить хрен на попытки в переговоры, вызвать Арлекино на новую встречу, пустить ей пулю в лоб, забрать её осколок и открыть храм Сурастаны — по дороге отбиваясь от Апофиса водяными пистолетами, раз уж обычные вряд ли причинят ему вред. Я ничего не забыл? У нас есть что-нибудь ещё? Под долгое молчание Дэхья шумно выпустила воздух. Потянулась к Сайно со своего места у холодильника и с силой хлопнула его по плечу — здоровому, машинально отметил Тигнари, и на том спасибо. — Я не о том тебе толкую. Здесь все сунутся за тобой хоть в пекло, и девочку никто просто так не отдаст — она у нас, оказывается, с характером и сама вряд ли согласится. — Спасибо, — тихонько пробормотала Нахида сложенным ладоням. — Я о том, что… Сайно, это ты уже примерно неделю ходишь с великим знанием о том, что боги существуют. Лично я вот не представляю, как можно даже ранить кого-то из них. Чёрт, да мы с Сехти могли и не стараться, оказывается! — И я зря лез на крышу, — поддержал Кавех уныло. — Но подруга дело говорит. Дай нам свыкнуться, а потом уже лезть в разборки. Сайно тяжело упёрся ладонью в подоконник. В опасной от него близости тлела наполовину скуренная сигарета. — У нас нет, — раздался его сверхъестественно тихий, спокойный голос, — времени свыкаться. Либо мы делаем что-то сейчас, либо соскакиваем, либо, скорее всего, умираем. Лично я готов договариваться. Но я здесь не тиран, моё мнение не инстанция, и если вы считаете, что какой-то другой вариант будет лучше — вперёд. Кандакия глуховато фыркнула: — У тебя идеально получается расписывать, почему лучше именно твой, спасибо. Только мы не соизволили спросить, что на этот счёт думает тот, от чьего решения всё и зависит. Из-под завесы дыма, набившегося у окна, Сайно перевёл взгляд на Нахиду. Его пряди на фоне полуденного солнца подсвечивались чистым серебром, перевязанное плечо и заклеенный лоб придавали вид героя уличной драки, а в глазах застыло хроническое желание умереть. Насколько Тигнари успел его изучить — Сайно никогда не был в восторге от идей обниматься с теми, кто в него стрелял или похищал его людей. То, что он принял перспективу без лишних брыканий, говорило только о том, что проблема такого масштаба пугала даже его. Нахида кашлянула, поёрзав на месте. Для той, в чьём сознании жило пару тысяч лет божественного опыта, она слишком нервничала под чужим вниманием. — Я уже сказала, — она снова общалась исключительно со своими коленями, — в каком варианте будет меньше жертв. Уничтожить сосуд. Апофис не получит то, чего хочет больше всего, и… — …и мир долго не проживёт, пока по нему гуляет существо такой силы, — мягко заметила Кандакия. Вот кого вопросы силы самой Нахиды совершенно не волновали: она всегда смотрела на неё с искренней теплотой и симпатией в глазах. — Малышка, думай не о том, что будет сейчас. В долгосрочную перспективу. У тебя ведь должна быть вся человеческая мудрость, верно? Что она говорит на этот счёт? — Не вся, — возразила Нахида мгновенно. И задумалась. — Я… не знаю. Мне нужен ещё хотя бы один осколок. Но если есть возможность усыпить самого Апофиса, заманить его в храм Сурастаны в момент, когда я действительно восстановлю все силы… думаю, с «Книгой преодоления» я могла бы попробовать. У Дешрета были талантливые жрецы, которые обуздывали даже джиннов. Шанс есть. Сайно задумчиво перебрал кончиками пальцев по подоконнику. — И как надолго он может заснуть? — Ни малейшего понятия, — простодушно отозвалась Нахида. — В последний раз он проснулся лишь затем, чтобы Дешрет мог исполнить свою часть сделки, и уснул по собственной воле. С полной силой и «Книгой»… думаю, счёт пойдёт на сотни, если не тысячи лет. Но мне нужно будет всё, что есть у… тех людей. Осколок и пергамент — иначе не получится. Все шестеро сидевших на кухне невероятным образом за полсекунды обменялись взглядами — Тигнари мельком оценил кивок аль-Хайтама, неуверенную улыбку Кавеха, спокойную задумчивость Кандакии, мощный выдох Дэхьи и насупленные в готовности брови Сайно. Казалось удивительным, что им хватило этой половины секунды, чтобы прийти к мрачному, единственному возможному согласию. И Сайно тихо, неотвратимо озвучил за всех: — Значит, решено.

***

— Подождите! Тигнари, который только что с облегчением переставлял ноги по направлению к спальне, повёл ушами. Нахида нагнала их с Сайно, перевязывая на бегу хвост, и, едва отдышалась, вытянула руку. — Постойте. Я… так и не сказала спасибо. Сайно с усталым любопытством склонил голову к плечу: — За что? — За… всё это, — Нахида шаркнула босой ногой по каменному полу. Солнце из высоких коридорных окон щедро его нагревало; Тигнари и сам пятками чувствовал тепло. — Я знаю, наверное, вы привыкли рисковать жизнями, но… соглашаться, даже не понимая и не до конца веря в то, какой опасности можете подвергнуться… — Кажется, это уже давно вопрос не веры. — Талант переводить тему у тебя и правда замечательный, — Нахида дружелюбно улыбнулась, — но врать богине — грех. Вопрос касается именно веры, потому что нельзя по-настоящему защититься от того, кого в нашей картине мира даже не существует. Сайно угрюмо сложил руки на груди, явно не собираясь каяться. Между ними повис странно наэлектризованный воздух — будто оба ждали, пока второй выложит все карты на стол. И Нахида сдалась первой. — Я могу показать вам, — сообщила простодушно. — Показать Апофиса из своих воспоминаний. У меня есть не так много, и знания о том времени всё ещё проваливаются в памяти, но этого должно быть достаточно, чтобы вы поняли, кто он такой. Тигнари нервно дёрнул хвостом, и Сайно машинально поймал его за кончик. — Показать нам… обоим? Я смогу попасть в ваш сон? — По существу, это мой сон, и я всего лишь приглашаю туда гостей. Вам просто нужно спать в то же время, что и я. По хвосту прошлась лёгкая дрожь: это Сайно зарылся пальцами в мех. Тигнари обернулся на него, чтобы поинтересоваться, какой вульгарный пример он намерен подавать детям, но в глазах у того поселилась такая задумчивость, что можно было и не спрашивать. У Сайно это в редкие моменты, когда сходились звёзды, шло за своеобразную терапию. — Я постараюсь быстро, — продолжила Нахида, будто чем-то смущённая. — В таких снах редко получается отдохнуть, но это… очень важное воспоминание. Ей даже уговаривать не стоило: из любопытства Тигнари мог подписаться на пару смертельных аттракционов, а из любопытства жгучего оплатил бы суточный билет в тематический парк. Это ведь было почти равнозначно тому, чтобы посмотреть, как при жизни выглядел царь Дешрет — только не в музее и не 3D-реконструкцией в интернете, а в воспоминаниях той, кто видела всё лично. Ещё год назад Тигнари и верить бы не смел в такое счастье. И уж согласие Сайно он поймал даже раньше, чем сам осознал, что согласен. Кивнули они с пугающей синхронностью. — Пусть так, — Сайно наконец отпустил его хвост. Голос звучал как выскобленный наждачкой. — О том, кому объявляешь войну, хорошо бы знать как можно больше. — Тогда до встречи? — Нахида улыбнулась, отступила на шаг. — Я найду ваш сон. Сайно кивнул снова, и Нахида скрылась на лестнице к спальням. Тигнари долго смотрел ей вслед, не понимая, что в душе так потеплело от её слов: как будто «ваш сон» было чем-то интимным и нераздельным. Как будто у них любой сон по умолчанию становился общим. Если так, Тигнари стоило делиться с Сайно своими. Вечные сны про защиту кандидатской тоже не идеальный вариант, но хотя бы не полноценный ужастик. Сайно явно придерживался того же мнения, потому что на пороге спальни проворчал: — Теперь я буду не просто спать с кошмарами, а добровольно на них подписываться. Потрясающе. Тигнари застыл у закрытой двери, уже почти в сомнамбуле глядя, как майка Сайно бесцеремонно улетает на пол, обнажая покрытую шрамами спину и тугую повязку на плече. В любое другое время он бы или бесстыдно залип, или, наоборот, схватился за сердце, но сейчас рот сам собой нерешительно приоткрылся и позвал: — Всё тот же сон? С гробницей? Сайно сказал ему ещё в Каире, много месяцев назад. Конечно, не стал бы делиться сам, Тигнари попросту припёр его к стенке, уставший от его вечных синяков под глазами и холодного пота в кровати. Сайно тогда посмотрел на него пустым, мёртвым взглядом и бросил: «Правда хочешь знать? Я убиваю тебя. Каждую ночь, Нари». Сейчас Сайно лишь слабо дёрнул здоровым плечом, не поворачивая головы. — Всё тот же. Но с Индонезии, не считая этих божественных прогулок, мне и вовсе ничего не снится. Какая-то вялая мысль на этот счёт тут же покинула голову Тигнари при единственном взгляде на кровать. Mierda, он и правда чертовски устал — от трёх суток на холоде в горах, от двух дней в постоянной тревоге, от всей информации сегодняшнего бесконечного дня. Каково же приходилось Сайно, который умудрялся и при дырявом плече сохранять способность отдавать приказы? Должно быть, эта сумятица наползла на его лицо оттенком боли в глазах, потому что Сайно, протянув ему честную половину одеяла, мягко заметил: — Сейчас мы не торопимся. Апофис должен, по крайней мере, подождать, пока я действительно высплюсь. Тигнари кивнул, но на полноценную благодарность его не хватило. Вымотанное тело обнаружило под собой проваливающийся матрас, а сбоку — знакомое тепло и табачно-сандаловый запах, и этого ему оказалось достаточно, чтобы без лишней мысли провалиться в сон. На встречу с этим самым Апофисом. Тигнари сложно было отследить момент, в который за веками соткалось что-то конкретное, но сам факт, что он мог осознавать сон, уже неплохо встряхнул неумирающий интерес. Он едва успел разглядеть пляшущий огонь жаровен, а затем хвост вдруг прошило резкой болью, и он на рефлексе зашипел. Сайно стоял рядом и крепко сжимал мех на самом кончике — с чужеродным, почти невозможным страхом в глазах. А вокруг его лица тёмным и золотым рисовался задник этого воспоминания. Нахида затащила их в гробницу царя Дешрета. — Простите, — послышался откуда-то справа её виноватый голос, — но это единственное, что я помню достаточно твёрдо. Вам нужно увидеть, что произойдёт. Она сама, ничуть не изменившись с их встречи в реальности пять минут назад, сидела под тенью ближайшей жаровни. Их надёжно укрывал мрак дальних углов гробницы; Тигнари машинально потянул носом, чтобы хотя бы перегруженными рецепторами стряхнуть с тела собственную дрожь, и оказалось, что запах за тысячи лет ничуть не изменился: ладан, пыль и пронизавшая каждый дюйм тяжёлая древность. Единственное, чего Тигнари не ощущал, — это магии. Отсутствующая дыра в восприятии реальности, за которую он зацепился, чтобы напоминать себе, что это и не реальность вовсе. Он вслепую нашёл руку Сайно — холодную, как камень — и стиснул в своей. «Всё хорошо. Это сон, даже не твой и не мой. А я рядом». Хотя видит бог — или Дешрет, раз уж это место его последнего покоя, — абсолютная осознанность происходящего будто окунула Тигнари в озеро с концентратом жидкого страха. Dios, в этой гробнице ему не хотелось появляться никогда. Даже во сне. Но сейчас они были не одни. У купавшегося в языках пламени саркофага, прямо перед статуей золотого шакала, стояла на коленях фигура в белом египетском схенти. Посох Алых Песков тяжело упирался втоком в пол, тёмные волосы рассыпались по плечам и свесились со склонённой головы. По гробнице жутким, почти неслышным шёпотом полз напев на непонятном языке. — Касала, — пояснил Сайно через плотно сомкнутые губы, будто мысли Тигнари повисли перед ним прямо в воздухе. — И… Но Тигнари видел и сам. За ним стояла высокая девушка: струящееся белое платье, толстые косы, почтительный наклон головы и чертящие скулы дорожки слёз. А за подолом её платья, почти слившись с тенями, пространство до самой двери занимали фигуры людей. Не людей, тут же поправил себя Тигнари, валука шуна. Он никогда не видел столько своих далёких предков в одном месте. Они стояли на коленях, подобрав хвосты и прижав уши — мужчины, женщины и даже дети, все как один одетые в свободные льняные туники. Их губы шевелились, не издавая ни звука, но повторяя тот древний язык, на котором у саркофага напевал единственный жрец, оставшийся верным Дешрету до самой смерти. Неужели… — Аль-ахмарский, — тихо подтвердила Нахида. Только сейчас в голову закралось понимание, что вина и грусть в её голосе были вызваны не самой гробницей — а той сценой, которую другая она прожила тысячи лет назад. — Это церемония прощания. Они смотрели на похороны Дешрета. В самых смелых мечтах Тигнари и не надеялся даже представить, как они могли бы выглядеть — а Нахида протащила его буквально увидеть всё собственными глазами. Он не взялся бы сказать, сколько прошло времени в этом жутком, величественном уединении шепчущей молитвы в древних стенах, но по ослабевшей хватке на хвосте уловил, что Сайно кое-как справился с собственным кошмаром. И с трудом выдавил: — Их так… много. — Я укрыла в тропическом лесу намного больше, — Нахида покачала головой, — это лишь придворные жрецы. Те, кому выпала честь знать Дешрета лично. Какая-то часть сознания отделилась от восприятия реальности и выдавила изо рта Тигнари растерянное: — Укрыла?.. — Я расскажу тебе, — шепнул Сайно, — потом. Давно пора. Возможно, Тигнари сумел бы совладать с собой и потребовать не потом, а прямо здесь и сейчас — в древнем сне на похоронах колоннадского царя, почему бы нет? он гордился умением выбирать хорошие моменты, — но этот сон ему не принадлежал и с его сознанием не считался. Тигнари скорее пятками почувствовал, чем услышал или увидел, как всё помещение вдруг накрыло могильным холодом — и молитва оборвалась, растерянным эхом укрывшись в стенах. Жаровни потухли все разом, будто кто-то нажал на выключатель, а миг спустя вспыхнули снова, ярче, чем прежде. Касала поднялся на ноги, обернулся: за пределами тревоги от кошмара Тигнари успело понравиться его лицо, волевое и выточенное своенравным резцом, — а затем тяжёлые двери гробницы распахнулись так легко, точно их делали из бумаги. И из темноты показался человек. Вернее, темнота как будто сформировала его контуры и вытолкнула из себя, потянувшись тонкими нитями следом — настолько поломанным казался каждый шаг, настолько пустыми, чёрными выглядели глаза. Смуглая, но неестественно выцветшая кожа, тонкие губы и широкий подбородок. Схенти в оттенках красного и золотого, тяжёлый усех, усыпанный странными фигурными волнами… нет, не волнами. Змеями. В мёртвой тишине Тигнари чётче обычного уловил тот резкий выдох, с которым в лёгких Сайно не осталось воздуха. И он низкой, скорбной усмешкой сообщил: — Что ж, познакомься с Раваной Сехти. То же лицо спустя тысячи лет. Тигнари прошибло новой волной липкого страха. Его трезвая часть знала, что они в безопасности наблюдают за чужими воспоминаниями — но та часть, которая запускала сирены инстинкта «бей или беги», звонила во все колокола. Он смотрел на Апофиса. Живого Апофиса в человеческой шкуре, который заявился на церемонию прощания с самым древним и великим правителем целой цивилизации, как к себе домой. Maldito sea. Апофис сделал скользящий шаг в гробницу, и ряды валука шуна расступились — но не перед ним, а перед Касалой. Посох Алых Песков оторвался от земли, прокрутился в воздухе и гибким движением замер наконечником в паре метров от подбородка Апофиса. Женщина в белом платье отошла в тень, и рядом с Касалой встал валука шуна. В его руках за одно быстрое мгновение оказался изящный лук с натянутой стрелой. — Ты тревожишь священный обет, — Тигнари не разобрал, кто из них говорил; помноженный эхом голос звучал тихо, но опасливо мощно. — Зачем ты здесь? Апофис склонил голову вбок. Сайно описывал его как суетливого, энергичного — пожалуй, слишком энергичного — дельца с живыми чёрными глазами, но теперь Тигнари думалось, что для такого существа натянуть нужную маску было делом пары секунд. От Апофиса из воспоминаний Нахиды веяло холодностью и скользкостью… да, настоящей змеи. — Я вас умоляю, — даже голос казался мрачным шипением, усмешкой плясавшим по жаровням в такт огню, — тревожить порядок мне только в радость. Дешрет мёртв, и я пришёл за своей частью давнего уговора. Вы собираетесь меня остановить? Касала выступил вперёд, укрывая валука шуна собственной спиной. Но стрела на тетиве даже не дрогнула; её наконечник смотрел Апофису точно в лоб. Вытянутый хвост, уши торчком, изучающий прищур зелёных глаз — Тигнари не знал, кем этот валука шуна был, но каждое его движение кричало о готовности защищать церемонию любой ценой. Теперь совершенно точно говорил Касала. — Не со всеми решениями моего повелителя я могу согласиться, да простит меня его дух на полях Иалу. И это не исключение. Покинь гробницу, иначе нам придётся применить силу. — Прямо у тела твоего повелителя? — глаза Апофиса сощурились в насмешке, и он приглашающе развёл руки в стороны. — Уважь его память, жрец. …Тигнари всегда гордился тем, что звериные инстинкты позволяли ему видеть больше и чётче, чем обычным людям, но на этот раз зрение подвело даже его. Он готов был поклясться, что прошло не больше мгновения — а затем в центре гробницы растеклась щупальцевыми узорами липкая темнота, и голос Апофиса прорезал её насквозь: — Достаточно. Чёрные пятна растворились, как дым, и воспоминание за ними превратилось в неподвижную картину. Касала замер с копьём в одном волоске от лица Апофиса, у его поднятой ладони остановилась прямо в воздухе выпущенная стрела. Даже огонь в жаровнях перестал двигаться, застыв в причудливых изгибах с мельчайшими искорками. Вся гробница утекла в безвременье, и только Апофис спокойно шагнул в сторону, тряхнув рукой. — Можешь выйти, Руккхадевата, — позвал он, не повернув головы. — Я готов справиться и с тобой, если вздумаешь мне мешать. Женщина в тенях упрямо вздёрнула подбородок. Сохраняя удивительно твёрдое выражение лица, Сайно хмыкнул Нахиде: — И ты ничего не сделала, верно? Та лишь вздохнула. Они заговорили практически в унисон — полный теплоты и мощи голос взрослой женщины и виноватый, потерянный голос маленькой девочки. — Сделку заключал Дешрет, а не я. Я не имею права вмешиваться, — а затем одна Нахида тихо добавила: — Думаю, он знал, что существо такой силы, если не получит желаемого, избавится от его царства, не моргнув и глазом. Он… слишком сильно любил своих подданных. Мне было так радостно помогать ему строить царство его мечты… и всё пошло прахом. Апофис криво усмехнулся и скользящей походкой, так, что Тигнари даже не слышал его шагов, прошёл через ряды неподвижных статуй прямо к пьедесталу с саркофагом. Огромная золотая крышка поднялась ленивым взмахом его руки, и Тигнари отвернулся, прикрыв рот. — Хватит, — попросил сквозь пальцы, — и так понятно, что будет дальше. Можно как-то… выключить?.. В это мгновение его любопытство отчаянным позывом, о котором не говорят в приличном обществе, просилось наружу. Становиться свидетелем таких уроков истории Тигнари уже не хотелось. Сайно крепче, до хруста костяшек, сжал его руку. — Забери нас, — кивнул Нахиде. — Думаю, мы видели достаточно. В ощущениях Тигнари как будто ничего не изменилось, но на смену теням и неуютному, пронизывающему холоду гробницы пришла долгожданная пустота. Глаза застилало, уходили запахи, чужой осознанный сон стремительно растворялся в собственном. Тигнари только и успел, что вцепиться в Сайно в ответ — а затем пропала и его хватка. И он наконец-то провалился в полноценный сон. И был как никогда в жизни этому рад.