Как дышит лес

Все штаб-палатки похожи одна на другую, и палатка французов в низине гималайских гор исключением не оказалась. Складные стулья, огромный стол, куча коробок, забытые чашки с приклеенным кофе — и, что заинтересовало Сайно больше всего, огромная доска размером с хорошую плазму. Которую французы щедро утыкали фотографиями Нахиды. Сайно на это сумел только хмыкнуть. Ризли, грохнувший пригоршню снега прямо на висок, заходил последним. — Теперь понимаешь, почему я не слишком хотел говорить здесь? Нахида зависла возле доски, полной вполне качественных разведданных на саму себя. Фото попадались разные: времён её светлых волос с аль-Акарой — некоторые Сайно даже видел в интернете целую вечность назад, — силуэт Нахиды в толпе возле Кандасвами, даже какой-то мыльный срез с камер аэропорта в Катманду. Одно и то же лицо двенадцатилетней девчонки, мелькавшее на каждом фото, выглядело… почти жутко. Дэхья помялась возле доски, но как только увидела, как Нахида потянулась к карточке с аль-Акарой, сохраняя мёртвое выражение лица — тут же отдёрнула её прочь. — Ну, а я хочу говорить здесь, — Сайно обернулся на ряд стульев и уселся прямо на стол. В ближайшей чашке от кофе осталась только холодная бурда. — Твои люди не будут прослушивать штаб и не будут лезть сюда без острой необходимости. Это удобнее, чем устраивать допрос прямо на земле. Ризли открыто, не стесняясь, хмыкнул: — Думаешь, это допрос? — Тебе ясно показали, что девчонка одним мизинцем уложит весь лагерь. Если с нами что-то случится — сотрудничать она не будет, — Сайно покосился на Нахиду, которая выбрала именно этот момент, чтобы выразительно зевнуть. — А вам она нужна живой. И, насколько я понял, расположенной, раз уж вы так печётесь о каждом пленнике. Ризли усмехнулся. Когда он только пришёл в себя, потирая приложенный об землю висок и отдавая приказы не стрелять, то не выглядел слишком пришибленным, удивлённым или загнанным в капкан. Что Сайно точно умел различать, так это вояк, оказавшихся в ловушке: их лица становились одинаково твёрдыми, каменела каждая мышца, а в глубине глаз начинала разжигаться ярость. Ризли тогда удостоил его лишь одним тяжёлым взглядом, в котором мешалась смесь неприязни и уважения — и здесь Сайно даже мог его понять. Чувствовал примерно то же самое. — Мы, — ожил Ризли вдруг, — держали вас невредимыми около двадцати пяти часов. Плюс-минус час. Думаю, будет справедливо, если ровно столько же продержится пакт о ненападении. — Белый флаг? — уточнил Кавех. Сайно приподнял руку: ему было любопытно, что ещё Ризли, оказавшись в более проигрышном положении в самом сердце собственного лагеря, захочет выторговать. — Я не собираюсь вам сдаваться. Но и вы не собираетесь бежать. Мне нужно знать то, что знаете вы — вам, полагаю, то же самое, — взгляд Ризли, проницательный и цепкий, смотрел поверх сведённых в замок пальцев. — Пакт о ненападении гарантирует, что ни мои, ни ваши люди не сделают попытки убить друг друга в течение следующих двадцати пяти часов. Это честно. — «Свобода, равенство и братство», надо думать? — сухо усмехнулся Сайно. — Времени как раз хватит, чтобы Арлекино успешно добралась до Непала. Нет, я согласен на… скажем, двенадцать часов. Этого времени хватит уже нам, чтобы получить ответы на вопросы, одолжить у вас вертолёт и вернуться к моим людям. Ризли не повёл и бровью. Лишь протянул Сайно ладонь с самым дружелюбным выражением, на какое было способно его точёное лицо. — Согласен. Если вы и правда уберётесь из лагеря не позже, чем через двенадцать часов. Они пожали друг другу руки. Хватка у Ризли была крепкой и мозолистой, глаза смотрели не в пример внимательно. Сайно не видел откровенного смысла ему угрожать: такие люди ломались долго и неохотно, а времени у них было мало. К тому же он не хотел проверять, на сколько процентов его блеф в отношении «можем усыпить весь лагерь» окажется блефом. — Вопрос на вопрос, — предложил он, вернувшись на стол. Ризли согласно кивнул; Сайно помедлил, прикидывая. — Почему нас оставили в живых? В Джафне ты стрелял на поражение. Сейчас, наверху, тоже. Что так резко изменилось? Ризли медлить не стал. Голос звучал чисто и ясно, как звучала бы самая элементарная правда. — Захотелось узнать то, о чём я сейчас спрошу. Сиджвин говорит, что сила девочки вышла далеко за измеримые пределы — в общем-то, я и сам вижу, просто она такие вещи чувствует. Сейчас мы не знали, что она с вами, а будь это так, метили бы в фюзеляж, а не в двигатели. У меня чёткий приказ доставить девочку живой, — Ризли склонил голову набок. Он сейчас, мелькнула у Сайно быстрая мысль, выигрывает от ситуации столько же. — Так что скажи мне вот что: сколько фрагментов вы нашли? — Три, — признал Сайно спокойно. От Ризли послышалось тихое, одобрительное «вау, шустро». — Значит, вы в курсе, что именно ищете. Он не задумывал это как вопрос, но Ризли ухватился за возможность. — Скорее всего, мы даже более в курсе, чем вы. Где фрагменты сейчас? — у Сайно рефлекторно дёрнулось веко. Ризли со смешком напомнил: — Играем честно, генерал. По данным моей разведки, один вы забрали в Индонезии, один — на Шри-Ланке, один — здесь, ещё вчера. Мои люди наведались в храм, потом осмотрели и вертолёт, и ваши вещи. Ни единого артефакта. Где они сейчас? Сайно переглянулся с Дэхьей, сохраняя на лице умеренное напряжение: пусть думает, что он взвешивает секрет, а не теряется в догадках. Вот это было уже интереснее. Ризли искал сами артефакты — те драгоценности, что Нахида собирала прямо из воздуха. Ему было невдомёк, что девчонка их поглощает, иначе не спрашивал бы вовсе. А это значило… что как минимум один такой артефакт находился в распоряжении у Арлекино. И что она так и не смогла его расколоть. Нахида явно интересовала их как человек, который гипотетически может управиться с артефактами, не столкнувшись с… теми разрушительными последствиями, которые Арлекино пережила в джунглях Карнатаки. Наверняка и её рука, и волосы, и погибшая команда — всё было частью одной большой попытки взять артефакт под контроль. И Арлекино не справилась. На долю секунды Сайно овладел соблазн сказать Ризли правду: просто чтобы посмотреть на его лицо. Но за информацию такого рода он предпочёл бы торговаться дополнительно — и не с Ризли, а с той, кто стояла над ним. И солгать после очевидно долгой паузы не мог. — Боюсь, если я скажу, что они лежат в сейфе в номере отеля на центральной площади Катманду, — заговорил Сайно оценивающе, — в конце нашего пакта о ненападении вы разнесёте его по камню. Я не стану отвечать. — Справедливо, — кивнул Ризли вдруг. — Ладно, другой вопрос. О скольких ещё фрагментах вы знаете? Сайно пожал плечами. Не считая альтернативы этому, Ризли как будто выбирал те самые вопросы, с ответами на которые ему будет легко расстаться. — Только об одном. О том, что у вас, — Ризли с надо-же-видом покачал головой, Сайно чуть прогнулся вперёд. — Теперь меня интересует вот что. Вы вышли на моих людей через Равану Сехти. С чего такой интерес? Вы ищете то же, что и он — но настолько не уверены в своих силах, что предпочитаете нанятую им команду душить угрозами на корню вместо честного соревнования? Кажется, здесь Ризли впервые не нашёлся с ответом сразу. Взгляд не бегал, он не искал варианты для лжи — либо хорошо маскировал потребность солгать. Но когда заговорил, голос звучал так, будто Ризли пробовал себя в качестве сапёра на минном поле. — Равана Сехти… — он помедлил снова. — Этот вопрос нужно задавать не мне, а мадам Арлекино. Я могу сказать лишь то, что спустя пять месяцев после нашей экспедиции в Карнатаку она установила за ним слежку. У него приоритет наивысшей угрозы, мы отслеживаем прогресс по каждой его экспедиции и перехватываем потенциально полезные артефакты, к которым он проявил интерес. Карта с аукциона у аль-Азифа, между прочим, которую вы уничтожили, — Сайно рефлекторно хмыкнул, — она так нам и досталась. И, уж поверь, я не знаю, почему мадам Арлекино отдаёт такие приказы. Внутри наших коммуникаций его профайл засекречен, и доступ к нему есть только у трёх людей — из всех под её началом. И, как видишь, я не один из них. Ризли не впустил в голос ни единого оттенка сожаления, но всё равно заставил Сайно сморщить брови на изломе. Значит, даже главный военный командир Арлекино — всё равно что её и правая, и левая рука одновременно — не мог сказать ему ничего толкового. Сайно отличил бы ложь, и Ризли говорил как есть. С другой стороны, чего ждать от человека с выправкой, поведением и лексикой высшего военного чина. Прошлое Ризли Сайно не интересовало, а вот черта не выспрашивать подноготную приказов, а молча делать свою работу — Арлекино такая наверняка бы полюбилась. Вполне может быть, за это Ризли и взяли. Что уж там, его бы и Сайно взял, не будь они по разные стороны баррикад. — О, следующий вопрос, — ожил Ризли с внезапной усмешкой. — Мне стало очень любопытно, как так получилось. Если вы работаете на Сехти, почему девочка, — быстрый кивок на Нахиду, — оказалась в международном розыске? Его это, кажется, повеселило. Сайно мог лишь нахмуриться: слишком быстро. Они провели в горах четыре дня, и если новости уже дошли до Ризли, который сидел в этих же самых горах без спутниковой связи и интернета… Проклятье. — Скажем так, — отозвался Сайно наконец, — мы решили временно приостановить сотрудничество. На лицо Ризли набежала тень вежливого недоумения. — То есть вы больше на него не работаете?.. Интересно. Что, на чёрном рынке нашёлся другой миллиардер? — Моя очередь, — напомнил Сайно с преувеличенной любезностью. Работают они на Сехти или больше нет, это не заставит Арлекино раскланяться, извиниться и прекратить попытки достать Нахиду. — Что произошло в Карнатаке? Как вы выжили, если поиски другого фрагмента похоронили целую экспедицию? На самом деле сейчас он спрашивал скорее из праздного любопытства, чем из желания выудить что-то действительно ценное. Самого главного Ризли сказать не мог, а остальное вполне укладывалось в стройную для понимания картину. И так было ясно, что ровно через двенадцать часов всё укатится в мясорубку. Французам нужна была Нахида. Нахиде — очевидно, тот артефакт, что оставался у Арлекино. И выхода без потерь с обеих сторон Сайно пока не видел: стреляй куда угодно, всё равно промажешь мимо хорошего исхода. — Если совсем честно, — голос Ризли отвлёк от мрачных размышлений от того, что случится через двенадцать часов, — выжили мы, кажется, чудом. Артефакт в Карнатаке спровоцировал мощнейший взрыв. Храм, в котором мы были, обвалился прямо нам на головы. Выбрались только я и мой подчинённый — и мадам Арлекино, разумеется. Без единой царапины. Не знаю, что случилось с экспедицией аль-Акары… — Исчезли. Весь лагерь на ровном месте, и никаких следов, кроме их вещей. Сайно обернулся на Дэхью: она вклинилась по собственной воле, но сурово поджатые губы и блестящие глаза говорили больше необходимости следовать приказам. Она цепко держала Нахиду на коленях, специально выбрав из всех мест в палатке то, с которого она не увидела бы свои фотографии на доске. И фотографии отца. Хотя в этой точке Сайно, побывав в её сновидениях, уже усомнился бы, что тому сознанию, которое Нахида кропотливо собирала по кусочкам со всей Юго-Восточной Азии… что ему вообще было дело до того, что у неё погиб отец. С каждым новым фрагментом Нахида всё больше отдалялась от образа ребёнка, и Сайно откровенно не знал, с кем столкнётся в следующий раз, когда решит заснуть. Ризли снова не подал виду, будто слова Дэхьи хоть каплю его удивили. — Значит, нам тогда повезло. И всё-таки — вы готовы перепродать девчонку кому-то ещё? Сайно спиной чувствовал на себе сразу три взгляда: пару выжидающих и один такой цепко-пронзительный, что, казалось, читал мысли и безо всякого разделения одного сна на двоих. Он хмыкнул вызывающе: — Я не собираюсь никому её продавать. Я хочу ей помочь. Разные по сути вещи, и, к сожалению, за второе мне вряд ли заплатят. Брови Ризли на мгновение взметнулись вверх: неосторожное удивление, которое он не сумел вовремя замаскировать. Но затем его лицо снова разгладилось дрессировкой военного, и он отметил спокойно: — Интересная точка зрения. Хотя после твоего личного дела стоило её рассмотреть. Сайно позволил себе обернуться на Нахиду: та слегка улыбалась, будто её абсолютно не волновали щекотливые моменты торга, которые обсуждались при ней же. Но в глазах засело… то самое отстранённое выражение, которое Сайно уже видел однажды. В её сне. «Если так и случится, если я правда буду представлять угрозу. Ты сумеешь?..» — Последний вопрос, командир, — Сайно заставил себя отвернуть голову. Этот их договор, о котором он не обмолвился ни единой живой душе, был не самым приятным напоминанием о том, во что он решил ввязаться с этой девчонкой. — Где мои сигареты и зажигалка? Перед тем как распрощаться, я хотел бы покурить.

***

До последнего момента, когда вертолёт приземлился на небольшой площадке горного пятачка, Сайно ожидал подвоха. Годы, проведённые в обществе людей, которые предадут по первому мелочному зову, выдавали себя за интуицию и шептали: сейчас точно должно что-то произойти. Или сейчас. Или хотя бы вот прямо сейчас. Но — не произошло. Ризли проводил их до посадочной площадки, вернув всю одежду, оружие и — самое главное — сигареты. На лице ни тени недовольства ситуацией, в мышцах ни капли напряжения. Из последних ростков симпатии к его характеру и странной, слишком быстрой покладистости Сайно поинтересовался: — Мадам Арлекино сильно расстроится, когда узнает, что мы попросту ушли? — Не думаю, — спокойно усмехнулся Ризли. — Я передам ей информацию, а иногда это ценнее любого заложника. Дальше… ей решать, что делать. И тем не менее его взгляд блестел таким… суровым сожалением. Казалось, спустя мгновение Ризли скажет: «Ты же понимаешь, что в следующий раз мы встретимся очень скоро — и все будут друг в друга стрелять за право урвать себе главный приз?» Но так и не сказал. Понимание уже было у них обоих, и, кажется, обоим было не по душе. Нет, он и правда мог Сайно понравиться. Двое его людей любезно высадили их посреди ничего и на прощание даже не окатили дружественным огнём. Объясняя дорогу, Ризли говорил, что с посадочной площадки нужно будет пройти по трекинговой тропе вниз примерно с километр — дальше сразу начиналась черта города Лахачок. Время медленно ползло к рассвету, а они шагали по неосвещённой сельской дороге, протоптанной вьючными мулами, в неопределённое никуда. Радовало лишь то, что вертолёт спустился на высоту едва ли с километр над уровнем моря, и снег остался далеко позади — так что Сайно с огромным удовольствием стянул горнолыжную куртку. От полуночного ужина они отказались, не желая задерживаться и тратить фору на еду, но Сиджвин настояла на том, чтобы им досталось по протеиновому батончику. Кавех свой едва откусил и выплюнул — зато Нахида, поехавшая на его плечах, прожевала с огромным удовольствием. Милейшие люди, думал Сайно. Если бы уже дважды не пытались его убить. Они добрались до города в полном молчании. С первым появлением признаков связи Сайно связался с Кандакией: сообщил, что они возвращаются и что стоит быть готовыми тут же сняться на новое место. До конца пакта о ненападении оставалось часов девять. Им нужен был план. В Лахачок Кандакия отправила за ними аль-Хайтама. Город больше напоминал худо-бедно обустроенную деревню: низкие домики, обсыпавшие пушистый склон и зелёные поля, редко горящие фонари и мёртвая тишина без единого жителя на улицах. Сайно дал аль-Хайтаму ориентир в виде первого попавшегося индуистского храма и уселся на лестницу возле него — курить и думать. Кавех к этому моменту, утомлённый своим грузом в виде девчонки на плечах, практически спал стоя. Дэхья забрала Нахиду себе на колени, тщательно забила её волосы под шапку, чтобы случайный взгляд полуночника из окна не выцепил в ней девочку с ориентировки. Затем уселась рядом с Сайно и рубанула с плеча, как умела: — Значит, будем стрелять. Тонкие струи дыма подхватил слабый ночной ветер и унёс куда-то в сторону гор. Сайно проследил за ним взглядом: где-то там в лагерь Ризли возвращался их вертолёт. Что сейчас делал сам Ризли? Консультировался с Арлекино, сворачивал палатки, укреплял оборону? Во всяком случае, уж точно проводил время результативнее его. Не морозил задницу на каменной лестнице, дожидаясь машины с последней пачкой сигарет в кармане и простреленным плечом. — Нам нужен тот кусок, что Арлекино прибрала к рукам, — Сайно не смотрел на Нахиду, но спрашивать у неё не приходилось, — если вообще хотим довести дело до конца. А если и нет, разницы, нахрен, никакой — они нападут и так. — Даже зная, что девочка уложит их по щелчку?.. — Дэхья покачала головой и смерила осторожным взглядом Кавеха: тот прогуливался чуть поодаль, высматривая автомобильные фары на дороге. Понизив голос, Дэхья продолжила: — Сайно, я понятия не имею, о чём вы с ней болтаете во снах, но вижу, на что она способна. Тот старик в храме сказал… «Надеюсь, настанет день, когда вам снова начнут молиться». Сайно на Дэхью не смотрел, но чувствовал на себе её прямой, суровый взгляд. И знал, что она хочет сказать дальше — или предлагает ему угадать и ответить на немой вопрос самостоятельно. Под аккомпанемент глубокого дыхания, с которым Нахида медленно проваливалась в сон, Сайно тихо признал: — Думаю, то, кем она становится, в какой-то степени можно будет назвать богом. Вопреки его ожиданиям, Дэхья не стала удивляться так явно, как Тигнари: она дошла до этого своим умом, ей в завершение мыслей нужно было только честное подтверждение. Она помолчала на долгой затяжке, опустив пустой взгляд себе под ноги; лишь побелели пальцы на фильтре и дрогнули колени — будто от веса всей магии, которая на них спала. — Дьявол, Сайно… — пробормотала Дэхья мелкой дрожью в голосе, — мы хоть знаем, куда подвязались? Этот её вопрос Сайно пришлось оставить без ответа — которого у него всё равно не было и вряд ли однажды появится. Кавех помахал им рукой, подзывая на дорогу: навстречу храму неспешно катил чёрный крузер, разбивая фарами мрачную городскую темноту. В машине, при аль-Хайтаме, которому Кавех тут же принялся пересказывать события последних суток, у Сайно больше не вышло продолжить с Дэхьей этот интимный разговор на тему «что делать, если ребёнок, которого вы подобрали на улице, превращается в божество, а за ним охотится половина Франции». Мануалов на эту тему у наёмников тоже не существовало; собственно, у наёмников мануал был только один: если кто-то мешает, в него можно стрелять. И у Сайно по дороге в Покхару было целых полчаса, чтобы представить себе это самое «стрелять» во всех подробностях. Мысли ворочались в голове вполне охотно — даже на голодный желудок и с выжатым до последнего джоуля телом. Но им будто не нравилось ползти к финишу и составлять из обрывков цельные инструкции к действию. Сайно физически чувствовал, что ещё пара минут в этой машине сформирует из него сжатый комок нервов, который снова начнёт высматривать опасность за любым углом, отсчитывая последние секунды их спокойствия. К счастью, аль-Хайтам компенсировал отсутствие навыков хорошей стрельбы навыками хорошего вождения. Аккурат когда усталость грозила навалиться на оставшиеся в живых мышцы, крузер миновал автоматические ворота и припарковался у подъездной дорожки гостевого дома. И под первую полоску рассвета, который тронул Непал, Сайно с облегчением хлопнул дверцей машины. — Кандакия не спит? — аль-Хайтам молча покачал головой: что-то в том, как Сайно выглядел, очевидно, заставляло его воздерживаться от комментариев. Это или тот факт, что его растолкали посреди ночи и усадили за руль. — Хорошо. Кроме вас мне нужна будет она, Фахим и Тигнари. Полчаса привести себя в порядок, встретимся на первом этаже. Дом точно выбирала Кандакия, думал Сайно, поднимаясь в комнаты откровенно наугад. У неё было особое чувство стиля, которое сохраняло удивительный баланс между приличным качеством и ценой за сутки: стены собирали из хорошего камня, двери стоило ещё потрудиться выбить ногой, а вид из каждого окна открывался то на озеро вдалеке, то на тёмные горные пики, которых едва-едва касались первые солнечные лучи. Сайно сбросил вещи в первой же свободной комнате, наугад нашёл ванную и потратил двадцать минут из положенного получаса на горячий душ. Только там, смывая с себя грязь, пот и кровь, он сумел полноценно оценить последствия их вертолётной катастрофы. На рёбрах расцветали потрясающе огромные синяки, заклеенный лоб придавал ему перекошенный вид невротика, волосы свалялись в один большой колтун, ноги и руки были испещрены царапинами разной степени глубины, и Сайно даже не помнил, откуда они взялись. В запотевшем зеркале, отклеив странно пахнущий компресс за авторством Сиджвин, он ещё раз осмотрел дырку от пули: швы неприятно бугрились, а рука нестерпимо болела на каждом неосторожном движении плечевым суставом, но, кажется, свою работу Сиджвин сделала неплохо. Сжав зубы, Сайно перевязал плечо по новой и вернулся в комнату. Переодеться, скурить ещё одну сигарету — а лучше две, — и снова действовать. У них оставалось часов семь; Сайно с огромным удовольствием потратил бы их на полноценный сон, но… — Я даже «привет» от тебя не дождусь? Знакомый голос, прорезавшийся в мозг на лёгком недовольстве, заставил Сайно рывком поднять голову от одежды. Тигнари сидел прямо на подоконнике — в одной футболке и с дрожащим невесть от чего хвостом, натурально съедая его глазами так, будто они не виделись пару лет. Губы дрогнули, он соскочил с окна. — Почти двое суток, генерал, — Тигнари чеканил на шаге по слову, сложив руки на груди, как недовольная мать. — Двое суток, когда ты улетал всего на час. И меня поднимает из постели даже не твой звонок, в котором ты мог удосужиться сказать, что сейчас вернёшься… Нет, меня поднимает аль-Хайтам — представляешь, сколько радости? Сайно не успел подготовить ни оправдания, ни извинения, ни любую другую мало-мальски цельную мысль: Тигнари дошагал к нему через всю комнату, даже не морщась на ушибленной ноге, а затем подхватил его лицо в ладони и поцеловал. Упрямо, с силой, которой должен был удивляться — и в этот поцелуй утёк каждый час его беспокойства, каждая волна дрожи по телу и каждая клеточка страха за его жизнь. Грудную клетку сдавило, но синяки были явно ни при чём. Просто весь этот шквал чужих эмоций она приняла на себя — а Сайно только и сумел, что поймать на вдохе новый поцелуй. В этот раз вышло осторожнее и медленнее; Тигнари отпускало, скрадывая знакомой теплотой, и в щекотке его хвоста и поглаживаниях ладоней по лицу Сайно сам перестал считать секунды их передышки. На несколько долгих мгновений ему стало плевать на весь остальной мир. — Никогда, — шепнул он в перерыве на воздух, — не переставай так потрясающе злиться. Это было единственное, на что хватило его вмиг опустевшей головы. И Тигнари это единственное не оценил. Ощетинился вдруг: — О, правда? — и вместо бережного прикосновения щеке Сайно достался лёгкий шлепок на кончиках пальцев. — А я и не перестану, если будешь подкидывать мне поводы! Что у тебя на этот раз? Разбил лоб, прокатился по горам грудью, по всей видимости, и… Тигнари едва отстранился, соскользнул руками на плечи и только сейчас, ощутив под ними влагу и бинты, наконец заметил. Он изменился в лице так стремительно и так ярко, что Сайно не сумел бы даже моргнуть. Миг — и брови свелись к переносице, а глаза вместо облегчения затопило настоящим страхом. — Ты схватил пулю?.. — шепнул Тигнари потерянно. Сайно на автомате повёл плечом, но как раз этого делать не следовало: оно стрельнуло новой болью, и сквозь зубы вырвалось слабое шипение. Которое Сайно попытался превратить в усмешку: — Бывало и хуже, — но Тигнари, обычно слышавший даже ритм его сердцебиения, вдруг резко укатился в глухоту. — Сядь. Дай я посмотрю. Почему повязка такая кривая, ты её пальцами ног накладывал? Спорить с ним в таком заведённом состоянии оскорблённого врача было более чем бесполезно: Сайно пробовал, и не раз. Не всегда он являлся в Каир, когда самое худшее было уже позади, и не всегда в Каире бывал только ради отпуска. Тигнари усадил его на край кровати, размотал бинты, бормоча себе под нос испанские проклятия. Лицо Сайно то и дело щекотали кончики его ушей, и в обычное время он улыбался бы этому, согретый минимальной тактильностью. Теперь он чувствовал только вину. И странную, режущую пустоту, которая заставила открыть рот на хриплом: — Нари, оно заживёт. Я не… — Заживёт и оставит тебе ещё один шрам, — тускло пробормотал Тигнари, не поднимая глаз. Пальцы у него предательски дрожали, голос скакал. — Скажи, Сайно, у твоего тела вообще есть лимит? Или тебя только смерть и остановит?.. Бинты обессиленной змеёй опали с плеча на кровать. Сайно замер под Тигнари похолодевшей статуей, кончиками пальцев собирая простыню в складки и глядя в щербатую каменную стену. Слишком поздно до него дошло, почему Тигнари так колотило. И, когда он приподнял лицо Тигнари за подбородок, тот злобно зажмурил мокрые глаза. Сайно видел его слёзы всего дважды за всё время, что знал. Тигнари был из тех, кто выливал переживания в злость и оскорбления, кто, если его всерьёз задеть, будет плеваться ядом и источать сарказм — слёзы должны были быть чем-то из ряда вон, чтобы Тигнари вместо привычной брони позволил себе такой край эмоций при ком-то ещё. При Сайно. Сайно видел его слёзы всего дважды и в третий раз растерялся точно так же, как в первый. — Нари, — шепнул он сухими губами, — Нари, я здесь. Я жив. Вполне здоров… — Я двое суток ходил с мыслью, что нет! — голос Тигнари в секунду повысился, он рывком вывернул лицо, едва не скатившись с кровати на пол. Сайно подхватил его за талию, Тигнари вжался в его бок на чистом инстинкте, уткнувшись лбом в пульсирующий висок. Измученно выдохнул в самое ухо: — Наёмник и правда умирает наёмником. А я так тупо… вечно надеюсь… что, может, с тобой выйдет иначе, если просто показать тебе… Вцепившись в его запястье, Тигнари вытолкнул полузадушенный всхлип — и затих, остервенело мотая головой. Хвост било крупной дрожью, он плакал молча и упрямо, будто гордость и здесь мешала довериться Сайно до конца. Сайно хотел было сказать, что пуля в плечо — пустяк, не стоящий такого внимания. Но дрожь Тигнари будто прокралась через ноющие рёбра в самое сердце, запустила его ритм в обратную сторону, и губы, шевельнувшись, так и не выдавили ни звука. И вместо этого Сайно вдруг вспомнил, как его самого колотило на адреналине и живой ярости — посреди пустой каирской квартиры, когда он не знал, где Тигнари, жив или мёртв. В мёртвой гробнице, где Сайно гадал, убила его Сангема-бай или решила пытать. В мадагаскарской саванне, где Сайно после пули в голову первой же мыслью поймал вовсе не «надо же, меня убили». Всегда сначала волнение за безопасность команды. Потом за свою. А перед всем этим — волнение за то, что один валука шуна, удивительно сильный для всех тех испытаний, что свалились на его голову и что он подписал для себя добровольно, откроет глаза следующим утром. В тепле, спокойствии и с его вечной полусонной улыбкой на губах. Сайно готов был пережить ещё тысячу смертей за право увидеть и сцеловать эту улыбку. — Нари, — позвал он тихо. Тот снова замотал головой, но Сайно крепче сжал его талию сквозь ткань футболки, подвинул ближе, не обращая внимания на синяки по рёбрам. — Нари, ответь мне на один вопрос. — Dios, ты сейчас, нахрен, серьёзно? — выдавил тот ему в шею. — Я тебе про… — Серьёзно, — Сайно помедлил; какой-то частью сознания он понимал, какой ценой ему достанется ответ, но в этой точке стало уже всё равно. И каждая секунда молчания, пока этот вопрос гонялся в голове, только укрепляла знание, что ему давно пора. — Скажи, ты хотел бы… остаться со мной? Последняя крупная волна дрожи прошлась по хвосту Тигнари и остановилась так же резко, как началась. От каждой клетки тела, которая прижималась к Сайно, тянуло непонятной… насторожённостью. Тигнари даже чуть отстранился, чтобы заглянуть ему в глаза — и, видимо, прочитал в них что-то, что заставило его резко втянуть воздух. — Здесь, в команде?.. — недоверчивым шёпотом уточнил он. — Или… — Всё равно где. Не ждать меня в Каире, а быть рядом. Сайно казалось, что ответ ему даст то время, которое Тигнари потратит на раздумья. Но он не выждал и миллисекунды — выпалил сразу, на полной готовности: — Да. И в этом выдохе было всё, что Сайно требовалось от него услышать. Потом казалось, что одна секунда прямого, честного контакта глаза в глаза между ними растянулась до бесконечности. Их не ждали внизу, не утекало время, которое оставалось до того, как за ними явятся с новыми проблемами в качестве приветственных подарков. Абсолютно всё, кроме простого слова из двух букв, перестало иметь для Сайно значение. Тигнари не задумался ни на секунду. Он готов был остаться на любых условиях, принести любую жертву, рисковать бесконечно долго — но больше не быть в одиночестве. И Сайно поймал за хвост ответную мысль, которой стоило появиться намного, намного раньше: это не одиночество делает его жизнь безопаснее. Ты — делаешь. — Иди сюда, — попросил он хрипло. Плевать. Он готов был поклясться, что Тигнари ещё пробовал бы на языке и вертел этот диалог по-всякому до глубокой ночи, дай ему волю — но Сайно уже услышал всё, что нужно для правильного ответа. Какая-то его часть прекрасно сознавала, что их ждут внизу по его собственному распоряжению, но другая, едва взглянувшая на то, как Тигнари медленно склоняется над ним, вынуждая опустить спину на кровать… она совершила ошибку. Поддалась неосторожному порыву. И с этого момента его трезвое сознание обречено было сгореть ко всем чертям. — Аль-Хайтам, кажется, — фыркнул Тигнари всё ещё надрывно, — говорил что-то про… Сайно сморщил лоб в мимолётной досаде. Он сам себе удивлялся: обычно это Тигнари был из них двоих тем, кто нетерпеливо срывал одежду, направлял и подсказывал. С его темпераментом от Сайно требовалось лишь подстроиться под нужный темп, а Тигнари, съедаемый желанием, делал всё сам; сейчас они будто поменялись местами. И упоминание чужих имён в таком положении не делало ему чести. — Думаю, мы успеем до того, как за нас начнут волноваться. — За нас в одной комнате? У меня для тебя плохие новости, генерал, — Тигнари с лёгкой усмешкой (и куда только девалось всё напряжение, волнение и тревога его двух последних дней? куда делась совесть самого Сайно?) склонился над ним, изучающе сощурившись на открытое швами плечо. И шепнул, щекоча волосами лицо: — Все знают, чем мы в этой комнате занимаемся. — Раз знают, то подождут. Собственный мозг казался Сайно отравленным, по меньшей мере, парой стопок крепкого виски; с Тигнари, готовым с невозмутимым видом проехаться задницей по его бёдрам, иначе как пьяным чувствовать себя не выходило. И впервые за… наверное, за всю жизнь — Сайно позволил обязанностям, времени и внешним условиям остаться за плотно закрытой дверью. Отпустил и растворился во всём, что зажигал в нём один простой контакт кожи с кожей. Он любил Тигнари, любил болезненно, странно, но полноценно — и нахрен вселенную, которая ему этого не позволит. Тигнари сам в жадном нетерпении спустил резинку его белья, так и не сдвинувшись с места. О том, как он сам остался без футболки, у Сайно осталось одно смазанное, резкое воспоминание — будто с одним движением горящих век всё уже было как есть. Тигнари сидел на нём, как на своём личном троне, налегал едва ли не вплотную, и стоило Сайно сделать попытку поднять руку — врезал по ней с саркастичным: — Ты у нас раненый, генерал. Лежи, haré todo yo mismo. — Ты же знаешь… — попробовал Сайно сквозь стиснутые зубы и стреляющее плечо. Тигнари коснулся его губ на смешливом: — Знаю. Поэтому и пользуюсь. Его задница снова прошлась по голому члену — увереннее и нахальнее. Тигнари будто проверял на реакцию, не спуская с него подсвеченных зелёным рентгеном глаз. Сайно любил его по-разному — и сзади, когда Тигнари прятал лицо в подушку, гася ей любые попытки подать голос, и снизу, когда его уши мешались с волосами по постельному белью, а сам он не отрывал взгляда и бесконечно задыхался; и сверху, когда он ловил особенное превосходство в характере, резал острым подбородком воздух и одним взглядом говорил: а я-то тебе всё ещё не по зубам. И самое удивительное — Сайно, в любом другом моменте своей жизни не потерпевший бы ни йоту над ней контроля, здесь готов был уступить. Тигнари слишком проницательно наблюдал и слишком быстро учился. Возможно, только поэтому он позволил всему внешнему миру встать в очередь на ближайшую бесконечность. Он подхватил Тигнари за талию, скользнул по ягодице — тот отозвался шумным выдохом, в котором спряталось вкрадчивое «ну наконец-то». Тигнари хотел так, что хвост бил по кровати наотмашь, и загорелся по щелчку, от двух ничтожных слов, которые могли значить что угодно. За это Сайно тоже его любил. В памяти больше не осталось моментов о том, что на самом деле случилось в той постели в ту ночь. Потом Сайно помнил только бесконечный жар, такой, который не прогонит ни один ледяной ветер гималайских вершин; и взгляд Тигнари — сверху вниз, лукавый и затуманенный, пронизанный тем желанием, которое раньше Сайно не принимал до конца. Желанием быть с ним — на любых условиях, в любых обстоятельствах, где и когда угодно. Он не помнил, как придерживал Тигнари за талию, пока тот сам растягивал себя — торопливо, наспех и беспрестанно ругаясь сквозь зубы. Не запомнил россыпь поцелуев и что бормотал в процессе, чтобы перебить первый дискомфорт. Не отложил в памяти боль в теле и скрипы кровати на неосторожных движениях. На ум потом приходил только этот чёртов взгляд: яркая зелень, горевшая в мощном пожаре, в тот момент, когда Тигнари тяжело опустился на глубоком толчке. На всё остальное Сайно и правда было попросту плевать. Плечо подводило его редкими вспышками боли, и даже пробивай его возбуждение потолок, многого Сайно сделать не мог; но боль растворялась в удовольствии, и он приучился её терпеть — особенно когда ощущения стоили того. Тигнари взял темп сам, неровный и первые мгновения неумелый. Склонился низко, едва не лёг бешено колотящимся сердцем на свежие синяки; выстонал сквозь зубы: — Не думал, что тебе… захочется вот так. — Не поверишь, но, — резкий шлепок ягодиц о бёдра отозвался в сознании оглушительным звоном и выбил нужную мысль из головы; Сайно подавил желание, игнорируя боль и собственные разрешения, подняться и сделать всё самому. Проклятье. — …мне хочется как угодно, пока ты такой. — Какой? — внезапно заинтересовался Тигнари. Он тяжело осел на член, выдохнул с особенным удовольствием, какое обычно пронизывало его до последней клеточки тела — редкое, почти недоступное ему удовольствие контроля. — Ну же, генерал. Я слушаю. Такой красивый? Такой разгорячённый? Такой по-лисьи настойчивый? Такой… Тигнари? Сайно взглянул на него снизу вверх, из-под пелены жара и желания наконец трахнуть его по-своему. В глазах Тигнари, подсушенных сходящими каплями слёз, замерло что-то половинчатое — странная смесь любопытства и маскируемой в зрачках боли. Будто одна его часть упивалась тем, что Сайно ничего не может поделать с собственным положением — а другая заморозила и заперла все остальные чувства под замок и боролась с тем, чтобы не выпустить их наружу. …и это было одной из многих вещей, которые Сайно уяснил, проведя с ним обрывочный, неполноценный год. Переживания Тигнари умел выливать в три вещи — в быстрые мысли, чешущиеся в пятках желанием действовать; в гнев, подрагивающий на языке язвительностью и на кончике хвоста настоящим огнём; и в секс. Такой уровень близости давал ему иллюзию, что всё в порядке. Но всё это пришло в голову уже потом, на выкуренной после сигарете; сейчас Сайно сумел выдохнуть только: — Такой… мой? Едва ли правильный ответ существовал, но сверкнувший радостью взгляд Тигнари принял его — как принял бы любой другой, просто потому что это был Сайно. В его любовь не только верилось, она чувствовалась так отчётливо, как может чувствоваться лихорадка; собственное тело не даст возможности обмануться. И если это была лихорадка, то год назад Сайно добровольно отдал ей собственную жизнь ради возможности подняться из пепла совершенно другим человеком. — Хорошо, — Тигнари прильнул ближе, едва не улёгшись пластом; Сайно на автомате прихватил его мечущийся хвост, сжал пальцы, игнорируя новую волну боли по плечу. — Скажешь?.. Для меня. Ладонь Сайно путалась в волосах, нажимая на самые основания ушей и выбивая из Тигнари новые, плотные и тихие стоны. Его дыхание сбивалось, а лес в глазах поднимался буйной листвой. Тигнари часто жмурился и отводил взгляд, но сейчас что-то заставляло его смотреть в самую глубину глаз Сайно — неотрывно и без шанса таким глазам соврать. Иногда Сайно казалось, что одна конкретная пустынная лисица слишком быстро подобрала ключи ко всем его запертым в подсознании дверям — будто уже вошла в его жизнь со связкой и вскрывала каждую целенаправленно. Но это было добротно сделанной, интересной иллюзией того, как хорошо на самом деле они изучили друг друга. — Te amo, Нари, — выдохнул Сайно с улыбкой. И в этот момент Тигнари действительно зажмурился. Едва выскулил в ответ: — Да… пожалуйста, прошу тебя!.. Толчки стали грубыми и рваными; он двигался на пределе возможностей, скользя по самой грани. А когда уронил голову, зарылся Сайно в волосы, прикусил кожу у основания шеи, не помня себя от нахлынувшего пожара… неведомо как он подтолкнул к этой грани и Сайно. Кажется, это случилось одновременно — либо разница была настолько ничтожной, что за взрывом под веками Сайно не заметил. В один миг показалось, что вот так он мог бы провести остаток жизни — и этот миг продолжался, наверное, целую бесконечность. Последняя волна острого наслаждения скатилась с пика вдоль всего тела, и Тигнари поймал её собственной кожей, собрал в точке пульса под шеей в одном долгом поцелуе сквозь стон. И затем затих. Ещё одну маленькую бесконечность Сайно восстанавливал ровное дыхание. Тигнари бесцеремонно улёгся на него плашмя, умостив голову на здоровом плече, мешая их запахи и явно наслаждаясь даже этим. — Нари, — позвал Сайно просевшим голосом. Глаза в прострации пялились в потолок, не отмечая хода времени, и он поймал себя за спокойное: как будто с ним время вообще существует. В ухе раздалось слабое мычание, и Сайно поинтересовался с хриплым смешком: — Я всё ещё пахну… — Табак и сандал? — не дослушав, проворчал Тигнари. — Да. Никогда не меняется. Хорошо, что он лежал, не видя лица Сайно: иначе попросту не поверил бы своим глазам, которые твердили бы, что у Сайно бывают расслабленные улыбки. …с этим, конечно, пришлось расстаться. Чувство реальности вернулось, едва спало мощное сердцебиение, а с реальностью вернулась и ответственность за неё. Сайно поднялся, украв последние минуты своего опоздания на обещанную самому себе сигарету; Тигнари молча подполз на негнущихся ногах к его окну. И так же молча наконец сделал то, что обещал до того, как… Сайно пустил это время к чертям. — Зачем ты, — поинтересовался Тигнари тихо, заворачивая его плечо в новые слои бинта, — спрашивал? Про то, хочу ли я… «Остаться с тобой». Сайно пустым взглядом смотрел на то, как ветер за окном уносит пепел от сигареты. Осторожные прикосновения Тигнари к коже, пока он накладывал повязку, будто плавили каменную броню, которая росла на этой коже тридцать лет. И Сайно бы сам себе соврал, если бы сказал, что жалел об этой броне. Тигнари делал его хотя бы похожим на человека — удивительный, действительно редкий талант для того, кто однажды ворвался в его жизнь с ноги и спутал в ней все карты. — Не хочу, чтобы мы шли по этой ссоре по новой, — отозвался Сайно наконец. — Кое-чего о тебе я до сих пор не понимал. — С твоим-то рвением заводить на людей личное дело… — пусто пробормотал Тигнари в окно. Сайно знал, что он имел в виду: как так вышло, что такую важную строчку ты туда не занёс? «Всё клятые принципы, Нари, — ответил бы ему Сайно, если бы Тигнари действительно вздумал спрашивать. — Сначала твоя безопасность, потом твои желания». Но Тигнари так и не спросил. Закончил возиться с плечом так же молча, буркнул только: «Надеюсь, ты не продырявишь его ещё раз», — и, с трудом переставляя ноги, отправился одеваться. Здесь Сайно наконец достигла запоздалая мысль о том, что они серьёзно опаздывали. И здесь же он уловил в окне что-то, чего там не должно было быть. — Нари, — позвал он, — подойди. Путаясь в штанинах, Тигнари послушно сунулся ему под нос. Сайно указал вправо: окно этой спальни выходило на подъездную дорожку у торца дома, не просматривался ни вход, ни пешеходная улица. Не считая пары маленьких фонарей на солнечных батареях, которые слабо освещали контуры парковки и пустые машины, в комнату должны были литься только бледные рассветные краски; но справа бил уверенный яркий свет. Какой загорелся бы, если бы кто-то воспользовался главными воротами. — Патрули?.. — уточнил Тигнари враз севшим голосом. Но по отражению бледного лица в стекле было ясно, что он сам себе не верил. — Или кто-то отправился за пивом, — тут Сайно не верил уже себе. Он отдал вполне чёткий приказ не выходить из дома до его личного распоряжения, и сомневался, что любителям пива в его команде взбредёт в голову нарушить запрет. Бросив окурок за окно, Сайно отвернулся. — Оставайся здесь. Я… У Тигнари страшно вытянулось лицо, глаза загорелись ещё-чего-выражением. Вздох, каким Сайно исправился: — Ладно, пойдём, — врезал по груди с заделом на новый синяк. — Прихвати пистолет. Именно так они спустились на первый этаж: перемешав между собой запахи и эмоции, встрёпанные и вооружённые. Хвост Тигнари пушился, как во время дождя, Сайно успел разглядеть в коридорном зеркале вспухший укус, выглядывавший из-под лямки свежей майки. В доме было тихо; слышались только приглушённые голоса из-за дверей спален, работавшая на кухне кофеварка и характерное ворчание Дэхьи. Возможно, теперь в Сайно играла лишняя насторожённость, но ему показалось, что сами стены притихли в ожидании проблем. И проблемы объявились в ту же секунду, как нога Сайно одолела последнюю ступеньку лестницы. Входная дверь распахнулась, и на пороге вырос силуэт Камрана. Сайно рефлекторно заслонил Тигнари спиной, рука потянулась к пистолету, но Камран лишь смирно отдал честь и кивнул: — А, генерал. Хорошо, не придётся искать. У нас тут… гости. — Гости, — уточнил Сайно сверхъестественно спокойно. Камран после того, как потерял два пальца на ноге, вместо них обрёл странное чувство юмора: с таким выражением лица он мог объявить о прибытии полиции, управдома, Рахмана и пары десятков джиннов с царём Дешретом во главе. — Мы осмотрели каждый карман, оружия нет. Клянётся, что хочет поговорить. Сайно приподнял бровь: в качестве досмотра он не сомневался, но мало кого в этой стране мог бы сейчас записать в список желающих «поговорить». Ризли разве что? Но он не стал бы красть собственное время. Сехти?.. Потратив мгновение на догадки, Сайно удовлетворил своё любопытство самостоятельно. Он поднял пистолет наизготовку, указал Камрану в коридор, и тот посторонился. За дверью из утренних сумерек выглядывало ещё три холодных дула ночного патруля. И все они, не без удовольствия отметил Сайно, смотрели ровно в затылок Лини. — Надо же, — нервно усмехнулся он. Из праздного любопытства заглянул Сайно в пистолет, а затем медленно поднял пустые руки вверх. Где-то за спиной Тигнари выразительно подавился воздухом. — Ризли говорил что-то про пакт о ненападении. Можно мы поболтаем без этого всего?.. Мне есть что вам рассказать.