Серые слёзы. Серая кровь

Окружающий нас мир — это бесконечный хаос, который человек тщетно пытается упорядочить. Но единственное в этом мире, что будет поддаваться полному контролю — это твои порывы и эмоции, друг мой. Джоад Длинноног, «Бесконечный путь» Талика выдохнула. Всю ночь лагерь гудел, как растревоженный улей. Насуада велела поднять как можно больше шума, при этом скрывая этот шум, чтобы Драс-Леона что-то заподозрила, но не более того, что должна, и вардены с ног сбились, пытаясь выполнить это указание. Если бы Талика не знала, что Эрагон пробрался в Драс-Леону, то ни за что бы не догадалась, что на Сапфире сидел его двойник, настолько они были похожи. Аккуратное лицо с эльфийским налетом дышало твердостью — она слышала, что эльфы исцелили его от страшной раны, полученной в битве с шейдом, при этом сделав его внешность похожей на свою, но по мнению Талики, они просто так заявили свои права на него. В конце концов, Всадник должен был принадлежать всем — людям, эльфам, гномам, даже ургалам, и в какой-то мере ей было даже жаль его. Он должен был стать символом их триумфа, но был ли он для кого-то просто человеком? Просто другом? Она надеялась, что да. Сапфира проходила мимо ее отряда, и когда она внезапно взлетела, Талика вздрогнула, почему-то подумав, что их Всадник сейчас сорвется и разобьется насмерть. Насуада приставила ее к полковнику Рэндаллу, уже пожилому мужчине. Он был тощий, с громким противным голосом, постоянно ругался и косился в ее сторону, отпуская какие-то нечленораздельные комментарии по поводу девок в армии. Впрочем, Талике было все равно, и она почти ничего не слышала — ее будто сковало, и в голове вертелся только один вопрос: «Как поведет себя Сингвет там, в бою?» Обезумит ли она вконец? Или он, напившись крови, будет доволен и успокоится? И вдруг Сапфира с жутким ревом пронеслась у них над головами и полетела в сторону города. Торн, огромный, красный, будто рваная рана, сорвался со стены и бросился за ней, и отовсюду завыли трубы, призывая к атаке. Вардены заволновались, как огромное море, закопошишись, проверяя снаряжение. Талика же, которая сидела на траве, вскочила, схватила шлем и попыталась застегнуть ремешок дрожащими руками. Внутри разыгралась буря, и страх мелкими щупальцами заползал под кожу, тянулся к сердцу, которое билось, билось, так отчаянно, будто сейчас разорвет грудную клетку и выпрыгнет наружу. Талика вдохнула. Неужели ей и правда страшно? А город кричал, визжал, вопили колокола. За стенами явно что-то творилось, дракониха, их Идеальная охотница, мелькала тут и там, а за ней алой искрой бросался Торн, и оба они казались богами войны и разрушения, сошедшими с небес, чтобы уничтожить все вокруг. Впрочем, на мысли времени не осталось, полковник велел выступать, и вардены двинулись вперёд. А там, впереди, стояли хибарки бедноты, прямо под городскими стенами, и вздумай кто-то напасть на них из-за угла… Какой-то бродяга выпрыгнул прямо на нее, и она закрылась золотым щитом, ударила в ответ. Бродяга отлетел и врезался спиной в стену. С другой стороны послышались крики, и один солдат упал, зажимая рану в шее. И они полезли отовсюду — грязные, оборванные, отчаявшиеся. Они, наверное, решили, что вардены никого в живых не оставят. Но вардены уже сообразили, что к чему, и успешно отбивались. Он прыгнул на Талику из-за угла, в темных пыльных одеждах, и она резким движением вытащила Сингвет. Клинок пронзил его живот, и глаза у человека вдруг округлились. Он задрожал — то ли от боли, то ли от проклятья, протянул руки к мечу, схватил золотое лезвие… Талика выдернула меч и полоснула противника по горлу. У нее вдруг запульсировало в том же самом месте. Стук сердца отдавался в ушах. Во рту пересохло. — Всем держать строй! Какие-то замарашки нас остановить не смогут! — рявкнул Рэндалл, и этот крик помог прийти в себя. Оборванцы сыпались со всех сторон, из-за углов, из подворотен, из-за хлипких заборчиков, лезли, как черви, и Талика, уже не обращая внимания на свои чувства, рубила направо и налево, ощущая, как дрожит проклятый меч от крови. А внутри у нее бурлило чувство, то самое, что рождается во время боя, азарт, застилающий глаза… и внезапно оборванцы закончились… Талика выдохнула. Под ногами лежали трупы. — Ах, леди-рыцарь, мы в город еще не вошли, а ты уже вся в крови, — фыркнул Рэндалл, на котором не было ни капельки. — Слово «леди» тут явно лишнее. Талика посмотрела на него, на город, на мертвецов. Они не могли ей ничего сделать. Но если бы тут были тренированные бойцы, варденов зажали бы в тиски. Неужели Драс-Леона настолько самоуверенна под защитой Муртага? Талика вытерла Сингвет, все еще звенящий от выпитой крови, вогнала его в ножны и услышала какой-то странный звук, исходивший от ворот — будто что-то билось внутри, много маленьких камней впивались в дерево. Полк Рорана Молотобойца стоял прямо перед ними, Рэндалл со своими людьми расположился правее, и Талике пришлось выгнуться и встать на носочки, чтобы увидеть хоть что-то. Ворота ходили ходуном. Их трясло как ветхую калитку на ветру, они трепыхались так, что того и гляди сорвутся с петель. Щепки летели во все стороны, и людям Рорана пришлось пригнуться и укрыться за щитами, чтобы их не задело. И, наконец, ворота не выдержали. Слетели, как осенний лист с ветки, и вардены хлынули в город. И глазам их предстала картина полного разрушения — кладка площади превратилась в измельчённые зубья, повсюду валялись камни и валуны, прямо перед воротами — огромный котлован, а чуть дальше… груда тел, изрезанных, изорванных, истекающих кровью… «Это все сотворил Всадник?» — с ужасом подумала Талика, не сбавляя скорости, а через секунду и думать было уже не о чем — их полк вклинился в ряды горожан. И Талика вскинула Сингвет. Она била и била без остановки, уклонялась, закрывалась щитом, который гудел при ударе, и снова атаковала. В какой-то момент рядом с ней приземлилась Сапфира, и Талика едва успела отскочить, чтобы огромный хвост не сбил ее с ног, и отступила подальше в улочки, оставляя Идеальной охотнице ее поле боя. Прислонилась к стене, вдохнула. Он хочет крови, Сингвет хочет крови. Голову заволокло мутным туманом, и Талика поплелась куда-то, не понимая, что происходит, кто она и где, и только это желание крови билось в такт сердцу. И тут на нее вылетел целый отряд имперцев — видимо, решили напасть из-за угла и перебить как можно больше варденов — и вел их какой-то юноша без шлема. В голове немедленно прояснилось. О, нет, этого она не позволит! «Вот дурак! Кто ж в бой без шлема лезет?» — насмешливо думает Талика, а дальше думать уже некогда. Она кидается вперёд и бьёт его в грудь щитом, золотым, светящимся. Юноша отшатывается назад, хватается за меч, но взмах Сингветом, и на его горле — алая полоса. Ещё взмах, рана все глубже, кровь хлещет, течет по золоту. Третий удар последний, голова отлетает прямо в имперцев, которые стоят, в ужасе. А потом все будто переворачивается. Они кидаются на нее, они все, и Талика бьёт и бьёт. Висок, глаз, прикрыться щитом, пнуть по коленке, и когда он падает — вонзить клинок в подбородок. Удар щитом по голове, он оглушен, заваливается назад, и его топчут свои же. Тел все больше, и Талика взбирается наверх, чувствуя, как магия отводит стрелы. Удар, удар — сверху удобней — пнуть, и он катится вниз, за ним лезет другой, полоснуть по глазам. А они все идут, и идут, зачарованные проклятьем. Также было и с Синге? Бить так, чтобы убить — вот главное правило. Нет права на милосердие. Достаешь меч — значит, готова отнять чью-то жизнь. Крови все больше, она повсюду. Люди в крови, щит в крови — когда она прикрывается, он него разлетаются маленькие капли — мире весь в крови, и меч радуется, он напьется сегодня вдоволь, сегодня он не останется голодным, и он просит еще, и еще, и еще… а эти слабые людишки все идут и идут. А Талика будто не чувствует усталости, в теле только лёгкость, безумная, ослепляющая. С каждым ударом ощущая наполняется силой рука, уверенностью — душа. Это ее право! Она сильней, и она имеет право! Право побеждать, право убивать! Имеет! Имеет! Имеет ли?.. Рука дрогнула, и Талика вдруг прозрела. Вокруг мертвецы. Все мертвы, и она стоит на груде тел, и Сингвет слегка подрагивает, и кажется, будто из желтого золото стало красным… Талика вскрикнула и разжала руку, и Сингвет упал на трупы, к подножию этой отвратительной груды. В живых остался только один солдат, и он, зажимая рану в груди, будто обезумевший, издавая какое-то бульканье, рванул к мечу, схватил трясущимися руками и захохотал. И вдруг замер. Задрожал, будто вспоминая самый страшный момент в своей жизни, завыл и, резко развернув клинок, пронзил себе живот. Талика даже не успела ничего сделать, а он уже умер. Она осторожно шагнула вперед, но все равно поскользнулась на крови и полетела вниз, даже не пытаясь за что-то зацепиться. Скатилась к подножию горы из мертвецов и протянула руку к Сингвету. И ощутила его восторг — он забрал одну душу за ее грехи. Снова забрал! Выполнил свое предназначение! И Талика закричала — от злости, от обреченности, от ненависти к этому проклятому мечу. Она одна в этом наполненном кровью городе, наполненном кровью мире. *** За дверью оказался широкий коридор, увешанный и заставленный всякой дребеденью. Девка с черными волосами мелькала где-то впереди, а уродец спешил за ней, и Дес бросился вперед. Руки и ноги налились огнем. Наконец-то! Наконец-то закончилось это ползанье по грязным тоннелям и пинание трех калек! Перед ним, правда, ковылял один их, но впереди маячила Драс-Леона, отчаянно отбивающаяся, и Дес спешил к ней, чтобы добить. Догнал калеку, толкнул на ходу, и тот кубарем покатился, сбив золоченые подсвечники. Свечи посыпались на него сверху, но Дес, подскочив, ударил палашом по шее, и калека затих. Девчонка, обернувшись, пронзительно закричала, но, встретившись глазами с Десом, снова припустила, выкрикивая на ходу: — Стражи! Помогите, еретики вторглись в храм! Пока Дес усиленно размышлял, что же такое «еретики», и можно ли на это оскорбиться, сбоку открылась большая деревянная дверь, и оттуда высыпали облаченные в черные одежды и доспехи воины. Но первостепенной задачей оставалась девчонка с яйцами монстров, и Дес, растолкав еще не соображающих стражей, ринулся вперед. — Лучники! — послышалось сзади. «Ну, Йо-Йо, надеюсь, твои хваленые щиты выдержат!» — хмыкнул Дес и тут же ощутил, как утекают силы, а стрелы вонзаются на дюйм в сторону, не попадая в него. Позади слышались яростные крики и топот, девчонка бежала, но перегнать его, Деса, так и не смогла. Наконец, он оказался совсем рядом, прыгнул на нее, и они упали вместе. Она завизжала, дергаясь, как сумасшедшая, сумка ее раскрылась, и одно из яиц выкатилось. Дес схватил ее за ногу, подтягивая к себе, пытаясь дотянуться до второго, но девчонка извивалась, врезала ему ногой прямо по челюсти, и во рту появился железный привкус. Ярость затопила его с головой, и Дес ударил кулаком по коленке девчонки, дробя кость. Она завыла, и он вцепился в сумку, но тут сзади подоспели стражи. Схватили его за плечи и отшвырнули назад, отделив от девчонки. Краем глаза Дес увидел, что первое яйцо, которое выпало из сумки, закатилось за статую монаха, и его так никто и не заметил. Ну и отлично. Время повеселиться. Дес вскакивает и вытаскивает палаш, и семеро стражей в черном бросаются вперед. Дес опрокидывает подсвечники, и двое спотыкаются, взмахивает палашом, пинает в голову одного из упавших. Полоснуть по горлу, парировать меч. Схватить другой подсвечник, швырнуть в кучку врагов. Снова пнуть упавшего — самое приятное. — Давайте, давайте, псы поганые! — хохочет он, размахивая клинком. Враги подскальзываются на крови, и Дес снова размахивает палашом. Отбивает меч и делает резкий выпад вперед, пронзая сердце. Мертв. Стражи отшатываются — они видят кровь каждый день, но со смертью встречаются не так часто. А Дес, пользуясь вспышкой страха, обрушивает на них раскосые хлесткие удары палаша, и падает второй, третий противник. Магия отводит от него удары, один, направленный в голову и второй — в сердце. Силы утекают, но это приемлемая плата. Остается трое, один хрипло дышит, держась за кровоточащий бок. Двое других замирают на мгновение, и Дес бросается вперед. Парирует удар мечом и толкает раненого, надеясь успеть развернуться, но не успевает. Спину пронзает молнией — щиты не сработали. Дес ударяет с разворота, ослепленный болью, и слышит вопль, и страж падает. Остались те двое… Но когда Дес повернул голову, то в коридоре не осталось никого, кроме трупов. Девчонка с раздробленной коленкой тоже сбежала. — Дерьмо собачье! — вслух выразил свое мнение Дес и отправился на поиски выпавшего яйца. Оно оказалось именно там, куда и закатилось — за статуей монаха. Впрочем, если приглядеться хорошенько, у монаха в его монашеские одеяния входил только халат на голое тело, и не хватало… хм, можно сказать, он принес в жертву самое ценное, что у него было. Дес достал яйцо и наступил на него. Послышался мерзкий хруст, скорлупа раскололась, и изнутри вытекла мерзкая жижа и какой-то комочек. Дес решил не приглядываться, и растоптал еще и этот комок. Дело сделано. Почти, конечно, еще бы удалось найти эту девчонку… хромая она далеко не уйдет, и он отправился вперед по коридору, распахивая все двери. В основном они были пусты, только за одной он наткнулся на двоих стражей, которых прикончил прежде, чем они успели издать хоть звук. Выругавшись, Дес направился дальше… но храм вдруг содрогнулся. Дес замер, вслушиваясь в стены, покрытые вековой кровью. Храм дрогнул еще раз и еще. По стенам поползли трещины, гобелены и прочая дрянь посыпалась со стен. «Да тут все сейчас рухнет!» — совершенно ясно и с полным спокойствием осознал Дес и рванул вперед. Храм трясло, с потолка сыпались камни, трещины опережали Деса. Все рухнет, рухнет, погребет его, похоронит!.. Впереди показалось витражное окно, но пол внезапно ушел из-под ног, и Дес только и успел рвануть вперед из последних сил, плечом вышибая цветное стекло. Дух захватило. Желудок свернулся змеей, и все, что там было, запросилось наружу. Мгновение будто замерло, и Дес мельком увидел темную крышу, и через еще одно мгновение эту крышу проломил. Все его кости, казалось, были раздроблены. Где небо, а где земля, он совершенно не понимал. Упал на пол, и сверху на него дождем посыпались обломки, а живот прямо-таки пронзило. Вдох, выдох, еще раз… От боли к горлу подкатила тошнота. Дес с трудом разлепил глаза. Тело рвало на части, и он осторожно пошевелил руками. Так, вроде на месте. Попробовал пошевелить ногами, но живот снова будто пронзило молнией. Он опустил глаза — каким-то невероятным образом его акетон пробила деревяшка, которая теперь засела в его животе огромной занозой. Он застонал. Ухватился рукой за деревяшку. «Так, что там говорила эта полоумная? Какие слова сказать для лечения?» — Des Thorta — waíse heil! И резко выдернул деревяшку. Сжал зубы, чтобы не завыть от боли, вгрызающейся в живот. Она будто пробралась до позвоночника и схватила его своими когтистыми лапками, скребя, сжимая, раздирая изнутри. Дес задышал часто-часто, все еще сдерживая крик, но, наконец, чары в его амулете, те самые, которые Йоль накладывала перед их диверсией, заработали. Боль не ушла, но рана — он это видел — стала потихоньку затягиваться. Занозы выползали и падали на пол, и в конце концов, на месте раны остался уродливый шрам и дыра в акетоне. Дес застонал и поднялся, отряхивая пыль и обломки. Ощупал спину — там тоже, на пояснице, наблюдалась небольшая дырка в акетоне, и под ней — шрам. Пфф, не могла что ли более аккуратное заклинание составить?! Магичка, чтобы ее! Дес пофыркал, огляделся. Дыру, он конечно, проделал приличную. Выглянул в окно — от храма остались одни обломки. Они лежали печальной бесформенной грудой. Окрестные дома тоже побило обломками, и некоторые из них обрушились наполовину, поэтому удачное приземление Деса осталось незамеченным. И тут его будто пронзило — там же осталась Йоль! «Йо-Йо, эй! Ты где? Жива? Эй, Йоль!»