Старшая Кровь бывает горячей

Стоя под дверью, молчаливо выдворенный Креван размышлял. Он, бесспорно, предпочитал размышлять в прекрасных садах Тир-на-Лиа, в тёплых саунах замка или, на худой конец, в холодных лесах Скеллиге. Портрет развернувшейся к зрителю странной позой аниме-девочки на противоположной стене отнюдь не способствовал мыслительному процессу. Потому он решил отойти к стене, осесть на пол и начать рисовать. Как и каждый из представителей Aen Elle, по-началу он был верен идее возвращения Гена в великую расу. Он со смесью удивления и смирения отмечал, что сейчас эта идея, пусть и продолжает казаться весьма благоразумной, совершенно ему не импонирует. Что-то внутри него, где-то в мозгу и в сердце, отчётливо говорит, что вся затея с соитием королевской Старшей Крови и крови этой девушки - dh’oine - противна до корня своего. Предназначение, любовь к народу, стремление к власти над Пространством и Временем – ничего из этого, ни все факторы вместе взятые, не могли заставить его подавить это отвратительное чувство неправильности, внутреннего осуждения, скребущее в его груди. Это ужасное чувство, вдруг вспыхнувшее от активных мыслей, заставляло его рисовать быстрее, выводить штрихи стремительнее, делая черты лица чуть жёстче. Прямо как тогда, на Ард-Скеллиге, когда Ласточка лежала бледная в койке госпиталя, а он не смог удержаться от нарисования ещё одного портрета. Уже не приукрашенного: со шрамом, с осевшим от изнеможения лицом. Совсем не так, как если бы он усердно пытался увидеть в ней Чайку. Креван не понимал и не хотел понимать. Почему он вдруг решил открыться ей – человеческой девчонке? Но прежде всего, почему же он начал питать к ней эти чувства, слишком высокие, коих она, dh’oine, недостойна? Вина, боль, сострадание и бескорыстное желание помочь. Ранее он мог оправдать свои старания защитить её и добиться доверия в поистине Великой, самоотверженной миссии, на выполнение которой он потратил не десяток и не сотню лет. Но сейчас утверждение «ради блага всех миров, поскольку неконтролируемая силы Ласточки опаснее, нежели Белый Хлад» не вызывало должного эффекта. Не будь он Aen Elle, если не сумеет скрыть правду, но врать самому себе ТАК, даже такой, как он, уже не мог. Его натура, вечно утаивающая и «лицемерная» – да будет так! – просто не могла справиться с тем, насколько неправдоподобным являлось это утверждение. Неправдоподобным лишь для него самого: Ге’Эльс искренне похвалил Лиса за благое дело ради благой цели. Жаль, Креван не мог себя похвалить. Aen Elle искусно врали и недоговаривали, но никакой Aen Elle никогда не сделает это с самим собой. Знающий посмотрел в потолок, всей душой желая, чтобы вверху оказалось небо. Здесь, в этом тесном коридоре, он не мог дать своим мыслям красиво улететь, он был заперт с ними и ему нужно было как-то совладать с тем, к чему он приходил. А мысли, настойчивые, кучные, кричали перестать прятаться и взглянуть правде в глаза. Он так долго прятался от неё – и что сейчас? Сейчас не спасёт его ни небо, ни сады Тир-на-Лиа. Не спасёт от того факта, режущего гордость, что он, Креван Эспане аэп Каомхан Маха, Aen Saevherne из рода Aen Elle, привязался к человеческой девчонке, и его душа, его порванная, - он давно это признал - порванная на части душа находит успокоение и радость в этой dh’oine. Карандаш сделал резкую, незапланированную линию. Там начинался шрам, и Креван продолжил. Dh’oine. Знающий смаковал это слово, но мысли о Цири, когда он снова и снова повторял его в своей голове, были вынужденными, даже насильственными. Он не мог продолжать думать о ней, как о грязной полукровке или дрянной человеческой девчонке: давно осевший металл в его груди становился всякий раз тяжелее, не давая принять её так. Неправильно думать о ней с чувствами, превосходящими долг. Но, неправильно думать о ней как о долге. Неправильно, неправильно, неправильно. Зелёного с собой не было. Но глаза смотрели на него решительно, недоверчиво, и мозг рисовал пылающий изумруд самостоятельно. Не мог он больше смотреть на неё просто как на носителя Гена. Мий’Эллин могла сколь угодно насмехаться над ним, выводя из себя, но Креван должен признать, что она права: Ласточка более не просто dh’oine, не просто носитель Гена. Ласточка - девушка с тяжёлой судьбой, подаренной ей Геном. Сколько бы он ни находил причин - важных и не очень - прежде всего, он хотел помочь ей, потому что… Грифель замер над очередной линией, очерчивающей веко. Почему? В последние пару лет, этот вопрос он задавал себе неприлично часто, и до сих пор не нашёл ответа. А неугомонная Ласточка требовала ответов без замедлений. Клубок причин, в котором запутался разум, не выделял наиболее логичную и беспристрастную: ради благополучия миров и, в особенности, его народа. Эта причина лежала где-то отдельно, чистая и понятная, но всё же неприемлемая. Всё же не та, за которую цеплялась душа, не та, где она спряталась. Креван аккуратно вырисовал линии век, набросал брови: идеально, как делал это в тысячный раз, и всё равно не так, как раньше, не так, как показывали рисунки в лаборатории. Так, как показывал портрет, когда она лежала без сознания, так, как рисовал он её, когда она отправилась с Белым Волком в путешествие, наивно веря, что её история закончилась: грубо, отчётливо, решительно. Так почему же он так сильно стремится помочь ей? Дверь внезапно отворилась, и перед ним предстала Ласточка, к его удивлению – немного потерянная. Обычно решительная и резкая, она поджала губы, отведя глаза, и почесала где-то между распущенных серебристо-белых волос, подбирая слова. «Волосы посветлели с возрастом» – отметил Креван. — М-мы ведь мне подводку купили. Можешь. Ну. — Она чеканила каждое слово, и от того звучала нерешительно решительной. — У меня не получается. Поможешь? Креван безмолвно встал, и Ласточка, приняв это за согласие, удалилась в комнату, поманив за собой. Без слов она села на табурет близ настольной лампы, но Знающему не нужны были столь дешёвые уловки, достаточно было просто создать светлячка. Он аккуратно, еле касаясь пальцами её щёк, повернул на себя лицо девушки, осматривая: веки покраснели, и, видно, она довольно упорно пыталась нарисовать себе злосчастные стрелки. — Может, сначала причешем твои волосы? — Нет. Только стрелки. Не ответив, Креван потянулся к подводке, опробовал её на своём запястье и потёр. А потом понял, что она почти не стирается. — Видишь, какая хрень? Я её минут пятнадцать мылом смывала. Вообще, её подход к уходу за лицом и макияжу Креван научился воспринимать без потрясений. Но сказанное, в купе с воспалившимися красными веками, всё же повергло его в лёгкое недоумение. Он отложил подводку. — Сначала приложим мазь на твои веки, они выглядят болезненно. — Я просила… — Зираэль. Она смиренно вздохнула, и Креван, произнеся короткое заклинание, получил баночку на своей ладони. Ласточка любопытно глянула на очередную мазь: — Я могу забрать её? — Конечно. Он набрал немного на безымянный палец и вдруг понял, что не слышит возражений, мол, она сама могла бы полечить себе веки. Почему? Взглянув на Ласточку, увидел, что она прикрыла их в ожидании. В гробовой тишине, нежно, едва касаясь, он точечно принялся накладывать пахнущую травами субстанцию. Сердце замерло: он был далеко и так удивительно близко. Покрасневшая кожа, нежная, чуть дрожала под пальцами, и Знающий старался касаться этой кожи ещё осторожнее, словно бы его пальцы могли ей навредить. — Какие стрелки ты хочешь? Ласточка проморгала от неожиданного вопроса и в непонимании взглянула на наставника. Креван взял излюбленные листы с карандашом (он предварительно спрятал её портрет), набросал её глаз и показал несколько форм стрелок. Добавил, что существует намного больше, в особенности, в этом мире люди не боялись экспериментировать. Ласточка с полминуты глядела на предложенные варианты, потерянно моргая, потом отмахнулась: — Сделай, как сам видишь, — и закрыла глаза. — Ты выражаешь подозрительно много доверия к моей ужасной персоне, Зираэль. Она открыла один глаз, заранее прищурившись: — Ты прав. Но что я потеряю, если позволю тебе поводить чернилами на веках? — Резонно. Даже с закрытыми глазами она выглядела бравой. Словно, скажи он сейчас что-нибудь ей не по нраву, она без колебаний отсечёт ему пальцы. Кисточка тонкой линией рисовала узор. Веки, сбавившие красноту, всё ещё подрагивали и складывались под движением кисти. Креван осторожно касался её щёк, скул и подбородка, поворачивая лицо под нужный угол. Каждый раз под пальцами ощущалась нежная девичья кожа, суховатая без должного ухода. Почему-то каждое касание вызывало маленький, едва ощутимый ураган эмоций, и даже сбивало с толку на долю секунды, отчего Лису хотелось ударить себя. Но процесс рисования на этих дрожащих веках, наблюдая спокойное, чуть жёсткое лицо Ласточки, почему-то вызывал приятное волнение. Он знал, что за этими прикрытыми веками и холодным лицом скрывается бесстрашная буря, готовая снести любого на своём пути. И знал, что это прекрасное – Креван не мог не признавать – лицо скрывает чувства. Наверное, – он не мог точно знать, пусть нагло хвалился о том, будто знает о ней всё, – чувства такие же, какие скрывал он. Это лицо скрывало раны, нанесённые им когда-то, и он так хотел заживить их, приложить мазь, но не мог. Не было мазей от душевных ран. Такое резкое лицо, без толики страха перед тем, что ждёт её впереди, только за тех, кто пострадает. И такое мягкое, яркое от юности и внутренней, доброй красоты этой девушки. Ласточка открыла глаза, глядя на него яркими изумрудами. Креван оглядел её лицо, внутренне довольный работой, протянул зеркальце. Она любопытно осматривала себя, вслух размышляя: — Кажется, мне идёт… Ни разу не видела себя такой, но вроде бы, даже как-то интереснее смотрюсь… Это лицо. Совсем не эльфское: мягкое и одновременно резкое, оно выражало независимость, верность принципам и много доброты, которую ей всё же удалось пронести через сложную жизнь. Этот голос, решительный, твёрдый, и всё же по-девичьи нежный, по-юному звонкий. — …может, стоит начать красить глаза именно так? И столь человеческое любопытство. Так много в ней было человеческого, и почему-то всё это в ней казалось ему по-своему прекрасным: эти взволнованные рассуждения о мелочи, вроде подводки для глаз, эти искрящиеся неподдельным любопытством изумрудные глаза, эти губы, кривящие смущённую улыбку, это лицо, на чьи решительные скулы ложился мягкий свет, и эта прекрасная, такая человеческая искренность эмоций. И тогда Креван понял, ухватился за ниточку мысли, которая запуталась в клубке: он хотел помочь ей, потому что хотел видеть её. Такой: дерзкой, решительной, готовой на любой подвиг, и одновременно мягкой, немного неуклюжей, как когда она пыталась рисовать себе стрелки. И грустной, и плачущей тоже хотел, и смеющейся, и радующейся. Дерзко, звонко. Волна осознания заглушила благоразумие. Цири распахнула подведённые глаза, задохнувшись в неожиданном объятии. Странная смесь страха и возбуждения наполнила её, и всё происходящее казалось неправильным, однако тепло, укрывшее её, и ладони, греющие её плечи и едва касавшиеся волос, отбрасывали сомнения. Цири несмело поднялась руками к его спине, прильнула едва ближе, и остановилась ладонями чуть ниже сильных плеч. Она вдохнула запах книг и яблок, смешанный с его собственным терпким ароматом, и поняла, что этот запах ей почему-то нравится. Как и ему нравился её: свежий, как пах весенний лес, её женский, нежный. Он боялся прервать этот момент, боялся выдохнуть, боялся, что вот-вот Ласточка разозлится и упорхнёт. Но она не злилась. Она, так же как и он, боязливо молчала, телом запечатляя каждое мгновение этого странного, неправильного, но столь желанного прикосновения раненных душ. — Аваллак’х, — тихо позвала она почти дрожащим голосом. — Цири. — А ты будешь рисовать мне стрелки? — Буду. Конечно буду. — Почему? — Потому что ты этого хочешь. Потому что я хочу. Креван почувствовал, как тело Ласточки расслабилось, и она тихонько выдохнула, прильнула к нему ещё чуточку ближе. Они не знали, почему их сердца радовались, почему души плясали, а в груди разливалось приятное тепло, не знали, почему голоса, доселе кричавшие, что всё это неправильно, заткнулись, и мысли их отступили, оставив лишь души кружить в медленном танце. Они неуверенно отстранились, глядя друг другу в глаза. Ласточка тут же зарделась, гневно поджала губы и отвернулась. В неловком молчании они легли каждый на свои кровати, она снова отвернулась, не желая пересекаться взглядами. Креван не стал тревожить Ласточку: уже и он, протрезвевший от странного опьянения, понимал, что то, что случилось, было слишком спонтанным, и её реакция совершенно нормальна. Ему самому казалось, что он повёл себя как двадцатилетний мальчишка. По крайней мере, он мог спокойно дорисовать портрет, не опасаясь кое-чьего любопытства. Линии ложились живо, энергично, размашисто. Немного резко, немного грубо. Так, как должно быть, так, как он её видел. Креван осознал ещё одну вещь: сколько портретов он ни нарисуй, сколько шрамов ни скрой, в них больше не увидит Чайку. Из-под карандаша, дерзко ведущего чёрные линии, на него смотрела Ласточка.

***

Цири пришлось смириться с противоестественным пейзажем. Следующие несколько дней она и Аваллак'х проводили в тренировках, разбавленными поисками более-менее постоянного жилья и, самое главное, денег. Оба не разделяли идею грабежа, Цири – с точки зрения морали, Аваллак'х – гордыни. И если гипноз эльфа местами позволял им избежать трат и растянуть имеющиеся средства на пару дней, то, как и в прошлый раз, им следовало задуматься о подработке. И, как в прошлый раз, оба решили прибегнуть к помощи. Отыскать того, о ком вспоминать не хотелось, представлялось весьма трудной задачей, учитывая тот факт, что Цири стёрла подонка из памяти на долгих два года. Впрочем, заходящее солнце их четвертого дня пребывания в городе сулило о начале совершенно иной, интригующей и опасной ночной жизни, среди которой стоило искать тех, кто мог бы вывести на старого «приятеля». Конечно же, нужно было одеться подобающе, прежде чем выйти в ночные улицы. Этот мир вообще требовал обширного гардероба. Цири спрятала складной ножик в кармане кисло-зелёной куртки, которая в её мире стала бы атрибутом, призывающим к нелепой смерти, но здесь – лишь пятно, затерявшееся в сотни ярких пятен. Самолюбивый Знающий, конечно, не жаловал ночную моду, но всё же оделся в яркое голубое пальто. Оружия у него при себе не было. Город гудел, как помнила Цири, по-разному: в более приличных местах люди радовались с помощью музыки, танцев, уличной еды и весьма интересных баров; в менее безопасных районах бары включали в себя нагих танцоров, а уличные торговцы могли продать что-нибудь похлеще. Именно в этой окрестности им стоило искать того, кто мог им помочь. Специфический запах раскуриваемой травы снова ударил в нос. — Знаешь, Аваллак'х, я вот всё думаю: а почему вы, AenElle, не раскуриваете травку? Особенно ты? Эльф чуть сдвинул брови: — Ты выделила меня, потому что я обладаю широким спектром знаний в растительных культурах? — Ну да. У тебя ещё в лаборатории имеются. — Мы раскуриваем некоторые травы. В особенности я. — Что? — Цири уставилась на Знающего распахнутыми глазами. Он окинул подопечную мягким, чуть насмешливым взглядом, и ответил с тенью улыбки: — Мы ввели целую культурную линию и даже этикет употребления. — Ничего себе… Так вот почему Ауберон тогда… Аваллак'х вернул взгляд к улицам. — Белый смех, или, как вы его называете, фисштех тоже не является вашей находкой. Это один из древнейших наркотиков. — А ты… какие наркотики принимаешь? — В основном травы. Иллиан, салнисона, ад'неллия. Ваша аренария и корень мандрагоры при правильной обработке тоже обладают психоактивным эффектом. — Не знала. Научишь? — Научу. Цири показалось, эльф вновь вёл себя странно. Слишком легко ему далась та призрачная улыбка, слишком легко он рассказывал о своих наркотических замашках, слишком легко согласился обучить её, казалось бы, столь высокому – в его представлении – и деликатному мастерству упарываться. Она заметила, что концентрация посторонних веществ в воздухе по мере приближения к цели заметно возрастала, и моргать приходилось чаще, чтобы поддерживать четкость зрения. Возможно, ему уже ударило в голову? «Да ну, — резонировала девушка, — если уж он в этом мастер, то терять адекватность ему ни к чему». Украшенное неоновыми образами здание пахло, звенело, кричало и било по ушам. Люди здесь танцевали, многие расслабленно, многие лишь казались таковыми, когда во взгляде их таилось что-то хищное и грязное. Цири затаила дыхание. Ей не хотелось вдыхать пары, что дурманили разум, и страшно было столкнуться с фактом, что через пару прошедших лет они могли и не найти нужного им человека. Она сумбурными движениями вмешалась в толпу, оглядками осматривая зал. Аваллак'х, ранее загипнотизировавший вышибалу на входе, устроился на диване, и вскоре к нему потянулись весьма эксцентричные личности обоих полов с не менее причудливыми намерениями. В зале было жарко и душно, но девушка решилась только расстегнуть куртку. Обилие цветов, бросавшихся в глаза, вызывал диссонанс. Цири пыталась сосредоточиться на лицах, высматривая кого-то, кого можно было расспросить без последствий, но кислотные тона смазывали видимое. Возле дальней стены, притаившись в тенях, сбежавших от неонового света, сидели двое. Она снова спряталась в толпе, плавно подошла к эльфу под лукавыми и откровенно вожделенными взглядами дам и джентльменов. Один из них, очевидно не впечатлённый вежливым отказом эльфа, демонстративно провёл языком в миллиметрах от лица Аваллак‘ха при попытке Цири заговорить с намеченной целью. — Там, сидят, крутят что-то, — она указала на пару за дальним столиком, успешно подавив смех от выходки настойчивого юноши. Аваллак‘ху было несмешно. — А цвет пергамента какой? — уточнил тот, уже с силой отталкивая прилипшего. — Не знаю, я не смогла разглядеть. Пойдём. Аваллак'х двинулся за ней, и юноша в разбитых чувствах потянулся за ним, но так и не поднялся. В этот раз, двое обошли толпу и подобрались к подозреваемым с другой стороны. За столиком оказался молодой парень, однако набор курительных материалов свидетельствовал о том, что их всё же было двое и второй должен в скорости вернуться. Парень исподлобья глянул на пришельцев, машинально заканчивая свёрток. Ничего не говорил. Цвет закрутки в неоновом отсвете невозможно было угадать. — Пергамент? — отстранённо поинтересовался эльф. Парень опустил взгляд на готовую закрутку, поиграл бровями и языком под щекой. Снова посмотрел, сначала на него, потом на неё. — Смотря кто спрашивает. — Старые знакомые. Можно даже сказать, друзья, — Цири не отрывала взгляда от глаз юноши. Тот ухмыльнулся, показав ряд мелких белых зубов. — Я вас не знаю. — Он нас знает. Глаза мои знает. — Изумрудные, хах? — Изумрудные. Я Цири. Парень заулыбался чуть шире, потом поджёг конец закрутки, раскурил. Выпустил дым в лицо девушки, вызвав волну немого раздражения. — Чёрный пергамент. Я Алекс. Зачем ты его ищешь? Цири снова показалось всё слишком лёгким, беспрепятственным, оттого – подозрительным. Почему этот юноша обращался только к ней, а не к ним обоим? Чёрный пергамент – его вместе с товаром продавал тот, кого они ищут. Почему именно этот человек курит траву именно от него? — Он знает, зачем. — Я тоже хочу знать. Вдруг, в этот раз ты лжёшь? Она напряглась. — Как ты узнал меня? — Как же, он рассказывал. Тебя невозможно не узнать. — Цвет моих глаз и волос неразличим при неоновом свете. Говори, как ты узнал меня? — Ну, при нормальном-то свете различим. Возможно, Алекс не видел, но Аваллак'х читал в глазах Цири плещущий гнев и толику страха. Он вклинился: — Раз ты знаешь о нас, ты также должен знать, что мы можем с тобой сделать. Будь добр, информируй нас о местонахождении твоего поставщика. — Информирую, куда ж там. Вы только не торопитесь, присаживайтесь, без моего приятеля информировать вас будет как-то совсем скучно. Подождём, поболтаем. Цири медленно обошла столик, став опасно близко к юноше. — Последний раз предупреждаю, мы не будем ждать. Говори, где он. Парень вскинул брови в поддельном удивлении, но ответить ему не дали. — Что ты медлишь, Алекс? — его приятель, возникший из ниоткуда, обладал резким голосом и чёрной банданой, покрывавшей пол головы и сторону лица. — Йорвет, сидел бы себе и дальше, срал, нет, ты сюда припёрся… — Йорвет? — Цири уставилась на прикрытую половину лица, потом перевела взгляд на единственное ухо. Его конец заострялся. — Удивительно, — невозмутимо произнёс Аваллак'х, — что мог забыть здесь Seidhe? — Твоё непонимание взаимно, Elle, — ответил Йорвет, после чего прокашлялся. — Как ты здесь оказался? Почему ты работаешь на наркобарона? Кто-то ещё может тут быть? — в голове Цири крутилось с десяток вопросов. В этот момент упомянутый наркобарон отошёл на второй план: ей захотелось узнать всё о предводителе скоя'таэлей, в особенности, каким образом он пересёк границу миров. Но Йорвет лишь покачал головой: — Это не лучшее место для обсуждений, dh’oine. Мы с Алексом приведём вас к Шизе́, там и поговорим. Цири огрызнулась, но продолжать спорить в клубе, где музыка била по ушам, упрямства не хватало даже у неё. Алекс, явно наслаждавшийся недоразумением между тремя иномирцами, шёл впереди на пару с покашливающим Йорветом. Скоя'таэль, в отличие от Аваллак'ха, одевался согласно моде этого хаотичного мира: болотного цвета кожанка кое-где украшалась яркими белыми и рыжими крестами, выделявшиеся своей резкостью, словно зеркала, как только на них падал луч света. Остальное одеяние на нём оставалось чёрным. Цири призналась себе, что такой подход к одежде даже привлекал её, и тут же одёрнула себя, мол, не хватало ей ещё одного эльфа в голове. Одно всё же оставалось неизменным: Йорвет сохранил свою безупречную эльфскую осанку, слишком выразительную на фоне раскачивающегося Алекса, который, к слову, раскуривал уже вторую закрутку. Улицы, что вели к Шизе, казались Цири знакомыми, но она понимала, что весь район выглядел одинаково, и, скорее всего, здесь она на самом деле никогда не проходила. Не будь у неё возможности пользоваться Силой в полной мере, перемещение в этой части города стало бы настоящей «занозой в гузне». При первом их посещении данного мира небольшие перемещения в пространстве, что не засекались навигаторами Дикой Охоты, стали их основным решением. Девушку передёрнуло при воспоминании о тех временах. Завернув в очередной закоулок, где пахло мочой и чем-то противно-сладким, провожавшие остановились, достали какой-то предмет, что загорелся сине-фиолетовым светом, присели, поводили по обшарпанной стене. Под этим свечением загорелись зелёным цифры и буквы, на которые они понажимали в немой последовательности, и непримечательная дорожная яма отодвинулась, открывая ступени в темноту. Цири не хотелось ступать туда, но спокойствие Йорвета, очевидно, спускавшегося ежедневно, придало ей уверенности. Грязные улицы неоновых трущоб сменились грязными коридорами, в которых стоял звук плещущейся воды где-то за стенами и гул оголённых труб, тянущихся вдоль. Лампы мерцали тусклым белым светом. — Мы здесь одни, — заметила девушка. — Терпение. Нам нужно добраться до места встречи, — ответил Алекс. Йорвет молчал. — Что мешает вам объясниться здесь? — Атмосфера криповая. Я, вообще, предпочитаю слушать истории в уютной комнатке с косяком в зубах и каким-нибудь лоу-фай. Цири не поняла, но промолчала. Коридоры и трубы пересекались, словно пучки нитей, сплетённые в одном месте и никогда более не предназначенные встретиться. Подземное путешествие давило земной массой, пространством и полумраком тоннелей, что неизменно вели в темноту вместе с гудящим множеством труб. Цири не знала, сколько времени они провели, блуждая вдоль труб, по неизвестной причине находившихся в коридорах вместо сырой земли, но в конце концов они вышли в здание, где, уже по другим коридорам, менее страшным и менее гудящим, их провели в одну из комнат, что встретила их своеобразным современным уютом и тем, кого они искали. Шиза* не оглядел вошедших с ног до головы, не обронил колкость. Бросил: «хорошая работа, можете остаться». Проводники молчали, Алекс нарочито-расслабленно вдыхал резко пахнущий дым. Наконец, Цири не выдержала: — Ты знаешь, зачем пришли, раз послал за нами слежку. К слову, какого хера? — Сразу к делу, сразу к вопросам… Узнаю маленькую большеглазую васаби, — Шиза обладал глубоким, ровным голосом с ворсинкой. Он не соответствовал образу подпольного мафиози, которых знавала Цири и которых показывали «фильмы»: его невозможно было застать в роскошно украшенных помещениях с обитой кожей мебелью, и ему не прислуживали полуголые танцовщицы. Наркобарон встретил их ссутулившейся спиной, поджав под себя ногу и почти отчаянно кликая странный передатчик, который позволял менять картинки на «телевизоре». — Прикалывает, конечно, дразнить тебя, время ведь больше не поджимает? — Терпеливо шли, не поджимает, — констатировал Алекс, но поджал губы, когда банка в руке босса замерла. — Поджимает, иначе не рвались бы к тебе, — проговорила Цири. Шиза отпил из алюминиевой банки, стоявшей подле кресла, на котором он скрутился. — Личное? — Да. — Тяжело смотреть на своё творение, маленькая васаби? Она не ответила. — Понимаю. Наркобарон, наконец, развернулся, окинул её и Знающего цепким, чуть насмешливым взглядом широко раскрытых, глубоко посаженных глаз. Короткий ежик на голове придавал его образу некий шарм безумия. Цири приказала себе держаться гордо, Аваллак'х молча изучал старого знакомого и его AenSeidhe, позволив себе едва заметный прищур. Жестом предложив всем сесть, Шиза подался вперёд, заглянул в глаза сначала девушке, потом эльфу. — Я бы подразнил, ты знаешь – я люблю. Только вот, твоё творение, васаби, сильно мозолит мне глаза, так что я сдержусь, — он перевёл взгляд на Аваллак'ха. Раскрытые в поддельном удивлении светлые глаза, что почти не моргали, и злая усмешка во все зубы встретились с прохладным безразличием. — Проследи в этот раз лучше, папочка, чтобы вторая такая хрень не поднялась. А то знаешь… есть разные методы заставить человека загладить вину. Не убежит больше. — Твои угрозы столь смешны, dh’oine, сколь велики. — Этот тоже так пел, — он кивнул на Йорвета, — обзывался так же, однако за деньгами пришёл ко мне. Но вы опаснее. Вы можете сами кого угодно нагнуть. Так что же вы здесь делаете? Цири показалось, он шире раскрыл веки. Аваллак'х остался невозмутим в своём ответе: — Предлагаем услугу взамен на валюту. Стоит ли упоминать, что первое для тебя сейчас гораздо ценнее второго? Шиза откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза; протянул ладонь Алексу и тот вложил ему в пальцы скрутку. Клуб выпущенного дыма спрятал часть лица, и сумасшедшая ухмылка превратилась в натянутую, не показывая слишком белых зубов. Глаза оставались прикрытыми, даже прищуренными, демонстрируя напускную – или искреннюю? – распущенность. Это более спокойное выражение лица мужчины позволило ей разглядеть мелкие абстрактные татуировки на его лице. — Зришь в корень, сука. Только вот, она вряд ли сможет что-то сделать, судя по моим донесениям. — Мы в процессе познания. — Засунь себе в жопу своё познание. Васаби, тебе похвастаться вообще нечем? — Нечем. Как и тебе в этом вопросе. — Смышлёная, думаешь? Твой душнила-эльф, хоть и познал в процессе основы генетики, всё ещё не умеет читать геном. Смекаешь, о чём я? Цири, хоть и не имела понятия, чем на самом деле являются гены и как их можно прочитать, догадывалась, что воссоздание и контроль Силы в этом мире опасно ровно в той степени, о какой им отзывались единороги, но всё же что-то тут не сходилось. В следующий миг она оказалась за спиной у Шизы. Наклонилась к его уху, касаясь лезвием ножа татуированной кожи на шее. Алекс выхватил оружие-пушку, нацелился на Цири, потом на Аваллак'ха: убивать девушку нельзя, но если придётся, очевидно, она исчезнет прежде, чем он успеет навести дуло. Заложник полезнее. Йорвет со злым удивлением буравил происходящее взглядом. — Я предлагаю услугу, Шиза, — горячая злость в её голосе смешалась с холодной готовностью отнять жизнь. — Мне жаль сообщать тебе, однако физической опасности мне не угрожает, и я могла бы наплевать на твой мир. Как-никак, подпольный властитель города и главный наркобарон континента должен иметь средства и связи, чтобы решить проблему? Недостатком научно-технического прогресса ваш мир похвастаться не может, но ты готов выбить из меня результат любыми способами. Было бы всё так легко – наверняка, считал бы мой геном раньше. Он приглушил сухой смех, вновь затянул скрутку, выпустил облако дыма. — Шаришь таки, маленькая васаби. — Недоговариваешь. — Ладно-ладно, просто хотелось посмотреть на тебя в деле. Алекс хмыкнул двоякому ответу. Цири не отнимала ножа от шеи наркобарона. — Ну так, принимаешь услугу? — А как же. К слову о средствах и связях, таковые имеются. Йорвет? — Понял. По приезду отведу. Шиза, дерзя лезвию на коже, повернул лицо к Цири и выжидающе всмотрелся ей в глаза. Та скривилась, вернулась на диван, и Алекс, наконец, убрал пистолет с наблюдавшего за всем Аваллак'ха. После, главный игрок наркотической индустрии континента поинтересовался предпочтением гостей в напитках, и вскоре в комнату вошла, неся поднос, вполне приличного вида девушка, однако, напитки она расставлять не собиралась. — Ну, я оставлю вас одних, — Шиза указал взглядом на двоих путешественников и Йорвета. — Уверен, вам есть что друг другу рассказать. Алекс, свободен. Он оставил их одних тем, что жестом выпроводил из кабинета. Алекс был твёрдо намерен услышать историю прибывших и действительно привёл в уютную комнату, обставленную мягкими диванами вокруг печи-камина. Цири заметила, «камин» был настоящим: в нём лежали настоящие дрова. Они же свидетельствовали о дороговизне сего места, ибо данный мир отличался практически отсутствием деревьев, и настоящая древесина, как она знала, была предметом роскоши. Присев поближе к атрибуту, не принадлежащему ни её, ни здешнему столетию, ведьмачка невольно потянулась к брёвнам, пробуя на ощупь приятную, жёсткую кору. Сервирантка, что проследовала за ними, всё же расставила алкоголь и – Аваллак'х не изменил себе – воду, и молча удалилась. — Этому миру не хватает растительной красоты, — констатировал Аваллак'х, вместе с Цири внимательно разглядывая дрова. — Мысли читаешь, — заметила та. — Тут нечего читать, все от этого страдают. Я тоже так говорил, — Йорвет обладал резким голосом и поставленной интонацией, столь присущей командирам, но девушка могла заверить, что один только глас его внушал уважение. Неудивительно, думала она, что за ним шли до конца, ибо он подходил под образ предводителя более всех командиров и королей, что она видела. Кроме бабушки, конечно. И может, императора Эмгыра. Эльф Народа Гор единственным глазом осмотрел путников, вновь откашлялся, и, остановившись на Цири, чуть смягчил остроту в голосе. — Белый Волк не рассказывал о тебе, однако я узнал кое-что от Шизы, в том числе о твоём близком знакомстве с Геральтом. Ты, как я понял, знаешь обо мне? — Знаю. Тебе обо мне неизвестно, потому что тогда Геральт ещё не до конца восстановил память, но от него же я слышала о тебе, — она добродушно хмыкнула, продолжив, — он говорил, ты – настоящая легенда. — Приятно знать, что старый друг добрым словом вспоминает. Геральт спас мне и моим приятелям жизнь: поистине благородный поступок, никогда не забуду о нём. Ты, к слову, похожа на него. Цири улыбнулась, сместив взгляд куда-то в сторону. — Выходит, ты – его названная дочь? — Так и есть. — Расскажи, как так получилось? — Погодите с рассказами, — встрял Алекс, — суши будете? Дрова потрескивали, ласкаемые горячими языками пламени, впитывая сказы о знакомствах и подвигах, о жизни и смерти, и восклицания того, кто никогда в тех мирах не был. Алекс чувствовал себя больше иномирцем чем когда-либо, погружённый в былины о сражениях и крови, и наслаждался реакцией троих странников друг на друга. Цири же ожидала более проникновенного диалога между представителями двух народов, некогда былых единым, однако всё ограничилось пересказом пророчества Итлины и борьбы с Дикой Охотой; ожидала со стороны Йорвета чего-то сильного: обожания к «высшим» братьям или, наоборот, ненависти к бросившим их на смерть от руки людской поддонкам, но тот слушал Аваллак'ха с простым любопытством, Аваллак'х его – со слегка надменным, наверное, заметным только ей. И всё же, сама Цири интересовала скоя'таэля гораздо больше, а над её историей знакомства с Геральтом, когда он нёс её, упрямую княжну, через лес больше десятка лет назад, Йорвет даже заулыбался, по-доброму, так, как она бы никогда себе не представила, исходя из рассказов Геральта. Сам Йорвет, находясь, к удивлению Цири, в компании Девы из Аэдирна Саскии, попал сюда с ней в тот самый момент, когда ведьмачка использовала Силу для побега от Дикой Охоты, и из-под земли поднялась та самая Сфера. Воспоминания его плыли и он не мог точно описать, как это произошло, кроме того, что долгое время находился в месте, где он «буквально ощущал собственное сознание». С Саскией пообещал познакомить по её приезду с задания, на которое её отправил Шиза. Алекс поведал о том, как наркобарон узнал об их возвращении. Оказалось, весьма экстравагантный наряд «из фильмов про индусов в Дубаи», за который Аваллак'х отдал большую часть краденных денег, привлёк внимание его шпионов. Цири не поверила: Шиза имел слишком много информаторов, чтобы одеяние эльфа было единственным, что их выдало. И всё же, она одарила эльфа ядовито ироничным взглядом, но тот лишь поинтересовался, хватит ли спонсорства наркобарона на покупку сменных индийских нарядов. Девушка устало накрыла глаза рукой, не сдерживая улыбку, Алекс же рассмеялся. Йорвет потормошил дрова. Когда тень усталости легла на лица, путникам поведали, что комната в отеле, где они проживали, оплачена наперёд. Знающий поинтересовался о возможности смены жилья и Алекс пообещал, что выведает ответ у Шизы, и Цири попросила передать, что неизменно сопровождающие их взгляды и действия голых танцоров, обращённые на Аваллак'ха, способствовали её комфортному прибыванию в настоящем месте. Йорвет вскинул единственную бровь, но промолчал. Их провели обратно по коридорам и трубам, что казались теми же, однако Цири прекрасно знала, что это были другие коридоры, другие трубы. Попрощались коротко, сказав, что за иномирцами придут, когда нужно; скоя'таэль поделился несколькими свёртками с ведьмачкой. Поздняя ночь качалась на кронах редких деревьев, разрезая такт ночным музыкантам и открытым клубам, пьяным и не очень людям. Они возвращались молча, погружённые в собственные, далёкие и столь близкие мысли, пока в нос не ударило знакомым специфичным запахом травы, смешанным со сладкими фруктовыми нотами. Цири обнаружила, что они входят в район, из которого их вывели. Холодный ночной ветер прошёлся по лицу. Девушка остановилась, взглянула на очередной бар, освещённый голубым светом неоновых огней, потеребила пальцами, спрятанными в карманах кислотно-зелёной куртки. — Цири? Она перевела взгляд на эльфа, и голубой свет отразился в потускневших от усталости глазах. — Ты идёшь? — Быстрым кивком указала та на бар. Эльф не ответил, но двинулся навстречу. Залитая голубым толпа должна была напрячь Цири, подавить шумом, запахом людей, духов, дыма и алкоголя, неестественными вспышками и громкой, бьющей по ушам музыкой; однако, давление в мозгу вытесняло водоворот мыслей, алкоголь придавал чувство расслабленности. Так они и сидели, в громкой тишине, выпивая, она – водку, он – сладкое игристое. В какой-то момент девушке стало жарко, и она сняла куртку, открывая сильные женские плечи, которые, почему-то, после трёх бокалов вина выглядели как-то по-особенному красиво. Аваллак'х тряхнул головой, сбрасывая странные мысли, и заглушил очередным бокалом, но девчонка не оставила его в покое: — Что ты всё на соде сидишь? Хочешь, пить научу? Весёлые, блестящие глаза девушки. Лёгкая улыбка эльфа. — Мы такое не пьём, ты же знаешь. — «Мы»? — задорно уточнила Цири. — Кто в этом мире возьмётся тебя судить? Здесь только один вид обитает, — она указала большим пальцем на себя. Аваллак'х перевёл пристальный, чуть затуманенный взгляд на рюмку под её рукой, вновь позволил себе усмешку, в этот раз с игривой ноткой. Цири позвала: — Бармен! Водку с ванильным сиропом, пожалуйста! Начнём с лёгенького. — Лёгенького? — Ну, чистая водяра на твой девственный организм пойдёт слишком уж жёстко. — А ванильный сироп принесёт мне невероятное облегчение? — Сироп может и нет, а я могу принести, — будто из ниоткуда, между путниками вклинился молодой парень с блестящим лицом, очень заискивающе поиграв плечами и одарив эльфа страстным взглядом. Цири усмехнулась, но Знающий вернул безразличное выражение лица. — Благодарю, не интересно. Можете спросить у леди. Парень резко развернулся к ведьмачке, окинул удовлетворённым взглядом и приветливо улыбнулся: — Вы такая красотка! Жаль, я не по девушкам, вы желаете кого-то из моих коллег? — Спасибо, мы здесь просто выпить, — столь же улыбчиво ответила Цири, и, пожелав хорошего вечера, парень удалился. Она заметила, как Аваллак'х холодным взглядом проводил секс-работника, и не удержалась от вопроса, на самом-то деле волновавшего пытливый ум ещё давно. — Скажи, а кто из AenElleпредпочитает проводить сеансы любви с тем же полом? Знающий выпустил усталый вздох, прикрыв глаза, на что девушка хихикнула, потом со всей серьёзностью ответил: — Ге'Эльс, однако стоит уточ… — Что?! Этот чудной себе в жопу… — Зираэль! — …с несколькими сразу тоже? Он с нескрываемым сожалением покачал головой: — Ваш вид неумолим. — Да ладно тебе; пофиг мне, с кем он там спит, — отмахнулась девушка, продолжив уже себе под нос: — Вот же, лидер достался, с сюрпризом… хотя, у вас там вроде всё наладилось с тех пор, он-то уж получше Эредина будет… — Он предпочитает девушек тоже, Зираэль. Хватит об этом. Ведьмачка со вздохом закатила глаза и устало усмехнулась. Когда бармен поставил перед ними две чарки – рюмки – с ванильной водкой, она чуть взбодрилась, беря рюмку в пальцы. — Ну, давай. За что пьём? — начала она. Аваллак'х отстранённо поморгал. — Ты действительно ничегошеньки не знаешь… За здоровье! Рука с рюмкой потянулась к рюмке в пальцах эльфа, и он немного неуверенно позволил ей стукнуть стекла, перед тем как девушка выдохнула и залпом осушила содержимое. С едва заметным опасением он повторил её действия. Язык и горло обожгло, призывая скривиться и отплеваться, но Знающий позволил себе лишь вскинуть брови и повести уголком рта. Цири с гордой улыбкой заметила: — Крепкий! Бармен, и ещё по две! — По две? Это последние? Она удивлённо уставилась на него: — Как последние? Мы только начали. Аваллак'х не нашёл в себе сил признать, что долго на подобных учениях он не протянет, и он утопил глас рассудка, что отчаянно кричал ему о том, как пожалеет. Аваллак'х не представлял, что когда-нибудь позволит себе больше, чем бокал людского вина и полоска фисштеха, однако, путешествия с этой несносной девчонкой вечно переворачивали собственные представления. Вот и в этот раз, когда он, казалось бы, уже ступил на без того скользкую дорожку, позволив себе испытать тёплое, почти весеннее чувство к ней, когда он пообещал себе остановиться на том, что более не видит в ней Лару и портреты пишет вовсе не в память давней возлюбленной, Аваллак'х вновь находит себя в положении поистине порочном. Тускло освещённая пустая улица, далёкий приглушённый звук ещё вибрирующего города, полутьма, запах алкоголя, смешанный с ароматом мокрого асфальта и свежего, весеннего женского. Лёгкий холодный ветер поморозил эльфьи щёки. — Оооой, надо бы тебя к Регису… Его фирменный отвар ничего от тебя не оставит, — тяжело проговорила Цири, шагающая, к слову, бодрее и ровнее его самого. Знающий понял, что идёт пошатываясь и сильно накренившись. В голове было как-то очень тепло и мысли шли странные, вольные, не поддающиеся здравому рассудку. Глас рассудка кричал остановиться, но что-то рвалось наружу, что-то, чего он не хотел показывать. Фонарь, укрытый лепестковым абажуром, свисавший с украшенного столба, стоял столь же одиноко посреди своих упрощённых соседей, как и сам Креван. Под каждым простым фонарём стояла простая скамейка, но одинокий фонарь сопровождала своя собственная, извилистая скамья. Он не понимал, чем так заворожила его эта пара, но его словно магнитом потянуло, и, медленно подойдя, он осторожно опустился на скамью. За всё это время Цири не обронила ни слова. Поникший вид эльфа, словно погибающий цветок, вызывал недоумение, несмотря на то, что он сидел также на кровати пару ночей назад. Поднапрягшись, эльф сперва сформулировал рвение в противоестественное желание поделиться тем, что терзало его разум с тех пор как он покинул купальню Мий'Эллин, и что он не мог точным образом описать до сих пор. Он поднял на ведьмачку заплывший взгляд, та с немым вопросом уставилась на него, и в глазах её кроме непонимания читалось истощение. — Моя цель, — начал он. — Её нет. Взгляд Цири не поменялся. Помолчав секунду, она нетерпеливо бросила: — Значит, «узнать меня поближе» больше не в меню? Он обречённо усмехнулся, и, проигнорировав вопрос, продолжил: — Сколько живу, столько занимаюсь Геном. Всё на благо AenElle, всё для того, чтобы уничтожить Белый Хлад и вернуть Силу, — далее он скривился, — Величие, никому, на самом-то деле, не нужное. Смешно наша история обернулась: ты выполнила Предназначение, сохранив свободу, а я помог тебе, лично, по собственной воле. Собственноручно я закончил… эксперимент. Ещё одна пауза. На языке вертелись издёвки и глум, но девушка заставляла себя молчать в надежде выведать больше. Аваллак'х отрешённо, глядя сквозь неё, продолжил: — Эксперимент или смысл – были для меня синонимы. Эксперимент или смысл – оба остались в прошлом. Я верил, что обрету покой после победы над Эредином, после победы над Белом Хладом, но Знание подвело меня. Затем я надеялся, что, посвятив себя обучению, я обрету новый смысл в наставничестве, ведь твой Дар истинно нуждается в направлении, — он посмотрел вверх, на фонарь, покрытый абажуром. — Узнать тебя… Понять тебя?.. Я открываю новые грани своего разума, ведущего меня по этому Пути, и всё же, я не полностью осознаю, в чём причина моих действий. Почему я не мог удовлетвориться тем, как всё закончилось? Почему мне снова надобно вернуться к тебе, Зираэль? Цири присела рядом с эльфом, взглядом окидывая улицу. По чёрному небу плыли тёмно-серые облака, медленно, тяжело, как думы. По тротуару редко брели люди, каждый несущие свои собственные облака дум. Цири думалось: многие ли из этих людей осознавали свои цели? Многим ли приходилось сидеть вот так, под фонарём, слушать сокровенные думы других людей? Людей, с которыми они не должны были более встретиться, о которых хотели забыть? А в чём, собственно, заключалась её цель в этом путешествии? «Обучение» – хотелось бы ей верить, только в этом. Очень хотелось бы ей наплевать на его неопознанные желания и всё, что терзало его внутри, но Цири не могла, и ненавидела себя за это. — Знаешь, Аваллак'х, — тихо молвила ведьмачка, — я тоже не могу удовлетвориться тем, как всё закончилось. — Что же терзает тебя, Зираэль? Она не ответила. Он не настоял.