Тень Востока

Слева от расселины, за деревьями, каменная стена искрошилась, и Арундэль выбрался по выступам наверх безо всякого труда, как по лестнице. Здесь, на голой скале без пятнышка тени, солнце припекало по-настоящему, и горячий воздух, плотный, словно желе, стоял столбом, который не могло поколебать слабое дуновение ветерка. Арундэль хотел осмотреть сверху окрестности, но забыл обо всем остальном, повернувшись на север: при виде знакомых гор, так похожих на зеленые морские волны, у него защемило сердце. Сегодня горы были чуть ближе, чем накануне, и молодой человек, не отрываясь, смотрел на них, словно надеясь разглядеть за ними Лахашскую дорогу, лагерь Рамхади, Умбар… Сколько отсюда до большака — день, полтора? Но казалось, что и дорога, и все люди находятся в ином мире: до него не дойти, не долететь, не доплыть и не добраться никак. А в том мире, в котором оказались они с Альвом, не было никого, кроме них двоих — и Мастера Мечей. Арундэль вздохнул и опустил глаза. И увидел, что северный склон кряжа, сверху пологий, постепенно превращается в крутой. Наверное, можно было не опасаться, что Сафтанхор захочет подняться здесь, чтобы захватить противника врасплох. Сам кряж, протянувшийся с востока на запад, напоминал гребень на спине престарелого дракона: выветрившиеся скалы, похожие на древние развалины, россыпи причудливых обломков... Так что вокруг было полным-полно валунов и булыжников — и трещиноватых выступов, которые, наверное, нетрудно было отделить от материнской породы с помощью крепкого деревянного рычага. Арундэль поднял голову к раскаленному небу, прищурился и нашел в вышине описывавшего круги стервятника. Потом взглянул на юг, за обрыв. Отсюда, сверху, было видно камни под ним. Они были такие страшные — похожие то ли на перевернутую борону, то ли на кривые колья, — что Арундэль даже усомнился, возможно ли предать подобной смерти хоть кого-то из живых. Но потом он вспомнил об отряде Мастера Мечей, о женщинах, убитых в святилище Ибиса. И о потухших глазах Альва и его сломанной ноге. Подумав о следопыте, Арундэль перевел взгляд на прогалину — и его сердце пропустило удар: там никого не было. Но, присмотревшись, Арундэль увидел, что его спутник забрался в рощицу за прогалиной и надломил над собой ветки деревьев, чтобы было больше тени. Итак, камней для рукотворной лавины здесь более чем достаточно. На прогалину ведет один-единственный подъем, а разожженный на ней костер будет видно за мили. Оставалось дождаться, пока улетит стервятник, и браться за дело. Но сверху прогалина казалась еще меньше, чем снизу… Спустившись с солнцепека, Арундэль с облегчением вступил в жидкую тень невысоких деревьев с пепельно-зелеными, словно припорошенными пылью, листочками. Альв, устроившийся в теньке погуще, поднял на шум шагов бледное — все веснушки высыпали — лицо. — Я перелом себе вправил. Ты не мог бы срубить мне деревце на шину? — попросил он. Арундэль, не говоря ни слова, отошел в сторону и, выбрав дерево толщиной с голень, нанес ему удар, потом другой… Он никогда раньше не рубил ни деревья, ни дрова, вдобавок рубить длинным мечом дерево, стоящее в каком-никаком, но лесу, оказалось очень неудобно. Наконец верхушка с шумом обрушилась на землю, и Арундэль постепенно расщепил стоящий обрубок-пенек вдоль пополам, заклинивая щель веточками. К тому времени, когда на землю рядом со следопытом со стуком попадали готовые шины, тот успел изрезать оружейный пояс Шакала — широкий, двойной — на ремешки потоньше. — Спасибо, — сказал Альв, укладывая шины по обе стороны от сломанной лодыжки. Потом поднял взгляд на Арундэля: — Я должен просить у тебя прощения. Я… я изо всякого ума и изо всяких границ вышел, когда сказал, что ты позоришь свою кровь. — Если ты просишь прощения только из уважения к моему происхождению и моей семье, а сам по-прежнему считаешь, что я позорю свой род, то не надо, — ответил Арундэль. — Будет лучше, если ты станешь говорить мне то, что думаешь обо мне, прямо и безо всяких скидок. Альв с растерянным видом почесал голову над повязкой. — Да я… на меня помрачение нашло или затмение, не иначе. Как будто у меня из головы совсем вылетело, что ты не свой брат-следопыт. А ты ведь не связан присягой и потому не обязан. Арундэль кивнул: — В таком случае я принимаю твои извинения. И продолжал: — Альв, мне очень жаль, что я причинил тебе боль, но… я сказал то, что сказал, не из злобы и не из досады. Я и в самом деле так думаю. Тот в ответ лишь угрюмо повел плечом. Арундэль снял куртку — рубаха под ней была мокрой от пота — и сел напротив следопыта в пятачке тени. — Придумал что-нибудь, когда наверх ходил? — спросил Альв, приматывая шины поверх сапога ремешками. — Может, так: внизу пусть горит костер и лежит одежда, сложенная в виде человека. Например, набитая ветками и травой. А когда появится Сафтанхор, я спущу на него камнепад. Альв вздохнул. — Знаешь, у меня есть подозрение, что у него чутье на людей. Во всяком случае, нюх у него будь здоров. — Даже если так, это все равно лучше, чем твой план, — угрюмо произнес Арундэль. Альв снова вздохнул. — Да я как раз подумал, что и мой план в этом месте так себе: если Сафтанхор не увидит второго человека, но почует его, то уж точно догадается, что это засада. А ветерок сейчас дует с севера, и кто знает, переменится ли он после заката… Арундэль покусал губы — и почувствовал, что от жары они пересохли и покрылись солоноватыми трещинками. — Тогда… тогда я буду внизу у костра… Альв поднял брови: ага, вот как ты запел, но Арундэль решительно продолжал: — …а ты будешь наверху. Даже если Сафтанхор учует тебя, он решит, что ты не опасен. Ты спустишь камнепад, а я… а я попробую убежать от падающих камней. — Что ж, план не хуже любого из предыдущих, — сдержанно произнес следопыт. — За исключением того, что наверху я, одноногий, без оружия быстро не управлюсь. — Значит, управишься с оружием, — отозвался Арундэль, у которого, однако, внутри все похолодело от одной мысли оказаться лицом к лицу с Сафтанхором без эльфийского меча. — Ты его не удержишь без меча никак, кроме как собой, — сказал Альв. — То же самое выходит, как если бы я его внизу держал. Только цена размена вдвое выше: если ты, спустив камни, убьешь только меня, то я, спустив камни, убью и тебя, и себя. Под пологом надломленных ветвей наступило тяжелое молчание. Следопыт затянул последний ремешок и тихо спросил: — Может, все-таки вернемся к моему плану, хоть он и так себе? Тогда, если повезет, хоть один из нас в живых останется… Арундэль закусил губу. Одна трещинка лопнула, и он ощутил во рту металлический привкус крови. — Может, попробовать сделать так, чтобы ты обошелся без меча? Следопыт шевельнул бровью. — Как же? — Привязать к распоркам и колышкам веревки? И ты за них дернешь, когда настанет время, — Арундэль поднял с земли свою куртку. — Может, ее хватит, если на веревки нарезать. Альв посмотрел на него: — В таком разе я и снизу могу за веревочки дергать. — Ты опять за свое? — ощетинился Арундэль. — Нет. Мы зажжем костер на этом краю прогалины, он будет видеть нас обоих. Ты притворишься, как будто совсем вымотанный, чтобы он не торопился. А когда он пройдет за середину прогалины, дернем за веревочки и… ты станешь обратно совсем не вымотанный, а очень даже грозный с эльфийским мечом, чтобы Сафтанхор притормозил. Вот так. И Альв улыбнулся — впервые за день. Арундэль уставился на него во все глаза. — Это не может быть так просто… — пробормотал он, боясь поверить. — Наверняка есть какой-нибудь подвох или изъян… — Запросто, — согласился следопыт. — Веревка может лопнуть или запутаться. Но по крайней мере этот план не требует, чтобы один из нас непременно убил другого. Раз уж тебе это так не по душе. Но Арундэль, уже было приободрившийся, снова пал духом. — Нет, ничего не выйдет, — мрачно произнес он. — Даже если мы изрежем всю одежду на веревки, их не хватит до верха расселины! Но Альв только отмахнулся — и извлек из-за спины переметные сумы: — Видишь? Тут кожи два раза до верха хватит и еще останется! Арундэль уставился на сумы: они и впрямь были большими, примерно локоть на локоть, с большим клапаном. И сшиты из хорошо выделанной крупнозернистой черной кожи, толстой и прочной. — Тогда решено! — и Арундэль поднялся. — Я займусь дровами и распорками. Но только он повернулся идти, как за спиной у него раздался тихий вскрик. Арундэль обернулся — и увидел, что рядом с Альвом, на пятачке сухой рыжевато-глинистом земли, бледно мерцает кристалл. — Откуда он здесь взялся? — воскликнул пораженный следопыт. И Арундэль сообразил, что это горный хрусталь, тот самый, который Альв показывал ему у ночного костра под Лысой горой. Последнее, что помнил он сам, — это как убрал кристалл в собственную поясную сумку… которую на следующее утро забрали у него солдаты Шакала. — Я доставал остатки твоей рубахи, — Альв взмахнул мятыми лохмотьями, — и камешек выкатился вместе с ними… — Должно быть, он лежал в наших вещах, — отозвался Арундэль, — и ты случайно прихватил его вместе с рубашкой. А потом он просто упал на дно сумки. — Но мы же все время в нее лазили! И роняли, и все, что угодно! Наклонившись, Арундэль поднял горный хрусталь. Тот был легким и прохладным, словно сотканным из лунного сияния. Казалось, кристалл вбирает в себя солнечный свет и, пропуская его сквозь матовые сколы, полупрозрачные слои, пузырьки и волосяные трещинки, возвращает миру серебристо-белым, очищенным от жара и слепящей ярости южного полудня. Арундэль протянул горный хрусталь следопыту, но тот не шевельнулся. Он смотрел на кристалл как тогда, над мертвой женщиной: с испугом. — Но Альв, ты же не можешь думать, будто... — Арундэль опустился на колени и заглянул ему в глаза. — Послушай: ночная гостья была мертвой с самого начала. Ее ограбили и убили еще до того, как она пришла к нам. А от твоего прикосновения она просто… утратила способность притворяться живой. И стала выглядеть тем, чем была, — трупом. Разве нет? Альв уставился на спутника, как будто тот открыл ему некую поразительную истину. Потом открыл рот, чтобы возразить, но Арундэль вложил горный хрусталь в его руку — и накрыл своей. — Вот видишь? Я жив-здоров. Он убрал руку, и пальцы Альва сжались в кулак, стиснув прозрачный кристалл. — Просто все эти дедовы разговоры про мочку уха и стебель крушины… — он сморщился и покачал головой. — Так ты поэтому думал, что ночную гостью убило твое прикосновение… — догадался Арундэль. — Ну да. Я боялся, а вдруг я тоже так могу. И оно из меня как выскочит. Потому и ходил всегда один — на всякий случай. И радовался, что работа держит меня подальше от людей. — Альв… — Что? — Просто помни, что ты тот же самый человек, который получил этот горный хрусталь в дар от эльдар, ладно? В лесу ниже прогалины нашлась пара сухих деревьев, годных на дрова. Но для подпорок, способных выдерживать вес камней хотя бы несколько часов, их древесина казалась слишком хрупкой и ломкой, словно пересохшая бумага. Арундэль вздохнул. — Мне очень жаль, что тебе приходится делать работу топора и губить живые, зеленые деревья, — произнес он, обращаясь к своему мечу, — но у нас нет другого выхода. Мы должны это сделать, чтобы победить Мастера Мечей и спасти свою жизнь. Он взял Миссэлинквэ в обе руки и принялся за дело. В этот раз Арундэлю пришлось труднее: он старался рубить ствол как можно ближе к земле, чтобы не оставлять бесполезный пень. Закончив с первым деревом, Арундэль с трудом выпрямился и дрожащей рукой откинул за плечи нагретые солнцем волосы. Но те все равно липли к потному лицу, и тогда он оторвал воротник рубашки, наполовину отгрызенный мышами, и перевязал им волосы в хвост, как у Альва. И снова взялся за меч. Для подпорок, рогулек и колышков не требовалось много деревьев, но каждое надо было не только свалить, но и разрубить на части, вытащив на прокаленную солнцем прогалину. А с последним деревом вышло особенно неудачно: кроной оно упало на соседние, их жесткие кустистые ветви переплелись, и, пока Арундэль вытаскивал убитое дерево из объятий сородичей, освободившиеся ветви осыпали человека оборванными листиками и хлестали его по лицу. Когда запыхавшийся Арундэль выбрался на прогалину вместе со своей добычей, там обнаружился Альв: он стоял, опираясь о костыль — срубленную верхушку дерева, с которой обломал все ветки. Подмышкой следопыт упирался в верхнюю развилку, а рукой цеплялся за нижние. — Пойдем в тенек, — позвал он. Струйки пота жгли исцарапанное лицо и лопнувшую губу, и Арундэль осторожно промокнул мокрое лицо рукавом. — Я еще не закончил. — Потом дорубишь. Сейчас самая жара, да и стервятник не спешит нас покидать, — свободной левой Альв указал на маленький темный силуэт в безоблачном небе. Арундэль с облегчением опустил дерево на землю, и они побрели к рощице за прогалиной. — Тебе не больно? — спросил Арундэль, видя, что при ходьбе следопыт ступает и на пострадавшую правую ногу. Тот помотал головой. — Нет, она сильнее болит, если ее на весу держать. После яркого солнца Арундэлю показалось, будто в лиственном шатре совсем темно. Скоро он понял, что Альв заплел срубленные ветви между надломленными, превратив кружевную тень в густую. — Незачем стервятнику видеть, чем я занимаюсь, — пояснил следопыт, сползая по костылю на землю рядом с горкой черных ремней и остатками седельных сум. Арундэль тоже опустился на землю и со вздохом облегчения прикрыл глаза: они казались сухими и горячими, словно под веки ему затолкали окатанные морем камушки, нагретые солнцем в час полуденного отлива. Но что-то зашуршало, и Арундэль, открыв глаза, увидел, как следопыт, раскидав кучку веток, извлек из-под нее драгоценную флягу. При виде ее Арундэль вдруг ощутил такую жажду, что не смог произнести ни слова, только слабо покачал головой. — Тебе надо попить, — сказал Альв, — а то ты сам уже на призрак похож: весь бледный, и глаза запали. — А тебе нет? — слабо возразил Арундэль. — Я утром выпил воду, которая оставалась в сумах. Так что теперь твоя очередь. И следопыт протянул флягу Арундэлю. — Вечером тебе понадобятся все силы. И если мы переживем эту ночь, тебе еще меня нести. Арундэль принял флягу. — Пей много, только не торопись: отпивай по чуть-чуть и подольше держи воду во рту, не глотая, — велел следопыт. Вода была прохладная, и первые глотки, казалось, растаяли в пересохшем рту без остатка — как снежинки в пламени костра. — Ори́нкэ йо ми́нкэ ар ти́тта липти́нкэ… — с наслаждением прошептал Арундэль, отложив флягу, откидываясь на росшее за спиной дерево и глядя в голубые прорехи-оконца в лиственной кровле. — Что? — спросил следопыт. — Это поговорка, которую любит моя бабушка: «с зернышком крошечка да малая капелюшечка», — Арундэль чуть улыбнулся. — Она всегда так говорит, даже если стол ломится от яств. — Понятно, — сказал Альв. И Арундэль вспомнил, что собственная бабушка Альва, мать его матери, умерла задолго до его рождения. Он взглянул на следопыта. Тот положил рядом с собой плоский камень, достал нож и принялся точить его медленными плавными движениями: вжи-и-их, вжи-и-их… — Ты больше никогда не виделся с дедом? — спросил Арундэль. — Нет. Он и впрямь умер в начале зимы. Арундэль вздохнул. — Мне так жаль, что твой дед… что он не был другим человеком. Альв перевернул нож другой стороной, и металл снова заскрипел о камень. — Ты и в самом деле ничего не сказал родителям? — спросил Арундэль. Следопыт помотал головой, не отрывая глаз от работы. — Я только мастеру рассказал, — вдруг произнес он. — Мастеру? — Наставнику-следопыту. Мастеру Халланару. Они с моим отцом были напарниками, вместе ходили. Мастер — он как второй отец. Это было после истории с гватуйрим, когда меня едва не выгнали из школы. И когда стало понятно, что человек с одними ветрилами, но без кормила никому в следопытах не нужен. Мне было… — Альв поморщился. — В общем, я рассказал мастеру про нож из обсидиана, про соленое вино… и про то, кому король Железного Дома приносит двуногую жертву. Халланар выслушал и дал мне почитать одну старую повесть. Она называлась «Рассказ Аданэли». — О… — выдохнул Арундэль. — Точно! То-то я никак не мог вспомнить, что мне это все напоминает… — Ты слышал о ней? — следопыт поднял бровь. — Да… Но я и подумать не мог, что в Средиземье может быть копия «Рассказа Аданэли». Это редкая рукопись. — Ты-то знаешь. — Я просто… — Арундэль почувствовал, что краснеет. — Я просто люблю все, что связано с эльфами. А «Рассказ Аданэль» — он ведь часть «Бесед Финрода и Андрэт». Следопыт пристально рассматривал лезвие ножа. — Как ты полагаешь, это правда? — спросил он. — Что? — То, о чем говорится в «Рассказе Аданэли». Что люди на заре своей истории признали Врага своим владыкой. Альв говорил спокойно и буднично, как будто речь шла о погоде, но Арундэль вдруг понял, что ничего важнее этих слов между ними произнесено не было. — Я не… — начал он, замолчал, а потом сказал: — Да. Альв поднял на него глаза. В тени лиственного шатра они казались прозрачными. — Все люди, — повторил следопыт то ли с вопросительной, то ли утвердительной интонацией. — Да, — произнес Арундэль, глядя ему прямо в глаза. «Ибо они тоже строили Дом Владыки и преклонились в нем». Альв взял обрезок кожи, положил на камень и принялся править на нем нож — такими же медленными и плавными движениями. — Прочел я, значит, «Рассказ Аданэли», — снова заговорил он, — и мне вроде как полегчало… Но было там одно место, которое… понравилось мне еще меньше, чем все остальное. «Свет солнца померк, и великая тень пала на мир» — вспомнил Арундэль, и его передернуло. — Там говорилось, — продолжал следопыт, — что самых жестоких и сильных из падших людей, тех, что чаще всего приходили в этот его Дом Владыки, Враг наделил некими дарами и знанием, которое они хранили в тайне. Благодаря чему они сделались могущественными и гордыми и поработили других людей. Он повернул нож и принялся править его с другой стороны. Молча — как будто все сказал. Арундэль нахмурился. — Но что тут такого? — произнес он, озадаченный. — Я всегда думал, что здесь речь идет об оружии, которое Враг дал своим… Он хотел сказать «приспешникам» — и тут до него дошло, что «самые жестокие и сильные из падших людей» — это предки королей-чародеев. Предки Альва. И он, не договорив, уставился на следопыта. — Да, — сказал Альв. — Все так. Ведь в народе холмов говорится, что нет короля без дороги в Железный Дом. А Железный Дом — он что? Почти Ангбанд — Железная Темница, Железная Преисподняя: подгорная пещера с награбленными сокровищами, средоточие обмана и вероломства, обитель тьмы и огня… Истинный Дом Владыки. Арундэль закусил губу. — А что до оружия… — продолжал Альв. — Я, видишь ли, не думаю, будто Враг, оделяя подарками моих пращуров, ограничился обсидиановым кинжалом. Король-чародей знает дорогу в Железный Дом не только в том смысле, что поклоняется Врагу и приносит ему жертвы. Но и в том смысле, что он умеет говорить с мертвецами. — Нет, Альв… — прошептал Арундэль. — Почему же? По всему выходит, что короли-чародеи творят черную магию, полученную в дар от Врага, и передают ее по наследству. Альв смотрел на нож в своей руке, как будто искал заусенцы. Но даже Арундэль видел, что лезвие заточено безупречно. — И я ничего не сказал Халланару про скверну в моей крови, — и следопыт положил нож на землю. Арундэль стиснул зубы. Это объяснение само по себе выглядело убедительным, но оно не могло, просто не могло быть верным применительно к самому Альву! — Все-таки в «Рассказе Аданэль» не говорится прямо, что среди этих ужасных даров была магия… — наконец заговорил Арундэль. Следопыт пожал плечами. — Ну так ведь все сходится, верно? Одно к одному: Железный Дом, поклонение Врагу и… черная магия. — Послушай, я понимаю, что Король-Лис был очень убедителен, — осторожно продолжал Арундэль, — но ты никогда не задумывался о том, что вся эта его… магия… очень похожа на смесь мошенничества и самообмана? Сын получает сокровенное знание от отца — и свято верит в истинность этого знания, видя в нем основу своей власти. Дети в народе холмов вырастают, видя, как верят взрослые, — и не подвергают сомнению могущество короля-чародея. — Конечно, задумывался: ты думаешь, я совсем телок? Хотя после вчерашнего… — следопыт покачал головой, — наверное, думаешь… — Я имел в виду, — терпеливо продолжал Арундэль, — твой сон про туман, например. Судя по твоему рассказу, дед как будто наводил тебя на мысль — на нужную ему мысль. Сбывшиеся же пророчества могли быть случайностью — или же сделанной задним числом натяжкой. А эти его пророчества на твой счет… может, как это ни ужасно, он просто хотел причинить тебе боль. Альв кивнул. — С деда бы сталось, да… Но как ты объяснишь Сафтанхора? — Это орешек покрепче, — согласился Арундэль. — Но смотри, он ведь прямо ничего не сказал: ни о том, что он о тебе думает, ни о том, что ты сделал. Только намекал. Можно мыслить так: Сафтанхор, без сомнения, очень умный человек, нашел у тебя… больное место. И он… он повел себя как лиса, которая раскапывает нору. Следопыт фыркнул: — Другими словами, он обвел меня, как мальчишку. — Если бы не ты, — спокойно произнес Арундэль, — меня бы Сафтанхор точно обвел, как мальчишку. Альв опустил голову. — Может, насчет Сафтанхора ты и прав… — медленно произнес он. — В смысле, откуда мне знать, что у него в голове? Пусть даже это чудовищно обидно. Но дед — другое дело. Я точно знаю, что не все, сказанное им, — ложь. — Ты знаешь, что останки побратима Сеты нашлись там, где сказал твой дед? — Арундэль нахмурился. — Или убийцы Диама признались в содеянном? Следопыт покачал головой. — Нет, я ничего про это не знаю. Но что я знаю точно, так это то, что я… — он поднял взгляд на Арундэля: — В общем, я делал это. «Что делал?» — хотел спросить Арундэль, но в горле у него вдруг стало сухо, как будто он проглотил горсть песка. — Я устроил турий пир. По Арундэлю пробежала дрожь, и он сжал зубы, чтобы они не стучали. — Да, я воспользовался черной магией, будь я проклят! — сердито воскликнул Альв: должно быть, распознав выражение лица собеседника. — Один раз. Ночью, милях в десяти выше по течению Гватло, столкнулись два плота, и только утром хватились одного из плотогонов. Мы искали его всем отрядом, несколько дней, но впустую. Стали думать, что он, наверное, утонул, а Гватло унесла тело в море. Уже собирались бросать поиски. Но уже в городе, по дороге домой я встретил соседку, тетушку Инзиль. Она была вся заплаканная, я спросил ее, в чем дело, и оказалось, что этот плотогон — ее дальний родственник. Инзиль рассказала мне про него: молодой еще человек, женатый и дети маленькие. Маган, сын Нарду, с Ткацкой улицы. Я пошел домой, но так и не смог уснуть, все думал. Стояла поздняя осень, и, если плотогон был еще жив, но, скажем, ранен, а его перестанут искать, — к чему все шло, — он обречен. И мне пришло в голову, что, если дед не солгал, у меня есть средство узнать, жив этот человек или нет. И я… я не смог выгнать эту мысль из своей головы. — Ты был настолько уверен, что у тебя получится? — Нет. Скорее, наоборот. Но я должен был попытаться. Не мог не попытаться. Альв отвернулся и теперь смотрел в сторону. — Где ты взял черного быка? — спросил Арундэль. Только ради того, чтобы хоть что-то сказать. — Купил, — буркнул следопыт. — Отдал жалование за два месяца, если тебе так любопытно. Наплел Хунтору-мяснику с три короба: дескать, для охоты мне все это надо. Уже думал, что от одного стыда на месте сгорю. Забрал шкуру, оковалок, кровь, ушел подальше в лес… И сделал все то же самое, что дед: сплел себе венок из тиса, извел на саван льняную простыню, разжег костер из орешника, дуба и рябины, сварил мясо и поснедал. Потом выпил бычью кровь и лег спать на кострище, укрывшись шкурой. Чувствуя себя дурак дураком. — И что? — с замиранием сердца спросил Арундэль. — Что, что… Оно сработало. Не совсем так, как я думал, — наверное, из-за того, что я какие-нибудь условия не соблюл. Но вначале все было, как в верном сне: туман, тот самый, который как облако, просвеченное солнцем… «Фан» — «облако» — было обычное синдаринское слово, которое употребил Альв, но Арундэлю вдруг подумалось, что по смыслу это, скорее, квэнийское «фанья» — никогда не туча, затмевающая небесный свет, а лишь тонкий белый облак, пронизанный солнечным или лунным сиянием или обведенный золотыми или серебряными лучами блистающего за ним светила… — И я, — продолжал Альв, — стиснув зубы, шел сквозь туман, надеясь выйти к этой проклятой долине, но вместо этого я вдруг увидел… книгу. Большую, в темном кожаном переплете, с застежками на ремешках. Я открыл ее и принялся переворачивать пергаментные листы: они были сплошь исписаны именами. И я знал во сне, что в этой книге записаны имена всех умерших людей. Я листал и листал, добрался почти до самого конца и уже обрадовался, что плотогон жив. Но потом увидел его имя: Маган из Виньялондэ, сын Нарду… - Альв тяжело вздохнул. - А утром, когда я вернулся в город, я узнал, что его тело нашли в тростниках выше по течению. Они помолчали. — Это тоже может быть совпадением… — пробормотал наконец Арундэль. — А Книга Мертвых… она совсем не похожа на то, о чем говорил твой дед. Альв почесал голову. — Это да… Но я думаю, это потому, что дед не умел грамоте. В смысле, у народа холмов есть только черты и резы, а грамоты нет.