Тень Востока

4 мая 2160 года Арундэль открыл глаза и увидел свет: золотистый луч, прошедший через щель, висел перед ним, словно искрящаяся завеса, сотканная из танца пылинок. Это было такое чудесное зрелище, что некоторое время молодой человек лежал, ни о чем не думая, и только глядел на солнечный свет. Арундэль не вспоминал о том, что осталось позади. Но он знал, что эта тяжелая ноша недалеко, и оттого смотрел на луч, прорезавший пыльный сумрак, как на чудо. Он не знал, чем заслужил такую награду: вынырнуть из колодца наполненной жутью ночи и увидеть свет дня. Потом его взгляд проник сквозь мерцающий занавес, и Арундэль увидел беленую стену и потолок… нет, не потолок, а крышу изнутри — связанные вместе пучки какой-то травы с узкими листьями. Крыша была совсем рядом, казалось, он мог достать ее протяни только руку. Арундэль так и поступил. Он поднял руку… и окончательно проснулся: предплечье отозвалось болью, и он увидел в разорванном рукаве перевязку, покрытую темно-красными пятнами. Рукав тоже весь был в засохшей крови. Арундэль осторожно опустил раненую руку, а потом, опираясь о левую руку, так же осторожно сел и огляделся. Он находился в домике, таком крохотном, что еле мог вытянуться в полный рост. Неровные глинобитные стены были побелены известью, а земляной пол оставлен как есть. Солнечный луч падал сквозь неплотно прикрытые ставни на единственном маленьком, под стать домику, оконце, под которым стоял простой сундук темного дерева, а ближе к входу над открытым очагом — неглубокой ямой, выложенной по краю булыжниками, — лениво тянулась струйка дыма, пахнущего непривычно и остро. Сидел Арундэль на охапке той же жесткой травы, которая пошла на крышу, на тонком шерстяном одеяле. Все здесь было какое-то маленькое, едва ли не игрушечное, даже одеяло было слишком коротким. Можно подумать, будто оказался в домике вроде тех, что в детстве строил с друзьями и двоюродными-троюродными братьями. Только они обычно делали стены и крышу из веток, которые переплетали соломой: прабабушка нарочно велела оставлять для мальчишек обрезанные яблоневые ветви, чтобы они не вздумали ломать живые. Слева донесся стон. Арундэль вздрогнул и повернулся: то, что он принял за ворох тряпья и травы, было лежащим человеком, который, откинув с головы тряпку, оказался следопытом. Но Арундэль узнал его лишь по растрепанным рыжим волосам: пол-лица следопыта скрывала неаккуратная повязка, покрытая темно-красными пятнами. У Арундэля сжалось сердце: он вспомнил залитое кровью лицо Альва в свете факелов. Однако единственный видимый глаз следопыта, в красных точках кровоизлияний, взирал на Арундэля с такой скорбью, что ему тут же захотелось рассмеяться: «Мы живы! Живы!» — Мы где? — сипло спросил Альв. — Думаю, в деревне под Лысой горой. Людям, которые нас отбили, больше неоткуда было взяться. — Люди? Что за люди? Арундэль нахмурился: все, происходившее после сражения с волками, помнилось ему смутно, словно сон. — Это были харадрим, верхом и с факелами… — и тут он сообразил: — Конечно, нас спас тот самый конный отряд, который снова поднялся на вершину Лысой горы — на наше счастье! — Сколько их было, какое у них было оружие? — продолжал допытываться следопыт. Арундэль потер лоб здоровой рукой. — Н-не скажу… А ты сам совсем ничего не помнишь? — После того, как меня придавило волками, — ничего, — сказал Альв, и Арундэль почему-то расстроился. Следопыт снова застонал и, выпростав руку из-под тряпки, которая, как теперь понял Арундэль, была его плащом, только изодранным и выпачканным до неузнаваемости, принялся ощупывать повязку. — Сильно болит? — сочувственно спросил Арундэль. — Самое главное, глаз цел, остальное заживет. Только какой дрянью они смазали раны? Зудит и чешется страшно, — Альв поморщился и облизнул сухие губы. — Дай мне попить, пожалуйста. Оглядевшись, Арундэль, заметил за очагом, у грубо сколоченной двери, небольшой кувшин. Следопыт с трудом сел, придерживая голову рукой, и Арундэль помог ему напиться. Выпив половину, Альв оттолкнул кувшин по направлению к спутнику. — Пей, ты ранен, — сказал Арундэль, хотя при виде воды на него тоже напала жажда. — А ты нет, — и Альв впихнул кувшин ему в руки. — Попали мы из огня… если не в полымя, то на сковородку, — вздохнул следопыт, пока Арундэль жадно допивал воду. — Отчего же? — удивился Арундэль. — Нас спасли и перевязали, позаботились о нас. — Где твоя фибула? — вдруг спросил Альв. — Причем… — начал было Арундэль, но понял, что фибула, которой скреплялся ворот его шелковой рубашки, и в самом деле куда-то делась. Он охнул: серебряную застежку, изображавшую побег белокудренника, их семейный знак, сделал ему на совершеннолетие Анардиль, средний брат. — Наверное, потерял ночью, — огорчился Арундэль. — А Миссэлинквэ где? — спросил следопыт. — Его-то ты потерять не мог? Арундэль схватился за бок — и понял, что андамакиль исчез. Он стремительно огляделся, отбросил в сторону одеяло, перерыл траву… Меча нигде не было — как и мешка. И еще у него пропали оружейный ремень и поясная сумка, в которой он носил кошелек, гребень и прочие мелочи. Альв, тоже лишившийся вещевого мешка, поясной сумы и оружия, ощупывал голенище сапога: — Хорошо хоть, обувь не сняли и письмо на месте… — Я понимаю, кошелек… — сказал расстроенный Арундэль, — но зачем вещи забирать? Кошелек я бы и сам отдал с радостью. Следопыт уставился на него удивленным глазом. — Ты что? Нас вообще-то в плен взяли. Небось, лазутчиками сочли… — он вздохнул и добавил: — Что, конечно, разумно: каким еще ветром двух нумэнорцев могло занести в эту глухомань… Тут заскрипела, открываясь, дверь, и на пороге появился харадец, каких Арундэлю видеть еще не доводилось, — по крайней мере, при свете дня. Поверх длинной ярко-красной одежды с разрезом для верховой езды, украшенной черным по подолу и рукавам, на нем был надет доспех, набранный из небольших бронзовых щитков, или пластин. Доспех защищал грудь и спускался до бедер, но оставлял свободными плечи и руки, которые выше локтей были перехвачены широкими золотыми браслетами. На поясе, с которого свисало множество ремешков, усаженных чеканными золотыми бляшками, висел в черных лаковых ножнах длинный чуть изогнутый клинок. Голову воина покрывал алый платок с золотой каймой, перехваченный тесемкой, а на шее красовалось странное ожерелье: сделанное из крашеной в пурпур кожи, оно было украшено золотой бляшкой с кольцом, однако на вид больше всего походило на собачий ошейник. Арундэль, залюбовавшийся всей этой варварской роскошью, опамятовался, лишь когда солдат, поклонившись, жестом указал наружу: дескать, выходите. Арундэль поднялся, едва не пробив головой крышу, и подал здоровую руку спутнику. В дверях нумэнорцам пришлось наклониться еще сильнее, чтобы не снести низкую притолоку. Выбравшись наружу, они оказались на улочке, точнее на убитом и утоптанном пространстве между двумя рядами таких же маленьких беленых и крытых травой хижин, как и та, в которой они пришли в себя. Пахло навозом и дымом, где-то залаяла собака. Прямо над Арундэлем нависала Лысая гора с ее венцом светло-серых скал. Высокое уже солнце светило в правую лопатку: значит, они и в самом деле находились по другую сторону горы, в том самом селении, куда так стремилась ночная гостья. Вспомнив о ней, Арундэль вздрогнул. Альв дернул его за рукав. Арундэль оглянулся и увидел, что неподалеку стоят несколько воинов-харадрим, разодетых столь же великолепно, что и первый. Молодому человеку показалось, что они смотрят на него с опаской. Арундэль кивнул им, и харадрим сделали такое движение, будто хотели спрятаться от него за спиной друг у друга. Следопыт обратился к харадрим на их языке, но вместо ответа первый воин, видимо, провожатый, указал на западный конец улицы то ли просительным, то ли испуганным жестом, как бы говоря «пожалуйста, давайте, вы туда пойдете». — Можно, я обопрусь о твое плечо? — спросил Альв. — Конечно. Нумэнорцы тронулись в путь, и за ними последовали харадрим: то ли стража, то ли почетная охрана Шли они медленно, потому что Альв сильно хромал. Арундэль и сам чувствовал себя незавидно: дали о себе знать все полученные накануне ушибы, синяки и ссадины. Правая рука как будто налилась свинцом. — Тебе очень плохо? — вполголоса спросил Арундэль у своего спутника, чувствуя, как тот тяжело опирается о его плечо. — Нет, я по большей части притворяюсь, — тоже вполголоса ответил следопыт. — Опять же, время потянуть. Ты не знаешь, откуда эти харадрим и кто они? — Боюсь, что нет… Но явно не разбойники. — Понятно, что военный отряд. Вопрос, что это за отряд. Арундэль пожал плечами. — Из Полуденного царства, надо думать. — Не верится мне, что в Полуденном царстве все солдаты вот так золотом увешаны с головы до пят… — Альв вздохнул: — Я к тому, что очень эти ребятки похожи на дружину могучего властителя… Худо-бедно нумэнорцы доковыляли до западной околицы деревни. За ней лежал зеленый луг, на котором паслись оседланные вороные кони, привязанные к редким деревцам и воткнутым в землю копьям. Здесь же, словно алые маки в траве, сидели и стояли солдаты-харадрим: кто занимался своими делами, кто глазел на нумэнорцев. — Ага, их, значит, под четыре десятка будет… — произнес следопыт, оглядев луг. — Ну хоть Рамхади они в любом случае не страшны, и на том спасибо. На копьях развевались значки: на желтом поле пурпурный пес в золотом ошейнике — таком же, как ожерелья-ошейники у солдат. — Альв, ты был прав, это и впрямь Черная стража короля Хамула, — сказал Арундэль. — Это знак короля? — Да, потому что его имя означает «пес» на языке истерлингов. — Тогда похоже на то, что мы попали не на сковороду, а в полымя…— хмуро произнес Альв, когда, повинуясь жесту провожатого, нумэнорцы повернули налево, к небольшой рощице, рядом с которой возвышался холщовый навес, окруженный стражей. — Почему? — Очень может быть, что Черная стража приехала сюда на встречу с тем отрядом, который перебили порубежники. По времени получается. — Но Альв, ты же сам сказал, что тот отряд ехал к ручью Рамхади! — удивился Арундэль. — Это, видишь ли, на самом деле неизвестно. Порубежники сообщили, что чужаки едут на юго-запад, господин Эгнор решил, что в Рамхади. А с тем же успехом могли и сюда… Рядом с холщовым навесом стоял солдат с копьем, с которого свисал ало-серый значок. Он развернулся под порывом ветра, и нумэнорцы увидели на нем звериную морду с большими заостренными ушами. «Не собачья и не волчья», — решил Арундэль, умудренный новым жизненным опытом. Под навесом было выстроено нечто вроде кресла, или даже трона: высокое сидение с ведущими к нему ступеньками. Впрочем, сколочено это сооружение было на скорую руку из жердей. Харадец, восседавший на «троне», поднялся при виде нумэнорцев. Он был выше ростом и одет еще богаче, чем солдаты: широкие золотые браслеты охватывали запястья на манер наручей, с плеч ниспадал роскошный алый плащ, а длинные пряди черных, как смоль, волос были перевиты золотыми шнурами. Выглядел он как человек на пороге зрелости. — Я думаю, начать с изъявления благодарности за наше спасение будет уместно в любом случае, — вполголоса произнес Арундэль. Следопыт кивнул, но не успел открыть рот, как харадец вскинул руку и ткнул пальцем в Арундэля. И что-то спросил громким и грубым голосом, словно пролаял. Арундэль взглянул на Альва, тот хмурил единственную видимую бровь: — Я не совсем понял, наречие, на котором он говорит, отличается от умбарского… — и сам произнес несколько слов по-харадски с вопросительной интонацией. Человек с золотыми браслетами нахмурился, но ответил, и они со следопытом обменялись несколькими фразами, видимо, найдя общий язык. Арундэль сначала уловил только «да» и «нет», но, когда харадец повторил свою первую фразу, Арундэль узнал слова, с которыми ночью к нему обращались солдаты-харадрим, и прикоснулся к плечу своего спутника: — Что он спрашивает? — Да не по делу: домогается знать, точно ли ты мастер мечей. — Мастер мечей — это «темун асмерат»? — Да… — удивился следопыт. — Только произносится «тхемун». — Меня так называли вчера его люди, — пояснил Арундэль и повернулся к командиру харадского отряда. — Укемма, авэй тхемун асмерат, — произнес он, радуясь возможности сказать по-харадски хоть что-то осмысленное: «я являюсь мастером мечей». Не всякому удается произвести такое впечатление первой же фразой на чужом языке: по солдатам пробежал испуганный шепоток, они отшатнулись от нумэнорцев, а командир отряда, помедлив мгновение, прижал обе руки к груди и так низко поклонился Арундэлю, что его длинные черные волосы задели носки сапог. Выпрямился, произнес длинную фразу и снова склонился в низком поклоне. — Что он сказал? — спросил удивленный Арундэль. — Э… он говорит… что он… слуга Хамула, государя Золотого города… — заговорил растерянный Альв, — приветствует тебя, мастера мечей, что привез подарок от… от владыки горящего забрала… — Владыки чего? — спросил ошеломленный Арундэль. — Горящего забрала… так и сказал… Арундэль и следопыт уставились друг на друга в полном недоумении. Харадец, выпрямившись, переводил взгляд с одного нумэнорца на другого, и в его черных глазах мелькнуло подозрение. — Это какое-то недоразумение, — проговорил Арундэль. — А, — и голубой глаз следопыта изменил выражение. — Я сообразил. Ты зря сказал, что ты мастер мечей. Арундэль нахмурился: — Ты полагаешь, «мастер мечей» — преувеличение на мой счет? — Нет. Просто «тхемун асмерат» — это «мастер мечей» не в смысле «искусный фехтовальщик», а в смысле «искусный кузнец». — О… — несколько смущенный, Арундэль повернулся к командиру отряда и произнес: — Авэй ахем тхемун асмерат. И услышал, как следопыт с досадой втянул воздух сквозь зубы. — Что не так? — спросил Арундэль не без раздражения. — Ты что, не понимаешь? У южан была здесь назначена встреча с Мастером Мечей. Которого, по всей видимости, порубежники спровадили на тот свет вместе с его отрядом! Так что лучше бы ты продолжал самозванствовать, раз уж начал, мы бы целее были! Тем временем харадец, который, смотрел на нумэнорцев, темнея лицом, сел обратно на свой трон и что-то прорычал. — Ну вот, он спрашивает, кто мы такие и что здесь делаем, причем весьма невежливо… — вздохнул следопыт. — Я сам буду с ним толковать, а ты молчи и ради Валар больше ничего от себя не вставляй! И следопыт обратился к командиру отряда по-харадски, громко и уверенно. Когда он умолк, солдаты вокруг оживились, послышались радостные восклицания. — Я поблагодарил всех за наше спасение, попросил принять в дар наши деньги и разделить их между солдатами, — вполголоса пояснил Альв своему спутнику. — Сейчас скажу, что наместник будет рад в сто крат богаче вознаградить почтенного слугу короля Хамула за спасение жизни своего родича. Арундэль молча кивнул. Командир отряда обвел своих людей тяжелым взглядом, и ликование стихло. Следопыт снова заговорил, и Арундэль действительно уловил слова «Умбар» и «Рингор». Харадец рассмеялся. Этот отрывистый хриплый смех еще сильнее походил на лай, и в нем Арундэль без труда уловил глумливую нотку, напомнившую ему издевательский вой волков. Досмеявшись, харадец что-то сказал Альву и приложил к сердцу сжатую в кулак руку, словно давал клятву или обещание. Следопыт с понурым видом повернулся к спутнику. — Он говорит, что мы его пленники и он дает слово воина отпустить нас, получив назначенный выкуп… — произнес Альв. — Так что все хорошо! — Чего же тут хорошего? — не выдержал Арундэль. — Что мы, для начала, останемся в живых: за мертвецов обычно выкупа не требуют, веско ответил Альв. Арундэль снова прикусил язык, а следопыт ответил командиру. Тот, выслушав, махнул рукой и что-то рявкнул своим людям. Солдаты тут же завели нумэнорцам руки за спину и принялись деловито и крепко связывать им локти. Арундэль заметил, как морщится следопыт, — и понадеялся, что от притворной досады, а не от боли. — Я заплачу выкуп за нас обоих, — произнес Арундэль, надеясь уложиться в деньги, которые дали ему с собой родители. — Да меня казна выкупит… — Альв вздохнул. — Буду единственным из ныне живущих следопытов, кто побывал в плену, причем не один раз, а два… Тем временем командиру отряда подали какой-то сверток. Когда солдаты закончили вязать руки пленникам, тот развернул материю, и Альв и Арундэль увидели вещь, про которую успели напрочь позабыть. Даже в тени навеса кроваво-красные самоцветы, казалось, рассыпали искры, грозя пожаром затоптанной траве, а золото горело так, что чудилось, будто рукоять зеркального меча вот-вот вспыхнет настоящим пламенем. Нумэнорцы переглянулись. Арундэль увидел, как вытянулось лицо Альва, должно быть, отражая его собственное лицо. Командир отряда усмехнулся и что-то произнес. — Он говорит, что теперь мы обсудим ваш выкуп… — перевел растерянный следопыт. Харадец поднялся, сошел со своего возвышения, остановился в нескольких шагах перед пленниками и задал какой-то вопрос. Теперь он говорил не так злобно, но Арундэлю стало тревожно. — Спрашивает, что это такое и где мы это взяли… — произнес Альв, по-прежнему растеряно. Арундэль уставился на золотую рукоять, как на змею. Следопыт заговорил по-харадски, но даже для его спутника ответ прозвучал неубедительно: как слова ребенка, который говорит, что сделал уроки, но не помнит правил умножения и деления. Харадец в ответ бросил что-то резкое. Альв вдруг сделался бледен и дернул плечами, словно позабыв, что у него связаны руки. Арундэлю стало страшно, и он вдруг услышал голос своего спутника так, как будто оказался у него в голове. Нет, он продолжал слышать следопыта ушами и не понимать его, но слушая изнутри, он понимал каждое слово чужого наречия: — Говорю тебе: это не твое дело! Ты имеешь право лишь на выкуп, а права требовать ответы на вопросы у тебя нет! Человек с золотыми браслетами хрипло рассмеялся, а потом ответил следопыту. И Арундэль понял, изнутри следопытовой головы, и эту речь, — хотя и с небольшой задержкой, вдобавок отдельные слова словно терялись вдали: — Разве я говорил, какой выкуп возьму с вас? Знай, человек моря: ваш выкуп — это… где вы взяли эту рукоять и какая участь постигла хозяина меча. И этот выкуп я с вас возьму, даже если мне придется вас пытать. У Арундэля перехватило дух, да так, что он выпустил нить понимания, и голос следопыта, понятный Арундэлю, смолк. Но слова «Умбар», «Рингор» и «король Нумэнора» говорили сами за себя. Однако харадец пренебрежительно перебил Альва, и, должно быть, желание понять его слова помогло Арундэлю. — О чем правитель Умбара не узнает, то не станет песчинкой в его глазу и червем в его яблоке. Нет и не будет у вас другого выбора, кроме выбора между смертью быстрой и медленной, между смертью, приличной воину, — и смертью визжащей от боли свиньи. Он взмахнул рукой, его люди расступились, и нумэнорцы увидели кучу дров, рядом с которой бил кресалом по кремню солдат. — Ты же дал слово, что отпустишь нас! — воскликнул Альв. Харадец улыбнулся. — И сдержу его: я узнаю от вас то, что мне нужно, — и отпущу вас. Из жизни. Следопыт облизнул губы, на его лице появилось отчаянное выражение. — На самом деле мы разведчики большого отряда, который стоит неподалеку. Нас уже хватились и ищут. Ты не сможешь ни уйти, ни сохранить свое злодеяние в тайне! Харадец усмехнулся. — И впрямь, морской народ держит всех прочих за глупцов. Неужели ты думаешь, будто у меня нет своих лазутчиков? И я не знаю, что ваше войско стоит у брода Рамхади — в дне даже вашего пешего хода? А если вдруг кто появится… что ж, мы расскажем, что вы погибли в схватке с волками и нам оставалось только предать ваши тела огню, дабы почтить вашу доблесть. И командир харадрим с издевкой развел руками. — Эй, люди! — вдруг крикнул следопыт во весь голос. — Всякий, кто принесет вести о нас, получит десять… Харадец ударил его золотой рукоятью по перевязанному виску. Приставив к горлу мечи, нумэнорцев заставили опуститься на колени у костра, а потом, связав им ноги в лодыжках, концом этой же веревки перетянули запястья: не встать. Позади каждого пленника стояло по солдату с обнаженным клинком. Огонь уже разгорелся. Ветер все время менялся, и, когда он нес дым в лицо пленникам, Альв начинал хрипло кашлять, едва не падая. Арундэль видел, как из-под его повязки течет струйка крови. Следопыт время от времени вытирал ее о плечо. — Что я за телок… — с горечью произнес Альв, — сам горло под нож подставил. Теперь-то понятно, что Шакал с самого начала не собирался нас отпускать. А обещание свое дал только затем, чтобы мы дали связать себе руки. И только после этого показал золотого дракона… Следопыт глухо закашлялся. — Может, он просто пугает нас пыткой? — спросил Арундэль, не веря в это сам. — Торгуется за большой выкуп? Альв пожал плечом. — Я обещал за тебя царский выкуп. Если б он мне не поверил… — следопыт вздохнул. — Нет, дело в другом: мы проникли в слишком важную и опасную тайну. Этот Мастер Мечей, кто бы он ни был, положил три десятка чужих и своих только затем, чтобы скрыть направление и цель своей поездки. Так неужели Шакал оставит в живых свидетелей из морского народа, проведавших, что у Хамула завелся союзник, который накоротке с нечистой силой и шлет ему волшебные подарки? Свидетелей, от которых вдобавок можно без хлопот и безопасно избавиться? Единственное, Шакалу охота знать, что случилось с посланцем и мечом — вот он и продлил нам жизнь… на время пытки. — И это сойдет ему с рук? — Очень может быть, — горько произнес следопыт. — Тела наши он велит сжечь или выбросить в какой-нибудь глухой овраг. Здешних поселян он держит в хижинах не просто так: они нас не видели и не узнают, что тут случилось. Наши когда еще хватятся и начнут поиски, а если Шакал догадается прибрать наши вещи… Может статься, никто никогда не узнает, какую смерть мы приняли и где лежат наши кости. У Арундэля сжалось горло при мысли о матери: каково ей будет узнать, что сын пропал без вести всего через месяц в Средиземье… В деревне завыла собака, но вой резко оборвался. — Скажи, — заговорил Арундэль, — слово «тхемун» может означать женщину, мастерицу? Альв покосился на него из-под сползшей повязки. — Нет. Это слово мужского рода. Шакал точно ждал мужчину, а не женщину: искусного мастера с волшебным мечом, которого его люди ездили встречать на вершину Лысой горы. И за которого они приняли тебя, с твоим эльфийским клинком. — Но послушай, ведь это означает, что они ждали нумэнорца! Как это возможно? — Не знаю. Но есть и косвенное подтверждение, что Шакал ждал человека из нашего народа. — Какое же? — Это его седалище — ты заметил, что, когда он стоял на приступочке, он чуть-чуть возвышался над тобой? А сколотили этот насест не сегодня: «зеленые» жерди успели подсохнуть. Шакал собирался почтительно стоять во время разговора с Мастером Мечей — как он стоял, пока думал, что ты и есть «тхемун асмерат», — но не собирался уступать ему в росте. Сильный порыв ветра бросил пленникам в лицо пламя, которое едва не спалило им брови и ресницы. Альв глотнул дыма и надсадно закашлялся. — Такой мелкий человечишка… — просипел он. — Не видать нам от него пощады… — Скажи ему все, — тихо произнес Арундэль, чувствуя на лице жар огня. — Он убьет нас в любом случае, — следопыт покачал головой. — Даже если значки отряда Малаха появятся за околицей прямо сейчас. Даже если я все ему расскажу. Потому что мы живые для него куда опаснее, чем мертвые. Понимаешь? — Да… — тихо отозвался Арундэль. — Но пусть он хотя бы не мучает тебя. Думаю, никому не будет вреда, если ты расскажешь ему про ночную гостью. Следопыт мотнул растрепанным рыжим хвостом. — Нет. Он наш враг, и он хочет что-то узнать от меня. Значит, он этого не узнает. Я солдат, а это война. Альв посмотрел на своего спутника. — Если он возьмется пытать тебя, я, конечно, скажу. Арундэль почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. — Ты… ты так обо мне думаешь? Что я трясусь над собственной шкурой? — Нет. Просто это не твоя война. — Не моя? — Да. Я на службе, а ты нет. Я должен заботиться о тебе и защищать. — Я не хочу никаких поблажек, — произнес Арундэль сквозь зубы. — Я требую, чтобы ты не говорил из-за меня того, чего не сказал бы сам! — Ты просто не знаешь, что это такое, — возразил следопыт. — Столько боли и… и люди, которым доставляет удовольствие мучить других людей. — А ты знаешь! — А я знаю, — сказал следопыт. — Со мной такое уже было. Арундэль повернулся к нему, насколько позволяли руки, связанные за спиной в локтях и запястьях. Альвион неотрывно смотрел на него своим единственным глазом, красным от крови и слезящимся от дыма. — Это было, когда я первый раз попал в плен. К гватуирим — это народ, который живет к юго-востоку от Мглистых гор. Они собирались принести меня в жертву, а у них это долгая песня. Так что я знаю. — Прости… — прошептал Арундэль. — Не за что. Следопыт вздохнул: — На самом деле, я попробую раздразнить Шакала, чтобы он меня прикончил. А без толмача ему от тебя толку не будет, так что, может, он не станет тебя мучить, просто убьет. — Очень разумно… — пробормотал Арундэль, пораженный этим расчетом, сколь убийственным, столь трезвым. Пленники помолчали. Несмотря на треск огня, было слышно, как в роще шумит молодой листвой ветер и перекликаются птицы. — Чего они ждут? — спросил Арундэль. Он уже не чувствовал связанных рук. — Хотят угольев нажечь. Любят здесь огонь: поклоняются огню, пытают огнем… Они снова умолкли. Арундэль подумал, что похож на человека, у которого был большой кувшин с редким вином: но кувшин разбился, все вино ушло в землю, и лишь в одном-единственном черепке уцелело несколько драгоценных капель. Так и у него, человека, перед которым, как бескрайний океан, лежали четыре сотни лет жизни, наследие Эльроса Тар-Миньятура, осталось всего несколько часов, если не минут… — Послушай, Альв… я хочу спросить у тебя одну вещь, — медленно заговорил Арундэль, — как, по-твоему, лучше всего, правильнее всего было бы поступить в наших обстоятельствах? — В каком смысле «правильнее»? — Вообще. По большому счету. Следопыт пожал окровавленным плечом. — Правильнее всего было бы помешать этим людям творить зло. — А как этого можно было бы добиться? — Было бы лучше всего, если бы обо всем этом безобразии узнали в Умбаре. Хотя бы о том, что мы не просто сгинули в нетях. Но какой смысл, мы же совершенно беспомощны. — Может быть, есть что-то, что мы можем сделать? Хоть что-то? Хотя бы попытаться? Следопыт поразмыслил. — Наверное, можно было бы… — он сморщился. — Нет, не пойдет. — Но если это правильно… Альв повернул к собеседнику посеревшее от копоти лицо. — Можно потянуть время. Позволив Шакалу вволю пытать нас. Арундэль похолодел. Следопыт отвернулся и теперь глядел в раскаленное нутро костра. — Правильно… — он вздохнул. — В общем, да, правильно: чем дольше все это тянется, тем скорее произойдет что-нибудь непредвиденное… Если не люди Малаха, то какие-нибудь путники… или деревенским надоест сидеть взаперти и станет любопытно, что тут творится… Пожалуй, овчинка сто́ит выделки. Альвион снова взглянул на Арундэля: — Я, видишь ли, больше всего боюсь остаться калекой, увечным. А сейчас это неважно. Так что да, можно попробовать. Арундэль сглотнул. — А нет ли какого-нибудь другого способа потянуть время? — Какого? Умолять Шакала о пощаде? — следопыт хмыкнул. — Рассказать правду? Так он быстрее нас прикончит и уберется восвояси. Арундэль напряженно задумался. — Шакал не поверит, если рассказать ему правду… — произнес он, — В такое никто в здравом уме и твердой памяти не поверит. Вдобавок Шакал ждал не ночную гостью, а кого-то другого… — А толку? Он просто будет пытать дальше, добиваясь правды, в которую может поверить. То же самое выходит. — Нет, не то же самое... ведь у нас есть доказательства: там, у костра, помимо мертвого тела остались ножны волшебного меча… Да! Смотри: когда он начнет пытку, ты быстро сдаешься, рассказываешь ему правду, в подтверждение своих слов предлагаешь показать место… Глаз следопыта вспыхнул, словно отражая пламя костра. — А по дороге сбегу! Или доберусь до обломков моего ножа! И потом вернусь за тобой! — И отправишься в Инлам, к людям Малаха. — Я тебя не брошу! — Лучше все-таки в Инлам, — терпеливо сказал Арундэль. — А я тем временем тоже попытаюсь бежать. — Попроси пить, разбей кувшин, осколок спрячь и перетри им веревку, — быстро заговорил следопыт. — Потом притворись, будто потерял сознание, а когда солдат наклонится над тобой, выдерни у него из ножен кинжал и бей снизу в живот. Еще можно… Но тут солдаты, стоявшие у костра, расступились, и нумэнорцы увидели, что к ним неторопливо приближается командир харадского отряда: его алый плащ бился на ветру, словно пламя. Альв прочистил горло и громко заговорил по-харадски. При первых звуках чужой речи Арундэль сделал уже привычное ему движение — на сей раз это было не труднее, чем нырнуть на теплом мелководье, — и оказался в следопытовой голове. — Слуга государя Золотого города, я готов без утайки поведать тебе о том, что было между нами и тем, кто нес волшебный меч с золотой рукоятью. Харадец только вскользь глянул на Альва и сделал знак своим людям — указав на Арундэля. Крепкие руки тотчас подхватили Арундэля под мышки, и, не развязывая, поволокли вокруг костра. — Эй, ты что, не слышишь? — крикнул следопыт. — Оставь его в покое! Ты хотел знать правду — я готов все тебе рассказать! Не обращая внимания на Альва, харадец приказал своим людям: — Привяжите этого к кольям. Если Арундэль думал воспользоваться случаем, чтобы освободиться, то его надежды не оправдались: руки и ноги онемели от пут. И через несколько минут его, беспомощного, растянули на прочных веревках между четырьмя вбитыми в землю кольями — такими крепкими, что каждый мог удержать и быка. Харадец стоял над Арундэлем, словно охотник над добычей: ветер хлопал его плащом над самым лицом пленника. — Не трогай его! — надрывался Альв. — Он все равно не знает твоего языка и ничего не может тебе сказать! Зачем ты это делаешь?! — Ты сказал, твой спутник в родстве с королем Острова Соленых Вод, — заговорил харадец, неторопливо натягивая кожаные перчатки. — Короли же ваши, как я слышал, похваляются родством не только с белыми демонами, но и с самими богами. Вот мне и стало любопытно: в самом ли деле у потомка богов кровь такая же красная, как у простых смертных? Ему подали глиняное блюдо. Харадец зачерпнул им из костра пылающие угли, выпрямился, высоко поднял блюдо над огнем и медленно наклонил его, так что черно-алые уголья с треском посыпались обратно, только шлейф дыма и пепла уносило ветром. И человек с золотыми браслетами усмехнулся, глядя на Арундэля сверху вниз: — И я уже вижу, что им, как обычным людям, ведом страх. Но тут следопыт издал такой визг, или вопль, или вой, что у Арундэля кровь застыла в жилах, как будто он не лежал в шаге от огня. — Проклятие моего дня, моей жизни и моих семерых предков на тебя! Так говорю я, король Железного дома, имеющий власть проклинать словом тьмы и огня! Немочь на теле твоем, камень на каирне твоем, нож короля на горле твоем! И снова, уже не на совершенно незнакомом языке, а на харадском: — Насылаю на тебя порчу трижды, семижды, девятижды! Крепко мое слово, ибо я чародей, заклинающий пламенем и мраком! Проказа, порази тебя, преисподняя, поглоти тебя, король, перережь тебе горло! Глиняное блюдо выпало из одетых в перчатки рук и раскололось о землю у самой головы Арундэля. — Холодное железо тебе меж головой и плечами, колдун… — прошептал харадец и потянул из лаковых ножен изогнутый клинок. — Довольно! — воскликнул незнакомый голос на адунайском. И тут же на харадском: — Остановись, о десница Сына Зари, устой Полуденного царства, щит Золотого города! Разве подобает благородному мужу поднимать руку на пленников? Отринь свой гнев, удержи свой меч, яви великодушие! Нет достоинства в победе над безоружными, нет заслуги в победе над ранеными, нет славы в победе над беспомощными! Арундэль изо всей силы потянул на себя руки, приподнял голову — и увидел сквозь марево костра всадника, укутанного в плащ. Всадник сбросил капюшон, явив седые волосы до плеч, бледное морщинистое лицо и выцветшие от старости глаза. Это был нумэнорец. — Вели освободить этих юношей, перевязать их раны и дать им пищи и воды ради подкрепления их сил! — продолжал он. — Не сказал ли поэт, что милосердие — доля сильного, а месть — удел слабого? Отвори врата своего слуха для моих речей! — О мудрый, ты сказал — и я повинуюсь. И командир харадского отряда склонился перед нумэнорцем в низком поклоне.