Тень Востока

То, что происходило после этого, походило на чудо или на волшебный сон: сначала Альва и Арундэля развязали, усадили на брошенные на землю седла и дали напиться. Потом солдат-харадец под присмотром господина Сафтанхора — так представился спаситель — аккуратно наложил свежую повязку на голову следопыта, обрезав пряди волос у раны и смыв с лица и шеи засохшую кровь и копоть. Арундэлю тем временем тоже принесли умыться и даже дали полотенце. После этого дошла очередь и до его руки: повязка на предплечье насквозь пропиталась кровью, и, когда ее сняли, выяснилось, что рана открылась. Руку перевязали заново и подвесили в тряпичной подвеске на шею. Шакал пропал с глаз долой, однако харадрим повиновались каждому слову и жесту Сафтанхора с величайшей готовностью и услужливостью. Но Арундэль приметил, что нумэнорцев по-прежнему окружает цепь неподвижных солдат, не спускающих с них глаз. — Господин Сафтанхор, позвольте… — начал было следопыт, но благодетель покачал головой. — Покамест мы не останемся втроем, нам лучше хранить молчание, — Сафтанхор говорил по-адунайски несколько на старинный манер, под стать своему преклонному возрасту. — Пойдемте в деревню: там мы сможем затвориться в хижине. Вы отдохнете, и мы побеседуем без чужого пригляда. Я распорядился, чтобы еду принесли туда. Молодые люди повиновались, и спаситель повел их в обратно в деревню. По дороге он накинул глубокий капюшон и закутался в черный плащ, больше подходящий для студеного января, нежели для харадского мая: из толстой шерсти, едва ли не подбитый мехом. Впрочем, и в самом деле сделалось зябко: поднявшийся ветер нагнал облака. Продрогший Арундэль с усталым удивлением понял, что солнце успело пройти половину пути от полудня к закату. В деревне солдат-харадец, низко поклонившись, почтительно указал Сафтанхору на самый большой дом; и, проходя в дверь темного дерева, украшенную незатейливой резьбой, нумэнорцам не пришлось сильно наклоняться. Здесь царил сумрак: оба окошка были прикрыты ставнями. Сафтанхор уселся на невысокую скамеечку и снял с головы капюшон. Его до полупрозрачности бледное лицо и длинные волосы, выбеленные старостью, казалось, слегка светились в полутьме. Не успели Альв и Арундэль со вздохом облегчения опуститься на большие кожаные подушки, брошенные на устланный циновками пол, как дверь отворилась и вошли двое солдат: один с дымящимся котелком, другой — с парой кувшинов. Запахло горячей едой, и Арундэль вспомнил, что со вчерашнего вечера у него не было во рту, как говаривала бабушка Акайрис, «ори́нкэ йо ми́нкэ» (квэнья "зернышко с крошечкой") . — Милости прошу откушать! Не взыщите, что не могу разделить с вами трапезу: здоровье не позволяет часто иметь дело со здешней стряпней, — сказал Сафтанхор, когда котелок и кувшины поставили перед молодыми людьми. Арундэль со следопытом буквально накинулись на баранину с репой, очень быстро уговорив средних размеров котелок. Кушанье, однако, было приготовлено с таким количеством пряностей, что даже Альв время от времени отворачивался и, приоткрыв рот, махал перед ним рукой, как делают люди, съевшее что-то слишком горячее. Кувшины с водой и с просяным пивом уже опустели, но во рту по-прежнему горело. «Неудивительно, что пожилой человек отказался от такой острой пищи», — подумал Арундэль, откладывая ложку. — Господин Сафтанхор, — заговорил он, выпрямляясь, — позвольте поблагодарить вас за наше спасение. Я и мой спутник в неоплатном долгу у вас. Моя семья… простите, я не назвался. Я Арундэль из Ромэнны. Сафтанхор устремил на него не по-стариковски острый взгляд: — Вы, часом, не в родстве с адмиралом Военного флота Айрэндилем, сыном Арундэля Охтасамно? — Я его внук. Только вэаки́рьятур теперь отец, господин Элэндиль. — И давно вы обретаетесь в Срединных землях, мой юный господин? — Чуть больше месяца, — Арундэль чуть улыбнулся. — И уже попал в историю… — Извините, что перебиваю, — решительно встрял следопыт, — но дело не терпит отлагательства. Я Нимрихиль из Виньялондэ, следопыт королевской службы, приписан к Умбарскому гарнизону. Господин мой Сафтанхор, мы с Арундэлем по-прежнему в серьезной опасности — и вы вместе с нами. Этот человек, харадец, собирался пытать нас и убить из-за того, что мы случайно проникли в его тайну. Он может обойтись так и с вами, чтобы сохранить в секрете нашу гибель и делишки своего короля. Мы должны немедленно что-то предпринять. Сафтанхор взмахнул иссохшей бледной рукой. — Этот человек обязан мне жизнью: несколько лет тому назад я излечил его от раны, смертельной для младшего. Я много странствовал по здешним краям и успел хорошо узнать местный люд: харадрим из воинского сословия, каковы бы ни были их недостатки, свято блюдут долг благодарности — вы сами тому свидетели. Он не тронет меня, а я не позволю ему бесчинствовать у меня на глазах. Вы можете быть уверены, что вы в совершенной безопасности. От этих слов Арундэлю сделалось не по себе: видимо, оттого, что Сафтанхор сильно недооценивал опасность. Кажется, следопыт был того же мнения: — Мой господин, нынешние обстоятельства крайне далеки от того, что можно назвать обычным порядком вещей! Наверное, надо рассказать вам все по порядку… — Пожалуй, - кивнул Сафтанхор. - Сделайте милость, вэ́тта. — Если совсем коротко и самое главное, то вчера утром мы выступили в Умбар из лагеря у ручья Рамхади, — бойко начал Альв. — днем в Инламе узнали, что возле Лысой горы видели чужой отряд, и решили сделать крюк… «Надо не забыть добавить насчет людей Малаха в Инламе», — мысленно напомнил себе Арундэль, но тут следопыт, дойдя до беседы с ночной гостьей, раскашлялся, и Арундэль пришел ему на выручку: — Эта женщина — харадка — вела себя как сумасшедшая, а потом с ней случилось нечто вроде припадка. Следопыт бросил на него благодарный взгляд, а Сафтанхор спросил: — Так вы говорите, странница сама к вам вышла? — Она бродила по кустам вокруг стоянки, я услышал и… а потом она все порывалась уйти, — сказал Альв. — В эту самую деревню. Рассказ о зеркальном мече Сафтанхор выслушал, затаив дыхание. Но, когда следопыт дошел до описания его волшебных свойств, он не выдержал: — Помилосердствуйте! Если этот меч проходил сквозь неживое, как же тогда он мог лежать в том футляре от лютни? Он же должен был проходить сквозь футляр насквозь! — У меча были ножны, — пояснил Арундэль. — Видимо, тоже волшебные, из какого-то темного металла, украшенные золотом и самоцветами. Но они остались там, у костра. Оставшуюся часть истории Сафтанхор слушал молча, в изумлении качая головой и всплескивая руками на самых сильных местах. Арундэль заметил, что он не снял черную перчатку с правой руки, только с левой. — Поистине, беспримерная история! — сказал Сафтанхор, когда следопыт закончил. —Ожившая покойница, чародейный меч, который проходит сквозь неживое и разрушает живое, владыка горящего забора… — Забрала, — поправил Альв. — Не обессудьте старика, совершенно верно: забрала, — Сафтанхор вздохнул. — Что ж, по крайности теперь я понимаю, сколь обоснованно ваше беспокойство. Надо мне пойти побеседовать с нашим общим знакомцем. Ах да, чуть не забыл… Вэтта Нимрихиль, ваша речь про насылание порчи и перерезание горла, никак, повергла его в ужас? Следопыт быстро взглянул на Арундэля и тут же отвел глаза. — Положение было безвыходное, — сказал он, — и я решил хитростью отомстить мерзавцу, сыграв на суеверии харадрим: пусть живет в страхе перед проклятием мнимого колдуна. — Для мнимого колдуна вы были весьма убедительны. Арундэль мысленно согласился с Сафтанхором: дикий крик Альва, казалось, до сих пор звенел у него в ушах. Следопыт скупо улыбнулся: — Я старался. — Вы еще что-то произнесли на каком-то странном наречии. — Да, это один из эриадорских языков, которого здесь никто не знает. Исключительно затем, чтобы усилить впечатление. — Вестимо… — задумчиво проговорил Сафтанхор. — Видите ли, мне подумалось, что, если вы пообещаете разрешить свое проклятие, мне будет легче склонить харадца отпустить вас целыми и невредимыми. — Разрешить проклятие? — следопыт приподнял обгоревшую рыжую бровь. — За кого вы меня держите? — За чародея, заклинающего пламенем и мраком? — тонко улыбнулся Сафтанхор, склонив голову к плечу. — Это просто слова, — Альв пожал плечами. — Нет, конечно, вы можете сказать ему, что я сниму проклятие, как только мы трое окажемся в безопасности. «Это просто слова…», «я сниму проклятие»… было что-то необычное в этих словах Альва, что-то такое, чего Арундэль никогда не слышал от него, пока Сафтанхор не принялся расспрашивать следопыта о проклятии. Что-то такое, что, как зеркало, отражало слова самого Сафтанхора. Альв неожиданно зевнул, еле успев прикрыть рот рукой. — Извините, — сказал он. — Кажется, пиво было крепче, чем я думал. Сафтанхор поднялся. — Отдыхайте и набирайтесь сил. Я проведаю харадца и потребую, чтобы он отпустил вас на волю. А вы положитесь на меня и ни о чем не тревожьтесь. Вот, опять: как докучливое жужжание на пределе слуха или попавшая на зуб горчинка… — Если получится, пожалуйста, попросите его вернуть и наше оружие, — сказал следопыт. — Хотя бы меч Арундэля. — Непременно, непременно! Такое сокровище! Даже я слышал, что меч Арундэля Первого Советника иные ставят на третье место после королевского Ара́нрута и На́рсиля владык Анду́ниэ! Вряд ли на Острове и в Срединных землях сыщется и дюжина клинков, достойных сравниться с ним! …Простите великодушно: увлекся. Ждите меня с добрыми вестями. И Сафтанхор, накинув на голову капюшон, вышел вон. — Какой необычный человек, — сказал Альв, поглядев вслед спасителю. — Дедушке лет как бы не под двести, а он совсем один путешествует по чужим землям. Видел, какой у него хризолит в рукояти меча? Жаль, с трещиной. Эй, ты меня слышишь? — Что? — Арундэль вздрогнул, приходя в себя. — Какая трещина? — В хризолите на перекрестье. Как паутина на вид, должно быть, от удара. Трещина. Неверная нота. Ложь. Ложь. — Альв, — с усилием произнес Арундэль, — я должен спросить у тебя одну вещь. Тебе мой вопрос не понравится. Очень не понравится. Но я должен знать правду, потому что от этого зависит наша жизнь. Следопыт выпрямился, и Арундэль ощутил, как между ними возник невидимый ледяной щит. — Спрашивай, — голос прозвучал холодно и отчужденно. Как из-за забрала. Арундэль собрался силами. — Когда ты сказал, что твое проклятие харадцу — мнимое, что это только слова, — это была правда или… или нет? В полумраке светлая радужка единственного видимого глаза следопыта превратилась в тоненький ободок, и Арундэль теперь смотрел в черный зрачок, как в бездонный колодец. — Нет, — медленно произнес Альв. — Я солгал. Эти слова были как могильная плита, и у Арундэля сжалось горло. — Теперь ты захочешь знать, как такое вышло? — спросил следопыт. Арундэль покачал головой. — Нет. Потому что, если ты солгал, когда сказал это, значит… значит, я знаю, когда человек лжет, а когда говорит правду. Альв молчал. — И значит, — продолжал Арундэль, — этот старик, Сафтанхор, — он тоже солгал. И не единожды. Когда обещал вернуть Линквэ, когда обещал добиться нашего освобождения… и когда велел нам положиться на него. — А на меня можно положиться? — по-прежнему отстраненно произнес Альв. — Альв! — Арундэль встряхнул его за плечо здоровой рукой. — Это Мастер Мечей! Следопыт уставился на спутника, словно проснулся. — У меня тоже зрачок расползся? — спросил он своим обычным тоном. — Да, но причем… Но Альв уже выскользнул из-под его руки и шатко шагнул к окошку. Когда он открыл ставню, Арундэль охнул и спрятал лицо в ладонях: так больно ударил ему в глаза тусклый свет пасмурного вечера. Следопыт уже был рядом, он отвел руки Арундэля от лица и взглянул ему в глаза. — Точно, — сказал он, — зрачок не убывает от света. У меня тоже так, да? Арундэль взглянул: глаз Альва по-прежнему походил на черную ягоду вороньей травы. Он кивнул. — Вот почему он не ел с нами и вот почему пища была такая пряная, — сказал Альв. — Он подмешал нам что-то вроде красавки или дурмана. Понятно, почему я… так странно себя чувствую. Следопыт сделал движение подняться, но вместо этого тяжело осел на циновку. — Старик нарочно заговаривал нам зубы, чтобы отрава успела подействовать… — хрипло произнес он. — Заодно безо всякой пытки вызнал то, чего не добился бы Шакал. Альв упал навзничь, сквозь роение мушек в глазах Арундэль видел, как под зеленой рубахой, покрытой пятнами засохшей крови, тяжело опускается и поднимается его грудь. — А, вот почему Шакал так уперся тебя пытать… — лихорадочно бормотал следопыт, — чтобы мы обрадовались спасителю, как родному. Получается, я зря… Хорошо, что яд действует небольно, — он с трудом перевел дыхание. — Я думаю, мне недолго осталось. — Почему тебе хуже, чем мне?! — лицо Альва расплывалось перед глазами. — Я же полукровка, забыл? Король-ондатра, король-чародей… Но горло Шакалу перережет король, это в любом случае… У меня бред? Я всегда хотел, чтобы у меня был… Арундэль… Арундэль наклонился к нему. — Что? — Я… всё. Прощай, друг. Мир вокруг Арундэля как будто таял. Перед глазами все сделалось неразличимо-серым, только белела повязка на голове Альва. Он положил на нее руку, но ничего не почувствовал. Где-то далеко скрипнула дверь. Он повернул голову. В мире, расплывшемся в унылую хмарь, Сафтанхор виделся до странности четко. — Отравитель! — Арундэль попытался встать, но тело не послушалось, как будто руки и ноги тоже поглотила серой мгла. — Убийца! Сафтанхор усмехнулся. — Полно! В отличие от вас, я сразу понял, с кем свела меня судьба. Два юных стража сами падают мне в руки, точно неоперившиеся слётки, и оказывается, что один крови Эльроса и отличает правду от лжи, а способности второго еще более удивительны. Негоже упускать такую удачу! Я дал вам не яд, а сонное зелье. Так что не прощаюсь. В этих словах не было ни капли лжи, и Арундэль бросился бежать — в сухие тростники, которые стояли перед ним стеной. Он знал, что позади дракон. Вскоре он оказался на берегу широкой, черной, как волчья кровь, протоки. Здесь росла одинокая ива, и между ее корней Арундэль заметил какое-то живое существо. Он подошел ближе и увидел, что это небольшая зверюшка, которая спит, свернувшись в клубок, только подрагивают длинные светлые усы. Арундэль никогда не видел такого создания: меньше кошки, с округлым мохнатым тельцем, длинным голым, как у мыши, хвостом и с короткими лапами, оснащенными, однако, убедительными когтями. Когда Арундэль погладил зверюшку, ее рыжеватый мех оказался густым и плотным, как у бобра или выдры. Зверюшка вздохнула во сне, перевернулась на левый бок, и Арундэль увидел, что над ухом у нее свежие шрамы, а на задней лапе — незаживший укус. Треск и рев огня уже были рядом, и сквозь густой черный дым мелькнуло золотое чешуйчатое тело и полыхнуло алое пламя. Арундэль схватил зверюшку, прижал к груди и прыгнул в черную воду. Он нырнул очень глубоко. Зверюшка легко выскользнула из его рук, и Арундэль увидел, как она плывет над ним на фоне светлого неба: на задних лапах у нее были перепонки. Арундэль поплыл за ней и увидел, как светлое небо сделалось алым… От кошмара его разбудил нежный голос: — Просыпайся, дитя. Сначала ему показалось, будто это февральское утро, когда он уплывал из Нумэнора. За занавесями солнечный свет, из кухни пахнет горячими булочками с корицей, а по лестнице стучат коготки лучшего друга Ма́двэга. Но только мама всегда называла его «о́нья» или совсем ласково — «хи́нья» — на квэнья, не на синдарине. И он уже приплыл в Средиземье… — Ами́лье , помоги брату, — попросил он. Ласковая рука, гладившая его волосы, на мгновение замерла. — Ты сам поможешь ему, дитя. Нежные губы прикоснулись к его лбу, по щеке скользнул темный локон, и его окутало дивное благоухание, словно он лежал на мшистом ложе ночного леса. Только не сейчас, а давным-давно, так давно, что этот лес никогда не видел ни Солнца, ни Луны. Лишь звезды светили через разрывы в кронах буков, а из травы навстречу им распускались белые звездочки подснежников. Арундэль открыл глаза — и вокруг него был совсем другой ночной лес: темный угрюмый ельник. Он увидел между толстыми стволами огонь и пошел к нему. На большой поляне ярко пылал костер, освещая столб, к которому был привязан человек. Он стоял уронив голову. Подойдя ближе, Арундэль с ужасом понял, что вся его грудь покрыта свежими ранами и залита кровью, словно ее кромсали мечом. Руки человека сзади были не просто связаны, а скручены толстой цепью. Арундэль ударил по ней Миссэлинквэ и бил, высекая искры, снова и снова, пока цепь не распалась на груду ржавых звеньев. Человек поднял голову, и Арундэль вздрогнул: это был Альв, но совсем юноша, почти мальчик, лет семнадцати, не старше. Он сначала смотрел не узнавая, как тогда, на Лысой горе, а потом вдруг улыбнулся. Слабо, но ужасно знакомо. — Арундэль! Арундэль! Арундэль открыл глаза в темноту. Если бы не слабый свет, падавший откуда-то справа, он бы, наверное, решил, что умер. Потому что ему казалось, будто он висит в воздухе безо всякой опоры, безо всякого тела. — Альв… — позвал он, думая, что голос следопыта ему приснился. — Ох, Арундэль! Ты тут! Ты живой! — обрадовался тот. — А то я не знал, на каком я свете! — Нет, мы живы… скорее всего. Потому что этот человек, Сафтанхор, сказал, что дал нам не яд, а снотворное. Чувство собственного тела возвращалось к Арундэлю, но очень медленно: колени упирались во что-то твердое, ныли плечи… — Так Сафтанхор и в самом деле предатель? — Вне всякого сомнения. — Но почему он оставил нас в живых? Он же все у нас вызнал. — Он тоже принял нас за кого-то другого. За стражей из какого-то ордена. Сказал, что нельзя упускать такую возможность. Арундэль ощутил, что стоит на коленях, упираясь спиной в столб. Это неприятно напомнило ему сон, от которого он проснулся. Он повел плечами и понял, что руки у него подняты и разведены в стороны и он не может их опустить. — И что этот Сафтанхор собирается с нами делать дальше? — продолжал расспрашивать следопыт. — Он не сказал. — Если он собирается нас пытать, то почему он не дал этого сделать Шакалу, а вместо этого вкрался к нам в доверие? Нескладуха какая-то. Пытаясь унять боль в плечах, Арундэль подвигал лопатками, а потом, разминая шею, повернул голову — и понял, что шею кольцом охватывает веревка, а нижняя часть лица закрыта не то повязкой, не то тряпкой. «Нет же, — сообразил он, — у меня во рту кляп!» — Альв… — позвал он, осознав, что слышит не свой голос, а мысли у себя в голове. — Что? — Скажи, пожалуйста, у тебя тоже завязан рот? Молчание. Озадаченное, как показалось Арундэлю. — Альв! — позвал он в тревоге, боясь, что больше не услышит следопыта. — Да… завязан… — откликнулся тот. — Но я же слышу тебя? Арундэль, это ведь правда ты? А не кто-нибудь… другой? — Это я. Вчера, когда мы с тобой обедали в Инламе и нам принесли чечевицу, ты прикрыл мышь рукой. Вряд ли это видел кто-то, кроме меня. Следопыт с облегчением выдохнул, хотя Арундэль не знал, как он это понял. — Уф-ф… а то я испугался от неожиданности. Сам не заметил, что говорю не словами. Раньше у меня никогда ни с кем не получалось так долго обмениваться мыслями, даже с отцом и наставником. — У меня тоже… Переминаясь на коленях, Арундэль понял, что ноги у него крепко связаны в щиколотках за столбом. — Послушай, Альв, ты можешь что-нибудь сделать? — спросил он. — Дотянуться до узлов и развязать веревки? Или перетереть их? Или выпутаться? — Я только кляп могу глодать, а все остальное… ни до единого узла не дотянуться ни пальцами, ни зубами, веревки хорошие, но не новые, значит, сами по себе растянутся нескоро. А ногтями я буду их перетирать, пока у меня от пальцев не останутся кровавые обрубки… — следопыт вздохнул. — Я бы сам себя лучше не связал. Тут Арундэлю показалось, что по его колену кто-то прошмыгнул. Он прищурился и увидел, что по земляному полу снуют какие-то темные комочки. — Тут мыши? — спросил он. — Да. Наверное, нас заперли в лабазе. Альв помолчал, потом заговорил снова: — Я думаю, это Сафтанхор постарался насчет связывания. Он, похоже, разбирается в следопытах и представляет, на что мы способны. Слышал, как он меня назвал? — Вэтта? Никогда раньше не слышал этого слова. — Переводится «лесной следопыт». Это вежливое обращение к нашему брату, но старомодное, его даже в Виньялондэ нечасто услышишь. Альв снова вздохнул: — Я только сейчас осознал, почему мне было так тревожно рядом с ним. Я думал, это оттого, что старик никак не возьмет в толк, в какой переплет мы попали. А на самом деле чутье мне все дорогу твердило, что не добра он нам желает. Но я просто не мог в это поверить: как человек нашего народа может оказаться предателем? Ведь такого никогда не было, никогда! Итак, снотворное вместо яда оказалось всего лишь отсрочкой… Глядя на мышей, которые, попискивая, суетились возле самых его колен, Арундэль собрался духом. — Альв, есть одна вещь, которую я должен тебе сказать, пока… пока за нами не пришли. Я виноват перед тобой и должен просить тебя о прощении. — За что? — изумился следопыт. Арундэль сделал глубокий вдох: — Дело в том, что у меня уже получилось проникнуть в твои мысли. В те твои мысли, которые ты произносил вслух. Первый раз — когда Шакал расспрашивал тебя про рукоять. И второй — когда он решил пытать меня. — Ты понял все, что я говорил... — медленно произнес Альв. — Понял мое проклятие. — Да. Я должен был предупредить тебя, пока мы ждали у костра, но это совершенно вылетело у меня из головы. А потом… потом мне было очень страшно. И я сделал то, чего не должен был делать. Пожалуйста... Арундэль не договорил: что-то произошло — словно кто-то неслышно выскользнул за порог, только мотнулся длинный голый хвост, — и дверь захлопнулась. И Арундэль понял, что следопыт исчез из его головы. — Альв! — мысленно крикнул он. — Альв! Пожалуйста, не уходи! Но темнота сомкнулась вокруг него, словно стены колодца, и он понял, что остался один. — Альв… — последний раз позвал Арундэль, зная, что преграду нежелания преодолеть невозможно. Чувство потери затопило его, словно черная вода. Это было так страшно: утратить того, кто вместе с ним был в этом мраке. «А был ли? — вдруг пришло в голову Арундэлю. — Расстояние не помеха для о́санвэ, следопыт может быть в милях отсюда…» От этой мысли ему сделалось жутко. Арундэль стиснул зубы и покрутил головой, пытаясь оглядеться, но ему мешал столб, от которого он не мог далеко отвести голову из-за веревки на шее. Только увидел справа, за несколькими деревянными столбами очертания двери, сквозь щели в которой сочился слабый свет, как от костра. Альв мог быть в двух шагах от него, невидимый и недоступный, как если бы их разделяла Ава-кума… Арундэль затаил дыхание и напряг все свои чувства. И сам не зная как — то ли по еле ощутимому движению воздуха, то ли по чуть слышному поскрипыванию деревянных столбов и балок, — он понял, что Альв у него за спиной, справа: так, не открывая глаз, человек ощущает жар пламени. Как будто Альв был «хон-ма́рэн», «сердцем дома», горящим в камине огнем. Или светильником, незримо пылающим за завесой непроницаемого мрака. Все было плохо, но не так скверно, как полминуты назад: само присутствие следопыта, пусть замкнутое и отгороженное преградой аванир, приободрило Арундэля. Осмелевшие от неподвижности человека мыши уже вовсю носились по его коленям и тыкались в карманы, а одна, сама храбрая, принялась карабкаться по сукну куртки. Забравшись на плечо пленнику, мышь добежала по руке до веревки, в несколько колец обвившей запястье, и принялась ее обнюхивать. «Ах, мышка, — подумал Арундэль с тоской, — чего бы я ни отдал сейчас за твою свободу и твои зубки!» Мышь вдруг обернулась и уставилась на человека глазками-бусинками, поблескивающими во мраке. «Ты… ты слышишь меня?» — изумился Арундэль, и мышь подбежала к его лицу, поднялась на задние лапы, а передними оперлась о подбородок. «Ты можешь мне помочь? Пожалуйста, перегрызи веревку!» В ответ мышь, словно пытаясь унюхать какой-то запах, повела мордочкой, щекоча Арундэля усами. «Надо перегрызть веревку! Одну-единственную, пожалуйста!» Мышка вдруг заметалась, как будто в беспокойстве: добежала до локтя, вернулась... Она явно воспринимала зов человека, но что делать — не понимала. Потом она сбежала вниз по куртке и исчезла среди своих сородичей. Арундэль с горьким разочарованием смотрел ей вслед: видимо, разница между мысленной речью Воплощенных и животных была слишком велика и даже с помощью осанвэ, передачи мысли, невозможно было перекинуть мост через эту пропасть. И, чтобы общаться с мышами, мысленно или вслух, надо было знать мышиный язык, как знал его… «Альв! Альв!» — мысленно закричал Арундэль, словно человек, срывающий горло. На мгновение ему почудилось, будто в темноте промелькнула тень какого-то внимания, словно из норы показались нос-пуговка и длинные усы, но все тут же исчезло. Арундэль изо всех сил потянул на себя руки, не обращая внимания на боль. Веревки тихо заскрипели, и все. Тогда Арундэль изо всех сил ударил в столб спиной, как тараном. На сей раз толк был: столб содрогнулся, громко заскрипели балки и стропила, и на голову посыпалась труха. Обеспокоенные мыши запищали еще громче и забегали еще быстрее. Словно порывом ветра распахнуло дверь, и Альв вернулся в голову Арундэля. — Ты что, хочешь, чтобы нас балками задавило? — обрушился следопыт на спутника. Только обрадованный Арундэль собрался ответить, как снаружи донеслись встревоженные голоса, а по земляному полу и глинобитной стене побежали отсветы огня. — Это солдаты, — сказал следопыт. — Шакала и Сафтанхора я не слышу, а солдаты говорят, что… — Спасибо, Альв! Я их уже понимаю, у тебя в голове. Харадрим переругивались. Иногда их слова пропадали — должно быть, когда следопыт не понимал сказанного сам. Но общий смысл был ясен: — Говорю вам, они очнулись! — Да тебе показалось. — Нет, не показалось! Они очнулись и сейчас развалят амбар! Зовите скорее командира! — Но если пленники все же не очнулись, он поймет, что мы нарушили приказ и караулили не внутри, а снаружи! Нас всех… — Эй, ты, теперь твоя очередь: сходи внутрь, проверь. — Я не пойду один! Лучше… чем проклятье одноглазого колдуна! Как… своим красным глазом да как наведет порчу! — Никакой он не одноглазый, говорю тебе! Иди уже! — Сказал, не пойду! Только вместе, чтобы порча сразу на всех. — Ну ладно, демона тебе за… и за… Пошли вместе. Громко заскрипела дверь. «Притворись, что ты еще не очнулся!» — скомандовал Альв, но Арундэль уже уронил голову на грудь, так, чтобы волосы закрывали лицо. За спиной послышались шаги, тяжелое испуганное дыхание нескольких человек — и Арундэль, который лишь прищурил, но не закрыл глаза, увидел, как от факельного света мыши с испуганным писком бросились врассыпную. — Не очухались еще, и веревки целы… — в голосе солдата слышалось облегчение. — Ничего, Мастер Мечей уже должен скоро вернуться. Он сам из Морского народа, вот пусть сам со своими и разбирается, колдун с колдунами. Харадрим поспешно вышли и старательно закрыли за собой дверь. Однако их голоса хоть и отдалились, но смолкли не вовсе, и Арундэль понял, что отблески на полу и стене — свет от их костра, горящего в паре десятков шагов от щелястой двери. — Альв, — мысленно произнес Арундэль, — скажи, пожалуйста, ты когда-нибудь говорил с животными мысленно? — Ты ради этого чуть не обрушил на нас крышу и не приблизил встречу с Шакалом!? — накинулся на него следопыт. — Скажи спасибо, что эти харадрим боятся нас не меньше, чем своего командира! — Спасибо, Альв, — серьезно отозвался Арундэль. — Если бы не твое проклятие, у нас бы не было шанса спастись. — Что-о?! — Попробуй… попроси мышей, чтобы они перегрызли веревки. Ответом ему было чистое изумление, даже не облеченное в слова. А потом все мыши, сновавшие вокруг, вдруг застыли на месте и многоголосый писк стих. Мыши повернули к Арундэлю мордочки, так что он увидел множество поблескивающих глазок, — и, вереща, бросились к нему со всех лапок. Они накрыли Арундэля, как темно-бурый ковер, — карабкаясь по ногам, по куртке, по рукам. В ушах зазвенело от писка и треска перегрызаемых веревок, а усы и хвосты так щекотали шею, что молодому человеку стоило больших усилий сохранять неподвижность. Первыми подались веревки, которыми его руки были привязаны к балкам. Он не чувствовал кистей и еле успел выставить вперед локти, чтобы, упав вперед, не передавить спасителей. Лопнула удавка, не успев затянуться на шее, и Арундэль почувствовал, что его ноги тоже свободны. «Спасибо!» — мысленно поблагодарил он мышей, которые живыми мохнатыми ручейками сбегали с него на пол. Стряхнув изглоданный кляп, он огляделся: Альв и в самом деле был привязан ближе к двери, лицом к противоположной стене. — Что ты сказал мышам? — мысленно спросил Арундэль, пока полз к следопыту на предплечьях и коленях, не дожидаясь, чтобы к кистям и стопам вернулась чувствительность. — Я попросил их помочь тебе ради твоего предка Бэрэна, недруга котов. Арундэль понял, что Альв имеет в виду сказку про Тэви́льдо, князя котов, который держал Бэрэна в плену у себя в замке. Он хотел спросить про волшебных мышей Тэвильдо, которые укусили Бэрэна за палец, но забыл об этом, как следует разглядев Альва. Следопыт неподвижно застыл в своих узах, держа голову прямо, и словно старался дышать неглубоко. Он был связан так же, как Арундэль, но по ребрам его обхватывали какие-то странные темные перетяжки, а на шее у него Арундэль увидел то, что сначала принял за шарф или повязку. — Что это у тебя на шее? — шепотом спросил Арундэль, неловкими пальцами освобождая Альва от кляпа. Теперь, когда рот был свободен, пользоваться осанвэ стало заметно труднее. — Начинай с рук, чтобы они скорее отошли, — тоже шепотом скомандовал следопыт, но его спутник вместо этого наклонился и прикоснулся к «повязке». И тут же отдернул палец, наколотый о шип гибкого побега, в несколько витков обмотанного вокруг шеи следопыта. Арундэль напряг зрение: колючки были небольшие, длиной с полногтя на мизинце, но игольно-острые, загнутые и почти сплошь усеявшие зеленую плеть. Непонятные темные узы на груди Альва оказались гибкими ветвями, тоже усаженными шипами — но на сей раз длинными, как у терновника или боярышника. Кое-где вокруг шипов, воткнувшихся в рубашку, расплывались темные пятна. — Что это?! — ужаснулся Арундэль. Только сейчас он почувствовал запах свежей крови. — Я так полагаю, это задаток от Шакала. За проклятие. Сделав глубокий вдох, Арундэль принялся развязывать заскорузлую от крови веревку, которой были связаны концы колючего побега на шее следопыта, а потом осторожно разматывать сам «ошейник». Это было нелегко: колючки цеплялись за волосы, за повязку, за деревянный столб. Альв лишь изредка вздрагивал, как терпеливая собака, у которой вытаскивают из лапы занозу. Когда Арундэль отбросил колючую плеть в сторону, словно ядовитую змею, его кисти и пальцы были сплошь исколоты и покрыты кровью, своей и следопытовой. А самого Арундэля трясло от ненависти, и в глазах у него стояли слезы. — Я убью Шакала… — прошептал он. — Его надо благодарить… — Альв криво улыбнулся, поворачивая голову на шее, превратившейся в сплошную рану. — Потому что я пришел в себя от боли. Когда Арундэль освободил Альвиона от шипастых веток и веревок, тот рухнул ничком на пол амбара, дрожа и подергиваясь. Арундэль принялся осторожно разминать его правое запястье, но следопыт вырвал руку. — Надо торопиться, — его мысленный голос звучал по-прежнему решительно и деловито. — Будем вылезать через крышу. Начинай потихоньку раздергивать траву. Арундэль повиновался, понимая, что его спутник прав. Крыша в амбаре была выше, чем в хижинах, но ее можно было достать руками. И Арундэль, не дыша, принялся с величайшей осторожностью разбирать сухой камыш кровли у самой дальней от двери стены. Скоро рядом возник следопыт. — Подсади меня, — прошептал он. — Ты не пролезешь, — усомнился Арундэль: звезды заглядывали в амбар сквозь отверстие размером с голову. — Пролезу. Вскарабкавшись на Арундэля, как моряк на мачту, следопыт протиснулся в проделанную в крыше дыру, выбрался на верх стены и принялся помогать. Скоро он протянул спутнику руку со вспухшими следами веревок вокруг запястья, помог ему взобраться на стену, и через минуту беглецы исчезли в густом кустарнике, начинавшемся в паре шагов от амбара.