Тень Востока

Издревле был Саурон коварен, и говорят, что среди тех, кого завлек он в тенёта при помощи Девяти колец, было трое великих властителей из народа Нумэнора.

Дж. Р. Р. Толкин, «Акаллабэт»

Я видел небо в стальных переливах

И камни на илистом дне,

И стрелы уклеек, чья плоть тороплива,

Сверкали в прибрежной волне.

А в странах за морем, где люди крылаты,

Жил брат мой — он был королем…

С. Калугин, «Рассказ Короля-Ондатры о рыбной ловле в пятницу»

Пролог

30 апреля 2160 года Второй эпохи Альвион впервые увидел Умбарскую твердыню, когда солнце только начало клониться к закату. Накануне экипаж шхуны «Азул», к недоумению следопыта, заночевал на суше: до того, на всем пути от Виньялондэ они лишь раз приставали к берегу, чтобы пополнить запасы пресной воды перед плаваньем через огромный залив Бэльфалас. Еще до того, как стемнело, шхуна причалила в небольшой укромной бухте. Сложив костер из плавника и худосочных местных деревьев, моряки нажарили мидий и сварили похлебку из чудны́х восьминогих тварей, которых Альвион никогда не видел и не пробовал, потому что в северных водах они не водились. «Похлебка по-умбарски», вот как это называлось. Плавающие в миске кольца щупалец с присосками заставили следопыта насторожиться, но на вкус похлебка оказалась не хуже домашней, рыбной. — Неужто дальше такие опасные места, что ночью не пройти? — спросил Альвион у капитана Бэрэгонда, отправив в рот последнюю ложку. Капитан усмехнулся и согнутым пальцем расправил пышные усы. — Ты у нас в Умбаре ни разу не был, так? Альв кивнул. — Отсюда получается, что нам надо подойти к причалу после полудня. — А почему? — Увидишь! — и капитан похлопал следопыта по плечу. — Так, ребята? Команда белозубо заулыбалась в темноте. Моряки приняли следопыта в семью, всю дорогу Альвион общался с ними как свой, а не как пассажир: облазил корабль от клотика до киля, работал наравне со всеми. И вот теперь, когда «Азул» обогнула последний мыс, отделявший шхуну от Умбара, Альвион, в нетерпении оседлавший верхнюю рею, едва не полетел вниз. Кроме крепости Виньялондэ он из прибрежных (да, впрочем, из сухопутных тоже) видел только эльфийские крепости в гаванях Линдона. Но рядом с Умбарской твердыней, величайшей крепостью нумэнорцев в Средиземье, они казались… ну, небольшими фортами. Крепость стояла на горе, нет, она сама была горой, одев серые склоны ослепительной белизной стен, башен и домов. Несколько рядов стен, должно быть, построенных в разное время, не опоясывали гору, а как бы переходили друг в друга. Они шли не на одном уровне, а волнами, следуя рельефу. От этого издали твердыня казалась розой с полураскрывшимися лепестками, белой розой в золотисто-розовом послеполуденном свете. Из груди Альвиона вырвалось «Ах!». Следопыт, конечно, души не чаял в своем родном городе — Виньялондэ, но Умбар Нумэнорский был ожившей грезой, мечтой, воплощенной в жизнь поколениями строителей. Вцепившись в мачту, Альвион пожирал глазами главное укрепление, гордо венчавшее вершину горы; город, расположившийся террасами на склонах, с черепитчатыми крышами и непривычно темно-зелеными садами; порт с пальцами молов, протянувшихся в море. И молов, и кораблей в порту было больше, чем в Виньялондэ. И пахло здесь… — Альвион вскинул голову и глубоко вдохнул легкий ветерок — и пахло здесь не пиленой древесиной и смолой, как дома, а чужими, незнакомыми деревьями и нагретым камнем. И еще какое-то слабое, но на диво нежное благоухание струилось в воздухе, явственно различимое сквозь громогласный хор запахов южного моря. — Эй, там, на грот-мачте! Как тебе Умбарская Роза? — окликнули следопыта снизу. Альвион только вскинул свободную руку в восторженном жесте. Когда следопыт, после долгого прощания, благодарностей и обещаний вскорости свидеться, высадился на берег, из багажа у него была только заплечная сума. Из теплой одежды Альвион взял из дому лишь следопытский плащ, рассудив, что при нужде обзаведется в Умбаре одеждой, лучше подходящей к местной погоде и природе. Теперь этот плащ, на вид плохо покрашенный и вылинявший, весь в зеленых, бурых и серых разводах, Альв гордо накинул на плечи. И отправился вверх, в город, по улицам, на замостку которых не пожалели того же светлого камня, из которого были сложены дома и стены. Шел следопыт изо всех сил стараясь не крутить головой. Небольшие домики припортовых улиц, почти как в Виньялондэ, с каменными или белыми отштукатуренными стенами, иногда затянутыми плющом, но не с такими крутыми кровлями, скоро уступили место высоким — в два-три этажа — домам с верандами, башенками и крылечками, увитыми розами и плетистыми растениями с большими красно-желтыми цветами. За невысокими оградами тянулись сады, полные незнакомых деревьев, цветов и трав. Хотя не то что бы совсем незнакомых: Альв остановился, как вкопанный, увидев дерево, увешанное золотисто-оранжевыми плодами — любимым лакомством виньялондских детишек. На дереве рядом со спелыми апельсинами распускались белые цветы, и тот самый тонкий аромат здесь был сильнее. Через полквартала Альв вышел на небольшую площадь, посреди которой бил невысокий фонтан. Возле фонтана стояла тележка садовника, в которой под полосатым матерчатым навесом лежали фрукты. Альвион купил три апельсина и пошел дальше, жонглируя оранжевыми плодами. Ребенок, которого вела за руку нянюшка, ткнул в следопыта пальцем, засмеялся и громко, на всю улицу, воскликнул: — Смотри, зори, какой дядя рыжий, сам как лепесин! Альв улыбнулся в ответ и кинул малышу золотой шар. Хотя день уже клонился к вечеру, солнце жарило вовсю, и скоро Альвион заметил, что старается держаться теневой стороны улицы — и это в конце апреля! Он очистил и съел один апельсин, сладкий и сочный, а через некоторое время остановился и снял плащ, оставшись в зеленой льняной рубахе. На спине рубаха уже была влажной. Плащ следопыт скатал и приторочил к суме специальными ремешками. И через несколько минут стража цитадели увидела, что к воротам приближается невысокий молодой человек с собранными в хвост рыжими волосами, с необычного вида заплечной сумой на единственной широкой лямке, шедшей наискосок через грудь. Из-за плеча у него торчали лук с колчаном и рукоять короткого меча, а стоптанные сапоги и походка выдавали человека, который много ходит пешком. И не успел Альвион дойти до ворот и обратиться к часовому, как стража уже знала, что в Умбарскую твердыню прибыл следопыт, которого так ждет господин Эгнор, советник наместника Рингора. Аккуратная спираль картофельной кожуры сорвалась наконец с лезвия ножа и упала в ведро с очистками. Альвион проводил ее взглядом. — Тебе помочь? — спросил он. Вздохнув, Халдар выловил из ведра мытую картошину и кинул Альвиону, который сидел на краю высокой плиты, болтая ногами. Его сапоги покрывала белесая умбарская пыль. Альвион достал нож и принялся обстругивать картошину, как резчик строгает деревянный чурбачок. На чистый каменный пол полетели ошметки, и очень скоро от средних размеров клубня остался небольшой брусочек. Брусочек плюхнулся в ведро с начищенной картошкой, обрызгав Халдара. Тот снова вздохнул, но ничего не сказал. Его нож продолжал неторопливо снимать узкую прозрачную ленточку кожуры с давешней картофелины. — Нет, ну ты можешь мне объяснить… — снова начал Альвион. На его скулах горели алые пятна. — Да я, в общем, все объяснил. — Ничего ты не объяснил! Когда мастер сказал мне, чтобы я плыл в Умбар, потому что тебя на год отправили на кухню, я просто дара речи лишился! Что значит — «я повел себя невежливо и непочтительно»? Не хочешь же ты сказать, будто ты кричал на него?! — Почти, — Халдар говорил спокойно, но не отрывал глаз от своей работы. — Мы поспорили. И повысили друг на друга голос. Я первый. Альв уставился на друга, хлопая рыжими ресницами. — Ты повысил голос на наместника Умбара?! Не верю! Я в жизни не слышал, чтобы ты хотя бы рычал на кого-то, не то что лаял! Халдар в ответ промолчал. Альвион раздраженно выдохнул сквозь зубы и отвернулся. На огромной кухне умбарской цитадели они были вдвоем. После приготовления полуденной трапезы ее успела до блеска вычистить армия поварят… и наказанный следопыт. Альвион покосился на белый фартук, надетый на Халдара поверх обычной следопытской одежды — тускло-зеленой, в разводах. Тот вздохнул и поднял на друга светло-карие, как у собак, глаза. — Прости, Альв, я знаю, что должен рассказать тебе все подробно… но я полтора месяца только тем и занимаюсь, что объясняюсь по этому поводу буквально со всеми, включая соседей. Давай, я все тебе расскажу, но ближе к вечеру? За кувшином хорошего местного и самым лучшим в Умбаре тунцом, запеченным с лимоном, а? — У вас тут есть хорошее местное вино? — Не одно: есть песчаное, дымчатое, янтарное… — Ладно, договорились, тогда вечером, — мирно сказал Альв. — Как вы с господином Эгнором поговорили? — спросил Халдар. — Все хорошо? Альв пожал плечами. — Вроде да. Он спросил, где я ходил, как мне Умбар. И правда ли, что я говорю по-харадски. И еще спросил, сколько времени мне понадобится, чтобы привыкнуть к здешним местам. — И что ты ему ответил? — Я сказал, что через три месяца буду как прирожденный южанин, если надо. Особенно если как следует загорю. А он засмеялся и сказал, что голубоглазых и рыжих харадрим ему встречать не доводилось. Слушай, он вообще серьезный человек? На вид больше на подростка смахивает. — Господин Эгнор — мой ровесник. Его прислал сюда Совет Скипетра. И он королевской крови, как и наместник Рингор, — серьезно произнес Халдар. — Ух ты! Понятно… Он хорошо притворяется птичкой-невеличкой. Халдар усмехнулся. — Не то чтобы притворяется: его семейный знак — зимородок. Так что держи с Эгнором ухо востро: на самом деле он человек проницательный и терпеливый. Он совсем недавно приплыл с Острова, но уже придумал много полезного: например, посадить в седло сотню охтаров, чтобы объезжали рубежи. А вообще он хочет несколько следопытов или даже целый отряд, поскольку желает точно знать, что происходит в здешних краях. — Слушай, но если Эгнору так нужны следопыты, то почему он не пойдет к своему родичу Рингору и не попросит освободить тебя от кухонных работ? Ты тут уже сколько, полтора месяца кукуешь? Достаточно, по-моему, чтобы наместник остыл. Халдар поморщился. — Эгнор уже ходил. И второй раз он пойдет только в том случае, если я соглашусь выполнить одно его поручение. — Так за чем дело стало? Даже если это какое-нибудь особо трудное поручение, неужели мы не сладим вдвоем? — Для этого мне пришлось бы покинуть Умбар. Одному и надолго. Может быть, не на один десяток лет. Альв присвистнул. — А у меня в Умбаре есть дела, которые я не могу бросить… — продолжал Халдар. — Да, кстати: Эгнор сказал, что собирается с тобой делать? — Сказал, что для начала, пока не обвыкнусь, буду у него на посылках. Пару месяцев. — Держать следопыта на посылках! — Халдар покачал головой. — Это все равно что свиней апельсинами откармливать. И не такое сейчас время, чтобы ты письма разносил. — А какое? — У нас порубежники сидят в засаде с конца марта. И я думаю, что ждать им осталось недолго. И тогда им понадобится следопыт. Очень понадобится. Альв навострил уши. — Рассказывай, — потребовал он. — В конце февраля мы были на восточной дороге, искали место для нового форта. Как вдруг неподалеку случился набег. В тех местах это дело обычное, однако когда после стычки я посмотрел на следы и поговорил со свидетелями, то понял, что набег устроили с единственной целью: прикрыть проход на север небольшого конного отряда. И я решил отправиться за этим отрядом. Догнать, конечно, пеший конных, не догнал, но дошел до Хаждизских холмов — это далеко на северо-востоке. Потерял след на реке: она широкая, но мелкая и вся в каменистых косах. День бродил, пока не нашел, где верховые выбрались из воды. Дальше след привел меня к незаметному проходу в холмах и стоянке, которой пользовались несколько раз за год. А места там совершенно дикие и безлюдные. Подозрительные люди — и так берегутся. И я подумал, что стоит поставить в ущелье засаду: вдруг эти люди снова поедут через холмы на юг? Халдар тяжело вздохнул: — Конечно, там должен был быть я… Я вернулся в Умбар, уговорил Эгнора и порубежников держать в холмах постоянную засаду, я собирался сидеть там, сколько понадобится… И вот, когда мы все обсудили и решили, Эгнор говорит, что осталось только получить дозволение наместника. И что он побеседует с наместником через пару часов, после суда. Я спросил, кого наместник будет судить, и… — Халдар сокрушенно развел руками, — вот я здесь. Альв уставился на друга в расстройстве: — Так ты не просто поссорился с наместником, а прямо посреди дела? Как ты мог, Пес? Умбарский следопыт устало провел смуглой рукой по волосам, собранным в хвост, как у Альва. Только у Халдара волосы были не рыжие, а иссиня-черные, в мелкую волну, какие редко встречаются у дунэдайн. — Ладно, Альв. Слушай всю историю по порядку, — решительно произнес он. — Началось все с того, что несколько харадрим попытались устроить разбой на большой дороге. Альв выпрямился. — А, — произнес он уже другим тоном. — Харадрим. Так ты вышел из себя из-за того, что наместник сказал тебе что-нибудь насчет полукровок? — Конечно, нет! — возмутился Халдар. — Ничего такого он мне не говорил! — Но почему ты вообще решил заступиться за разбойников? Или, я не знаю, это были бедняки, которые с голоду умирали? Халдар покачал головой. — Нет, это были мальчишки из знатных родов. Наслушались песен про героические деяния предков и принесли воинские обеты. Но чтобы стать настоящим воином, обетов, конечно, мало… Альв вздернул бровь: — Надо устроить разбой на большой дороге? — Да. Точнее, надо просто пролить кровь. Убить человека. Друзья помолчали. — Почему это всегда… — начал Альв, но поморщился и махнул рукой. — Так что очень хорошо, что нападение обошлось без жертв, — продолжал Халдар. — Караванщики оказались не робкого десятка, мальчишки растерялись, их повязали и привезли в Умбар. — И что? Я почему-то не верю, что наместник Рингор собирался казнить этих дурачков лютой смертью! — Конечно, нет. — Тогда зачем ты пошел к наместнику и «повысил на него голос»? — Потому что… Халдар беспомощно развел руками. — Я спросил у Эгнора, какой приговор наместник собирается вынести мальчишкам. А тот отвечает: «Три месяца дорожных работ и три месяца заключения под стражей». — Однако! — изумился Альв. — Прямо-таки нечеловеческая жестокость! Я бы в таком разе и сам к наместнику пошел… просить, чтобы он отсыпал пацанам не три месяца, а где-нибудь с полгода. Чтобы как следует в ум вошло. Халдар поморщился. — Понимаешь, Альв, мальчишки принесли воинские обеты. Значит, они считают себя воинами и должны вести себя как воины. А в представлении харадрим воитель — знатный господин, который не должен трудиться: боевого коня самому еще оседлать можно, а вот чистить — уже зазорно. Потому что труд — удел низших сословий. Естественно, труд по принуждению — еще хуже, все равно что рабство. А хуже рабства для воителя нет ничего. Есть много харадских песен о великих героях, которые, попав в плен, разбили голову о стены темницы, предпочтя смерть позору рабства… И я испугался, как бы мальчики не последовали дурному примеру. — И что, никто, кроме какого-то следопыта, не мог объяснить это наместнику? Тот же господин Эгнор? — Так вышло, что харадрим воинского сословия в Умбаре не прижились. Поэтому дунэдайн Умбара мало знают об их нравах и обычаях. А Эгнор… когда я ему потом все рассказал, он так со мной и не согласился: считает, что я преувеличил. — Наместник тоже с тобой не согласился. Халдар вздохнул. — Если бы у меня было больше времени… Я буквально вытащил его из-за обеденного стола. Выглядело это, конечно, чудовищно. Наместник и так смягчил свой приговор: изначально он хотел присудить мальчишкам вечное изгнание. А тут какой-то следопыт берется ему указывать: «Велите им остричь волосы, год ходить в белом и запретите носить металлические браслеты» — «Да вы издеваетесь, Халдар!» — «Нет, это низведет их до положения детей, что унизительно, но не так ужасно, чтобы голову об стену разбивать». — Да, если не знать, то звучит странно… — пробормотал Альв. Халдар кивнул. — Я понял, что не смогу его убедить. И рявкнул: «Велите тогда сразу рубить соплякам головы, так будет милосерднее!». Следопыты помолчали. — Какой в итоге был приговор? — спросил Альв. — Неделя у позорного столба и три месяца заключения. И если за год мальчишки провинятся в чем-то серьезно — вечное изгнание. — Понятно, — сказал Альв. Он сгорбился и уставился на каменный пол между носками своих сапог. — Альв… — медленно заговорил Халдар, — я знаю, я разрушил всё, что делал в Умбаре все двадцать лет после возвращения из Виньялондэ. Что в ближайшие тридцать лет не бывать мне в Умбаре мастером следопытов. Что мой проступок — это пятно на всех нас. Но за полтора месяца я так и не смог придумать, что мне следовало сделать лучше. Альв вздохнул. — Не мне тебя упрекать. — Отчего не тебе? — Я-то знаю, каким глупым может быть подросток. Халдар покачал головой. — Ты никогда не был глупым. И в отличие от этих мальчишек ты никогда не ставил под угрозу ничью жизнь, кроме своей собственной. Альв снова вздохнул. — Ладно, — сказал он. — Давай про дело говорить. Сколько от Умбара топать до того места, где стоит твоя засада? Но тут до следопытов донеслись удары в колокол. — Мне пора, — и Халдар поднялся с табурета и принялся торопливо снимать фартук. — Куда? — удивился Альв. — Заниматься с Эгнором харадским языком, — Халдар улыбнулся. — До чего он жадный до знаний, ужас просто. Хуже, чем ты. — Нет, Халдар, это решительно невозможно! — воскликнул господин Эгнор. — Неужели вам не жалко своего друга? И кстати, отчего вы не предупредили, что он рыжий? Халдар терпеливо смотрел на начальство, невысокого худощавого андунийца, чьи русые волосы в вечернем свете, лившемся из высокого распахнутого окна, тоже казались рыжевато-алыми. — Мой господин, я не думал, что цвет волос — это важно, — спокойно произнес он. — Уверяю вас: Нимрихиль Альвион — один из лучших среди нас, а со временем может стать и самым лучшим. И он не просто отличный следопыт: он следопыт с везением, с талантом находить то, что еще не начинали искать. Думаю, порубежникам Альв очень, очень пригодиться. И дойти до Хаждизских холмов ему ничего не стоит. — Но он же только что с корабля! И вы хотите, чтобы я на следующее утро отправил человека в несусветную глушь неизвестно сколько времени сидеть в засаде?! Нет, это совершенно невозможно! Я не могу так поступить! И Эгнор, сидевший в высоком кресле, покачал головой, укоризненно глядя на стоящего следопыта. Потом со вздохом указал на табурет сбоку от огромного, как шканцы, стола, заваленного всякой всячиной. — Садитесь, давайте работать... Халдар, расчистив место, бережно развернул на столе принесенный папирусный свиток и поставил на его верхние углы чернильницу и песочницу, а низ прижал тяжелым пеналом. — Что это? — спросил Эгнор, с опаской глядя на неровные теснящиеся строки и выцветшие письмена. — Это часть ханадракского летописного свода, двухсотлетней примерно давности. Я долго за ним охотился и надеюсь, вы оцените это место. И Халдар указал на строку, на полях рядом с которой, знаменуя начало нового периода, был нарисован красными чернилами шакал. Эгнор вздохнул и начал переводить с листа: — «Немало мудрецов дивятся, как Илихе Лютоярый покорил себе всю подсолнечную...» Подсолнечная, подсолнечная… не подсказывайте, я сам вспомню… как же это… Халдар открыл было рот, но Эгнор успел раньше: — Подсолнечная — это название мира в целом, обитаемой земли! И продолжил: — «Но верно, что случилось это милостью Эрелика…» — Эгнор нахмурился: — Это имя обведено в кружок как имя божества, но я не… А, это не харадское божество, это божество кочевников-истерлингов! Тот самый Ирлик-маа, повелитель подземного пламени, которому поклонялся Ильхэг-хор, да? — Верно. — «Эрелик велел бородатым карликам, живущим у Внутреннего моря, продавать олово, бронзу и оружие из бронзы только колену…» э-э… «колену Мажчу-гороут, которым правил Илихе, хотя оно было самым захудалым из всех великих кочевых родов». Эгнор поднял взгляд на своего наставника. — Что за бородатые карлики, живущие у Внутреннего моря? Неужели летописец имел в виду великую сокровищницу карлов у моря Рун? Халдар пожал плечами. — В те времена к востоку от Андуина олово в приличном количестве добывали только там. А воины Ильхэг-хора и впрямь сражались бронзовым оружием. — Следовательно, летописец прав хотя бы в том смысле, что превосходством своего оружия Ильхэг-хор был обязан карлам… — пробормотал Эгнор и стал переводить дальше: — «Так Илихе смог подчинить всех кочевников и отправил их завоевывать новые земли. Кочевники из рода Мугу-хадаи рассказывали, что бородатые карлики брали с Илихе дешевую цену, поскольку так велел им Эрелик, которому карлики тоже поклонялись». Эгнор усмехнулся. — Того малого, что я знаю о карлах, достаточно, чтобы усомниться в этом. С какой стати карлам поклоняться какому-то людскому божку? Халдар кивнул. — Да уж. Хотя лично я нахожу куда более удивительной продажу по «дешевой цене». Обычно владельцы великих сокровищниц не стеснялись заламывать за свой товар самую высокую цену. А основателя Оловянной сокровищницы Аурванга прозвали Жилой отнюдь не в честь рудных жил: он вымогал у народа Дурина митриль едва ли не по весу олова, можете себе представить? Эгнор рассмеялся. — Да, это и впрямь поразительно! Чтобы плод человеческих суеверий заставил карлу сбавить цену… Но погодите… — он нахмурился. — Этот Ирлик-маа живет в стране вечной ночи, окруженной горами, к западу от земель живых… то есть к западу от земель истерлингов… Эгнор перевел взгляд на Халдара: — Так вы думаете, что под маской Ирлика-маа скрывается Саурон?! Халдар кивнул. — На Севере давно известно — от того же народа Дурина, — что Аурванг Оловянный был в большой дружбе с владыкой Мордора. Эгнор задумчиво постучал пальцами по столу. — Что ж, после того, как Саурон вернулся с Эрэгионской войны едва ли не сам-друг, нет ничего удивительного в том, что он пожелал распространить свою власть на многочисленный и воинственный народ, выдав себя за его божество, а затем дал этим людям оружие… — …и чужими руками попытался сбросить Умбар в море. — Да, само собой… Слухи, я так понимаю, ходили и раньше? — Конечно. Просто после Халвэда Удачи говорить «Это Саурон натравил истерлингов на Харад» стало считаться в Умбаре проявлением дурного вкуса, если не безумия. Эгнор откинулся на спинку своего высокого кресла и сплел тонкие пальцы. — Насколько я понимаю, Халвэд Удача, в отличие от вас, никаких доводов в подтверждение своей правоты не приводил? — Изредка приводил. Хотя и без него было известно, что в войске Ильхэг-хора иногда сражались орки и тролли. Однако самым веским доводом я считаю то, что Удачу убили вскоре того, как он начал призывать к походу на Мордор. Эгнор снова задумчиво постучал пальцами по столу. — Но за все двести лет после гибели Халвэда Удачи никто не заявлял, что поймал Саурона на вмешательстве в здешние дела, не так ли? Халдар кивнул. — Я думаю, Саурон, видя усиление Умбара, стал вести себя осторожнее. Но я не вижу оснований полагать, будто черный майа перестал совать свои когтистые лапы в дела Харада и Умбара.