Звон ледяной тишины

* * *

      Андрей пришёл в себя на полу какого-то тёмного помещения. У него немного болела голова — видимо, то, чем его усыпили, имело какие-то побочные эффекты, хотя, наверное, в данном случае роль сыграли его старые ранения и контузия.       — Он очнулся! — крикнул кто-то совсем рядом.       Андрей обратил взгляд в сторону. Недалеко от него стоял человек в маске. Спустя некоторое время к нему подошли ещё двое.       Обнорский вспомнил, как ему сначала накинули на шею верёвку, а потом усыпили. В голове у него мелькнула мысль о том, что это люди Говорова. Неужели телефон всё-таки стоял на прослушке, и они знают, что он хотел встретиться с Кудасовым и передать ему что-то важное?       — Приведите его в чувство, — послышалось откуда-то издалека.       — Что вам нужно? — тихо спросил Андрей, опираясь руками на пол, тем самым пытаясь приподняться.       Ответа не последовало, да и встать ему не позволили и наградили сильным ударом в живот. После такого рассудок у него окончательно помутился, и Андрей, схватившись рукой за живот и закашлявшись, упал на пол.       Эти трое в масках отошли немного в сторону, и к Андрею подошёл весьма неприятного вида лысый человек в очках — никто иной, как Череп — правая рука Антибиотика. Он склонился прямо перед ним.       — Ну что же, рассказывайте, Андрей Викторович, — надменно и жестоко спокойно, проговорил он.       — Что… Рас-сказывать? Н-не понимаю о чём вы… — ответил Андрей, свернувшись на полу от боли. Он в самом деле не понимал, какую именно информацию от него требовали.       — Так я и думал, что по-хорошему не получится. Поработайте с ним как следует, — скомандовал Череп, зло усмехнувшись при этом, и скрылся из виду.       Этот удар был лишь началом. Из той ночи Серёгин запомнил лишь то, что достаточно долгое время его очень жестоко беспрерывно били, преимущественно по лицу. Андрей не помнил, кричал ли он. Наверное, кричал, учитывая тяжесть нанесённых ему ударов. В какой-то момент он потерял сознание и не знал, что с ним делали дальше.       Спустя время Обнорский снова пришёл в себя. Всё тело ужасно болело, так что невозможно было пошевелиться, а в голове был какой-то туман. Андрей предпринял попытки встать, однако ничего не вышло.       Возле него кто-то был, но он не мог понять, кто это. Андрей попытался сфокусировать взгляд, хотя это было очень тяжело — голова кружилась, от этого перед глазами всё расплывалось. Наконец он разглядел Черепа.       — Ну что же, Андрей Викторович, будем теперь разговаривать? — сказал он всё тем же тоном.       — Я… Я… — попытался сказать Андрей, но не смог — было очень больно не то чтобы говорить, а даже дышать. Кажется, они не только выбили ему зубы, но и переломали рёбра, ведь всё болело как снаружи из-за синяков и ссадин, так и внутри.       — Не слышу! — настойчиво ответил Череп.       — Не пони-м-маю… В-вас… — с трудом выдавил журналист, слегка поморщившись. Вкус крови во рту был настолько отвратительным, что Андрея буквально начало тошнить от этого.       — Хорош дурака валять, Серёгин. Будем разговаривать. Ещё как будем! Вопросов у меня к вам накопилось много. И всё-то вы мне расскажете.       Череп отошёл от него.       Спустя какое-то время в гараж вошёл сам Антибиотик. Ещё никогда Обнорский не видел его так близко.       — Ай-ай-ай! Ой-ой-ой! — наигранно заохал Говоров, глядя на Андрея. — Ну здравствуй, Андрюша, вот и познакомились, — с какой-то злой усмешкой и показной жалостью, произнёс Антибиотик. В его интонации и взгляде не было даже ни капли сочувствия к избитому до полусмерти журналисту. Цинизм в самом жестоком своём проявлении. — Только сегодня не ты у меня интервью брать будешь, а я у тебя.       — В-вы… Вы… Анти-биотик?.. — задыхаясь, произнёс Андрей и закашлялся, прислонив одну руку к груди. Каждое слово давалось ему с большим трудом.       — Гляньте, узнал! Только, я смотрю, не научили тебя родители со старшими разговаривать. Хотя зла не держу, но досада есть, не стану скрывать. Ишь ты, «Антибиотик»! Я, Андрюшенька, тот, от кого сейчас твоя жизнь зависит. Многих людей ты подставил, тут уже и до беспредела недалеко, а тех, кто его учиняет, давить надо. Я ведь людей-то спрашивал, они нормально отзывались о тебе — с тараканами пацан, но не подлый. Больше тебе скажу, тебя самого подставили. Катька Званцева — прошмандовка, задумала это дело, а с водкой Рахиль забодяжила.       Андрей, как ни пытался, не мог вникнуть в суть большей части слов, а каждый вздох отдавался сильной болью в груди. Ощущение было такое, будто всё его тело искромсали на мелкие части.       Он сплюнул кровь и спросил:       — К-какая… Рахиль?..       Неужели Рахиль Даллет — это всё-таки не Екатерина Званцева?       Становилось невыносимо слушать дальше и при этом пытаться сопоставлять факты и что-то отвечать, тем более, что Андрей до сих пор не понимал, что именно от него хотят. Как оказалось, настоящей пыткой было не само чудовищное избиение, а этот диалог. В тот момент Обнорский уже желал того, чтобы кто-нибудь из них побыстрее пристрелил его, лишь бы все эти муки прекратились.       — Ну что же ты? Та самая Рахиль, с которой тебя мой человек в Стокгольме срисовал. А между нами ты не знаешь, какая она. Ведьма она! Упыриха! Мужиков к себе подманивает, а потом жизнь высасывает. Остановить её надо, сволочь беспредельную! А кроме меня же некому.       В этот раз Андрей даже не смог ничего ответить, он, захлёбываясь собственной кровью, опять закашлялся и тихо застонал.       — Ну и нафига вы так сильно-то его отделали? — обратился Антибиотик к Черепу. — Не понятно ж ничего.       — Я пойму.       — Уродовать не торопись, успеешь. Я заеду завтра, а ты дожми гадёныша.       Через призму боли Андрей не сразу уловил суть этой фразы, но через какое-то время понял, что жестокие пытки продолжатся. Сколько он ещё выдержит? Кажется, предел уже настал.       Андрей не успел подумать о чём-то, как перед глазами у него всё начало расплываться ещё сильнее, и он снова потерял сознание, непроизвольно опустив голову на холодный пол.       В обмороке Обнорский увидел нечто прекрасное:       «Он, укрытый чем-то, лежал на кровати у себя дома. В комнате очень светло и немного прохладно.       Андрей почувствовал, как кто-то ласково гладит его по голове. Он поднял взгляд вверх и увидел Светлану.       — Света?.. — с удивлением проговорил Андрей. Он не понимал, как это всё происходит, но ему было очень хорошо.       Она не ответила ничего, а только солнечно улыбнулась, легонько поцеловав его в лоб».       Андрей, вновь ощутив мучительную боль по всему телу, очнулся от этого сладкого видения. Он лежал совсем один на ледяном полу этого грязного гаража. Была тишина, настолько зловещая и тяжёлая, что от неё звенело в и без того мутной голове.       Ночь и тишина, данная на век…       Было очень холодно. Андрей чувствовал, как истекает кровью и как жизнь в нём медленно угасает, а смерть, которой он десятки раз «смотрел в глаза», очень близка. Он много раз вынужденно рисковал своей жизнью, но всё-таки выходил живым и, мало того, ни одно из обстоятельств не сломило его, и Обнорский был всецело предан своему делу. Этот раз, кажется, для него был последним, и уже скоро все его страдания закончатся.       В голове сейчас болтались какие-то смутные обрывки воспоминаний: детство, мама, отец, служба, история с картиной Барона, Антибиотик, Света. Боль принимала какую-то монотонность и, кажется, сливалась воедино с каждым участком тела. Он чувствовал, как его тело умирает.       Андрей перевернулся на спину и закрыл глаза.       А Светлана ведь даже не знает, что Андрей, избитый до полусмерти, лежит здесь, в гараже Антибиотика. Серёгин знает — Света любит его, но она никогда не узнает, какой же мучительный и позорный конец ему уготован. От этой мысли ему стало так тоскливо и горько, помимо дикой физическое боли вскрылись душевные раны. Хотя, с другой стороны, если подумать, она не будет переживать.        Послышались чьи-то тяжёлые шаги. Тогда Обнорский понял: его сейчас или сразу убьют, или будут пытать дальше, чего он уже явно не выдержит. В тот момент Андрей почувствовал неимоверное желание жить, которого не чувствовал никогда. Несмотря на всё произошедшее ему никак не хотелось умирать сейчас, тем более от рук этих бездушных тварей.       Что же теперь делать? Как выбираться отсюда, ещё и в таком состоянии? Ясно одно — если он что-то не предпримет, то живым отсюда точно не выйдет. Хотя без помощи его дни и так сочтены.       В гараж вошёл Череп. Его шаги были похожи на шаги смерти. Сейчас жизнь Андрея в самом деле была в его руках, но, как известно, не человеку выбирать, кому жить, а кому — нет.       Он подошёл к Серёгину и, остановившись, нагнулся к нему, чтобы проверить, жив ли тот.       Андрей тогда не знал, откуда у него в таком состоянии вдруг взялась такая невиданная сила, он, не помня себя, сразу набросился на Черепа и, ударив его по сломанной руке, на что тот отвлёкся, отобрал пистолет и застрелил его.       Всё произошло очень смутно и быстро, Обнорский даже не понял того, что убил его. Он, кажется, не совсем отвечал за свои действия.       Андрей, выронив пистолет, пошатнулся. Силы стали стремительно покидать его тело, волна боли захлестнула его с новой силой и ненадолго вернула в реальность. Может быть он ещё успеет убежать, если постарается?..       «Ещё не время… Нет…» — успел подумать он, перед тем, как, уже не контролируя себя, потерял сознание и упал на пол.

* * *

      Омоновцы открыли гараж. Майор Кудасов лично прошёл туда. Его главной целью было найти своего друга.       Никита почти сразу наткнулся на тело Черепа, лежащего с простреленной головой в луже крови. Рядом с ним валялся пистолет.       «Неужели это Андрей убил его?» — была первая мысль у майора.       Кудасов прошёл чуть дальше. Андрей лежал недалеко, тоже без признаков жизни. Он лежал, свернувшись, как будто пытаясь защититься, укрыться от ударов мучителей. После всех издевательств Обнорский не был похож на себя, его красивое лицо превратили в какое-то месиво, на открытых участках тела были малиновые синяки, одежда и волосы были запачканы в крови. На лице его застыла гримаса боли и одновременно умиротворённости. Неужели Никита не успел, и Андрей уже умер?..       Майор подошёл к журналисту и попытался нащупать на руке пульс. Жив. Пульс очень слабый, но есть.       — Жив, товарищ майор? — спросил один из бойцов.       — Да, жив.       — Помочь?       — Нет, я сам, — Кудасов взял друга на руки и сам понёс его отсюда, как бы тяжело это ни было.       — Светла-на Никола-евна… С-Светочка… Где же т-ты… — задыхаясь, простонал Андрей. Нет, он не пришёл в себя, а просто бредил. Как известно, именно в бреду люди зовут тех, кто больше всего дорог сердцу.       «Значит, Света…» — подумал Никита Никитич, сделав для себя некоторые выводы.       На самом деле они успели вовремя. Ещё несколько часов, и Андрей бы точно умер от потери крови и внутренних повреждений.

* * *

      Светлана Суворова лишь на следующий день узнала о похищении журналиста Андрея Серёгина и о том, чем всё закончилось, однако она не знала главного — жив ли Андрей.       Суворова во время обеда сидела в кафе и допивала чай. По телевизору шли криминальные новости Петербурга. Она не вслушивалась в подробности, однако одна новость заставила её обратить внимание.       «Сегодня стало известно об операции, проведённой под руководством начальника пятнадцатого отдела регионального управления по борьбе с организованной преступностью — майора Кудасова. В ходе операции был арестован Виктор Говоров — криминальный авторитет по кличке Антибиотик. Причиной столь скорого проведения данной операции стало похищение журналиста криминальной хроники — Андрея Викторовича Серёгина».       «Мне показалось или я слышала фамилию Серёгин?..» — Светлана, отставив чай, обратила взгляд в телевизор.       «Как нам стало известно, Серёгин был похищен людьми Говорова за сутки до проведения операции. Журналист в течении этого времени подвергался нечеловеческим пыткам».       Дальше Суворова не слушала, на «нечеловеческих пытках» у неё перехватило дыхание и резко закружилась голова. На какое-то время она выпала из действительности. Как же это — его пытали? Жив ли он вообще?       — Женщина, вам плохо? — послышалось где-то далеко, кажется, совсем не здесь.       Светлана открыла глаза. Около неё стоял юноша лет двадцати пяти и с беспокойством смотрел на неё.       — Нет, всё хорошо, — ответила она.       «Кудасов! Он точно знает», — наконец пришло ей в голову.       Светлана незамедлительно ушла оттуда. Нужно было узнать, что и как.       Она отпросилась у начальства, сославшись на плохое самочувствие, а сама поехала к Никите.

* * *

      Майор Кудасов сидел в своём кабинете, как туда в предыстеричном состоянии ворвалась Светлана Суворова. Волосы её были растрёпаны, пальто расстёгнуто и сбито набок, а глаза покрасневшие и мокрые от навернувшихся слёз.       — Что с Обнорским?.. — с надрывом спросила она.       — Света? — Никита Никитич был поражён такому её виду. — Что с тобой? — он встал и подошёл к ней, слегка приобняв её за плечи.       — Скажи мне, что с ним!       — Его пытали — сильно избили и… — начал он, но она перебила его:       — Мне не надо этих подробностей, просто скажи: он жив или… — голос её заметно дрогнул, она замолчала и, вырвавшись, отвернулась.       — Андрей жив.       Светлана облегчённо выдохнула и опустилась на кресло, закрыв глаза. Теперь ничто не имеет значения, ведь Андрей жив — это самое главное для неё, даже несмотря на то, что они теперь друг другу никто.       Кудасов подошёл к ней.       — Тебе плохо? — спросил он.       — Нет-нет, — ответила она, расстегнув воротник своей блузки. — Окно открой, пожалуйста. Душно очень.       Никита подошёл к окну и открыл форточку.       — Спасибо, — Суворова встала и подошла к открытому окну, её лицо сразу обдал холодный, приводящий в себя, ветер. Она, жадно вдыхая свежий воздух, прислонилась в оконной раме. Ей было тяжело дышать, ведь сердце билось так сильно, что невозможно было вздохнуть.       «Как он? В каком состоянии? Пришёл ли в себя?» — столько вопросов сейчас было в её голове, и все они не давали покоя.       Немного отдышавшись, Светлана повернулась к Никите и, с нескрываемой ненавистью, сказала:       — Никита, где сейчас эта мразь, которая пытала его?       — Об этом изволь не беспокоиться. Антибиотик будет гнить на пожизненном, а Череп убит.       Светлана только кивнула и, встав с места, направилась к выходу. Теперь, когда она знает, что виновники понесли и понесут наказание, можно и уходить. Что ей ещё сказать? Ни к чему посвящать Кудасова во всю эту историю, хотя может быть именно он и вразумил бы Андрея, но Суворова не станет втягивать кого-то в эти дела, ведь расстаться было решением Обнорского, посему не зачем заставлять его делать то, что он не хочет.       — Ты хотела встретиться с Андреем? — спросил майор Кудасов.       Светлана остановилась и, повернувшись к нему, с какой-то горькой иронической улыбкой ответила:       — А что я ему скажу? Нам с ним больше не о чем говорить.       — Я думаю, тебе стоит знать, Андрей звал тебя, пока был без сознания.       — Что ты говоришь?.. — она, с удивлением, оглядела майора.       — Меня не интересует, что между вами было и есть — это не моё дело, однако он в самом деле звал тебя, — Кудасов не знал наверняка о романе Обнорского и Суворовой, как и о том, как эти отношения были оборваны, но по поведению обоих обо всём догадывался.       — Устрой нам встречу, через неделю где-нибудь. Только не говори Андрею обо мне.       — Я тебе позвоню.       — Спасибо, — она, слегка улыбнувшись, подошла к Никите. — Скажи, как он там? Сильно они его?..       — На самом деле очень плохо. Внутренние повреждения, переломанные кости, а про лицо я вообще молчу… Ещё немного, он бы и без их дополнительной «помощи»… Ну ты понимаешь, думаю.       Светлана не ответила ничего, разумеется, она прекрасно понимала, что он имеет в виду, но ей не хотелось об этом думать.       — Ты себя главное не накручивай, успокойся, отдохни как следует. Андрей будет жить. Ещё на вашей свадьбе погуляем.       — Да брось ты! Какая уж там свадьба…       Неожиданно зазвонил рабочий телефон. Никита ответил на звонок.       — Майор Кудасов у аппарата. Да, слушаю. Скажите ему, пусть не геройствует, я завтра приеду. Всё.       — Что-то случилось?       — Андрей в себя пришёл, и уже рвётся домой. Я ведь сказал, что жить будет. Крепкий он. Крепче всех нас, несмотря на свои болячки.       — Спасибо тебе ещё раз, — нервно сглотнув, вымолвила Светлана. Она больше не могла сдерживаться, слёзы подступили к горлу и мешали сказать что-то ещё.       Суворова присела в кресло и, закрыв лицо руками, тихо заплакала. Плакала она достаточно редко и только в одиночестве, но сейчас её уже не волновало то, что подумает Никита. Кудасов не стал трогать её и утешать, чтобы не мешать, ибо он понимал — ему лезть в это не стоит. Однако Никита никогда не видел, чтобы она когда-либо расстраивалась и уж тем более плакала. Он, как и Челищев, воспринимал Светлану не как женщину, а как товарища и юриста, и сейчас был очень удивлён такому её поведению.