Отныне и навеки: Петербург и Париж

      Глава V

Русская борзая

      День сменяла ночь, вечер порождал утро, но одно было неизменным — Алопеус, сидящий на стуле в кабинете Каннинга, причём стул, как казалось британцу, подызносился как никогда.       Дождливое лондонское утро не оказалось исключением. Когда Каннинг читал корреспонденцию от лорда Каслри о том, что католики должны иметь равные права с британцами, вошел русский дипломат, ставший уже старым знакомым.       Джордж поднял скептические карие глаза, полузакрытые уставшими веками, правой рукой взял чашечку с ароматным кофе и сделал глоток.       — Здравствуйте, мой милый друг, — сказал он. К русскому посланнику он относился более дружелюбно, чем к остальным, хотя тот самый стул, располагавшийся прямо у его рабочего стола, был убран из кабинета.       Но Алопеус не обратил на это внимания. Широкая улыбка, обращённая к министру, сияла на его полном лице, а в руках он держал маленького борзого щенка белой масти. Надобно заметить, что русский посланник уже давно писал барону Будбергу с просьбой выслать ему побольше денег на подкуп членов английского правительства. Так он расплатился за это чудо с вытянутой мордочкой и умными чёрными глазками, причём остаток полученной им суммы был весьма солидным.       — Здравствуйте, мистер Каннинг, — ответил Алопеус, кивая головой и со всем добродушием заглядывая ему в глаза. — Я очень надеюсь, что я не отвлёк вас своим визитом, потому как я сам пришел к вам по чрезвычайно важному делу. Я получил уточнение требований тюильрийского кабинета и непременно желал бы вам их представить.       Джордж сначала и не заметил упитанного щеночка в пухлых руках Алопеуса. Но сердце даже самого депрессивного и холодного политика не могло не растаять от огромных, влажных глазок, которые выглядели так жалостливо, что его руки сами потянулись к щенку навстречу.       Он встал из-за стола и своей обыкновенной грузной и торопливой походкой направился к дипломату, сразу уяснив, что это — маленький подарочек, а не взятка.       Только Алопеус преодолел половину комнаты, как Каннинг взял из его рук хорошенькую собачку, которая только и делала, что жалобно пищала.       — Ох, тише-тише, мой хорошенький.       Слова посланника проходили мимо его ушей, пока он целовал собачку в розовенький носик, а та отвечала на его ласки, вылизывая его щеку.       Когда Алопеус прекратил свою речь, рассчитывая на понимание и конструктивный ответ, Джордж сказал, сияя, как только что вычеканенный фунт:       — Такой милый! Как его зовут?       — Он ваш! — тепло ответил Алопеус, глядя на то, как обыкновенно недружелюбный Каннинг в присутствии собаки преобразился в самую добрую и чувствительную натуру, — Небольшой подарок, ничего не подумайте. Лично от меня, в знак особой симпатии. Как хотите, так и назовите его.       Каннинг нисколечко не был удивлён его словам. Понятно, что он не решил принести свою собачку, как леди, в сумочке, чтобы она была хорошеньким дополнением к его образу.       — Я вам премного благодарен, — Джордж сказал это совершенно искренне и приподнял питомца над землей, прищуривая глаза и как бы прикидывая возможную кличку.       — Бони? Нет. Снежок? Слишком банально.       И тут его осенило. Вечно печальные глаза щенка в дополнении с кремовой шëрсткой напомнили ему старого приятеля — лорда Каслри.       — Роберт! Ты будешь Робертом.       Обрадовавшись своему остроумию и проницательности, он прижал пëсика к сердцу, садясь за свой стол.       — Садитесь, садитесь… У вас было ко мне дело?       — Да, разумеется, я не посмел бы вас отрывать от дел без веской причины. Нам следовало бы заблаговременно обсудить некоторые детали будущей встречи… — подняв глаза к потолку, повторил Алопеус, а затем, опустив взгляд, увидел, что присаживаться-то ему некуда, ведь стул напротив стола Каннинга куда-то подевался. Тогда посланнику пришлось намекнуть об этом министру. Прищурив глаза и спрятав недовольно скукоженные губы за пушистую головку собачки, Каннинг всё-таки велел принести стул. «Жаль, что я не велел его подпилить. Может, тогда бы он стал реже приходить. Хотя… Таких, как он, даже провалившийся пол не остановит», -подумал Джордж, наблюдая за тем, как посланник уже по-свойски протягивает ноги, лениво укладывает спину ближе к его рабочему столу и деловито кладет на столешницу руки.       — Для начала необходимо выбрать само место будущих переговоров. Петербург настоятельно рекомендует английской стороне рассмотреть Рим, этот прекрасный город с древней историей.       — Рим? Чем вам так понравился Рим? Почему же тогда не Неаполь или Милан?       Каннинг напрягся. Его смутили слова «настоятельно рекомендует», а когда человек «настоятельно рекомендует», то это значит, что выгоду принесет это предприятие лишь ему.       — Мы бы хотели рассмотреть Брюссель или Мадрид. Может быть, Лиссабон? В конце концов, это гораздо будет ближе для всех договаривающихся сторон.       — О, в случае Лиссабона или Мадрида английская и французская делегации будут очень долго ожидать русскую, — усмехнулся русский посланник.       Очевидно, даже в этом вопросе англичане будут стремиться назначить место, находящееся в сфере их интересов, лишь бы только не оказаться во владениях Наполеона. Между тем французский посланник герцог Ровиго особенно выделил императору Александру все выгоды проведения конгресса именно в Риме. А потому Алопеус, будучи уполномоченным представлять интересы как России, так и Франции, должен был убедить в этом и Каннинга.       Оставив на секунду тисканье нового питомца, Джордж уже хотел вернуться за свой утренний кофе с круассаном, но остановил увесистую ладонь в сантиметре от заветной пищи. Брезгливость (не та брезгливость в совершении гнилых поступков или корыстном использовании других людей, а та, которая проявляется в постоянной тяге к чистоте) заставила измучить бедный десерт, безжалостно тараня его ложкой, а затем отправляя себе в рот. Возможно, у французов случился бы удар, если бы они увидели, как англичане нагло портят их любимое блюдо, но последним это очень нравилось.       — Есть ли другие места, которые «настоятельно рекомендует» Петербург?       — Мы также рассматривали Вену. Но видите ли, было бы куда лучше, если бы встреча произошла именно в Риме, в столице Итальянского королевства, поскольку это гарантирует всем трём сторонам невмешательство в переговоры страны, на чьей территории они будут проходить.       Каннинг нахмурился. Этот дипломат имел резонные планы и совершенно не хотел с ними прощаться.       Джордж оставил своего питомца на стуле, оставив восседать его, как на троне, в одиночестве, а сама направился к большому глобусу, стоявшему в углу темного и мрачного кабинета.       Получше одернув шторы, Каннинг указательным пальцем левой руки показал на Британию:       — Смотрите, здесь сейчас мы, — Пальцем другой руки он указал на Рим. — Сюда вы хотите.       Затем пальцем, твердо прижатым к маленькому нарисованному острову, он провел линию, огибающую весь Пиренейский полуостров, проходящую через Гибралтарский пролив, заходящую в Средиземное море, а затем уже достигающую Италии. Все это сопровождалось громким скрипом кожи о лаковую поверхность, как будто Каннинг хотел оставить реальную линию на этом шаре.       — Смотрите, какая огромная дистанция получилась. Тогда вы, русские и французы, будете ждать нас, британцев, пока мы туда доберёмся.       Тогда Алопеус встал и тоже подошел к глобусу, только рука его указала на Петербург, проводя протяженную горизонталь через только что образованное Варшавское Герцогство, государства Рейнского союза, Францию, Испанию, и остановилась только у Лиссабона.       — Тогда зачем вы предлагаете Мадрид или Лиссабон, когда русским придется преодолеть гораздо большее расстояние? А до Рима британская сторона может добраться и по суше. Ваш путь будет едва ли больше того, что предстоит нам, русским. Я думаю, император Наполеон сделает все, чтобы ваше путешествие по Голландии и Франции прошло благополучно.       Каннинг сложил руки на груди — точь-в-точь, как на своем портрете в полный рост, а голову наклонил чуть вбок, искоса глядя на дипломата.       — Спасибо, я воздержусь от помощи Наполеона. Он, наверное, прикажет завалить все дороги грязью, в вместо лошадей подавать старых кляч. Вы только представьте: мне, человеку приближающемуся к сорока годам, кататься днями и ночами то в карете, то в экипаже, волоча за собой целый караван из кухни, слуг, вещей. Прибавьте к этому других дипломатов, у которых будет такой же джентльменский набор. Я буду использовать наш флот!       Каннинг крутанул резко глобус, а затем остановил его, указывая пальцем на новое место. — Чем вам не нравится, например… — он прикусил нижнюю губу, стремительно ища новое место на карте. — Чем вам не нравится Вена? Или Брюссель? Если что, мы можем и подождать остальных участников. — Это мы, если что, можем подождать британскую делегацию, — продолжал стоять на своем Алопеус. — Вена нам нравится тем, что император Франц вряд ли сумеет удержаться от того, чтобы каким-либо образом войти в дела Парижа и Лондона. Мы убеждены, что вам это ни к чему. А Брюссель мы вынуждены отвергнуть по тем же причинам, что и Мадрид с Лиссабоном.       Вести переговоры с министром оказалось намного труднее, чем ловить его в Гайд-парке. А они пока что даже не перешли к самому предмету разногласий между Англией и Францией. И тогда Алопеус (совершенно неожиданно для себя) пошёл на следующую хитрость, памятуя о давнем соперничестве Каннинга и Каслри:       — Быть может, мне следует проконсультироваться по этому вопросу с лордом Каслри, если вы, господин министр, еще не готовы дать ответ?       Каннинг убрал руки за спину и сжал их в кулак, на лице изобразилось натянутое спокойствие.       — Вы можете, Алопеус, но он ответит то же самое. Он, как и я, радеет за судьбу Родины и так же скрупулëзен даже в самых, на первый взгляд, неважных вещах.       Каннинг, хоть и не переваривал Каслри, знал, что он хороший дипломат, который прекрасно понимал капкан, ожидавший их в Риме.       — Тем более он сейчас не в столице… Он в своем имении, в Лоринг Холле, то ли в Кенте, то ли в Бексли…       Не получилось. Алопеус тяжело вздохнул, поняв, что все его доводы были исчерпаны. И на борзую, судя по всему, он потратился зря: Каннинг даже не стремился идти на компромисс. Посланник бросил тяжёлый и печальный взгляд на белого щенка в кресле Каннинга, миссия которого заключалась в том, чтобы смягчить сердце своего хозяина.       — Очень жаль. Но я все равно непременно нанесу ему визит, — задумчиво ответил он, все еще с досадой глядя на Роберта и не оборачиваясь на его владельца. Лицо Алопеуса прямо-таки выражало упрёк в сторону Каннинга, точно говорило: «зря тебе щенка подарили».       — Господин министр, я понимаю, чем обусловлено ваше беспокойство относительно переговоров в Риме, — с отчаянием в голосе продолжил посланник. — Однако я спешу вас уверить, что оно безосновательно. Представители российской стороны сделают все, чтобы Наполеон в Риме пошёл на уступки. Вам стоит только удовлетворить наше желание провести встречу именно там.       — Пошел на уступки…       Каннинг замолк на этом слове, медленно выговаривая его, как будто пробуя его на вкус.       — Что ж, если вы официально подтвердите это, то я уверен, мы сможем найти компромисс вместе.       — Я могу официально подтвердить вам то, что Наполеон совершенно точно намерен отменить декрет о континентальной системе, — заявил Алопеус и тут же осёкся. Это было единственное, о чем он мог говорить более-менее уверенно. Но страх потерять только-только налаженную связь с Каннингом был сильнее. — Я желал бы услышать от вас все требования британской стороны, если это возможно.       Каннинг ядовито усмехнулся, в его прищуренных глазах начали играть бесы, радующиеся своей маленькой победе. О, как это прекрасно, когда враг понимает свою свою зависимость. Каннинг совершенно переменился в лице, которое стало более заинтересованным и приятным (в отличие от его обычной хмурой мины).       — Что, совсем плохо стало без тканей и станков?       Он решил продолжить тему, упиваясь своим собственным превосходством, а не превосходством своей страны, как обычно поступают честолюбивые люди.       — Да, я его понимаю, плохо, когда полуголодные солдаты бегают по полю с голым задом, а денег напечатали так много, что золота, уравновешивающего их, просто нет.       Тут он по-хозяйски махнул рукой, подзывая к письменному столу, взял оттуда кожаную папку с гербом Соединённого Королевства и достал бумагу со всеми требованиями, написанными еще в самом начале Континентальной блокады. Они всегда верили, что правда окажется на их стороне.       — Держите, здесь все остальные требования. Надеюсь, Бони сможет умереть свои аппетиты и отказаться от своих завоеваний, а также переступить через свою гордость и отменить сию блокаду, которая подчеркивает его прекрасное знание военных, но не политических дел.       Затем он высунул другой листок с обязательствами Британии.       — А мы, в свою очередь, разрешим нейтральным судам заходить в порты Франции и ее союзников.       Каннинг расплылся в самодовольной улыбке, протягивая эту папку Алопеусу. Тот, непонимающе хлопая глазами, переводил взгляд с бумаг, принесённых министром, на его лицо, приобретшее особое высокомерие и самоуверенность. Видимо, русский посланник где-то просчитался, подумав, что подаренная борзая сможет решить все сложности переговоров.       Посланник по нескольку раз перечитывал условия англичан. То, что они требовали, никак не могло быть удовлетворено, это было очевидно. Не нужно было знать лично императора французов, чтобы сказать с уверенностью, что он ни за что не отступится от своих завоеваний.       — Я думаю, вам от сей блокады тоже несладко пришлось, так что выгодно это будет обеим сторонам. Я, знаете, был по вашей рекомендации на фабрике Веджвуда. Могу сказать, дела у него нехороши. Возможно, британской стороне стоит несколько смягчить эти пункты, — осторожно заметил Алопеус. — Бони, конечно, согласен идти на уступки, но вряд ли он откажется от своих приобретений. Петербург рекомендует придерживаться текущих границ империи Наполеона.       Улыбка не сползала с узких губ Каннинга, как будто это был самый лучший день в его жизни, или же день торжества его стойкости и острого ума, как он сам думал.       — А это, к вашему сведению, самая лучшая фабрика во всей Британии. Как вы думаете, в каком положении я нахожусь, чтобы смягчать условия?       Он явно не намерен был сползать с высоты собственного тщеславия, поэтому продолжал гнуть свою линию.       — Если мы задержимся хоть еще на неделю, то обеим нашим странам не поздоровится, так ведь?       Он нагло выгнул бровь, намекая на то, что у Алопеуса нет выбора. Пример с фарфоровой фабрикой оказался неудачным. Точнее, он был неплох сам по себе, если бы Каннинг не обернул его в свою пользу. А Алопеусу явно не хватило изворотливости, чтобы парировать ему. Еще несколько попыток возразить министру окончились примерно так же. Переспорить Каннинга, вероятно, было невозможно. Надо будет написать в Петербург, что с ним крайне трудно иметь дело, не то тяжко придется, если еще в Рим заявится.        И если Каннинг переживал свой дипломатический триумф, то Алопеус терпел горькое и досадное положение. Как бы он не пытался выкрутиться, британец сразу затыкал его и заставлял попятиться.       — Я вас понял, господин министр, — посланник предпринял последнюю попытку посопротивляться. — Но поймите и нас, Россия сейчас находится не в том положении, чтобы просить Бонапарта отказаться от его приобретений. Если Британия хочет мира, то он должен быть компромиссным для всех сторон, и для французов в том числе.       — Мы? Идти на уступки? — С лицом невинной девы проговорил Каннинг, вжав круглое лицо в шеи и глядя большими глазами исподлобья. — Это мы должны идти на уступки?! Кто все это затеял?! Рабовладельческая держава и… — Тут он осёкся, не желая оскорблять мнение дипломата о своей стране. Приняв привычное, безразличное выражение лица, с легким оттенком заинтересованности и большим отпечатком наглости, Каннинг продолжил с чувством великого одолжения и русскому дипломату, и Франции, и России:       — Хорошо. Если Франция удовлетворит большую часть условий, то мы согласны…       — Конечно-конечно, мистер Каннинг! — воскликнул, подрываясь со своего места и бросаясь жать руку министру. Каннинг невольно расплылся в самодовольной улыбке, вытянув ему навстречу увесистую руку, облаченную в тяжелый черный рукав.       Не описать словами, какое облегчение вызвало у посланника это согласие. И даже его оскорбительный тон не мог омрачить радости и признательности Алопеуса, ибо он уже опасался того, что его миссия окажется провалена и придется ему подносить борзую уже лорду Каслри.       — Тогда жду от вас новостей по этому поводу. Желательно хороших, — усмехнулся на прощание Каннинг глубоким, грудным голосом.       Когда Алопеус ушел, то он вновь взял маленького щенка русской борзой по имени Роберт к себе на руки и прижал к себе ближе, превратившись из жёсткого и хитрого политика в милого и заботливого хозяина нового питомца.       — Принесите ему бархатную подушку!.. И фарфоровую миску с пареной индюшатиной на обед!..       И уже вполголоса, так, чтобы пугливая собачка вновь не испугалась, сказал ей нежно:       — Чтобы наш маленький Роберт не был голодным. А то мало ли, чем эти русские тебя кормили, такой ты у меня худенький…