Отныне и навеки: Петербург и Париж

Глава II

Отчего вы решили, что я перестал вас любить?

      В день, когда Александр вернулся в Петербург, Елизаветы Алексеевны не было во дворце. За последнее время Мария Федоровна слишком много раз напоминала своей невестке о том, что и ей, и ее сыну известно о ее связи со Сперанским. Встревоженная этим императрица нашла утешение в обществе своего возлюбленного. Ей было уже настолько безразлично, что подумает о ее поведении Александр, что утро следующего дня она встретила в объятиях Михаила, и не собиралась торопиться в Зимний дворец.       Солнце уже освещало их фигуры, лежащие в обнимку, словно одно тело. Сперанский тихо вдыхал любимый запах ее кожи, сохраняющей знаки его страстной любви. Но вскоре грузные шаги начали постепенно разрушать это блаженство, и хриплый голос доложил достаточно обеспокоенно:       — Михаил Михайлович, к вам император пожаловал. Говорит, немедленно хочет вас видеть. Сперанский в волнении выдохнул и свёл брови к переносице.       «Только бы Лизонька избежала его гнева», — подумал он, глядя на личико Елизаветы.       От голоса слуги, возвещавшего о приезде императора, проснулась и Елизавета. Первая мысль, которая пронеслась у неё в голове — Сперанский пострадает от ее неосмотрительности. Почему она раньше не подумала о том, что Александр станет искать их? Это было очевидно, неизбежно. И совсем уж точно его отношение к ее возлюбленному после этого резко изменится в худшую сторону.       Сперанский поднялся, и то же сделала императрица. Паника постепенно овладевала ею. Елизавета Алексеевна выглянула в окно, выходившее на Невский проспект, и тут же отпрянула, убедившись в том, что в самом деле стояла карета ее супруга. Лизхен судорожно обдумывала то, что сказать Александру в ответ на его обвинения и чем она может облегчить участь Сперанского в самом плохом случае.       Уже около десяти минут, как Александр Павлович стоял у дверей дома Михаила Сперанского. Он притягивает ладонь к себе, чтобы оправить рукав и тут же второй рукой обхватывает её: руки тряслись, и Александр не мог унять эту дрожь.       Романов делает глубокий вдох и выдыхает. Нельзя было предстать перед Сперанским и Елизаветой в таком виде. В том, что его жена находилась в этом доме, Александр не сомневался. Весь дворец шептался об этом — императрица не возвращалась во дворец со вчерашнего вечера. А тот факт, что Сперанский не явился на совет, только подтверждал это.       Терпение было на исходе. Теряя самообладание, царь вошёл в дом. Слуга хрипло ахнул, пролепетав что-то про своего хозяина, но Александр его не слушал. Не снимая плаща и шляпы, император рванул по лестнице наверх и застыл, когда наверху показался сам хозяин дома. Сперанский, заспанный, растрепанный в халате и ночном платье стоял перед государем. А лицо царя было спокойным. Михаил ожидал чего угодно: гнева, криков, даже насилия, но Александр Павлович молчал и смотрел на своего секретаря.       Около нескольких секунд оба стояли в этом положении. То, почему Александр оказался в Сперанского доме именно в это утро, было предельно ясно. Отнекиваться, отрицать присутствие императрицы было бы глупостью в высшей ее степени. Но и вечно глядеть на слишком спокойное государя Михаил Михайлович не смог бы.       — Ваше Величество? — Сперанский, изобразив лёгкое удивление, кивнул головой. — Чем обязан столь ранним визитом?       Александр и не думал отрывать взгляда от своего секретаря. А Сперанский нервничал всё больше. Даже глаза государя — и те оставались спокойны. То, как умело император скрывал свои эмоции, пугало Михаила Михайловича. Ведь неизвестно, что можно было ожидать от такого мужа любовницы.       — Мне казалось, вы и сами догадываетесь. Или я ошибся, считая вас умнейшим человеком империи? — ответил ровным голосом Александр Павлович, делая шаг по лестнице. — Да и не рано уже. Я уж давно возвратился, побывал на совете, на котором вас, к сожалению, не было отчего-то.       — Накануне я неважно чувствовал себя и потому остался дома. Я думал, вам об этом сообщили, — продолжал непоколебимо отбиваться Сперанский, делая также шаг вверх по лестнице и не отрывая взгляда от глаз Александра.       Тут император не смог сдержать улыбки и плавно обнажил белые зубы, слегка усмехаясь.       — Михаил Михайлович, ответьте: вы храбрец или же глупец? Учитывая, что я высказал ранее, вы не глупы, отнюдь. Наставить рога императору — поступок смелый. Я бы сказал, чрезвычайно смелый.       — Я не ответственен за то, что велит мне сердце, Ваше Величество, — сдержанно, немногословно заметил Сперанский. Чувство собственного достоинства не позволяло ему показывать своё волнение и оправдываться за свою любовь. — Ежели вы ищете Елизавету Алексеевну, то Ее Величество наверху.       Александр смерил Сперанского взглядом и поднялся к нему. Михаил напрягся, но лишь почтительно поклонился. Император, обойдя его, сказал:       — В следующий раз не стоит придумывать болезни. Не то я решу, что моя жена лишила вас разума.       — Вы хотите уличить меня в обмане, что весьма несправедливо. Уж в этом отношении я с вами предельно честен.       — Вы не в том положении находитесь, mon cher Mikhail Mikhailovich, чтобы быть жертвой беспочвенных обвинений, — напоследок сказал император и направился в спальню, где сейчас была его супруга. Быстрыми шагами Романов достиг комнаты, и дверь в нее резко открылась.       — Как я и думал! — воскликнул Александр, входя внутрь, где испуганная Лизхен прикрывала обнажённое тело одеялом. Елизавета посильнее натянула его, желая закрыть свою грудь. Губы императрицы были напряженно поджаты, а глаза пристально смотрели на Александра. Лизхен старалась держать себя в руках, насколько это было возможно.       — Так что же вы подумали, государь? — спросила она, пытаясь выглядеть как можно более безучастной.       — Я думал, кавалергарды это ваш предел, Елизавета Алексеевна, — усмехнулся Александр Павлович. — Но вы превзошли мои ожидания. Вы сумели очаровать моего секретаря!       Александр подошёл ближе, пожирая жену взглядом. Ее явно смущало, что она была без какой-либо одежды перед разъярëнным мужем.       — Вы настолько дурного мнения обо мне? — Елизавета Алексеевна обиженно поджала губы. — По-вашему, я не достойна и вашего секретаря? Вы думаете, что никто положением выше, чем кавалергард, не может полюбить меня?       Император поджал губы, да так, что те побелели. Задетая гордость говорила в нём.       — Отчего же, когда-то вас любил и цесаревич, а потом и император, — едва сдерживаясь, говорил Александр подходя ещё ближе.       — В том-то и дело, что «когда-то». Но теперь же меня полюбили сейчас, — Лизхен взглянула на мужа, сильнее натянув на себя одеяло при его приближении. — Долгие годы мне всячески указывали на то, что мое значение в вашей жизни ничтожно. И, право, теперь мне несколько странно слышать от вас упрёки. Мне казалось, что мы оба отказались от любых обязательств, разве не так?       Лиза хотела казаться смелой, но была испуганной. Действия её супруга настораживали и не поддавались никакой логике. Наконец, когда Александр посмел подойти совсем близко к ней, а она едва ли не на голову натянула одеяло, император в тот же миг дотянулся до халата, висящего на спинке стоящего рядом стула, и протянул жене.       — Перестаньте дрожать, — вздохнул он, опуская взгляд. — Оденьтесь.       Без слов Елизавета приняла халат и накинула его на свои плечи, не решаясь взглянуть на императора. Ее минутная смелость тотчас же пропала. Объяснения поведению Александра она не находила, и эта неизвестность настораживала. Быть может, ей было бы даже спокойнее, если бы он вел себя холодно-равнодушно, как и всегда.       — Я не стану отрицать, что господин Сперанский мог полюбить вас, — продолжил Александр, когда императрица набросила халат, сокрывший ее наготу. — Однако… Отчего вы решили, что я перестал вас любить?       Голубые глаза царя посмотрели так пронзительно, что Елизавета Алексеевна сначала растерялась, не найдя, что ответить.       — Мы давно ведём себя так, словно мы не муж и жена, а чужие друг другу люди, в том виноваты мы оба. Я своей вины не умаляю. Но… моя любовь к вам всё ещё жива. И оттого, это так унизительно и больно узнать такую правду.       — Отчего я так решила? — наконец переспросила Елизавета Алексеевна, хотя этому вопросу Александра, казалось, суждено было стать риторическим, поскольку ответа на него он уже не ожидал. — О том, что ваша любовь ко мне еще жива, я слышу только сейчас.       Елизавета Алексеевна, задумавшись, встала с постели, отошла от Александра на несколько шагов и, запахнув посильнее халат, развернулась к мужу лицом. Каждое его замечание удивляло ее все сильнее: то он будто бы поддевал ее, намекая на ее роман с Алексеем и прекрасно зная, что она когда-то испытывала к нему чувства, то заявлял, что сам все еще любит ее. После стольких лет взаимной холодности звучало это неубедительно.       — В чем вы обвиняете меня? В том, что я не вижу, что вам Но на протяжении последних лет я наблюдала лишь то, что любите вы не меня, а г-жу Нарышкину. Я вас не виню: быть может, я для вас и в самом деле не так интересна, как она. Но вы не думали о том, что я тоже хочу быть любимой и нужной? Но не вы, а господин Сперанский дал мне это. Мне думается, я имею такое же право на личное счастье, как и вы.       — Муж из меня не вышел! — воскликнул Александр, вставая с кровати. — Я не сумел дать вам того, что вы нашли в обществе моего секретаря.       Романов обошёл кровать и подошёл к жене.       — Мои обвинения глупы и беспочвенны, вы правы, — говорил он. — Но та любовь, что ещё живёт во мне, порождает эту ужасную ревность, эту боль.       Александр Павлович обхватывает мягкую и нежную ладонь Елизаветы, заглядывая ей в глаза. Взгляд его до того печальный и скорбный, что в пору было почувствовать какой-то укол внутри, прямо у сердца.       — Я… Быть может, веду себя юнцом и выгляжу в ваших глазах глупцом, но, — Александр опускается пред ней на одно колено и смотрит наверх, — я люблю вас и желаю счастья, которого вы не смогли обрести со мной. И потому я смиряюсь с тем фактом, что это счастье вы нашли в объятиях Сперанского и искренне рад за вас. Но даже так моя боль никуда не делась.       Эти слова окончательно вывели Елизавету Алексеевну из состояния равновесия. Она, растерянная, опустив голову и молча смотря куда-то в пол, не смея взглянуть в глаза мужу, не знала, что же ей ответить и как вести себя с ним. Слишком непохожим на него обыкновенного, противоречивым и непонятным было то, что он говорил. Что же внезапно заставило его вспомнить свою прежнюю влюблённость? Разве ли не только ревность, вызванная осознанием, что не он один занимает ее мысли? Не уязвленное ли самолюбие мужчины, которому предпочли другого? Вряд ли. На ее предыдущие романы ему было все равно. Что изменилось?       Их взоры все же пересеклись. Глаза Александра были полны сожаления, даже как будто отчаяния. Должно быть, думала Елизавета, он ждал ее отклика. Она же была слишком потрясена этим неожиданным порывом откровенности, чтобы произнести хоть слово. В самом деле, было похоже на то, что Александр искренне раскаивается в своем прежнем равнодушии. Только вот что же теперь делать ей, если ее сердце выбрало другого мужчину и изменить его велению она не в силах? — Я не жду, что вы начнёте питать ко мне теплые чувства после того, как я обходился с вами все эти годы, — со смирением в голосе продолжил Александр, утыкаясь лицом в её ладони.       Эти бессмысленные унижения… Что они способны поменять? Лизхен, похоже, искренне любит Сперанского и на равнодушие мужа ей давно всё равно. Она нашла себе отраду в жизни.       Александр Павлович медленно встаёт с колен. На щеке едва заметный мокрый след. Глаза влажные и слегка красноватые. Но царь упорно продолжает смотреть на нее сквозь маску равнодушия. Тщетно. Ведь Лиза едва ли не единственная умела читать эти маски.       А ей вдруг стало жаль его. Александр был слаб перед Лизхен. В такие моменты: после смерти их маленькой дочери, после гибели отца, после поражения под Аустерлицем — он всегда искал у неё поддержки и утешения. И сейчас Лизхен испытала даже некоторый укор совести за то, что она любит другого и является, таким образом, причиной его терзаний. Но в то же время она все еще не верила своим ушам. Ее не переставали смущать его слова о любви, о которой он не вспоминал на протяжении последних лет.       Она подошла ближе к Александру, обхватив руками его кудрявую голову. Ее пальцы поглаживали затылок, нежно перебирали золотистые локоны, губы с трепетом коснулись его лба. Это было всё, что она могла для него сделать и на что ей хватило душевных сил. Дрожащие ресницы опустились вниз, скрывая глаза государя. Ласковые женские губы оставили маленький ожог, но такой приятный и успокаивающий.       — Мне неуместно быть здесь, в доме вашего любовника, — тихо пробормотал он, но оставался на месте. — Я оставил Михаила Михайловича внизу. Бог весть, что он может подумать.       Что сказать и в ответ на это, Елизавета также не имела представления. Все вокруг настолько смешалось, казалось ей столь непонятным, что молчание выглядело, пожалуй, наиболее подходящей реакции. Своим признанием Александр поставил ее в двойственное положение: с одной стороны, она была приятно удивлена тому, что тот спокойно принял ее чувства к Сперанскому. С другой — она будто бы должна была испытывать вину и неловкость за то, что полюбила другого и доставляет законному мужу боль своей неверностью. А его Лизхен искренне жалела, сопереживала ему, но сделать шаг к большей душевной близости не могла. Парадоксально, но ей было бы гораздо проще, если бы Александр оставался равнодушен к тому, что у нее на душе. Теперь же Елизавета пребывала в полном замешательстве. Она продолжала стоять посередине комнаты, поглаживая императора по волосам и думая о том, каким же неловкой была эта сцена, только что произошедшая, и каким тягостным — ее собственное молчание.       — Я прошу вас: не держите на него зла, — проговорила она, не поднимая глаз. — Он ни в чем не виновен.       — Я должен злиться только на себя, раз упустил своё счастье, — ответил ей Романов. Его губы легко коснулись её нежной щеки. Затем Саша отступил назад, издавая едва различимый вздох.       — И всё-таки мне пора, — сказал он и направился к дверям.       Лизхен продолжала молчать и так и осталась стоять на месте, не пошевелившись. Когда Александр вышел из спальни, она вновь утомлённо упала на кровать, зарывшись лицом в подушку. Наконец-то это тяжёлое объяснение окончилось.       В голове Лизхен кружилось множество мыслей, отчего у неё разболелась голова. Как хорошо, что Александр, похоже, не слишком зол на ее Мишеля: она опасалась, что ее супруг затаит на него обиду. Значит, можно быть за него спокойной. Но к чему только ей теперь эти признания Александра, отчаяние и сожаление о прошлых годах их семейной жизни? Почему он переменился именно в это время, когда она успела встретить и полюбить человека, который раньше успел заставить ее вновь почувствовать себя нужной и желанной? Где Александр пропадал все эти годы?