Отныне и навеки: Петербург и Париж

      Глава XIII

Силезия обещает потепление

      Утром следующего дня императорам предстояло продолжить переговоры. И хотя королева Луиза смогла заставить покорителя Европы пойти не некоторые уступки, её и Александра всё ещё не устраивало положение Пруссии. Не говоря уже о том, как остро висел вопрос Польши.       Оба государя имели изрядно упрямства, и дело так и не могло сдвинуться с мёртвой точки. Беседа их началась относительно спокойно, учитывая то напряжение между ними последние несколько дней. Они сидели в мягких креслах за чашечкой утреннего кофе.       — Я говорил вам вчера и я повторю ещё раз: пока будет угроза моей дружбе с Пруссией, я не приму ваши условия, — отчеканил царь, будучи непреклонным.       Александр сидел в кресле нога на ногу, разглядывая Бонапарта. Оба пронизывали друг друга взглядом. Будто это могло бы повлиять на решение одного из них.       Наполеон старался не выдавать своего недовольства, вызванного поразительной упёртостью русского императора, хотя иногда его негодование все-таки просачивалось сквозь маску холодной любезности.       — Мои условия — это гарантия мира для России, — ответил Наполеон. — Спокойствие ваших границ, как мне кажется, должно быть для вас важнее дружбы с Фридрихом. К тому же Пруссия будет благодарна России за посредничество в этих переговорах, с помощью которого ей удалось не потерять свою независимость. Поэтому угрозы вашим отношениям с Берлином попросту не может быть.       Русский император сохранял невозмутимость на лице. Некое подобие улыбки показалось Бонапарту.       — Бонапарте, — улыбаясь, покачал головой Романов, — видите ли, безопасность границ России напрямую зависит от настроений в Европе. Вы предлагаете забрать территории Пруссии, и без того униженной. За посредничество в переговорах, где решится такая судьба Пруссии, Фридрих мне не будет благодарен.       — И именно поэтому я настаиваю на создании Герцогства Варшавского, — продолжил Наполеон, указывая рукой на карту. — Эти земли не являются исконно прусскими, так что плата за поражение не будет слишком велика. А Польша станет барьером, который в случае чего защитит ваши границы от недовольства Европы.       — Бонапарте, может вы мне ещё скажете, что намерены восстановить Речь Посполитую?              Польский вопрос также стал камнем преткновения двух императоров. Польша давно доставляла проблемы России. И даже любые предпосылки на восстание Речи Посполитой из мёртвых вызывали раздражение у Александра. Герцогство нужно не просто так, Романов это чувствовал.              В ответ на возмущение Александра Наполеон лишь усмехнулся.              — Ну что вы, возрождение Речи Посполитой не входило в мои планы, — улыбнулся Бонапарт, чуть приподнимая голову. — Екатерина Великая слишком прочно заколотила ее гроб, и вот уже более десяти лет суверенного польского государства не существует на карте Европы.              Корсиканец словно издевался над русским. Всем своим видом он выказывал превосходство и нежелание отступать.              — Вы правы, моя бабушка давно похоронила империю поляков в русской земле, — ответил Романов. — Всё, что поляки делают сейчас, это лишь доставляют неудобства. От моего решения будет зависеть, дам я им повод для новых бунтов или нет.              — Восстания в польских землях возникали именно потому, что Европа лишила ее независимости, — напомнил Александру Наполеон. — И вы, насколько мне известно, будучи человеком просвещённых взглядов, весьма сочувственно отнеслись к их лидерам.       Бонапарт умышленно упомянул политические убеждения русского императора, как бы дополнительно подчёркивая своё уважение и убеждая в том, что учреждение Герцогства — это то, на что согласился бы каждый государь, считающий себя либералом.       — О моих либеральных наклонностях вам известно не хуже других в Европе, — чуть нахмурился Александр, опустив взгляд на вечно неспокойный польский кусок карты. — Но нельзя быть таковым постоянно, если хочешь сохранить порядок. Порой приходится быть и консерватором. Правда в том, что хороший правитель тот, кто умеет в себе сочетать реформатора и консерватора. Идея с Герцогством хороша тем, что у Пруссии сохранится больше территорий, поляки будут довольны своеобразной самостоятельностью. Однако… Эта территория станет находиться под вашим протекторатом, я верно понимаю, Бонапарте?              — Саксония будет ее единственным протектором. Это обосновано историческими связями этих земель. Вас это беспокоит, Александр?              Наполеон, чуть сощурившись и улыбаясь, смотрел в глаза Романову. Интуитивно он чувствовал, что русский царь подозревает что-то, но не говорит об этом открыто.              — Вы всё верно говорите. Как хороший политик вы говорите много слов, не желая, чтобы оппонент вспоминал о главном. Об этом главном вы решили не говорить, но это важно.              Романов наклонился ближе к корсиканцу, хитро улыбаясь.              — А кто же будет хозяином новой Польши? — тихо спросил он у Бонапарта.              Бонапарт также наклонился к Александру. Голубые глаза этого прельстителя, подсвеченные полуденным солнцем, оказались очень близко.              — Хозяином? — тихо переспросил Наполеон, усмехаясь. — Польша не собака и не раб, чтобы иметь хозяина. А ваши слова о моих политических способностях я сочту за комплимент.              — Бонапарте, — улыбаясь сказал Александр, растягивая гласные, — Вы ведь понимаете, о чём я говорю. Мы можем, сколь нам угодно, поливать друг друга лестью, но факты не перестанут быть фактами.              Царь рез выпрямился и встал с кресло, теперь возвышаясь над Бонапартом.              — Мы ведь оба знаем, Польша станет находиться под вашим протекторатом. Вы же понимаете, что это нисколько не устраивает интересы Российской империи, Бонапарте?              Два хитрых лазурных камня заглядывали в душу Бонапарту, словно гипнотизируя.              Наполеон не отводил взгляда от них. Определённо, русский царь обладал неким даром завораживать. Его глаза хотелось рассматривать постоянно, не отрываясь ни на секунду. Бонапарт расслабленно откинулся в кресле, снизу вверх глядя на Александра. Он уже не был так уверен в том, что не поддался действию этого гипноза.              — Вы проницательны, Александр, — ухмыльнулся Наполеон, копируя манеру Романова произносить его имя. Бонапарт сам получил от этого удовольствие. Красивое, благозвучное имя героя античности приятно растекалось по его языку. — Однако я полагал, что вы не станете возражать против этого. Или у вас есть причины не доверять своему новому союзнику? Тогда как вы вообще предложили мне эти переговоры?              — Мой дорогой друг, — снова улыбнулся император Александр, — ещё никогда за всю историю существования России она не имела по-настоящему верного друга и союзника в Европе. Сегодня с нами дружат и мир водят, а завтра проливается русская кровь. И вы должны понимать, что доверие и дружба проверяется временем.              Александр отошёл чуть в сторону, встав полубоком к собеседнику.              — Как и любой человек, Бонапарте, — тихо сказал Александр, — я имею собственные убеждения. Я не верю никому. Верю только тому, что все люди — мерзавцы. Вы можете поспорить, однако все мы: я, вы, другие — мерзавцы в большей или меньшей степени.              Царь резко обернулся, приобретя какую-то странную живость в движениях тела.       — Что же, я думаю, что польский вопрос можно решить! — заявил Романов. — Пускай официально Герцогство будет находится под вашим протекторатом, но, чтобы в России не казалось это несколько… настораживающим, пускай на территории Польши будут расположены корпуса из Франции и России. Согласитесь, так будет намного спокойнее и для Австрии с Пруссией, и для нас с вами, если сферы влияния будут…поделены.              — Иными словами, вы предлагаете ввести русские войска на территорию под протекторатом Франции? — с улыбкой уточнил Наполеон. — Интересное предложение.              Бонапарт тоже встал и подошёл к Романову практически вплотную, что так явно нарушало личные границы, но Романов едва показал признаки неудобства.              — Я полагаю, что будет правильнее всего, если русские войска не будут находиться за пределами России. Вы согласитесь со мной, Александр, — ухмыльнулся император французов.              После этого Наполеон вновь обратился к карте.              — К тому же вы не можете не осознавать то, что нахождение русской армии на этих границах будет причинять явное неудовольствие австрийскому и прусскому дворам. Именно это, а не учреждение Герцогства Варшавского в том виде, о котором я говорю, может угрожать вашей дружбе с Фридрихом.              Наполеон был достойным противником. Как это странно звучало, когда уже который день они пытались договориться о мире. Но, по всей видимости, эти два колосса будут всегда спорить, делить мир и противостоять друг другу.              Они оба играли в какую-то игру, где правила каждый ставил свои. Каждый пронзительный взгляд говорил: «Ты не сможешь меня обыграть, не пытайся».              — Бонапарте, намного спокойнее будет всем, если на территории вашего протектората будут находиться ещё и русские войска, нежели только французские. Вы же знаете, Фридриху и Францу кажется, что Франции слишком много в этом и без того тесном мире. К тому же мне будет намного спокойнее, если в вечно вспыхивающей Польше будут русские солдаты. Русским привычнее усмирять поляков.              — Я также знаю, что Фридриху, а в особенности Францу, совершенно невыгодно усиление России в Европе, — отвечал Бонапарт. — Более того, они оба предпочтут ему господство Франции. С Россией им намного теснее.              — Господь с вами, Наполеон! — посмеялся Романов. — И в мыслях не было теснить своих соседей. Вы должны понять, что Россия ни в коем случае не навязывает своё влияние без веского на то повода. Мы лишь в стороне наблюдаем, а когда надо, вмешиваемся. И потом, стоит ли нам так переживать, если мы вдвоём строим такие планы? Стоит ли придавать столько значения Пруссии и Австрии?              — Я настаивал на том, чтобы вы перестали придавать им значение еще в первые дни наших переговоров, — усмехнулся Бонапарт. — Однако ж вы утверждали, что их мнение важно для безопасности ваших границ. В таком случае оставим Пруссию. Теперь вы согласитесь с тем, что учреждение Герцогства Варшавского необходимо нам обоим?       Наполеон, улыбаясь, заговорил дальше, так и не дождавшись ответа от Александра. В его голове родился беспроигрышный способ отбить у Романова всякое желание претендовать на русский военный контингент в Герцогстве Варшавском.               — Да и потом, вообразите себе следующую картину. Скажем, для того чтобы усмирить кавказские народы, земли которых, естественно, находятся в сфере ваших интересов, я, будучи вашим союзником, ввожу туда свои войска. Тогда эта территория теряет свой статус российского протектората. Я думаю, это вряд ли бы вам понравилось. Понимаете, что я подразумеваю под этим, мой дорогой Александр?              — У вас большие аппетиты, Бонапарте, — тихо ответил царь. — Однако, вы упустили маленькую вещь: я — царь Всероссийский. Всё то, что принадлежит России, то принадлежит мне. Русский народ щедрый, но невероятно упрям и своего никогда не отдаёт. Добровольно уж точно.              — То же самое можно с уверенностью сказать и о французах, — парировал Наполеон. — Великая армия слишком долго проливала кровь на польских землях, чтобы теперь уступать свои позиции. И вы, видимо, не совсем поняли мои слова, Александр.              Император вновь посмотрел в глаза царю.              — Я говорил о Кавказе не потому, что претендую на него. Моей целью было показать вам сущность вашего предложения ввести русские войска на территорию Герцогства Варшавского. По вашей реакции я вижу, что вас бы подобная ситуация не устроила.              — И всё-таки корпус русских войск будет стоять на территории Польши. В противном случае нам придётся опять возвращаться к Пруссии…              Рука, закованная в белоснежную ткань перчаток, мягко легла на карту, где располагались прусские земли, а сам Романов взглянул на Бонапарта из-под золотистых ресниц полуприкрытых лазурных глаз.              — Одна уступка с вашей стороны и сколько возможностей в союзе с Россией? Небольшая цена ради победы над англосаксами в будущем, правда?              Наполеон поймал себя на мысли, что его план вести себя с русским царём холодно и сдержанно уже давно с треском провалился. Русский мастерски выводил его из себя, на эмоции. Всё самообладание покидало Наполеона, и он бы с лёгкостью сейчас мог согласиться на всё, если бы его разум перестал отвечать.               — Если вы так настаиваете на уступке с моей стороны, — резко выдохнув, ответил корсиканец, — то у меня к вам другое предложение. Я все еще придерживаюсь мнения, что русские войска должны находиться исключительно в пределах границ вашей империи. Поэтому я даю вам возможность присоединить к России прусские земли от Немана и до Вислы. Полагаю, это понравится вам куда больше, не так ли, Александр?              Наполеон указал на это место на карте, чуть не столкнувшись с рукой Романова.              — Бонапарте, вы совсем меня не слушаете. Я отказался от этого раньше и откажусь сейчас. 40-тысячный корпус у границ Герцогства Варшавского и ничего большего. Россия и без того велика, оттого и столько врагов. Вы оставляете Пруссию в покое, но появляется полусуверенная Польша под вашим протекторатом и с русским корпусом в 40 тысяч у её границ. Помните, что я…собираюсь организовать вам переговоры с Лондоном. Это будет ой как тяжело, так сделайте мне маленькую уступку сейчас, чтобы моя голова не болела ни о каких проблемах, кроме переговоров с Англией…       Александр снова играет, пытается ненавязчиво продавить свои условия, играя на чувстве признательности со стороны Бонапарта. Но Наполеон прекрасно видит, какой хитростью хочет победить его русский царь. И в ответ на это он даст Александру такие красивые обещания, которые заставят его сдаться.              — Вы оставляете Герцогство Варшавское в указанных мною границах. Если я вступлю в войну с Австрией, что очень вероятно, то вы обязуетесь выступить на моей стороне. Только так, Александр. И не забудьте, что я также должен быть свободен для помощи России на востоке. Кроме того, я уже разрешил вам приобрести Финляндию, при условии, что вы не позднее следующего года вступите в войну со Швецией, которая злостно отказывается следовать континентальной системе. Вспомните также, что я по вашей просьбе достаточно смилостивился над Пруссией. Разве этого недостаточно с моей стороны, Александр, чтобы Великое герцогство Варшавское было оставлено в указанных мною границах? Разве я доставил вам мало удовольствия этими условиями, мой друг?              Александр тихо посмеялся, как это обычно делают милые дамы.       — Вот видите, Бонапарте, вы вполне можете быть хорошим дипломатом, а не только военным. Вот на такие условия я могу согласиться.              — Вы вовсе не так упрямы, как хотите казаться на первый взгляд, — расплылся в ухмылке корсиканец.       — В короткий срок я отдам приказ пойти на Швецию. Разумеется, после подписания договора… А пока…можете сказать Луизе, что её страна спасена от уничтожения вами.       Александр был, кажется, наконец удовлетворен. Это был идеальный момент для Наполеона, чтобы еще раз продиктовать свою волю.              — Но все-таки как хотите, но Силезию я не отдам прусскому королю, — твёрдым, уверенным голосом заключил Бонапарт.              Александр едва расплылся в довольной улыбке, как Бонапарт привнёс капельку дёгтя. Воевать за Пруссию было тяжелее, чем предполагалось. Превозмогая раздражение, поджимая губы, царь вмиг примерил свою одну из главных личин — прельстителя.       — Ну что же вы так, Наполеон, вы так порадовали меня и тут же огорчаете, — сказал Романов, вздыхая.       Бонапарт сразу же распознал эту маску и заметно напрягся. Противостоять этим печальным вздохам Александра было непросто, но уступать и отдавать Силезию из-за них было глупо.       — Почему же вы огорчены, Александр? — как ни в чем не бывало поинтересовался Бонапарт. — Подумайте сами, что такое Силезия. Разве ее цена выше всего того, что я пообещал вам?       — России Силезия ни к чему, — отвечал Романов, качая головой. — Но подумайте, как она нужна Пруссии, Бонапарте!       Упёртость Наполеона совершенно не мешала Александру добиваться своего. Медленно, но верно он двигался к своей цели. Было вопросом времени, когда корсиканец сломается перед русским. В отличие от французского императора, у царя его было в достатке.       — В самом деле, ни к чему вам так губить Пруссию. Я верю, что ваше сердце, — Александр поднял свою руку протянув ее к груди, к ордену Почётного Легиона, но не касаясь ее, — намного добрее и великодушнее, чем вы хотите показать. Во всяком случае, мне думается, что мне вы способны показать намного больше.       — Не вы ли только что предлагали не уделять столько внимания Пруссии? — скороговоркой пробормотал Наполеон и от неожиданности вздрогнул, когда рука Александра потянулась к его груди. Но тут же к императору вновь вернулось самообладание.       — Своё великодушие я уже в полной мере продемонстрировал вам, и теперь я хотел бы надеяться увидеть его от вас. Знали бы вы, как Силезия нужна мне! Великая Армия должна быть достойно вознаграждена за принесённые ею жертвы. Неужели вы не готовы пойти в этом вопросе навстречу мне, Александр?              Ладонь Александра таки коснулась кончиками пальцев награды, висящей на груди, а затем спряталась за спину.              — Ежели бы я не желал идти вам навстречу, то не предложил бы вам переговоры в Тильзите вовсе. Ваша удача, я могу усмирить задетую гордость, и потому мы с вами говорим.              Царь расстегнул пару пуговиц на мундире и ослабил платок на шее. Перчатки, что, казалось, были его второй кожей на руках, были заложены под кушак.              — Простите, жарко, — сказал на это Саша.              — Без всяких сомнений, ваша армия нуждается в награде. Но разве я и союз с Россией не является для вас лучшим вознаграждением? Не лучше ли оставить Пруссию в покое, как вы и говорили, и заняться, наконец, в полной мере нами, Россией и Францией?       — Я с вами совершенно согласен, — кивнул Наполеон, пристально наблюдая за каждым жестом Александра. Определённо, все движения были отточены и выверены, словно были частью известной только одному Романову театральной игры. Подыгрывая ему, Наполеон также снял с себя перчатки и чуть приблизился к русскому императору. — Но увы, без Силезии я не буду обладать достаточной свободой действий для воплощения всех наших планов, так что воспримите это моё требование как необходимость.       — Уверяю вас, Силезия в наших планах не будет играть такой большой роли, Бонапарте, — покачал головой Романов. — Что до свободы действий, то с началом нашего с вами союза её у вас будет вдоволь. Ни Пруссия, ни Австрия не смогут диктовать нам свою волю. Нужно уметь отступать, не брать слишком много. Вы знаете, в России не принято добивать загнанного врага. Равно как и унижать поверженного. Кажется, я уже говорил вам об этом.       — В самом деле? — улыбнулся Наполеон. — Право, не знал этого. Мне казалось, Екатерина Великая, разделавшись с Речью Посполитой, заложила совсем иную традицию. Я готов уступить даже Мекленбург, но из Силезии не сделаю ни шагу.       — Наполеоне, Наполеоне, — покачал головой Саша, ухмыляясь, — ну сколько ж можно будет попрекать Россию в вероломстве по отношению к Польше. Мы лишь охраняем свои границы, да и к делам покойной бабушки маленький ребёнок вряд ли мог быть причастен. А из Силезии вы сделаете не шаг, а несколько.       — Я не обвинял вас — я говорил о русских обычаях. Я так же, как и вы, стремлюсь обезопасить сферы моих интересов, поэтому увы, от Силезии я не отступлюсь. Но мне очень интересно, как же вы убедите меня в обратном, — усмехнулся Наполеон.       — Вы не верите в мои силы? — с наигранной обидой изумился Романов. — Вы меня совсем не знаете и недооцениваете.       Александр медленно обошёл Бонапарта, встав позади него.       — Вы так уверены в своих силах? Насколько велика ваша воля?       — Ах, значит, и вы сомневаетесь в моей воле и моей силе? — улыбнулся Наполеон, поворачивая голову к Романову. — Будьте уверены, я обладаю достаточной выдержкой. Как, полагаю, и вы, Александр.       Но тут взгляд Бонапарта упал на руки Александра, лишённые привычной оболочки в виде перчаток. До этого момента он не придавал этому значения, хотя прекрасно видел и знал, как хорош собой молодой император. Оказалось, что у русского царя длинные, изящные и гибкие пальцы.              — У вас красивые руки, — сделал комплимент корсиканец.              — Покорнейше благодарю, — кивнул Александр. Щёки чуть покраснели. — Благо, иногда практикую игру на скрипке, иначе служба в Гатчине бы убила их.              Романов прикрыл ладонью расползшуюся улыбку на лице, дабы не показывать лишний раз, как слова Наполеона воздействуют на него. Но все-таки Бонапарт заметил его смущение. Это не могло не вызвать на его лице улыбку удовлетворения. Он сам начинал играть, пользуясь приёмами Александра.              — Вы играете на скрипке? — заинтересованно спросил Наполеон. — Всегда восхищался людьми, обладающими музыкальным талантом. Я был бы счастлив услышать вашу игру.       — Как-нибудь я сыграю специально для вас, Бонапарте, — ответил Романов пряча ещё большее смущение. — Увы, скрипки с собой у меня нет.       Бонапарт с упорством ребенка желал добиться своего. И хотя корсиканец не особо жаловал музыку, но музыкальные способности русского императора разожгли в нём немалый интерес.       — О, я достану вам скрипку! Только дайте слово, что я услышу вашу игру!       — Если представится такая возможность, то разумеется, — повторил Романов, а потом всё-таки решил вернуться к основной теме их разговора.       — Я не могу быть уверенным до конца. Но одно я вам могу пообещать: в конце концов Силезию вы отдадите, Сир.       Романов расплылся в чарующей улыбке. Хитрый взгляд александровских сапфиров поражал Наполеона. Эта самоуверенность и сила, исходившие от молодого царя, удивляли французского императора.       — Вы даже обещаете мне это? — усмехнулся он, изогнув бровь. — Что же, посмотрим. Я буду с нетерпением ждать то, как вы убедите меня. Я уже имел возможность убедиться в ваших дипломатических способностях, так что уверен, это доставит мне удовольствие.       — Если сегодня мне не удастся вас убедить в том, то я ещё успею это сделать, — сказал Романов это так, словно судьба Силезии в тот же час стала ему безразлична. — Сейчас у меня для вас есть более интересное предложение. И оно вас обрадует куда больше.       Александр поправил выбившиеся из прически локоны и достал белые перчатки из-под кушака.       Наполеон тотчас же подошел ближе к Александру. Русский Тальма менял свои маски слишком стремительно, и Бонапарт не успевал привыкнуть ни к одной из них. Но именно эта непредсказуемость и привлекала.       — Вы заинтриговали меня. Ну же, что же это за предложение?       — Мне кажется, наша прошлая конная прогулка не совсем удалась, а на вчерашнем балу вы были… раздосадованы моим невниманием, — объяснял Александр. — Я приехал сюда верхом на Эклипсе. Я посчитал, что вы захотите разделить со мной прогулку. Я ошибаюсь?       Царь протянул Бонапарту руку, словно зазывая за собой.              — Что вы, напротив, — просиял Наполеон, протягивая свою руку в ответ. — Я буду очень рад провести с вами время.              — Ах, чудно! — воскликнул Романов, беря Наполеона за руку. — Я не сомневался в вас, а потому приказал вашему Констану приготовить вам коня. Уж не сочтите за дерзость.       — Вы знали, что я не смогу отказать вам, — ухмыльнулся Бонапарт.       — Именно, — кивнул Романов и отпустил Бонапарта.       Вопиющая наглость и эта весёлость ставила в тупик императора. Царь делал, что хотел. Он словно знал, как поведёт себя корсиканец. Так и недолго взаправду отдать Силезию. Но Бонапарт никоим образом не выдал своего удивления. Он был даже рад этой выходке Александра. Сейчас Наполеон мог быть уверен в том, что тот действительно желает дружбы. Несомненно, это было приятно, хотя все еще была жива настороженность вместе с мыслью о том, что этот прельститель, который стоял напротив него, преследует собственные цели.       — Если вы готовы, то давайте поедем прямо сейчас, поскольку времени у меня лишь до вечера, — предложил Александр.       — Тогда не будем тратить время попусту, — согласился Наполеон.              Когда они спускались с лестницы, Бонапарт несколько раз подавал руку Александру, словно принимая на себя роль кавалера. Теперь он задавал правила игры.              Бонапарт словно светился от счастья — Александр проявил милость и сам шёл навстречу. Хотя чутье не засыпало, ведь русский мог и вовсе искусно играть. Романов принимал правила Наполеона, но это не означало, что он становился в ней ведомым: он и сам задавал свои правила, о которых Бонапарт просто не догадывался.              Констан вместе с конями стоял внизу, придерживая за поводья белоснежного Эклипса и коня вороной масти корсиканца.       — Констан, покорно благодарю вас, вы можете идти, — радостно сказал Александр.              Констан, умевший подмечать детали, посмотрел на своего светящегося государя и на хитро глядящие глаза русского царя и кивнул. Он подвёл черного коня Наполеону и белого — Александру и ретировался, не желая смущать двух государей.       — Право слово, ваш Констан просто чудо, мне бы такого, — сказал Романов, ловко запрыгнув на Эклипса.       — Увы, уступить его вам не смогу, — рассмеялся Бонапарт. — Такому человеку, как Констан, просто не найти замену.              Императоры шли медленным шагом. Наполеон внимательно наблюдал за Александром и подметил, как тот, в отличие от него самого — артиллериста, изящно держится в седле.       — Вы хороший наездник, мой друг.       — Издержки монаршей жизни, когда я был просто обязан быть идеальным во всем.              Романов уверенно держал Эклипса за поводья, будучи расслабленным. По крайней мере, так казалось Наполеону, восхищавшемуся русским императором.       — Значит, безупречность получается у вас невообразимо легко. Хотя я бы сказал, вы и есть совершенство.              Эти слова были сказаны Бонапартом абсолютно искренне, без желания польстить русскому императору или втереться к нему в доверие. Он действительно был поражён тем, сколькими достоинствами обладает его новый союзник. Александр был умён и хорошо образован, тонок, деликатен, умел снискать расположение любого человека, входившего в его круг. Он был кроток, но в тоже время имел достаточно сильный характер для того чтобы бороться за интересы своей империи. Нельзя было не отметить и изящество наружности Романова. Наполеон в самом деле не мог вспомнить хотя бы один его недостаток, и особенно сейчас, когда Александр вновь обратил к нему все свои лучшие качества. Думать о его необыкновенном упрямстве и постоянной театральности во всех жестах не хотелось, когда Романов был так ласков и любезен.       — Невообразимо легко? — удивлённо переспросил Романов и посмотрел на Бонапарта, вскинув брови. — Ах, вы вновь заблуждаетесь, Наполеон. Эта безупречность мне всегда давалась огромным трудом. И поддерживать ее обременительно, хоть я уже и привык. Чего не скажешь о вас. Вы не страшитесь нарушить правила. И вы можете это делать. Я всей душой вам завидую, завидую, что я монарший сын, а не сын адвоката.       — Вероятно, мы никогда полностью не поймем друг друга. Я всю жизнь должен был совершать невозможное, чтобы достичь того, что было дано вам по праву рождения. Меня вознесла революция — она дала мне возможность, как вы говорите, нарушать правила. Я стал ее продолжением. Не было бы революции, не было бы и моего нынешнего положения.       — И всё-таки вы всегда имели свободу, — с досадой произнёс Александр. — И в кои-то веки я решил ее добиться. Решил заключить мир с вами.       В самом деле, Романов завидовал Наполеону. Он не имел такой свободы действий и всегда был скован обычаями, правилами, обществом.       — Я держу в своих руках целый свет. Я готов уступить вам одну его половину и оставить себе другую. Наш союз даст вам ту свободу, о которой вы говорите.       Наполеон повернул голову к Александру, улыбаясь.       — Хотите разделить со мной весь мир, как яблоко? — усмехнулся Романов, переводя взгляд куда-то в сторону горизонта. — Я чувствую, что едва моя подпись ляжет на бумагу, как мир содрогнётся. Как… Против нас настроится вся Европа.       — Я считаю вас достойным, чтобы делить со мной это яблоко, — улыбнулся Наполеон, глядя Романову в глаза. — А Европа… Никто не посмеет воспротивиться нашим делам. Англичане по вашей инициативе подпишут мирный договор. Помимо Британии не останется ни одного влиятельного государства, которое могло бы стать нашим конкурентом. Вы мне верите, Александр?       — Вы можете меня более не спрашивать о моей вере вам. Вы ведь знаете, что я безоговорочно вам верю.              Романов тепло улыбнулся. Он посмотрел так, что Наполеон расплылся в улыбке ещё более. Эти чистые лазурные глаза… И этот взгляд такой настоящий. Можно было в самом деле подумать, что он говорил правду, если забыть о том, что это русский скиф. Во всяком случае, Наполеону хотелось верить в то, что в эту минуту Александр был искренен, поскольку сам он сейчас не совершал никаких продуманных шагов.       — Наш разлад вышел потому, что мы стали вспоминать прошлое: наши обиды друг на друга, ошибки. Но раз цель наша обрести союз и дружбу, то нам незачем вспоминать прошлые обиды. Главное, что в итоге мы здесь вместе, не правда ли?       — Вы правы, — ответил Бонапарт. — У нас впереди настоящее и великое будущее. Действительно, будет разумным оставить прошлые недопонимания. Но я должен сказать, что всегда был расположен к вам, Александр.       — О, я знаю, — ответил Саша, улыбнувшись и покачав головой, прикрыв глаза, прежде чем одарил корсиканца хитрым взглядом и ухмылкой. — Вы совершенно не умеете скрывать свои чувства. А если и пытаетесь, то ваши глаза красноречивее всяких слов. Очень опасно для императора.       — Но когда речь идёт о дружбе, то это несравненно лучше, чем если бы я скрывал свои чувства, не так ли? Тем более, я уверен, рядом с вами мне нечего опасаться. Я прав? — после недолгого раздумья ответил тот, чуть прищурившись и улыбаясь.       — Мне невероятно льстит, что ради меня вы не пытаетесь скрываться. Ложь слишком часто нас окружает.       За своей беседой они на заметили, как уже ехали среди местных лесов. Домов уже не было видно.              Александр увидал просвет среди деревьев, через который был виден Неман, и дернул поводья, чтобы конь повернул. Наполеон последовал за ним.              Кроны деревьев, одетых в летнюю листву свисали над ними, так что им приходилось нагибаться, дабы не получить веткой по лбу или не оставить в макушке пару веток с листочками.              Бонапарт мог бы спросить, на кой чёрт русского императора дёрнуло пробираться сквозь эти дебри, но он спокойно следовал за ним, как поляки за Сусаниным.        Бонапарт вдруг подумал о том, что сейчас русский император особенно очарователен. От езды сквозь леса белокурые локоны с впутанными в них листьями чуть растрепались, красиво обрамляя миловидное лицо, украшенное искренней счастливой улыбкой. Романов в самом деле напоминал ангела, и Наполеону следовало признать, что он в тот момент любовался им.       Ловко уклоняясь от веток, Александр таки зацепил парочку и в его макушке волос осталось пару веточек с листьями.       — Ох, нужно было бы спешиться, что-то я совершенно не подумал, — неловко сказал Романов, наконец спрыгивая на землю, не желая больше получить подарков природы.       Наполеон тоже спешился и подошел ближе к Александру.       — Стойте, — остановил он Александра, делая еще шаг к нему. — Позвольте мне снять с вас это.       Александр склонил голову, дабы Наполеону было удобнее избавлять от лесного сора в волосах. Бережно, едва прикасаясь к светлым кудрям, пальцы Бонапарта вытащили запутавшиеся веточки. Ветки потянули пряди волос за собой. Локоны растрепались ещё больше. Поток летнего ветра заставил их трепетать.       — Премного благодарен, — кивнул Романов. — Ах, сегодня замучаюсь их расчёсывать. Ужасно рад, что остриг их в какое-то время.              — Как никто другой понимаю ваши неудобства, — улыбнулся Бонапарт, все еще смотря на длинные локоны Александра. — Раньше у меня тоже были волосы до плеч.       — Ах, я видел вас… Видел ваши ранние портреты! Признаться, это добавляло вам некоторого шарму. Но это весьма непрактично, увы.       — Да, я… Тоже помню портреты, изобразившие вас в молодости, — неуверенно кивнул Наполеон после небольшой паузы. На некоторое время оба императора замолчали. Неловкую тишину прервали слова Бонапарта:       — Но должен заметить, вам также идёт ваша нынешняя длина.       Саша в ответ хихикнул, прикрывая рот ладонью, подобно тому, как это делали светские дамы.       — Можно подумать, вы делаете комплименты даме, — заметил он. — Но за столько лет я уже привык, что порой мне приписывают свойства прекрасных женщин.              Русский император двинулся к воде, текущей по руслу, по пути снимая с себя ленту, кушак и расстёгивая тесно сидящий мундир. Подобное вольное поведение немало удивило Наполеона, но тот не подал виду и молча проследовал за ним.       — Я же привык, что мои комплименты нравятся женщинам. Кроме того, я никогда не делаю их безосновательно, — хитро улыбнулся Бонапарт.       — Вряд ли у вас есть привычка делать комплименты мужчинам, — заметил Романов, скидывая с своих плеч мундир из темно-зеленого сукна.              И в тот миг Александр расправил руки. Суставы тихонько хрустнули от постоянной скованности. Ведь все движения выверенные, осторожные и не могли подвергнуться импульсивности и резкости. Всё это было просто не присуще нежному образу ангела.              Под белой шелковой рубашкой скрывался крепкий, изящный царский стан. Александр заметил, каким зачарованным взглядом смотрит на него корсиканец и тихонько засмеялся, повернувшись к нему лицом.       — Мой вид так вас шокировал? Право слово, вы словно увидели впервые даму нагой.       — О, я видел достаточно обнажённых красавиц, чтобы перестать им удивляться. Мне просто интересно, что вы будете делать дальше, — ухмыльнулся Наполеон. Ему и правда пришлось одернуть себя: слишком уж откровенно он любовался Александром. Но Романов был слишком красив, чтобы не восхищаться им. На ум Бонапарту сразу пришла статуя Аполлона Бельведерского — только с ним можно было сравнить Александра.              — Увы, я не одна из ваших любовниц: обнажаться дальше я не намерен. Я просто подумал, что в такой обстановке нам будет гораздо удобнее лишить себя этой… брони. Лето нынче жаркое.              Романов присел на траву у дерева, положив вещи рядом.              — Вы можете сделать также, Бонапарте.       — Должен с вами согласиться насчёт жары, — кивнул Наполеон. На ходу он расстегнул на себе мундир и сел по левую сторону от Александра.       — Я невероятно ценю те моменты, когда я могу дышать полной грудью, — сказал Романов, повернувшись к Бонапарту. — Но ещё более для меня теперь ценны эти минуты, проведённые с вами. Вы живой, Наполеоне, вы не играете ни каких ролей. Вы живёте!       Это был далеко не первый раз, когда Александр обратился к Наполеону по имени, но все же для корсиканца этот момент был особенно ценен. Бонапарт обратил внимание и на его итальянское произношение — в том, как это делал русский император, было что-то чарующее, обворожительное.              — Я всегда буду с теплотой хранить воспоминания об этих мгновениях, — широко улыбнулся корсиканец. — Необыкновенно ценю ваше доверие, mon ami.       Романов был, как не странно, спокоен. Никакой тревоги подле Бонапарта у него не было. Умиротворённым и довольным взглядом он одаривал корсиканца. Тот же, чувствуя, что ему открываются новые стороны характера Александра, испытывал небывалое любопытство и даже нетерпение, желая изучить его, узнать до конца, понять сущность этого удивительного человека.       — Я не хочу, чтобы вы сомневались в моей преданности. Моя дружба с Фридрихом никоим образом не повлияет на нашу дружбу. Я всецело доверяю вам.              — Я знаю, что вы доверяете мне, — Бонапарт немного склонил голову, глядя Александру в глаза, — и никогда не подвергал сомнениям вашу преданность.       — Монархи редко когда могут похвастаться доверием друг к другу. В политике его просто не существует. Но отчего-то я хочу отбросить политику и долг и просто довериться вам, словно мы действительно хорошие друзья. Я хочу забыть о том, что половина мира ненавидит и боится вас. Вы, ваша свобода и авантюризм, как запретный плод, отчего он ещё более соблазнительнее и притягательнее.       Романов пододвинулся ближе к дереву и практически лег, упёршись в ствол дуба.       — Если этот запретный плод так манит вас, быть может, стоит решиться вкусить его?              Бонапарт и сам не заметил, как исчезли его недавние предубеждения об Александре. Он и думать забыл о бдительности и критическом отношении к уверениям русского Тальма; Романов словно внезапно оставил притворство и показал себя настоящего. Отчего-то хотелось безоговорочно верить ему.              Возможно, именно поэтому Наполеон интуитивно стремился сократить дистанцию между ним и Александром — от желания быть ближе к этому недосягаемому ангелу, доверие которого он с таким трудом завоёвывал. Бонапарт придвинулся к Романову, оказавшись совсем рядом с ним.       — Быть может, вы правы. И похоже, я уже вкусил этот плод свободы. Если вы демон искуситель, то Тильзит — наш Эдем.       — Тогда, когда мы с вами подпишем договор, я буду изгнан из Рая, — заметил с усмешкой Наполеон.       — Напротив, ежели я ангел, то с подписанием мира у вас появится свой личный рай, пускай и далеко в холодной России, — отвечал Романов. — Хотели бы побывать в холодном раю?              — Коленкур рассказывал мне про вашу столицу. По его словам, это и есть рай на земле. Pierre le Grand serait content de son Saint-Pétersbourg, de son Paradis.       — Пётр любил море, оттого Петербург и стал его земным раем, — объяснял Романов.              Саша резко поднялся и с восторгом ребёнка посмотрел на Бонапарта.       — Вам необходимо побывать в Петербурге зимой! Быть может, даже в Москве!       — Почту за честь быть гостем в вашей империи, — поддержал его Наполеон. — В таком случае вы непременно должны будете нанести мне ответный визит в Париж. Я уверен, Версаль и Фонтенбло поразят вас.       Они с восторгом обсуждали будущие планы. Бонапарт задавал множество вопросов про Россию. Романов с удовольствием ему отвечал, пока корсиканец слушал, как ребёнок, не забывая расхваливать Париж и другие красоты Франции.              Однако за своей беседой они не следили за временем. Ну почти. Александр стал поглядывать на карманные часы, периодически доставая их из мундира.       Наполеон обратил на это внимание и несколько смутился. Александр начинал тяготиться их затянувшимся разговором; он же был готов сидеть здесь еще и еще, не замечая бега времени.       — Должно быть, я задерживаю вас? Вы говорили, что вечером вас ждут дела.       — Ах, вы правы, я не могу оставаться с вами дольше, не то рискую опоздать в назначенный час, — с некоторой досадой произнёс Романов, поднимаясь на ноги.              Царь стал надевать мундир обратно, вновь облачаясь в свои доспехи. Кушак вновь обвил его талию, туго стянув, а Андреевская лента изящно обвила тело государя. Наспех Александр попытался привести свои волосы в порядок, но ничего не вышло — волосы были непослушны.       — Прошу вас, не огорчайтесь, что я оставляю вас сегодня без своего внимания, — сказал Романов, завидев немного подавленный вид своего друга.       — Вы же помните, завтра мы продолжаем наши переговоры.       — Да, разумеется, — кивнул Бонапарт, поднимаясь на ноги и застегивая мундир. — Мы чудесно провели время вместе, но я не смею задерживать вас. Буду с нетерпением ждать вас завтра, Александр.