Отныне и навеки: Петербург и Париж

Глава VII

Об откровениях и масках

— Мне нравится то, что мы делаем, — улыбнулся Наполеон. — Со стороны, должно быть, наш побег выглядел необычно. — Это приобретает характер авантюризма, — улыбаясь в ответ, сказал Романов.       Они ехали по вечерней улице. Практически никого из людей не было. Изредка в окна попадал свет уличных фонарей. — Итак, вы меня похитили. Что же теперь вы намерены делать, Бонапарте? — Мое предложение в силе: мы приезжаем в мою квартиру, допиваем бутылку вина, которую мы открыли за сегодняшними переговорами, при желании открываем еще одну, и самое главное — приятно проводим время в обществе друг друга столько, сколько вам будет угодно, — ответил Бонапарт. Определённо, принятое им решение сбежать из театра вместе с Александром было правильным. Иначе Наполеон не чувствовал бы себя сейчас так легко. — Или у вас есть альтернативы? В ваших интересах заявить об этом вашему похитителю. — Меня всё вполне устраивает. Я вырвался от цепкого взгляда брата, теперь мне намного легче. Какое-то время я смогу провести время в покое, не будучи донимаемым его паранойей по поводу вашей личности.       Саша подозревал, что Костя будет в бешенстве от его выходки. Но, с другой стороны, он ведь император и имеет право делать все, что считает нужным. И именно сейчас Александр посчитал нужным сбежать с корсиканцем к нему в квартиру. — В таком случае можете не беспокоиться. Не думаю, что ваш брат осмелится вломиться к нам, — улыбнулся Бонапарт.       Наполеон некоторое время молча смотрел на Александра, изучая движения его лица. Этот человек все еще не переставал удивлять Бонапарта. Русский император казался каким-то неземным созданием, сочетавшим в своем характере самые противоречивые качества. И вот сейчас Александр обещал открыть Наполеону самого себя настоящего. Этот момент обещал быть особенным для Бонапарта.       Они добрались до квартиры Наполеона достаточно быстро. Александр расположился в небольшом, но крайне уютном кресле у камина, пока Бонапарт просил камердинера Констана принести вина, бокалы и что-нибудь к чудесному французскому напитку. — От вашей квартиры до центра города и до реки гораздо ближе, чем от моей, — вдруг заметил Александр. — Так уж сложилось, — улыбнулся корсиканец. — Но в следующий раз мы могли бы встретиться у вас, чтобы вам не пришлось тратить время на бессмысленные разъезды по Тильзиту по пути к моему дому. — Тогда на разъезды придётся тратить время вам, — ответил Александр. — Такие же бессмысленные. — Что же, я вовсе не нахожу их бессмысленными, — любезно улыбнулся Наполеон. — Я готов тратить сколько угодно времени ради того, чтобы доставить вам удовольствие.       Романов выдал вежливую улыбку и кивнул, ничего на это не ответив.       Бонапарт тем временем поднял свой бокал и наклонился ближе к Александру. — За что предлагаете выпить в этот раз? — Дружба? Любовь? Мир? — усмехаясь, говорил царь. — А может и за всё сразу? Хм… За мир, потому что именно мир основа дружбы и любви, разумеется!       Саша протянул руку с бокалом, неотрывно глядя на Бонапарта. — Замечательные слова, — кивнул Наполеон и также протянул руку с бокалом к Александру, слегка ударяя по стеклу. — За мир!       Пристальный взгляд этих голубых глаз завораживал Наполеона. Бонапарт сделал небольшой глоток вина и отстранился, но все еще продолжал смотреть в них. — Как жаль, что развлечения скоро кончатся и мы вновь заговорим о политике. А когда мы подпишем этот мир, в Петербурге меня не оставят в покое, — с досадой сказал Романов. — Сдаётся мне, что не смогут в России принять этот мир.       Саша отставил бокал на столик и откинул голову назад, закрывая глаза. Бонапарт же заинтересованно приблизился к Александру, внимая его словам. — Но вы император, — заговорил после небольшой паузы Наполеон. — В России нет закона, который хоть в чём-нибудь стоял бы выше вашей воли. И потому вы имеете право делать то, что вы считаете нужным ради благоденствия вашей империи. Ведь вы и несёте наивысшую ответственность за ее будущее среди всех ваших подданных. Это даёт вам исключительные права. — В этом самое ироничное, — усмехается Романов. — Я император огромной империи, я — олицетворение закона. Но и я причина всех бед и несчастий, ежели что-то будет не так. — Никто не может сказать наверняка, чем окончится то или иное дело, — пожал плечами Бонапарт. — Ни вы, ни ваши сановники. Никогда нельзя предугадать, не обернется ли предполагаемый всеми успех полной катастрофой. Но только смелость и твёрдость руки государя, который уверен в своей правоте, вызывает в народных массах доверие. — Как часто вы идете один против… Всего, всех? — пробормотал он, не глядя на корсиканца. — Постоянно, — несколько печально усмехнулся Бонапарт. — Более того, всё, что я делаю, я делаю на свой страх и риск. В случае успеха меня будут превозносить, но если что-то мне не удастся, то те, кто еще вчера шли к славе следом за мной, ополчатся против меня и уничтожат. В моём окружении есть такие люди. Я знаю их в лицо, и это самое страшное. — Все эти годы по моей инициативе Россия вас ненавидела… И сейчас я вдруг меняю свои взгляды. Никому не нравилось, когда мой отец пошёл против всех. И после подписания будет то же самое. Батюшка пошёл против всех и в итоге… Апоплексический удар.       На лице царя появилась странна улыбка. Он стал тихо смеяться, не открывая глаз. Наполеон с волнением взглянул на Александра. Он осторожно придвинул чуть ближе к нему своё кресло. — Я представляю, что за ужас вы пережили в ту ночь, — тихо проговорил Бонапарт, сочувственно глядя в лицо Александру. — Но если вам хватает мужества несмотря ни на что находиться в меньшинстве, то я восхищаюсь вами, Александр. Только поистине великий человек обладает подобной твёрдостью духа и готовностью изменять этот мир наперекор всем. Саша медленно вернулся в исходное положение. Романов повернул голову, чтобы посмотреть на Бонапарта. — Вы говорите всё это мне, а меж тем я никогда не забуду те строки письма, где вы мне недвусмысленно намекали об… отцеубийстве.       Глаза Северного Тальмы покрылись коркой льда и буквально пронзали взглядом Наполеона. Бонапарт лишь поджал губы, но не отстранился от Романова и не отвёл взгляда от его холодных и несколько даже суровых глаз. — Как и мне никогда не забыть ваше письмо с обращением ко мне как к «главе французского правительства» накануне Аустерлица, — негромко, но достаточно отчётливо проговорил Наполеон. Теперь уже Романова пронзал стальной взгляд серых глаз корсиканца.       Взгляд Александра тут же сменился с холодного на растерянный. Аустерлиц глубоко и прочно засел в голове Романова. Рана ещё свежая, почти всегда норовившая открыться, обнажилась. Что же, даже спустя года Наполеон бил метко и больно. — Зачем вы так со мной? — тихо спросил Романов, поднявшись из кресла. — Я говорил вам о цене моей короны, а вы меж тем решили ударить побольнее в ответ, словно ребёнок задетый.       Романов посмотрел на корсиканца. От взгляда царя что-то щемило в груди. Саша заложил руки за спину и ушел к окну, которое располагалось напротив рабочего стола Бонапарта. — Носить тысячи масок легче, чем обнажать и ранить свою душу, — сказал он. — И вы это доказали мне в очередной раз…       И тут Наполеон понял, какую ужасную ошибку по отношению к Александру он совершил. Как же глупо он повёл себя! Было бы лучше с его стороны не продолжать эту тему взаимных обид, не бить Романова его слабым местам, тем более, когда с таким трудом уже добился того, чтобы Александр обнажил их. И ведь самое главное — Наполеон не желал снова ранить русского императора. Страх потерять его расположение обжигал сердце императора. Надо было срочно исправлять ситуацию, пока не стало слишком поздно. Бонапарт поднялся и медленно обошел письменный стол, встав напротив Романова. Он неуверенно заглянул в глаза Александру и протянул ему руку. — Я… Не должен был это вспоминать, — виновато сказал Наполеон. — Я не желал ранить вас. Вероятно, я… Глупейшим образом предал ваше доверие, но я все же надеюсь, что вы сможете простить мне эту ошибку. Я правда ценю то, что вы так открылись мне, Александр.       Лицо императора России не выражало никаких эмоций. Как маски исчезли, так снова и появились. Он долго стоял неподвижно и неотрывно смотрел на корсиканца. А в глазах Наполеона был страх. Неподдельный. Он боялся потерять расположение Александра. — Вечер с вами был чудным, — наконец сказал Саша, но двинулся к дверям. — Однако… Я думаю, мне пора, Сир.       Это формальное «Сир» кольнуло Наполеона. То, чего Бонапарт с таким трудом добивался от Александра, — искренняя симпатия и доверие — рушилось у него на глазах по его же глупости и неосторожности. — Да… Как вам будет угодно, — Бонапарт слегка кивнул головой и сделал несколько шагов вслед за Романовым. — Я сейчас же распоряжусь, чтобы вам заложили экипаж.       Дверь за Александром вскоре закрылась. Бонапарт подошел к окну, из которого было видно, как русский император садится в экипаж. Романов на мгновение поднял голову вверх, столкнувшись взглядами с Наполеоном, но тут же отвернулся. Даже после того, как экипаж скрылся за поворотом, Бонапарт продолжал стоять у окна, погружённый в свои мысли.       Будь его воля, он бы повернул время вспять, чтобы не напоминать Александру об Аустерлице. Чтобы потом не чувствовать на себе его взгляда — взгляда человека, чьей слабостью воспользовались против него. От вида такого Романова у Наполеона почему-то сжималось сердце.       «Когда больно Александру, мне больнее в стократ», — такая мысль откровением пронеслась в голове Бонапарта.        И тем страшнее ему было думать о последствиях этого вечера. Он так радовался тому, что Александр захотел довериться ему. Когда человек искренне делится чем-то сокровенным, чем-то, что делает его слабым, он становится уязвимым. Наполеон оценил то, что Романов захотел быть таковым для него. И совсем не из политического расчёта — почему-то в последнее время он стал ловить себя на мысли о том, что хочет просто стать близким человеком для Александра, быть для него особенным, выделяющимся из его окружения. Первый шаг к этому был совершён Бонапартом в театральной ложе. И теперь такая удача, такой редкий шанс был упущен им из-за такой оплошности!       Наполеон долго прокручивал у себя в голове эти мысли. Впереди все равно долгая ночь. Когда человек вопреки выработанной в течение всей жизни осторожности снимает с себя маски и получает в ответ удар по самому больному месту, вряд ли он захочет снова повторить эту ошибку. Возможно ли вообще после такого будет вернуть доверие Александра? Наполеон не был уверен, однако он не мог не действовать. Оставалось только дождаться утра.

***

Нося каждый раз маски, Александр спасал себя от таких вот душевных ран. За маской не было видно его души, его мыслей и чувств. Очень рано Саша понял, что без неё он будет слабым, уязвимы и никчёмным. Но в том-то и была прелесть доверия: открыться полностью, не боясь показать слабости.       Взойдя на тот плот на Немане, Александр вспомнил, что самый страшный человек Европы когда-то был кумиром его юности — человеком, к которому он испытывал неподдельное восхищение. Именно эта мысль подтолкнула его к… дружбе. Будучи вновь заворожённым этой великой личностью, Саша позабыл, как опасен этот человек. И хотя прошло уже семь лет с его правления, призраки прошлого терзали по сей день. Много лет Романов учился их игнорировать, пытаться забыть. Но Бонапарт разом напомнил ему обо всём. Холодный, непредсказуемый и неприступный снаружи, но крайне ранимый внутри русский царь.       В тишине и под стук каретных колёс вместе с цокотом конских копыт Саша доехал до своей квартиры. Надеясь на уединение, Романов был вынужден разочароваться. Милый братец уже поджидал его. И, судя по всему, тот крутил в руках уже далеко не первый бокал вина. Беннигсен и Ливен предприняли отчаянную попытку остановить брата государя: они завели его в один из трактиров. Что же, это помогло и не допустило международный скандал. Страшно представить, что бы мог учинить буйный цесаревич. Но их план имел свои побочные эффекты. — Неужто спектакль так быстро завершился? — уставшим голосом спросил Александр, на ходу срывая с себя пояс и расстегивая пуговицы мундира. — Для тебя он завершился намного-намного раньше, — скучающим тоном ответил Константин, даже не удосужившись повернуться лицом к старшему брату. — Как и для твоего нового друга.       Саша слишком резко схватил одну из пуговиц, что та просто оторвалась и упала на пол. Сохраняя спокойствие, царь поджал губы и кинул мундир на спинку кресла, в которое он потом сел. — А ты изволишь, чтобы я воевал с Бонапарте до скончания дней? — с нотками сарказма спросил старший брат. — То, что я думаю, ты же все равно слушать не станешь, — отмахнулся великий князь, на звук падающей на пол пуговицы повернув голову к Александру. — Но вот на твоём месте я все-таки бы задумался над тем, что твой новый друг Бонапарте вполне может начать воевать с тобой хоть спустя неделю после того, как вы подпишете договор. Это будет в его стиле. — Братец мой, воевать ему с Россией в высшей степени глупо, если со времён ещё нашего покойного отца он пытался добиться мира с Россией, — возражал. — А что до того, что он может, а что нет, так это точно не твои заботы.       Саша рывком стащил с шеи платок и положил на колено. Без него дышать стало легче. — Я уже не чаю надежды, что ты сможешь нормально относиться к нему. — Что же, могу… — презрительно заметил Константин, делая очередной глоток прохладного вина. Улыбка, ниспадавшая с его уст, была в высшей степени коварной и отвратительной. — Хороший Бонапарт — мертвый Бонапарт, не так ли?       Великий князь начал крутить в грубых руках опустевшую бутылку вина, как будто прицеливаясь, чтобы бросить ее.       Император сузил глаза, пронзая взглядом младшего брата. Никогда не думающего, делающего резкие и поспешные действия. Полная противоположность Александру. Иногда Саша был счастлив, что тяжёлое бремя власти он таки принял тогда, 12 марта. И сейчас был именно такой случай. — Что бы было с Россией, ежели бы переговоры вёл не я, а ты. Мне просто страшно представить, Костя, — сдержанно сказал Саша. — Тебя же кидает из крайности в крайность, чего не любит политика. — Так тебя же, милый мой, готовили, чтобы принять корону. Для кого были все эти Лагарпы, для кого были все эти тайные бумаги о передаче престола тебе и зачем заговорщики воздвигли на престол именно тебя? Ты, наверное, забыл, кто был любимым внуком нашей покойной бабки? Тебя учили, чтобы выносить все притязания и от подданных, и даже от семьи. Но ты плохо познал жизнь и правление в целом, ты идеалист, который видит в Наполеоне благородного правителя. Ты не можешь взглянуть со стороны на то, что происходит, а я тебе говорю хоть и достаточно грубо, но честно, что ты чудишь.       Закончив свою речь, Константин всё-таки замахнулся бутылкой о стену, на которой висел «Триумф Наполеона в битве при Маренго». — Ох, извини, что опять тебе порчу эти полотна. Они слишком ужасны, чтобы они висели в твоей комнате.       Готовясь к трону, Александра научили много чему. Но самое главное качество — это терпение. Саша был вполне терпелив, мог увильнуть от неприятного разговора или перестроить его так, как ему нужно было. Но порой даже у дипломатичного императора Александра иссякали все запасы терпения. — Да, ты абсолютно прав, — с лёгкой улыбкой отвечал Романов, — именно на меня возлагали огромные надежды, именно меня готовили ко всему этому, от меня ждали всего.       Саша поднялся с кресла и подошёл к порванному полотну. Героя Маренго поверг пьянчужка-Великий князь. Александр тихо усмехнулся. — И вот теперь, — продолжал он, не глядя на брата, — когда вот уже много лет я несу это нелёгкое бремя, перенеся ещё даже не весь ужас власти, ты, братец, смеешь мне говорить о том, как же правильно быть императором?       Саша резко повернул голову, чтобы посмотреть на брата. В комнате было темно, лишь свет камина освещал фигуру императора. Из тени на Константина смотрели два ледяных сапфира. — Братец мой, а ведь ты сразу же отказался от власти, едва прознал в ту ночь, что я не желаю править. Тогда как ты смеешь мне указывать?!       Обычно спокойный, добрый и чаще меланхоличный Александр, редко когда мог сорваться на гнев. Но когда срывался, то напоминал собственного отца. Тот же взгляд, те же стальные нотки в голосе. Романов подскочил к князю и крепкой хваткой взял того за грудки. — Ты не знаешь, что это, ты не узнаешь, каково это, а потому не смей раскрывать свой рот и высказывать свои осуждения! Ты просто не имеешь такого права! А что до Бонапарта, то посмей ещё хоть раз вычудить хоть что-нибудь! Я не посмотрю, что ты наследник и мой брат! Публично прикажу выпороть, как мальчишку нашкодившего! Ты не ровня Наполеону, и мои отношения с ним тебя никоим образом не касаются!       Константин сдержал спокойствие, как и надменную улыбку. Он безропотно дал себя взять за грудки, пока братец ему высказал все свое мнение. Великий князь все также насмешливо смотрел на него и все более снисходительно говорил: — Да, я подонок, да я сука, да я ублюдок, да черт, да-да. Ну и что ты мне сделаешь?! Закончив тираду, Саша буквально бросил брата обратно в кресло. — Уходи, Костя, — уже спокойно сказал ему он.       Когда император его отпустил, то младший брат медленно ретировался, шагая, как на параде: — Аu revoir! И скрылся из его квартиры.