Отныне и навеки: Петербург и Париж

Глава II

Не верь ему до конца

      Александр вернулся вечером в свою квартиру, в которой уже были разложены его вещи. Усталой походкой он дошёл до кресла и, скинув мундир на спинку, умастился в него. Но его отдых длился не долго, ведь почти сразу в комнату ввалился Константин. — Бога ради, я могу хоть на десять минут отдохнуть, Костя?! — возмущался император. — Я целый день почти провёл на переговорах, имей хоть толику совести!       Константин, совершенно не обращая внимания на возмущения брата, прошествовал к соседнему креслу и уселся в него, вытянув ноги. — А то, что я все эти несколько часов любовался тем, как вы мило болтаете с Бонапартом, по-твоему, не утомило меня? — раздражённо проговорил великий князь. - Никто не заставлял тебя любоваться нашими переговорами, — безразличным голосом сказал Александр. — Ты был волен делать, что тебе угодно.       Императора, откровенно говоря, немного раздражала такая паническая раздражительность по поводу всех этих переговоров. Да, в России были не лучшего мнения о Бонапарте, однако считать его сущим дьяволом было уже верхом абсурда. Да, он хитёр и уверен в себе, как и подобает хорошему правителю. Александру хватило смелости и ума перестать видеть в Наполеоне сущее зло. Как жаль, что другим в его окружении этого было не дано. — Может, ты хотя бы поделишься, что же такое увлекательное вы обсуждали? — О мире, — с усмешкой отвечал Романов, — о мире мы с ним говорили, брат мой! О том, как тесна постель, чтобы мы с Наполеоном делили её с прусским королём. — Господи, не говори, что ты решил заниматься содомией с этим коротышкой! — Господь с тобой, Костя! — возмутился Александр, совершенно не оценивший такой шутки. — Как ты такое можешь говорить!       Константин закрыл свою бесстыжую улыбку рукой, но взгляд был словно из преисподней. — Вот тебе мой совет: лучше тебе никогда не доверять ему, иначе бы англичане не стали его так ненавидеть. Они всё-таки лучше всех понимают, с кем водить дружбу.       Великий князь переложил ногу на ногу и, дотянувшись до журнального столика, налил себе вина, смотрев ехидно на брата.       Русский царь закатил глаза и вздохнул. — Ну что ж такое! — негодовал Саша. — Лучше всех понимают? Английский король нынче сам господь-бог, раз всё-то англичане знают и ведают?       Саша налил также себе вина и вновь откинулся в кресле. — Вот что, я уже всё решил. И прав был наш покойный отец, решая более не водить дружбу с этими крысами морскими. С англичанами или без воевать с Бонапартом бессмысленно. Ни Австрия, ни Пруссия нам не помогут и не помогали никогда толком. Чем лить кровь и попусту ненавидеть Бонапарта, лучше завести с ним дружбу. Европе нужен мир, а не война. — Братец, ты старше меня, но ведёшь себя, как чистый ребёнок, поверивший всяким бредням. — Какие ж в том бредни, дорогой брат, ежели положение России таково, что дел с Англией она более иметь не может?       Константин за раз опрокинул бокал вина, уже думая об еще одном. Так бутылка быстро закончилась, а великий князь уже был навеселе, поэтому он демонстративно встал, как делают все пьяные люди, желающие показать себя с лучшей стороны, и достал шпагу из ножен, блестящую при мягком свете свечей, и пронзил ее портрет Бонапарта, стоящий в этой комнате. Маленький прокол вскоре превратился в огромную рану на холсте-голова императора была разделена надвое. — Какое варварство, Костя! — фыркнул император, нахмурившись. — Как бы на то отреагировали французы, увидь они это! — «Самое могучее оружие французов, которым они до сих пор пользовались и которое все еще представляет в их руках угрозу для всех стран, заключается в убеждении, которое они сумели распространить повсеместно, что они действуют во имя свободы и благоденствия народов.» Помнишь? Новосильцеву ты такое писал несколькими годами ранее. Резко ты меняешься, Алексашка. — Резко я поменялся в тот день, как на меня изволили возложить бремя правления. Вот поэтому тебе не быть хорошим правителем. Ты, Костя, упёрт в своих взглядах, меж тем мир не будет постоянен, а потому следует меняться вместе с ним.       Вот именно из-за таких, как Костя, Саше придётся очень тяжело. Чтобы перевернуть полностью сознание людей, потребуются годы. Русский царь с неохотой предвкушал, как всё консервативное дворянство будет вставлять ему палки в колёса. Он не знал, сколько могут продлиться переговоры, однако уже знал: вернувшись домой потоки недовольства посыплются на него, как град. Невольно Саша вспомнил своего предка Петра Великого. Тоска и сожаление одолели его тут же. Он, может, и его потомок, но таким же Великим, как того хотела бабка Екатерина, ему точно не стать. Семь лет прошло с его правления, но реформы шли медленно, войны проигрывались с треском, а теперь Россия резко меняла свой курс во внешней политике. — Мой дорогой, ты знаком хоть с Клеменом фон Меттернихом? Да! Я вижу это по твоим лукавым глазам. Вспомни, как он говорит? «Стабильность — это не неподвижность» — скажи, дядька умный и изворотливый, однако ж, он знает, что говорит.       Костя безмолвно подошёл к своему месту, его высокая, крупная фигура, освященная слабым пламенем камина, становилась еще более зловещей при знании того, какой отвратительный он имел характер, слишком плоский и однообразно тяжёлый. — Ах, Сашенька, утомил ты меня своим Бонапартом. — Неужто, Костя! А ты порядком меня утомляешь англичанами своими.       Его непропорционально большой рот широко зевнул, глаза, маленькие и злые, уже слипались, и он рухнул на кресло. Саша покачал головой, потирая глаза. — Ох, мне даже лень идти куда-либо. Возможно, я посплю здесь же… — Вот уж нет, братец! Ступай-ка ты в свои покои, дорогой мой!       Саша позвал слуг и те подняли Великого князя с кресла да потащили до его постели. Он, конечно, сопротивлялся, но одного строго приказа брата-императора хватило, чтобы брань и прочие ругательства обратились в тихое пьяное бурчание.