
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Хун-эр жмурится, под бинтом горит красный огонек – а вокруг, освещая ночь сказочным светом, порхает многотысячный сонм белых бабочек. Се Лянь увидел чудо. Чудо, которое пытаются пристрелить, чтобы выкачать его спинномозговую жидкость/ Се Лянь спасает из лаборатории странного ребенка, который ведет себя слишком по-взрослому и умеет управлять бабочками.
Примечания
Из серии «вырасти себе мужа»
С ее стороны/с его стороны
05 января 2025, 04:11
Се Ляня не отпустили скоро. Пара похожих на дурной температурный сон передышек и пара боев за… он не запомнил, кого, но как проинформировал Чжао Минъи, эти ребята напрямую занимались отловом живого мяса на механические нервы. Потому, когда Сяньлэ всухую проиграла первый бой, Се Лянь испытывал малодушное облегчение — его бессилие угробило лишь стайку тараканов. За спиной ходили разочарованные шепотки, но с них даже ничего не чесалось. А потом во второй бой вмешался Цзюнь У.
— …Какого черта.
Цзюнь У возвел на Се Ляня взгляд свысока. В его личный номер имели наглость ворваться без стука и в мокрой форме, заливая ковер кровью с водой. Впрочем, ожидаемый эффект после того, как он утопил в кипятке два десятка человек на глазах благородного наследного принца.
— Твое милосердие гробит рейтинг Сяньлэ. Я доделал работу, когда с этим затянул ты.
— Им было по семнадцать, — Се Лянь прошагал до кресла Цзюнь У, нависнув тенью. Янтарь тонет во тьме, кулак правой сжимается и подрагивает. — Или того меньше.
Цзюнь У не боится. Делает рукой жест, как собаке — сидеть. Се Лянь взирает цепенело, а потом ожегшая ноги вода заставляет с хрипом повалиться на колени. Цзюнь У легонько треплет его по макушке — «хороший пес».
— Ты забыл, как делаются дела в нашем мире, потому и не понимаешь, — печальный вздох с долей снисхождения. — Эмпатия — это не благо, а инструмент. В нашей среде им пользуются в основном чтобы влиять на противника. И ты поддался влиянию. Ты больше не эффективен для Сяньлэ, как для корпорации, потому пришлось вмешаться мне. — Се Лянь не реагирует. Цык. — Если до сих пор не понял, скажу, что тебе следует поблагодарить меня за заботу. Кто еще станет разжевывать прописные истины тому, кто должен знать их по должности.
…Он переоделся в штатское, но волосы сушить не стал. Прохожие косятся на подозрительно красные капли, а Се Ляню слишком не до того — взмыленный, похожий скорее на Диюеву тварь, нежели на человека, он шагает напролом к съемной однушке, чтобы получить ответы.
Распахнувший дверь на стук Му Цин оглядывает друга и, издав тяжкий вздох, пропускает в прихожую.
— Смотрят телевизор — на невысказанный вопрос указывает вглубь тесной гостиной. Се Лянь кивает. На задворках тлеет благодарность, что его не озаботили снятием ботинок и мытьем волос.
На экране гром взрывов, полуразвалившаяся крепость, военного вида девушка без обеих рук упрямо пытается тащить раненного мужчину, ухватив за ворот зубами.
— Прекрати, — тот шепчет в тихом отчаянии, срывается на крик. — Прекрати наконец! — Когда оттолкнутая девушка бессильно падает, продолжает тише. — Ты должна… жить, Вайолет. Всем сердцем… я люблю тебя.
На лице той боль изламывает непонимание, а за ним еще большая боль.
— «Люблю»… Это как? Что такое «любить»? Я не понимаю, майор!
Когда очередной взрыв заставляет крепость содрогнуться, мужчина стискивает зубы и отталкивает девушку с линии обвала, оказавшись погребен сам.
У Фэн Синя, наблюдавшего за действом с дивана, перед глазами словно разверзлась новая вселенная.
— Ладно. Понял. Романтика может быть крутой.
— Заткнись и не порть момент, — возлежащий рядом Вэнь Кэсин сверлил экран с аналогичным выражением. В растянутой цветастой футболке и гипсовыми «сапогами» на обеих ногах, Хозяина Долины в нем выдавали разве что свесившиеся на пол белоснежные шелка волос.
— Вэнь Кэсин, господин Бай мертв.
Тот даже глазом не повел, встрепенулся только Фэн Синь.
— О, Се… Лянь, — заикнулся, приметив внешний вид.
— В той бойне погиб мой ученик. Зачем ты вмешал меня в свои разборки сверх обязательств?
Молчание, по телевизору начинается реклама.
— Вэнь Кэсин, сын поганой суки, ответь на долбанный вопрос!— от громового рявка в гостиной звенят стекла. Досадливо поморщившись, Вэнь Кэсин наконец тянется за пультом через оцепеневшего Фэн Синя. Экран гаснет.
— Не ори. У альбиносов и так проблемы со слухом, — кивает Фэн Синю. — Свали ненадолго, не хочу устранять забавного человека за то, что он услышал что-то не то.
— Тебе не кажется наглостью требовать от меня честности, когда ты сам таил довольно важные детали большую часть нашего сотрудничества? — продолжает, когда они с Се Лянем остаются наедине. — Кстати, соболезную твоей утрате, но я тоже потерял преданного товарища. Что дало тебе основания полагать свое горе настолько достойным и чистым, что ты имеешь право игнорировать мое и вламываться с обвинениями, когда я пытаюсь… ну, ты понимаешь. Собраться?
— Ты сам назначил казнь господина Бай, не дав мне выбора, участвовать в этом или нет, — голос звенит гневом, Се Лянь старается унять себя, с хрустом разминая кулак. — И тоже утаил кучу немаловажных вещей. Мне было бы намного проще выполнить свое обещание относительно Чжоу Цзышу, посвяти ты меня в ньюансы ваших отношений. Например, как ты перетащил на свою сторону подручного Чжоу Ханьчжэна и каким, мать твою, образом ты додумался влезть в отношения с человеком, чьего отца прикончил!
— Это уже не один вопрос, а два, — Вэнь Кэсин растягивает губы в ядовитой улыбке. К объяснению переходит нехотя и с досадой. — Господа Лань успели поведать тебе, по какой причине ввязались в дело с экзоскелетами и проникли в Долину? Так вот, у меня есть определенное обязательство перед А-Сюем — если я оказываюсь замешан в полицейских разборках, я должен замять дело. Не важно, как, главное, чтобы грязное белье законников не «подорвало имидж системы в глазах общественности». А Лань собирали на Мо компромат.
— Тогда почему ты не приказал убить их собственным бойцам? Лань проникли в Долину без разрешения, в рамках собственной юрисдикции ты имел право.
— Потому что это долбанные Лань, — Вэнь Кэсин плюнул едва не с ненавистью. — Пока нормальные люди соглашаются, что мир неидеален и в нем существуют «важные дяди», которые порой даже полезны и дорогу им лучше не переходить, эти камикадзе кинутся наперерез с гранатой в зубах. Узнай старикашка-Лань, что его заплутавших щенков казнила Долина, он бы жизни мне не дал вплоть до момента, пока я не перебью весь клан включая его. Оно мне надо — тратить силы на разборки с полоумными?
— То есть, чтобы глава Лань не обвинил тебя, ты решил уничтожить его отряд руками моих ребят.
— Поправка — не «твоих ребят», а отряда неких головорезов, разбираясь в принадлежности которых черт ногу сломит.
Хруст получается особенно сильным — Се Лянь проверяет палец, краем сознания опасаясь, что сломал.
— Что на счет господина Бай? Он рассказал мне о том, как попал в Долину и причина не звучала убедительно.
— Разве? — Вэнь Кэсин улыбнулся криво краем губы. — Ты ведь слышал краем уха о том, как я захватил влияние над верхушкой Долины?
Се Лянь морщит брови, вспоминая.«Он взялся за весь правящий состав и достаточно жестоким способом перехватил власть над нашими умами. Ему бы хватило слова, чтобы мы сами покончили с собой».
— Каждый человек имеет слабость, брешь в броне. Она может быть совсем маленькой, но если достаточно умело поддеть, броня развалится. — Вэнь Кэсин рассуждает, как о любимом хобби. — Справедливости ради, Бай-эр держался настолько долго, что я даже сомневался, выгорит ли дело. Но люди — слабые существа. Если точить их волю достаточно упорно, рано или поздно сломаются.
Вэнь Кэсин успевает увернуться, когда на него бросаются с кулаком, перекатившись на пол, заставляет Се Ляня повалиться следом. Треск — гипс на ноге рассыпается от удара по голове оппонента. Извернувшись на звериный манер — потеря веса дает легкость и маневренность — Вэнь Кэсин готовится повторить прием с оставшимся гипсом, но даже ослепленный кровью из пробитой брови, Се Лянь сносит его к стене.
— Какое ты, чертова скотина, имеешь право говорить, что горюешь о человеке, которого сам убил?! — Се Лянь рычит в лицо криво скалящемуся Вэнь Кэсину.
— А ты, наследное трепло, какое право имеешь горевать по ученикам, которых сам убил? — насмешку сменяет агрессия. — Ты жил моей жизнью, чтобы осуждать мои методы? Опять потянуло строить из себя оплот праведности?
В процессе Се Лянь успевает выбраться из кучи малы и воздевает над головой снаряд, чтобы метнуть в Вэнь Кэсина. «Снарядом» оказывается телевизор.
— Если твои «методы» — это ломать и убивать почем зря людей, чья единственная вина в том, что они тебе помешали, то в твоей жизни я не вижу гребаного смысла!
Заметив, что телевизор в опасности, Вэнь Кэсин холодеет, поднимает руки в знак мира.
— Стой! Эта штука — единственная причина, почему я до сих пор не сдох тут со скуки! Только не разбей!
Но Се Лянь уже не слышит от крови в ушах — замахнуться и —
Выстрел в стену попадает меж Се Лянем с Вэнь Кэсином — оба были слишком поглощены дракой, чтобы заметить в проходе белого от злости Му Цина с винтовкой. Телевизор был спасен за секунду до.
— Поставь на место, — Му Цин повелевает ледяным тоном, дулом указав Се Ляню на тумбочку. Отойдя от шока, тот подчиняется. — Если вы, два слабоумных, раздолбаете мою собственность, свои размазанные мозги будете отскребать от стен. Сами. Вняли?
— Ха-ха, остынь, миссис Конор, — Вэнь Кэсин наигранно осклабился во все тридцать два и в дружеской манере похлопал Се Ляня по хребту. — Мы просто немного повздорили и больше не будем, да? — хлопки грозят перебить позвонки.
— Зачем ты его убил, если считал другом? — Се Лянь спрашивает со своего конца дивана, когда они с Вэнь Кэсином — отсел на другой конец — вновь остаются одни. Драка вытянула остатки сил, как физических, так и моральных.
— Затем, что у меня не осталось поинтов для его защиты, — отклик спустя промедление. Се Лянь оглядывается на Вэнь Кэсина — тот в ответ шлет кривоватую, болезненную ухмылку. — В плане совместных договоренностей у нас с А-Сюем дружба дружбой, а табачок врозь. У него есть целый список людей под моим началом, которых он хотел бы устранить, у меня есть точки давления, чтобы он закатал губу. Но иногда А-Сюй упорствует и выстраивает ситуацию таким образом, что Долина понесет меньший ущерб, если я просто сдам ему человека. И в случае с Бай-эром он был особенно упорен. Единственное, что я мог сделать для него — дать ему умереть на его условиях.
Они молчат еще некоторое время. Се Лянь пытается представить, ради какой великой цели он мог бы позволить Цзюнь У убить кого-то из своих ребят и не находит ответа.
— Зачем?
— Что «зачем»? — Вэнь Кэсин откликается вяло.
— Зачем ты вообще ввязался в это? Почему тебе настолько важно сотрудничать с Чжоу Цзышу, что ты готов терпеть… все это? Зачем ты стал встречаться с человеком, который тебя ненавидит?
— Затем, что этот Вэнь — величайший из благодетелей и сама Гуаньинь должна пожать мне руку со словами, что она-то ни черта за грехи человечества не страдала, а вот я действительно знаю толк в мазохизме, — Вэнь Кэсин фыркнул. — Ты слышал о том, какой Долина была до моего прихода?
— Краем уха.
— Понятно. Помножь на сто и будет что-то близкое к истине. Долина тянула к себе преступный мир со всего Китая задолго до того, как он стал республикой. Еще даже специальных соглашений подписано не было, но законники отказывались выезжать, узнав, что беспредел творится в Долине или хотя бы в радиусе нескольких кварталов от. Эта опухоль разрослась до размеров отдельного государства прямо в центре страны и единственное, что могло сделать правительство — накрыть ее ядерным пеплом, но даже это лишь усугубит ситуацию. Погибнет куча мирян, а матерые тараканы выживут и расползутся по Китаю, наделав новых схронов. Так получилось, что попав в Долину, я смог выжить и закрепить за собой место среднего звена. Подвиг на уровне «возглавить каморру». И так получилось, что я альтруист, — Вэнь Кэсин вздыхает с тенью сожаления. — «Если я настолько силен, что смог спасти себя, то почему бы мне заодно не спасти весь мир»? — цитирует самого себя. — Я решил цивилизовать этот аппендицит, чтобы он работал если не как здоровый орган, то хотя бы не губил организм. Реформировать правящий аппарат, назначить единый на всю Долину свод законов, наладить экономику, завязать сотрудничество с внешним миром. Несколько поколений от Сомали до Гаити, от Гаити до Сирии, от Сирии до Северной Кореи и вот Долина из психа с гранатой превращается в трудного, но договороспособного соседа КНДР. Разумеется, для воплощения столь амбициозного плана мне требуются во-первых связи, во-вторых деньги.
— И Чжоу Цзышу настолько незаменим, что ради своего плана ты готов…
— Эй. Что за постановка вопроса у тебя? — Вэнь Кэсин прошивает Се Ляня неожиданно холодным взглядом. — Не ты ли пару лет назад говорил, что мир во всем мире — та вещь, ради которой войну не стыдно помереть?
— Я выражался не так, — раздраженный Се Лянь трет переносицу. — Хорошо. Допустим, цель оправдывает средства. Но зачем вам встречаться друг с другом? Чжоу Цзышу убивает тебя. И ты его тоже.
Вэнь Кэсин моргает.
— А-Сюй не может меня убить, — проговаривает медленно. — На нашем сотрудничестве держится слишком много. Убей он меня, конец придет и ему. У него была куча возможностей убить меня, но он этого не сделал.
Тц— Се Лянь не сдерживается.
— Ты убил человека, которым он дорожил больше всего, а после пытаешься вклиниться на его место, даже не извинившись. Ты хоть понимаешь, что должен чувствовать Чжоу Цзышу? Каково тебе самому состоять в отношениях с человеком, который обращается с тобой, как с собакой?
Ответа не следует долго. Вэнь Кэсин притягивает колени ближе к себе. Рентгеновский взгляд направлен куда-то внутрь, сканирует глубины собственной души.
— Понимаю. И А-Сюй тоже. Но поделать с этим нечего. Мы — единственный вариант друг для друга. Если он решит завести семью, ее вырежут недоброжелатели Тянь Чуан, если семью решу завести я, ее вырежут мои конкуренты. У нас обоих не может быть близкого человека — только если он не будет силен настолько, чтобы справиться с нашими врагами. И, — Вэнь Кэсин прикрывает глаза, — А-Сюй переживет всех моих врагов. Мы — та единственная уверенность в завтрашнем дне, что есть у нас обоих. А еще нам даже не надо объяснять друг другу, что и почему не задалось в нашей жизни в целом или в какой-то конкретный момент. Даже если моментами мы хотим поубивать друг друга, когда одному больно, другой не может не сочувствовать. Потому что наша жизнь одинакова до деталей.
Се Лянь открывает рот. Закрывает. Это отвратно и жалко, но в этом есть логика. Вэнь Кэсин — чудовище с любой точки зрения. В некоторой степени Се Лянь даже готов понять Чжоу Цзышу — чтобы контролировать настолько опасную тварь, полезно держать поводок на тугой затяжке. Но также Вэнь Кэсин — меньшее зло. Те крохи добра, что в нем есть, вызывают тихий отклик.
— Чжоу Цзышу не единственный сильный человек на этой планете.
— О? Как я сам не додумался! — Вэнь Кэсин заливается наигранным, громким смехом. — Может тогда ты, святейший глава святейшей школы Цзянху, согласишься положить свою жизнь на поддержку этого благодетеля? Наше будущее будет туманно, дорога кровава и грязна, Янь Ван знает, возможно мы вообще погибнем в канаве, так ничего и не достигнув, но на что не пойдешь ради благой цели, правда? Так что, наследный принц? Умрешь сам и угробишь всю свою семью ради меня да моих бредней?
Тишина.
— То, о чем я говорил, — Вэнь Кэсин усмехается прогоркло.
Тишина растягивается, топит пространство мрачной, тухлой хмарью. Случайно включенный в драке телевизор шуршит помехами — в их серой пелене на ядовито-желтом фоне отплясывает новенькая айдол-группа. Центровая кажется Се Ляню странно знакомой…а. Школьница Мэй Чансина.
— Спасибо, что помог с дневником, — Се Лянь предпринимает вялую попытку съехать с темы. — Я бы потратил кучу времени, раскапывая слабости Цзюнь У…
— С каким дневником?
Благодарность стрянет в горле. Се Лянь медленно оборачивается. Вэнь Кэсин косится на него — смесь непонимания с подозрением.
— С дневником домработницы Цзюнь… — Се Лянь поясняет, помедлив. Где-то в глубинах нутра тихонько зарождается непонятный холод. — Твоя подручная передала мне его. Та, в пурпурном. Вроде, четырнадцать лет. Или пятнадцать. Ну… в маске. — К последнему слову Се Ляня покинули остатки уверенности.
Вэнь Кэсин сканировал его еще некоторое время. Се Ляню кажется, или телевизионные помехи становятся громче с каждой секундой?
— Одолжи-ка, — самовольно юркнув рукой в карман чужой рубашки, достает раскладушку Се Ляня. Быстро набирает номер. — А-Сян, — ласка Вэнь Кэсина, кажется, способна вспороть горло прямо через телефон. — Скажи, за время отсутствия у меня случайно не объявилось брата-близнеца? Иначе я в толк не возьму, по чьему приказу ты записалась в курьеры.
На другом конце беглая, взволнованная речь и… холод в нутре становится все более явным. Такое неясное, лишенное эмоций выражение просто не должно было появиться на лице все и всегда держащего под контролем Вэнь Кэсина.
— И с чего ты посчитала, что мы с этим субъектом союзники? — нехарактерно ровный и слишком настоящий голос для человека, перманентно играющего роли. Пауза. Невыразительный хмык. — Узнаю свою маленькую шпионку. Только ты не вдалась в контекст.
— Надо выпить, — Се Лянь едва не уронил брошенную обратно раскладушку. Треск — Вэнь Кэсин раскалывает гипс, поддав ногой по полу и, не дав времени опомниться, натягивает валяющиеся на полу кулем брюки Фэн Синя, волосы скручивает в кривоватый пучок.
— Я в завязке, — Се Лянь догоняет протестуя, когда Вэнь Кэсин ловит такси.
— Ты обошелся со мной, как с человеком, я пытаюсь вернуть услугу. Трезвые мозги — это хорошо, но не всегда.
Се Ляню не нравится место, куда его привели. Слишком дешевое — будто нарочно выбирали что-то, что «не жалко». Се Ляню не нравится то, что Вэнь Кэсин до сих пор не внес ясности в ситуацию с дневником. Се Ляню не нравится, что Вэнь Кэсин, не славящийся жалостью ублюдок, пытается «подстелить соломку», при том совершенно понятно, что не для себя. Се Ляню не нравится, что ему заказали мадеру — верный способ слечь в астрал, если перебрать хоть немного. Се Ляню не нравится, что он уже не может отрицать леденящее чувство в нутре.
— Вэнь Кэсин, что произошло?
— Хотя бы две стопки.
Чертыхнувшись, Се Лянь глотает едва не залпом. От перегара, безумного бормотания пьяни и сально-желтой пленки на всех поверхностях к горлу подкатывает ком тошноты.
— Как ты использовал сведения, которые получил из того дневника? — вопрос приводит Се Ляня в замешательство.
— Нашел способ манипулировать Цзюнь У, чтобы навязать условия королевской битвы…
— Как манипулировать? Твоя конечная цель относительно Цзюнь У?
— Я не планировал оставлять его в живых… — Се Лянь медленно подбирает слова. — Просто убить сложно потому, что при опасности Цзюнь У рефлекторно использует воду, остается точить психику…
— То есть, ты планировал истощить его в королевской битве и разбить сердце, когда он будет больше не нужен, — покачав собственную стопку, Вэнь Кэсин глушит залпом. — Кто кроме тебя знает, что получившие нервный срыв псионики взрываются, как атомные бомбы и оставляют после себя трупы с выжженной землей?
Некоторое время в голове царит пустота. А после все существо обжигает холод.
— Цзюнь Е Хуа?
Се Лянь не знал до сей минуты, что молчание действительно может убивать.
— Дневник А-Сян передали бабочки.
Только теперь Се Лянь понимает, как был прав Вэнь Кэсин со своими стопками. Некоторые вещи без обезбола лучше не переживать.
Узнав, что Цзюнь Е Хуа специально поставил бои настолько близко, чтобы участвующий в них Хун-эр не получил времени заживить душевные раны, Се Лянь пришел в ужас. Уже подкошенный предательством своего гэгэ, известием о смерти матери и самим возвращением в лабораторию, ребенок имел мало шансов трезво осмыслить свои действия. По поведению Хун-эра Се Лянь предположил, что сейчас его целиком занимает месть — слепая и желанная настолько, что не важно, кому, главное, чтобы объект находился в зоне досягаемости.
Се Лянь ошибся. Поглощенные звериным желанием люди не показывают такой дальновидности, такого прагматичного и холодного мышления, настолько тонкой, вводящей в заблуждение игры.
Хун-эр нашел и отдал Се Ляню инструмент для убийства своего главного врага, просчитал его план далеко наперед. Но приоритет самого Се Ляня — спасти свою семью. Получись у него перетянуть ребят на свою сторону, продолжил бы он участвовать в королевской битве, чтобы сточить и убить Цзюнь У? Черт возьми, да конечно нет — его следующей с ребятами остановкой стала бы лаборатория, а потом страна на другом конце Земли. Совпадения запоздало выстраиваются в логическую цепочку — непонятно как и кем инициированный пожар у Цзюнь У, почти осознавшие свои ошибки Тарантулы оказываются подкошены незначительностью своего положения во время потопа, в результате все устроенные Се Лянем уроки оказываются истолкованы абсолютно неправильно, изматывающая Цзюнь У королевская битва продолжается, умирает Шао Яньфу…
Умирает Шао Яньфу. Который остался бы цел, просто не посчитай Хун-эр, что его месть Цзюнь У дороже жизней всех ребят.
— …Что вы… я полицию вызову! — перепуганный насмерть хозяин бара визжит, когда ревущий зверем Се Лянь посылает стол в стену — грохот удара, летит щепа.
— То, о чем я говорил, — Вэнь Кэсин бормочет в нос и, приняв стойку, бросается на Се Ляня, пока очередной метнутый стол не ломает хребет случайному выпивохе.
У Се Ляня перед глазами белая пелена — он не видит, куда и кого, кто попадается под руку, да ему и не важно. Никогда он не мог даже помыслить, что будет так ненавидеть человека, которого так сильно любил.
Кажется, они с Вэнь Кэсином выкатились на улицу. Которая вскоре опустела — даже машинисты не рисковали проезжать близ помешанного, дерущего из земли и мечущего на манер копий дорожные знаки. Бешенство Се Ляня успокоил нокаут.
— …Се Ля-ань, — тихий, осторожный зов. Размытое зрение выдает картинку — потолок. И Фэн Синь. Смотрит обеспокоенно, в руке стакан воды, где с шипением растворяется пара таблеток. — Попей. После пьянки башка всегда ни к черту.
— М-м, — вялый кивок спустя минуту осмысления. Обрывистые воспоминания ощущаются, как горячечный сон из другой жизни. Пусто, жалко, тянет малодушно уверовать, что «это произошло не с ним». Се Лянь тянется к стакану и — веревки на руках затягиваются.
— Прости, — Фэн Синь в дискомфорте отводит взгляд, подносит стакан Се Ляню ко рту. Тот глядит оторопело. Его привязали к кровати. За ноги и руки. Как буйнопомешанного. — Ты взбесился на улице и… Мы не были уверены, как ты поведешь себя, когда оклемаешься.
Се Лянь моргает в прострации еще пару секунд. А потом тихонько, мелко смеется. Насторожившегося Фэн Синя успокаивает:
— Все в порядке, обещаю не драться, — подобием улыбки прикрывает приевшийся стыд. Наследный принц не перестает страшить мир разносторонними проявлениями своей благородной и чистой натуры.
Спустя унизительный процесс освобождения оба не знают, как быть дальше. Отвернувшийся на бок Се Лянь решает, что уже не опозорится сильнее и начинает:
— Спасибо, что вы с Му Цином позаботились о Хозяине Долины.
— Ха? Да без проблем! — Фэн Синь подхватывает преувеличенно живо.
Се Лянь спас Вэнь Кэсина из сектора Тянь Чуан прямо перед приемом в Shanghai Concert Hall. Он не был уверен, чего ожидать от Чжоу Цзышу, но на случай, если его «наказанием за непослушание» партнера был не просто домашний арест, следовало подготовить убежище. Долина не вариант, учуявшие слабость Хозяина Призраки могут взбунтоваться, жилище самого Се Ляня и любого связанного с ним человека тоже — они под подозрением. Оставались люди, связь с которыми он разорвал. Было приятным удивлением получить от старых друзей мгновенный отклик. И стоило видеть их лица, когда виновато улыбающийся Се Лянь выбрался из канализации, презентовав им переломанное тело главы преступного мира Китая, о пропаже которого, кстати, уже узнал глава государственной инквизиции.
— Честно говоря, мы с Му Цином были рады, когда ты сказал, что нужна помощь. Я думал, как тебя расшевелить, но на ум ничего дельного не приходило — только если самим лезть в твою жизнь, но какой толк, если ты продолжаешь гнобить себя за все зло мира. Это облегчение — видеть, как ты опять хочешь жить.
— Ты слишком хороший друг, Фэн Синь, — тихий смешок. — Хозяин Долины не доставлял проблем?
— Гюрза? Да не. Думал, будет еще большей привередой, чем Му Цин, но у него все как-то даже слишком… по-человечески. Из еды любит сытное, носит, что дадут, когда дел нет, залипает в мыльные оперы, если не провоцировать, не агрессивный. Только выпивку тырит и как настроение нагрянет, затягивает болтовню о высоком. Даже не скажешь, что «дьявол во плоти», «ось зла» и прочее по списку…
— Точно-точно, — Вэнь Кэсин авторитетно кивает. — Чушь возмутительная.
Се Лянь с Фэн Синем синхронно прянут в сторону.
— Ты телепортировался?
— Не умею, — Вэнь Кэсин сожалеет. Обращается к Се Ляню, — Созрел для разговора?
— Не ожидал, что ты всерьез решишь вырвать мне свободу, — берет слово, когда они остаются одни. Тишина в ответ. Фэн Синь отодвинул тьму фантомным солнышком, без него та сгустилась вновь. Вэнь Кэсин вздыхает, трет лоб. — Послушай. Я сам воспитывал ребенка и знаю, что дети — самые эгоистичные и подлые твари на планете, но дело именно в том, что они дети. У них нет опыта, чтобы осознать, к чему приведут их хотелки. А даже если немного есть, они наивны — даже те, кто считает, что они не. Если что-то плохое случится, то точно не с ними или с их родственниками. Беда твоего обормота в том, что в придачу к детской наивности он обладает убийственной силой, благодаря которой действительно способен совершить то, что взбрело ему в наивную башку. Понимаю, что тебе сейчас охота побить его этой башкой об стенку, но так ты сделаешь только хуже. Если хочешь доказать мелочи, что есть снег зимой — плохая затея, предоставь ему свободу действий. Переболев пневмонией, он сам сделает правильные выводы.
— Он убил Яньфу, — Се Лянь на кровати свернулся в кокон. Тоска. Блекло-болезненное опустошение. — Какую еще пищу для выводов я могу ему дать?
— Включи мозги, — Вэнь Кэсин отвешивает, вздернув за волосы, заставив взглянуть в сканирующие душу топи. — Что бы там ни произошло, этот ребенок все еще твоя забота. Кстати, ты уверен, что все пропало и остается лишь лежать да лить сопли? Если да, то кто я, чтобы возражать, но если нет, не будешь сам жалеть, что так рано сдался?
Се Лянь сглатывает. Щелк-щелк — шестеренки понемногу раскручиваются. Если задуматься, то были детали, которых он не учел. Если Хун-эр продумал, как ему контролировать ребят, разве не мог он сам понять, кто и зачем пытается контролировать его? Зная его далеко идущую, холодную мысль, моменты импульсов действительно выглядят чересчур демонстративно. И месть. То, что Цзюнь У — ее центральная фигура, уже факт, но также существуют остальные причастные. Условия королевской битвы предполагают выживание большинства из них, с чем при своей решимости Хун-эр не смирится. Прибавить трудозатратную, но почти бесполезную в нынешних реалиях технику контроля над умами животных…
Щелк. Пазл сложился.
— Не буду, — отвечает, облизнув пересохшие губы. Схватив с полки стакан, смачивает горло, со звучным стуком ставит обратно. — Я не сдался.
— Гип гип, — Вэнь Кэсин поддерживает с незлой ухмылкой. — Кстати, я понял, как ты планируешь меня освободить. Спасибо за попытку и, пожалуйста, прекрати. Ты не продумал, что мы с А-Сюем все еще должны друг другу и если драться будет он, я не смогу не поддержать его. Ты не справишься с нами обоими.
Се Лянь моргнул. Вэнь Кэсин. Ублюдок, чудовище и далее по списку. Предостерегает, чтобы его не спасал из чертова ада Се Лянь. Из-за твердолобости которого, отчасти, Вэнь Кэсин туда и угодил.
Се Лянь видел, в каком состоянии был Вэнь Кэсин, когда крал из сектора бессознательное тело. У них с Чжоу Цзышу не было боя, это было даже не избиение. Была «дрессировка». Как тогда, в Сяньлэ. Только дольше и хуже. Раз в десять. И собачья жизнь все еще не оправдывает Вэнь Кэсина. Но также не красит Чжоу Цзышу.
— Вэнь Кэсин, — Се Лянь обращается, поднимаясь с кровати. — А ты сам уверен, что все пропало и остается лишь лежать да лить сопли? Я же сказал, что не сдался, — в проеме двери оборачивается через плечо. — Спасибо за все. И не ставь на себе крест. Есть люди, которые тебя любят. Они смертны, но бессмертных нет. А сильной их сделает общность, если ты позволишь им ее сформировать.
Оставшись один, Вэнь Кэсин, хихикнув невпопад, оседает на кровать. С тенью непонятной тоски провожает взглядом чужую тень.
— Неисправимый доброхот.
…К концу лета в усадьбе Времен Года стало более оживленно — на смену почившим пришли новые ученики. Кризисный период стоил многих жизней и старший состав работал в несколько смен. Больше всего хлопот досталось главе, что прямо в середине дня мог зависнуть с документом в руках и не отмереть, пока не позовут.
Молодой человек — высокий рос и статная фигура, чем-то невыразимо милое лицо, традиционное пао времен старого устава Усадьбы, странный, похожий на готичное украшение «бандаж» ремней на шее — в легкой спешке плыл через тренировочные залы с небольшой коробочкой в руках.
— Глава Чжоу! Этот… — прервал приветствие, заметив, что тот в очередной раз завис прямо за заваленным документами столом. Приблизившись, осторожно тронул за плечо. — Глава.
Чжоу Цзышу моргнул, отставил пиалу чая, что за время уже успел остыть. Прокручиваемое в голове воспоминание мигнуло и растворилось искрой салюта во тьме. В последнее время провалиться в собственное сознание, едва ослабив контроль, было пугающе просто.
— Хозяин Долины выполнил обязательство, — молодой человек поставил коробочку на стол.
Чжоу Цзышу потянулся к коробочке. Красное дерево, резной узор. Повергающая горы мощь, упорство, решимость — все это обратилось горсткой праха. Как же мало остается от человека после смерти. Как же мало со всей своей мощью и положением смог сделать для этого человека Чжоу Цзышу.
— Вэйнин, — окликает, поднявшись из-за стола. — Я буду в зале памяти, — придирчиво оглядев новый «бандаж», спрашивает, — как твоя шея?
— Ах, — от неожиданности тот не находится сразу. — Уже почти восстановилась прежняя подвижность, но кости все еще хрупкие. Это не повлияет на мою боеспособность, глава, я знаю свои слабые места.
Чжоу Цзышу качает головой с каким-то родительским раздражением. Этот ребенок.
Зал памяти — уединенный маленький храм при усадьбе — давно пора расширить. Небольшие коробки с именными табличками занимали стеллажи от пола до потолка. Если для клана Цзянху геноцид его членов — страшная трагедия, то для Тянь Чуан это понедельник. Смерть всегда сопровождала организацию попятам, но на субъективный взгляд Чжоу Цзышу коробок при нем прибавилось больше, чем за поколения до. Казалось, если стеллаж обвалится, гора коробок погребет его насмерть.
Как, мать его, так получается, что он всю жизнь работает ради того, чтобы умирало меньше людей, но в итоге смерть он видит чаще всего. Иногда ему казалось, что в его труде нет никакого смысла. Сколько бы он ни старался, ничего не изменится. Он не может не то что прервать цикл. Просто сдержать эту обрушающуюся плотину.
Отдернув себя, Чжоу Цзышу ставит коробочку рядом с другой такой же. Он специально освободил дяде место рядом с отцом. Зажигает благовония, складывает руки для молитвы.
— С возвращением. Бай шу-шу.
***
Это было яркое, теплое лето. Чжоу Цзышу был совсем юн и только пытался подражать отцу — его тренировки выглядели скорее нелепо, чем впечатляюще. — Сволочь, тебе так нравится унижать людей? — Бай Шэн тоскливо тянет, выходя из прилегающего к усадьбе леса вместе с Чжоу Ханьчжэном. По помятому виду ясно — опять проиграл. — Хоть бы не превращал наш бой в долбанное онигокко. — Жаль расстраивать, — Чжоу Ханьчжэн — степенность, возрастная грация, насмешливый прищур, — но чтобы победить противника, ты сперва должен его обнаружить. — Так речь о драке, а не об охоте, — на возмущенное замечание Чжоу Ханьчжэн смеется в кулак. — Когда будем выслеживать очередного диссидента, встань посреди улицы и прокричи, что вызываешь негодяя на честный бой. Историческое будет зрелище, — заметив сына, поправляет, — неправильно поставлен удар, Цзышу. — Лучше, чем у Бай-шу, — огрызается. Чжоу Цзышу — прилежный ребенок. А еще он немного юн, немного норовист и немного зол от того, что тренирует этот несчастный удар уже дней двадцать. — Это вызов? — Бай Шен в предвкушении потирает руки. Следующий час Чжоу Ханьчжэн, посмеиваясь, наблюдает за происходящим с поваленного дерева. Со стороны малоэтично, но когда дело касается работы в Тянь Чуан, лучше сбить спесь смолоду. — Да не куксись ты так, мелкота, — Бай Шен фыркнул, закинув неспособного идти самостоятельно подростка на плечо. — Вырастешь и будет другой разговор. В ответ хмурая тишина. Помимо прочего, юный Чжоу Цзышу еще и обидчив. — …Бай-шу? — Чжоу Цзышу трогает за плечо. После объявления диагноза тот стал очень задумчив и рассеян — глядел подолгу в небо с выражением человека, неуверенного, кто он, как он, и зачем он. В сочетании с притухшим огнем пробивной натуры это рождало неприятный, волнующий контраст. — М, — тот отмирает. — Чего-то хотел, мелкота? — Нет, просто… — Чжоу Цзышу запинается. Надо как-то подбодрить, но как это сделать, лишний раз не упоминая о чужом недуге? Ощущение собственной беспомощности душит. — Как на счет поединка? Бай-шу никогда не избегал возможности помериться силой. И теперь Чжоу Цзышу действительно мог составить ему достойную конкуренцию. Хрупкое воодушевление поднимается изнутри… — Устал, — тот вяло, как-то виновато отмахивается. — Старый уже. Чжоу Ханьчжэн замечает беспомощные мытарства сына. — Я тоже не думал, что он отреагирует так болезненно, — задумчиво хмурится. — Но с ним и в лучшие времена было не просто. Пока ситуация не прояснится, продолжим вести себя как обычно. Под ночь того же дня, покидая штаб, Чжоу Цзышу ежится от холода — осень выдалась промозглой и туманной. Последнее время жизнь Тянь Чуан текла относительно мирно, потому когда предчувствие совершенно неожиданно дернуло — спасайся — он даже не понял, от чего. — Как же долго, — опершееся о столб врат существо недовольно тянет, выдыхая сигарный дым. — Может, до старикана дойдет, как скоротечна жизнь, если безвременно сдохнет какая-то его мелочь? Как думаешь, мелочь? А Чжоу Цзышу не то что думать — обернуться не может. Все его натренированное оценивать опасность существо обмерло от животного страха. Перед существом. Это — не человек. Оно не ощущается, как человек. Как потусторонняя тварь, как могильный холод, как… Если спрятаться под одеяло и притвориться, что спишь, оно подумает, что ты хороший ребенок и не тронет. В жизни это, конечно, так не работает, но страх откатил сознание Чжоу Цзышу до первобытных инстинктов. Не замечай его и оно исчезнет.***
После Чжоу Цзышу еще долго не понимал, что за существо повстречал у врат усадьбы. Он не должен был спихивать мираж на помешательство от утомления. Должен был догадаться, что именно эта тварь сожрала Бай-шу изнутри. Оплела живого, искреннего человека и медленно исказила, изуродовала все, что делало его им. Сделала своей марионеткой. — Простите, — это все, что осталось Чжоу Цзышу теперь — бесполезно извиняться перед прахом давно, на самом деле еще годы назад умершего человека. Простите, что не освободил раньше. Простите, что получилось только таким образом. Однако. — Я понял свою ошибку, Бай-шу. Я нашел управу на эту тварь.