Занимайся своим делом!

В офисе лейбла, на месте, где проходили в достаточно домашней обстановке репетиции Яна и его аккомпаниаторов, обычно никогда не бывает тихо. На первом этаже переносят шкафы и стулья, идейная завхоз командует своими помощниками лет пятнадцати облагораживать клумбы с внешней стороны здания. Глянцевые стены натерты до блеска дождем, тротуар медленно просыхал под солнцем в наконец-то ясный день. С крыльца то и дело шныряли разнорабочие и менеджеры, занимались распределением работы и вели переговоры. В основном, работа была сидячей для тех, кто не был готов всю жизнь скакать, как полоумный и слоняться в поиске вдохновения. Как раз таких офисных планктонов в здании было два этажа. На четвертом же бегало начальство. На их благо ходил лифт, старый, потертый, не такой чистый, как новенькие ступеньки у крыльца, но уже родной. С ним не хотели расставаться то ли из-за нехватки времени, то ли из-за этих ласковых нацарапанных надписей по углам. Одним словом, офис лейбла оставался обителью творений и их продажи. И пока менеджеры уверенно продавали, музыканты занимались созданием продаваемого. По крайней мере, почти все. Ян был хорош в одном — удержание равновесия. На старых лестницах между вторым и третьим этажом одна из ступенек стояла сгибом почти прямо в потолок, этот опасный трюк занимал свободное от работы время. Петр Влахос, подпихивая друга с выступа окна под полом этажного пролёта, указывал на дефективную ступеньку, посмеиваясь. Розмановский, видя в этом прямой вызов, вытягивал губы. — Не с тем ты связался. — наигранно нахохлился Ян, отряхнул низ черных джинс, поднялся на ноги и указал на ступень, — Мне босиком туда встать? А то будет как в прошлый раз визг — «Ты в пазы подошвы просто попал!» — передразнил он, тряся руками. Петя рассмеялся: — Я не Криштиан, чтобы на такую дотошность сходить. Давай на время, минуту простоишь? Только без движения, без опоры и ноги вместе чтобы! Ян скорчил легкомысленную гримасу, отражая этим абсолютную уверенность в своих силах, и принялся разминаться демонстративно, словно олимпийский борец, готовящийся побороть чемпиона. Фыркнув, парень махнул рукой, предлагая: — Две! На что спорим? Петр снова залился смехом, потирая бороду. Его предложением было пятьдесят злотых, что Ян оценил порядком, шутя, что выигрышем он оплатит себе Интернет. Петя в ответ подшучивал, что Интернет тому необходим для чтения фанфиков про самого себя. Розмановский на это недовольно скуксился, скорее издевательски. — Ты вообще видел, что на этих фанатских сайтах творится? — усмехался Петр и наблюдал за тем, как Ян становится на выгнутую ступень, — Столько фанфиков, а я только в паре нашел наше с Пашей упоминание! Никуда не годится, мы что, ничего не значим? — Значите. — кряхтя, взбираясь на угол ступеньки, повторял Ян, — Ну, ты нашел что-нибудь нормальное? Где меня не сводят с Лукой, например. — Розмановский нарочито скосил глаза от неудовольствия, — Мы же друзья! Я не хочу со всеми своими друзьями направо и налево. Я никого не осуждаю, просто меня это смущает. — Он заметно погрустнел, но быстро вернулся, — И вообще, все хотят меня с кем-нибудь свести! Сил нет... Так есть нормальное или нет? Петя качнул плечами и ответил: — Не мне судить, но работ немного, да я и не вчитывался. — А ты только на польском искал? — подбивал Ян и параллельно настраивал равновесие, — Таймер включай. — Петя послушался, параллельно задумавшись о предшествующей фразе, и, удостоверившись в принятии другом удобного положения, запустил таймер на две минуты. Ян отвел руки от стен, растопырив пальцы. Его лицо отражало полную ответственность перед процессом. В этой ситуации как нигде подходила фраза: «Главное не начать думать». Ян держался уверенно, в коридорах и на лестнице было тихо. Сосредоточенность не сбивал ни единый шорох. Исполнение трюка напоминало захватывающий момент баскетбольного матча, когда на счете поровну, мяч по центру, а на табло остаются считанные секунды. Петр пристально следил за обездвиженным другом, пока тот старательно сдерживал все, даже собственное дыхание. В кроссовках стоять на ребре ступени было не такой калечащей процедурой, как босиком. Здесь самое главное было не двигаться, потому что одно неловкое движение сбило бы равновесие и шестидесятикилограммовое тело полетело бы вперед или назад. В концентрации не было счета времени, потому первая минута пролетела наспех. Розмановский выдохнул, а потому слегка покачнулся, но руки не дали ему упасть. Петя незаметно ухмыльнулся. Прошло еще секунд двадцать, и внезапно по перилам снизу вверх пошла резкая вибрация, а вслед громкие шаги и неразборчивые возгласы, сбившие Яна с толку. Странно полевитировав руками, он слетел вперед и остановился, уперевшись в стенку. Петя довольно рассмеялся, показывая таймер на еще тридцать секунд. Розмановский, словно ребенок, топнул ногой и стал ждать появления автора подставы. Им оказался запыхавшийся Паша Йозвицкий. — Я вас по всему офису ищу, а вы тут прохлаждаетесь. — сказал он, пожал руку Пете и, видя обиженно-презирающий вид Яна, обратился к барабанщику: — Что с ним? — «Проиграл полтинник только что» — Паша сомнительно дернул бровями. Сев рядом с лучшим другом, Павел упер голову в ладони и вытянул ноги. Ян, медленно отходивший от своего поражения, решил поинтересоваться: — Что-то случилось? — Павел поднял голову, усмехнулся с широкой, слегка обезумевшей улыбкой, и так заиграл глазами — парни сразу поняли, что сейчас их ждет увлекательный рассказ. «В поисках строительных материалов, электроники и предметов декора можно убить в строительном магазине половину своей жизни. Этим и занимался все утро Павел со своей девушкой Кристиной. Её родители, как очень идейные люди, начали предпринимать попытки ребрендинга квартиры, где живут молодые люди посредством ремонта, а поэтому они занялись практической частью, а молодежь отправили за огромным списком всего необходимого. Кристина ещё была подкована характером своих родителей с детства, а потому оставалась спокойна, в то время как Павел волочил тележку по магазину вслед девушке с угрюмым выражением лица, будто на его глазах рухнул пятиэтажный дом. — Мы три часа уже слоняемся, собираем эти несчастные светильники и шурупы. Кому это надо? — капризничал Паша, пока Кристина рассматривала стеллаж с посудой, — Почему они вообще затеяли ремонт? — Нам надо. — строго отвечала девушка, немного поворачивая голову, — Потому что это их квартира, по закону, и они имеют право делать там, что хотят. — Ну мы же там сейчас живем. — продолжал Павел, — Не они живут в этом, как они говорят «убитом хаосе». Они в своей двушке навели порядок, теперь пришли сюда. Кристина, привыкшая к весьма кроткому общению с окружающими, взяв с полки запакованный в картонный каркас набор фужеров, поставила их в тележку и быстро ткнула пальцем в грудь парня. Тот задержал дыхание, потому что вид возлюбленной явно указывал на то, что индивиду стоит поубавить свой пыл. В ответ на жалобы молодого человека, Кристина отвечала четко и вполне уверенно: — Скажи спасибо, что у нас вообще есть жильё, иначе бы ты так и жил в комнате, съемной напополам с пропитым насквозь однокурсником. Родители не обязаны были нас обеспечивать в этом плане, но они это сделали. Твои претензии должны быть на нуле. — отпустив край футболки, она ещё пару секунд прожгла взглядом череп парня и пошла дальше. Павел, сглотнув слюну, покорно двинулся за ней. — Ну ладно, — согласился Паша и стал осторожно заглядывать в глаза девушке, — а что они вообще хотят сообразить, ты не знаешь? Что убрать, добавить? Кристина с опаской глянула на Павла, дернула плечами и сказала: — Может, даже и лучше, если это будет сюрприз. Наверное, уберут этот интерьер восьмидесятых, стенку увезут на дачу, дадут шкафы нормальные в лофт купить, диван этот, с пружинами, старше меня. На кухне надо потолок красить, в ванной плитку на полу поменять. А если на полу, то и всю надо снимать... В общем, делов на пару месяцев. Зато потом будем с новой мебелью и красивой квартирой. — А то страшное пианино в гостиной? — напомнил Паша. Девушка вытянула губы, промычав: — Мама его любит, может, к себе заберут. Ты-то на нем что-то не играешь. — Паша очевидно качнул головой, сопрягая этим ответ, что он и не сильно горит желанием. За этим пара вернулась к заполнению данного им списка. Дома они оказались примерно через час. Паша водрузил на себя тяжелые мешки мелочи, Кристина благородно забрала драгоценные ей фужеры и плафоны, чтобы те не побились. Все остальное нес кавалер, у которого от столь внезапных тяжестей захрустели разом все кости, даже самые маленькие в ушах. С трудом взобравшись на этаж, пара дошла, а какая-то её часть доползла до лифта. Кабина спустилась, узкие её стены приняли двух людей, но закрываться двери наотрез отказались. Оглянувшись, только спустя несколько секунд до молодых людей дошло, что лифт перегружен. Покинув кабину, Паша с невероятно опустошенным лицом взглянул на Кристину. Девушка выдохнула и предложила: — Возьми часть, я постою с оставшиейся, так и перевезем. Нести двадцать килограмм на третий этаж — это безумно. — и Паша был благодарен всему за сообразительность своей избранницы. Поднявшись на этаж, Павел сразу в разрезе дверей лифта увидел открытую дверь в квартиру, а из нее тянущийся белый след по серому полу. С недоумением хмыкнув, Паша поправил пакеты в руках и направился к квартире. Из нее несло запахом свежего картона и старого клея. Внимание сразу упало на свернутый ковер в прихожей, закрытую мебель и включённый повсюду верхний свет. Не страдающий от провалов в памяти парень подметил, что, когда они уходили, в доме было еще вполне нормально. Держалась тишина, поэтому Павел решил ее пока не рушить — поставил мешки на пол прихожей и поспешил за оставшимися. Реакция Кристины на происходящее была поинтереснее. Напуганно заглядывая внутрь квартиры, она чувствовала скверный запах, но не понимала откуда он. Молодые люди прошли внутрь, и заглянули на кухню. У Паши мгновенно распахнулись глаза и рот, а Кристина с терзанием прикоснулась к голым стенам и выдала: — Ну неужели нельзя было с нами посоветоваться? — На её возмущения явился отец. Будучи человеком с армейским прошлым, он всем своим видом внушал мысли, что споры с ним ничем хорошим не заканчиваются. Паша с первого дня усвоил эту простую истину. Имея и так не самую лучшую позицию в отношении будущего тестя, он предпочитал лишний раз помалкивать. Да и внешне — Павлу с его ростом в сто семьдесят сантиметров приходилось смотреть на отца девушки снизу вверх, как чихуахуа на алабая. Заполучить хорошее отношение старшего Паша пытался, но все его рвения обрывал один простой факт — он музыкант. Отец по непонятным причинам не воспринимал и даже презирал представителей данной профессии, из-за чего даже у неконфликтного Павла с ним возникало недопонимание. На этом их отношения и строились. Кристине и её матери оставалось только вздыхать, закатывая глаза. — Да уж проще самим сделать, дочь. — насмешливым тоном прогудел отец и оперся на косяк, осматривая пару, — Твоего героя-то не допросишься. Он то на репетициях, то где. Вот мы и решили. Паша рвано выдохнул: — Мы не просили. — Кристина быстро, но неохотно оградила его рукой. Павел отвел взгляд с остервенением, и отец явно это прочувствовал. Последний сжал руку, на которую опирался к стене, в кулак. Паша чувствовал необходимость наконец поставить себя. Его натура выглядела легкомысленной и совершенно лишённой всяческой серьезности. Имея внутри непогашенный огонь неполноценности, Павел продолжал: — Если Вы меня не хотите слушать, прислушались бы к дочери хотя бы. Ей жить здесь. Я уж потерплю, мне без разницы как и где, но с ней. — Кристина с искренней нежностью посмотрела на парня, а после на отца. Он не отличался многословностью в спорах, а потому в привычке подобного жанра он бы и в жизни не сказал клишированное: «Какое ты право имеешь высказываться?» — Отец недолюбливал своего будущего зятя, но не ненавидел его, а потому теперь смирился. В конце концов, в реплике его не было ничего противозаконного. — Мать решила, тем более мы не стали снимать всю мебель, чтобы полноценный ремонт сделать. Только на видных местах. Захотите — переделаете. — сухо рассудил отец и ушел в сторону гостиной. Кристина понаблюдала за понурившим голову Павлом, погладила его коротко остриженную голову и оставила на щеке нежный поцелуй. Зачастую ругая возлюбленного, она прекрасно осознавала, что, несмотря на его некоторую несобранность, сделала правильный выбор. Семья собралась, чтобы обсудить перебазировку старой мебели. Старая румынская стенка, за которую так радеет мать, как и предполагалось, уезжает на дачу под Белостоком. Родители согласились убрать диван и попытаться это старье продать, столы подлежали суровому отбору. Нерешенным оставался только вопрос с дремучим, старым, как время, пианино, от которого веяло не то чтобы воспоминаниями — скорее усталостью и безжизненностью. Пока все сидели вокруг обеденного стола в гостиной, Паша позади них стоял и опирался на это самое пианино. Ножки и педали приторно скрипели. Из-под еле открывающейся крышки доносился приглушенный, расстроенный хруст желтоватых клавиш. Не услышав ни слова про застоявшийся музыкальный инструмент, Павел решил о нем напомнить. — А куда нам его? — возмутилась мать, уставившись на дочь, — Продавать его нельзя, а ставить тоже некуда. — Да выставить, оно никому не нужно, оно старое, его проще заменить, чем пытаться починить. — для чистоты своих слов, Паша открыл скрипучую крышку и проделал несколько нажатий по клавиатуре. Механизм внутри застонал, как от больных коленей, сипло прогудел и издал звук, похожий на тяжелый выдох. Наблюдающие за этим домочадцы неуютно заерзали. Павел закрыл крышку и развел руками. Отец не был особенно доволен внезапными проявлениями зятя, а потому выступил: — А кто его потащит отсюда? Выставить он решил. Грузчики не за спасибо работают, в отличие от тебя. Паша только больше бесился с его слов, но старался держать себя в руках. Спустя секунду он, схватившись за выступ пианино, яростно выпалил: — Да хоть я сам его вынесу, с друзьями. — Стоя у тестя за спиной, он только предугадывал его усмешку, в то время, как Кристина смотрела на него с недоверием. Девушка сказала обеспокоенно: — Ты в своем уме? Он триста килограмм весит, если не больше. Но её прервал отец очень некорректно: — А пусть! Хоть докажет, что за дурным характером еще и физическая сила присутствует. — Он встал из-за стола, покидая комнату, а Паша, не привыкший бросать слов на ветер, думал над свершением...» — То есть, ты предлагаешь нам втроем тащить трёхсоткилограммовое пианино с твоего третьего этажа? — переспросил ошарашенно Ян, выпучив глаза. Паша, раскинув руки, парировал: — Ты поразительно догадлив! — Розмановский хмыкнул, — Меня тесть и так за человека не считает по большей части, а тут хотя бы будет чем козырнуть. Он и Крис не хочет замуж за меня выдавать, мол, я ничего не стою со своими "игрульками". А если я грузчиков вызову, он меня до скончания века гнобить будет. — Йозвицкий склонил голову с грустным вздохом. Петя с подбадривающей лёгкой улыбкой опустил руку на его плечо и слегка потряс. Продолговатые ресницы с надеждой хлопнули, бросая тень на светлые, печальные глаза. Ян следил сбоку, робко складывая руки перед собой. В конце концов, пересилив себя, он прошел вперед и сел слева от Паши, заботливо приобнимая его за шею. Розмановский осознавал, что в последнее время его тактильность весьма поубавилась, но к близким людям он был всё так же ласков и мил. — Ну, теоретически, мы разве не справимся втроем? Не шибко мы хилые, а пианино небось годов семидесятых, тогда у нас легкие делали, килограммов сто пятьдесят, не больше. Это меньше, чем мы все вместе взятые. Все нормально будет. — заключил уверенно Влахос, — Ани же сегодня нет в офисе? — Друзья поняли его намек. Паша жил в девятиэтажке неподалёку от собора, парка и... злосчастной Академии. Добираться решили автобусом, солнечная погода располагала провести время в вечном соприкосновении с ней. Проехав несколько станций, мешая всему салону непрерывным смехом над каждым словом, парни застряли в давке, и выйти из автобуса на нужной остановке им не удалось. Яна толпой прижало к окну, и он, изображая печаль, оглядываясь на оторванных от него друзей, обратился к внешнему миру, и взгляд его пал на скрытый за деревьями дом. Улыбка мигом слетела с лица, и только одно вертелось в голове: «Ну какого черта всё ведёт сюда?» — В этот самый момент автобус затормозил, открылись двери, и Яна выдернуло знакомой рукой прямиком на улицу. Когда переполненный транспорт уехал, перед взором снова явилось утомляющее своим существованием здание. Розмановский неутешительно вздохнул. — Дорогу перейти и всё. Вы ж у меня еще не были никогда. — ухмыльнулся Паша и заметил замершего Яна, толкая его в спину: — Капитан, что по курсу? Чего застыл? Розмановский быстро вышел из транса, растерянно уставился на Йозвицкого, выдыхая. Плавный порыв ветра коснулся молодого лица, но чувствовался, словно пощечина. Ян неосознанно промотал последний месяц в голове и вдруг спросил: — А что было в тот вечер, когда я напился в баре? Друзья смущенно переглянулись, Пётр даже пошутил: — Ну ты и вспомнил, конечно. Мы-то тоже подвыпившие были. — Я помню, — встрял Паша, схватив Влахоса за плечо, — помню, что ты после первой рюмки абсента отрубился. Хотели скорую вызывать, к тебе какая-то девушка подошла. Я отходил тебе за льдом, прихожу и вижу — девушки нет, и ты сидишь за барной стойкой. Только у тебя с голосом что-то было не так. Более низкий что ли? Подтверди, машинист. — Он так называл Петра, ласково, в честь его участия в группе «Clock Machine». — Я помню девушку. С градиентом на волосах. Про неё еще Аня сказала, что она... дура? — голос дрогнул от смешка, лицо Яна перекосило с оторопью. Петя продолжил: — А ты потом еще очень странно себя вел, видимо, бухой. Ты сказал, что номера Паши у тебя нет. — Ты записал, надеюсь? — уточнил Йозвицкий, высовываясь вперед. Ян в полном недоумении обшарил карманы, достал телефон и пролистал телефонную книгу. Розмановский, будто протрезвев неизвестно от чего, ответил: — У меня твой номер с 2019 года есть... — он приложил руку ко лбу, — Неужели я правда так напился? Паша напомнил: — А что за девушка, кстати? Ты нам не рассказывал. — Ян, сгорая от стыда, прокручивал в голове информацию и молча двигался в сторону Пашиного дома. Парням ничего не оставалось, как следовать за ним. По пути Петр всё же допытался: — Что с тобой? Такие внезапные перемены настроения у тебя последнее время, и ты так не объяснился за то свое исчезновение в августе. Что за секреты? — Яна остановила крепкая хватка за руку. Розмановский тщетно попытался выдернуть кисть, но пальцы Влахоса сомкнулись только сильнее, Ян болезненно прошипел. Он видел направленные на себя обеспокоенные взгляды и понимал, что сейчас находится в самой невыгодной позиции. Ян перехватил ноющее запястье и, не поднимая головы, негромко сказал: — Я не знаю, как вам это преподнести. Дайте мне время. — Товарищи безмолвно окинули его тяжёлыми акцентами своего внимания и двинулись вперед. Ян в крайний раз бросил взор на Академию за её туманным садом. Отец Кристины выходил курить к подъезду, стоял у лавки и, завидев приближающихся к дому зятя с его командой, ухмыльнулся. Паше оставалось закатывать глаза, уповая на то, что тесть без очков не увидит реакции. Петя подбадривал друга, трепя его стриженную голову. Наконец они прошли к подъезду и по очереди поздоровались со старшим. Отец затушил сигарету. — Ну что? Мне вами командовать или как? — будто с издевкой спросил он, наблюдая неукоснительно за реакцией Йозвицкого. Паша лишь томно выдыхал и отказывался. Имея при себе опору в виде друзей-ровесников, он чувствовал себя увереннее. Выслушав еще парочку отпущенных отцом подколов, парни утекли внутрь дома, в лифт и поднялись на этаж. Ян, прислонившись к стене, предвкушал скорый аттракцион. «Он будет называться: "Кто первый сорвет спину?"» — смеялся Ян про себя. Уже в квартире, оценивая вид пианино, Розмановский не был так оптимистичен, да и Петр не находил позитива, однако, дергал бровями, точно пытался подобрать слова. Бандура выглядела весом, как и предполагалось Кристиной, килограмм на триста пятьдесят. Стандартное, матёрое, наследие социалистического блока, стояло в комнате и чуть ли не рассыпалось на глазах. Медлить было лишним, стоило разобраться как лучше его нести. — Надо распределить вес на троих, либо скомпоновать по отношению силы. — предложил Влахос, — Кто у нас самый сильный? Хмыкнув иронически, Паша сказал: — Очень сложный вопрос. Ты, ты за барабанами сидишь по восемь часов в сутки, у тебя руки наверняка, — он бесцеремонно, хоть Петя был и не против, задернул рукав его футболки, прихватывая рукой бицепс, — вот! А он спрашивает ещё. — Тогда вы берите за одну сторону вдвоем, а я другую. — заключил Влахос и посмотрел на привычно эмоционального Яна, что теперь смотрел на пианино, не моргая, а позже, минув пару секунд, спросил: — А что с ним не так? — Паша предложил Яну сыграть. Розмановский, чьи способности магическим образом понадобились в столь отдалённой от работы местности, недоумевающе открыл крышку, пощурился от противного скрипа и коснулся жёлтой клавиши. Это был тот самый случай, когда Ян пожалел, что имеет идеальный слух. Было решено нести вперед стороной Петра. Он согласился вести в опасной позиции по лестнице, рассчитывая, что друзья будут предельно осторожны и понимают о соотношении сил. Но первым делом коробку из струн и дерева нужно было хотя бы поднять. Пристроившись, найдя удобный хват, парни провели счет до трёх. На два набрали воздуха в легкие и через секунду одновременно потянули инструмент вверх. Ещё через секунду оно благополучно приземлилось на пол. Дрогнула посуда в серванте, зеркало в прихожей. Друзья в ужасе переглянулись. Ян отодрал руки и с перекошенным лицом рассмотрел белые полосы на ладонях. На грохот пришла мать Кристины. Напуганные друзья поздоровались с ней ровно так же, как с отцом. — Втроем управитесь? — неуверенно уточнила женщина и сняла с пианино платок. Ничего не оставалось, кроме как мотнуть головой, хотя выражения их лиц образовывали не совсем веселые перспективы. Сомнительно кашлянув, мать ушла на кухню. Петя только спрашивал: — Я так понимаю, материться нельзя? — «Только в квартире, в подъезде — хоть до оглушения» — отвечал ему Паша. Чтобы облегчить задачу, парни расчистили проход для манёвров и попытались поменять позиции. Для того, чтоб вытащить пианино хотя бы из квартиры, Петр встал и схватился за заднюю стенку, благо, от стены они его уже оттащили вероломным броском, Ян и Павел — по бокам. При проходе через двери, было принято решение Пете передвигаться на одну из сторон, чтобы не терять усилие. Дубль два — с синхронным вздохом они подняли инструмент и двинулись к двери. У Яна руки затряслись первыми, но он, чтобы не терять позиции среди более-менее спортивных друзей, напряг последние ресурсы своей мускулатуры. Пианино оказалось в дверях. Петя, осторожно осматривая путь, делая неспешные, но широкие шаги, подгоняя идущих напротив товарищей, засмотрелся в поиске препятствий, и слишком поздно заметил косяк двери, появившийся на периферии. В этот момент выступ клавиатуры вписался в стену. Парни под жуткий треск опустили пианино. Старый белый косяк монотонно шорохнулся и, отслоившись, брякнулся почти на Яна. — Ты куда влево-то сдаешь? — возмутился Паша с отдышкой, — Последняя нормальная часть интерьера была. — Это вы куда тянете на меня? Вас много, я один! — удивительным образом сохраняя спокойствие, защищался Петр и переглянулся отдельно с каждым. Сквозь слезы, усталые стоны Яна и огрызания в ответ на них от приятелей, они пронесли пианино, которое уже успели возненавидеть, в подъезд. Напоследок мать крикнула им быть аккуратнее, и парни отвечали, как чинно, «хорошо». Чувствуя себя рабами без хозяев, их задачей было молча сделать задуманное. Хотя, их сожалению не было предела. — Чур, на втором этаже передышка. — Объявил Паша и глянул на одуревшего, красного Яна, — На половине этажа. — Когда у нас следующий концерт? — вдруг вспомнил Петя, аккуратно пододвигая ноги к ступеням, — Осторожно! Вдруг тут ступеньки, как в офисе. Я, как Ян, балансировать не умею. — В молчании они спустились девять ступеней вниз, остановились на промежуточном пролете и поставили пианино. Ян уткнулся в него лицом и соизволил ответить дрожащим голосом на вопрос Петра: — Послезавтра. — И все трое воспользовались данной им возможностью материться. Еще три пролёта прошли без особых проишествий. Деревянные упоры уже срослись с красными полосами на ладонях, каждый новый шаг чувствовался, как последний. Весь оставшийся путь продвигался в тишине. Ну, почти. — Я уж думал, вы уже с первого полуэтажа плакать начнете. — Подшучивал отец, открывая дверь подъезда. Парни, утерев пот, совершили последний подъём, утешая себя финишной прямой. В голове, словно в бреду, играл напряженный рок, под который, как доктор прописал, должно случиться что-то невероятное и крутое. Слова самопровозглашённого руководства они то ли нарочно, то ли невольно, от усталости, пропустили мимо ушей. Петя, вдохнув, ступил на первую ступень. — Аккуратно, тут пролет короткий, а ступени высокие. — крехтя, сказал Паша и перехватил упор. Остальные одновременно возмущенно ахнули, Петя шикнул. — Нам бы не поссориться прям тут. — посетовал Ян, у которого уже закатывались глаза, и пот стекал, как из ведра вниз, — Чую, я эту одежду к черту выкину, её не отстирать. Паша, зубом на зуб не попадая, огрызнулся: — Я вас еще на втором этаже убить хотел. — Влахос в меру сил дернул бровями удивленно, Йозвицкий поддерживал, гневно их сводя, скрипя всеми частями тела, Ян только винил себя, что вообще начал этот разговор. Уставшие, если не сказать более грубо, парни, с трёхсоткилограммовым пианино в руках, на лестнице, готовятся расцарапать друг другу лица, несмотря на многолетнюю дружбу. Потеряв концентрацию буквально на секунду, всё мгновенно пошло под откос. Идущие сверху почувствовали, что вес из их рук необратимо выпадает, а Петр наоборот — что прибавляется. В последний момент Паша с Яном успели крикнуть, Петр прижался к перилам, и инструмент поехал вниз, по инерции влетев в железную дверь. Напуганные молодые люди сквозь свое тяжёлое дыхание и учащенное сердцебиение только и услышали, что отборный армейский мат. Откисать парням оставалось на улице. Прохладный ветер благоприятно обдувал разгоряченные тела. Приехал грузовик, и опытные люди забрали слегка помятый инструмент «куда надо». Петр сидел на лавке, Паша обмахивался найденным под ней листком, а Ян, как самое неприкаянное создание, сидел, почти лежал на земле, головой опираясь на край лавочки. Сидели в тишине, не смотря друг на друга, и ментально, кажется, мирились. На дороге у тротуара, где еще недавно стоял грузовик, остановилась машина, внимания на нее так же никто не обращал. С водительской стороны вышла Аня и подозрительно уставилась на парней. — Ты откуда здесь? — утомленно, но при этом шокированно спросил Петя, когда девушка подошла к скамейке. — От барракуды. — съязвила Аня, — Крис позвонила, она сказала где вы. Сказала, что вы, силачи чертовы, решили грузчиками на одну пятую ставки поработать. — Она скептично осмотрела каждого и остановилась на Яне, — Что с ним? Все молчали, и только Ян, лежа, как парализованный, с закрытыми глазами, застонал: — Ань, я умираю. — Высоцкая по-доброму усмехнулась и сказала: — Поехали в офис, вас надо чаем отпаивать, иначе скоро разлагаться начнете. — Паша с Петей благодарно заулыбались и двинулись вперед за менеджером, Яна поднимали скопом под его вялый смех, подпихивая друг друга. Заехали на заправку. На улице смеркалось, и мерцающая вывеска ярко отражалась в стекле и слепила распластавшегося по заднему сиденью Яна. Он безэмоционально глядел в окно, скромно вытягивая ножки. Паша, сидевший рядом, с игривым раздражением шлепал его по икрам, от чего тот издавал глухие, возмущённые мычания. Петя, сидевший спереди, на пассажирском сиденье, оборачивался и, разглядывая приторно забавную картину, смеялся. Розмановский почти засыпал, если бы не вращающиеся в его голове воспоминания, в том числе и о сегодняшнем диалоге с друзьями. И то, как быстро можно сбить его с толку. Ян все чаще стал задумываться о своей уязвимости. Наверняка, потому что перестал чувствовать себя в безопасности. Как оказалось, парни тоже помнили разговор по пути к дому Паши, но начать решили издалека. — Вообще, вы заметили? — спросил Влахос, откинувшись на спинку сиденья, медленно моргая и следя за друзьями в зеркало заднего вида, — Мы ж с вами чуть не поссорились из-за этого гребанного пианино. Паша посмеялся: — В таком состоянии кого угодно можно раздраконить. Но мы ж команда, и такое не может нас смутить. — Он посмотрел на каждого поочередно, и оба медленно закивали. — Мы друзья. Так много прошли вместе. А значит и скрывать нам друг от друга нечего. — совершенно не манипулятивно вкинул предлог Петя и посмотрел на Яна, — Не готов еще говорить? Розмановский подобрался повыше, упираясь руками и, шмыгнув, поежился. Он был бы рад ответить отрицательно, да только совесть его самого доставала. Сложно держать такой огромный секрет за собой, этот груз рано или поздно, как жемчужные бусы, сбил бы его с ног. Ян рассуждал, что говорить правду о жизни — это не самое страшное. Глядя на товарищей, появлялась блеклая надежда, уверенность в людях, находящихся рядом, и Розмановский, вбирая волю в кулак, принялся генерировать свой ответ. — Ну почему? — флегматично буркнул он, — Можно сказать, что тогда меня похитили, привели в странное место и закинули в голову мысль, что я стал подопытной крысой. На мне провели эксперимент по исследованию одной теории заговора, и это ни хера не так весело, как может казаться со стороны. — Ян отвел взгляд в окно, — Наверное знаете про параллельные вселенные, всю эту дурь. Я не верил, как и во все, впрочем. Я за этот месяц отлично понял, что я тот еще скептик. Но когда мне показали людей, которые один в один на меня похожи, мне перестало быть смешно. Особенно когда меня заставили подчиняться правилам, которые я не понимаю. Как будто я чем-то кому-то обязан... Ян замер в размышлении, пока приятели усваивали полученную информацию. Неудобоваримая идея, больше похожая на шутку, сказанную с такой серьёзностью и болью, она с трудом укладывалась в голове, как полноценная версия. Отсюда плыли сомнения в разного рода областях. Но Ян молчал. Молчали и друзья, смекая каждый по-разному. Вернулась Аня, и все поехали дальше. Вечерняя Варшава мигала огнями и ласкала привлекательным ярким светом фонарей. То, что коллеги ехали в тишине, Анну совершенно не смутило. Ян вылез из машины первым, ссылаясь на желание подышать свежим воздухом. У офиса было тихо и почти безлюдно, только двое мужчин в костюмах беседовали о чем-то на крыльце. Высоцкая тоже хотела выйти, но Петр остановил её плавным касанием руки и ответственным: — Надо поговорить. Нам кажется, что с Яном что-то не так. — Только заметили? — Веселая Аня не поддерживала их угрюмого настроения, но говорила абсолютно безобидно, — Пять лет его знаете, он всегда такой... взбалмошный был. — Мы не про это. — сказал Паша, — Последний месяц он странно себя ведет. Пить, курить начал, нервный какой-то, постоянно у него какие-то дела необъяснимые. — Он нам сказал причину, и она... не очень в его стиле? — заключил неуверенно Влахос, качнув плечами. Аня нахмурила брови и вздохнула настороженно: — В каком плане? — И парни, наблюдая за тем, чтобы Ян их не услышал, стали пересказывать то, что он выдал им на заправке. Анна выслушала доклад спокойно, без лишних эмоций, в то время как у друзей они полыхали только так. Ей оставалось только кивать и хмуриться. Всё и правда звучало для незнающих людей более чем странно. — С этим надо что-то делать, я не знаю, может, его психологу показать? — предложил Петя, — Просто переживаем, мало ли что. Высоцкая выставила руку, останавливая парня, и закончила: — Я вас услышала. Что-нибудь подумаю, понаблюдаю. В конце концов спрошу у него. Не переживайте, ваши беспокойства я не выдам... — Анна выглянула в окно и пару секунд посмотрела на стоящего неподалёку Яна, после чего выдала: — Чего сидите? Пошли, Доминик весь чай выпьет раньше, чем мы придем. Проходя мимо, Аня заботливо положила руку на спину Яна, на что он ответил поворотом головы и ласковой улыбкой. Высоцкая всегда выступала для него опорой, и странно для нее было бы то, что парень решил что-то скрыть, однако, в жизнь его она без разрешения не лезла, а за советом по многим вопросам Ян обращался первый, сам и к ней. Их взаимоотношения строились на безупречном доверии и дружеской ласке, возможности получить поддержку даже там, где, казалось бы, найти её абсолютно негде. Отсюда и пошло нежное обращение к Ане «мама» — несмотря на все, она была на твоей стороне. Отправив парней ставить чайник на студийной кухне, Высоцкая решила зайти в кабинет. Всунув ключ, прокрутив его дважды, она дернула дверь на себя и заглянула внутрь. Вместе с импрессионизмом на стенах, верхним светом обрисовался приличных размеров букет, воцарившийся посередине стола. Анна в исступлении прошла вперед, рассматривая его. Насыщенно красные розы, лилии с острыми, матовыми лепестками и гипсофилы. Замотанный в тонну красивой бумаги презент весил наверняка килограмм десять, и Ане стоило усилий поднять его, чтобы приглядеться. В самом центре была воткнута записка. Высоцкая выдернула и её, развернула и прочитала: «За благотворное сотрудничество» — подозрения развеялись одним махом, как тучка назойливых мух. Анна положила букет на стол, выложила записку подальше и без лишних эмоций покинула кабинет, оставив цветы мерцать искусственной росой в кромешной темноте.