Занимайся своим делом!

Новый человек в коллективе всегда воспринимается несколько зажато. Он невольно кажется глупее, даже если это не так. Психология человека устроена таким образом, что он любого чужака начинает воспринимать с подозрением. Да и себя хочется показать в лучшем свете. Если же переключиться на сторону этого самого "чужака", то у него, впрочем, похожие чувства, если это не ударенный в жесткую экстраверт или Жан Маевский. — Значит смотри: ты тут один, до шести утра. Не спать, даже не думать прикорнуть на пару минуток, ничего нельзя. Если что, все смотришь по рецептуре. И не вздумай оставлять кассу открытой. — Проводил инструктаж один из старых работников кофейни, скинул фартук и удивленно покосился на отстраненного Жана: — Что ты так смотришь, как будто я тебя ругаю? Маевский опомнился, его взгляд налился умом. Он сжал губы и, заложив руки за спину, обещал: — Я тебя понял, Рэй, — Жан провел рукой по столику и скромно улыбнулся, — Книгу можно? Рэй, уперев руки на пояс, не мог не умиляться. На строгом лице пробудилась улыбка, с чем он ласково потрепал сменщика по плечу: — Можно. Можешь радио включить, чтобы музыка играла. Только не спи. В шесть придет Амина, пойдешь домой спать. — Рэй осмотрел прилавок и вспомнил: — Ты учишься где-то? — Нет. — односложно доложил Жан, — Я отучился на маркетолога. — Рэй снова потрогал его за плечо и сказал, что директор в кроткой характеристике нового коллеги упомянул "Академию". Маевский дрогнул, но Рэй будто не заметил этого, пожелал удачи и удалился. Дверь служебного выхода прокрутилась пару раз и наконец закрылась. Жан внимательно проследил за ней, поправил блестящий бэйдж на фартуке мягко-изумрудного цвета и обратился к залу, упираясь руками в прилавок. Сегодня его первая ночная смена. С радиоприемника позвякивали перебои, но вслед им доносились приятные ритмы джаза. Ленивый свет сентября лился лучами фонарей на пустые, полированные столы. Широкие окна открывали вид на туманное шоссе. По дороге сквозь белесые потоки просвечивался все тот же фонарный белый свет, от этого туман тускло блестел. По полу проносились мелкие тени и тут же исчезали. Блики золотились под потолком, подсвеченным светодиодной лентой. Деревья у обочины качало, поднимался ветер, завывающий у труб. Радио на верхней полке прерывалось, отчего Жан вздрагивал, но музыка вскоре вновь звучала обыкновенно. По всей видимости, собирался дождь, а потому предполагалось, что в заведение в эту ночь никто не заглянет. Из вариантов работы Жан выбирал между библиотекой и кофейней. Последнее предложил ему, как не странно, Янн. Фраза его звучала так: — «Ты идеален для обслуживающего персонала!» — Маевский заметил тогда, что это в действительности имеет место быть. *** Янек, вернувшись со школы, первым делом стащил рюкзак и, подскочив к Жану, обнял его со спины. Маевский, заключенный во внезапные тактильности, реакции не нашел, потому просто спросил о причине припадка нежности и, когда Свифт ослабил хватку, разглядел сверкающие глаза товарища. — Меня взяли в местную команду! — радостно объявил Янек, чуть ли не подпрыгивая на месте. Он вскрикнул счастливо и снова обнял Жана. На лице последнего появилась улыбка. Глаза забегали и даже призакрылись. Свифт смутился, однако же, показывая прежнюю восторженность, чем озадачил Маевского. На вопрос: — «Все нормально?» — Жан не знал, что отвечать, потому что вроде как все было действительно нормально. — Я рад за тебя. — спокойно выразил Маевский, и почувствовал, как что-то внутри переключается, в затылке отдалось в грудь и улыбка пропала. Жан попытался натянуть ее снова, но выглядела она со стороны очень неестественно. Янек хмыкнул и счел необходимым разрядить состоявшуюся обстановку, пока в дверях внезапно не появилась Маргарет. В руках она держала планшет с бумагами и деревянную подставку. Янек отшатнулся ближе к другу, обхватывая его плечи и достаточно подозрительно осматривая магистра. Жан стоял и будто считывал происходящее, отчего завис. Маргарет тем временем молча прошла в комнату и, не выпуская подставки из рук, стала передвигать вещи на всех полках. Неспешно оглянувшись, в дверях показались весьма недовольные Третий и Янн. По всей видимости руки Маргарет уже успели устроить в их отсеке нехилую перестановку. Теперь они молча следили за тем, как женщина выполняет эту затею в комнате коллег. — А зачем? — кротко спросил Янек, но Маргарет нервно и громко шикнула. Так, что чуть уши не заложило. Жан вздрогнул, как будто рядом взорвался воздушный шарик, и сжался. Не успев опомниться, он заметил, что лакированная подставка оказалась у него в руках. Маевский поднял взгляд на Маргарет. Она в ответ укорила беднягу своим непоколебимым, строгим взором, от которого Жана еще больше коробило, и, выждав секунду, поставила на подставку фарфоровую вазу. Теряя анализ в пространстве, Маевский отшатнулся, удивительным образом удерживая вазу ровно на деревяшке. Клипски отпихнула парня от стеллажа, где он только что стоял, Жан неуклюже отступил, перехватил подставку одной рукой, дрогнул, но ваза устояла. Юноша замер, пристально глядя на нее. Раздался смешок: — Ты прирожденный официант. — От Янна это был вовсе не комплимент, — Тебе бы только спину выпрямить и дикцию получше. — Четвертый засмеялся, на что Третий посоветовал ему подумать об поиске мозгов. Маргарет провела перестановку. Ее цель была неясна до определенного момента, когда женщина обернулась к респондентам и, выдернув у Жана подставку, сказала: — Жучки. Поисковые маячки, сигнальные, прослушка. Стандартная процедура. — А разве здесь что-то ловит? — логично переспросил Янн, на что ответа не получил, Маргарет только вставила деревяшку на верхнюю полку на самый край и быстро пошла к выходу. Жан выдохнул, все еще чувствуя колебающееся в затылке. Янек погладил его по плечу, к чему Маевский обернулся со спокойной улыбкой. Кажется, все стали расходиться, но нечто звякнуло в голове Первого. Отступив к стеллажу, он поднял голову вверх и с громким, сосредоточенным шипением, выловил сверху фарфоровую вазу. Оглянувшись на Янека, Жан в действительности задумался о своем предназначении *** «Для учителя не собран, для тяжелой работы слаб, ничего не остается» — думал Жан, коротая время на смене. Все его мысли не могли просто течь в голове. Ему обязательно надо было что-то озвучивать. Если не всю фразу целиком, то отдельные слова. От этого его мыслительный процесс выглядел со стороны, как прерывистый монолог, в котором с трудом, но можно уловить логичную суть. Еще одной особенностью было то, что мысли никогда не шли спокойно — все время то щелкал пальцами, то оставлял ногтями вмятины на ладони. Своеобразный ритуал, без которого ни одно размышление у Жана невозможно. Из-за этого его могли считать странным. Что дети, что взрослые редко понимали, что у него на уме. Казалось, что он, как меланхоличная, творческая личность склонен к подобному — быть непонятным. Но в простых вещах это оставалось совершенной дикостью. Утверждение в неумении выражать свои мысли закрепилось в сознании Жана и переросло в привычку постоянно объясняться. Но даже в этом случае, люди начинали смотреть с укоризной и недоумением. Маевский смущался и уходил от лишних вопросов. Тяжело было и не замечать, что чужой ход мышления более гармоничный и быстрый. Страдание по нехватке времени, давление и осуждение за выбранное действие, даже самое незначительное — вот что сопровождало Жана с детства. И сейчас, снова думая об этом, чудилось, что все это отголоски подростковой игривости, когда кажется, что никто тебя не понимает. Но это чувство присутствовало у Жана всю сознательную жизнь. Скрипнула дверь. Просто ветер. Через пару секунд Жан вздохнул, то ли с облегчением, то ли печально. На часах показывало только двадцать минут одиннадцатого. По радио играет животворящий джаз, звенят тарелки барабанной установки, шумит саксофон. Приемник на полке помигивает в такт и отлично вписывается в эстетично-мрачную атмосферу кофейни. Тёмно-зелёные стены, как фартук, позолоченные края дубовых столов. Лаконично, без излишней вычурности, элегантно и приятно глазу. Лакированные стулья, выставленные по линеечке, блестящая бежевая плитка по залу и пустая сцена в приглушенном свете фонаря с улицы. У Жана под ногами линолеум, имитирующий паркет — стойка с десертами подсвечена мягко-желтым светом, меню на стене также отливает им вокруг рам. Все было погружено в благодатное умиротворение. Сон пока не донимал, Жан сел на табурет возле стены и, прислонившись спиной, достал припрятанную под стойкой книгу. Время шло, тишину нарушало только радио и плавное дыхание. Книги Жан тоже воспринимал по-своему. Они были его своеобразной терапией. Благодаря им он с детства учился уходить от внешнего мира, хотя бы ненадолго. И завлекали его даже не сколько замысловатые, витиеватые сюжеты, а сам слог. Вчитываясь в каждое слово, Жан отходил от реальности и начинал длительное, непрерывное размышление. Особенно хорошо было, как сейчас — ни души рядом, все могло замереть за пределами фиксации и подождать. Читал Жан медленно — именно из-за этого. Если бы он был книжным червем, что поглощает страницы одну за другой, то за этот месяц он бы уже успел прочитать с десяток книг, но в руках у него была только вторая. Хотя, можно сказать, что именно это называется получением удовольствия от художественного текста, пусть и для Жана это было чуждо, как и многое. Странности не заканчивались на восприятии информации и уходили корнями в строение памяти и восприятие чувств. Чтобы не погружаться в это, но обрисовать картину, стоит обратить внимание лишь на выражение лица. Снова хлопнула дверь. Жан оторвался через пять секунд, пустым взглядом охватывая пространство, словно сканируя происходящее. Еще через мгновение взор наконец осмыслялся, и только после этого брови дергались в смятении, после чего парень возвращался к чтению. Жан сам не знал этому объяснения — он просто живет с этим. Внимание привлекла шевелящаяся штора. Маевский отложил книгу и принял решение осмотреть оборудование, пока есть время. Ориентируясь на четкий инструктаж, но все же не так уверенно, как это делают более опытные коллеги, Жан снял блокировку с панели управления автоматом и просмотрел все значения. Картриджи в норме, уровень воды достаточный, все мощности настроены верно, судя по табличке, которую Маевский предусмотрительно выписал себе в блокнот. Осмотрев кофемашину на наличие внешних изъянов, Жан выключил панель и обратился к чайникам и холодильному оборудованию. Естественно, что все он делал нерасторопно, но и торопиться нему некуда, впереди целая ночь. Жану достался неплохой коллектив. Познакомиться со всеми, он, конечно не успел, но по крайней мере старший менеджер Рэй производил на него неплохое впечатление. Трижды работник месяца с опытом в два года представлялся фигурой авторитетной. Если считать только работников стойки, то Рэй считался их непосредственным начальником. Он был незаурядного ума и внешности — выкрашенный в черный маллет, тоннели в ушах, нос и губы в пирсинге и забитый татуировками рукав. В сумме со всем этим он выглядел довольно привлекательно. Посетительницы часто заглядывали, чтобы только повидать симпатичного бариста, но совсем недавно, около двух месяцев назад, он начал носить кольцо на безымянном пальце, и поток поклонниц резко прекратился. Он был первым, с кем взаимодействовал Жан здесь — Рэй провел инструктаж, дал понять, что никогда не откажет в помощи, но был достаточно саркастичен, из-за чего Маевский частенько недопонимал его. Кроме него, в стенах кофейни появлялись другие ребята. Бариста Натали — до нельзя компанейский человек, потому новичок сразу попал в ее поле зрения. Смущаясь внезапному вниманию, Жан невольно веселил тем самым девушку, на что та отвечала, что придется к этому самому вниманию привыкать. Вот Маевский и привыкает, по крайней мере, пытается. Еще был техник Филипп, но с ним Жан не разговаривал, только кивал на его сухие, базовые вопросы по поводу исправности аппаратуры. Несмотря на внешнюю недоброжелательность, коллеги невзначай отмечали, что на деле Филипп добр и мил, просто не в духе. Жан принимал это, а потому старался с ним особенно не взаимодействовать. Время шло. Ночь окончательно сгустилась над городом. Машин за окном становилось меньше, тусклый свет ламп возле окна вяло покачивался и бликовал по стеклу. Капли, подсвеченные, как сотни огоньков, множеством скатывались по внешней стороне. Обходя кухню, Жан примечал оставленные сменщиком крупные мокрые пятна на столешнице, неровные полотенца и затертые кнопки аппаратов. Юноша не был дотошным перфекционистом, он спокойно относился к подобной обстановке, но руки сами тянулись все прибрать. Еще одна маленькая терапия для его неустанного разума, в котором то и дело вертятся какие-нибудь мысли. «Если есть вероятность, что в кофейню за ночь не зайдет больше одного посетителя под утро, то есть ли смысл разжигать аппарат сейчас? Могу ли я?..» — задумался Жан, вытирая капли со стола, мгновенно оглянулся в сторону зала и, выдохнув, положил руку на верхушку кофемашины. Маевский открыл блок с рецептом на подвесной таблице, прибавил звук на радио и вытащил стакан из подставки. Джаз сменился звенящим роком, внушающим в голову неимоверную мотивацию. Манящая музыка сама разливалась по телу вместе с кровью, и Жан полностью погружался в нее. Глаза цеплялись за рецептуру, но руки начинали работать сами. Накрутив нужную базу, разведя пену, чашка оказалась на блоке. Машина звякнула. Жан вытащил портафильтр и произвел аккуратные манипуляции. В приемнике раздался звон тарелок и ласковый мужской вокал. Смесь засыпана, портафильтр на месте, прокручен, и нажата кнопка. Сверху на жесткую базу тонкой струйкой полился смешанный с кофейным порошком кипяток. Душистый аромат распространился по залу. Маевский следил за каждой каплей, как параллельно ему в голову впивался живой мотив песни. Голову не съедали тысяча бессмысленных толков. Вокал песни рассыпался эхом в унисон дребезжащей электрогитаре и тарелкам. Странно музыка влияла на Жана в этом мире — он сам это подмечал, но она ему несомненно нравилась. Струя кончилась и выдала последнюю каплю. Вытащив стакан с блока, Жан прокрутил осторожно питчер и, смутившись, капнул немного в чашку. По бледному латте растеклась большая белая капля, напоминающая неудавшийся цветок. Тогда, проведя носиком вдоль, Маевский нарисовал стебель, но и тот скосил, растекся по горячему напитку и расплылся. Авантюра есть авантюра, Жан продолжал понемногу добавлять, пока уровень в стакане не достиг необходимого. Поставив готовое изделие на подставку, Маевский увидел в дрогнувшей поверхности горячего кофе рисункок, напоминающий трезубец. Юноша удивленно приподнял брови, но его кроткое недоумение прервал звон дверного ветерка. — Доброй ночи. — опередила бариста посетительница, подошла к стойке и по-доброму улыбнулась. Жан опомнился, взглянул девушке в глаза и поздоровался, отвечая вежливой улыбкой. Она попросила латте и изумленно обратила внимание на радиоприемник. Играла все та же песня, и поэтому она довольно проговорила: — Как красиво у вас тут. А Маевский с сомнением поглядывал на свежеприготовленный латте перед собой и, переглянувшись с девушкой несколько раз, решился выставить напиток на стойку. Посетительница по-хорошему была поражена и, оплатив, выразила благодарность за оперативность, нежно посмеиваясь. Вдохнув и сложив руки, Жан поблагодарил ее в ответ и, осмотревшись на радио, осмелился спросить: — Вы случайно не знаете, что это за музыка? — А девушка знала, и перед тем, как выложить на стойку десяток злотых чаевых и уйти, ответила: — Конечно, это Arctic Monkeys. — С её уходом заряжающая песня, наполненная игривыми ритмами, закончилась. Сосчитав монеты, Жан сложил их в кассу, закрыл дверцу на ключ и, сунув его в карман фартука, наткнулся на блокнот. Ночь тянулась медленно. Однообразный маршрут взгляда утомлял всё сильнее. Глаза нерасторопно закрывались, мигали и снова устало направляли свой взор на пустые, полированные столы. Скука пожирала, и от неё Жан оперся, растекся на стойке и вытащил перед собой раскрытый блокнот. На белом листке расчеркнулся карандашный грифель. Прерывистая линия отрезком перечеркнула пространство. Жан поднял взгляд на свисающие с потолка лампы. Разводя своё, как ему казалось, слабое воображение, Маевский лишь видел, как плафон покачивается над столом в полумраке и ничего более с ним не происходит. Кончиком грифеля юноша разметил его на листке и соединил неаккуратно несколько точек. Как падала тень — Жан наобум заштриховал весь плафон и обозначил тень штриховкой почетче. Пририсовал торчащую снизу лампочку, придал ей текстуру, передумал — перевернул карандаш на ластик и, отведя его через секунду от листа, заметил — от стертого появлялся эффект, словно лампа на рисунке горит. Длинный подвесной провод в несколько минут опоясался вьюном, а на том — цветы, богато свисающие со стеблей. Жан ни на секунду не отрывался, как и от любого дела. Сознание было полностью в нём. Лишь спустя некоторое время, когда зарисовка была готова, Жан почувствовал, как в затылке начало знакомо давить. Он поднял голову и увидел открывающуюся дверь. На пороге вместе с зычным звонком, с поднятым ветром, заставившим Жана вытянуться и вспомнить про злополучную осанку, появился мужчина. По мере его приближения, Маевский натянул улыбку, но вдруг его голова неконтролируемо дернулась в бок. Прихватив челюсть рукой, Жан напуганно осмотрелся, но посетитель времени на раскачку не дал. Указал что сделать, и бариста, сдерживая тик, принялся за работу. Перед глазами все плыло от стыда, мужчина в плаще выставил портфель на барный стул. Его глаза поблескивали, не отпуская бедного юношу. Мужчина протянул гортанный звук и заговорил. — С Вами вообще все в порядке? — высокомерно спросил посетитель, и Жан, натягивая улыбку, старался кивать, параллельно делая заказ, — Мне кажется, я Вас где-то видел. В груди сминалось противное ощущение, и что-то внутри не давало даже взглянуть на мужчину. Самое страшное, что этот тик был Жану знаком. Голова снова дернулась, и юноша склонился сильнее, отворачиваясь. Ветки затарабанили в окно. Разыгрался ливень. Холод раздирал до костей, все звуки дребезгом смешивались, и только в момент, когда сознание на миг прояснилось, Маевский выставил готовый заказ на стойку и выпалил: — Возможно. Мужчина был в смятении, и с презрением забирая напиток, обронил нелестное: — Вы странный молодой человек, вы, может, и сможете с этим жить, но другим это не нужно. Внезапный удар в учения привел Жана в чувства. Юноша оправился, выдохнул, выдавил из себя улыбку и лаконично отвечал, прерывая всякие попытки давления: — В любом случае, это мои проблемы, не переживайте. — И подозрительный мужчина более ослабленного бариста не трогал. Даже не смел смотреть. Жан вновь остался предоставлен самому себе. На противоположной стороне висело зеркало. Бледные сизые глаза прокатывались по отражению неохотно и словно сами по себе закатывались. Спрятавшись в силуэте кофемашины, юноша ударялся в бессмысленное разглядывание собственной фигуры. Опущенные уголки, чужие, но за время привычные. По началу было страшно глядеть в зеркало, но теперь все как-то срослось, хотя иногда приходила мысль, что когда-то тело выглядело иначе. Ни одного шевеления по бокам, разум целиком отдан размеренным мыслям. «Что мешает?» — пронеслось в голове интригующе, и Жан распустил мелкий пучок. Желтоватые, кучерявые кончики волос упали на лоб и уши, пальцы прошлись по естественного цвета корням, — Можно отрастить волосы, до плеч, как вариант? А может и до самых колен.