Занимайся своим делом!

Для развития человека, ему нужно всего лишь зародиться. Первичная эволюция пройдена, и дальше все лежит на плечах самого человека и его окружения. Способность держать ложку, готовить еду, добывать огонь — все это нужда от эволюции. Теперь же человек, как никогда совершенен. Ему не надо скрываться от хищников, он воссоздал комфортную жизнь на земле. Но все ещё на земле он находится в зоне риска, именно поэтому человек научился летать. И даже там умудрился сделать себе комфорт. — Ну вы простите, пожалуйста, зажевало ленту, мы сейчас разберемся. — умоляющим тоном причитал работник аэропорта, пока сотня пассажиров, в панике оглядываясь на мигающее в зоне вылета табло, тряслась за свой самолет. Девушка на посту сориентировалась и скомандовала проводить осмотр вручную. «С удовольствием вошел бы в их положение, если бы не посадка через полчаса» — думал Ян и опирался на ручку своего чемодана. Глаза лезли на лоб, от постоянных фоновых шумов начинала болеть голова. Успокоения приносила только Аня, стоящая неподалеку, обмахивая себя накрепко зажатым паспортом. Благодатного искусственного ветерка хватало и на Яна, потому он тянулся вперед, только бы попасть под раздачу. Высоцкая, заметив это, устало усмехнулась и нарочно помахала на парня. Розмановский полностью разомлел. Анна весело щурилась, то отводя, то снова поднося "веер" к лицу подопечного. Когда снова становилось душно, Ян открывал глаза и недовольно куксился, что веселило девушку пуще прежнего. Впереди еще тридцать человек очереди на погрузку багажа. И если у первых в этом нескончаемом ряду ныли только голени, то у тех, кому повезло меньше, ныла еще и душа. "Рейс №637 Варшава — Нью-Йорк перенесен" — прозвучало из динамиков. В зале с высокими потолками и весьма хорошей акустикой зазвенела пропитанная ненавистью и болью тишина. Протрезвонил оповестительный звонок эхом. Пассажиры вновь зажужжали, как шмели. Ян, наклонившись к Ане, поделился лаконичным междометием, на что Высоцкая подозрительно подметила: — В последнее время ты стал очень много материться. Прошло еще десять минут. От безделья Ян был готов лезть на стену. Все игры в телефоне надоели, каналы о реальных, пушистых и милых котиках в Telegram пролистаны, лента всех возможных соцсетей прокручена, а лента на погрузочном этапе все еще не запущена. Очередь продвинулась лишь на семь человек. Ян натягивал зачем-то прихваченную маску на глаза, сидя на собственном чемодане и несильно раскачиваясь. Аня больше походила на его мать, постоянно одергивающая и предупреждающая о последствиях. Бесящийся от долгого ожидания Ян продолжал, и это ему аукнулось — чемодан отъехал вправо, и Розмановский почти упал, оступившись. Благо, за спиной была стена, а не другой человек. Анна осудительно покачала головой. Ян был вынужден снова заняться изучением своего телефона. Даже строчку песни придумал, но это его хватило буквально на две минуты. — Слушай, подержи, я отойду. — попросила Аня и всучила парню свой телефон и посадочный талон. Вытянув губки, Ян внимательно проследил за девушкой первые пару секунд, после чего продолжил спускать время в бессмысленных телодвижениях. Очередь немного двигалась, Розмановский с трудом двигал все сумки, чтобы люди сзади сильно не рычали. Разогнувшись из позы потерянной черепашки, Ян заметил, что телефон Анны начал настойчиво мигать и вибрировать. Смахнув волосы с лица, юноша рассмотрел на телефоне входящий звонок. Простое любопытство мигом переросло в замешательство — номер нового продюсера, о чем свидетельствовала подпись. "Куцевой... чего он вообще забыл в нашей дыре? — рассуждал про себя Ян, — Мода какая-то у них из Америки все к нам, в самые защелья". Патриотические подкасты в голове прервала вернувшаяся Аня. Звонок к тому моменту прошел, и Ян с железобетонной оторопью возмущался человеческой нетерпеливости.  Аня получила свой телефон и документы обратно, а также до дури очумелые глаза Яна перед собой. Разглядывая недоумевающего певца, Высоцкая начала думать, что что-то не так с ней, но позже получила спокойным тоном объяснение: — Тебе звонили. — Господи! — воскликнула Аня, выдыхая и хватаясь за телефон, — Я уж думала помер кто-то. Твоя совесть, например... — набрав журнал вызовов, Анна флегматично заключила: — Куцевой. И что? Надо будет — перезвонит. — Ян, успевший цапнуть себя за нос, сдерживая естественный рефлекс, больно жутко и смешно смотрел на девушку удивленно.  Спустя час томительного ожидания, посадка все же была проведена. Впереди девять с половиной часов полета. Пока красивые стюардессы и стюарды, на которых Ян смотрел с особенной нежностью, расхаживали по салону, помогая с багажом и устройством интерактивных панелей, в иллюминатор можно было наблюдать наскоро опускающуюся темноту. За полупрозрачным зданием аэропорта растворялась розовая полоска заката, сквозь нее просвечивали последние ласковые, но холодные лучи. Последние летние, хотя бы по надежде и ощущениям, закаты казались таинственными и крайне тоскливыми. Яном в самолете могла овладеть безудержная хандра. Будучи и так весьма эмоциональной личностью, Розмановский, заставлял себя повернуться к иллюминатору и взглянуть на землю, что вот-вот отдалится на десяток километров. Особенно в вечерние рейсы, когда отлет воспринимался подсознанием, как прощание с земной жизнью. Это был не страх, Ян давно перестал бояться перелетов, это было скорее слишком буквальное восприятие мира. И такая тоска, накрывающая юношу перед полетом, не отпускала до тех пор, пока самолет не поднимется над облаками. Тогда Ян возвращался к мысли, что жизнь прекрасна. Далее, к приземлению, он не чувствовал ничего, только легкое потряхивание сквозь дрем и крепко сжатую руку Ани на своем бедре — Аня тоже не боится летать — Аня пытается так разбудить своего подопечного, потому что тот в самолете спит, как сурок. Возможно, здесь даже подошла бы многослойная шутка — прощание с землей перед взлетом и фраза «отосплюсь на том свете». Фактически, у Яна этот план срабатывал на все сто, но только в самолете. — Молодой человек! — кричала женщина на чистом польском, повторила фразу несколько раз, разными тонами, и только на третий Ян понял, что обращаются к нему. Он снял наушники и осмотрел недовольную, что наконец, после вопросительного кивка, высказала свою претензию: — Вы сидите на моем месте. Глаза полезли на лоб сами собой. Осмотревшись, сосчитав ряды позади себя от ближайшей двери, Ян полез в посадочный талон и, недоумевающе косясь на женщину, протянул скромно: — Это мое место. Женщину это категорически не устроило. Она уставила руки перед собой, вздохнула так, что ее черные волосы встряслись, и продолжила глумливо: — Вы уверены? — на что Ян выражал неуверенное, но согласие, — Я платила специально за это место. Совсем растерянный ситуацией Ян не переставал оглядываться, сверять номер на билете и грешным делом начинать думать, что это он действительно ошибся, а потому старался максимально не ввязываться в конфликт. Напряжение росло. В голове проскочило злобное: — «Гаркни на нее в ответ!» — а внутри пищало сомневающееся: — «Может, представить на ее месте Эдварда? Я б гаркнул». Но ничего не получалось, становилось только хуже. Внимание рассеивалось, глазки бегали, а женщину это невероятно бесило. Все заведомо неправильные варианты поведения Розмановский старался отметать, а все правильные... не приходили на ум. Зато, пока у парня совсем не полетел искрящийся процессор, явилось святое по истине спасение. — А что здесь происходит? — решительно воскликнула Анна, встав рядом с женщиной и водрузив свою ручную кладь на спинку кресла. Ян был бы рад выдохнуть с облегчением, но жесткий газлайтинг минуту назад все еще не отпускал. Женщина пояснила все в том же противном тоне, говоря, как она думала лететь именно здесь, но какое-то нелепое млекопитающее посмело против нее своевольничать. Ян жалобными глазами глядел на Аню, хотя та была и так настроена решительно по отношению к наглой женщине. Высоцкая протянула руку к Яну. Тот уже было хотел потянуть свою в ответ, но Аня обрубила его: — Талон дай свой. — Сплюнув, Романовский подал бумажку. Аня раскрыла ее и практически ткнула женщине в лицо. — Место G6, какие еще вопросы? — уже разозленно переспрашивала Анна, пока у Яна потрясывало челюсть, а оппонентка подбирала слова. Она глядела на свой билет, сверяла с указанием на верхней полке и, возмущаясь нелепым кудахтаньем, отступать уже считала позором. — А что ж молодой человек сам нормально ответить мне не может? — возмущалась наигранно женщина. — Вы ему часом не мать? — Пассажирка явно хотела вызвать оскорбление в лице Анны, что старше Яна всего на четыре года, но план с грохотом провалился. Аня даже глазом не повела, отпихнула женщину и пробралась к своему месту. Где-то фоном она продолжила искать свою цифру, пока Анна без лишних слов раскладывала вещи. Ян в замешательстве косился в проход, стараясь отойти от произошедшего. Странные чувства им окрутили. Вроде бы, и мог ответить, и не посчитали бы его трусом, прячущимся за спиной женщины, но какой-то внутренний стопор сработал и не дал распустить характер. Тот, который, казалось, еще недавно вовсю проявлялся. — Прости. — неловко шепнул Ян, осматриваясь тревожно, Аня только усмехнулась, — Еще эта хамка, ты ее не слушай. — Я и не слушаю. — улыбалась девушка, — Я, может, и выгляжу старше своих лет, но иногда это неплохо. По крайней мере, малолетки не пристают. Хотя, когда как. Она же сказала это просто потому что сама ошиблась, и наши персоны были для нее единственным объектом, чтобы направить злость на саму себя. Такие люди всегда найдут виноватых, даже если виноваты целиком они. Сам не бери в голову, как будто впервые таких людей встречаешь? Ян думал и сравнивал. Конечно, не впервые. У него так часто вел себя старший брат. Да и Ян сам в подростковом возрасте грешил этим. Все от бессилия. От бессилия что-либо доказать и опровергнуть. Все вокруг кажутся в разы умнее и талантливее, и свои собственные особенности в миг заглушаются неуверенностью. Из нее рождается раздражительность и агрессия, особенно в сложный для психики период. Со временем это проходит, человеку становится легче осозновать происходящее, а поэтому мир не кажется таким несправедливым. Однако, считая себя взрослым, Розмановский часто забывал, что кроме чужой, есть и его личная правда, и ее тоже нужно защищать. Точно подростковый период еще не закончился, мир все еще неравен с ним, а все вокруг умнее, талантливее и амбициознее. Немного погодя, Ян наверняка будет думать об этом, как об очередном бессмысленном загоне. *** Как светло в том же дне. Девять часов назад, но при этом вперед. «Странный парадокс. Лететь столько времени, чтобы в конечном итоге оказаться в прошлом. Этого же не бывает. — размышлял Ян спросонья, — То есть, в каждой точке планеты свое настоящее. Я в настоящем, а значит мое бывшее настоящее — польское время — мое будущее? В таком ключе мышление о временных перемещениях гораздо лучше. Нет этого убогого горевания, оно и не к чему, проще же не измерять время относительно его самого. Это то же самое, что сравнивать одну шотландскую кошку с другой. Они могут быть разными по возрасту, по характеру, но сам факт — они кошки и шотландцы. Да, все же время и кошки немного не равноценные понятия». Небоскребы заливал закатный огонь, растекались трескучие машины сквозь громкий городской воздух. По стеклам проносились зажигающиеся фонари. Столица, может, не мира, но целой плеяды людей, вдохновленных мечтой об Америке, звенела, кружилась и завлекала. Шевелились люди, смеясь и трогая ручки заведений мимоходом. Как красочен Нью-Йорк! Как играет его жгучий рок-н-ролл по венам каждого нового туриста. Ян чувствовал впечатлительным нутром, принимал во всего себя атмосферу вечного счастья. Растворялся дым сигарет и парового аппарата из концертного зала в блестящей пелене, что мягко ложилась на асфальт, от чего тот незаметно посверкивал. — Мне кажется, или тут воздух другой? — впечатленно переспрашивал Ян, как маленький ребенок, обмахиваясь руками и осматривая улицу. Ночная прохлада заморосила по романтично освещённой улице. Аня расплачивалась за такси, а Розмановский пока разглядывал перспективу авеню. Долго тянущаяся в мерцающую множеством цветов даль дорога заполнена машинами. Они с визгом проносятся мимо и оставляют горячий след. Магазины, лавки с цветами и барами, все производило неизгладимое впечатление. Широкий тротуар прерывался свежими пешеходными переходами. Совсем близко, в сотне метров виднелась неоновая вывеска гостиницы. После долгого перелета земля уходила из-под ног. С трудом отходя от новых восхищений, Ян, выгрузив свои вещи в темном номере на шестом этаже, не разбирая, не задергивая белых штор, решил пройтись. Аня указала на время, попросила если и гулять сколько влезет, то хотя бы не отключать на телефоне звук. Ян с заботой приобнял менеджера за плечо, на глазах у нее включая дребезжащий звоночек, снял куртку, закинул в номер и поспешил по коридору к лифту. Глядя ему вслед, Анна устало смеялась и отмечала, что если завтра певец не встанет вовремя, то это будет целиком и полностью на его совести. Но джетлаг никто не отменял. В самом большом холле гостиницы с потолка спускались гирлянды. Они отражались в идеальном полу и создавали иллюзию бесконечности. К вечеру музыка выключалась, но что-то еле слышное доносилось со стороны ресепшна. Ресторан закрылся. Огромные часы напротив обитой красным деревом главной двери тяжелой стрелкой указали на полночь. По боковой стенке скатилась капля. За залитыми бликами окнами становилось совсем темно, только фары автомобилей не давали погрузить дорогу в кромешную темноту. Звучал легкий звон сквозь безмолвную, слегка взволнованную безмятежность. Ян пялился на роскошные часы, еле сдерживая руки, чтобы не потянуть их к произведению искусства, но в основном просто смотрел, вздыхая. Внимание завлекало и другое вокруг. Двери ресторана замыкались. За полупрозрачными ставнями фланировали силуэты работников в полумраке. Чуть поодаль от дверей и часов, в прикрытом закутке, горел свет и доносились ритмичные раз за разом соудары деревянными шарами. Смутившись, Розмановский оставил часы и прошел к шатру. Внутри он оказался просторнее, чем кажется на первый взгляд. Притупленный свет над бильярдными столами и приятное чувство уединения. За самым дальним столом мельтешила и посмеивалась какая-то компания. По всей видимости, играла в Американку. Ян понял это по приглушенному из-за расстояния выкрику: «Положи, у меня восемь» — оратор выиграл партию. Утерев нос, Ян осмотрел зал и заметил в паре метров от себя молодого мужчину, настраивающего свой кий для удара по битку. Под ярким светом играли его сосредоточенные черные глаза. Подчеркнутые скулы не смели двигаться в ответственный момент. Строгий взор нацелился на зеленый мяч. Вытянувшись по борту дома, молодой человек, брюнет, с завидной фигурой в белой рубашке и брюках с серебряными бляшками ремня выглядел высоким, состоятельным и невероятно притягательным. В плане общения, конечно же. Целился он с минуту. Ловкие длинные пальцы направили кий вперед, прозвучал удар — парень вытянулся. Мяч прокатился остро параллельно борту и, вписавшись в сход двух красных мячей, с вибрацией раскинул их по двум противоположным лузам. На лице парня промелкнула сдержанная улыбка. Ян, выгнув шею вперед, негромко похлопал, привлекая этим внимание игрока. — Отличный удар. — утверждал радушно Розмановский, приближаясь к столу. Молодой человек благодарно улыбнулся и посетовал, что удивительно, по-польски: — В одиночном каждый удар хорош. Никто же не видит. — он развел руками и обошел смежный борт, присматривая следующую комбинацию. Ян знал эту разновидность — снукер — но ничерта в ней не соображал. Ему разве что нравились цветные мячики заместо скучных белых в русском бильярде. По молодому человеку же было видно, что его увлекает игра, и он весьма опытен, раз раздает такие позиции. Сейчас он пристально смотрел на дальний борт. Стояли два последних шара. Забить их рикошетом нельзя, двойной удар не заденет ни одного. Можно было, конечно, потратить лишний удар на последний мяч, но хотелось чего-то поинтереснее. Свет над столом мигнул. Молодой человек поправил галстук, опираясь на лощеный кий. Ян следил за каждым движением и подмечал единичный взгляд. Со временем и Розмановский втягивался в размышление. В голове выстраивались размытые схемы, не вяжущиеся с реальностью. Гуманитарный склад ума проигрывал явно аналитическому. Все же, Ян не оставлял попыток додуматься. Он обошел стол с другой стороны, напротив, медленным шагом поравнялся с игроком — парень был немного выше, от него приятно пахло спиртовыми, дорогими духами. Розмановский опустил руку в карман и ощупал там фигурную акриловую серьгу. Переглянувшись, Ян одной рукой вдел ее в ухо, замечая обнадеживающую ухмылку молодого человека, и скромно предложил свою идею. Ян получил кий на руки. Приняв правильное положение, он направил острие в розовый мяч. Примерившись, задержав дыхание, Розмановский сыграл — розовый мяч откатился к борту, отбился, проехал кривой зигзаг и отбил оба мяча. На невероятную радость, они оба угодили в лузы. — Потрясающе. — искренне дополнял молодой человек и, обернувшись к Яну, протянул руку, — Адриан Лисовец. — Ян Розмановский. — представился в ответ певец и пожал Адриану руку. Молодые люди промолчали несколько секунд, пока Адриан не уточнил: — А я Вас знаю. Национальный отбор Польши, я прав? — Ян с довольной улыбкой согласился, — Менеджмент отдел нашего лейбла натыкался на ваши новости, и мы были впечатлены. Как зрители. Даже после дополнения, слова Яну были приятны. Он поблагодарил и спросил: — А что за лейбл? — Адриан, отставив кий в стойку, отвечал: — Universal Music Group. — Брови у Розмановского подпрыгнули сами собой. — В феврале я еще был там на постоянной, потому знал, что о Вас говорят. — Адриан передвинул задвижку луз, — Теперь же вряд ли услышу, но буду видеть лично. Fonobo же имеет место в международном консалтинге UMG? — Ян старался держаться ума, но все равно от неимения четкого ответа качнул плечами. — Я слышал, они открывают официальный филиал в Варшаве. — говорил Ян, — Но что ж Вам до нашего захолустья? Лисовец усмехнулся, направляя на юношу загадочный взгляд: — Польша весьма перспективна. В конце концов, Вам ли не знать, как прекрасна Варшава? Да и я сам на четверть поляк. — игриво заряженному Яну компания Адриана очень нравилась. Он оказался крайне приятным человеком. Не отводил глаз в разговоре, слушал и слышал. При всей своей внешней вычурности, он был добр и мил. Адриан поведал Яну, что он профессиональный музыкальный менеджер со стажем около десяти лет. Имел дело со звездами Красной дорожки Грэмми, участвовал в продюсерской компании Билли Айлиш, что вызвало у Яна непомерный восторг, а теперь переводится в польский филиал. А еще он сын миллиардера, между делом. — А почему переводишься? — спросил Розмановский, когда они уже вышли на улицу, решив прогуляться по душевным кварталам Нью-Йорка, — Судя по твоим рассказам, ты на хорошем счету здесь. Адриан качнул головой сомнительно, сунул руки в карманы и предположил: — Видимо, это место устало от меня. — Он посмеялся, — Надо что-то новое пробовать. — Пробовать-то надо, но почему именно Польша? — переспрашивал Ян, — Вон, Великобритания, или Франция, весьма интересные направления, почему не туда? Или у тебя это из-за корней? — Розмановский улыбнулся, и Адриан понял шутку. — Тогда мне открыта еще Италия, Израиль и Турция... — посчитал Лисовец и засмеялся, — Лихо моих родственников раскидало. Но вообще, ты так говоришь, как будто у вашей отрасли вообще нет будущего. Неужели все так плохо? — Ян не знал, что отвечать. Почему-то пассивное отношение к успеху собственной страны приелось к нему с пеленок. Хотелось бы списать на особенность менталитета, но, если все мерить им, ничего путевого, к сожалению не выйдет. Дорога легла через открытый двор авеню. Светились в темноте прилавки, мигали вывески. Все играло бешеным ритмом и захватывало дух. Ян был очарован, и в очаровании его глаза снова сияли. В перерыве между рассказом о цели визита, Ян вытащил телефон и  примерился сделать фото. Безумие и детская шаловливость руководило телом. С трудом придерживая образ, Розмановский с рукой на груди прошел вслед Адриану на тропу аллеи, шедшей параллельно проезжей части, которая ни на секунду не успокаивалась, пусть и время близилось к часу ночи. Затухающая листва не выглядела такой уж печальной, ветер своей холодностью не обжигал, а лишь ласково поддевал. Ян чувствовал странное дежавю и ни с чем не мог его связать. — Впервые в США? — спросил Адриан, на что получил согласие смятенного юноши, положил руку ему на спину и поддержал, — Оно ощущается совсем по-другому. Любое путешествие, пусть даже в другой город, но впервые! это очень громкое слово. — Говоришь, как мой друг. — добавил Ян, вспомнив про Жана и его слова недельной давности, — Он, как никто, понимает, что такое цена свободы для обычного человека. Адриан ничуть не смутился внезапной лирике, он наоборот подхватил: — Знать цену свободы в большинстве случаев еще и страх ею воспользоваться. Знаешь, может, у тебя такие чувства, потому что посещение другой страны воспринималось тобой, как очень большая удача. Как будто ты не живешь в мире, где практически все двери для тебя открыты. Может, в мыслях этого нет, но подсознание тебя замыкает. Из всего этого следует, что стоит относиться к жизни легче. — Адриан улыбнулся, и только с этим Ян заметил, как они случайно оказались на баскетбольной площадке. — Ты наверное прав. — согласился Ян, вытянувшись. В кольце поблескивал свет с верхних этажей высоток. По чистой поверхности площадки заметны мокрые следы. Адриан оказался потрясающим психологом. Яну нравилась его компания, ну и еще фотографировал он потрясающе. Площадка разительно отличалась от тех, что Ян видел дома. Нет, все то же кольцо для круглого мяча, разметка, длины. Менялась обстановка. В Варшаве и Гарволине, где прошло детство Яна, на спортивных площадках, звучали городские шумы, звон, но спокойствие. Здесь на ум приходило только взрывное сумасшествие, которое сегодня оказалось, как никогда, по душе. Вестимо, он не почувствует себя здесь ребенком, но маленькая доля счастья присутствовала. «Думаю, Янеку бы здесь понравилось» — внезапно подумал Розмановский, отчего губы сами вытянулись в легкую улыбку. — Вероятнее всего мы встретимся еще на показе, у меня там контрактные, — заключил Адриан и подал Яну руку у дверей гостиницы, — Был рад познакомиться. — Розмановский взаимно склонил голову и пообещал ждать следующей встречи. Парни разошлись. Впереди еще целая ночь, в которую голова Яна, а возможно и не только, испытают некую турбулентность. Все же, джетлаг никто не отменял.