Занимайся своим делом!

Через настойчивый стук по стеклу, ритмично раздающийся над головой, Ян тщетно пытался услышать голос совести. Впервые в жизни хотелось послушать ее дельные советы, но та, по всей видимости, после вчерашнего до сих пор не пришла в себя. Как и весь организм. Создавалось впечатление, что тело разваливается по частям. Ноги трясутся, как после пробега по лестнице на сотый этаж, руки в запястьях ныли, горло жгло, глаза болели, будто выжженные кислотой. Лицо холодное, волосы липнут, ни одна часть тела не соглашалась поддаваться ватному мозгу. Дышать тяжело, голова тяжелая, с металлическим шаром внутри, что перекатывается и заставляет переворачиваться. По телу лед, но внутри пышет жаром, точно насквозь прожигает. Рукой Ян в полусне сдвинул волосы с лица, потер глаза, губы и с невероятно трагическим видом выдохнул. Так паршиво Розмановский не чувствовал себя давно. Именно в физическом плане. Организм выворачивало наизнанку. В таком состоянии Ян клялся больше никогда в своей жизни не пить. Продрать глаза наконец удалось. Издав недовольный стон, юноша запрокинул голову за подушку, обнажив кадык, совершая странную по своему виду процедуру отрезвления. Но как только глаза открылись и зрение от потягивания прорезалось, Ян заметил странный цвет стен и окно прям над кроватью, куда нарочито долбился голубь. Дома такого в помине не было, а потому стоило отряхнуться, прийти в себя и заволноваться. Он потер виски, положил руку на грудь и по ее удивительной гладкости понял, что верха на нем нет. Согнув голову вперед, Ян увидел еле накрытые ноги и то, что низа тоже, как бы, нет. Странно подумать — очнулся после пьянки в чужой квартире, еще и в таком откровенном виде. Прижав одеяло к себе, Розмановский начал тревожно перебирать пальцами, пока не почувствовал шевеление рядом. Задержав дыхание, Ян медленно обернулся и, не успев сматериться, заткнул рот рукой. Парень съехал с подушки пониже и приставил руку ко лбу. — «Лучше бы я серную кислоту в себя залил вчера. Так хотя бы умер, а не позорился. — думал Ян, — Это Дженна... нет, я же не настолько идиот?» К сожалению, или к счастью, но шевеление сбоку оказалось не спроста и привело к тому, что девушка проснулась. Она потянулась, повернулась к юноше, упершись руками в матрац, заправила волосы и сонно протянула: — Доброе утро, красавчик. Неловкая улыбка просочилась на печальное лицо Яна. Он отодвинул челку, осмотрел Дженну, но быстро отвел взгляд, девушка только посмеялась и подобрала одеяло к себе. Розмановский поднялся и стал осматриваться. — Это твоя квартира? — хрипло спросил Ян и закашлялся. Дженна в ту же секунду прильнула к юноше, положила руку на его плечо и усмехнулась: — Ты тоже ничего не помнишь? — от девушки пахло лаком, духами, впившимися в носовые рецепторы. И при всей абсурдности ситуации, при всей тоске и нечеловеческом стыде она казалась Яну красивой. — Это все немного странно. — смущаясь, отрешенно говорил Ян, — Мне, наверное, стоит извиниться на всякий случай. — Ну что ты так переживаешь? — на удивление легко сказала Дженна, приобняв парня и ввергнув в еще больший хаос чувств, — Мне кажется, все было потрясающе. — Ян даже думать об этом не хотел, потому вздохнул и, согнувшись, закрыл лицо руками. «Какой позор, Боже, — причитал про себя Розмановский, — я же просил у тебя мозги». Дженна, легкая на подъем, сразу встала с кровати, нацепила на себя халат и принялась расчесываться, пока Ян продолжал приходить в себя. Голова раскалывалась, руки тряслись, а глаза снова слипались. Девушка наблюдала за попытками юноши выиграть эволюционную борьбу, улыбаясь. Вдохнув поглубже, Розмановский наконец созрел, чтобы осмотреть комнату. Стены в голубо-зеленых тонах с белыми плинтусами и потолком, светильники на винтах, как в американских домах, искусственная лиана над кроватью, сама кровать заниженная, с высокой спинкой, прямо до окна под потолком. До двери от края кровати шагов пять, в этом небольшом помещении умещался большой белый шкаф, стол и зеркало. Типичная комната для взрослого подростка. — Я здесь все детство осенние и весенние каникулы проводила, потому интерьер старый. — будто читая мысли, подсказала Дженна, — Отец забирал, иногда одну, иногда с мамой и сестрами. В этот раз с мамой. Подавившись собственной слюной, Ян на удивление бодро взглянул на девушку и переспросил: — Так ты с родителями живешь? — Дженна очевидно кивнула, после чего кинула в парня его же рубашкой, — Я просто не знаю, вдруг они дома, а тут такое... — Не волнуйся, отец наверняка на работе снова был всю ночь, мать к сестре уехала на другой конец города, поэтому мы одни. — пояснила девушка, — Да и вообще, я взрослый человек, мне ж не пятнадцать. В конце концов, ты всегда можешь... — ее фраза прервалась характерным стуком в дверь. Ян рефлекторно откинулся на подушку, прячась под одеяло, а Дженна озабочено глянула за окно. Романовский, следя за каждым движением девушки, поддался на это, и заметил под стенами знакомую машину. Сознание замылилось, и по неявному внешнему виду автомобиля сложнее всего было вспомнить. Хмурые размышления, пока Ян медленно натягивал одежду, оборвались голосом за все той же дверью: — Дочь, ты проснулась? — вслушиваясь в интонации немолодого мужчины, Розмановский встал с кровати, оперся на стену и обратил внимание на прикроватную тумбочку — там, в белой рамке, стояло семейное фото. Приподняв рамку, Ян с ужасом огляделся по сторонам, выпалив шепотом: — Эдвард — твой отец?! «Господи, — причитал Ян, — я попал! Теперь понятно, как я оказался в Академии, хотя я ничерта с того вечера не помню» — воспоминания о вечере с галлюциногенными яблочками были не к месту. — Ты у него учился что ли? — шепотом спросила явно встревоженная Дженна, после чего опомнилась, расправила волосы, расслабила мимику и наигранно сонным голосом ответила отцу: — Да, папочка, подожди, пожалуйста, я сама выйду. — А сама в это время разводила руками в ответ на обеспокоенное мельтешение Яна. — Поговорить хотел. — послышалось напряженно из-за двери, что от Эдварда звучало еще страшнее. Розмановский начинал потихоньку верить в Бога. Дженна, не получая от парня объяснений, допытывалась: — Чего ты так переживаешь? Не убьет он тебя. У меня папа — лапочка. Видел бы ты, как он светился от счастья, когда увидел моего первого парня. Мне пятнадцать лет было. Так счастлив был, аж обнял его. — А что было потом? — спрашивал Ян. Старвойски, несколько замявшись, ответила: — Парня увезли на скорой с переломом ключицы. — Увлекательный диалог был закончен. На этом моменте Эдвард за дверью снова дал о себе знать: — Дочь, это срочно. Мне через полчаса надо быть в университете. — Молодые люди предприняли кардинальные меры. — Я не влезаю! — восклицал Ян, запихивая себя в шкаф, прихватив личные вещи. — Ты мне это уже говорил. — весьма спокойно выдала каламбур Дженна, помогая юноше залезть, отодвинула коробки и сдвинула вешалки, — Не влезает Польша в Еврозону, а ты влезешь. — Я не хочу в Еврозону. — грустно парировал Розмановский, но был заткнут быстрым закрытием дверц длинного шкафа, — Я хочу домой. — Это было сказано еще печальнее. Тоскливо становилось от самой мысли о том, что произошло. Ведь ничего, ни одного намека что было ночью. Может, и не было ничего. «Что так волноваться? Я же ничего не помню. — успокаивал себя Ян, — В любом случае, я — идиот». Тогда он уселся на более-менее устойчивую полку и уперся рукой в сторону, прилегающую к стене, чтобы в случае чего наклониться к щели. Эдвард вошел в комнату, когда Дженна, нарочито потягиваясь, села на кровать. Отец, поправляя галстук, оперся на стенку кровати и прокашлялся, привлекая внимание дочери. Девушка расправила волосы, улыбнулась и кивнула, сообщив этим, что готова слушать. — Я спросить хотел. — несколько застенчиво и неуютно заговорил Эдвард, рассматривая комнату, что вызвало у Дженны некоторое напряжение. Опережая отца, взволнованная девушка осеклась: — Если ты про вчера, то я была со знакомыми людьми! Выпили чуть-чуть, я даже не почувствовала ничего. Эдвард недоумевающе покосился на дочку, нахмурившись, расслабился и продолжил: — Да я не про это, ты взрослая уже, что мне смысл тебя поучать в этом вопросе. Я о другом. — Старвойски, одернув пиджак, обошел кровать сбоку, где сидела дочь и сел рядом, — Ты собираешься обратно в Сербию? Дженна смутилась и обняла себя руками: — Вообще, если честно... — она непонятно оглянулась, зачем-то обратила внимание на шкаф, и быстро вернулась, — А что? — Просто, знаешь... — начал томно Эдвард, — вы всю жизнь были с мамой далеко. И от этого чувство, что и семьи толком нет. Вижу вас по видеосвязи да по праздникам пару раз в год вживую. Я все понимаю, в Белграде у вас вся жизнь, это я тут со своей работой и наукой, но хочется жить семьей. Чтобы ты, мама, Сара, Петра. Может, и Карл, если совсем родителей не забыл. — Эдвард замолчал, долго смотрел в пол, пока не выдал: — Вы же самые близкие. Тяжело, когда вы годами за тысячу километров. Просто без вас тяжело. Дженна, уткнувшись лицом в плечо отца, обняла его, пока Ян, не имея большего развлечения, слушал их разговор. Тело сковала тоска, как снова заиграли старые царапины. Но больше это не было так мучительно. Скорее, отголоски прошедшего мягко напоминали и утешали. Присутствовало чувство, что в своих переживаниях он не один, но и скребящая вина не давала покоя. Как же так? Ведь один простой разговор по душам может решить все. Не все решаются на него, а потому кипит ощущение недосказанности, от которого спирало в груди. Ян не вдумывался в детали, они ему были неважны. Взыграла суть, от чего хотелось только тяжко вздыхать. — Не волнуйся, пап, я только хотела сказать. — начала Дженна, повеселев, — Мне предложили работу продюсером в местном телевизионном центре. Сказали, опыта нет, но им понравилась моя амбициозность. Ну, еще там молодой директор... — девушка засмеялась, а отец на миг стал серьезным, — Мама еще не знает, но, думаю, порадуется. Я ей на ужине в четверг расскажу. — В четверг? — смутился Эдвард. Дженна удивленно покосилась на отца и очевидно проговорила: — Тридцать первое августа. До Старвойски дошло. Он неловко засмеялся и положил руку на плечо дочки: — Наша годовщина с мамой. Помню, помню. Тридцать лет прошло... Не представляю, чтобы выдать тебя замуж когда-нибудь. Ты же для меня все еще маленькая. — с житейским вздохом, Эдвард, со стороны казавшийся таким строгим и непринципным вожаком, с искренной отцовской нежностью обнял дочь. Ян в моменте засмотрелся на трепетную картину. Она казалась ему сюрреалистичной. Непривычно было видеть Старвойски таким. Розмановский закусил губу, вздохнул, потянулся рукой схватиться за стенку, но пальцы предательски заскользили и тяжелое тело в неудобном положении полетело вперед. Резко дернувшись, Ян не выпал, но ударился головой. Шкаф тоже дернулся и не заметить это было очень сложно. Эдвард сразу обратил взгляд назад. Дженна испуганно ахнула. — Что там? — спросил отец, с подозрением осматривая каждый угол. Выдавать молодого любовника было бы совсем не комильфо, а потому Старвойски со всей своей артистичностью акцентировала внимание отца на себе и сымпровизировала: — Я решила вам на годовщину подарить собачку. «Собачку?! — явно в унисон Эдварду подумал Ян, дрожа и чувствуя, как бешено колотится сердце, — Ну, гав-гав, что тут еще скажешь?» — Какую собачку, дочь? И почему она в шкафу?! — возмущенно и скорее ошарашенно восклицал Эдвард, вставая с кровати и направляясь к шкафу. Дженна с чувством необратимого наблюдала за этим, как и Ян. Только последний еще и предсказывал в какие места он получит и сколько. Старвойски давал последний шанс оправдаться, и выдал убийственное: — Дочь, ты ведь уже взрослая. — И это было сказано явно не в ключе, что прятать собаку в шкафу плохая идея. Дверцы распахнулись, и Ян скатился в нижнюю часть шкафа, как кот, поджимая ноги и сваливая на себя коробки. Лицо его перекосило от испуга, а лицо Эдварда от шока и злости. Выждав секунду, Старвойски громогласно заявил: — Да тут не собачка, тут целый кобель! — Не обзывайтесь. — буркнул Ян, сталкивая с себя барахло и стараясь выкарабкаться. — А я еще не начинал. — сказал Эдвард, всеми интонациями демонстрируя свое негодование, — Ты чего здесь делаешь, Розмановский? Ответа Эдвард не получал, пока Ян выбирался из-под завала, только после он, совершая непонятные книксены, посматривая на Дженну, продвинулся к двери, пока девушка озадаченно воскликнула: — Розмановский? У тебя же фамилия — Кир. — не образовав фразу у себя в голове, но заметив, что та отразилась в эмоции Старвойски, Ян бросил виноватое: — Извините, сглупил. — и мигом, проклиная каждую часть этого утра, покинул комнату, а далее и квартиру. Девятиэтажка на проспекте больше не вызывала такого привлечения. Весь дальнейший день, за исключением быстрого переодевания дома, Ян провел в хождении по городу. В квартире ему было до боли душно, мысли грызли его. На улице, хотя бы, не было ощущения одиночества. Все-таки, народ здесь бродит и никому нет дела до его мелочных проблем. Но как можно было так проколоться? Путь невольно ложился куда глаза глядят, а именно в сторону Академии. Это был самый близкий в последние полмесяца маршрут, совершаемый чаще, чем до студии или до магазина. Но Ян не замечал этого и просто шел, пока ноги передвигаются. Мысль, что в землю с каждым шагом уходит по проблеме, не сильно успокаивала, но гладила по головке и приговаривала, что все будет хорошо. Телефон в кармане начал вибрировать, и меньше всего хотелось, чтобы это оказалась Дженна. Но нет, повезло, звонил незнакомый номер. Даже это в сегодняшнем дне казалось лучше. Приняв звонок. Ян приложил телефон к уху и услышал сначала только неразборчивые помехи, среди которых со временем возможно стало разобрать голос молодого парня, который проговаривал: «Номер, номер мой запиши» — и выключился. Ян в недоумении остановился, еще с минуту глядел на номер с польским кодом в своем журнале, так и не решился его записать, но почему-то запомнил последние две цифры — два и три. Увидев на горизонте печальную и странную Академию, Ян вовсе не смутился от перспективы встречи с Эдвардом. Он молча шел, как будто горы ему по колено. Такую самоуверенность можно было объяснить только полным отсутствием мозгов. На самом деле же, Розмановский просто знал, что кроме кнута в этом доме есть еще и пара пряников. — Привет! — послышалось со стороны калитки. Там, оперевшись на забор, стоял Жан. От вида его на угрюмом лице Яна почему-то вновь заиграла улыбка. Она отразилась и на спокойном Маевском, он закрыл книгу и поприветствовал друга рукопожатием, Ян зашел и встал рядом. — Что читаешь? — спросил Розмановский и приподнял руку Жана с книгой, — Агата Кристи? — Да, вполне занимательно. — посетовал Жан, — Я бы не сказал, что прям восторг, но для досуга можно. Все-таки, это литература. Мне, может, детективы не особо близки, но по крайней мере этот находит во мне отголоски. — Проницательный юноша внимательно осмотрел Яна и поинтересовался: — Что с тобой? Не дожидаясь повтора вопроса, к чему Жан склонен не был, Ян, вздохнув, сказал: — Даже не знаю, с чего начать. Ты знал, что у Эдварда есть дочь? Жан хмыкнул: — Если честно, впервые слышу. — А я сегодня утром узнал. — лаконично изложил Ян и, сглотнув слюну, с нервной улыбкой дополнил: — Когда с ней в одной кровати проснулся. — Чувствуя себя, как никогда, погано, Розмановский закрыл лицо руками и прогудел: — Какой я идиот! Подбирая эмоцию, Маевский осторожно положил руку на предплечье Яна, потряс ее легонько и, придвинувшись к парню на достаточное расстояние, резюмировал: — Я не нахожу этому литературного аналога: по пьяни, да? — Ян с трагедией кивнул и спросил: — Сильно заметно? — Жан, закусив губу, кивнул в ответ. Розмановский загрустил еще сильнее. — Мало того, что так, напился и не помню ничего, так еще она... — Ян с тоской вздохнул, пока Маевский не отпускал его руки, посмотрел на друга и выдал: — С Янном... я не знаю, но он явно имеет на нее какие-то виды. Понятия не имею, как она относится ко мне в таком случае. Жан отступил, обдумывая все сказанное, покуда Ян только вздыхал и смотрел на верхние окна Академии — только они выходили в жилые комнаты и были настоящие. Тем временем, Маевский говорил: — Ситуация неоднозначная. Возможно, моя теория ошибочна, но она могла запросто вас перепутать. Тем более, если вы знакомы недолго. В словах Жана Ян уловил зерно разумного, а потому стал прокручивать сегодняшнее утро в мыслях и внезапно выдал: — Кир! Она назвала меня этой фамилией. Ты что-нибудь знаешь? — Нет, к сожалению. — неловко проговорил Жан и сложил руки на груди, — В любом случае, если что-то узнаю, то все расскажу. — юноша улыбнулся спокойно и, глядя на Розмановского, что в каждом добром жесте видел спасение, сказал: — Сейчас тебе лучше отдохнуть. На тяжелую голову никакой логичной мысли не придет. Вопрос интимный, не мне тебе рассказывать как это сложно. — И действительно, Ян был бы рад сто часов решать дифференциалы, нежели хоть на секунду задуматься о безумности своего положения.