Когда запоют мои пушки

      Медленно проведя ладонью по промежности, позволила пальчику шаловливо скользнуть внутрь женского местечка, спрятавшегося под мягкими чешуйками. Сделав рукой несколько возвратно-поступательных движений, состроила разочарованную моську и с неохотой оторвалась от океанского дна, начав подниматься на поверхность. Да, хотелось бы в пятый раз увидеть, как из меня вырывается фонтанчик мутной жидкости высотой с мою ладошку… только пора и делом заняться.       Вяло пролистывая жизнь Надежды Каяковой как страницы потрепанного дневника, я пыталась найти ответ: кто такая Синтия Голдендэу? Время на самокопание у меня есть: всплываю крайне медленно, памятуя о кессонной болезни. Понятия не имею, грозит ли она теперь мне, но проверять на своей шкурке не собираюсь. Лучше поразмышляю о том, чем различаются Синтия и Надежда.       Слегка поколебавшись, всё-таки признала два очевидных, но игнорируемых мной факта. Во-первых: если раньше я просто равнодушно демонстрировала своё голое тело, хотя это и было невольно развитым навыком, то теперь мне нравилось ходить практически без одежды, мало того, я начала это воспринимать как само собой разумеющееся. Когда на «Рвущем» обсуждала эвакуацию девчонок в костюме Евы, ничто даже не ёкнуло – заметила свою наготу лишь в корабельной мастерской: набросила на себя спецовку, а в ней вдруг стало неуютно…       Во-вторых: мне, всегда превращавшей любую встреченную лесбуху в превосходную отбивную, теперь импонировали наши с девчонками групповушки и… ласки Сёндай, когда та ночами всё-таки пыталась спровоцировать меня на секс. Это уже нельзя было списать на сбрасывание напряжения после боя, нет – пора было признать, что мне это просто нравится. Крайне дерьмово…       Возникла дурная идея: Надежна «Гаврош» Каякова стала каркасом, который обернули остатками личности бывшей хозяйки этого тела. Или я пропиталась ими? Да какая, по сути, разница?.. Хороший вопрос. В первом случае есть шанс избавиться от кусков этой неполноценной дамочки-лесби, поскольку после войны играть ту же роль «отбивной» – не для меня. Во втором – пора искать яд, пистолет или кинжал, чтобы обеспечить себе встречу с Костлявой, а не поганить этот мир своим существованием дольше, чем это потребуется для победы над Глубиной.       Хм. Есть ещё и третий момент, на который раньше не обращала внимания: моя способность размышлять сразу над несколькими проблемами или вариантами их решения. К примеру, сейчас не только пытаюсь составить личностный портрет Синтии Золотой Лани, но и просчитываю разговор с девчонками, с капитаном «Рвущего», с представителями морпехов, сканирую окружающую местность, выискивая кого-нибудь или что-нибудь опасное. Такое ощущение, что моё сознание разделилось на несколько… частей? потоков?.. Попахивает шизофренией. Да-а, в кого же я превратилась за это время – в жительницу «жёлтого дома»? Интересно, шизики могут переключаться между своими жильцами? Если ответ «да», то моя встреча с вёдерным шприцом галоперидола становится неминуема. Кстати, вариант, что уже пускаю слюни и радостно угукаю, вполне себе рабочий… Только вот Яшка Писарь в эту картину совсем не вписывается. Он из другой мозаики? Или творивший этот мир художник в процессе работы просто поехал крышей? В принципе…       У самой поверхности замерла, почесала задумчиво нос и не стала полностью покидать водную стихию, направившись к месту ожидания эсминца в погруженном состоянии, примерно в локте от границы с пятым океаном.       Вот ещё загадка: хвост и чешуя появились фактически вчера, а ощущаются, будто я родилась с ними. Всё остальное… как им пользоваться – неизвестно. Надо разбираться, практиковаться. Нужны подлодки. Нужен дом на дне.       Хвост, медленно превращающийся обратно в ноги, я удерживала в воде, а пока подставила торс лучам солнца и ветру. Почему мне кажется, что от них придётся отказаться в один не очень прекрасный день?.. А, в топку! Никогда не гадала, не буду и теперь! Солнышко светит, облака играют в догонялки, отважный крабик бьёт меня клешнёй, между ног начинает медленно разгораться пожар – мир, покой и благодать. Грешно упускать такую возможность потюленить…       Скрип песка под двумя парами ног. Морпехи. «Гадюка» садится рядом со мной и протягивает шприц-тюбик. Вопросительно смотрю на неё.       — «Феврония», — поясняет та. — Колоть желательно прямо в слизистую влагалища, но можно и в попу. О действии и побочках, как мне известно, вам капитан Вяткин рассказал.       — Рассказал. — Беру тюбик, подкидываю в руке и зашвыриваю его в океан. Замечаю мелькнувшее в глазах «гадюки» одобрение. — Спасибо, но сама справлюсь – пальчиками. Или кто-нибудь из девочек поможет – язычком.       — Зачем же ждать? — мурлыкнула «гадюка», весьма характерно повернувшись ко мне.       — Почему всё решается через постель и так много повернутых на сексе?       «Мы ведь даже не знакомы, а уже готовы потрахаться?» — про себя спрашиваю у волн и облаков. Конечно, они промолчали, пояснил «алабай»:       — Это же Яматай. Будь иначе, было бы удивительно.       — Почему? — заинтересовалась я ответом на один из давно волновавших меня вопросов.       — Лайми можете высказать благодарность, — задумчиво произнесла «гадюка», а затем представилась: — Марина Кляцкина, полномочный представитель Тайной Его Императорского Величества полиции, пятое отделение – внутренняя безопасность и политический сыск.       — Политические убийства, скорее, — недовольно буркнул «алабай».       — Ах! — театрально положила руку на грудь Марина. — Своим презрением вы разбили мне сердце, полковник! За что же недотроги так не любят скромных, совсем незаметных работников плаща и кинжала, что подчищают за ними всякое дерьмо? Умира-аю! — Прекратив лицедействовать, Кляцкина резко посерьёзнела: — Прикомандирована к постоянной контактной группе, направленной на Базу «Летучий Голландец». — Затем снова надела маску беззаботной девочки: — Буду жить у вас на заднем дворе, есть вашу еду, пить ваше питьё и танцевать под полной Луной голой и пьяной на столе.       Шпионку выдавали лишь глаза – слишком серьёзные и цепкие.       — Может, хватит паясничать? — не выдерживаю этого цирка одной клоунессы.       Взглядом отмечаю, как довольно сверкнул очами полковник (так и хочется добавить «настоящий» или «которому никто не пишет»).       — Подбираю стиль поведения и взаимодействия, — легко созналась Марина. — Типичная, оптимальная для Яматая «озабоченная давалка» вам не нравится, «стерва» или «педантка» не подходят для этого региона, как и «квалифицированный специалист» – слишком серьёзные, вызовут неприятие и лишние вопросы у местного населения, если придётся налаживать контакт.       — Почему бы просто не быть самой собой? — не удержался от язвительной реплики морпех.       — Полковник Белоусов Сергей Фёдорович, — Марина наконец представила его, мерзко улыбаясь. — Скажите, почему бы вам не прекратить драться на дуэлях с контр-адмиралом Чертковым?       — Да я этого!.. — сразу закипел Белоусов.       — Он ведь именно всегда является самим собой, — с довольным видом закончила Кляцкина, наблюдая за раскрасневшимся от негодования собеседником. — Контр-адмирал Чертков – талантливый флотоводец, но жуткий протоколист, поборник самого строгого этикета и традиций. Его постоянно вызывают на дуэли до первой крови, но менять своё поведение он не собирается.       — Любопытно… — Маскирую внезапный чих зевком. — Но мы отклонились от темы разговора. Что такого особенного в Яматае и каким хвостом тут лайми?       — Более подробную и точную информацию вам может предоставить моя коллега из МИДа, которая тоже займёт место у вас на заднем дворе. Но если коротко… — Марина задумалась. — Архипелаг Яматай открыл один из спутников знаменитого Джеймса Кука во время второй или третьей экспедиции, точно не помню. Возможно, — рассказчица пожала плечами, — ему стоило оставаться закрытым. Вернувшаяся в Англию экспедиция привезла с собой и новый цветок, который назвали Радостью Королевы. Настой из него стал весьма популярен при дворе. Увы, возможности по доставке этого растения были ограничены и достаточно затруднены для парусных судов – маневренность кораблей являлась слишком низкой для прохождения здешних проливов. И тогда какой-то светлой, в кавычках, голове пришла гениальная, тоже в кавычках, мысль: попробовать развести Радость в Индии. Развели. Удачно. Чтоб этим селекционерам гореть в аду и после Страшного суда! Мерзкое растение не только прижилось, но ещё и скрестилось с одним из видов орхидей, породив Молочко Лакшми.       — А потом оно попало обратно на Яматай, — самостоятельно дополняю рассказ Марины, поняв, к чему всё идёт, — где снова изменилось.       — В точку! — Шпионка поудобней устроилась на песке. — И на кораблях Ост-Индийской компании разбрелось практически по всему миру. Хорошо прижилось не везде, но Молочко, как и Туфелька Фрейи, и ещё несколько производных, частично занявших нишу борщевика или пырея, в руки индейцев такайя и негров дакху попало-таки. Историки предполагают, что дакху уже во времена Древнего Египта являлись специалистами по межвидовому скрещиванию, что именно эти чернокожие плясуны вокруг костра создали снежных горилл, — Марина презрительно фыркнула.       Я в недоумении почесала затылок.       — Снежного человека знаю. Снежную гориллу… — хмурюсь, пытаясь вспомнить.       — Мерзкие твари, — неожиданно взялся просветить меня полковник. — Рост больше двух метров, толстенная шкура и плотная шерсть, пробиваемые не из каждого огнестрела. Они без особого напряжения поднимают от пяти центнеров чистого веса, но разум имеют обезьяний. При скрещивании с человеком дают жизнестойкое потомство, способное к продолжению рода. Предположительно, как уже говорилось, выведены искусственно, хотя доказательств особых нет. Навоевался с ними в своё время.       — Оставим макак в покое, — отмахнулась Кляцкина, — там пусть учёные мужи голову ломают. Что точно доказано, так это причастие тех любителей человечинки и потомков мезоамериканских империй к тому, что чёртов афродизиак превратился в наркотик, зависимость от которого передается по наследству минимум на четыре поколения. Более того, женское молоко детей этих поколений тоже наркотик, пусть и более слабый.       — Матросы и аристократы… Да? — пораженно выдавила, осознав масштабы сделанной европейцам гадости.       — Верно. К середине девятнадцатого века на территории деятельности Британской Ост-Индийской компании практически не осталось тех, кто не был бы зависим от производных Радости. И это ещё цветочки, — Марина вздохнула, печально посмотрев на горизонт. — Здесь, на Яматае, всё ещё работает котёл, в котором создаются новые и новые гибриды.       — Странно, — я вспомнила видения жизни Эстелы, — не могу сказать, что местные жители такие…       — Вода и ветер, — не дала мне договорить шпионка. — Пыльца достаточно тяжела, так что почти сразу оседает на воду, где разлагается на безвредные составляющие. Если держаться подальше от мест произрастания, то опасность представляет только исходный цветок, а не его потомки…       Я посмотрела на волны. Вспомнила рассказ Сёндай и доклады девчонок. Вспомнила осколок памяти Эстелы.       — Вода разлагает… или преобразует? — это было скорее размышление вслух, чем вопрос, но Белоусов внезапно начал изощренно матюгаться.       Кляцкина недоуменно переводила взгляд с меня на него, но потом, тоже сообразив, присоединилась к полковнику.       — Не проверяли, — выдавила она сквозь зубы, когда выпустила пар. — Никому и в голову такое не пришло.       — Вам фамилия Лавкрафт что-нибудь говорит? — Пока мои собеседники ругались, я смогла ухватить за хвост ещё одну мысль, которая мелькала на задворках сознания, стоило мне услышать про «снежных горилл».       — Был такой писака в начале века, — осторожно ответила Марина, подозрительно косясь на меня, явно ожидая какую-нибудь гадость.       — Что, если он, как Гомер в своё время, был частично прав?       — И зачем я на свет родилась?.. — протянула шпионка после нескольких минут молчания.