Моя кровь

      — Это что, таблетки?       Обстановка за общим столом была непринужденной ровно до того момента, когда вместе с бокалом крови, к которому шестеро вампиров успели привыкнуть, подали несколько крошечных белых кругляшков, пахнущих лекарствами и чем-то соленым. Джеюн чуть сморщился. Разве они были людьми, чтобы болеть? С наибольшим пониманием к такому добавлению отнеслись Чонсон и Хисын: оба легко умели свыкаться с вещами, неожиданными для них, то ли в силу возраста, — а оба среди них были старшими, — то ли в силу характеров. Хисын легко отправил таблетки в рот, Чонсон повторил за ним, Джеюн неуверенно подхватил свои.       Убивать их в Поместье Соломона никто не собирался, калечить — тоже, вроде как, ведь ситуаций, где можно было это сделать «тихо», нашлось бы предостаточно. Следовательно, у таблеток было какое-то свое особое назначение. Чувствовал ли Джеюн себя как-то иначе за последнее время? Вроде как, нет. Все было таким же, как и прежде, от болей или скуки он не страдал, активность была умеренной… И, тем не менее, таблетки. Джеюн почувствовал на себе долгий, вопрошающий взгляд, и глянул на сидящего рядом Чонвона. Он тоже ничего не понимал, и Джеюн, как старший, должен был принять решение: показать, что правда неопасно, или все-таки возразить. Он улыбнулся младшему и закинул таблетки в рот.       Проглотил он легко, никакого вкуса не ощутил, сиюминутных изменений — тоже. Вампиры редко могли употреблять в пищу что-то, помимо крови, и это навело на мысль, что и лекарство им выдали особое. Чонвон больше не медлил и повторил за Джеюном.       Остались сидеть недовольными только Сону и Ники. Вернее, Ники недовольным не был, и, ровняясь на Чонвона, тоже проглотил пилюли. Что ж, он взрослел на глазах, ведь становился менее зависимым от Сону. Ему нравилось дружить с Чонвоном, пускай «друг» его боялся Ники, как огня.       — Это надо пить, а не смотреть, — усмехнулся Чонсон, подперев рукой подбородок и глядя, как резко в его сторону повернулся Сону.       — Мы вампиры, а не люди! С какой стати нам лекарства, — пробубнил Сону. — Я вполне могу отказаться…       — К сожалению, нет.       Чхве Субин зашел на кухню, и вампиры повставали, отвешивая уважительные поклоны. Почтение старших — тоже одно из правил Поместья.       — Вам следует принять эти лекарства, чтобы ваше обучение прошло гладко, — объяснял Субин, прислонившийся плечом к дверному арочному проему. — Завтра мы начнем. Госпожа Хаказоно будет ожидать вас.       Джеюн взглянул на Хисына, и тот кивнул. У него до сих пор были проблемы с ориентированием по огромному зданию, и Хисын часто приходил на выручку, ни разу не отказав. В целом с тех пор, как начали они сближаться, Хисын вовсе не избегал Джеюна, как и все остальные. Чонвон вовсе вечно следовал за ним хвостиком.       Значит, они перешли на новый этап своей жизни в Поместье Соломона. Прошло немало времени с тех пор, как Джеюн здесь обосновался. Миновала зима, к концу своему подходила весна, но все эти месяцы казались ему вечностью. Новость о начале обучения принесла лишь успокоение. Если шестерых Рыцарей достаточно, то Джеюн мог не беспокоиться о Сонхуне так сильно. Стоило поблагодарить в далеком будущем господина и госпожу Пак, ведь навыки их бегства достойны высшей похвалы. Если Джеюн их, конечно, найдет…       Спустя полчаса братья собрались во дворе. Чонвон и Ники сидели рядом с Каем, воркующим у клумбы, в то время как оставшиеся четверо бесцельно бросали друг другу мяч. Погода стояла теплая, солнечная, и кожу слегка жгли прямые лучи их светила. Джеюн то и дело морщился — он стоял как раз лицом к солнцу. Благо, мяч он научился прекрасно различать, и получал по лицу реже. Сегодня вовсе таких инцидентов пока не случилось.       — Как думаете, как будет проходить это обучение? — поинтересовался Сону, перехватывая мяч. Бросил Чонсону. — Мы и так не мало всего проходим…       — В школах дисциплины делят на предметы, — негромко заметил Джеюн. Ему все еще было достаточно трудно разговаривать, но успехи он делал. — Может, и в Поместье так.       — Госпожа Хаказоно настолько умная что ли? — поморщился Сону. — И эти таблетки… Хисын, ты ведь здесь давно. Что из себя представляет госпожа Хаказоно?       Хисын принял мяч и задержал его в руках, разглядывая исцарапанную от пользования поверхность. Солнце спряталось за облака, дышать стало порядком легче. Джеюн скучал по дождливому сезону как никогда раньше.       Госпожа Хаказоно оставила Джеюну смешанные чувства. По сути, он так и не имел с ней дела, за исключением их встречи в тайной комнате библиотеки. Он запомнил въевшийся запах спирта, медицины и всяческих трав, исходивший от нее, и совсем запутался тогда. Госпожа Хаказоно — вроде как, педагог, но для своего обучения создавшая… лекарства? Что же их могло ждать от личности столь таинтсвенной? Ее имя связывалось с напряжением и каким-то неясным моральным давлением, и потому Джеюн совсем не мог рассудить, как к ней следовало бы относиться.       — Госпожа Хаказоно — Старейшина такая же, как и Старейшина Даль, — объяснил Хисын. — Она жила при дворце когда-то и дружила с Королевой. Я не знаком с ней слишком близко, но не думаю, что она хочет нам навредить. Госпожа Хаказоно как никто другой предана Старейшине Даль. Так же, как и Кан Тэхен.       — Ну, а Кан Тэхен? — Сону явно решил разузнать все и за один раз. Наивно с его стороны полагать, что Хисын этому рад. — Кто он там… управляющий, параллельно собирающий нас здесь?       — В Поместье Соломона никто не может играть только одну роль, — задумчиво произнес уже Чонсон, избавляя Хисына от лишней мороки. Джеюн бросил взгляд в сторону Кая, но так и не проронил ни слова.       Тот самый день, когда к ним присоединился Чонвон, изменил многое, но принес вопросов больше, чем ответов. Во-первых, Джеюн так и не понял, каким образом Чонвон попал именно в библиотеку и даже учуял там кота. Насколько же сильно маленький вампир был голоден? Почему никто об этом не позаботился, а хватились многочисленная прислуга и жильцы только тогда, когда стало слишком поздно? Возможно, госпожа Хаказона знала про кота, и потому решила устранить его достаточно жестоким, но поучающим способом. Что ж, у Джеюна были поводы ее остерегаться, определенно.       Во-вторых, Кай. Джеюн отчетливо помнил подслушанный им разговор между их садовником и Хисыном. Кот был связан с Каем, с его семьей, а также, возможно, и с Хисыном дружил давно. Кай попросил Хисына приглядеть за Вон-и, пока семья Кая занята ожиданием ребенка. Но ведь Джеюн своими глазами видел кота за оградой! Неужели их садовник жил близко к Поместью Соломона? Джеюн, может, мог бы и выяснить это, если бы его побег тогда не разоблачили. Впрочем, оно было и к лучшему. Теперь они с Хисыном… друзья? И это не так плохо.       В-третьих, — самое сложное, — участившиеся сны о прошлом. Джеюн почти каждую ночь наблюдал эпизоды жизни Джино, и мало того, что Джино, как оказалось, долгое время и вампиром-то не был, так еще и дружил с Хели тайно, обманывая родителей и рискуя жизнью каждый раз ради новой встречи. Пока не было во снах слишком важных зацепок, но Джино и Хели несомненно были очень близки по какой-то причине. Хели любил людей, но к Джино у него всегда было особое отношение, и Джеюн безумно хотел узнать, почему. Хели приглядывал за Джино, позволял ему ходить в местах, закрытых для людей и уж тем более для королевских кровей, а Джино, в свою очередь, заботился о Хели, помогал ему во всяческих делах и вечно предлагал свою помощь, даже тогда, когда Хели жутко упрямился — а Хели правда был из упрямых. Не зря именно он стал лидером семерых вампиров в «будущем», до которого во снах своих, странных до хронологии, Джеюн еще не дошел. Его-то и «прошлое» их интересовало, что тут сказать…       Неравнодушие ко всему достигало пика, а сделать он ничего не мог, а уж тем более поделиться. Он не знал, видел ли Хисын тоже такие сны, и был ли в них Джино. Любопытство сгубило кошку — если Джеюн попробует спросить, то шанс его раскрытия, и без того подпрыгивающий в последнее время, станет еще выше. Его радовало, что Хисын, во всяком случае, до сих пор не был против его компании. И не пытался выпытать правды. Значит, все шло относительно хорошо.       В крайнем случае, Джеюн просто пытался быть «оптимистом», как как-то заметил Сону, сравнивая его мечтательность с присущей Сону любви к прекрасному. Странный был разговор, как и сам Сону — не в плохом, конечно, смысле.       Чонсон и Сону снова рассорились спустя минут десять разговора, и этого все, впрочем, и ожидали. Конечно, из-за лекарств, но так буйно, что в итоге разбежались по разным концам сада, а малыш Ники, растерявшись, и не знал, к кому подбежать, пока Чонвон тихонько протопал к Хисыну и Джеюну.       — Вижу, вы распределили их между собой, — засмеялся Кай, чем спугнул Ники. Ребенок отшатнулся к Чонвону ближе, но все еще с осторожностью глядя на подростков. Он с трудом пришел в себя и вспомнил, что Кай, вообще-то, не опасен. — Как у вас дела? Чонвон-и еще не слишком падок на болтовню?       — У каждого свой темп, — сдержанно ответил Хисын. Джеюн утешающе улыбнулся Чонвону, и младший, кажется, понял, что оскорбить его не пытались, потому что чуть отлип от своих псевдо-родителей. Что-что, а стать «папой» в свои семнадцать Джеюн надеялся в последнюю очередь.       — Зато не станет таким склочным, как Сону. Что у них на этот раз?       — Таблетки.       — Таблетки? Уже? — Кай выпучил на Хисына глаза. — Да ну, нет! А как же ваш седьмой? Зачем спешка? Никогда не понимал, что творится в голове Старейшины! Она вообще знает об этом?       Хисын пожал плечами.       — Так — значит, так.       — Расстроен? — Кай вскинул брови. — Из-за Джино? Не бойся, найдут его еще. Проворный просто… Не со всеми им так везло, как с вами двумя. Хотя я очень рад, что Сонхун такой душка. В Поместье Соломона не хватало капельки… м… доброты? Человечности, что ли? Не хуже Джино будет, а?       Джеюну показалось, что его сердце замерло, и сам он вытянулся, как струна, неловко отвлекая себя тем, что поправлял Чонвону волосы. Хисын, на счастье, не отреагировал и пожал плечами, даже на Джеюна не глядя. Это одновременно расслабило и расстроило. Каким бы характер Джеюна не был, он все равно останется в глазах других «Сонхуном». Наверное, это все-таки меньшее, о чем стоило переживать. Однако предположение Кая все равно настораживало. Их садовник был человеком, — вампиром, — простым и понятным, а таких следовало бы и остерегаться в первую очередь. «Мелкая вода течёт быстро» — не значимый человек проворнее короля. Джеюн вымученно улыбнулся и даже думал оправдаться хоть как-то, сказать хоть что-то, но его перебил оглушительный детский крик, на который обернулись все вампиры: он принадлежал Ники.       Первыми бросились к малышу Чонсон и Хисын. Джеюн ближе прижал к себе перепугавшегося Чонвона и мельком глянул на Кая, который совсем почти не напрягся и только уши навострил.       — Что стряслось? — резко спросил Чонсон. Джеюн даже по голосу слышал, как старший нахмурился. — Здесь ничего нет…       — Soko ni wa… tokage ga… — пролепетал Ники. Джеюн с сомнением сделал шаг ближе к перепуганному ребенку, не выпуская из объятий Чонвона. Японский понимал из них только один…       — Сону! — позвал Чонсон, пока Хисын стал осматривать кусты, в которых могло скрываться что-то, так напугавшее Ники. — Не трусь! Ничего страшного тут нет. Помоги с переводом.       Сону, оскорбленный предположением, что он испугался, все-таки подошел к ребятам. Его коленки тряслись, но надменный взгляд перетягивал на себя внимания больше. Джеюн подвел все-таки Чонвона, решив, что им ничего не могло угрожать в Поместье Соломона. Тем более, Кай был чертовски спокоен. Чонвон вопросительно поднял на Джеюна взгляд, и подросток кивнул: ничего страшного. Это его слегка успокоило. За младшими было приятно следить, потому что ответственность за ребенка была выше любых сомнений.       — Что случилось? Dō shita no? — спросил Сону, рассматривая Ники с ног до головы. Большие глазки японца ослабили тревожный блеск, когда он вспомнил, что понять его способен хоть кто-то. Неудивительно, что в моменты страха и переживаний корейский испарялся из головы. Джеюн, когда сильно переживал, тоже забывал корейский, вот правда варианта смены языка у него не было.       — Tokage ga iru yo…       — Tokage?!       — Что там? — нетерпеливо спросил Чонсон, потопывая ногой по земле. Сону тоже показался испуганным, но этот испуг быстро сменился облегчением и легкой строгостью. Недовольством, для точности.       — «Tokage» — ящерица, — он глубоко вздохнул. — Ники испугался всего-навсего ящерицы. Ах боже, дети…       Джеюн выдохнул. Всего-то ящерица — но ведь для ребенка и такая могла превратиться в ужасного монстра, припугнувшего вампира, не способного умереть. До абсурдно смешно, но, в отличие от Чонсона, Джеюн сдержался. Не хотелось смеяться над бедным Ники.       — Их тут полно, — смеялся Кай, приближаясь к столпившимся подросткам. — Они не кусаются.       — Nani? Ч-что?.. — Ники задрал к Каю голову.       — Не уку… Dare demonai… Īe… Мда. Не столь я умен. Сону, будь добр.       — Dare mo anata ni kamitsukimasen. Anata wa kyūketsukidesu, — и закатил глаза. — Управы на вас всех нет… Хисын, что ты там ищешь, в самом деле? Думаешь съесть ящерицу?       — Сону, — негромко напомнил Джеюн, взглядом указывая на Чонвона, даже если он ничегошеньки не понял. Лишний раз провоцировать страха его не хотелось.       А Хисын правда что-то разглядывал в кустах, но только ненадолго обернулся, чтобы вернуться к процессу. Сону снова закатил глаза, — удивительно, как они у него до сих пор не заболели, — и махнул на всех рукой, объявив, что уходит в дом, отдыхать от жары и хлопот. Ники преданно за ним увязался. Чонсон, тоже прекрасно определивший, что ситуация себя исчерпала, поглядел Сону вслед.       — Я, э… Пригляжу за ними. Увидимся в библиотеке, — и был таков.       Джеюн выпустил Чонвона из объятий, раз уж «угроза» миновала. Кай до сих пор посмеивался, и Джеюн мог его понять. Дети сами по себе потешны и умилительны, и само осознание того, что одной из страшнейших в мире вещей для них могли быть крохи-ящерицы, приводило к приливам случайной нежности. Их младшие чудесны, спору нет.       Джеюн взглянул на Хисына. Он был явно занят рассматриванием чего-то в кустах, чего Джеюн разглядеть не мог. Недолго думая, он подошел ближе, как и их садовник. Чонвон неловко остался стоять за спиной, но скоро отвлекся на пролетающую мимо бабочку — повода для беспокойств больше не было.       — Что это за цветы? — тихо спросил Хисын, подняв голову к Каю. Так вот оно что. — Ты их раньше не высаживал.       Кай улыбнулся, как умел, ярко и тепло. Джеюн смог четче разглядеть рассыпанные по его лицу веснушки, и сам заинтересовался. Искусство цветочного языка его раньше совсем не увлекало, но теперь, глядя на гордого своей работой Кая, Джеюн подумал поискать книги об этом в библиотеке.       — Карликовые ирисы.       Кай присел рядом с клумбой, бережно проводя пальцами по нежным лепесткам ирисов. Его взгляд оставался светлым, словно он не только видел цветы, но и вспоминал что-то важное. Стебельки словно ластились к грубым пальцем, требуя заботы и внимания. Джеюн подошел ближе.       — Ирисы символизируют разные вещи: мудрость, верность, надежду, — начал Кай, чуть небрежно стряхнув с ладони пылинку, — но для меня это всегда было что-то большее. Они означают связь. Братство. Узы, которые нельзя разорвать, даже если дороги расходятся.       Хисын слегка наклонил голову, а Джеюн нахмурился, пытаясь уловить в словах Кая что-то, чего сам не осознавал.       — Почему сейчас?       Кай посмотрел на них обоих и снова улыбнулся, но теперь мягче, чуть печальнее.       — Потому что шестеро из семи наконец-то здесь, вместе. Прошло очень много лет… Этого момента ждали все мы, возможно, даже больше, чем вы, ребятки, — он прищурился и слегка покачал головой. — Эти ирисы — напоминание, что даже если вы снова разбредетесь кто куда, когда все закончится, все равно сможете остаться единым целым.       Джеюн почувствовал, как что-то защемило у него внутри. Он снова посмотрел на цветы — такие хрупкие, но такие живые. Они были когда-то братьями, и почему-то именно сейчас вспоминать об этом было до приторного больно.       — Ты веришь, что это поможет? — спросил Джеюн тихо.       Кай кивнул, не отводя взгляда от ирисов.       — А ты не веришь? — ответил он так же мягко, оставляя вопрос висеть в воздухе.       Пожалуй, Кай не был таким подозрительным, когда вел себя по-настоящему искренне.       

— ◊ —

             Утром следующего дня им снова выдали таблетки, а вместе с ними и расписание, в соответствии с которым Рыцари должны были посетить кабинет госпожи Хаказоно. Снова младшие боялись принимать вещества, но, благо, хотя бы с Сону было на этот раз проще.       Джеюн и Хисын находились в своей комнате. У каждого на руках было по рукописному листу, где значилось их имя, время и некоторые указания. Необходимо было надеть чистую одежду, не пропускать прием пищи, то есть завтрак, и не покидать своих комнат до того момента, когда к ним заглянет Чхве Субин. У Джеюна неприятно першило в горле и горели уши, что для вампира считалось вещью странной, возникающей то ли от слишком сильного смущения, то ли от редкостного недуга — например, от усиленного вдыхания чесночных ароматов или от слишком яркого солнца. Ему нездоровилось без причины, и все это подкреплялось не малым нервным напряжением.       — Не нервничай, — негромко обратился к нему Хисын. Джеюн вздрогнул от неожиданности, наперекор словам. Хисын беззлобно усмехнулся. — Твоя реакция в пределах нормы.       — Ты уже… м… бывал у госпожи Хаказоно? — уточнил Джеюн, пытаясь успокоиться. Чонвон и Ники ведь тоже не могли выйти, да еще и были в расписании последними!.. Благо, с ними сидела Вонхи, доверием к которой они неплохо прониклись.       — Ты про «обучение»? — уточнил Хисын. — Нет, оно должно было начаться, когда соберутся все семеро.       И притих, глядя куда-то в просторное окно их комнаты. Джеюн проследил за взглядом: погода стояла облачная, но все еще теплая. Отличный день для прогулок, на которые не было времени.       — Тебя беспокоит судьба Джино? — все-таки смог спросить Джеюн. Сам плохо понимал, зачем, но вопрос вышел безвредный. Не он первый спрашивал Хисына о Джино, и оставалось надеяться, что ему не успели такими вопросами слишком надоесть.       Хисын недолго смотрел на Джеюна, чуть склонив голову вбок, а потом кивнул.       — Как и любого другого из нас, — признался он. Тихий голос успокаивал, расслаблял. — Я вырос, зная, что где-то в мире живет моя неродная семья. Боюсь, что привязался к вам еще до того, как увидел впервые.       И посмеялся. Джеюн улыбнулся, но не нашел в словах Хисына ничего смешного.       — Должно быть, это было тяжело.       — Наверное. В Поместье Соломона много сложностей, на самом деле, — Хисын пожал плечами. — Не знаю, как за его пределами. Сложно жить в Новом Варгре?       Джеюн то ли кивнул, то ли качнул головой. Новый Варгр… это было так давно, будто в иной жизни, хотя прошли какие-то несколько месяцев. Джеюн не был уверен, что в Новом Варгре ему было сложно — «сложно» было, когда приходилось прощаться; или тогда, когда он не знал своего места в жизни. Пожалуй… Пожалуй любая жизнь в какой-то мере сложна. Так или иначе наступают дни, когда жизнь не принимает в теплые объятия, а показывает острые шипы, от которых и уклониться-то сложно.       — Не хочу сравнивать. Как и везде. Вернее, эм… Меня не особо-то учили играть в мяч, например, а тебя не учили переходить дорогу правильно. Наверное?       — Нет, пожалуй, нет, — Хисын улыбнулся. — Разве что ориентироваться в Поместье.       — Эй! Я еще учусь…       — Хисын? — дверь в комнату открылась. Камердинер Чхве, вновь светлый, как цветок лилии, заглянул внутрь. Джеюн прекратил дышать. Время пришло, и теперь его не остановить. Он не понимал, откуда взялось томительное чувство угрозы и болезненности. — Пойдем. Госпожа Хаказоно ожидает тебя.       — Конечно, — Хисын поднялся с места. Джеюн въелся в него взглядом, наверняка выглядя при этом довольно жалко. Ему совсем не хотелось оставаться в одиночестве и ожидании конца. Грубо говоря… Их ведь не хотели убить! — Сонхун-а.       — А? — Джеюн похлопал глазами.       — Все будет хорошо.       И закрыл за собой дверь.       «Все будет хорошо,» — с трудом повторил Джеюн, сжимая в руках чертов лист бумаги. Он очень хотел в слова Хисына верить, и ему это даже в какой-то мере удалось. Пропал слабый жар, он смог отвлечься, занявшись уборкой на своем рабочем столе. Давно пора…       Между ним и Хисыном был перерыв в два часа, которые Джеюн и не понял, как перетерпел. Все было как в тумане: часть его мантрой повторяла слова Хисына, другая — тряслась в ужасе. Неужели вообще возможно было так испугаться всего-навсего обучения?! В школу же он ходил вполне успешно, никогда не пропуская занятий… До поры до времени. В последний свой год в Новом Варгре пропустил он предостаточно. Но ведь сейчас и предоставилась ему возможность наверстать упущенное! С чего тогда все эти лишние беспокойства?       Джеюн боялся предполагать, что дело было в шестом чувстве, и что именно оно нашептывало ему все эти небылицы. «Опасность, опасность, опасность,» — мантра не хуже, чем «все будет хорошо». Одно перекрикивало другое, и когда Джеюн уже решил, что с достоинством готов сойти с ума, дверь вновь отворилась.       В глубине души он надеялся увидеть Хисына: здорового, невредимого. За своих «братьев» Джеюн боялся куда больше, чем за себя. Однако зашел к нему Чхве Субин, и сердце Джеюна окончательно провалилось в пропасть, беззвучно разбившись где-то в кромешной темноте. У него все равно не было выбора и, когда Чхве Субин наказал ему следовать за ним, Джеюну ничего не оставалось, кроме как повиноваться.       Коридоры путали, мелькающие над дверьми символы солнца-луны вытягивались в бесконечный золотой блеск. Джеюн глубоко дышал, настолько медленно, насколько мог, и пересчитывал ступеньки, спускаясь по лестнице вниз. Он ведь правда не был из трусливых, вовсе нет, но сложно было держать себя в руках, когда сходишь с ума, в конце концов! И только у самой двери кабинета госпожи Хаказоно Джеюн громко развеял все мысли одной единственной: все это закончится, и тогда он вернется к шедшим пред ним Чонсону и Хисыну, и втроем они посмеются только о том, что беспокоились зря. Камердинер Чхве вежливо придержал дверь, и Джеюн по собственной воле забрел внутрь небольшой комнатки.       Здесь и мебели было всего ничего: стол с креслом, да кресло напротив. Комнатушка крохотная, с двумя дверьми, закрытым тяжелыми занавесками окном и госпожой Хаказоно на одном из кресел. Ее кабинет меньше даже потайной комнаты библиотеки, и потому узкие стены давили на сознание лишь больше, и Джеюн даже принялся готовиться к тому, что рано или поздно на него обрушится потолок.       — Здравствуй, Сонхун, — приветливо произнесла госпожа Хаказоно. Джеюн поклонился, вспомнив о манерах. Удивительно. — Присаживайся.       — Спасибо, — глупо отозвался Джеюн, проваливаясь в мягчайшее кресло. В какой-то степени даже уютно: ткань куда пушистее и мягче, чем та, из которой делались кресла их библиотеки.       — Я вижу, что ты напряжен, — алые губы девушки дернулись в улыбке. Глаза чуть сузились, но никак не презрительно, как выходило это у Сону, который пойдет за Джеюном следующим. — Не стоит. Я не собираюсь делать ничего плохого для тебя. Ты ведь мне доверяешь?       «Нет.»       — Конечно, госпожа Хаказоно, — Джеюн попробовал повторить улыбку. — В чем будет заключаться обучение?.. Будет как в обычных школах? Я имею в виду, как в школах Нового Варгра…       — Что? Вовсе нет, — госпожа Хаказоно посмеялась, прикрыв рот рукой. — Это мы планировали начать с осени, когда Ники и Чонвон тоже будут готовы. Пока вам предстоит принять первую инъекцию.       — Инъекцию?       Сначала таблетки, теперь — уколы. Джеюн растерялся больше, чем испугался, и, по сему видимому, это отразилось на его лице, ведь госпожа Хаказоно понимающе кивнула. Ее взгляд снова окрасился чем-то мрачным, что Джеюн запомнил с их последней встречи: тайна, словно та самая звезда, сокрытая за ликом луны. То, чего никогда не сможет увидеть человек, и то, к чему так отчаянно тянется вампир. Холодок пробежался по и без того холодной коже.       — Верно. Видишь ли, Сонхун, в прошлом Семь Рыцарей проиграли человеку, одаренного способностью. Напомни, какой?       — Убийство вампира, — без запинки ответил Джеюн.       — Лишить вампира жизни невозможно. Этот дар — подарок небес или проклятие, — госпожа Хаказоно поднялась с места, и Джеюн проследил, как скользнули ее тонкие пальцы в карман белого халата. — И с таким даром невозможно бороться, покуда ты вампир, ведь при прикосновении он тебя убьет.       «Опасность, опасность, опасность!» — колокольчиком отозвалось в голове. Что-то иное беззвучно кричало Джеюну о том, что его жизнь повисла на волоске от смерти. Не мудрено: он ведь и драться не умел, что уж там оберегать себя от чего-то в чужой коже!       Джеюн даже рассказывать о том, что он непосредственно воочию эту силу видеть, не хотел. Его разум поглотил этот эпизод, скрыл за тысячами событий, мелькнувших за короткое время вспышкой, и только сейчас Джеюн понял, что он и Сонхун могли умереть.       — Я знаю. Впечатляет, — госпожа Хаказоно безрадостно улыбнулась. — Поэтому Старейшина Даль придумала план, согласно которому вам, Рыцарям, более не будет угрожать способность Хаюн.       Хаюн. Юна. Джеюну стало совсем скверно.       — Яд лечат ядом, Сонхун, — коротко подытожила их «педагог». — Для каждого из вас по отдельности, согласно нравам, которым вы обладали в прошлом, мы разработали «яд-снадобье», способное привить вам силу, способную защитить вас от смерти. Твоя сила, Сонхун, Солон, — это пламя.       «А замок сгорел. Поймите, каждый, кто эту сказку рассказывал, имел свои идеи насчет того, каким образом это произошло.»       Джеюн вжался в кресло так сильно, что даже мягкость его ощутилась самым крепким камнем. Джино в нем задрожал, как осиновый лист, ведь Джино не умел разрушать — Джино был созидателем, тем, кто и имел свой «дар» — излечивать раны братьев своих, не важно, душевные ли, физические ли. Джино был добрым, не способным на ссоры, драки, тем более — на уничтожение, которое провоцировалось силой пламени. Джеюну хотелось закричать, признаться во всем, но в мире все еще жил Сонхун — Сонхун был в опасности не меньшей. Возможно, именно Сонхун, уравновешенный, спокойно мог бы вынести бремя пламени, но уж точно не Джеюн!       Когда госпожа Хаказоно к нему приблизилась, Джеюн инстинктивно дернулся, желая убежать.       — Это правда не больно, — госпожа Хаказоно холодно улыбнулась. — Дай руку — обещаю, что после отпущу тебя восвояси. Главное не навещай пока тех, кто ко мне не заходил.       И пока Джеюн боролся с собой, его дрожащую руку перехватили, и тончайшая игла ювелирно нырнула под кожу. Вспышка — у Джеюна отнялись зрение и голосовые связки как раз тогда, когда он хотел закричать.       Инородная жидкость словно омыла его собственную кровь, зажгла ее, ошпаривая кожу изнутри. Джеюну пришлось закусить язык, чтобы не взвыть и перетерпеть, и молиться на то, что Сонхун правда скрылся навсегда; и на то, чтобы Джеюн хотя бы в половину мог все это пережить, прежде чем поймет, стоит ли ему вообще смиряться с тем, что быть ему ныне Сонхуном до конца времен.       Потому что Джино в нем погибал тихо, беззвучно, с принятием таким великим, на которое способен был только Джино. В отличие от Джеюна, он принял свою судьбу, пускай и лил драгоценные слезы. Их прошлое-будущее туманилось «ядом», искажалось ошибочным решением. И все это — всего каких-то полминуты, прежде чем Джеюн смог открыть глаза, перед которыми видел только злосчастную золотую эмблему: полумесяц, изрезанный лучами солнца. Отблески света били в глаза и давили на и без того взрывающуюся от боли голову, и Джеюн неразборчиво промычал, вновь плотно закрывая глаза. Жар в теле бушевал, но, благо, уже не с такой силой, и боли больше не приносил.       — Не думаю, что мне было так плохо, — негромко поделился Чонсон. Довольно близко, кстати, к Джеюну. — Думаешь, они ошиблись с дозировкой?       — Надеюсь, что нет, — шепотом ответил Хисын. Его голос звучал тревожно, в чем-то подозрительно, словно он хотел сказать что-то еще, но все-таки молчал, как и всегда.       Джеюн нашел в себе силы выдохнуть и вновь открыть на пробу глаза. Тошнило его знатно, но все было лучше, чем когда игла выпустила в него первые капли «волшебного снадобья». Он поморгал, фокусируя взгляд на подростках, стоящих напротив дивана, на котором Джеюн и лежал, и даже улыбнулся: он определенно делал успехи в умении избегать абсолютного отчаяния!       — Доброе утро, — шутливо попытался он и прочистил горло. — Как вы?       — Уж точно по-лучше твоего, — усмехнулся Чонсон. Он спокойно уселся на свободное место: стул, отодвинутый от их общего стола. Они были в одной из гостиных, где обычно принимали пищу. — Живой?       — Живой. Просто с детства боюсь уколов, — отшутился Джеюн, усаживаясь на диванчике и периодически поглядывая на Хисына. Взгляд его так и кричал: «что-то здесь не так!» и Джеюн не мог с ним не согласиться. Здесь абсолютно все не так, начиная с его правильно-неправильного попадания в Поместье Соломона.       — Мы заметили, — Чонсон выглядел уже более расслабленно, чем звучал сначала. — Что там у тебя?       — У меня?..       — Способность. Не будь как Ники, мы все знаем, что ты говоришь по-корейски. У меня, например, сверхсила.       «В прошлом Джаан скрывался среди королевских войск, и искусство ведения меча было ему далеко не в новинку.» Не мудрено — Чонсону вполне подходило, и Джеюн с улыбкой кивнул.       — Пламя, — пояснил он, внутренне пугаясь этого слова заново, но более не проявляя страха внешне. Придется научиться и с этим свыкаться — во всяком случае, ему не впервой мириться с чем-то, с чем сам Джеюн был не особо согласен. — А ты, хен?       — Телепатия, — Хисын постукал пальцем по голове, как бы указывая на объект своего влияния. — «Связь» между Рыцарями.       — Будет лезть в наши головы, пока мы с тобой будем сражаться!       — Способность проявится далеко не сразу. На «обучение» уйдет долгое время. Нам следует быть осторожными, — осторожно произнес Хисын. — Особенно вам двоим. Потеря контроля может стать угрозой для всех нас — к нашим способностям восприимчивы вампиры.       — То есть, если я кого-то задену…       — Ты его ранишь.       Джеюн в который раз за день, пожалел, что у него не было возможности сбежать.       — Это ничего, — поспешил успокоить Хисын, видя перемену в настроении на лицах младших. — Джино… умеет залечивать раны.       И сказал он это, глядя Джеюну в глаза.       Больше вопрос не состоял в том, догадался ли обо всем Хисын; теперь Джеюн мог лишь гадать, как давно.